Нейгауз Вольфганг. Его называли Иваном Ивановичем

   Спать никто не мог. Партизаны потихоньку делились впечатлениями. Ужинали, не разжигая огня.
   Прислонившись спиной к дереву, Шменкель молча , слушал партизан. Рядом с ним сидел Коровин.
   - О семье задумался, Иван?
   - Лучше, когда я об этом не думаю.
   Однако слова унтер-офицера о новом нацистском законе не выходили у Шменкеля из головы. Эрна очень любит детей, и, если фашисты разлучат ее с ними, она не вынесет этого.
   Коровин словно отгадал мысли Шменкеля и спросил:
   - Ну, нашел ты ту листовку?
   - Нашел.
   - Покажи-ка и дай мне фонарик.
   Шменкель вытащил из-за голенища листовку и протянул ее Коровину. Сам Фриц прочитал ее, еще сидя в машине.
   "Бедная Эрна! Ее, наверно, уже допрашивали, может, даже издевались над ней. Если б она могла понять, почему я так поступил. Поступить иначе я не мог".
   Коровин, прочитав листовку, сказал:
   - Видишь, как дорого ценят фашисты твою голову? - И повторил: - "Лицо, поймавшее дезертира Фрица Шменкеля, получит вознаграждение: русский гражданин - восемь гектаров земли, дом и корову, военнослужащий вермахта пять тысяч марок и четырехнедельный отпуск на родину".
   Коровин передал листовку другому партизану, и она стала переходить из рук в руки. При тусклом свете луны партизаны разглядывали портрет Шменкеля на листовке, напечатанной на русском и немецком языках.
   Проверив посты, Шменкель снова сел, прислонившись к дереву, но заснуть так и не смог.
   * * *
   Утром третьего дня Митя благополучно привел свой автомобиль в партизанский лагерь. Совсем недавно вернулась группа партизан из отряда имени Суворова, и теперь бойцы делились впечатлениями о встрече с красноармейцами 20-й кавалерийской дивизии, которая дала им своего радиста для связи. Это был небольшого роста бурят, скуластый, с маленькими глазками. Он сразу же принялся осматривать трофейную радиостанцию и устанавливать ее в своей землянке. Единственным человеком, кому радист позволил заходить в радиоземлянку, был Морозов.
   Разведчики штаба армии забрали с собой пленных немцев, чтобы передать их в лагерь для военнопленных. Прощание Кубата с партизанами было трогательным.
   - Мы очень привыкли к этому Швейку в пижаме, - рассказывал партизан Михаил Букатин. - Он великолепно готовил, правда, не жалел наших запасов. Ты еще только садишься за стол, а у тебя под носом уже стоит тарелка с едой, как в московском "Метрополе". Мы все очень привязались к нему, и было по-настоящему жаль расставаться с этим занятным парнем. Когда Кубат прощался с нами, в глазах его стояли слезы, а лицо было печальное-печальное. Ну прямо Дон-Кихот - рыцарь печального образа. Нам от души было жаль его. Командиру нашему, - продолжал Букатин, - он тоже понравился, тот даже приказал врачихе выдать ему целый литр водки. За столом Кубат произнес речь. Мы из нее поняли только то, что обязательно разобьем фашистов и тогда он снова вернется в свой Брюнн, где будет работать в отеле. Он всех нас пригласил к себе в гости... Ты ни за что не отгадаешь, что он ел сам. Только кашу.
   Шменкель рассмеялся.
   - У него больной желудок. Представляешь, Ваня, такой повар - и с больным желудком!.. Ну а теперь ты, Ванюша, расскажи, как вы захватили рацию...
   Шменкель уже доложил начальству об успешном проведении порученной ему операции и теперь только сказал:
   - А тот унтер-офицер с товарной станции был не таким уж глупым. Он понимал, что поступает несправедливо. Может, ему даже было стыдно... Многим немцам не по себе в собственной шкуре. Где-то в душе они понимают, что должны воспротивиться фашизму, который несет гибель немецкому народу и народам всей Европы. Но они беспомощны, потому что не знают, как должны поступать.
   - Да это и не удивительно. Если тебе каждый день вдалбливают в голову, что ты человек высшей расы, ты когда-нибудь и сам начнешь верить в это. Букатин на миг задумался, припоминая. - Недавно мы распространяли листовки в одном селе. Ко мне подошел какой-то старик и сказал: "А в них правда написана, сынок? Сейчас много всяких бумажек раздают, даже не знаешь, где в них правда, а где нет. Немцы врут, и люди теперь уже перестали верить чему-либо. Раньше все было просто, сразу видели, где хорошо, где плохо. А сейчас человек спрятал лицо, и не поймешь, можно ему доверять или нет. Другой раз мне кажется, что эти проклятые оккупанты и нас с головой окунули в ложь".
   - Окунули в ложь, - машинально повторил Шменкель. - А старик неплохо сказал. Знаешь, как об этом говорил врач, которого мы взяли в плен? Он считает, что огромные просторы Советского Союза сделали немецких солдат неверующими. Некоторые из гитлеровцев, например, думают, что Германия даже в случае победы не сможет охранять страны, которые она завоевала. Рано или поздно ответный удар будет нанесен. В этом есть что-то разумное.
   - Слабое утешение, - буркнул Букатин.
   - Разумеется. Самое плохое заключается в том, что немцы все еще никак не могут понять, в каком преступлении они участвуют.
   Шменкель встал и, сунув руки в карманы, спросил:
   - Скажи, Михаил, есть у нас какая-нибудь типография или хотя бы печатный станок? Ты только что говорил о каких-то листовках. Латинского шрифта у нас, конечно, нет?
   - А у тебя, я вижу, большие аппетиты. К сожалению, мы имеем не так много: всего лишь печатный станок. Кто его знает, откуда он взялся. Мы слушаем сводки Совинформбюро, потом сами пишем листовки. А ты знаешь, что недалеко от нас действуют партизанские отряды имени Щорса и Лазо? Если так пойдет и дальше, то скоро у нас будет своя партизанская дивизия. Что ты думаешь о Морозове?
   - А что я должен думать? По-моему, он настоящий командир.
   - Мне тоже так кажется. С тех пор как он наладил радиосвязь со штабом Калининского фронта, все командиры отрядов обязаны докладывать в штаб о результатах своей деятельности.
   - Да ты сам просто информбюро. А еще есть новости?
   - Да еще какие! Сюда посылают самолеты с Большой земли, которые сбросят нам оружие, боеприпасы и продовольствие. Сейчас как раз отбирают добровольцев для очистки площадки в лесу, куда все это будет сброшено. Хочешь пойти на эту работу?
   - Конечно, а ты?
   - Никак не могу. Я же говорил тебе, что назначен связистом. Жаль, что не увижу, как с неба нам сбросят печатный станок. Хоть ты смотри, чтобы все было в порядке, не поломали бы чего.
   Петр Рыбаков отер со лба пот, прихлопнул рукой комара, который сидел у него на груди, и бросил топор в траву.
   Последние лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, золотили их. Где-то вдали ухнул филин, словно радуясь тому, что теперь уже не будут стучать топоры и визжать пилы. В чаще уже было темно, от болота тянуло сыростью.
   - От работы разыгрался аппетит. - Рыбаков снял сапоги, размотал портянки. - После трудов праведных неплохо бы выпить стопочку и закусить куском сала. Как ты считаешь, мы это заслужили? - И он подмигнул.
   - Не говори глупостей, Петр. Водки-то нет. Или у тебя еще от старых запасов осталось?
   - Осталось? Что я слышу! Наши санитары не имеют сердца, но и у тебя его нет. Из тебя никогда не получится настоящий разведчик.
   - Может, ты и прав, Петр. - Шменкель был настроен мирно. - Мне бы твое самолюбие!
   - Разведчик должен все знать, Ваня. Заруби это себе на носу. Это, так сказать, особенный человек. Шменкель сел на траву и закурил.
   - А что ты подразумеваешь под словом "особенный"?
   - Во-первых, разведчик никого не боится: ни врагов, ни женщин. А ты вот сидишь тут, коптишь небо и не замечаешь, что по тебе сохнут наши девицы из санчасти. Даже докторша...
   - И это все?
   - Во-вторых, у разведчика в карманах всегда должно быть что-то особенное: немного трофейного шоколада, хороший табачок, а не махорка, зажигалка и, не забудь, фляжка с водочкой.
   - А у тебя она есть, эта фляжка?
   - Боже мой, - простонал Рыбаков, - бедняга, неужели ты не видишь логической связи одного с другим? В этот момент к ним подошел Спирин.
   - Отдыхаете на лоне природы? - добродушно съязвил он.
   - Садись и помалкивай, - оборвал его Рыбаков, - не один ты умный.
   Спирин хотел было возразить, но Шменкель успокоил его:
   - Дай ему поговорить, он сегодня в ударе.
   - В ударе! - вскинул Рыбаков руки к небу. - Я ему объясняю все логически, а он ничего не понимает да еще скалит зубы.
   - В чем же дело? - Спирин тоже сел. - Что-нибудь интересное?
   - Какой же вывод ты сделаешь для себя? - не унимался Рыбаков.
   Шменкель пожал плечами, Рыбаков продолжал:
   - Я уже сказал, из тебя разведчик не получится. И вот почему. Моя мать не раз говорила, что я рожден для чего-то большого, потому что у меня золотые руки. Но это я только вам говорю, не для передачи. Я, например, хотел научиться играть на рояле.
   - Почему именно на рояле? - удивился Спирин.
   - Потому что у меня золотые руки.
   - И что же из этого вышло?
   - К сожалению, ничего. Играть на рояле я так и не научился.
   - Ну а какая связь?
   - А я-то думал, ты поймешь. Разве ты не заметил, Виктор, что девушки из санчасти давным-давно влюблены в нашего Ваню? А он даже ни разу не зашел к ним. Понял?
   - Да-а! - Спирин перевернулся и лег на спину.
   - Я не думаю, что ты человек безнадежный, - продолжал Рыбаков, обращаясь к Шменкелю. - Слушай дальше. Я, например, никогда не забываю о своих друзьях. - Он показал рукой на Спирина, потом на себя. - Не только о себе надо думать. Как это у нас называется, Виктор?
   - Дух коллективизма.
   - Правильно. И этим чувством разведчик тоже должен обладать, Ваня. Видишь, многого тебе не хватает. Не смейся, а лучше учти критику.
   - Тот, кто дает советы другим, сам должен показывать хороший пример. Шменкель нахмурился. - А у тебя есть трофейный шоколад?
   - Нет.
   - А сигареты?
   - И этого нет.
   - Вот видишь, а водка?
   Рыбаков промолчал.
   - Значит, кроме голой теории, у тебя ничего нет, - сказал Спирин, жевавший травинку. - Не слушай его, Ваня, болтает пустое.
   Рыбаков сумрачно посмотрел на Шменкеля и сказал:
   - Ты забываешь главный принцип разведчика.
   - Ага, значит, и такой есть?
   - Разведчик должен все знать.
   - Конкретнее. Что знаешь ты?
   - Например, знаю, где есть водка.
   - И где же?
   - В Симонове.
   Наступила тишина. Рыбаков внимательно посмотрел на ребят.
   - Симонове - это село в пятнадцати верстах отсюда, - снова заговорил он. - В оба конца, значит, тридцать верст. Местность болотистая, лесная, темнота... Но только с собой я вас не возьму. Вдруг вы там напьетесь, а мне потом придется тащить вас на себе. Выбросьте это из головы.
   Вдруг Рыбаков рассмеялся и, вытащив из-под рубашки фляжку, высоко поднял ее над головой.
   - Я уже побывал там!
   - Не может быть. - Спирин даже присел. - В Симонове же немцы!
   - Что для меня немцы, если я хочу выпить?
   - А как же ты прошел мимо наших часовых? - поинтересовался Шменкель.
   - На брюхе прополз. Обратно-то было совсем легко, а вот туда, чтобы никто не заметил... Дело это не простое. Ну, выпьем.
   Петр налил чарку и поднес ее Шменкелю, потом налил Спирину, последним выпил сам. Закусывали хлебом и салом. Набив полный рот, Петр с чувством превосходства смотрел на друзей, радуясь тому, что удивил их.
   - Ты нас не терзай. Скажи, кто дал тебе самогонки?
   - Кто хочет, тот всегда найдет. В селе одна старуха потихоньку варит самогон. Взяла у меня часы, старая ведьма, а взамен дала первака, но чего не сделаешь для друзей...
   Широко улыбнувшись, Рыбаков налил себе еще стопку.
   - Я пробирался огородами да поглядывал по сторонам. Гарнизон в селе у немцев довольно сильный, чувствуют они себя преспокойненько. На дорогах у них выставлены часовые. Но какой разведчик пойдет по дороге? Часовой стоит и перед зданием, где живут унтер-офицеры и рядовые. Офицеры занимают дом, который охраняет только один часовой. Так по крайней мере сказала старуха, и это похоже на правду.
   Положив остаток хлеба в рот, Петр встряхнул фляжку.
   - О том, что ты увидел, нужно доложить командиру, Петр, - заметил Спирин, поблагодарив за угощение.
   - Ты что, с ума спятил? Тогда конец моим личным вылазкам!
   - И все же Виктор прав, - поддержал Спирина Шменкель. - Представь себе, что кто-нибудь из жителей деревни случайно обнаружит лагерь...
   - Как хотите. - Рыбаков намотал на ноги портянки, сунул ноги в сапоги. - Я подумаю.
   Партизанам потребовалось четверо суток, чтобы расчистить просеку. В полдень на пятый день Васильев лично проверил работу и недовольно заметил, что она еще не доведена до конца. Он собрал партизан на поляне, пригласил всех сесть на траву, сам остался стоять.
   - Мы передали наши координаты в штаб фронта и получили сообщение, что завтра ночью сюда прилетит самолет, сбросит нам оружие, боеприпасы, снаряжение, медикаменты и газеты. Наша радиостанция должна работать на прием. Поторапливайтесь. Самолет сделает над просекой два круга и перед сбрасыванием груза даст сигнал - зеленую ракету. Мы разложим на просеке четыре сигнальных костра в виде буквы "Т".
   Убедившись, что партизаны правильно поняли все его указания, Васильев сел и спросил:
   - Ну, товарищи, а теперь рассказывайте, как вы себя чувствуете. Есть ли какие вопросы?
   - Я так понимаю, товарищ командир, что сейчас мы подчинены Калининскому фронту, - сказал Шменкель. - Поскольку командование фронта имеет свои специфические задачи, то меня интересует...
   - Совершенно правильно, Иван Иванович, ты мыслишь логично. Чтобы руководить борьбой всех партизанских отрядов, находящихся в тылу врага, и оказывать им необходимую помощь. 30 мая создан Центральный штаб партизанского движения. А при штабах фронтов будут созданы свои штабы для руководства партизанскими отрядами.
   Значит, в Москве не забыли о них! Это обрадовало бойцов.
   Затем командир сказал, что в отряде необходимо организовать группу подрывников и первым ее заданием будет взрыв моста в районе Ярцево.
   В заключение Васильев раздал бойцам листовки с текстом Совинформбюро и подозвал к себе Шменкеля:
   - А тебе, товарищ Шменкель, привет от Букатина. Получи сообщение.
   Шменкель бегло пробежал глазами листок.
   - А теперь, товарищи, послушаем Ивана Ивановича, - громко произнес Васильев.
   - "Сообщение Совинформбюро от 29 мая 1942 года, - громко прочитал Шменкель. - Партизанский отряд, действующий в Смоленской области, взял в плен Пауля Панзгена, лейтенанта медицинской службы из седьмого мотоциклетного батальона седьмой танковой дивизии. В штабе Н-ской части пленный показал, что их дивизия за время войны потеряла в общей сложности от десяти до шестнадцати тысяч солдат. Из трехсот танков в строю осталось не более ста..."
   - Ого! - не выдержал Рыбаков.
   - Не мешай! - одернул его один из партизан.
   - "В заключение пленный заявил", - продолжал Шменкель и вдруг запнулся.
   - Читай, читай дальше, - попросил его Васильев.
   - "В заключение пленный заявил: "Партизаны хорошо обращались со мной. В отряде я разговаривал с немецким солдатом, который перешел на сторону русских. Этот солдат борется против гитлеровского режима. Вместе с партизанами он участвует во всех их операциях против врага".
   - Ого! Если так пойдет и дальше, то скоро о нашем Иване Ивановиче по радио заговорят. Поздравляю тебя, Ваня! - И Рыбаков дружески похлопал Шменкеля по плечу. - А что сказано про другого пленного?
   - Москва не может передавать по радио про каждого пленного, Петр.
   После ухода командира Шменкель работал с удвоенной энергией.
   Партизаны с нетерпением ждали следующей ночи. Но неожиданно испортилась погода. Тучи обложили небо. Полил дождь. Сильные капли забарабанили по листьям деревьев.
   Мокрые дрова никак не загорались. Партизаны накрыли плащ-палатками сложенные для костра дрова, но их заливало водой снизу.
   - Кто знает, прилетит ли в такую погоду самолет? - вздохнул молодой веснушчатый парень. - Посмотрите на небо, в такую погоду пилот не разглядит наши костры, а лететь низко он не сможет.
   Его беспокойство не было напрасным. Облака висели низко, почти над самым лесом. Казалось, дождю не будет конца.
   Но поскольку от командира не было других указаний, все надеялись, что самолет прилетит.
   - Пилоту известны наши координаты, он может сбросить груз и не видя сигнальных огней, - возразил кто-то из партизан.
   - Наобум грузы не сбрасывают, - заметил Спирин. - Они могут попасть в лапы к фашистам.
   Шменкель не участвовал в разговоре, он молча сидел под разлапистой елью, прячась от дождя. Разговор умолк. Командир группы велел трем партизанам вскарабкаться на деревья и, когда появится самолет, зажечь там смолистые факелы.
   В назначенное время самолета все не было. Партизаны молчали. Так прошел час.
   - Летит! - вдруг закричал кто-то.
   Шменкель вскочил на ноги и бросился к костру. Рыбаков уже обливал дрова бензином. Все четыре костра загорелись почти одновременно. Где-то над головой гудел самолет. Вот он удалился, потом прилетел снова. Партизаны всматривались в темное небо, надеясь увидеть долгожданную зеленую ракету. Но ее не было.
   - Пилот не видит костров! - закричал вдруг Рыбаков и вместе с другими партизанами выбежал на вырубленную просеку.
   Они начали кричать, словно пилот мог услышать их. Через несколько секунд шум мотора усилился. Видно, самолет снизился. Но вскоре шум опять смолк. Самолет улетел. Ругая погоду, партизаны погасили костры и спрятались под свои плащ-палатки. Командир группы послал в лагерь связного.
   Дождь лил три дня и три ночи, и все это время партизаны напрасно ждали самолета с Большой земли. На четвертый день небо просветлело, очистилось от туч. Выглянуло солнце, и лес радостно заблестел.
   Партизаны подготовили четыре огромных костра, хотя никто больше не надеялся, что самолет прилетит.
   И вдруг ночью послышался легкий гул. Он то нарастал, то удалялся, потом в небо взлетела зеленая сигнальная ракета, осветив парашюты, на которых покачивались долгожданные грузы.
   А в лагере тем временем шло совещание командиров, которое началось сразу же после обеда. Партизаны слышали, что командиры спорят, но никто не знал, о чем идет речь.
   - Чего там заседать, и так ясно: отряды нужно объединить, - говорил Букатин. - Незачем тянуть.
   Через час комиссар собрал партизан отряда "Смерть фашизму".
   - Товарищи партизаны! По приказу Центрального штаба партизанского движения мелкие партизанские отряды должны быть слиты в партизанские бригады. Приказ не обсуждают. Мы с командиром полностью одобряем это решение, так как, объединившись, партизаны смогут наносить сильные удары по врагу.
   Тихомиров внимательно всматривался в лица бойцов. В отряде было много таких, кто раньше вообще не служил в армии. Разные люди... Вот Шменкель понимающе кивает комиссару, после разговора с Морозовым он все время ждал этого часа. Люди слушали молча, для них это сообщение комиссара не было неожиданностью.
   - Бригаде присваивается имя героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Кроме нашего отряда в бригаду входят отряды имени Буденного, Лазо, Котовского, Щорса, Чкалова и "За Родину". Решение Центрального штаба партизанского движения обсуждалось на совещании командиров. К сожалению, некоторые из командиров заняли в этом вопросе неправильную позицию.
   Голос комиссара стал тверже.
   - Товарищ Мишин, бывший командир партизанского отряда имени Чкалова, пошел против воли бойцов своего отряда и по их единогласному решению отстранен от командования отрядом. Отряд Попова отказался присоединиться к соседней бригаде и решил уйти в Белоруссию. Пусть идут, мы не задерживаем.
   Тихомиров вытер лоб платком.
   - Теперь я хочу сообщить вам, товарищи, что отныне командиры не выбираются, а назначаются штабом партизанского движения или штабом фронта. Три бригады, действующие в нашей области, подчинены представителю командования, который на днях прилетит сюда.
   - Вот и пришел конец твоим вылазкам за самогонкой, - тихо произнес Виктор.
   - Я тебе больше ничего рассказывать не буду, - с досадой огрызнулся Рыбаков.
   - У вас вопрос, товарищ Спирин?
   - Да. - Виктор вскочил на ноги. - Я считаю абсолютно правильным это мероприятие. Пора навести единый воинский порядок во всех партизанских отрядах. В нашем отряде все одобряют это решение, а как будет в отрядах, которые состоят полностью из гражданских лиц? Ведь они не привыкли к строгой дисциплине.
   - Ваш вопрос... оригинален. Большая часть партизанских отрядов, по крайней мере те, которые вы имеете в виду, были созданы по решению обкома партии и по инициативе райкомов. Товарищи там обсуждали эти вопросы еще тогда, когда мы даже не предполагали, что когда-нибудь попадем в котел. И товарищи, руководившие этими отрядами, - опытные люди, участники гражданской войны, во время которой они не раз били белых. И нужно отдать должное - политико-воспитательная работа в их отрядах была на высоте.
   - Понятно.
   Шменкелю нравилась строгость комиссара, нравилась потому, что и сам он был нетерпим к недостаткам.
   - Значит, все мелкие отряды будут распущены и сформирована бригада?
   Этот вопрос расшевелил всех, партизаны зашумели, заговорили. Тихомиров остановил их:
   - Успокойтесь, товарищи. Отряды сохраняются как самостоятельные подразделения, а бригада, кроме того, получит подразделение минометов. Штабу бригады будут подчинены санитарная часть и разведывательное подразделение. Остальные подробности узнаете завтра утром.
   Вечером партизаны обменивались мнениями. Говорили о том, будет ли у них единая форма, выдадут ли на лето новые сапоги, кто будет назначен к минометчикам. Не было ничего удивительного в том, что всех интересовала форма, это был больной вопрос.
   В один из солнечных дней бригада построилась в полном составе. На левом фланге - отряд "Смерть фашизму". Васильев зачитал приказ Центрального штаба партизанского движения, затем сказал:
   - Командиром бригады назначен старший лейтенант Морозов Николай Афанасьевич, бывший командир партизанского отряда имени Котовского; комиссаром бригады - Михаил Семенович Полуэктов, бывший комиссар отряда имени Котовского; начальником штаба - лейтенант Алексей Васильевич Сабинов, бывший командир отряда имени Буденного.
   После этого Морозов представил партизанам командиров подразделений. Васильев и Тихомиров остались на своих местах, а начальником штаба у них был назначен Петр Сергеевич Филиппов, который воевал с ними с февраля 1942 года.
   - Бригада, смирно! - раздалась команда.
   Перед строем бойцов появился знаменосец с двумя ассистентами, держа в руках Красное знамя с вышитым на нем золотом серпом и молотом. Шменкель завороженным взглядом смотрел на знамя. Вспомнилось, как, сидя в камере в Торгау, он вырезал ножиком на стене серп и молот...
   Голос Морозова вернул его к действительности. Подняв правую руку, командир перед всей бригадой принимал партизанскую присягу. Затем он опустился на одно колено и поцеловал красное полотнище знамени.
   * * *
   Командир разведывательного подразделения тихо шел по спящему лагерю. Новая гимнастерка обтягивала его широкие плечи. На ногах - начищенные до блеска сапоги.
   Солнце посылало свои первые лучи на землю, и они, с трудом пробиваясь сквозь листву, будили птиц.
   Шменкель рано проснулся в это утро и вышел из землянки на воздух. Хорошо было в эти тихие утренние часы наслаждаться красотой природы. Увидев незнакомого командира, Фриц вскочил и вытянулся.
   - Так рано и уже на ногах, партизан? Неплохо подышать свежим воздухом. Я не спал всю ночь, а сейчас ложиться уже нет никакого смысла.
   Офицер достал пачку папирос и открыл ее.
   - Вы курите? Пожалуйста.
   Они закурили.
   - Вы прибыли из Москвы? - спросил Шменкель.
   - Да. В прошлую ночь прыгнул с парашютом над вашим лагерем.
   - А как сейчас выглядит Москва?
   - Нормально. Разумеется, не так, как в мирное время, но фабрики и заводы работают, в школах идут занятия, открыты кино и театры. Беспорядка не было, даже когда фашисты вышли к Волоколамскому шоссе. А после того, как мы им пообломали зубы, жизнь в городе пошла своим чередом. Разрушений от бомбардировок очень мало. Снабжение населения налажено.
   - Ну а Кремль? Я еще ни разу не был Москве, товарищ...
   - Дударев Фома Павлович. - Улыбка заискрилась в его ясных глазах. - Я, как видите, по званию капитан, командир разведывательного подразделения... А Кремль все такой же, как и раньше, в нем все по-прежнему, только кое-что сделано для маскировки. А вы кто такой? У вас необычное произношение.
   Шменкель назвался, но больше ничего не успел сказать, так как Дударев перебил его возгласом:
   - Так вы и есть тот самый немец! Интересно, очень интересно! Я уже слышал о вас, Иван Иванович. Вас, кажется, так зовут в бригаде?
   - Так точно, товарищ капитан.
   - Знаете что, - глаза капитана блеснули, - давайте немного пройдемся, полюбуемся таким чудесным утром. Смотрите, ветерок подул, значит, сегодня будет не так жарко... Я уже дважды собирался лететь к партизанам, и оба раза полет отменяли. Наконец-то, променяв свой холодный кабинет на теплый тыл, я здесь. Некоторым, возможно, этого не понять...
   Шменкель понимающе кивнул. Что за человек этот капитан? Внешне он казался деловым, даже немного суховатым человеком, но его непосредственность в разговоре и поведении говорила совсем о другом. А тут еще эти искорки в глазах, наполовину насмешливые, наполовину серьезные! Трудно сразу понять, что он за человек.
   - Они посылали меня от одной медицинской комиссии к другой, ну а я занимаюсь спортом и потому чувствую себя превосходно. Однажды врачи нашли, что у меня не в порядке почки, и сразу же вычеркнули из списка назначенных в партизанский отряд. Там считали, что лететь может тот, кто обладает железным здоровьем. А по-моему, сейчас не то время, чтобы обращать внимание на почки, если даже деды берут в руки охотничьи ружья и идут защищать Родину. Разве я не прав?