Страница:
Двадцать девятого августа мы впервые увидели мамонта. Он стоял на маленькой лужайке, этот самый большой зверь, которого видел еще только один из ныне живых людей, выщипывая огромные массы мхалишайника и поедая их таким же образом, как это делают слоны. Его словно живая копия – долго сохраняющая свидетельство кропотливости и мастерства американских таксидермистов, – которая теперь занимает новое крыло Смитсоновского музея, так подробно воспроизводилась на иллюстрациях журналов и газет во всех цивилизованных странах мира… Разве не его изображение было вывешено в галерее Королевской академии в этом году? И я не вижу смысла описывать его вблизи, а только скажу об испытанном нами трепете, вызванном видом этого громадного животного, мирно пасшегося в задумчивости в присутствии двух пигмеев, задумавших его погубить…
Примерно в 25 милях ниже нашего первого лагеря мы обнаружили изолированную группу хвойных деревьев, которые были самыми большими среди тех, что мы видели в долине. Тут мы и начали свою работу. Поперек высохшего русла небольшого ручья, с одной стороны от двух деревьев, которые были больше других, мы воздвигли массивную конструкцию из срубленных нами стволов, сложенных в пять этажей, внутрь которой мы набили сухого и трухлявого дерева, оставив небольшую лазейку, чтобы можно было подобраться и поджечь его. Наверх мы навалили больших деревьев, срубленных рядом. Законченная конструкция выглядела как гигантский штабель свеженарубленных деревьев.
К ветвям стоящих рядом самых высоких деревьев, примерно 60 футов высоты, мы привязали веревочные лестницы и, выбрав удобные места, оборудовали там себе сиденья и подняли туда канаты, которыми могли привязать себя в случае необходимости. К сентябрю мы все приготовили, и теперь нам предстояло доказать справедливость моего предположения, что дым притягивает нашу добычу.
Шестнадцатого числа все было готово, и перед самым рассветом мы, сложив ружья и патронташи в свои гнезда на деревьях, отправились на поиски и примерно в 10 часов пополудни, пройдя три мили, увидели нашу добычу. Мамонт выглядел встревоженным и беспокойно нюхал воздух. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев.
Мы зажгли пучок сухих веток и помчались назад с такой скоростью, на какую только были способны. В тот момент, когда поднялся дымок, ужасный вой огласил долину позади нас, и мы почувствовали, как затряслась земля, когда мамонт ринулся к нам. Мы ощущали, что это настоящая гонка, цена которой жизнь, в то время, когда, пробегая по лесу, поджигали приготовленные заранее костерки.
Наконец мы достигли штабеля, и через несколько секунд тоненькая струйка дыма возвестила, что битва скоро начнется. Мы поспешили в наши гнезда. Долго ждать не пришлось. С топотом выскочивший из-за деревьев и устремившийся с оглушительным ревом вперед властелин древнего леса остановился перед деревянным нагромождением, представ перед нами во всей своей первобытной мощи.
Он был явно озадачен преградившим ему путь гигантским штабелем, из которого уже вырывались клубы дыма. Но лишь только затрещали наши ружья, раздался самый ужасный крик ярости, который мне когда-либо приходилось слышать, и громадный зверь, явно не чувствительный к нашим выстрелам, с диким бешенством атаковал штабель. Вонзив в него свои большущие бивни, он сделал мощное усилие; напрягшись еще раз, он поднял целую кучу бревен – напоминаю, что они были скреплены вместе и составляли в высоту, по крайней мере, 25 футов, – бросил их на землю. Почувствовав, видимо, что это больше того, на что хватает его сил, он зацепил самый верхний ствол – тяжеленное бревно двух с половиной футов длины и больше фута в диаметре, и бросил его через себя. Тем временем наши ружья не бездействовали, я опустошил уже вторую обойму, целясь ему за ухо. Стоял такой шум непрекращающийся рев вместе с его эхом, отражающимся от гор, что я не слышал звуков собственных выстрелов, но нагревшийся ствол говорил, что маленькие злые пули непрерывно устремляются к своей цели.
Казалось, мамонт не подозревал о двух злоумышленниках, засевших над ним, и слепо атаковал горящую деревянную башню, цепляя бревна и швыряя их туда и сюда так, что я понял, что через несколько минут вся конструкция будет разметана далеко по сторонам. Одно бревно, меньшее, чем другие, полетело в мою сторону и обрушилось на ветви над моей головой. Другое ударилось в дерево выше, содрав кору и чуть не стряхнув меня на землю.
Но конец был уже близок, поскольку огромное животное истекало кровью, струившейся изо рта и ушей, и стало неуверенно покачиваться. Чувство жалости и стыда охватило меня, когда я смотрел, как силы оставляют это могучее доисторическое существо, которое я обманул и лишил мирного безмятежного существования, продолжавшегося тысячу лет.
Дело сделано, и теперь, чтобы оправдать его, мы должны сохранить шкуру, кости и все части, которые возможно предохранить от порчи. Эта задача оказалась не из легких… К середине декабря все кости были отделены от мяса, тщательно очищены и пронумерованы. Сняв в полной сохранности всю шкуру, мы разожгли большой костер и поджарили немного мяса. Я провел тщательные обмеры легких, сердца и всех скоропортящихся частей.
Мы работали не покладая рук почти до конца января, ни разу не покинув лагерь. Мясо не было невкусным, только ужасно жестким. Лучшие части, закопанные в вечно мерзлую землю, прекрасно сохранялись…
Наконец, в укромном месте мы соорудили капитальный тайник из тяжелых бревен и упрятали все это туда, потом построили небольшую лодку и стали ждать, когда откроется река,
Вниз по Ти-Кай-Коа мы добрались до Чендлара, оттуда до Юкона и Сент-Майкла, и вот первый же пароход доставил нас в Сан-Франциско. Здесь я совершенно случайно встретил мистера Конради и, узнав, что он глубоко интересуется зоологией, рассказал ему о тайнике, оставленном нами на берегах Ти-Кай-Коа.
Я рассказал ему не все, поскольку сам хотел узнать от сведущих людей в Америке и Европе о том, какую сумму можно получить за мамонта. Мой план заключался в том, чтобы, если удастся, связаться со специалистами из Британского музея и продать его туда. Предложенная мистером Конради сумма – миллионы долларов – поразила меня, и после недели размышлений я согласился.
Пол наотрез отказался взять больше четверти этой суммы, аргументируя это тем, что даже с этими деньгами он не знает, что делать и как их потратить. Цивилизация мало притягивала его, вскоре он стал томиться во Фриско, страстно желал вернуться на волю.
Этим же летом мы с Полом отправились на север и зазимовали на Ти-Кай-Коа около нашего тайника. Весной мы переправили мамонта в определенное место на реке Юкон, где нас ждал мистер Конради, и упаковали в специально приготовленные ящики…
Я решил, что наиболее подходящей версией будет такая, по которой якобы мистер Конради нашел тушу вмороженной в айсберг в Арктике. Измерения, проделанные мной, были отданы в Смитсониан, как будто их сделал сам Конради…"
Трудно сказать, что в этом рассказе правда, а что вымысел. Но, думается, последняя точка в «мамонтоведении» еще не поставлена! Тем более что японцы собираются воскресить мамонта и направляют в Россию экспедицию, участники которой намереваются собрать в Сибири необходимый генетический материал для операции по возрождению косматых исполинов.
Бригаду исследователей-энтузиастов возглавляет Кадзуфуми Гото, доцент университета Кагосима, считающийся крупным экспертом в области искусственного разведения животных.
Он объявил журналистам, что с помощью российских коллег намерен найти хорошо сохранившийся в вечной мерзлоте труп мамонта. Из него предполагается выделить замороженный семенной материал с неразрушенной ДНК – носителем наследственности. После соответствующей обработки ископаемую сперму японцы намерены ввести современной слонихе. По расчетам ученых, она вполне сможет произвести на свет потомство от заочного «мужа», скончавшегося во второй половине ледникового периода. Если повезет и слониха родит самку, то с ней можно будет повторить операцию по искусственному осеменению. В результате, по замыслу японских ученых, будет получено животное, которое «на две трети» явится мамонтом.
ПО СЛЕДАМ ИРКУЙЕМА, ИЛИ ПОИСКИ НЕОБЫЧНЫХ МЕДВЕДЕЙ.
Примерно в 25 милях ниже нашего первого лагеря мы обнаружили изолированную группу хвойных деревьев, которые были самыми большими среди тех, что мы видели в долине. Тут мы и начали свою работу. Поперек высохшего русла небольшого ручья, с одной стороны от двух деревьев, которые были больше других, мы воздвигли массивную конструкцию из срубленных нами стволов, сложенных в пять этажей, внутрь которой мы набили сухого и трухлявого дерева, оставив небольшую лазейку, чтобы можно было подобраться и поджечь его. Наверх мы навалили больших деревьев, срубленных рядом. Законченная конструкция выглядела как гигантский штабель свеженарубленных деревьев.
К ветвям стоящих рядом самых высоких деревьев, примерно 60 футов высоты, мы привязали веревочные лестницы и, выбрав удобные места, оборудовали там себе сиденья и подняли туда канаты, которыми могли привязать себя в случае необходимости. К сентябрю мы все приготовили, и теперь нам предстояло доказать справедливость моего предположения, что дым притягивает нашу добычу.
Шестнадцатого числа все было готово, и перед самым рассветом мы, сложив ружья и патронташи в свои гнезда на деревьях, отправились на поиски и примерно в 10 часов пополудни, пройдя три мили, увидели нашу добычу. Мамонт выглядел встревоженным и беспокойно нюхал воздух. Легкий ветер шевелил верхушки деревьев.
Мы зажгли пучок сухих веток и помчались назад с такой скоростью, на какую только были способны. В тот момент, когда поднялся дымок, ужасный вой огласил долину позади нас, и мы почувствовали, как затряслась земля, когда мамонт ринулся к нам. Мы ощущали, что это настоящая гонка, цена которой жизнь, в то время, когда, пробегая по лесу, поджигали приготовленные заранее костерки.
Наконец мы достигли штабеля, и через несколько секунд тоненькая струйка дыма возвестила, что битва скоро начнется. Мы поспешили в наши гнезда. Долго ждать не пришлось. С топотом выскочивший из-за деревьев и устремившийся с оглушительным ревом вперед властелин древнего леса остановился перед деревянным нагромождением, представ перед нами во всей своей первобытной мощи.
Он был явно озадачен преградившим ему путь гигантским штабелем, из которого уже вырывались клубы дыма. Но лишь только затрещали наши ружья, раздался самый ужасный крик ярости, который мне когда-либо приходилось слышать, и громадный зверь, явно не чувствительный к нашим выстрелам, с диким бешенством атаковал штабель. Вонзив в него свои большущие бивни, он сделал мощное усилие; напрягшись еще раз, он поднял целую кучу бревен – напоминаю, что они были скреплены вместе и составляли в высоту, по крайней мере, 25 футов, – бросил их на землю. Почувствовав, видимо, что это больше того, на что хватает его сил, он зацепил самый верхний ствол – тяжеленное бревно двух с половиной футов длины и больше фута в диаметре, и бросил его через себя. Тем временем наши ружья не бездействовали, я опустошил уже вторую обойму, целясь ему за ухо. Стоял такой шум непрекращающийся рев вместе с его эхом, отражающимся от гор, что я не слышал звуков собственных выстрелов, но нагревшийся ствол говорил, что маленькие злые пули непрерывно устремляются к своей цели.
Казалось, мамонт не подозревал о двух злоумышленниках, засевших над ним, и слепо атаковал горящую деревянную башню, цепляя бревна и швыряя их туда и сюда так, что я понял, что через несколько минут вся конструкция будет разметана далеко по сторонам. Одно бревно, меньшее, чем другие, полетело в мою сторону и обрушилось на ветви над моей головой. Другое ударилось в дерево выше, содрав кору и чуть не стряхнув меня на землю.
Но конец был уже близок, поскольку огромное животное истекало кровью, струившейся изо рта и ушей, и стало неуверенно покачиваться. Чувство жалости и стыда охватило меня, когда я смотрел, как силы оставляют это могучее доисторическое существо, которое я обманул и лишил мирного безмятежного существования, продолжавшегося тысячу лет.
Дело сделано, и теперь, чтобы оправдать его, мы должны сохранить шкуру, кости и все части, которые возможно предохранить от порчи. Эта задача оказалась не из легких… К середине декабря все кости были отделены от мяса, тщательно очищены и пронумерованы. Сняв в полной сохранности всю шкуру, мы разожгли большой костер и поджарили немного мяса. Я провел тщательные обмеры легких, сердца и всех скоропортящихся частей.
Мы работали не покладая рук почти до конца января, ни разу не покинув лагерь. Мясо не было невкусным, только ужасно жестким. Лучшие части, закопанные в вечно мерзлую землю, прекрасно сохранялись…
Наконец, в укромном месте мы соорудили капитальный тайник из тяжелых бревен и упрятали все это туда, потом построили небольшую лодку и стали ждать, когда откроется река,
Вниз по Ти-Кай-Коа мы добрались до Чендлара, оттуда до Юкона и Сент-Майкла, и вот первый же пароход доставил нас в Сан-Франциско. Здесь я совершенно случайно встретил мистера Конради и, узнав, что он глубоко интересуется зоологией, рассказал ему о тайнике, оставленном нами на берегах Ти-Кай-Коа.
Я рассказал ему не все, поскольку сам хотел узнать от сведущих людей в Америке и Европе о том, какую сумму можно получить за мамонта. Мой план заключался в том, чтобы, если удастся, связаться со специалистами из Британского музея и продать его туда. Предложенная мистером Конради сумма – миллионы долларов – поразила меня, и после недели размышлений я согласился.
Пол наотрез отказался взять больше четверти этой суммы, аргументируя это тем, что даже с этими деньгами он не знает, что делать и как их потратить. Цивилизация мало притягивала его, вскоре он стал томиться во Фриско, страстно желал вернуться на волю.
Этим же летом мы с Полом отправились на север и зазимовали на Ти-Кай-Коа около нашего тайника. Весной мы переправили мамонта в определенное место на реке Юкон, где нас ждал мистер Конради, и упаковали в специально приготовленные ящики…
Я решил, что наиболее подходящей версией будет такая, по которой якобы мистер Конради нашел тушу вмороженной в айсберг в Арктике. Измерения, проделанные мной, были отданы в Смитсониан, как будто их сделал сам Конради…"
Трудно сказать, что в этом рассказе правда, а что вымысел. Но, думается, последняя точка в «мамонтоведении» еще не поставлена! Тем более что японцы собираются воскресить мамонта и направляют в Россию экспедицию, участники которой намереваются собрать в Сибири необходимый генетический материал для операции по возрождению косматых исполинов.
Бригаду исследователей-энтузиастов возглавляет Кадзуфуми Гото, доцент университета Кагосима, считающийся крупным экспертом в области искусственного разведения животных.
Он объявил журналистам, что с помощью российских коллег намерен найти хорошо сохранившийся в вечной мерзлоте труп мамонта. Из него предполагается выделить замороженный семенной материал с неразрушенной ДНК – носителем наследственности. После соответствующей обработки ископаемую сперму японцы намерены ввести современной слонихе. По расчетам ученых, она вполне сможет произвести на свет потомство от заочного «мужа», скончавшегося во второй половине ледникового периода. Если повезет и слониха родит самку, то с ней можно будет повторить операцию по искусственному осеменению. В результате, по замыслу японских ученых, будет получено животное, которое «на две трети» явится мамонтом.
ПО СЛЕДАМ ИРКУЙЕМА, ИЛИ ПОИСКИ НЕОБЫЧНЫХ МЕДВЕДЕЙ.
Перед нами три очерка о необычных медведях. Впрочем, некоторых из них медведями называют чисто условно.
Из книги Олега Куваева «Очень большой медведь»:
«…В 1898 году впервые стало известно о существовании самого крупного в мире хищника – огромного бурого медведя…» – писал бельгийский зоолог Бернад Эйвельманс.
О наводящем ужас чудовище говорили также пастухи глухой Чаунской долины на Чукотке. Фарли Моуэт, канадский писатель, в книге «Люди оленьего края» приводил рассказы, услышанные от жителей Аляски, о страшном буром звере ростом вдвое выше белого полярного медведя. Я пришел к убеждению, что если организовать экспедицию на Чукотку, то, может быть, посчастливится разобраться во всей этой чертовщине с медведями непомерной величины, о которых говорят то на Чукотке, то на Камчатке, то на Аляске…
С этим я пришел в «Вокруг света». За исходную точку поисков мы выбрали озеро Эльгыгытгын, в трехстах километрах от Чаунской губы.
…Но проходили дни, недели – медведей на озере Эльгыгытгын не было, хотя в прошлом оно было излюбленным местом их кочевий. И лишь в самом конце непогожего чукотского лета геологи, вернувшиеся с верховьев Анюя, сообщили, что видели на одном из гребней бредущего огромного медведя очень светлой, почти белой окраски. Белый медведь забрести за сотни километров от побережья Ледовитого океана не мог… Я не сказал, что это может быть тот, кого я ищу, – страшный, одинокий, погибающий от голода, ибо все живое ушло в это лето отсюда. Я решил сам пойти по этим следам.
Но тут непогода установилась прочно и навсегда… Год, выбранный мной для поиска, оказался на редкость неудачным".
Таково вкратце содержание первой и второй тетрадей очерка «Очень большой медведь» (Вокруг света. 1968. № 1-2).
Тетрадь третья
Ушли в глубину невероятные рыбы Эльгыгытгына, зимние ветры начали многомесячный матч в горных долинах, и на щебнистой равнине вокруг озера принялись посвистывать поземки. Вероятно, именно о таких местах Тютчев написал: «…И гонит буйный вихрь, не знающий покоя, пыль снежную вдоль смутных берегов…»
Но, начавшись на «смутных берегах», история поисков лета 1967 года на этом не кончалась. Еще перед экспедицией я обратился к некоторым людям, которые могли бы пролить свет на интересующую меня проблему. Дома меня ожидали три письма. Из Канады откликнулся Фарли Моуэт. Из старинного казачьего поселка Маркове на реке Анадырь прислал письмо егерь, охотовед с тридцатилетним стажем и медвежатник Виктор Андреевич Гунченко. Доктор Бернард Эйвельманс в Париже тоже получил мое письмо и любезно прислал пространный ответ.
Настала пора обозреть накопившуюся информацию за письменным столом, когда эмоциональные факторы вроде костерка из полярной березки или стука камней в тишине горных долин отсутствуют. Распространенное человеческое предубеждение гласит, что эмоции мешают объективному анализу. Пирамида умозаключений строилась примерно так.
А . Фундаментом всей истории послужили слухи, редкие известия и свидетельства о существовании медведей непомерно большой величины в Северо-Восточной Азии и смежных районах Северной Америки. На эти слухи и известия можно было при известной склонности к скептицизму махнуть рукой, если бы не факт существования гигантского медведя-кадьяка; обычно медведь весит около 300 килограммов, крупный – 500, громадный вроде гризли – до 700, но медведь, доставленный в Берлинский зоопарк с острова Кадьяк, весил 1200 килограммов.
И не менее важным фактом является полное совпадение легенд о большом медведе среди двух групп людей, разделенных широким проливом: у эскимосов континентальной Аляски и у пастухов Чукотки.
Первичная гипотеза, в которую я поверил еще на острове Врангеля, когда собственными глазами видел белого медведя громадных размеров, состояла в том, что у медведей просто могут появиться особи ненормально больших размеров. При этом нет оснований говорить о существовании какого-то особого вида гигантских этих животных.
В связи с уменьшением общего числа медведей по законам статистики должно уменьшаться и число крупных особей. И я заинтересовался тем, каких же медведей «бивали» в старину, например, в Восточной Сибири. Вот что сообщает об этом добросовестный исследователь, охотник и Литератор, горный инженер Александр Александрович Черкасов, живший в Забайкалье в середине XIX века:
«…Надо заметить, что в Сибири медведи достигают страшной величины. Мне случалось видеть на одной из станций Красноярской губернии шкуру только что убитого медведя длиной от носа до хвоста с лишком 20 четвертей; шкура же в 18 или 19 четвертей в Забайкалье не редкость…» Если учесть, что русская четверть это 17 сантиметров, то первоначальная гипотеза получала солидное подкрепление.
Легко можно прийти к выводу, что с заселением Сибири крупные медведи обычного вида сохранились лишь дальше к востоку – скажем, в глухих районах Чукотки. Тем более что восточные медведи, например камчатские, всегда считались крупнее своих западных сородичей.
Но Виктор Андреевич Гунченко сообщил мне: «Я живу в Маркове с 1932 года. Лично сам убил 16 медведей, среди них крупнее 250-350 килограммов не было. Я знаю здешних охотников-медвежатников, добывших до 40 медведей. Один из них, Мирновский, умерший в 1965 году, рассказывал, что огромных медведей он не добывал, но застрелил в 1962 году старого самца около 500 килограммов весом. Я много лет работал приемщиком пушнины, и через мои руки прошло много шкур. Думаю, что в пределах Анадырского района (он расположен к югу от области озера Эльгыгытгын. – О. К.) медведей огромных размеров не добывалось…»
Конечно, свидетельство В. А. Гунченко распространяется только на Анадырский район, а именно он был центром казачьей колонизации Чукотки еще с середины XVII века. Но тем не менее гипотеза о местных медведях-переростках получила солидную трещину, у охотников есть свои каналы информации, и в случае добычи необычно большого медведя Гунченко, безвыездно живущий на Чукотке, знал бы об этом.
Б . Значит, речь может идти скорей не об азиатских медведях, а о каких-то других, экзотических (а может быть, реликтовых?), живущих в таких пустынных местах и встречающихся так редко, что охотники до них и не добрались. Кстати, пастухи говорили не просто о большом, а об «особом», «страшном» медведе. «Особость» можно объяснить необычным внешним видом – например, окраской, – «страшный» можно объяснить размерами и агрессивностью.
Наиболее крупным медведем из известных науке является гризли. Может ли какое-нибудь незначительное число гризли попасть или эпизодически попадать на Чукотку? Убежденным сторонником этой гипотезы выступает в своем письме Фарли Моуэт.
«Мне кажется, – пишет он, – что ваш гигантский медведь может оказаться родственником североамериканского гризли, который, как вы знаете, самый большой на свете… Поскольку они живут невдалеке от Берингова пролива, вполне возможно, что в прошлом они могли мигрировать в Сибирь. Следы 'их огромны, и даже по следу можно видеть, что этот зверь вдвое крупнее обычного. Сообщения о встречах с гигантскими медведями на Чукотке я считаю вполне вероятными. Возможно, что речь идет о тех медведях, которые дрейфовали на льдинах через Берингов пролив или пересекли его пешком в особо суровые зимы. Я говорю так, потому что аляскинский гризли – великий кочевник…»
Трудно судить о том, может ли сухопутный гризли дрейфовать на льдине. Но пересечь замерзший 70-километровый пролив ему, вероятно, не трудно. Тогда понятно удивление людей, встречавших «загадочных медведей», – облик гризли непривычен для пастухов Чукотки. Тогда понятно, почему он встречается так редко. Этот пришелец быстро исчезает, ибо биологическое воспроизводство даже в пригодных для жизни условиях требует определенного (и немалого по законам биологии) числа особей обоего пола. Но это же соображение заставляет усомниться в заманчивой гипотезе сохранения в дебрях горных долин реликтового медведя прежних времен. (Кстати, в своем письме Фарли Моуэт со свойственной ему писательской эмоциональностью не удержался от обсуждения и такой догадки: «…В Торнгатских горах на полуострове Лабрадор эскимосы рассказывают о другом типе медведя, с очень длинными волчьими зубами. Еще ни один белый человек такого медведя не видел, и, возможно, это миф. Однако описания эскимосов очень похожи на реконструкцию пещерного медведя, который, как предполагают, исчез несколько тысячелетий тому назад. Все это может служить слабой надеждой на то, что небольшое число пещерных медведей существует и сейчас. И если это так, то я поискал бы их именно в горных районах Верхоянска, Колымы и Анадыря…»)
Как бы там ни было, существуют рассказы о медведе, поражающем воображение пастухов на Чукотке и эскимосов на Аляске. Медведь – живой зверь, он уклоняется он встреч с шумными экспедициями, будь то геологи, топографы, этнографы, тем более что все эти люди лишь гости в полярных горах и тундре. И если согласиться с тем, что такой медведь существует, то надо либо принять гипотезу случайно забредшего в Азию гризли, либо предположить, что существует редкий и малочисленный вид гигантских медведей вроде медведя-кадьяка. Вопрос этот тем более сложен, что сама систематика и описание арктических бурых медведей еще в общем-то несовершенны. Несколько страниц письма доктора Бернарда Эйвельманса и были посвящены именно этому, видимо, интересующему его вопросу.
"В настоящее время, – пишет Бернард Эйвельманс, – большинство ученых пришло к общему согласию насчет того, что надо свести к одному виду бурых медведей-гигантов и серых медведей, или гризли, Евразии и Северной Америки, который подразделялся бы, следовательно, на многочисленные подвиды.
…Самым разумным и самым правильным было бы считать бурых медведей-гигантов крайней формой вариации гризли…"
«Бурым медведем-гигантом» доктор Эйвельманс называет медведя «урус арктос миддендорфи», зона распространения которого ограничивается прибрежной полосой в сотню километров полуострова Аляска, но охватывает также многочисленные острова вдоль побережья, в том числе и знаменитый остров Кадьяк. Таким образом, доктор Эйвельманс считает, что гипотетический «большой медведь» Чукотки – азиатский собрат бурого медведя-гиганта, или медведя-кадьяка, живущего по ту сторону Берингова пролива. И при изучении азиатских медведей доктор Эйвельманс рекомендует прежде всего труды советских ученых.
Подходя к концу своего рассказа о поисках «очень большого медведя», я не могу не остановиться еще на одной вещи. Двое из моих уважаемых корреспондентов пользуются в мире достаточно широкой известностью. Я говорю о писателе Фарли Моуэте и профессоре Бернарде Эйвельмансе. В их письмах есть одна общая нота: они с грустью пишут об исчезновении замечательных зверей – медведей. «Я говорю о гризли прерий, – пишет Моуэт, – которые населяли Канаду и Соединенные Штаты и были истреблены после заселения этих областей. Ныне они считаются вымершими…» "Таким образом, нет больше надежды разрешить проблемы классификации медведей вида «урсус арктос», – пишет Эйвельманс.
По-видимому, можно не соглашаться с пессимистической оценкой доктора Эйвельманса, ибо пока есть медведи, есть и надежды на их классификацию. Но кем бы ни был таинственный «большой горный медведь» Чукотки – случайным пришельцем с другого континента или представителем вымирающей группы, редким аборигеном Анадырского нагорья или Корякии, бесспорно одно: в поисках, которые, несомненно, будут продолжаться, надо заранее вооружиться вниманием и любовью к ним. Не человек нужен медведю, а медведь – человеку, ибо природа дала человеку право сильного, которое в данном случае трактуется однозначно – защищать.
Из очерка Валерия Орлова «Кайнын-кутхо Корякского нагорья»:
"Обращаюсь к вам вот с какой просьбой. Помогите, пожалуйста, отыскать научную организацию или людей соответствующего профиля, которые заинтересуются неизвестными животными, не занесенными в систематику млекопитающих. Я уже обращался с таким предложением в Академию наук. Животное, о котором идет речь, относится к роду медведей, в этом сомнения нет. В роду медведей будет восьмым. Оно крупных размеров, примерно вдвое по весу превосходит обычного медведя. Но очень сильно отличается строением тела. Задние ноги короче передних, а между ног расположен курдюк, или жировой мешок, который постоянно касается земли. Местные жители (коряки, чукчи) называют его «иркуйем» с ударением на "у". По-корякски – «волочащий по земле штаны». Тигильские же коряки называют его «кайнын-кутхо», что означает – «бог-медведь».
Так начиналось первое письмо Родиона Николаевича Сиволобова, тридцатишестилетнего жителя небольшого поселка Тиличики, что стоит на берегу залива Корфа, в северной части Камчатского полуострова, у подножия диких гор Корякского нагорья.
Письмо это было направлено в адрес редакции журнала «Охота и охотничье хозяйство». Ознакомил меня с ним Феликс Робертович Штильмарк, кандидат биологических наук, известный специалист по охотоведению и заповедному делу и немало походивший по лесам Сибири и Дальнего Востока.
Феликс Робертович несколькими месяцами ранее рецензировал рукопись моей книги «В краю большого медведя», в которой я рассказал, как, оказавшись случайно в горных районах Чукотки, пришел к разгадке истории о большом и страшном звере, наводившем ужас на пастухов-оленеводов. Первым попытался «разобраться во всей этой чертовщине» геолог и писатель Олег Куваев, известный своей пристрастностью к нелегким путешествиям по Северу.
Пытаясь отыскать как-то «гору из серебра», о которой будто сообщали легенды, он услышал в яранге рассказ о свирепом светлошкуром, непохожем на обычных медведей звере, время от времени объявлявшемся в горах и нападавшем на стойбища людей. Читая книги канадского натуралиста Фарли Моуэта, он обратил внимание, что о подобном страшилище рассказывают и эскимосы Аляски. А столкнувшись с книгою бельгийского ученого Бернарда Эйвельманса «Следы невиданных зверей», Куваев выдвинул версию, что в горах Чукотки сохранился неведомый науке зверь.
Он предположил, что этот медведь-бродяга перебирается по льдам Берингова пролива с Аляски на Чукотку и возвращается обратно, отчего и редки бывают с ним встречи. Об этом и о своем путешествии на озеро Эльгыгытгын, где он надеялся повстречаться со зверем, Куваев рассказал в нескольких номерах журнала «Вокруг света». С тех пор и пошла ходить если не по свету, то уж, во всяком случае, по Чукотке молва о необычном огромном медведе. Мне самому пришлось доставлять писателю сообщения о «светлошкурых гигантах», встречавшихся геологам. Но разобраться до конца с причиной возникновения рассказов о необычном звере у пастухов Олег Михайлович так и не успел. В самом расцвете сил, собираясь отправиться в плавание на небольшом суденышке вдоль берегов Сибири, он внезапно скончался. Не выдержало, как сказали врачи, перегрузок сердце.
А спустя несколько лет, прилетев в поселок Шарково, что стоит на берегу реки Анадырь, едва ли не в самом центре Чукотского полуострова, не без подсказки одного из охотников я пришел неожиданно к выводу, что свирепый светлошкурый гигант отнюдь не выдумка. Это реально существующий зверь: белый медведь!
В тот год, весной, сразу три огромных белых медведя подошли к этому поселку, приведя в волнение жителей. Один из них напал на охотника, второй прибил собаку, а третий ушел нетронутым к озеру Эльгыгытгын, где, как утверждал Куваев, белые медведи не могут появляться. Такое заблуждение для него, небиолога, простительно. В то время широкой публике мало было известно о белом медведе. Лишь биологи, занимавшиеся изучением этих зверей, знали о том, что заходы белых медведей в горы Чукотки нередки. Во время охоты на тюленей вместе со льдами они попадают в Берингово море, а затем, твердо держа направление, возвращаются через полуостров в родную Арктику. Во время этих переходов, оказавшись в непривычной для себя стихии, они, подолгу живя впроголодь, и ведут себя нередко весьма агрессивно. Разоряют лабазы охотников и рыбаков, наводят сумятицу в стойбищах оленеводов, даже, бывает, нападают на людей.
Того же мнения, как оказалось, с давних пор придерживался и Савва Михайлович Успенский, известный специалист по белым медведям. Куваевская версия, таким образом, оказалась несостоятельной. С моими доводами согласился и Ф. Р. Штильмарк, написав положительную рецензию на мою книгу. Но когда рукопись ушла в производство и с загадкой «очень большого медведя», казалось, было покончено, тут-то и объявилось письмо Сиволобова.
– Конечно, – смущенно покашливая, размышлял вслух Феликс Робертович, предложив мне ознакомиться с письмом, – сообщеньице это надо бы проверить. Отправим на консультацию профессору Верещагину, нашему главному специалисту. На Камчатке я не был, с медведями тамошними не знаком, да и заявление выглядит фантастично на первый взгляд. Среди так хорошо изученных животных – и вдруг неизвестный науке вид! Но… Чем, как говорится, черт не шутит. Вдруг этот иркуйем и есть тот самый громадина, которого искал в горах Чукотки Олег Куваев!
Из книги Олега Куваева «Очень большой медведь»:
«…В 1898 году впервые стало известно о существовании самого крупного в мире хищника – огромного бурого медведя…» – писал бельгийский зоолог Бернад Эйвельманс.
О наводящем ужас чудовище говорили также пастухи глухой Чаунской долины на Чукотке. Фарли Моуэт, канадский писатель, в книге «Люди оленьего края» приводил рассказы, услышанные от жителей Аляски, о страшном буром звере ростом вдвое выше белого полярного медведя. Я пришел к убеждению, что если организовать экспедицию на Чукотку, то, может быть, посчастливится разобраться во всей этой чертовщине с медведями непомерной величины, о которых говорят то на Чукотке, то на Камчатке, то на Аляске…
С этим я пришел в «Вокруг света». За исходную точку поисков мы выбрали озеро Эльгыгытгын, в трехстах километрах от Чаунской губы.
…Но проходили дни, недели – медведей на озере Эльгыгытгын не было, хотя в прошлом оно было излюбленным местом их кочевий. И лишь в самом конце непогожего чукотского лета геологи, вернувшиеся с верховьев Анюя, сообщили, что видели на одном из гребней бредущего огромного медведя очень светлой, почти белой окраски. Белый медведь забрести за сотни километров от побережья Ледовитого океана не мог… Я не сказал, что это может быть тот, кого я ищу, – страшный, одинокий, погибающий от голода, ибо все живое ушло в это лето отсюда. Я решил сам пойти по этим следам.
Но тут непогода установилась прочно и навсегда… Год, выбранный мной для поиска, оказался на редкость неудачным".
Таково вкратце содержание первой и второй тетрадей очерка «Очень большой медведь» (Вокруг света. 1968. № 1-2).
Тетрадь третья
Ушли в глубину невероятные рыбы Эльгыгытгына, зимние ветры начали многомесячный матч в горных долинах, и на щебнистой равнине вокруг озера принялись посвистывать поземки. Вероятно, именно о таких местах Тютчев написал: «…И гонит буйный вихрь, не знающий покоя, пыль снежную вдоль смутных берегов…»
Но, начавшись на «смутных берегах», история поисков лета 1967 года на этом не кончалась. Еще перед экспедицией я обратился к некоторым людям, которые могли бы пролить свет на интересующую меня проблему. Дома меня ожидали три письма. Из Канады откликнулся Фарли Моуэт. Из старинного казачьего поселка Маркове на реке Анадырь прислал письмо егерь, охотовед с тридцатилетним стажем и медвежатник Виктор Андреевич Гунченко. Доктор Бернард Эйвельманс в Париже тоже получил мое письмо и любезно прислал пространный ответ.
Настала пора обозреть накопившуюся информацию за письменным столом, когда эмоциональные факторы вроде костерка из полярной березки или стука камней в тишине горных долин отсутствуют. Распространенное человеческое предубеждение гласит, что эмоции мешают объективному анализу. Пирамида умозаключений строилась примерно так.
А . Фундаментом всей истории послужили слухи, редкие известия и свидетельства о существовании медведей непомерно большой величины в Северо-Восточной Азии и смежных районах Северной Америки. На эти слухи и известия можно было при известной склонности к скептицизму махнуть рукой, если бы не факт существования гигантского медведя-кадьяка; обычно медведь весит около 300 килограммов, крупный – 500, громадный вроде гризли – до 700, но медведь, доставленный в Берлинский зоопарк с острова Кадьяк, весил 1200 килограммов.
И не менее важным фактом является полное совпадение легенд о большом медведе среди двух групп людей, разделенных широким проливом: у эскимосов континентальной Аляски и у пастухов Чукотки.
Первичная гипотеза, в которую я поверил еще на острове Врангеля, когда собственными глазами видел белого медведя громадных размеров, состояла в том, что у медведей просто могут появиться особи ненормально больших размеров. При этом нет оснований говорить о существовании какого-то особого вида гигантских этих животных.
В связи с уменьшением общего числа медведей по законам статистики должно уменьшаться и число крупных особей. И я заинтересовался тем, каких же медведей «бивали» в старину, например, в Восточной Сибири. Вот что сообщает об этом добросовестный исследователь, охотник и Литератор, горный инженер Александр Александрович Черкасов, живший в Забайкалье в середине XIX века:
«…Надо заметить, что в Сибири медведи достигают страшной величины. Мне случалось видеть на одной из станций Красноярской губернии шкуру только что убитого медведя длиной от носа до хвоста с лишком 20 четвертей; шкура же в 18 или 19 четвертей в Забайкалье не редкость…» Если учесть, что русская четверть это 17 сантиметров, то первоначальная гипотеза получала солидное подкрепление.
Легко можно прийти к выводу, что с заселением Сибири крупные медведи обычного вида сохранились лишь дальше к востоку – скажем, в глухих районах Чукотки. Тем более что восточные медведи, например камчатские, всегда считались крупнее своих западных сородичей.
Но Виктор Андреевич Гунченко сообщил мне: «Я живу в Маркове с 1932 года. Лично сам убил 16 медведей, среди них крупнее 250-350 килограммов не было. Я знаю здешних охотников-медвежатников, добывших до 40 медведей. Один из них, Мирновский, умерший в 1965 году, рассказывал, что огромных медведей он не добывал, но застрелил в 1962 году старого самца около 500 килограммов весом. Я много лет работал приемщиком пушнины, и через мои руки прошло много шкур. Думаю, что в пределах Анадырского района (он расположен к югу от области озера Эльгыгытгын. – О. К.) медведей огромных размеров не добывалось…»
Конечно, свидетельство В. А. Гунченко распространяется только на Анадырский район, а именно он был центром казачьей колонизации Чукотки еще с середины XVII века. Но тем не менее гипотеза о местных медведях-переростках получила солидную трещину, у охотников есть свои каналы информации, и в случае добычи необычно большого медведя Гунченко, безвыездно живущий на Чукотке, знал бы об этом.
Б . Значит, речь может идти скорей не об азиатских медведях, а о каких-то других, экзотических (а может быть, реликтовых?), живущих в таких пустынных местах и встречающихся так редко, что охотники до них и не добрались. Кстати, пастухи говорили не просто о большом, а об «особом», «страшном» медведе. «Особость» можно объяснить необычным внешним видом – например, окраской, – «страшный» можно объяснить размерами и агрессивностью.
Наиболее крупным медведем из известных науке является гризли. Может ли какое-нибудь незначительное число гризли попасть или эпизодически попадать на Чукотку? Убежденным сторонником этой гипотезы выступает в своем письме Фарли Моуэт.
«Мне кажется, – пишет он, – что ваш гигантский медведь может оказаться родственником североамериканского гризли, который, как вы знаете, самый большой на свете… Поскольку они живут невдалеке от Берингова пролива, вполне возможно, что в прошлом они могли мигрировать в Сибирь. Следы 'их огромны, и даже по следу можно видеть, что этот зверь вдвое крупнее обычного. Сообщения о встречах с гигантскими медведями на Чукотке я считаю вполне вероятными. Возможно, что речь идет о тех медведях, которые дрейфовали на льдинах через Берингов пролив или пересекли его пешком в особо суровые зимы. Я говорю так, потому что аляскинский гризли – великий кочевник…»
Трудно судить о том, может ли сухопутный гризли дрейфовать на льдине. Но пересечь замерзший 70-километровый пролив ему, вероятно, не трудно. Тогда понятно удивление людей, встречавших «загадочных медведей», – облик гризли непривычен для пастухов Чукотки. Тогда понятно, почему он встречается так редко. Этот пришелец быстро исчезает, ибо биологическое воспроизводство даже в пригодных для жизни условиях требует определенного (и немалого по законам биологии) числа особей обоего пола. Но это же соображение заставляет усомниться в заманчивой гипотезе сохранения в дебрях горных долин реликтового медведя прежних времен. (Кстати, в своем письме Фарли Моуэт со свойственной ему писательской эмоциональностью не удержался от обсуждения и такой догадки: «…В Торнгатских горах на полуострове Лабрадор эскимосы рассказывают о другом типе медведя, с очень длинными волчьими зубами. Еще ни один белый человек такого медведя не видел, и, возможно, это миф. Однако описания эскимосов очень похожи на реконструкцию пещерного медведя, который, как предполагают, исчез несколько тысячелетий тому назад. Все это может служить слабой надеждой на то, что небольшое число пещерных медведей существует и сейчас. И если это так, то я поискал бы их именно в горных районах Верхоянска, Колымы и Анадыря…»)
Как бы там ни было, существуют рассказы о медведе, поражающем воображение пастухов на Чукотке и эскимосов на Аляске. Медведь – живой зверь, он уклоняется он встреч с шумными экспедициями, будь то геологи, топографы, этнографы, тем более что все эти люди лишь гости в полярных горах и тундре. И если согласиться с тем, что такой медведь существует, то надо либо принять гипотезу случайно забредшего в Азию гризли, либо предположить, что существует редкий и малочисленный вид гигантских медведей вроде медведя-кадьяка. Вопрос этот тем более сложен, что сама систематика и описание арктических бурых медведей еще в общем-то несовершенны. Несколько страниц письма доктора Бернарда Эйвельманса и были посвящены именно этому, видимо, интересующему его вопросу.
"В настоящее время, – пишет Бернард Эйвельманс, – большинство ученых пришло к общему согласию насчет того, что надо свести к одному виду бурых медведей-гигантов и серых медведей, или гризли, Евразии и Северной Америки, который подразделялся бы, следовательно, на многочисленные подвиды.
…Самым разумным и самым правильным было бы считать бурых медведей-гигантов крайней формой вариации гризли…"
«Бурым медведем-гигантом» доктор Эйвельманс называет медведя «урус арктос миддендорфи», зона распространения которого ограничивается прибрежной полосой в сотню километров полуострова Аляска, но охватывает также многочисленные острова вдоль побережья, в том числе и знаменитый остров Кадьяк. Таким образом, доктор Эйвельманс считает, что гипотетический «большой медведь» Чукотки – азиатский собрат бурого медведя-гиганта, или медведя-кадьяка, живущего по ту сторону Берингова пролива. И при изучении азиатских медведей доктор Эйвельманс рекомендует прежде всего труды советских ученых.
Подходя к концу своего рассказа о поисках «очень большого медведя», я не могу не остановиться еще на одной вещи. Двое из моих уважаемых корреспондентов пользуются в мире достаточно широкой известностью. Я говорю о писателе Фарли Моуэте и профессоре Бернарде Эйвельмансе. В их письмах есть одна общая нота: они с грустью пишут об исчезновении замечательных зверей – медведей. «Я говорю о гризли прерий, – пишет Моуэт, – которые населяли Канаду и Соединенные Штаты и были истреблены после заселения этих областей. Ныне они считаются вымершими…» "Таким образом, нет больше надежды разрешить проблемы классификации медведей вида «урсус арктос», – пишет Эйвельманс.
По-видимому, можно не соглашаться с пессимистической оценкой доктора Эйвельманса, ибо пока есть медведи, есть и надежды на их классификацию. Но кем бы ни был таинственный «большой горный медведь» Чукотки – случайным пришельцем с другого континента или представителем вымирающей группы, редким аборигеном Анадырского нагорья или Корякии, бесспорно одно: в поисках, которые, несомненно, будут продолжаться, надо заранее вооружиться вниманием и любовью к ним. Не человек нужен медведю, а медведь – человеку, ибо природа дала человеку право сильного, которое в данном случае трактуется однозначно – защищать.
Из очерка Валерия Орлова «Кайнын-кутхо Корякского нагорья»:
"Обращаюсь к вам вот с какой просьбой. Помогите, пожалуйста, отыскать научную организацию или людей соответствующего профиля, которые заинтересуются неизвестными животными, не занесенными в систематику млекопитающих. Я уже обращался с таким предложением в Академию наук. Животное, о котором идет речь, относится к роду медведей, в этом сомнения нет. В роду медведей будет восьмым. Оно крупных размеров, примерно вдвое по весу превосходит обычного медведя. Но очень сильно отличается строением тела. Задние ноги короче передних, а между ног расположен курдюк, или жировой мешок, который постоянно касается земли. Местные жители (коряки, чукчи) называют его «иркуйем» с ударением на "у". По-корякски – «волочащий по земле штаны». Тигильские же коряки называют его «кайнын-кутхо», что означает – «бог-медведь».
Так начиналось первое письмо Родиона Николаевича Сиволобова, тридцатишестилетнего жителя небольшого поселка Тиличики, что стоит на берегу залива Корфа, в северной части Камчатского полуострова, у подножия диких гор Корякского нагорья.
Письмо это было направлено в адрес редакции журнала «Охота и охотничье хозяйство». Ознакомил меня с ним Феликс Робертович Штильмарк, кандидат биологических наук, известный специалист по охотоведению и заповедному делу и немало походивший по лесам Сибири и Дальнего Востока.
Феликс Робертович несколькими месяцами ранее рецензировал рукопись моей книги «В краю большого медведя», в которой я рассказал, как, оказавшись случайно в горных районах Чукотки, пришел к разгадке истории о большом и страшном звере, наводившем ужас на пастухов-оленеводов. Первым попытался «разобраться во всей этой чертовщине» геолог и писатель Олег Куваев, известный своей пристрастностью к нелегким путешествиям по Северу.
Пытаясь отыскать как-то «гору из серебра», о которой будто сообщали легенды, он услышал в яранге рассказ о свирепом светлошкуром, непохожем на обычных медведей звере, время от времени объявлявшемся в горах и нападавшем на стойбища людей. Читая книги канадского натуралиста Фарли Моуэта, он обратил внимание, что о подобном страшилище рассказывают и эскимосы Аляски. А столкнувшись с книгою бельгийского ученого Бернарда Эйвельманса «Следы невиданных зверей», Куваев выдвинул версию, что в горах Чукотки сохранился неведомый науке зверь.
Он предположил, что этот медведь-бродяга перебирается по льдам Берингова пролива с Аляски на Чукотку и возвращается обратно, отчего и редки бывают с ним встречи. Об этом и о своем путешествии на озеро Эльгыгытгын, где он надеялся повстречаться со зверем, Куваев рассказал в нескольких номерах журнала «Вокруг света». С тех пор и пошла ходить если не по свету, то уж, во всяком случае, по Чукотке молва о необычном огромном медведе. Мне самому пришлось доставлять писателю сообщения о «светлошкурых гигантах», встречавшихся геологам. Но разобраться до конца с причиной возникновения рассказов о необычном звере у пастухов Олег Михайлович так и не успел. В самом расцвете сил, собираясь отправиться в плавание на небольшом суденышке вдоль берегов Сибири, он внезапно скончался. Не выдержало, как сказали врачи, перегрузок сердце.
А спустя несколько лет, прилетев в поселок Шарково, что стоит на берегу реки Анадырь, едва ли не в самом центре Чукотского полуострова, не без подсказки одного из охотников я пришел неожиданно к выводу, что свирепый светлошкурый гигант отнюдь не выдумка. Это реально существующий зверь: белый медведь!
В тот год, весной, сразу три огромных белых медведя подошли к этому поселку, приведя в волнение жителей. Один из них напал на охотника, второй прибил собаку, а третий ушел нетронутым к озеру Эльгыгытгын, где, как утверждал Куваев, белые медведи не могут появляться. Такое заблуждение для него, небиолога, простительно. В то время широкой публике мало было известно о белом медведе. Лишь биологи, занимавшиеся изучением этих зверей, знали о том, что заходы белых медведей в горы Чукотки нередки. Во время охоты на тюленей вместе со льдами они попадают в Берингово море, а затем, твердо держа направление, возвращаются через полуостров в родную Арктику. Во время этих переходов, оказавшись в непривычной для себя стихии, они, подолгу живя впроголодь, и ведут себя нередко весьма агрессивно. Разоряют лабазы охотников и рыбаков, наводят сумятицу в стойбищах оленеводов, даже, бывает, нападают на людей.
Того же мнения, как оказалось, с давних пор придерживался и Савва Михайлович Успенский, известный специалист по белым медведям. Куваевская версия, таким образом, оказалась несостоятельной. С моими доводами согласился и Ф. Р. Штильмарк, написав положительную рецензию на мою книгу. Но когда рукопись ушла в производство и с загадкой «очень большого медведя», казалось, было покончено, тут-то и объявилось письмо Сиволобова.
– Конечно, – смущенно покашливая, размышлял вслух Феликс Робертович, предложив мне ознакомиться с письмом, – сообщеньице это надо бы проверить. Отправим на консультацию профессору Верещагину, нашему главному специалисту. На Камчатке я не был, с медведями тамошними не знаком, да и заявление выглядит фантастично на первый взгляд. Среди так хорошо изученных животных – и вдруг неизвестный науке вид! Но… Чем, как говорится, черт не шутит. Вдруг этот иркуйем и есть тот самый громадина, которого искал в горах Чукотки Олег Куваев!