Нейгауз Вольфганг. Его называли Иваном Ивановичем

   Командир направился в дом. Фрица он попросил помочь врачу отряда разобраться в трофейных лекарствах. Это было новое ответственное задание, а вечером того же дня Просандеев выставил Фрица часовым и уже без сопровождающего. Фриц понимал, что партизаны прониклись к нему доверием.
   Весть о бое партизан с немцами разлетелась с быстротой молнии. И сразу же из окрестных деревень в Курганово потянулись военнослужащие Красной Армии - те, кому не удалось вырваться из окружения и которых скрывали от немцев и полиции крестьяне. Красноармейцы приходили в военной форме, некоторые даже приносили с собой оружие. И все, как один, просили Просандеева принять их в отряд. Командир отряда потерял покой. У него не было ни минуты свободного времени, ему нужно было поговорить с каждым из желающих вступить в отряд.
   - Большинству из них не удалось вырваться из окружения. Они хотят сражаться с фашистами в нашем отряде. Местные жители тоже просятся в отряд. И мне, правда, очень жаль, но приходится им отказывать, - говорил вечером командир своему комиссару.
   - И ты не взял местных крестьян в отряд? - удивился Тихомиров.
   - А что я могу поделать? Мы - воинская часть, - оправдывался Просандеев, понимая, что комиссар не одобряет его решения.
   - И ты думаешь, Иван, что поступил правильно? Партия призывает нас сплотить все силы для борьбы против фашистов.
   - Все это так, но мы живем по уставам Красной Армии. И раньше ты сам соглашался с этим.
   - Сейчас не время ссылаться на уставы. Каждый, кто хочет сражаться против фашизма, должен быть принят в отряд. Только так мы сможем по-настоящему оказать поддержку Красной Армии!
   Командир молчал.
   - Сегодня, я был в правлении колхоза, - продолжал Тихомиров. - Люди нам верят. Спрашивают, что им делать с государственным зерном и скотом, если сюда заявятся фашисты. В школе у них снова начались занятия. Для них мы сейчас и есть Советская власть, и мы не имеем права обманывать их доверия.
   Сделав небольшую паузу, Тихомиров стал развивать свою мысль дальше:
   - Думаю я, Иван, что работу с местным населением нам нужно организовать лучше. Занимая населенные пункты, немцы сразу же назначают там своих старост. Им, конечно, приходятся но вкусу бывшие уголовники, изменники, кулацкие сынки - словом, враги Советской власти. Нас же это нисколько не устраивает. А почему бы на эту должность не пойти людям, преданным Советской власти? Разумеется, сделать это нелегко, но мы и по этому поводу разговаривали с крестьянами, и они целиком и полностью поддерживают нас. В этом случае у нас будет хорошая информация о противнике. Кроме того, неплохо бы иметь и связных из местных жителей.
   - Против всего этого, Сергей Александрович, у меня никаких возражений нет, - заметил Просандеев. - Если ты, конечно, не повесишь мне на шею полдеревни. И только при одном условии, что это будут люди в возрасте, на которых можно положиться.
   Успех отряда в бою окрылил командира. Обычно очень сдержанный, Просандеев вдруг разоткровенничался.
   - Иногда я сам себе создаю заботы, - признался он, сворачивая цигарку. - Сколько я себя спрашивал: что будет, если фашисты навяжут нам серьезный бой? До сих пор мы проводили довольно скромные операции. И вдруг мы ведем оборонительный бой с превосходящими силами противника и побеждаем. Значит, нам удалось сколотить сплоченный коллектив, где каждый знает свою задачу. Так что мы можем быть спокойны. Ребята научились бить врага.
   Просандеев скрылся в облаке табачного дыма.
   - Относительно связных ты абсолютно прав. Возьмем, например, старика нашего хозяина. Настоящий русский крестьянин, ему тоже хочется забрать свое ружье и уйти в лес к партизанам. Он утром подошел ко мне и говорит: "Послушай, командир, я старый солдат, воевал еще в первую мировую, "Георгия" заслужил. И за революцию сражался. Сыновья мои сейчас в Красной Армии, а у меня тоже руки чешутся. Я ведь могу продырявить не одного фашиста. Неужели у тебя не найдется для меня задания?" И он лукаво подмигнул мне. "Послушай, отец, - отвечаю я ему. - Ты уже не молод, сидел бы на печи да грелся. Воевать - дело молодых!" Видел бы ты, как он на меня разозлился. "Значит, по-вашему, сиди на печи да грейся?! - закричал он на меня. - И кто тебя только командиром назначил? Сопляк ты, а не командир! Сейчас не то время, чтобы на печи греться!" И тут я сдался. "Ну хорошо, отец, я подумаю".
   Командир отпил чаю, который ему подала хозяйка, потом спросил:
   - А чем занимается наш немец?
   - Он, кажется, совсем неплохо чувствует себя у нас, - ответил комиссар и, подсев к столу, тоже принялся за чай. - Сначала он помогал Григорию ухаживать за лошадьми. В них он, кажется, знает толк. Сидеть на месте и бездельничать он, видно, не любит. Подружился с Петром Рыбаковым. У Петра разорвались сапоги, подошва совсем отвалилась, так Фриц их починил - что твои новые. Я спросил Фрица, где научился он сапожничать. И знаешь, что он мне ответил? Что научил его этому ремеслу отец и что с десяти лет он сам себе чинит обувь. Летом же вообще бегал босиком. Сейчас он учит русский язык. Учительница дала ему русский букварь, так он теперь с ним не расстается.
   - Пусть Коровин поможет ему.
   Тихомиров засмеялся:
   - У него много энергии. И он уже делает успехи.
   Однако на самом деле дела с русским шли у Шменкеля не так хорошо, как думал комиссар. Шменкель подолгу просиживал за букварем. Ему обычно помогали переводчик и новый друг Фрица Петр Рыбаков - здоровенный детина с голубыми глазами и застенчивой улыбкой. Петр по-немецки не знал ни слова, он просто любил слушать, как Фриц выговаривает русские слова.
   У Порутчикова Фриц выучил несколько наиболее употребляемых слов и в случае необходимости пользовался ими. Иногда он даже улавливал, о чем говорили партизаны. Большие трудности он испытывал с русским алфавитом. Но, несмотря ни на что, к изучению языка Шменкель относился очень серьезно, как и вообще к любому делу.
   Получив букварь, Фриц очень обрадовался. Вскоре он подчеркнул самые необходимые ему слова, а их набралось около ста, начал заучивать. Время от времени Коровин давал Фрицу новые слова и исправлял его произношение. На таких уроках Петр Рыбаков в свою очередь учил немецкие слова.
   Когда партизаны ложились спать, Фриц засыпал не сразу. Он никак не мог отделаться от мысли, что в отряде он еще чужой, хотя у него и появились друзья - Просандеев, Григорий, Петр Рыбаков и доктор, которой он помог разобраться в трофейных медикаментах. Коровин много занимался с Фрицем. Никто его не обижал и не оскорблял. Все, казалось, относились к нему по-дружески, но все же было и что-то такое, чего Фриц никак не мог понять. Было это, быть может, не столько недоверие, сколько осторожность...
   А может, все это ему только кажется? Шменкель решил поскорее научиться говорить по-русски, чтобы иметь возможность общаться с партизанами, доверие которых ему хотелось завоевать.
   "А бой? Ну убил я в этом бою одного фашиста, ну и что? Убил, а когда увидел - жалко стало. Правда, жалость сразу же прошла, как только я обнаружил зарубки на ложе автомата фашиста. Если хочешь завоевать доверие партизан, должен доказать, что ты стал настоящим бойцом".
   Шменкель мысленно перенесся домой, к Эрне. Она будет ждать от него известий. Как-то ей там с детьми? Сколько забот у нее прибавится! Кто знает, что ей там о нем наговорят? Может, уже вызывали на допрос в гестапо? А может, она уже сидит где-нибудь в концлагере, а детей поместили в приют?.. На тестя надеяться не приходится. Интересно, как его считают дезертиром или же без вести пропавшим? Глупости! Гестапо прекрасно, знает его прошлое, так что им совсем нетрудно догадаться. А вот если начнут мучить Эрну, следить за ней, пытать... Уж он-то хорошо знает фашистов, они способны на все... Нет ничего хуже, чем неизвестность...
   Фриц встал, закурил, но, подумав, что ему тоже нужно отдохнуть, лег, однако заснуть долго не мог.
   Накануне ухода из Курганово Просандеев построил свой отряд, который насчитывал уже около сотни партизан. Отряд состоял из трех взводов. В отряде имелось два станковых пулемета, почти семьдесят винтовок, карабинов и автоматов, несколько пистолетов и охотничьих ружей. Партизаны выстроились на площади. Местные жители высыпали из домов.
   - Смирно!
   Перед строем остановился Тихомиров.
   - Товарищи партизаны, - начал он, - мы отрезаны от Красной Армии и предоставлены самим себе. Борьба за линией фронта имеет свои законы. Это борьба трудная, она требует от каждого из нас высокой дисциплины, храбрости и бдительности. Каждый должен знать, что партизанская жизнь нелегка, и мы не потерпим в своих рядах трусов и паникеров! Каждый из нас в любую минуту должен быть готов вступить в бой с врагом. И вот сейчас я еще раз спрашиваю вас, готовы ли вы выполнять нелегкие партизанские заповеди и, не щадя ни сил, ни жизни, храбро защищать Родину? У вас еще есть время все обдумать, Тот, кто не надеется на себя, пусть лучше сложит оружие и идет на все четыре стороны. Мы не будем упрекать таких. Однако тот, кто готов с оружием в руках защищать Родину, должен строго соблюдать все уставные положения бойца Красной Армии.
   Ни один партизан из строя не вышел. Шменкель понял далеко не все, что говорил комиссар, но смысл сказанного был ему ясен.
   Командир отряда скомандовал:
   - Для принятия торжественной присяги выйти из строя следующим товарищам: Букатину Михаилу Антоновичу, Горских Дмитрию Фроловичу, Филенкову Петру Сергеевичу...
   Шменкель уже знал, как партизаны принимают присягу, и теперь с нетерпением ждал, когда командир произнесет его фамилию. Были зачитаны уже фамилии тридцати партизан, а Фрица все не вызывали.
   Вот уже послышалась команда:
   - Смирно! Для принятия присяги шапки снять!
   Фриц сорвал с головы шапку, все еще не веря, что его так и не назвали.
   Вновь заговорил командир отряда:
   - Товарищи, поднимите вверх правую руку и повторяйте за мной: "Я, гражданин Советского Союза и верный сын героического русского народа, торжественно клянусь, что не выпущу из рук оружия до тех пор, пока на нашей земле не будет уничтожен последний фашистский выродок... Кровь за кровь! Смерть за смерть! Клянусь всеми силами помогать Красной Армии! Лучше погибнуть в жестокой борьбе с врагом, чем допустить, чтобы я сам, моя семья и весь русский народ стали рабами фашистов... Клянусь!" - закончил читать присягу Просандеев.
   И, словно эхо, партизаны повторили:
   - Клянусь!
   Шменкель стоял красный от стыда.
   "Не может быть, чтоб они про меня забыли. Ведь я уже участвовал вместе с ними в одном бою... Зачем они подчеркивают, что я не такой, как все? Однако ведь ни командир отряда, ни комиссар не сказали мне ровно ничего, что меня не назовут".
   Опять раздался голос командира:
   - Через час - выступаем! Всем быть готовыми! Разойдись!
   Шменкель не пошел вместе с партизанами. Ноги сами привели его к дому, где остановился командир отряда. Немного помедлив, он постучал.
   - Да, войдите.
   В комнате сидели Просандеев, хозяин дома и Коровин. Шменкель вытянулся,
   - Разрешите обратиться, товарищ командир? - спросил он дрожащим голосом.
   - Пожалуйста.
   Старик-хозяин сразу же вышел из комнаты, не дожидаясь, пока его об этом попросят. Когда дверь за стариком закрылась, Фриц спросил:
   - Почему меня не привели к присяге?
   Коровин перевел, но командир ответил не сразу. Да, не зря он говорил Тихомирову, что Шменкель может обидеться. Но комиссар остался непреклонен: случай, мол, этот особый и нужно подождать, когда будет налажена связь с Большой землей. Теперь же, увидев перед собой возбужденного Шменкеля, Просандеев хотел было обойтись с ним поделикатнее, но дипломата из него не получилось.
   - Дело в том, - не спеша начал командир, повторяя слова Тихомирова, с которым еще недавно спорил, - что ты не являешься гражданином Советского Союза, а эту присягу принимают только...
   Голос командира стал глуше - он сердился на себя за то, что не мог как-то получше объяснить все Шменкелю.
   - Я это знаю. Если это единственное препятствие, то я прошу дать мне советское гражданство.
   - Но я не министр иностранных дел.
   - Не означает ли это, что меня не считают членом отряда?
   Просандеев понимал, что этот вопрос очень важен для Шменкеля.
   - Садись, Фриц, - как можно сердечнее сказал он.
   Однако Шменкель не сел. Тогда встал и командир.
   - Ты такой же партизан, как и все, - твердо проговорил командир. - Ты пользуешься теми же правами, что и все. На тебя распространяются те же указы и приказы. Это ты должен усвоить и без принятия присяги. Я понимаю тебя, Фриц, понимаю твои сомнения. Тебя никто не обидит, все будут относиться к тебе как к товарищу. Важно, как ты будешь вести себя в бою.
   Командир немного помолчал и добавил:
   - Если у тебя будут трудности, приходи ко мне, поможем.
   - Спасибо. Разрешите идти? - спросил Фриц.
   - Да.
   Фриц шел по улице и думал, что слова Просандеева нисколько его не утешили. Шменкель только сейчас по-настоящему почувствовал, как трудно немцу находиться в стране, которая подверглась нападению его соотечественников. Войдя в избу, он быстро собрал свое незатейливое имущество, потом вышел во двор и закурил. Он видел, как хозяйка дома раздавала партизанам хлеб и копченое мясо. Фриц слышал, как Виктор Коровин позвал его, но не откликнулся.
   Через минуту переводчик тоже вышел во двор.
   - Ты здесь, Фриц? Что с тобой?
   - Ничего.
   - Тогда пошли, хозяйка каждому из нас подарила по бутылке самогону. Пошли же.
   - Я не хочу.
   Коровин подошел к Фрицу.
   - Что ты ходишь мрачнее тучи? Что случилось?
   - Говорю тебе, ничего, - ответил Фриц, стараясь придать лицу добродушное выражение.
   - Тогда пошли, выпьешь стопку за здоровье нашей хлебосольной хозяйки. У нас уж так заведено. А то она может обидеться.
   Фриц нехотя вошел в дом и остолбенел. Хозяйка, полная крестьянка с темными глазами и немного скуластым лицом, приготовила подарок и для него. Она сразу же пригласила Шменкеля к столу.
   - Ешьте, ребята, ешьте, - угощала она и, тяжело вздохнув, проговорила: - Мой муж с первого дня на фронте. Известий о нем давно нет. Кто знает, жив ли?
   Все выпили и тепло простились с хозяйкой. Фриц тоже обнял добрую женщину. Увидев ее затуманенные слезами глаза, он подумал: "Нет, я здесь не чужой. Я такой же, как они. Глупо думать, что нас что-то разделяет. Все обращаются со мной как с равным".
   Оставив район Ярцево, партизанский отряд переместился в соседний район. Партизаны остановились в селе Комарово.
   Здесь все было иначе, чем в Курганово. Крестьяне, конечно, и здесь встретили партизан приветливо, но накормить гостей им было нечем. Фашисты не раз заглядывали в село и каждый раз угоняли скот и отбирали продовольствие. Гитлеровцы обложили село такими налогами, что жители едва сводили концы с концами. В один из таких визитов фашисты повесили на площади шестнадцатилетнюю комсомолку. Это была славная девушка, в селе ее все очень любили. Дом ее гитлеровцы сожгли, а потом согнали всех жителей села смотреть на казнь. Мрачные стояли крестьяне. Их глаза горели ненавистью к оккупантам. Позже в селе появились гитлеровцы из другой части. Эти забрали у крестьян все, что не успели захватить их предшественники. Жители села были обобраны до нитки. Дети и старики умирали с голоду. Все, кто мог держать в руках оружие, ушли в лес.
   Фрицу Шменкелю за два месяца пребывания на фронте не раз приходилось бывать в таких деревнях. Тогда он скрывал свое возмущение поведением фашистов, а когда видел, как немецкие солдаты избивали русских женщин лишь за то, что те не несли им масла и яиц, отворачивался. Теперь же всеобщая ненависть к фашистам поразила его как удар. Он слышал, как русские крестьяне называли немцев паразитами, и думал: "Паразитов надо уничтожать. Но можно ли уничтожить целый народ? Я ведь тоже сын этого народа. Там, в Германии, осталась моя жена, которую я люблю. Там живут мои дети - моя кровь и плоть. Живут в Германии и другие люди, те, кто борется против фашизма. Они сидят по тюрьмам и концлагерям, они без страха идут на смерть. Но эти крестьяне ничего не знают о них..."
   Фриц был угнетен, он не смел открыто смотреть в глаза жителям села. Когда же он отдал хозяйке, у которой остановился на ночлег, копченое мясо и кусок сала, она разрыдалась. Фриц не вынес этой сцены и вышел из дома. Даже в этом селе русские смотрели на него без ненависти, хотя и знали, что он немец. И от этого Шменкелю было еще больше не по себе.
   Вечером того же дня Петр Рыбаков завел с Фрицем такой разговор.
   - Зачем они это делают? - спросил Петр. - Разве можно воевать с женщинами и детьми? Это же отвратительно! И что это за страна такая, где родятся такие люди?
   Фриц ничего не ответил, и Петр, подперев голову руками, продолжал:
   - Помню, в школе учительница географии рассказывала нам о Германии, показывала снимки больших немецких городов. На одной из открыток были сняты красивые девушки. Я думал тогда, что Германия - красивая страна. А сейчас от старых представлений не осталось и следа. Когда я вижу, что творят фашисты здесь, прости меня, Фриц, но я представляю твою родину не иначе, как страной, где живут только варвары...
   Шменкель долго молчал, потом сказал:
   - В нашей батарее служил один учитель математики из Нюрнберга. Однажды он показал мне снимки своего старого города. Там много исторических памятников и улицы чистые такие. Учитель был член нацистской партии. Он считал себя гуманистом. Математик тщательно следил за своей внешностью: всегда чисто выбрит, всегда в отутюженной форме. Войну эту он считал своеобразной туристской прогулкой, опасной, но интересной, во время которой он хотел подробно изучить вашу страну. "Русские что дети, - говорил он, - и у них плохие обычаи. Мы принесем в эту страну цивилизацию, а начнем с того, что построим в каждой деревне приличные нужники..."
   - Что?.. - переспросил Петр.
   - Слушай. - Шменкель не любил, когда его перебивали. - Потом ударили первые морозцы, и вдруг растаяло. Наши орудия завязли в грязи, лошади околевали, и мы сами, как вьючные животные, тащили орудия. Учитель математики ругался на чем свет стоит. Вскоре у него завелись вши... Потом опять ударили сильные морозы. Когда учитель из Нюрнберга подхватил дизентерию, он уже не говорил, что русские - это дети и что мы несем в эту страну цивилизацию, а в деревнях нужно строить приличные нужники. Образованный математик оправлялся прямо в избе, там, где спал. Теперь он говорил, что Россия - это какая-то снежная пустыня, в которой живут не люди, а звери, не заслуживающие ничего другого, кроме расстрела на месте, за исключением девушек. За какие-нибудь два месяца математик опустился, оброс и одичал, как волк. Я видел своими глазами, как он ударил старую женщину, не имея на то никакой причины, просто так, ради шутки.
   Фриц рассказывал, с трудом подбирая русские слова. В избу вошел Виктор Коровин. Его заинтересовал рассказ Фрица, и он стал переводить его Рыбакову.
   - Дальше, - попросил Петр.
   - Учитель математики был одним из тех, кто причисляет себя к высшей расе, - продолжал Шменкель. - Но в нашей батарее служили и совершенно другие люди, которым было стыдно за своих соотечественников. Однако эти люди ведут себя пассивно, они живут по принципу - лишь бы не запачкаться самим. Они стараются вести себя так, чтобы вина за содеянное не пала непосредственно на них. Перед тем как уйти к вам, я прислушивался к разговорам солдат. Все они говорили о скором конце этой войны. Я тогда не мог сказать то, что думал. Одни из солдат боялись репрессий фашистов. Другие, а таких большинство, считали, что раз мы стоим под Москвой, то ничего страшного для нас произойти уже не может. Разумеется, были и настоящие убийцы, для которых убивать - ремесло. Тот фашист, которого я застрелил в Курпаново, был одним из таких.
   Шменкель увлекся воспоминаниями. Он вдруг вспомнил своего брата, который стал эсэсовцем. Значит, брат - такой же убийца? А ведь они родились от одной матери! А теперь даже может случиться так, что однажды они встретятся в бою как враги. Фриц был уверен, что брат, не задумываясь, убьет его.
   Когда Коровин перевел слова Фрица, Рыбаков, дотронувшись до руки Шменкеля, посоветовал ему:
   - Фриц, тебе не следует так много думать об этом.
   - Нет, я должен об этом думать, - возразил Фриц. - Когда мы сегодня вошли в Комарово, мне было стыдно. Я проклинал немцев и думал, что не хочу больше знать такой нации и что меня теперь ничто не может связывать с Германией. Все мосты сожжены, говорил я, и я теперь уже больше не немец! Однако я не могу отречься от своего народа, так как хорошо знаю, что у нас в подполье, в тюрьмах и концлагерях честные немцы борются за новую Германию. Народ сам по себе у нас неплохой. У нас есть своя история и культура. И вы ведете войну не против немецкого народа, а против фашизма, который должен быть уничтожен, вырван с корнем. Сегодня я многое понял. Мне нечего скрывать, что я немец. Больше того, я должен доказать, что есть и другие немцы. Вы должны понять, что есть на свете и другая Германия. И я хочу бороться против гитлеровцев!
   - Ждать долго не придется, - успокоил Фрица Коровин.
   - Дело в том, что, по рассказам местных жителей, через Комарово проходит дорога, по которой фашисты свозят в Сафоново все награбленное добро. Сафоново - небольшой районный городок, и до него отсюда не больше двенадцати километров. Так что скоро вновь у нас будет фейерверк.
   На следующее утро Просандеев приказал оборудовать в домах по обе стороны от дороги огневые точки, а перед домами насыпать снежные валы. Новички тем временем учились обращаться с оружием. Тихомиров с группой партизан ушел в лес, чтобы разыскать там кое-кого из молодежи села.
   План партизан был прост: в первую очередь они хотели обеспечить себя и жителей села продовольствием. Через село проходила дорога, связывавшая многие деревни с районным центром. Части вермахта и немецкие полицейские, обобрав жителей района, теперь свозили все "трофеи" в Сафоново именно по этой дороге. Местные жители сообщили партизанам, что на днях в город должен возвращаться немецкий отряд "заготовителей". Именно на этот отряд Просандеев и решил напасть.
   Командир тщательно продумал план предстоящего боя. В тактическом отношении партизаны находились в более выгодном положении, чем гитлеровцы, однако это ни в коей мере не исключало, что кому-то из немцев удастся бежать и поднять но тревоге соседний гарнизон. И тогда в Комарово сразу же нагрянет отряд карателей, которые начнут издеваться над мирными жителями.
   - Нужно устроить здесь фашистам такой горячий прием, чтобы у них надолго пропала охота появляться в этих местах, - заметил командиру Тихомиров.
   - Обычно ты очень осторожен, - ответил командир.
   - Надо нанести противнику такой удар, чтобы он не сразу мог опомниться. Тогда мы успеем уйти в более безопасное место. Крестьянам же в селе нечего делать. Здесь они как на пороховой бочке. К тому же у них совсем нет продовольствия. Молодежь поступила правильно, уйдя в лес. Пусть и все остальные уходят в лес. Там они организуют своеобразный лагерь. В бою нужно захватить столько оружия, чтобы обеспечить всех крестьян. А дичи в лесу сколько хочешь.
   Тихомиров долго говорил с крестьянами и тремя комсомольцами. Вместе они детально обсудили дальнейший план действий.
   - Эти парни очень дисциплинированны. В лесу у них выставлены посты. Один из них однажды напал на гитлеровца и отнял у него оружие. Они будут передавать нам информацию о противнике. А чем тут без меня занимались наши ребята? - поинтересовался комиссар.
   - Обучали новичков обращаться с оружием.
   - Ну а разведчики?
   - Разведка сообщает, что немцы обычно ездят небольшими группами. Вполне возможно, что и назад гитлеровцы будут возвращаться так же. Для нас это было бы удобнее всего. Ну а если они поедут все вместе, то это будет колонна в сто повозок, не меньше. Правда, я возлагаю большие надежды на внезапность нашего нападения, но если подумать... Сто повозок - это сто повозок. Когда поднимется стрельба, лошади начнут метаться, будет сущий ад.
   - Я передам старикам, чтоб они где-нибудь за деревней ловили лошадей, иначе те, испугавшись, будут мчаться до самого Сафоново, - предложил Тихомиров.
   Партизаны по всем правилам готовились к предстоящему нападению на гитлеровскую колонну. Они хорошо оборудовали свои позиции и тщательно замаскировали их. Если б в деревню попал незнакомец, он ничего бы не заметил. Вечером хозяйственники подсчитали свои запасы продовольствия и поделились с местными жителями.
   Рыбаков, Коровин и Шменкель разместились в доме одной крестьянки. Она же и, варила для них обед. Сначала Шменкель почти не обращал никакого внимания на хозяйку, но однажды разговорился с ней. Изба была жарко натоплена, все давно спали, а Фриц ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
   Заметив, что он не спит, женщина спросила:
   - Почему ты не спишь, партизан?
   - Я и сам не знаю почему, - ответил он.
   - Пить, может, хочешь? Квас у меня есть, его немцы не забрали. Даже две бутылки самогонки удалось припрятать от них. Налить стопочку?
   Фриц не особенно любил спиртное, но сейчас не отказался бы выпить, надеясь, что от водки сможет скорее заснуть. Однако хозяйке он ответил:
   - Не беспокойтесь напрасно, стоит ли...
   Но женщина уже встала и, накинув на плечи полушубок, начала копаться в углу. Через несколько минут она поставила на стол самогон и квас.
   - Выпейте стопочку, не стесняйтесь.