Важно то, что для подобных путешествий не требовалась точность: в радиусе от 80 км до 120 км вокруг острова находится территория, где птицы, ветры облака и меняющаяся океанская зыбь могут использоваться в качестве проводников и наводчиков. Таким образом, «расширяя» горизонты, можно было сначала найти весь архипелаг, а затем использовать «феномен радиуса» в качестве подступа. Даже крошечный остров Пасхи расширялся десятикратно благодаря этим указателям: так его легче найти, чем полагаться лишь на визуальный контакт с землей. Вспомним: в то время как самые высокие точки острова Пасхи (510 м) были увидены немецкими моряками с расстояния в 35 морских миль (1 морская миля – 1,85 км) в 1882 году, испанцы в 1770 году заметили морских птиц за несколько дней до прибытия на остров.
Впрочем, Эндрю Шарп и остальные указывали, что этот «феномен радиуса» ненадежен и может быть обманчивым: облака не всегда парят над островом, часто они летят и над океаном, где не видно суши. Морские птицы не всегда служат предвестником суши и могут появляться в непосредственной близости от земли. И все же это немаловажное подспорье…
Другим подспорьем было подповерхностное свечение (думается, что это форма биолюминесценции, испускаемой попутной струей воды). Эти вспышки света появляются в тех направлениях, где земля видна лучше всего от 100 до 160 км. Следовать за ними, когда небо покрыто облаками, было нормальным делом.
Так или иначе, освоение тихоокеанских островов – длительное, медленное, систематическое, искусное и, в основном, хорошо продуманное предприятие. Оно было основано на накопленных знаниях по географии, а также навыках мореходства и умения делать запасы продуктов на длительные сроки. Возможно, что в течение многих столетий исследований островов родилась вера, что среди множества осколков суши, протянувшихся с запада на восток, всегда найдутся новые земли.
С тех пор как они перестали полностью полагаться на ветра и течения, они начали строить – двойные каноэ, или «катамараны» (малайское слово). Капитан Кук с удивлением сообщал, что вожди Тонга с легкостью буквально нарезали круги вокруг его корабля, даже когда судно шло отлично, подгоняемое легким бризом. Идя под парусами при благоприятном ветре, такие каноэ могли покрывать 160 – 240 км в день, а благодаря способности полинезийцев сохранять еду в течение долгого времени, расстояние в 8000 км было вполне осуществимо.
Аэродинамическая эффективность парусов и тонкий корпус позволяли каноэ плыть против ветра, хотя и не на большие расстояния, если они были тяжело нагружены: ни один моряк даже сегодня не захочет проводить дни и недели, борясь с ветром и течением.
Благодаря записям европейских исследователей и миссионеров на тихоокеанском побережье, мы знаем, что в XVIII и XIX столетиях полинезийцы были хорошо знакомы с западными ветрами, особенно частыми летом. Они использовали их для плавания в восточном направлении. Например, капитану Куку рассказывали, что если таитяне хотят поплыть на восток, они ждут западных ветров с ноября по январь. Они даже могли наколдовать появление таких ветров на определенный день. Нет причин считать их предшественников менее сведущими в таких вопросах. В 1986 году полинезийское двойное каноэ «Hфkule’a» успешно проплыло из Самоа на Таити; этот своеобразный эксперимент был проведен с целью показать, что подобные суда способны проплыть с запада на восток, используя западные ветры.
Однако если даже сильные западные ветры могли быть огромным подспорьем в колонизации многих полинезийских островов, в них не было необходимости, если дело касалось острова Пасхи. Дело в том, что остров находится на 27° южной широты, зимой это традиционная зона неустановившейся, дождливой погоды с порывами очень сильных западных ветров. Судно, сбившееся с пути, может быть захвачено такими западными ветрами и выброшено на остров. Это требует хороших навыков судовождения, не говоря уже о способности совершать путешествие в холодную и ветреную погоду. Вот почему Рапа Нуи, расположенный далеко от основных маршрутов полинезийских плаваний, остался наиболее удаленным от остальных колоний, большей частью отрезанный от основной Полинезии.
Тот факт, что поселенцы везли с собой животных и растения, доказывает, что колонизация не была случайной. Могли ли рыбаки, находившиеся в открытом море, постоянно ожидавшие штормов, иметь на борту не только женщин, но также и собак, цыплят, поросят и свиней, побеги банана и другие полезные растения? Такая перевозка практически полного жизненного набора для поселения на новых островах предполагает организованные колониальные экспедиции. Только в нескольких случаях (например, Питкерн или Хендерсон), когда маленькие поселения исчезали или их обитатели умирали, можно говорить о случайном, неподготовленном плавании, хотя, вероятно, и в этих случаях были совершены обычные плавания, которые потерпели неудачу из-за скудной среды обитания или по другим причинам – в самом деле, предполагалось, что они исчезли потому, что там не росли деревья. Поселенцы не могли строить здесь большие каноэ, которые были необходимы для путешествия между островами в Мангареве.
Итак, были ли эти плавания случайными или хорошо продуманными? Как обычно в древней истории, истина лежит где-то посередине: сомнительно, чтобы многие островные колонии были открыты рыбаками или плавающими вдоль берега людьми, сбившимися с курса, но также невероятно и то, что это было систематическое исследование. Путешествия полинезийцев, какими бы спланированными или целеустремленными они ни были, все-таки представляли собой опасное и непредсказуемое мероприятие, основанное на удаче в неизведанных морях.
Как уже было сказано, основными предками жителей острова Пасхи были обитатели Маркизских островов, однако невероятно, что они пришли прямо оттуда: корабли XIX столетия никогда не выходили напрямую с Маркизских островов на остров Пасхи, а выходили с Мангаревы или Питкерна. Причина очевидна – плавание напрямую требовало пересечь почти две тысячи миль открытого океана, а плавание с Мангаревы – лишь 1450 миль, во время которого можно было миновать разбросанные атоллы и высокий остров Питкерн.
В июне 1999 года каноэ «Hоkule’a» покинуло Гавайи, направляясь к острову Пасхи. К середине июля оно достигло Маркизских островов, затем отправилось в Мангареву, затратив тридцать три дня на этот круг плавания. Судно достигло Рапа Нуи в октябре, через семнадцать дней после отплытия из Мангаревы (в то время, как моделирование Ирвина – об этом было сказано выше – предполагало двадцать – двадцать один день плавания из Пит-керна в Рапа Нуи во время западных ветров). Однако А. Андерсон высказал сомнение, что современные каноэ гораздо мощнее, чем ранние исторические суда, на которых плавали древние люди. Он указал, что каноэ маори и гавайцев не могли плыть против ветра вообще, и хотя некоторые полинезийские суда были достаточно гибкие и устойчивые, другие были непрочными и могли развалиться на части. Короче говоря, существует вероятность, что доисторические суда шли гораздо медленнее, чем «Hоkule’a» и, двигаясь на веслах, проводили в море очень много времени. К тому же нельзя забывать сложности с провиантом, материалами и опасностями, подстерегающими путешественников в пути. Он пришел к выводу, что плавания на длинные расстояния были для полинезийцев гораздо труднее, чем можно представить в виде эксперимента, а приграничные районы Полинезии были еще менее доступны. Тем более удивительно то, что Рапа Нуи был найден вообще, и совершенно невероятно, чтобы при этом островитяне еще и поддерживали контакты с внешним миром…
Первые жители острова Пасхи, высадившиеся в «конце мира» («Te Pito Te Henua», означает, «край земли» или «кусок земли», но иногда это выражение переводят как «Пуп земли»), возможно, начали свою новую жизнь, говоря словами Патрика Керча, на полностью перевезенном полинезийском «ландшафте». Однако многие растения, так же как свиньи и собаки, вымерли – растения, без сомнения, из-за природных катаклизмов, а животные из-за случайного или намеренного уничтожения.
Однако настало время взглянуть на жизнь – а точнее, на следы, оставленные этой жизнью, – первых людей, которые ступили на остров Пасхи: что они там нашли, как адаптировались к его условиям и затем изменили их, причем достаточно радикально.
1400 лет в изоляции?
ЧАСТЬ II.
Мир растений
Впрочем, Эндрю Шарп и остальные указывали, что этот «феномен радиуса» ненадежен и может быть обманчивым: облака не всегда парят над островом, часто они летят и над океаном, где не видно суши. Морские птицы не всегда служат предвестником суши и могут появляться в непосредственной близости от земли. И все же это немаловажное подспорье…
Другим подспорьем было подповерхностное свечение (думается, что это форма биолюминесценции, испускаемой попутной струей воды). Эти вспышки света появляются в тех направлениях, где земля видна лучше всего от 100 до 160 км. Следовать за ними, когда небо покрыто облаками, было нормальным делом.
Так или иначе, освоение тихоокеанских островов – длительное, медленное, систематическое, искусное и, в основном, хорошо продуманное предприятие. Оно было основано на накопленных знаниях по географии, а также навыках мореходства и умения делать запасы продуктов на длительные сроки. Возможно, что в течение многих столетий исследований островов родилась вера, что среди множества осколков суши, протянувшихся с запада на восток, всегда найдутся новые земли.
С тех пор как они перестали полностью полагаться на ветра и течения, они начали строить – двойные каноэ, или «катамараны» (малайское слово). Капитан Кук с удивлением сообщал, что вожди Тонга с легкостью буквально нарезали круги вокруг его корабля, даже когда судно шло отлично, подгоняемое легким бризом. Идя под парусами при благоприятном ветре, такие каноэ могли покрывать 160 – 240 км в день, а благодаря способности полинезийцев сохранять еду в течение долгого времени, расстояние в 8000 км было вполне осуществимо.
Аэродинамическая эффективность парусов и тонкий корпус позволяли каноэ плыть против ветра, хотя и не на большие расстояния, если они были тяжело нагружены: ни один моряк даже сегодня не захочет проводить дни и недели, борясь с ветром и течением.
Благодаря записям европейских исследователей и миссионеров на тихоокеанском побережье, мы знаем, что в XVIII и XIX столетиях полинезийцы были хорошо знакомы с западными ветрами, особенно частыми летом. Они использовали их для плавания в восточном направлении. Например, капитану Куку рассказывали, что если таитяне хотят поплыть на восток, они ждут западных ветров с ноября по январь. Они даже могли наколдовать появление таких ветров на определенный день. Нет причин считать их предшественников менее сведущими в таких вопросах. В 1986 году полинезийское двойное каноэ «Hфkule’a» успешно проплыло из Самоа на Таити; этот своеобразный эксперимент был проведен с целью показать, что подобные суда способны проплыть с запада на восток, используя западные ветры.
Однако если даже сильные западные ветры могли быть огромным подспорьем в колонизации многих полинезийских островов, в них не было необходимости, если дело касалось острова Пасхи. Дело в том, что остров находится на 27° южной широты, зимой это традиционная зона неустановившейся, дождливой погоды с порывами очень сильных западных ветров. Судно, сбившееся с пути, может быть захвачено такими западными ветрами и выброшено на остров. Это требует хороших навыков судовождения, не говоря уже о способности совершать путешествие в холодную и ветреную погоду. Вот почему Рапа Нуи, расположенный далеко от основных маршрутов полинезийских плаваний, остался наиболее удаленным от остальных колоний, большей частью отрезанный от основной Полинезии.
Тот факт, что поселенцы везли с собой животных и растения, доказывает, что колонизация не была случайной. Могли ли рыбаки, находившиеся в открытом море, постоянно ожидавшие штормов, иметь на борту не только женщин, но также и собак, цыплят, поросят и свиней, побеги банана и другие полезные растения? Такая перевозка практически полного жизненного набора для поселения на новых островах предполагает организованные колониальные экспедиции. Только в нескольких случаях (например, Питкерн или Хендерсон), когда маленькие поселения исчезали или их обитатели умирали, можно говорить о случайном, неподготовленном плавании, хотя, вероятно, и в этих случаях были совершены обычные плавания, которые потерпели неудачу из-за скудной среды обитания или по другим причинам – в самом деле, предполагалось, что они исчезли потому, что там не росли деревья. Поселенцы не могли строить здесь большие каноэ, которые были необходимы для путешествия между островами в Мангареве.
Итак, были ли эти плавания случайными или хорошо продуманными? Как обычно в древней истории, истина лежит где-то посередине: сомнительно, чтобы многие островные колонии были открыты рыбаками или плавающими вдоль берега людьми, сбившимися с курса, но также невероятно и то, что это было систематическое исследование. Путешествия полинезийцев, какими бы спланированными или целеустремленными они ни были, все-таки представляли собой опасное и непредсказуемое мероприятие, основанное на удаче в неизведанных морях.
Как уже было сказано, основными предками жителей острова Пасхи были обитатели Маркизских островов, однако невероятно, что они пришли прямо оттуда: корабли XIX столетия никогда не выходили напрямую с Маркизских островов на остров Пасхи, а выходили с Мангаревы или Питкерна. Причина очевидна – плавание напрямую требовало пересечь почти две тысячи миль открытого океана, а плавание с Мангаревы – лишь 1450 миль, во время которого можно было миновать разбросанные атоллы и высокий остров Питкерн.
В июне 1999 года каноэ «Hоkule’a» покинуло Гавайи, направляясь к острову Пасхи. К середине июля оно достигло Маркизских островов, затем отправилось в Мангареву, затратив тридцать три дня на этот круг плавания. Судно достигло Рапа Нуи в октябре, через семнадцать дней после отплытия из Мангаревы (в то время, как моделирование Ирвина – об этом было сказано выше – предполагало двадцать – двадцать один день плавания из Пит-керна в Рапа Нуи во время западных ветров). Однако А. Андерсон высказал сомнение, что современные каноэ гораздо мощнее, чем ранние исторические суда, на которых плавали древние люди. Он указал, что каноэ маори и гавайцев не могли плыть против ветра вообще, и хотя некоторые полинезийские суда были достаточно гибкие и устойчивые, другие были непрочными и могли развалиться на части. Короче говоря, существует вероятность, что доисторические суда шли гораздо медленнее, чем «Hоkule’a» и, двигаясь на веслах, проводили в море очень много времени. К тому же нельзя забывать сложности с провиантом, материалами и опасностями, подстерегающими путешественников в пути. Он пришел к выводу, что плавания на длинные расстояния были для полинезийцев гораздо труднее, чем можно представить в виде эксперимента, а приграничные районы Полинезии были еще менее доступны. Тем более удивительно то, что Рапа Нуи был найден вообще, и совершенно невероятно, чтобы при этом островитяне еще и поддерживали контакты с внешним миром…
Первые жители острова Пасхи, высадившиеся в «конце мира» («Te Pito Te Henua», означает, «край земли» или «кусок земли», но иногда это выражение переводят как «Пуп земли»), возможно, начали свою новую жизнь, говоря словами Патрика Керча, на полностью перевезенном полинезийском «ландшафте». Однако многие растения, так же как свиньи и собаки, вымерли – растения, без сомнения, из-за природных катаклизмов, а животные из-за случайного или намеренного уничтожения.
Однако настало время взглянуть на жизнь – а точнее, на следы, оставленные этой жизнью, – первых людей, которые ступили на остров Пасхи: что они там нашли, как адаптировались к его условиям и затем изменили их, причем достаточно радикально.
1400 лет в изоляции?
Пытаясь проследить предысторию островитян, постараемся определить, когда началась эта самая предыстория? Как мы уже видели, маловероятным кажется тот факт, что острова могли быть достигнуты больше, чем один раз до прибытия европейцев. Генеалогические исследования, проведенные Себастьяном Энглертом, включают в себя список имен предыдущих вождей, начиная с Хоту Матуа. Энглерт пришел к выводу, что Хоту Матуа и его последователи прибыли не раньше чем в XVI веке, хотя Метро, основываясь на тех же самых данных, пометил дату их прибытия XII веком. Однако археологи, основываясь на анализе радиоактивных изотопов углерода, доказали, что люди уже были на этом острове к 690 году, и, возможно, в IV столетии (хотя отдельные данные нуждаются в серьезной проверке): это совпадает с другой традицией, утверждающей, что существовало пятьдесят семь поколений вождей, начиная с Хоту Матуа, сменявшихся через каждые двадцать пять лет, с 450 года. Но как быть с постоянными историями конфликтов между народами Ханау Эпе и Ханау Момоко?
Тур Хейердал прослеживает связи с Южной Америкой в известной легенде о «длинноухих» Ханау Эпе и «короткоухих» Ханау Момоко, видя в первых – предков первых (индейских) колонистов, а в последних – более поздних полинезийских путешественников. Он полагает, что «длинноухие» названы так, потому что мочка уха у них была растянута и предназначена для ношения украшений, эта практика была широко распространена, когда впервые прибыли европейцы (хотя миссис Рутледж сказали, что термин «длинноухие» не выражал обычаи жителей, просто у них от природы были длинные уши). Согласно избранной Хейердалом истории, «короткоухие» устроили резню «длинноухих» (которые впоследствии имели потомков) в XVII столетии, которая известна как «битва при проливе Пойке».
Более того, Энглерт убежден, что Ханау Эпе соорудили платформы, а Ханау Момоко создали статуи. Томас Бартел, после обстоятельного изучения устных преданий острова, решил, что каноэ Хоту Матуа прибыли из Полинезии гораздо позднее первоначальной колонизации тем же путем, он был вождем Ханау Момоко, однако привез с собой несколько пленников Ханау Эпе в качестве рабочей силы для работы на земле. Они поселились на Пойке, вдали от земель Момоко. И хотя термины и означают «стройный» и «коренастый» соответственно, но истории, касающиеся двух групп, не содержат каких-либо указаний на расовые или культурные различия. Гораздо более вероятно, что родство между ними было родством победителей и побежденных.
Любая попытка подогнать традиции к данным археологии заслуживает восхищения, но мы уже видели, что дело это весьма ненадежное. Основная гипотеза все-таки утверждает: имела место единственная ранняя колонизация из Полинезии, возглавляемая вождем и героем по имени Хоту Матуа (то есть Великий Отец).
Кроме того, подчеркнем, что некие новые посещения после первой колонизации были редки и не могли сильно повлиять на религию или социальную организацию уже прибывших групп. С трудом можно представить себе, что они несли новые верования и знания, не имея даже снаряженного флота и воинов.
Самые ранние археологические данные радиоуглеродным методом получены, как мы уже видели, около 386±100 годов из древесного угля, найденного в котловане Пойке; это может указывать на очень раннюю вырубку лесов, однако результат весьма сомнителен, поскольку образцы обсидиана из того же района датированы 1560 годом! Ранние результаты четвертого столетия (318 год) были получены после исследования образца тростника тоторы, найденного в могиле Аху Тепеу I, однако кости из той же могилы датированы 1629 годом. Самые ранние данные по постройке дома датированы по древесному углю Thespesia populnea, полученному из жилища прямоугольной формы, найденному в Рано Кау, примерно 770 – 239 годом нашей эры.
Так или иначе, существуют две версии заселения острова: раннего, около 300 – 600 годов, и позднего – конца первого тысячелетия.
Независимо от дат представляется интересным – какую природу нашли первые поселенцы?
Тур Хейердал прослеживает связи с Южной Америкой в известной легенде о «длинноухих» Ханау Эпе и «короткоухих» Ханау Момоко, видя в первых – предков первых (индейских) колонистов, а в последних – более поздних полинезийских путешественников. Он полагает, что «длинноухие» названы так, потому что мочка уха у них была растянута и предназначена для ношения украшений, эта практика была широко распространена, когда впервые прибыли европейцы (хотя миссис Рутледж сказали, что термин «длинноухие» не выражал обычаи жителей, просто у них от природы были длинные уши). Согласно избранной Хейердалом истории, «короткоухие» устроили резню «длинноухих» (которые впоследствии имели потомков) в XVII столетии, которая известна как «битва при проливе Пойке».
«Хокулеа» – реконструкция полинезийского катамарана, бороздившая воды Тихого океана в последней четверти XX века
До сих пор Себастьян Энглерт категорически отрицал, что термины полинезийской жизни имеют отношение к ушам: изучив старую форму языка островитян более детально, чем кто-либо еще, он пришел к выводу, что термины эти означают «грубый/сильный/ полный человек» и «стройный человек» соответственно. Зная о широко распространенной связи между физической силой и полнотой у полинезийцев с лидерством и «маной» (духовной силой), можно было предположить, что Ханау Эпе были высшей кастой, а Ханау Момоко – низшей. И снова в любом случае удлиненные уши и украшения хорошо известны на Маркизских островах и не являются исключительной деталью Нового Света.Более того, Энглерт убежден, что Ханау Эпе соорудили платформы, а Ханау Момоко создали статуи. Томас Бартел, после обстоятельного изучения устных преданий острова, решил, что каноэ Хоту Матуа прибыли из Полинезии гораздо позднее первоначальной колонизации тем же путем, он был вождем Ханау Момоко, однако привез с собой несколько пленников Ханау Эпе в качестве рабочей силы для работы на земле. Они поселились на Пойке, вдали от земель Момоко. И хотя термины и означают «стройный» и «коренастый» соответственно, но истории, касающиеся двух групп, не содержат каких-либо указаний на расовые или культурные различия. Гораздо более вероятно, что родство между ними было родством победителей и побежденных.
Любая попытка подогнать традиции к данным археологии заслуживает восхищения, но мы уже видели, что дело это весьма ненадежное. Основная гипотеза все-таки утверждает: имела место единственная ранняя колонизация из Полинезии, возглавляемая вождем и героем по имени Хоту Матуа (то есть Великий Отец).
Кроме того, подчеркнем, что некие новые посещения после первой колонизации были редки и не могли сильно повлиять на религию или социальную организацию уже прибывших групп. С трудом можно представить себе, что они несли новые верования и знания, не имея даже снаряженного флота и воинов.
Самые ранние археологические данные радиоуглеродным методом получены, как мы уже видели, около 386±100 годов из древесного угля, найденного в котловане Пойке; это может указывать на очень раннюю вырубку лесов, однако результат весьма сомнителен, поскольку образцы обсидиана из того же района датированы 1560 годом! Ранние результаты четвертого столетия (318 год) были получены после исследования образца тростника тоторы, найденного в могиле Аху Тепеу I, однако кости из той же могилы датированы 1629 годом. Самые ранние данные по постройке дома датированы по древесному углю Thespesia populnea, полученному из жилища прямоугольной формы, найденному в Рано Кау, примерно 770 – 239 годом нашей эры.
Так или иначе, существуют две версии заселения острова: раннего, около 300 – 600 годов, и позднего – конца первого тысячелетия.
Независимо от дат представляется интересным – какую природу нашли первые поселенцы?
ЧАСТЬ II.
ВОССОЗДАНИЕ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ
Мир растений
Анализ пыльцы дает нам жизненно важную информацию, касающуюся растительности острова Пасхи во времена появления самых первых человеческих поселений.
Каждый год в кратере озера Рано Рараку вырастают микроскопические водоросли, позднее они умирают. Их мертвые стебли падают на дно озера, смешиваясь с глиной и илом, который попадает в озеро из жидкой грязи, окружающей озеро, кроме того, какие-то части водорослей попадают в озеро извне. Каждый год новый слой отложений добавляется на вершину того, что уже накоплено. Этот процесс начался с момента создания озера, то есть 37 000 лет назад. В последнее тысячелетие процесс ускорился, поскольку растение тотора (Scripus riparius) растет вокруг границы озера, а в сухую погоду разрастается над поверхностью отложений. Мертвые листья тоторы и корневища способствуют более быстрому росту отложений. Другое подводное растение, таваи (Polygonum acuminatum), также способствовало этому процессу.
Эти отложения – то есть наносной ил, формировались в основном из водорослей, или берегового наносного ила и торфа, основой которого служили растения большего размера. Они стали хорошо читаемой книгой, страницы которой достоверно отражают то, что случилось вокруг озера и в нем самом, или в болоте, в котором сформировалось это озеро.
Рано Рараку – не единственное подобное место на острове Пасхи. Рано Кау даже лучше в плане изучения, а Рано Арои, расположенное около вершины Теревака, – третье подобное место. Вероятно, неслучайно Рано Рараку и Рано Кау расположены возле главных археологических находок (каменоломни, где делались статуи). Вероятное объяснение этому в том, что эти места были основными источниками пресной воды на достаточно засушливом острове, а поэтому именно там располагались центры деятельности людей. Именно в этих районах можно обнаружить основные данные об окружающей среде острова того времени, а также о влиянии человека. И Рано Рараку, и Рано Кау лежат в низинах. Все это делает остров Пасхи одним из самых замечательных мест в мире, где археология тесно сплетается с историей окружающей среды. Более того, мы можем подойти близко к разрешению загадки упадка острова, который произошел вследствие планомерного роста, а затем и уничтожения его лесов.
Первая попытка раскрыть загадки естественной истории острова Пасхи была осуществлена Туром Хейердалом во время его экспедиции 1955 года. Были собраны маленькие образцы из центров болот в районе Рано Рараку и Рано Кау, их передали на анализ Олафу Селлингу, шведскому исследователю пыльцы. Селлинг уже проделал подобные исследования для Гавайских островов, поэтому был знаком со многими образцами пыльцы тихоокеанского региона. Он пришел к выводу, что торомиро ранее был более распространен на острове. Кроме того, он нашел большое количество пыльцы пальмы. В семействе пальмовых много сходных типов пыльцы, поэтому невозможно идентифицировать отдельные образцы. Селлинг высказал предположение, что это могли быть разновидности вида притчардии. Это было здравое предположение, поскольку она является обычным видом на Гавайах и других тихоокеанских островах.
Селлинг также нашел пыльцу семейства Compositae, которая предположительно была получена из кустов, поэтому ученый пришел к выводу, что на острове Пасхи когда-то был лес. К сожалению, невозможно было получить данные радиоуглеродного анализа, поэтому нельзя сказать, когда именно на острове были леса. Очень жаль, что эта работа не была опубликована, хотя и указывалась в монографии экспедиции. Через некоторое время Селлинг перестал заниматься академической работой, и подобные исследования больше не проводились. Однако проблема осталась: что же это за таинственная пальма, которая была настолько распространена на острове, что, как отмечал Селлинг, ее пыльца «покрывала каждый кубический миллиметр дна озера Рано Рараку»?
Первый взгляд Джона Финли на озеро Рано Рараку в 1977 году убедил его в том, что это идеальное место для анализа пыльцы. Во-первых, здесь нет впадающих или вытекающих в болото около кратера течений; это значит, что пыльца в основном могла попасть туда по воздуху, а не по воде и, оказавшись однажды в картере вулкана, уже никуда не могла деться. Во-вторых, его диаметр около 200 м был как раз правильного размера: предыдущие исследования в Новой Гвинее научили, что слишком большие кратеры собирают пыльцу со слишком обширной территории, а более маленькие могут быть слишком молоды, потому что в тропиках и субтропиках топь растет очень быстро. В-третьих, это уже было болото, а не озеро, нарисованное в публикациях Рутледж и Хейердала, потому что уровень воды был недавно снижен варварским способом: выкачиванием ее на нужды домашних животных. Были выкопаны ров через самую нижнюю точку кратера и большая дыра, которая вела к ирригационному каналу за пределами кратера. Это была трагедия, поскольку копавшие разрушили геоморфологические свидетельства любой растительности, когда-либо росшей в озере, которая могла быть ключом к разгадке климата прошлых лет. Правда, плюсом являлось то, что оказалось возможным спуститься на 30 м в это болото, чтобы исследовать его внутреннюю часть, без необходимости делать плот.
Другая причина, по которой это место стало выдающимся, состояла в его близости к археологическим находкам. Каменоломни, где делали статуи, находились не только за пределами кратера, но и внутри его на южной стороне. Многочисленные статуи, законченные без глазных впадин и резных орнаментов на спинах, стояли, глядя на озеро. Вероятно, когда каменоломни использовались, на южном берегу было много людей, занятых делом, поэтому растительность была изменена, если не уничтожена совсем. Результатом могла быть эрозия почвы, а размытая почва могла попасть в озеро. Было принято решение взять образцы с южной стороны озера.
Основная часть пыльцы, как казалось, принадлежала Solanum (попоро), и найдена на глубине 70 см, она лежала здесь последние 200 лет. Если эта пыльца появилась из Solanum forsteri, это могло свидетельствовать о действительном разведении этого растения внутри кратера.
Но главным открытием было внезапное появление пыльцы пальмы в качестве преобладающего типа – что, несомненно, указывало на то, что после этого времени живые пальмы внезапно исчезли. Крупицы хорошо сохранились, но они не были похожи на пыльцу кокосовых пальм. Семена пальмы вообще трудно идентифицировать, поэтому всемирно известный эксперт в исследовании пыльцы пальм Дж. Таникаимони, посетивший лабораторию, где она находилась, мог лишь подтвердить, что это пыльца какой-то пальмы, но отказался уточнить – какой. У ископаемого растения поверхность была похожа на кокос или Jubaea chilensis, чилийское винное дерево, которое относится к тому же подсемейству (Cocosoideae).
Дальнейшее определение этого типа пыльцы могло бы стать невозможным, если бы не случай. Во время пребывания ботаника Дж. Флинли на острове (1983) тогдашний губернатор, Серхио Рапу, показал ему сумку, в которой находилось несколько предметов, найденных посетившими остров французскими спелеологами. Они исследовали одну котловину на северо-восточной стороне Пойке, в Ана О Кеке, и натолкнулись на нечто, что показалось им запасом орехов. Они собрали тридцать пять орехов, которые сеньор Рапу позволил сфотографировать. Каждый орех был почти шарообразным, около 2 см в диаметре, с тремя линиями вокруг, похожими на изображение долготы на глобусе. Где-то в середине каждого «сегмента» была маленькая скважина: в некоторых случаях углубление, в некоторых дыра через весь орех. Это напоминало о трех скважинах в кокосовом орехе, хотя расположение было иным. Сеньор Веласко, уважаемый ботаник, который также присутствовал при этом, немедленно предположил, что эти орехи похожи на плоды чилийского винного дерева.
Флинли было разрешено взять несколько орехов и отправить их на исследование, которое провел доктор Джон Дрансфилд, мировой эксперт по систематике пальм. Он в восхищении позвонил и сказал, что эти орехи принадлежат к пальмам семейства кокосовых. Таких видов насчитывается восемь, но лишь две, Jubaea и Jubaeopsis, имеют плоды, сходные с теми, которые были обнаружены. После их сравнения с засушенным растительным материалом и плодами крупного вида Jubaea chilensis, которая выращена в крупнейшем застекленном зимнем новозеландском саду в Кью, Дрансфилд пришел к выводу, что французские спелеологи обнаружили вымершие виды Jubaea, при этом ископаемые плоды были немного больше по размеру и более сплющенные, чем ныне живущие.
Впоследствии Дрансфилд назвал пальму с острова Пасхи Paschalococos disperta. Однако Жак Вин, возглавлявший французскую экспедицию, купил свежие плоды винного дерева на улице Сантьяго, где они продавались в качестве еды. А Сантьяго находится гораздо ближе к ископаемым плодам, чем Кью. Значит, возрастает вероятность близкого родства пальмы с острова Пасхи и Jubaea chilensis: чилийское винное дерево может, в таком случае, быть живым свидетельством того, что ищут археологи.
Известное в Чили как glilla, винное дерево – самая большая пальма в мире. У нее гладкий ствол диаметром до 1 м или более, а высота – до 20 м. Ствол цилиндрической формы, сужающийся кверху, иногда в верхней трети ствола встречаются выпуклости. Листья большие, похожие на перо, как у кокоса, а плоды созревают гроздьями, среди листьев. Каждый плод, как маленький кокос, имеет внешний волокнистый слой, покрытый толстой скорлупой.
Чилийцы придают огромную важность этому растению, которое является единственным видом пальмы в их стране. Это неудивительно, поскольку пальма – источник четырех важных съестных припасов. В орехах содержится жирное ядро, которое является деликатесом. Кроме того, сделав отверстие с одной стороны ствола, можно получить жидкость, похожую на молоко. Эта жидкость, будучи собрана, превращается при кипячении в пальмовый мед, который высоко ценится в Сантьяго. Дальнейшее кипячение приводит к образованию коричневой сахаристой массы, пальмового сахара, который можно есть просто так или использовать для приготовления пищи. Кроме того, жидкость может бродить: это возникает случайно, при помощи натуральных дрожжей, при этом получается пальмовое вино с высоким содержанием алкоголя.
Винное дерево больше не является обычным растением на необитаемых землях, оно повсюду охраняется – и в самом Чили, и на Канарах, и на Пасхе. Причем там выжившие виды пальм относятся к времени сооружения платформ (в средние века, примерно 1100 – 1680 гг.) или более позднему периоду.
Серхио Рапу отметил, что множество разбитых фрагментов орехов были найдены после археологических раскопок в Анакене, но, конечно, это совершенно необязательно указывает на то место, где это дерево росло. В разные годы орехи и их остатки обнаружены в различных районах острова, и их использовали для радиоуглеродного анализа.
Орехи и пыльца – не единственное свидетельство существования пальмы. Линтон Палмер отмечал, что во время его визита на остров в 1868 году он видел стволы больших деревьев, которые могли быть кокосовыми пальмами – принимая во внимание широту, кокосовые пальмы вряд ли возможно здесь встретить, а вот винные, как мы уже видели, можно. Это свидетельство было поднято на смех А. Метро, который писал, что Палмер видел большие деревянные «чаши», но принял их за «стволы». Кстати, наскальное искусство острова представлено парой возможных изображений пальмы: одно из них похоже на ствол большого дерева, а второе – на лист пальмы.
Корни пальм отличаются друг от друга. У деревьев этих вообще нет огромных, разветвленных корней и широких листьев. Вместо этого имеется очень маленькое количество тонких, неразветвленных корней, находящихся у основания дерева. Уильям Мюллой сообщал, что нашел в Аху Акиви образцы корней неизвестного происхождения. Они показывали, что когда-то эта территория была покрыта растительностью достаточно большого размера. Впоследствии американский геолог Чарльз Лав нашел в земле на острове Пасхи множество корневых каналов, покрытых углем. Эти каналы не сужались и не расходились, как это произошло бы с корнями широколиственных деревьев: по размеру, плотности и разветвлению они совершенно совпадали с морфологией корней сегодняшних винных пальм и совсем не совпадали с кокосовыми.
Каждый год в кратере озера Рано Рараку вырастают микроскопические водоросли, позднее они умирают. Их мертвые стебли падают на дно озера, смешиваясь с глиной и илом, который попадает в озеро из жидкой грязи, окружающей озеро, кроме того, какие-то части водорослей попадают в озеро извне. Каждый год новый слой отложений добавляется на вершину того, что уже накоплено. Этот процесс начался с момента создания озера, то есть 37 000 лет назад. В последнее тысячелетие процесс ускорился, поскольку растение тотора (Scripus riparius) растет вокруг границы озера, а в сухую погоду разрастается над поверхностью отложений. Мертвые листья тоторы и корневища способствуют более быстрому росту отложений. Другое подводное растение, таваи (Polygonum acuminatum), также способствовало этому процессу.
Эти отложения – то есть наносной ил, формировались в основном из водорослей, или берегового наносного ила и торфа, основой которого служили растения большего размера. Они стали хорошо читаемой книгой, страницы которой достоверно отражают то, что случилось вокруг озера и в нем самом, или в болоте, в котором сформировалось это озеро.
Рано Рараку – не единственное подобное место на острове Пасхи. Рано Кау даже лучше в плане изучения, а Рано Арои, расположенное около вершины Теревака, – третье подобное место. Вероятно, неслучайно Рано Рараку и Рано Кау расположены возле главных археологических находок (каменоломни, где делались статуи). Вероятное объяснение этому в том, что эти места были основными источниками пресной воды на достаточно засушливом острове, а поэтому именно там располагались центры деятельности людей. Именно в этих районах можно обнаружить основные данные об окружающей среде острова того времени, а также о влиянии человека. И Рано Рараку, и Рано Кау лежат в низинах. Все это делает остров Пасхи одним из самых замечательных мест в мире, где археология тесно сплетается с историей окружающей среды. Более того, мы можем подойти близко к разрешению загадки упадка острова, который произошел вследствие планомерного роста, а затем и уничтожения его лесов.
Первая попытка раскрыть загадки естественной истории острова Пасхи была осуществлена Туром Хейердалом во время его экспедиции 1955 года. Были собраны маленькие образцы из центров болот в районе Рано Рараку и Рано Кау, их передали на анализ Олафу Селлингу, шведскому исследователю пыльцы. Селлинг уже проделал подобные исследования для Гавайских островов, поэтому был знаком со многими образцами пыльцы тихоокеанского региона. Он пришел к выводу, что торомиро ранее был более распространен на острове. Кроме того, он нашел большое количество пыльцы пальмы. В семействе пальмовых много сходных типов пыльцы, поэтому невозможно идентифицировать отдельные образцы. Селлинг высказал предположение, что это могли быть разновидности вида притчардии. Это было здравое предположение, поскольку она является обычным видом на Гавайах и других тихоокеанских островах.
Селлинг также нашел пыльцу семейства Compositae, которая предположительно была получена из кустов, поэтому ученый пришел к выводу, что на острове Пасхи когда-то был лес. К сожалению, невозможно было получить данные радиоуглеродного анализа, поэтому нельзя сказать, когда именно на острове были леса. Очень жаль, что эта работа не была опубликована, хотя и указывалась в монографии экспедиции. Через некоторое время Селлинг перестал заниматься академической работой, и подобные исследования больше не проводились. Однако проблема осталась: что же это за таинственная пальма, которая была настолько распространена на острове, что, как отмечал Селлинг, ее пыльца «покрывала каждый кубический миллиметр дна озера Рано Рараку»?
Первый взгляд Джона Финли на озеро Рано Рараку в 1977 году убедил его в том, что это идеальное место для анализа пыльцы. Во-первых, здесь нет впадающих или вытекающих в болото около кратера течений; это значит, что пыльца в основном могла попасть туда по воздуху, а не по воде и, оказавшись однажды в картере вулкана, уже никуда не могла деться. Во-вторых, его диаметр около 200 м был как раз правильного размера: предыдущие исследования в Новой Гвинее научили, что слишком большие кратеры собирают пыльцу со слишком обширной территории, а более маленькие могут быть слишком молоды, потому что в тропиках и субтропиках топь растет очень быстро. В-третьих, это уже было болото, а не озеро, нарисованное в публикациях Рутледж и Хейердала, потому что уровень воды был недавно снижен варварским способом: выкачиванием ее на нужды домашних животных. Были выкопаны ров через самую нижнюю точку кратера и большая дыра, которая вела к ирригационному каналу за пределами кратера. Это была трагедия, поскольку копавшие разрушили геоморфологические свидетельства любой растительности, когда-либо росшей в озере, которая могла быть ключом к разгадке климата прошлых лет. Правда, плюсом являлось то, что оказалось возможным спуститься на 30 м в это болото, чтобы исследовать его внутреннюю часть, без необходимости делать плот.
Другая причина, по которой это место стало выдающимся, состояла в его близости к археологическим находкам. Каменоломни, где делали статуи, находились не только за пределами кратера, но и внутри его на южной стороне. Многочисленные статуи, законченные без глазных впадин и резных орнаментов на спинах, стояли, глядя на озеро. Вероятно, когда каменоломни использовались, на южном берегу было много людей, занятых делом, поэтому растительность была изменена, если не уничтожена совсем. Результатом могла быть эрозия почвы, а размытая почва могла попасть в озеро. Было принято решение взять образцы с южной стороны озера.
Основная часть пыльцы, как казалось, принадлежала Solanum (попоро), и найдена на глубине 70 см, она лежала здесь последние 200 лет. Если эта пыльца появилась из Solanum forsteri, это могло свидетельствовать о действительном разведении этого растения внутри кратера.
Но главным открытием было внезапное появление пыльцы пальмы в качестве преобладающего типа – что, несомненно, указывало на то, что после этого времени живые пальмы внезапно исчезли. Крупицы хорошо сохранились, но они не были похожи на пыльцу кокосовых пальм. Семена пальмы вообще трудно идентифицировать, поэтому всемирно известный эксперт в исследовании пыльцы пальм Дж. Таникаимони, посетивший лабораторию, где она находилась, мог лишь подтвердить, что это пыльца какой-то пальмы, но отказался уточнить – какой. У ископаемого растения поверхность была похожа на кокос или Jubaea chilensis, чилийское винное дерево, которое относится к тому же подсемейству (Cocosoideae).
Дальнейшее определение этого типа пыльцы могло бы стать невозможным, если бы не случай. Во время пребывания ботаника Дж. Флинли на острове (1983) тогдашний губернатор, Серхио Рапу, показал ему сумку, в которой находилось несколько предметов, найденных посетившими остров французскими спелеологами. Они исследовали одну котловину на северо-восточной стороне Пойке, в Ана О Кеке, и натолкнулись на нечто, что показалось им запасом орехов. Они собрали тридцать пять орехов, которые сеньор Рапу позволил сфотографировать. Каждый орех был почти шарообразным, около 2 см в диаметре, с тремя линиями вокруг, похожими на изображение долготы на глобусе. Где-то в середине каждого «сегмента» была маленькая скважина: в некоторых случаях углубление, в некоторых дыра через весь орех. Это напоминало о трех скважинах в кокосовом орехе, хотя расположение было иным. Сеньор Веласко, уважаемый ботаник, который также присутствовал при этом, немедленно предположил, что эти орехи похожи на плоды чилийского винного дерева.
Флинли было разрешено взять несколько орехов и отправить их на исследование, которое провел доктор Джон Дрансфилд, мировой эксперт по систематике пальм. Он в восхищении позвонил и сказал, что эти орехи принадлежат к пальмам семейства кокосовых. Таких видов насчитывается восемь, но лишь две, Jubaea и Jubaeopsis, имеют плоды, сходные с теми, которые были обнаружены. После их сравнения с засушенным растительным материалом и плодами крупного вида Jubaea chilensis, которая выращена в крупнейшем застекленном зимнем новозеландском саду в Кью, Дрансфилд пришел к выводу, что французские спелеологи обнаружили вымершие виды Jubaea, при этом ископаемые плоды были немного больше по размеру и более сплющенные, чем ныне живущие.
Впоследствии Дрансфилд назвал пальму с острова Пасхи Paschalococos disperta. Однако Жак Вин, возглавлявший французскую экспедицию, купил свежие плоды винного дерева на улице Сантьяго, где они продавались в качестве еды. А Сантьяго находится гораздо ближе к ископаемым плодам, чем Кью. Значит, возрастает вероятность близкого родства пальмы с острова Пасхи и Jubaea chilensis: чилийское винное дерево может, в таком случае, быть живым свидетельством того, что ищут археологи.
Известное в Чили как glilla, винное дерево – самая большая пальма в мире. У нее гладкий ствол диаметром до 1 м или более, а высота – до 20 м. Ствол цилиндрической формы, сужающийся кверху, иногда в верхней трети ствола встречаются выпуклости. Листья большие, похожие на перо, как у кокоса, а плоды созревают гроздьями, среди листьев. Каждый плод, как маленький кокос, имеет внешний волокнистый слой, покрытый толстой скорлупой.
Чилийцы придают огромную важность этому растению, которое является единственным видом пальмы в их стране. Это неудивительно, поскольку пальма – источник четырех важных съестных припасов. В орехах содержится жирное ядро, которое является деликатесом. Кроме того, сделав отверстие с одной стороны ствола, можно получить жидкость, похожую на молоко. Эта жидкость, будучи собрана, превращается при кипячении в пальмовый мед, который высоко ценится в Сантьяго. Дальнейшее кипячение приводит к образованию коричневой сахаристой массы, пальмового сахара, который можно есть просто так или использовать для приготовления пищи. Кроме того, жидкость может бродить: это возникает случайно, при помощи натуральных дрожжей, при этом получается пальмовое вино с высоким содержанием алкоголя.
Винное дерево больше не является обычным растением на необитаемых землях, оно повсюду охраняется – и в самом Чили, и на Канарах, и на Пасхе. Причем там выжившие виды пальм относятся к времени сооружения платформ (в средние века, примерно 1100 – 1680 гг.) или более позднему периоду.
Серхио Рапу отметил, что множество разбитых фрагментов орехов были найдены после археологических раскопок в Анакене, но, конечно, это совершенно необязательно указывает на то место, где это дерево росло. В разные годы орехи и их остатки обнаружены в различных районах острова, и их использовали для радиоуглеродного анализа.
Орехи и пыльца – не единственное свидетельство существования пальмы. Линтон Палмер отмечал, что во время его визита на остров в 1868 году он видел стволы больших деревьев, которые могли быть кокосовыми пальмами – принимая во внимание широту, кокосовые пальмы вряд ли возможно здесь встретить, а вот винные, как мы уже видели, можно. Это свидетельство было поднято на смех А. Метро, который писал, что Палмер видел большие деревянные «чаши», но принял их за «стволы». Кстати, наскальное искусство острова представлено парой возможных изображений пальмы: одно из них похоже на ствол большого дерева, а второе – на лист пальмы.
Корни пальм отличаются друг от друга. У деревьев этих вообще нет огромных, разветвленных корней и широких листьев. Вместо этого имеется очень маленькое количество тонких, неразветвленных корней, находящихся у основания дерева. Уильям Мюллой сообщал, что нашел в Аху Акиви образцы корней неизвестного происхождения. Они показывали, что когда-то эта территория была покрыта растительностью достаточно большого размера. Впоследствии американский геолог Чарльз Лав нашел в земле на острове Пасхи множество корневых каналов, покрытых углем. Эти каналы не сужались и не расходились, как это произошло бы с корнями широколиственных деревьев: по размеру, плотности и разветвлению они совершенно совпадали с морфологией корней сегодняшних винных пальм и совсем не совпадали с кокосовыми.