Он ловко повернул ее, бедро его скользнуло между ее бедер и на долю секунды задержалось, так что она слегка споткнулась, давая ему повод еще теснее прижать ее к себе. Если она раньше не ощущала его как мужчину, то уж теперь-то ощутила. Он оказался таким же сильным, каким выглядел, держал ее легко, умело…
– Очень забавно, – произнесла Клодия и со следующим шагом умышленно поставила острый высокий каблук на его ботинок из мягкой итальянской кожи и глубоко ввинтила. Зашатался на этот раз он и резко остановился посередине площадки, вполголоса ругаясь.
Клодия выпрямилась в узилище его могучей руки и пыталась не показать, до чего беспомощной она себя чувствует перед угрозой его несомненной мужественности.
– Вам довольно, мистер Стоун? А я думала, что вы гораздо выносливее.
Он посмотрел на нее с высоты своего роста.
– Это вызов, Клодия? – мягко спросил он.
– Конечно же, нет. Мне просто не нравится, когда… когда… – она замялась, пытаясь найти точное слово для того, что он с нею делает.
– Когда с вами танцуют?
– О! – она посмотрела на него с возмущением.
– Но разве мы делаем не именно это? Не танцуем вокруг да около главного? – продолжал он с проницательностью, повергшей ее в отчаяние. – А главное – еще не определившиеся ваши чувства по отношению к прошлому. Вы говорите, что не собираетесь осложнять отношения с Марком, но если чувства не определились и у него?..
– Не по моей вине его невеста сегодня не пришла, – тотчас заняла оборонительную позицию Клодия.
– Если даже он ее пригласил… Глаза Клодии расширились.
– Это нелепо!
– Ой ли? Он с восторгом принял приглашение на ужин, но какой разумный человек захочет сидеть за одним столом с очередной подружкой и с бывшей возлюбленной?
Она даже не сознавала, что они снова танцуют, что держит он ее по-прежнему крепко и что они плавно передвигаются в такт музыке.
– С очередной подружкой? По-моему, вы сказали, что они помолвлены…
– Они с Серитой знакомы больше года, последние шесть месяцев ходят всюду только вместе. Она очень умная и красивая девушка, приветливая, милая, очень хорошо влияет на Марка…
А Клодия – нет, он явно это подразумевал.
– И как же Марк познакомился с этим образцом добродетели? – едко спросила она. – Очевидно, вы их друг другу представили…
– Собственно говоря, ее отец, Майкл Гленн, депутат парламента…
– И, несомненно, вы и с ним вместе учились. – Клодия понимала, что ведет себя стервозно, однако ничего поделать с собой не могла.
То, что он считал ее недостойной своего сына, до сих пор досаждало.
– И в самом деле, мы учились в одной школе-интернате, но в разное время. Майкл на десять лет старше.
– Тогда ему, должно быть, скоро будет пора в отставку, – ядовито подковырнула Клодия. – В таком случае недолго вам осталось пользоваться его политической влиятельностью.
Морган не обиделся, а рассмеялся – первый раз в ее присутствии. Смех был теплый, с хрипотцой, и ей стало приятно.
– Если я признаюсь, что через месяц стану сорокалетним хрычом, это порадует вашу мстительную душу? – во весь рот ухмыльнулся он, как будто этим не обеспокоенный.
– Когда Марк родился, вам было только восемнадцать? – ошеломленно выпалила Клодия.
– Да. – Его улыбка сжалась в обычную кривую линию. – И Марк стал бы отцом в эти же годы, если бы ваш ребенок выжил. И я был настолько же не подготовлен к отцовству, как он.
– И ч-что же вы?.. – спросила она, поневоле изумленная представлением о том, что Морган Стоун может быть к чему-нибудь не подготовленным.
– Конечно, женился на ней. – Он встретил ее изумленный взгляд и подтвердил то, что она поняла. – Да, моя подруга забеременела от меня, когда мы были еще студентами. А то почему же, по-вашему, я так старался увериться, что Марк не обречен на повторение ошибок прошлого? Двадцать лет назад брак являлся единственным вариантом в нашем кругу. Мы только-только окончили школу. У Марины близкой родни не было, а мои отказались нас поддерживать, материально или морально, пока не поженимся. Мы и поженились – но я не стал пресмыкаться перед родителями ради их одобрения. Бросил университет и пошел работать, добывать нам на жизнь. Хорошего ничего не вышло. Мы хотели от жизни разного. Если бы Марина не умерла, мы бы давно уже развелись.
Клодия отвернулась, заново сраженная неизбежным выводом: перед нею не людоед, порожденный ее беззащитным воображением, а живой, дышащий человек, который испытал страдания и, преодолев их, стал еще сильнее. Человек чести.
Она сглотнула слюну.
– Морган, я…
– Позвольте вмешаться?
Сказала бы она ему чистую правду тут же, посередине площадки для танцев? Клодия не была уверена, пока ускользала с Марком, ощущая прилив слабого облегчения при новой отсрочке.
– О чем это вы так напряженно разговаривали? А за столом и двух слов друг другу не сказали…
Марк вмешался скорее из любопытства, а не из желания танцевать, с иронией подумала Клодия. Правда, почти все свои речи она умышленно обращала к Марку, но это была тактика, порожденная страхом. Одно присутствие Моргана Стоуна подрывало ее обычно лощеную самоуверенность.
– А я думала, вы хотели, чтобы мы сошлись, – легко возразила Клодия, поворачиваясь так, дабы не видеть того, кто, уступив ее с понурым – видом, по-прежнему стоял на краю площадки.
– Сошлись, да не разошлись вовсю, – чудовищно скаламбурил Марк, ухмылкой неприятно напоминая отца. – Должен предупредить вас, Клодия, что по женской части у отца не ахти какая репутация. Очень уж он любит конкурировать. Противостоять вызову попросту не может, а когда победит, то как будто теряет интерес…
– И, по-вашему, я для него – вызов? – спросила Клодия, внутренне содрогаясь.
– Ну, в вас есть нечто этакое не-тронь-меня, даже в платье, до которого так и подмывает дотронуться, – поддразнил он, проводя ладонью по зеленой, как листва, ткани у нее на бедре. – А отец терпеть не может, если ему что-нибудь запрещают…
– Почему-то я не могу себе представить вашего отца как дамского угодника, – неловко пробормотала Клодия, сознавая, что если Морган следит за ними, то, разумеется, превратно поймет поглаживание по бедру. – Прежде всего, не та у него внешность…
– Уж кто-кто, а вы, – рассмеялся Марк, – должны бы знать, что книгу по обложке не судят. Но вы правы, он таким и не был. Дело в том, что он крайне целеустремлен. Если чего-то захочет, не отстанет, пока не добьется. А многих женщин эта аура сдерживаемой агрессии крайне влечет. Бывало, я приводил домой подружек, а они посмотрят разок на отца и из кожи лезут вон, только бы он обратил на них внимание.
– И обращал? Или это была одна из причин вашей ссоры? – не могла не спросить Клодия.
– Может быть – подсознательно… – медленно признал Марк, будто прежде об этом и не задумывался. – И не то чтобы он их поощрял. Видимо, в те дни его отчужденность особенно к нему влекла, так как он со всеми держался на расстоянии, даже со мной. О, он уделял мне внимание, когда находил время, и я получал все самое лучшее, но никогда по-настоящему не ощущал себя частью его жизни в реальном внешнем мире, в деловом мире, который, по всему, так волновал и удовлетворял его. И так как он боялся, что в ожидании наследства я избалуюсь, он меня легко к себе не допустил бы. Я всегда оставался бы его сыном, его долгом, его ответственностью – и никогда равным ему, никогда тем, с кем бы он мог разделить эту ответственность. Он был неспособен кого-либо сделать своим представителем, всегда ему необходимо управлять всем самому. Видимо, на какое-то время я сделал его жизнь адом, пытаясь привлечь его внимание и в то же время выйти у него из-под контроля. Вы его прежде не знали, поэтому не можете себе представить, до чего же он изменился за последние несколько лет. Сам еле верю. Теперь он развлекается с таким же усердием, с каким трудится… он как будто… не знаю… менее отчужденный и замкнутый, более… более…
– Мягкий? – с кривой усмешкой подсказала Клодия.
– Мягкий! Во-во, похоже, именно так. Мягкий! Более… доступный. Это я насчет женщин и имел в виду… он предается светской жизни едва ли не с таким же напором, с такой же агрессивностью, с какой занимался делами.
– Вы как будто его не одобряете, – заметила Клодия: ее позабавил обмен ролями. – Теперь, когда вы в конце концов на него работаете, неужели, по-вашему, он уделяет своей деятельности недостаточно внимания?
– Не на него, а с ним: я теперь его равноправный компаньон, – поправил Марк, причем его светло-карие глаза засверкали от юношеской надменности. – Я поверить не мог, когда он согласился добавить слова «… и сын» к названию фирмы. Нет, я не понимаю, почему это он хочет, чтобы остепенился я, пока он так весело проводит время.
– Серита, – догадалась Клодия. Марк поднял голову, как бы в ожидании критики, а затем сконфуженно пожал плечами.
– Она – славная девочка, но если отец думает, будто я женюсь лишь для того, чтобы снабдить его внуками, пока он еще не одряхлел и способен получать от них удовольствие…
Клодия побелела, споткнулась, и, прежде чем она успела сохранить равновесие, Марк выхватил ее из толпы.
– Извините! Вам, видимо, надоело катать камни по площадке? Я вижу, что десерт прибыл, так что можно и вернуться к старику…
Клодия позволила Марку заботливо усадить себя перед аппетитным сооружением из свежей малины, украшенной стеблями из белого и темного шоколада так, чтобы походить на букет роз.
Однако есть расхотелось.
Морган налил ей последние капли красного вина, которое заказал к великолепному главному блюду.
– Вам это как будто нужнее, нежели мне[6], – провокационно пробормотал он. – Видимо, годы сказываются. В юности вы, полагаю, танцевали ночи напролет… да еще на столах!
– Да – когда-то! – ответ последовал немедленно и яростно. Она сдержалась, подняла бокал и ради успокоения отхлебнула, приказав себе воздержаться от чрезмерной реакции. – Один-единственный раз – когда Крис стал чемпионом. Думаю, я имела право на некоторые излишества.
А на самом деле это Крис, никогда не отказывавший прессе в лишней фотографии, водрузил ее на стол и уговорил позировать фоторепортерам.
Марк смотрел то на отца, то на Клодию и мялся.
– А я не знал, папа, что тебе известно про Клодию и Нэша…
– Про Клодию мне все было известно и при первой нашей встрече, – ответил отец, не отводя взгляда от ее бледного лица. – Кроме того, что это считается секретом.
Клодия напряглась. Неужели он объяснит, когда произошел этот первый раз? Густо-синие глаза уловили ее тревогу.
– Да нет, просто дело в том, что пресса до того донимала Клодию после гибели Нэша, что ей пришлось прямо-таки уйти в подполье, лишь бы нормально жить, – сказал Марк, когда она промолчала.
Ах ты, рыцарь без страха и упрека, подумала Клодия, ведь он и не ведает, что, пока он защищает ее честь, его честь она умышленно запятнала, сказав, что беременна от него.
– Полагаю, речь о деньгах Криса – ведь их растратил его импресарио, не так ли? И разве его родные не подняли бучу насчет вашей возможности унаследовать его состояние – как выяснилось, несуществующее?
Клодия принужденно кивнула. Информацию о ней два года назад он добывал, несомненно, из газетных подшивок, поэтому совсем неудивительно, что составил о ней превратное впечатление.
Сперва, огражденная любовью Криса, она забавлялась тем вздором, какой то и дело печатали о ней в светской хронике. Их с Крисом смешило, что ее считают этакой роковой женщиной, в то время как при первом знакомстве она была довольно тихой, серьезной двадцатилетней провинциалочкой, с мучительно наивными представлениями о колдовском мире, куда ее стремительно ввергла любовь к Крису. Наивность вскоре оказалась раздавленной, но главная суть ее характера не изменилась. Несмотря на сильный нажим со стороны, на то, что родители так и не простили ее за открытое сожительство со знаменитым любовником, Клодия и на миг не поддавалась искушению поверить тому, что о ней помещали в периодике.
– А удалось что-нибудь возвратить, когда импресарио поймали, Клод? – спросил Марк. – Я читал, что дело разбирали в Штатах. И, знаете, при таких обстоятельствах у вас были очень хорошие возможности…
– Нет! – Клодия резко пресекла его сочувствие, глазами приказывая ему не говорить так, иначе он все выдаст. Когда он как будто не понял, она заставила себя сказать совершенно ровным голосом:
– Нет, я… он явно распорядился своими деньгами не лучше, нежели деньгами Криса… и в любом случае я хочу оставить все это в прошлом.
Наконец Марк заметил ее неловкость и отреагировал с неуклюжей поспешностью, от которой Клодия внутренне содрогнулась. Он виновато огляделся по сторонам, положил ей на руку ладонь и ободряюще пожал:
– О, да… конечно… понимаю… Голос его звучал многозначительно, и она с облегчением поняла, что ее нежелание говорить вызвано прежним почти маниакальным стремлением скрыть от прессы беременность. Вот уж пустили бы слюни бульварные газетенки, даже через столько лет! Но почему-то осатанелая орда репортеров в погоне за сенсацией пугала ее меньше, чем тот, кто сидел напротив нее за столом.
Его пристальный, подозрительный взгляд на их дружески соединенные руки явился новым упреком ее неспокойной совести. Он был не дурак, не мог не понять, что они чем-то безмолвно обменялись, и Бог ведает, что еще он мог ошибочно предположить. Ей надо было удостовериться, что обоих Стоунов она видит в последний раз.
В глубине измученного виною подсознания она все время верила, что в случае новой встречи с Морганом Стоуном поведет себя с тихим достоинством и воспользуется предоставленным судьбою случаем, дабы сказать ему правду и раскаяться в своих поступках. Но достаточно было взглянуть в эти ошеломляющие синие глаза – и присутствие духа оставило ее. Он оказывал на нее воздействие, смешанное с чувствами, которые она и не осмелилась бы распутать Он просто заставлял ее чувствовать себя… гневной, напуганной, виноватой, злобной – какой, это было ясно, чувствовать себя ей не следует, какой она чувствовать себя не имеет права. Сознание того, что она может потрясти его, поколебать его надменную самоуверенность, было необходимо ее надломленному достоинству…
Она опять взяла бокал – повод естественно высвободить руку из руки Марка.
– И что же это были за обстоятельства? Клодия могла бы догадаться, что тему эту Морган добром не переменит. Она уставилась на него и выпила – с вызовом как ему, так и легкому кружению в голове от необычного количества выпитого, что помогло ей пережить этот кошмарный вечер.
– Э-э-э… ну, в американских судах много прецедентов, касающихся дел такого рода, – неловко проговорил Марк, явно пытаясь увести разговор в сторону. – А поскольку Нэш был гражданин США, Клодия могла бы потребовать долю всех его доходов за те годы, что они были вместе… если только оставалось, что требовать…
– А сколько вы с Нэшем жили вместе? – Прямой вопрос превратил их союз с Крисом в нечто несерьезное и низменное. Как будто он не знает и так!
Клодия пригвоздила его самым презрительным из доступных ей взглядов, золотые искорки в ее глазах ярко зажглись гордостью и гневом.
– Четыре года, – отчеканила она. – Четыре чудесных года. – И пообещала себе, что ничего другого он не узнает.
– Должно быть, и вправду чудесных. Крис Нэш постоянством не славился. Должно быть, вы его удерживали чем-то особенным. – Взор его устремился в глубокий вырез ее платья, явно оскорбительно намекая, чем удерживала она Криса.
– Папа!
Ни он, ни она не обратили внимания на возмущенный протест Марка. Едва Клодия собралась с мыслями, разбредшимися от этого неумолимого сексуального жаркого синего взора, как вызывающе пригнулась вперед, сознавая, что показывает еще больше, но испытывая бешеное наслаждение от самодемонстрации.
– Да. Это называется любовью, – мягко проговорила она. – Вы ведь знаете, что такое любовь, правда, Морган? Это когда два человека сближаются, дают обещание уважать друг друга и доверять друг другу…
– Сближаются? Дают обещание? – протянул он. – Ах, как во время вашего романа. Жаль, что никто из вас не любил достаточно сильно, дабы узаконить ваши взаимоотношения и тем самым обеспечить будущее.
У нее так и вертелась на языке фраза о том, что они и вправду решили пожениться, но она сомневалась, что он поверит. Доказательств у нее нет, и она может показаться заискивающей.
– Узаконить? Ах, вы имеете в виду брак? – спросила она с ядовитой приторностью. – Но в наше время брак – не гарантия союза на всю жизнь. В наше время женятся по самым разным причинам, иные из которых относятся скорее к соблюдению приличий, чем к любви. – Она слегка пожалела о том, что употребила во зло его недавнюю откровенность, но тут он метнул взгляд на ошеломленного сына, и на его скулах проступил темный румянец, и Клодия увидела, что его правая скула, подобно правому углу рта, чуть выше левой.
Однако он не ответил ей так же уничтожающе. Он откинулся на спинку кресла и поднял полупустой бокал в язвительном салюте.
– Очко в вашу пользу. Вам кто-нибудь говорил, что чем вы стервознее, тем прекраснее?
Клодия, к своему отвращению, зарделась от жалящего комплимента, а он рассмеялся.
– А вам кто-нибудь говорил, что ваши слова так же штампованы, как и ваши мысли? – попыталась она взять реванш.
– Из равных вам красотою – никто, Герцогиня. – Он отхлебнул вина, следя за нею поверх края бокала завораживающим взором. – Если я сегодня чересчур прямолинеен, то лишь потому, что вы застигаете меня врасплох. Простите, если обидел. Я просто хочу мысленно объединить образ избалованной возлюбленной автогонщика с образом хладнокровной, классной деловой женщины, которую вы так старательно играете.
Куда же он гнет? Клодия посмотрела на него с подозрением.
– Папа… Да что с тобой? Ты ее смущаешь. – Марк тоже был исполнен подозрений. Ему не очень-то нравилось, что отец привлек к себе все ее внимание.
– Нет, не смущаю. Правда, Клодия? Она смело приняла вызов:
– Нет. Если вас когда-нибудь донимали паскудные журналисты или падкие на любовные похождения с гонщиками психопаты обоего пола, то случайный разговор с заурядным, грубым, горластым бизнесменом – дело довольно пресное.
– Пресное? Что ж, вижу, надо будет потрудиться, дабы вы подумали обо мне иначе, – пробормотал он, и от вспышки в его синих глазах мороз пробежал у нее по коже.
– Ну, папа, не забывай, что ты считаешься исправившимся трудягой, – Марк опять пытался привлечь их внимание к себе. – Я только что рассказывал Клодии, насколько за последние два года ты стал меньше выбиваться из сил…
– Ты хочешь сказать: с тех пор, как я перестал быть мелким тираном, – сухо перебил отец, бесспорно повторяя слова, которые сын когда-то сгоряча ему бросил, – и чуть не стал банкротом, лишь бы потрафить твоему мальчишескому самолюбию.
– Банкротом! – ухмыльнулся Марк. – Да знаешь ли ты, что с тех пор, как я стал компаньоном, продажа увеличилась? Тебе явно была нужна свежая молодая кровь среди всех твоих старых перечниц…
Их обмен шуточками о том, что некогда способствовало их страшному отчуждению, едва не приведшему к окончательному разрыву, свидетельствовал об искренности их примирения, подумала Клодия, и все же за поддразниваниями крылось напряжение, скрывающее возможный конфликт. Марк этого не замечал, однако был так же яростно склонен главенствовать, как отец, и настолько же горд. Именно уступчивость Моргана позволила наладить отношения. Что стало бы с мужским достоинством Марка, узнай он, что эта уступчивость – лишь некий отцовский маневр? Что Морган и женщина, которую он считал другом, лгали ему и о нем? Вина тяготила Клодию и без того, и ей никак не хотелось усугублять эту вину, разрушив основу их нового согласия.
– Конечно, увеличение продажи не имеет ничего общего с улучшением нашей общественной репутации, – кротко сказал Морган. – Это мы, архиконсерваторы, организовали спонсорство, с которого ты собираешь такой богатый урожай, не говоря уж о радостных волнениях, испытываемых через других.
Архиконсерваторы? Клодия не могла не улыбнуться про себя. Несмотря на безукоризненный смокинг и непринужденный лоск манер – результат частной школы, – Морган Стоун представлялся ей кем угодно, только не консерватором.
– А я и не знала, что торговля подержанными автомобилями способна так волновать, – не удержавшись, пробормотала она.
Оба мужчины, пораженные, посмотрели на нее, и легкая улыбка Клодии поблекла, пока пауза тянулась; она гадала, а что же ляпнула сейчас.
– Подержанными? – голос Моргана прозвучал по-странному приглушенно.
– Да. Разве не этим занимается ваша компания?
– Какая именно?
– Я и не знала, что их больше одной, – сказала Клодия, смущенная не только страдальческим видом Марка, но и мягкостью его отца. – Я просто… Марк упомянул, что вы получаете доходы от продажи подержанных машин… – Голос ее заглох, когда он внезапно отвел скептически прищуренные синие глаза от раскрасневшегося лица Клодии и взглянул на сына. Марк откашлялся, но промолчал.
– И только?
– Н-ну… да. Мы не говорили много о его происхождении или о вас, а если и говорили, то не очень лестно, – принужденно добавила она, раздосадованная необходимостью объясняться.
Почему-то эти слова заставили его холодно размышляющий взгляд весело вспыхнуть.
– Нет, вряд ли вы много с Марком разговаривали… – Прежде чем она успела отреагировать на эту недвусмысленную выходку, он продолжал:
– Да, я владею сетью франшизных соглашений, но главное у нас – импорт «ламборгини» и «феррари», «ягуаров» и «поршей» – всякого рода классических и экзотических автомобилей, как новых, так и подержанных. А также мы являемся спонсорами по продаже гоночных машин.
– Гоночных? – Клодия на миг опустила веки, чувствуя рокочущую вибрацию земли под напором тысяч лошадиных сил, ощутила в сдавленном горле резкий, бьющий в голову запах керосина, едкую вонь жженой резины. В конечном счете волнение больше отталкивало ее, чем завораживало. Даже при жизни Криса требовалось все ее мужество, чтобы посетить трек, не говоря уж о необходимости улыбаться фотоаппаратам, пока его пристегивали ремнями к одной из потенциально гибельных машин перед гонками, – и в общем-то машины он любил больше самой жизни. Клодия открыла глаза, когда Марк поспешил с уточнениями.
– Не те, что требуются для соревнований по «формуле-один», Клод, не те, что водил Крис. Спортивные машины и авто высшей категории. Но я никогда не говорил вам об этом, потому что знал, до чего расстраивают вас любые разговоры о ком-то или о чем-то, связанном с автогонками. Долгое время, просто находясь в автомобиле, вы чувствовали себя точно в капкане. Простите: напрасно папа так на вас накинулся, – и с упреком посмотрел на отца.
Клодия напряженно улыбнулась.
– Нет, ничего… честное слово, – более убедительно добавила она, видя, что он по-прежнему хмурится. Она перестала держать Моргана в поле зрения, уверенная, что он, должно быть, злорадствует. – Это я преодолела сто лет назад. – И скроила гримасу, признаваясь:
– Пришлось. В гостиничном деле учишься понимать, какие связи полезны, а у меня много друзей среди гонщиков – таких, что могут добавить престижа, участвуя в некоторых специальных мероприятиях…
– Вроде однокашников, – сухо пробормотал Морган и, когда она с неохотой посмотрела на него, тихо произнес:
– Если сейчас я причинил вам боль, то не нарочно. Простите.
Господи! Как раз когда ненависть к нему стала доставлять ей удовольствие, он взял да нанес ей такой удар. Это его-то простить? Скорее уж наоборот.
– Прощать нечего, – правдиво ответила Клодия и сделала отважную попытку держаться на высоте профессиональной виртуозности, которую ей приписывали. Она притворилась занятой службой, обмениваясь несколькими словами с их официантом и метрдотелем, изящно закругляя разговор, лишь бы поскорее уйти.
Ее попытка перевести беседу на более официальные рельсы, выразившаяся в том, что она захотела уплатить по счету свою долю расходов, была пресечена: Морган заявил, что она – его личный гость. Клодия была обескуражена, а он развеселился, когда Марк прекратил спор: взял счет и сам пошел платить кассиру.
– Пока он предается самоутверждению, быть может, я вас провожу в ваш номер? – предложил Морган, стоя за ее креслом, когда она вставала, раскрасневшаяся о г раздражения на весь мир вообще.
– И не подумаю вас отвлекать, – ледяным тоном сказала она, понимая, что это – новый тактический ход, дабы удержать ее подальше от Марка.
– Да вы и не отвлечете. Я сам иду наверх. Пойдемте, а с Марком попрощаетесь у кассы.
Пока он вел Клодию к выходу, его рука на ее узкой талии была так же беспощадно тверда, как и его слова. Клодия закипала на ходу, сознавая его гнетущую силу и вынужденная вести себя как изящная дама, в то время как ей хотелось пихаться и верещать, подобно рыночной торговке.
– Не думайте, будто я приглашу вас к себе на кофе, – отрубила она, одновременно посылая застывшую улыбку в ответ на дружеский кивок одного министра, постоянного гостя в ресторане. Уж после сегодняшнего вечера она ох как постарается, чтобы их пути больше не пересекались!
– Очень забавно, – произнесла Клодия и со следующим шагом умышленно поставила острый высокий каблук на его ботинок из мягкой итальянской кожи и глубоко ввинтила. Зашатался на этот раз он и резко остановился посередине площадки, вполголоса ругаясь.
Клодия выпрямилась в узилище его могучей руки и пыталась не показать, до чего беспомощной она себя чувствует перед угрозой его несомненной мужественности.
– Вам довольно, мистер Стоун? А я думала, что вы гораздо выносливее.
Он посмотрел на нее с высоты своего роста.
– Это вызов, Клодия? – мягко спросил он.
– Конечно же, нет. Мне просто не нравится, когда… когда… – она замялась, пытаясь найти точное слово для того, что он с нею делает.
– Когда с вами танцуют?
– О! – она посмотрела на него с возмущением.
– Но разве мы делаем не именно это? Не танцуем вокруг да около главного? – продолжал он с проницательностью, повергшей ее в отчаяние. – А главное – еще не определившиеся ваши чувства по отношению к прошлому. Вы говорите, что не собираетесь осложнять отношения с Марком, но если чувства не определились и у него?..
– Не по моей вине его невеста сегодня не пришла, – тотчас заняла оборонительную позицию Клодия.
– Если даже он ее пригласил… Глаза Клодии расширились.
– Это нелепо!
– Ой ли? Он с восторгом принял приглашение на ужин, но какой разумный человек захочет сидеть за одним столом с очередной подружкой и с бывшей возлюбленной?
Она даже не сознавала, что они снова танцуют, что держит он ее по-прежнему крепко и что они плавно передвигаются в такт музыке.
– С очередной подружкой? По-моему, вы сказали, что они помолвлены…
– Они с Серитой знакомы больше года, последние шесть месяцев ходят всюду только вместе. Она очень умная и красивая девушка, приветливая, милая, очень хорошо влияет на Марка…
А Клодия – нет, он явно это подразумевал.
– И как же Марк познакомился с этим образцом добродетели? – едко спросила она. – Очевидно, вы их друг другу представили…
– Собственно говоря, ее отец, Майкл Гленн, депутат парламента…
– И, несомненно, вы и с ним вместе учились. – Клодия понимала, что ведет себя стервозно, однако ничего поделать с собой не могла.
То, что он считал ее недостойной своего сына, до сих пор досаждало.
– И в самом деле, мы учились в одной школе-интернате, но в разное время. Майкл на десять лет старше.
– Тогда ему, должно быть, скоро будет пора в отставку, – ядовито подковырнула Клодия. – В таком случае недолго вам осталось пользоваться его политической влиятельностью.
Морган не обиделся, а рассмеялся – первый раз в ее присутствии. Смех был теплый, с хрипотцой, и ей стало приятно.
– Если я признаюсь, что через месяц стану сорокалетним хрычом, это порадует вашу мстительную душу? – во весь рот ухмыльнулся он, как будто этим не обеспокоенный.
– Когда Марк родился, вам было только восемнадцать? – ошеломленно выпалила Клодия.
– Да. – Его улыбка сжалась в обычную кривую линию. – И Марк стал бы отцом в эти же годы, если бы ваш ребенок выжил. И я был настолько же не подготовлен к отцовству, как он.
– И ч-что же вы?.. – спросила она, поневоле изумленная представлением о том, что Морган Стоун может быть к чему-нибудь не подготовленным.
– Конечно, женился на ней. – Он встретил ее изумленный взгляд и подтвердил то, что она поняла. – Да, моя подруга забеременела от меня, когда мы были еще студентами. А то почему же, по-вашему, я так старался увериться, что Марк не обречен на повторение ошибок прошлого? Двадцать лет назад брак являлся единственным вариантом в нашем кругу. Мы только-только окончили школу. У Марины близкой родни не было, а мои отказались нас поддерживать, материально или морально, пока не поженимся. Мы и поженились – но я не стал пресмыкаться перед родителями ради их одобрения. Бросил университет и пошел работать, добывать нам на жизнь. Хорошего ничего не вышло. Мы хотели от жизни разного. Если бы Марина не умерла, мы бы давно уже развелись.
Клодия отвернулась, заново сраженная неизбежным выводом: перед нею не людоед, порожденный ее беззащитным воображением, а живой, дышащий человек, который испытал страдания и, преодолев их, стал еще сильнее. Человек чести.
Она сглотнула слюну.
– Морган, я…
– Позвольте вмешаться?
Сказала бы она ему чистую правду тут же, посередине площадки для танцев? Клодия не была уверена, пока ускользала с Марком, ощущая прилив слабого облегчения при новой отсрочке.
– О чем это вы так напряженно разговаривали? А за столом и двух слов друг другу не сказали…
Марк вмешался скорее из любопытства, а не из желания танцевать, с иронией подумала Клодия. Правда, почти все свои речи она умышленно обращала к Марку, но это была тактика, порожденная страхом. Одно присутствие Моргана Стоуна подрывало ее обычно лощеную самоуверенность.
– А я думала, вы хотели, чтобы мы сошлись, – легко возразила Клодия, поворачиваясь так, дабы не видеть того, кто, уступив ее с понурым – видом, по-прежнему стоял на краю площадки.
– Сошлись, да не разошлись вовсю, – чудовищно скаламбурил Марк, ухмылкой неприятно напоминая отца. – Должен предупредить вас, Клодия, что по женской части у отца не ахти какая репутация. Очень уж он любит конкурировать. Противостоять вызову попросту не может, а когда победит, то как будто теряет интерес…
– И, по-вашему, я для него – вызов? – спросила Клодия, внутренне содрогаясь.
– Ну, в вас есть нечто этакое не-тронь-меня, даже в платье, до которого так и подмывает дотронуться, – поддразнил он, проводя ладонью по зеленой, как листва, ткани у нее на бедре. – А отец терпеть не может, если ему что-нибудь запрещают…
– Почему-то я не могу себе представить вашего отца как дамского угодника, – неловко пробормотала Клодия, сознавая, что если Морган следит за ними, то, разумеется, превратно поймет поглаживание по бедру. – Прежде всего, не та у него внешность…
– Уж кто-кто, а вы, – рассмеялся Марк, – должны бы знать, что книгу по обложке не судят. Но вы правы, он таким и не был. Дело в том, что он крайне целеустремлен. Если чего-то захочет, не отстанет, пока не добьется. А многих женщин эта аура сдерживаемой агрессии крайне влечет. Бывало, я приводил домой подружек, а они посмотрят разок на отца и из кожи лезут вон, только бы он обратил на них внимание.
– И обращал? Или это была одна из причин вашей ссоры? – не могла не спросить Клодия.
– Может быть – подсознательно… – медленно признал Марк, будто прежде об этом и не задумывался. – И не то чтобы он их поощрял. Видимо, в те дни его отчужденность особенно к нему влекла, так как он со всеми держался на расстоянии, даже со мной. О, он уделял мне внимание, когда находил время, и я получал все самое лучшее, но никогда по-настоящему не ощущал себя частью его жизни в реальном внешнем мире, в деловом мире, который, по всему, так волновал и удовлетворял его. И так как он боялся, что в ожидании наследства я избалуюсь, он меня легко к себе не допустил бы. Я всегда оставался бы его сыном, его долгом, его ответственностью – и никогда равным ему, никогда тем, с кем бы он мог разделить эту ответственность. Он был неспособен кого-либо сделать своим представителем, всегда ему необходимо управлять всем самому. Видимо, на какое-то время я сделал его жизнь адом, пытаясь привлечь его внимание и в то же время выйти у него из-под контроля. Вы его прежде не знали, поэтому не можете себе представить, до чего же он изменился за последние несколько лет. Сам еле верю. Теперь он развлекается с таким же усердием, с каким трудится… он как будто… не знаю… менее отчужденный и замкнутый, более… более…
– Мягкий? – с кривой усмешкой подсказала Клодия.
– Мягкий! Во-во, похоже, именно так. Мягкий! Более… доступный. Это я насчет женщин и имел в виду… он предается светской жизни едва ли не с таким же напором, с такой же агрессивностью, с какой занимался делами.
– Вы как будто его не одобряете, – заметила Клодия: ее позабавил обмен ролями. – Теперь, когда вы в конце концов на него работаете, неужели, по-вашему, он уделяет своей деятельности недостаточно внимания?
– Не на него, а с ним: я теперь его равноправный компаньон, – поправил Марк, причем его светло-карие глаза засверкали от юношеской надменности. – Я поверить не мог, когда он согласился добавить слова «… и сын» к названию фирмы. Нет, я не понимаю, почему это он хочет, чтобы остепенился я, пока он так весело проводит время.
– Серита, – догадалась Клодия. Марк поднял голову, как бы в ожидании критики, а затем сконфуженно пожал плечами.
– Она – славная девочка, но если отец думает, будто я женюсь лишь для того, чтобы снабдить его внуками, пока он еще не одряхлел и способен получать от них удовольствие…
Клодия побелела, споткнулась, и, прежде чем она успела сохранить равновесие, Марк выхватил ее из толпы.
– Извините! Вам, видимо, надоело катать камни по площадке? Я вижу, что десерт прибыл, так что можно и вернуться к старику…
Клодия позволила Марку заботливо усадить себя перед аппетитным сооружением из свежей малины, украшенной стеблями из белого и темного шоколада так, чтобы походить на букет роз.
Однако есть расхотелось.
Морган налил ей последние капли красного вина, которое заказал к великолепному главному блюду.
– Вам это как будто нужнее, нежели мне[6], – провокационно пробормотал он. – Видимо, годы сказываются. В юности вы, полагаю, танцевали ночи напролет… да еще на столах!
– Да – когда-то! – ответ последовал немедленно и яростно. Она сдержалась, подняла бокал и ради успокоения отхлебнула, приказав себе воздержаться от чрезмерной реакции. – Один-единственный раз – когда Крис стал чемпионом. Думаю, я имела право на некоторые излишества.
А на самом деле это Крис, никогда не отказывавший прессе в лишней фотографии, водрузил ее на стол и уговорил позировать фоторепортерам.
Марк смотрел то на отца, то на Клодию и мялся.
– А я не знал, папа, что тебе известно про Клодию и Нэша…
– Про Клодию мне все было известно и при первой нашей встрече, – ответил отец, не отводя взгляда от ее бледного лица. – Кроме того, что это считается секретом.
Клодия напряглась. Неужели он объяснит, когда произошел этот первый раз? Густо-синие глаза уловили ее тревогу.
– Да нет, просто дело в том, что пресса до того донимала Клодию после гибели Нэша, что ей пришлось прямо-таки уйти в подполье, лишь бы нормально жить, – сказал Марк, когда она промолчала.
Ах ты, рыцарь без страха и упрека, подумала Клодия, ведь он и не ведает, что, пока он защищает ее честь, его честь она умышленно запятнала, сказав, что беременна от него.
– Полагаю, речь о деньгах Криса – ведь их растратил его импресарио, не так ли? И разве его родные не подняли бучу насчет вашей возможности унаследовать его состояние – как выяснилось, несуществующее?
Клодия принужденно кивнула. Информацию о ней два года назад он добывал, несомненно, из газетных подшивок, поэтому совсем неудивительно, что составил о ней превратное впечатление.
Сперва, огражденная любовью Криса, она забавлялась тем вздором, какой то и дело печатали о ней в светской хронике. Их с Крисом смешило, что ее считают этакой роковой женщиной, в то время как при первом знакомстве она была довольно тихой, серьезной двадцатилетней провинциалочкой, с мучительно наивными представлениями о колдовском мире, куда ее стремительно ввергла любовь к Крису. Наивность вскоре оказалась раздавленной, но главная суть ее характера не изменилась. Несмотря на сильный нажим со стороны, на то, что родители так и не простили ее за открытое сожительство со знаменитым любовником, Клодия и на миг не поддавалась искушению поверить тому, что о ней помещали в периодике.
– А удалось что-нибудь возвратить, когда импресарио поймали, Клод? – спросил Марк. – Я читал, что дело разбирали в Штатах. И, знаете, при таких обстоятельствах у вас были очень хорошие возможности…
– Нет! – Клодия резко пресекла его сочувствие, глазами приказывая ему не говорить так, иначе он все выдаст. Когда он как будто не понял, она заставила себя сказать совершенно ровным голосом:
– Нет, я… он явно распорядился своими деньгами не лучше, нежели деньгами Криса… и в любом случае я хочу оставить все это в прошлом.
Наконец Марк заметил ее неловкость и отреагировал с неуклюжей поспешностью, от которой Клодия внутренне содрогнулась. Он виновато огляделся по сторонам, положил ей на руку ладонь и ободряюще пожал:
– О, да… конечно… понимаю… Голос его звучал многозначительно, и она с облегчением поняла, что ее нежелание говорить вызвано прежним почти маниакальным стремлением скрыть от прессы беременность. Вот уж пустили бы слюни бульварные газетенки, даже через столько лет! Но почему-то осатанелая орда репортеров в погоне за сенсацией пугала ее меньше, чем тот, кто сидел напротив нее за столом.
Его пристальный, подозрительный взгляд на их дружески соединенные руки явился новым упреком ее неспокойной совести. Он был не дурак, не мог не понять, что они чем-то безмолвно обменялись, и Бог ведает, что еще он мог ошибочно предположить. Ей надо было удостовериться, что обоих Стоунов она видит в последний раз.
В глубине измученного виною подсознания она все время верила, что в случае новой встречи с Морганом Стоуном поведет себя с тихим достоинством и воспользуется предоставленным судьбою случаем, дабы сказать ему правду и раскаяться в своих поступках. Но достаточно было взглянуть в эти ошеломляющие синие глаза – и присутствие духа оставило ее. Он оказывал на нее воздействие, смешанное с чувствами, которые она и не осмелилась бы распутать Он просто заставлял ее чувствовать себя… гневной, напуганной, виноватой, злобной – какой, это было ясно, чувствовать себя ей не следует, какой она чувствовать себя не имеет права. Сознание того, что она может потрясти его, поколебать его надменную самоуверенность, было необходимо ее надломленному достоинству…
Она опять взяла бокал – повод естественно высвободить руку из руки Марка.
– И что же это были за обстоятельства? Клодия могла бы догадаться, что тему эту Морган добром не переменит. Она уставилась на него и выпила – с вызовом как ему, так и легкому кружению в голове от необычного количества выпитого, что помогло ей пережить этот кошмарный вечер.
– Э-э-э… ну, в американских судах много прецедентов, касающихся дел такого рода, – неловко проговорил Марк, явно пытаясь увести разговор в сторону. – А поскольку Нэш был гражданин США, Клодия могла бы потребовать долю всех его доходов за те годы, что они были вместе… если только оставалось, что требовать…
– А сколько вы с Нэшем жили вместе? – Прямой вопрос превратил их союз с Крисом в нечто несерьезное и низменное. Как будто он не знает и так!
Клодия пригвоздила его самым презрительным из доступных ей взглядов, золотые искорки в ее глазах ярко зажглись гордостью и гневом.
– Четыре года, – отчеканила она. – Четыре чудесных года. – И пообещала себе, что ничего другого он не узнает.
– Должно быть, и вправду чудесных. Крис Нэш постоянством не славился. Должно быть, вы его удерживали чем-то особенным. – Взор его устремился в глубокий вырез ее платья, явно оскорбительно намекая, чем удерживала она Криса.
– Папа!
Ни он, ни она не обратили внимания на возмущенный протест Марка. Едва Клодия собралась с мыслями, разбредшимися от этого неумолимого сексуального жаркого синего взора, как вызывающе пригнулась вперед, сознавая, что показывает еще больше, но испытывая бешеное наслаждение от самодемонстрации.
– Да. Это называется любовью, – мягко проговорила она. – Вы ведь знаете, что такое любовь, правда, Морган? Это когда два человека сближаются, дают обещание уважать друг друга и доверять друг другу…
– Сближаются? Дают обещание? – протянул он. – Ах, как во время вашего романа. Жаль, что никто из вас не любил достаточно сильно, дабы узаконить ваши взаимоотношения и тем самым обеспечить будущее.
У нее так и вертелась на языке фраза о том, что они и вправду решили пожениться, но она сомневалась, что он поверит. Доказательств у нее нет, и она может показаться заискивающей.
– Узаконить? Ах, вы имеете в виду брак? – спросила она с ядовитой приторностью. – Но в наше время брак – не гарантия союза на всю жизнь. В наше время женятся по самым разным причинам, иные из которых относятся скорее к соблюдению приличий, чем к любви. – Она слегка пожалела о том, что употребила во зло его недавнюю откровенность, но тут он метнул взгляд на ошеломленного сына, и на его скулах проступил темный румянец, и Клодия увидела, что его правая скула, подобно правому углу рта, чуть выше левой.
Однако он не ответил ей так же уничтожающе. Он откинулся на спинку кресла и поднял полупустой бокал в язвительном салюте.
– Очко в вашу пользу. Вам кто-нибудь говорил, что чем вы стервознее, тем прекраснее?
Клодия, к своему отвращению, зарделась от жалящего комплимента, а он рассмеялся.
– А вам кто-нибудь говорил, что ваши слова так же штампованы, как и ваши мысли? – попыталась она взять реванш.
– Из равных вам красотою – никто, Герцогиня. – Он отхлебнул вина, следя за нею поверх края бокала завораживающим взором. – Если я сегодня чересчур прямолинеен, то лишь потому, что вы застигаете меня врасплох. Простите, если обидел. Я просто хочу мысленно объединить образ избалованной возлюбленной автогонщика с образом хладнокровной, классной деловой женщины, которую вы так старательно играете.
Куда же он гнет? Клодия посмотрела на него с подозрением.
– Папа… Да что с тобой? Ты ее смущаешь. – Марк тоже был исполнен подозрений. Ему не очень-то нравилось, что отец привлек к себе все ее внимание.
– Нет, не смущаю. Правда, Клодия? Она смело приняла вызов:
– Нет. Если вас когда-нибудь донимали паскудные журналисты или падкие на любовные похождения с гонщиками психопаты обоего пола, то случайный разговор с заурядным, грубым, горластым бизнесменом – дело довольно пресное.
– Пресное? Что ж, вижу, надо будет потрудиться, дабы вы подумали обо мне иначе, – пробормотал он, и от вспышки в его синих глазах мороз пробежал у нее по коже.
– Ну, папа, не забывай, что ты считаешься исправившимся трудягой, – Марк опять пытался привлечь их внимание к себе. – Я только что рассказывал Клодии, насколько за последние два года ты стал меньше выбиваться из сил…
– Ты хочешь сказать: с тех пор, как я перестал быть мелким тираном, – сухо перебил отец, бесспорно повторяя слова, которые сын когда-то сгоряча ему бросил, – и чуть не стал банкротом, лишь бы потрафить твоему мальчишескому самолюбию.
– Банкротом! – ухмыльнулся Марк. – Да знаешь ли ты, что с тех пор, как я стал компаньоном, продажа увеличилась? Тебе явно была нужна свежая молодая кровь среди всех твоих старых перечниц…
Их обмен шуточками о том, что некогда способствовало их страшному отчуждению, едва не приведшему к окончательному разрыву, свидетельствовал об искренности их примирения, подумала Клодия, и все же за поддразниваниями крылось напряжение, скрывающее возможный конфликт. Марк этого не замечал, однако был так же яростно склонен главенствовать, как отец, и настолько же горд. Именно уступчивость Моргана позволила наладить отношения. Что стало бы с мужским достоинством Марка, узнай он, что эта уступчивость – лишь некий отцовский маневр? Что Морган и женщина, которую он считал другом, лгали ему и о нем? Вина тяготила Клодию и без того, и ей никак не хотелось усугублять эту вину, разрушив основу их нового согласия.
– Конечно, увеличение продажи не имеет ничего общего с улучшением нашей общественной репутации, – кротко сказал Морган. – Это мы, архиконсерваторы, организовали спонсорство, с которого ты собираешь такой богатый урожай, не говоря уж о радостных волнениях, испытываемых через других.
Архиконсерваторы? Клодия не могла не улыбнуться про себя. Несмотря на безукоризненный смокинг и непринужденный лоск манер – результат частной школы, – Морган Стоун представлялся ей кем угодно, только не консерватором.
– А я и не знала, что торговля подержанными автомобилями способна так волновать, – не удержавшись, пробормотала она.
Оба мужчины, пораженные, посмотрели на нее, и легкая улыбка Клодии поблекла, пока пауза тянулась; она гадала, а что же ляпнула сейчас.
– Подержанными? – голос Моргана прозвучал по-странному приглушенно.
– Да. Разве не этим занимается ваша компания?
– Какая именно?
– Я и не знала, что их больше одной, – сказала Клодия, смущенная не только страдальческим видом Марка, но и мягкостью его отца. – Я просто… Марк упомянул, что вы получаете доходы от продажи подержанных машин… – Голос ее заглох, когда он внезапно отвел скептически прищуренные синие глаза от раскрасневшегося лица Клодии и взглянул на сына. Марк откашлялся, но промолчал.
– И только?
– Н-ну… да. Мы не говорили много о его происхождении или о вас, а если и говорили, то не очень лестно, – принужденно добавила она, раздосадованная необходимостью объясняться.
Почему-то эти слова заставили его холодно размышляющий взгляд весело вспыхнуть.
– Нет, вряд ли вы много с Марком разговаривали… – Прежде чем она успела отреагировать на эту недвусмысленную выходку, он продолжал:
– Да, я владею сетью франшизных соглашений, но главное у нас – импорт «ламборгини» и «феррари», «ягуаров» и «поршей» – всякого рода классических и экзотических автомобилей, как новых, так и подержанных. А также мы являемся спонсорами по продаже гоночных машин.
– Гоночных? – Клодия на миг опустила веки, чувствуя рокочущую вибрацию земли под напором тысяч лошадиных сил, ощутила в сдавленном горле резкий, бьющий в голову запах керосина, едкую вонь жженой резины. В конечном счете волнение больше отталкивало ее, чем завораживало. Даже при жизни Криса требовалось все ее мужество, чтобы посетить трек, не говоря уж о необходимости улыбаться фотоаппаратам, пока его пристегивали ремнями к одной из потенциально гибельных машин перед гонками, – и в общем-то машины он любил больше самой жизни. Клодия открыла глаза, когда Марк поспешил с уточнениями.
– Не те, что требуются для соревнований по «формуле-один», Клод, не те, что водил Крис. Спортивные машины и авто высшей категории. Но я никогда не говорил вам об этом, потому что знал, до чего расстраивают вас любые разговоры о ком-то или о чем-то, связанном с автогонками. Долгое время, просто находясь в автомобиле, вы чувствовали себя точно в капкане. Простите: напрасно папа так на вас накинулся, – и с упреком посмотрел на отца.
Клодия напряженно улыбнулась.
– Нет, ничего… честное слово, – более убедительно добавила она, видя, что он по-прежнему хмурится. Она перестала держать Моргана в поле зрения, уверенная, что он, должно быть, злорадствует. – Это я преодолела сто лет назад. – И скроила гримасу, признаваясь:
– Пришлось. В гостиничном деле учишься понимать, какие связи полезны, а у меня много друзей среди гонщиков – таких, что могут добавить престижа, участвуя в некоторых специальных мероприятиях…
– Вроде однокашников, – сухо пробормотал Морган и, когда она с неохотой посмотрела на него, тихо произнес:
– Если сейчас я причинил вам боль, то не нарочно. Простите.
Господи! Как раз когда ненависть к нему стала доставлять ей удовольствие, он взял да нанес ей такой удар. Это его-то простить? Скорее уж наоборот.
– Прощать нечего, – правдиво ответила Клодия и сделала отважную попытку держаться на высоте профессиональной виртуозности, которую ей приписывали. Она притворилась занятой службой, обмениваясь несколькими словами с их официантом и метрдотелем, изящно закругляя разговор, лишь бы поскорее уйти.
Ее попытка перевести беседу на более официальные рельсы, выразившаяся в том, что она захотела уплатить по счету свою долю расходов, была пресечена: Морган заявил, что она – его личный гость. Клодия была обескуражена, а он развеселился, когда Марк прекратил спор: взял счет и сам пошел платить кассиру.
– Пока он предается самоутверждению, быть может, я вас провожу в ваш номер? – предложил Морган, стоя за ее креслом, когда она вставала, раскрасневшаяся о г раздражения на весь мир вообще.
– И не подумаю вас отвлекать, – ледяным тоном сказала она, понимая, что это – новый тактический ход, дабы удержать ее подальше от Марка.
– Да вы и не отвлечете. Я сам иду наверх. Пойдемте, а с Марком попрощаетесь у кассы.
Пока он вел Клодию к выходу, его рука на ее узкой талии была так же беспощадно тверда, как и его слова. Клодия закипала на ходу, сознавая его гнетущую силу и вынужденная вести себя как изящная дама, в то время как ей хотелось пихаться и верещать, подобно рыночной торговке.
– Не думайте, будто я приглашу вас к себе на кофе, – отрубила она, одновременно посылая застывшую улыбку в ответ на дружеский кивок одного министра, постоянного гостя в ресторане. Уж после сегодняшнего вечера она ох как постарается, чтобы их пути больше не пересекались!