Нейгауз Вольфганг. Его называли Иваном Ивановичем

   - Мне кажется, ей можно доверять. Если б она работала на немцев, в ее чугунке плавало бы мясо, а она живет очень бедно.
   Тихомиров свернул карту и налил чаю себе и капитану.
   - А старуха неплохо придумала - заманивать к себе полицаев самогонкой. Нам надо бы достать ей новый змеевик, - заметил Тихомиров.
   - Вот как меняются времена, Сергей Александрович.
   Дударев отхлебнул из кружки, усмехнулся:
   - Наши отцы, разгромив белых в гражданскую войну, разбили и все самогонные аппараты, чтобы крестьяне не переводили зерно, которого тогда так не хватало. А мы вот теперь собираемся завести такой аппарат, чтобы с его помощью получать интересующую нас информацию.
   "Зачем же он меня позвал? Не для того же, чтоб я слушал их разговор!"
   Словно угадав мысли Шменкеля, Дударев вдруг обратился к нему:
   - Не обижайтесь, Иван Иванович, что мы не дали вам отдохнуть. Сергей Александрович рассказывал мне тут о том, как вы принимали присягу.
   Шменкель покраснел, вспомнив, как он переживал, когда его в первый раз не привели к присяге.
   От Дударева не ускользнуло замешательство Шменкеля.
   - Командир и комиссар отряда взяли на себя большую ответственность, так как, не спросив разрешения высшего командования, лично изменили текст присяги. И как вы на это согласились, товарищ Тихомиров?
   - После боя в Комарово я убедился в необходимости этого. Я много думал и пришел к очень важному для себя решению.
   - Вот как? К какому же именно, разрешите спросить?
   - - Воевать вместе с людьми и не доверять им - нельзя. - Тихомиров взял сигарету, которую протянул ему капитан.
   Шменкель тоже закурил, Усталости как не бывало, Он внимательно слушал комиссара. Тихомиров продолжал:
   - Когда Просандеев рассказал мне, как переживал Шменкель, когда мы не привели его в первый раз к присяге, я серьезно задумался. Я представил себя на месте немца, который радуется нашим успехам, потому что хорошо понимает, как нелепа эта война, затеянная фашистами. И если этот человек пришел к нам с чистым сердцем, чтобы бороться против фашизма, то тут уж нечего цепляться за его гражданство.
   - А вы не боялись, что штаб партизанского движения не утвердит ваше решение?
   - Нет. Товарищ Шменкель - убежденный антифашист. В Германии у него осталась семья - жена, дети. И мы не имели права... - комиссар запнулся, подыскивая нужное слово, - оставить его на полпути, так сказать, на ничейной земле. Я не знаю, Фома Павлович, что вы думаете по этому поводу, но если я, как коммунист, боюсь взять на себя ответственность, то мне не поможет и высшее командование.
   Дударев задумчиво кивнул:
   - Понятно. А теперь послушайте, что об этом думают в штабе. - Он вытащил из кармана гимнастерки сложенный лист бумаги и, развернув его, начал читать: - "Центральный штаб партизанского движения, 28 июня 1942 года. В один из партизанских отрядов добровольно пришел немецкий ефрейтор Фриц Шменкель и изъявил желание бороться против гитлеровских захватчиков. Шменкель был принят в отряд и вскоре зарекомендовал себя как смелый разведчик".
   Дударев сложил листок и встал:
   - Поздравляю вас, Иван Иванович.
   Шменкель пожал протянутую ему руку. Тихомиров, который очень редко проявлял свои чувства, подошел к Шменкелю и обнял его.
   - Вы - Франц Фельдхубер, 1898 года рождения, из Мюнхена. Солдат 12-й роты 456-го полка 256-й пехотной дивизии. Не так ли?
   Шменкель перевел слова капитана. Пленный даже не пошевелился.
   - Почему вы не отвечаете?
   - Зачем? Все это написано в моей солдатской книжке.
   - Чем занимались до армии?
   Враждебный тон пленного, казалось, не произвел на Дударова никакого впечатления. Капитан не спеша рассматривал бумажник пленного. Увидев какую-то фотографию, Дударев протянул ее Шменкелю. На карточке был снят Фельдхубер в обществе каких-то важных персон. Все в черных костюмах, накрахмаленных сорочках, и все смотрят прямо перед собой.
   - Вы имели собственное дело? - снова спросил капитан.
   - Я кузнец. Мастер. На карточке - мои друзья.
   Пленный даже не повернул головы, даже не взглянул на фото. Однако краем глаза он косился и на Морозова, и на Тихомирова, и на комиссара бригады. Они сидели на скамейке и слушали, как проходит допрос. Было непонятно, почему пленный так вызывающе себя ведет. Фотографии, которые Дударев перебирал в руках, оказались весьма любопытными. На одной из них Фельдхубер был снят перед домом с собакой, на другой он же в машине, на третьей - большой портрет Фельдхубера. И даже на семейном снимке его фигура как бы заслоняла всех остальных членов семьи.
   Капитан щелкнул пальцем по крупной фотографии Фельдхубера и спросил:
   - Сколько лет вы носили вот этот значок?
   - Не знаю, - прозвучал ответ. Шменкель переглянулся с капитаном.
   - Зато я знаю. Раз вы тогда носили золотой значок члена нацистской партии на лацкане пиджака, значит, вы были приверженцем фюрера. И в вермахт вы вступили добровольно. Не так ли?
   Пленный вздрогнул. Глаза его злобно сверкнули, но он тут же потупил взгляд. Вместо ответа пленный лишь недоуменно пожал плечами.
   - С какой целью ваше подразделение остановилось в Симоново? неожиданно спросил капитан.
   - Это вы скоро сами узнаете, только не от меня.
   - Я советую вам обдумывать свои ответы, - строго сказал Дударев.
   Он сам неплохо говорил по-немецки и потому не всегда дожидался, когда Шменкель переведет ему слова пленного.
   - Что вы делали в Березниково? Вам известен хуторок недалеко от шоссе на Духовщину?
   На какое-то мгновение в землянке наступила тишина. Морозов встал и посмотрел на капитана.
   Пленный подался вперед и ответил:
   - Я никогда не слышал об этом хуторе. Что вы от меня хотите?
   - Березниково больше нет. Хутор сожжен, уничтожен солдатами вашей дивизии. Все жители, старые и малые, расстреляны.
   - Ложь! - выпалил немец. - Все это ложь! Я не буду вам...
   - Это что, была генеральная репетиция перед нападением на наш лагерь, Фельдхубер? - прервал его капитан.
   Вопрос обезоружил пленного. Он проглотил слюну, желваки заходили у него на скулах. Шменкель видел, что Морозов что-то шепотом сказал Полуэктову. Дударев молчал и, прищурившись, наблюдал за пленным. Шменкель восхищался спокойствием и выдержкой капитана. Командованию срочно нужны были сведения о предстоящих действиях противника, но из этого Фельдхубера, как видно, не многое вытянешь.
   - Что вы на меня так смотрите? Думаете, я вас испугался? Или ваших бандитов? Скоро мы сделаем из вас отбивную!
   Фельдхубер сжал кулаки и показал крупные, как у лошади, зубы.
   - Завтра мы вас всех сотрем в порошок!
   - Ошибаетесь, - спокойно ответил Дударев. - Вам не удастся уничтожить нас.
   Взяв с ящика еще одну фотографию, капитан поднес ее к лицу пленного.
   - Вы кузнец, не так ли? Тогда зачем вы пришли в нашу страну?
   Фельдхубер бросил на капитана полный ненависти взгляд, плечи его содрогнулись.
   - Слишком мало я вас убивал!.. Слишком мало... Мало...
   - Увести! - приказал Дударев.
   Фото он бросил на ящик и вытер лоб платком.
   - Много я видел всякого дерьма. Какими только мерзавцами и бандитами не приходилось заниматься, но все они, как правило, имели хоть какие-то мотивы для совершения своих преступлений, а этот...
   Сжав губы, капитан взял папиросу, которую ему протянул Морозов.
   Комиссар Полуэктов наклонился над ящиком, служившим капитану столом, и молча протянул Шменкелю последнюю фотографию. На фоне трупов в позе полководца был увековечен Фельдхубер.
   Шменкель, увидев фотографию, хотел отвернуться, хотел отбросить ее в сторону. К горлу подступил комок. Словно сквозь туман, Шменкель услышал слова капитана:
   - Что же это за человек, который фотографируется на фоне убитых?
   - Только через убийство лежит путь к славе - так говорят фашисты.
   - Законченный нацист, - заметил Морозов. - Они ненавидят все чистое, светлое...
   - Давайте продолжим, товарищи! - предложил Дударев. - Второго пленного захватил Иван Иванович.
   Ввели второго пленного. Это был молодой парень, здоровый, загорелый. Переступив порог, он щелкнул каблуками и застыл по стойке "смирно". Шменкель еще весь находился во власти ненависти к Фельдхуберу. Но стоило Фрицу взглянуть на второго пленного и увидеть застывший страх в его глазах, которые бегали по сторонам, как бы ища поддержки, и ему стало жаль парня.
   Этот пленный охотно отвечал на все вопросы, которые ему задавали. Звали его Альфом Дёрресом, служил он ефрейтором в том же полку, что и Фельдхубер.
   - До войны я жил в Эссене. Сейчас мне двадцать два года, не женат, до армии работал служащим.
   - А где вы работали? - спросил Дударев, захлопнув солдатскую книжку пленного.
   - В банке.
   - Кем был ваш отец?
   - Директором филиала банка.
   - Значит, у вас фамильная склонность к банковским делам? Садитесь.
   Пленный осторожно присел на краешек скамьи, положив руки на колени. Вел он себя так, будто его вызвали в кабинет к начальнику.
   - Вам известно, где вы находитесь? - спросил пленного капитан.
   - Так точно. У партизан, - произнес солдат, и голос его дрогнул.
   "Наверное, каких только небылиц не наслушался о нас", - подумал Шменкель.
   - Как вы себя чувствуете?
   - Спасибо, уже лучше. Благодарю вас.
   - А теперь расскажите нам о своей политической деятельности. Вы - член нацистской партии?
   - Нет, но...
   Солдат недоверчивым взглядом окинул партизан.
   - Но что? - спросил Шменкель.
   - Я состоял в молодежной организации.
   - Вас к этому принудили, не так ли? - не без иронии спросил Дударев.
   - Нет, я вступил туда добровольно и даже отличился.
   - Значит, вы были активистом?
   - Да, у нас все были активисты. Капитан взглянул пленному прямо в глаза:
   - Все вы так говорите. В том числе и дети рабочих? Ваш родной Эссен в свое время был центром борьбы против капповских путчистов. Или вы об этом забыли?
   Пленный молчал.
   - Почему вы не отвечаете?
   - Я... этого не знал, - откровенно признался ефрейтор.
   Шменкель отвел взгляд, ему было стыдно за своего соотечественника. Советский офицер напомнил о важном событии в немецкой истории, а парень, выросший в Германии, оказывается, вообще никогда и не слышал об этом, так как школьные учебники замалчивали подобные явления.
   Дударев заговорил строже:
   - Что произошло в Березниково?
   - Не знаю... Слышал только, как об этом рассказывали.
   - Разве вы не принимали участия в карательной экспедиции?
   - Нет. Там были только добровольцы.
   - А почему вы не пошли?
   - Я стал солдатом для того, чтобы защищать свое отечество, в бою защищать, А против мирного населения я не воюю.
   - Защищать отечество? - криво усмехнулся Дударев. - И что же вы слышали о Березниково?
   Пленный рассказал довольно подробно. Он сам по радио принял приказ, в котором говорилось о необходимости стереть хуторок с лица земли, и передал приказ дальше, как это было положено. На вечерней поверке командир батальона призывал солдат к мщению, так как жители этого хуторка поддерживали связь с партизанами. Подробнее о расправе над мирными жителями Дёррес узнал от Фельдхубера, который был там и, хвастаясь, показывал всем фотографии, сделанные им лично.
   - А что говорили ваши товарищи об этой расправе?
   - Не все солдаты одобряют такую жестокость. Я слышал это собственными ушами. Многие у нас считают, что виновных нужно наказывать, можно, например, сжечь село, но расстреливать мирных жителей нельзя.
   - Так думают твои товарищи?
   - Так точно.
   - Ну и последний вопрос. Что сейчас происходит в Симонове?
   Пленный ответил без малейшего промедления:
   - Запланирована операция по уничтожению партизанского лагеря. Для этой цели в село прибыло подразделение полевой жандармерии с овчарками. Операция будет проведена вместе со строевой частью.
   - Когда запланирована эта операция?
   - Я знаю только район операции и пароль.
   - Говорите.
   Пленный показал на схеме район, запланированный для прочесывания. В этом районе как раз и располагалась партизанская бригада имени Чапаева. Пароль - "Оборотень".
   - Хорошо. Можете идти.
   Ефрейтор встал и, дойдя до порога, обернулся, но часовые взяли его под руки и вывели из землянки.
   Во время допроса старший лейтенант Морозов два раза куда-то выходил, но вскоре возвращался. Сейчас, когда в землянке наступила тишина, снаружи стали слышны команды, стук топоров, беготня, ржание лошадей.
   - Сведения, которые мы имели, пленный полностью подтвердил. Я сейчас созову командиров подразделений на короткое совещание. - И, посмотрев на часы, Морозов обратился к Дударову: - А вас я жду через четверть часа.
   Выходя из землянки, Дударев сказал Шменкелю:
   - Вы со своим оружием идите в отряд "Смерть фашизму". Отдохнем потом. А за помощь при допросе - большое вам спасибо.
   Только встав на ноги, Шменкель почувствовал, как устал: ноги и руки казались какими-то ватными.
   - Разрешите один вопрос, товарищ капитан? - спросил Фриц.
   Дударев сначала было махнул рукой:
   - После.
   А потом, подумав, предложил:
   - Проводите меня к рации. По дороге поговорим, только давайте короче.
   Шменкель быстро шагал рядом с капитаном.
   - Что будет с пленными? - спросил Фриц.
   - Этот вопрос решит штаб бригады.
   - А как?
   - Товарищ Иван Иванович!
   Дударев на миг остановился, на лбу его собрались глубокие складки.
   - Разве вам не ясно, что я не могу ответить на ваш вопрос?
   Шменкель все отлично понимал, но машинально все еще шагал вслед за капитаном. Так они дошли до землянки радиста.
   "Больше выговора мне не грозит. В крайнем случае меня вычеркнут из списков разведчиков, но я все равно спрошу его еще раз", - думал Шменкель.
   На столе радиста лежали два листка, испещренные цифрами, зашифрованные радиограммы.
   - А ты чего здесь забыл?! - набросился на Шменкеля радист. - Не хватало, чтоб каждый ходил сюда, как к себе домой!
   Дударев углубился в чтение радиограмм. Потом он поднял голову и сказал, обращаясь к Шменкелю:
   - Я знаю, вас беспокоит судьба пленного ефрейтора, но этот вопрос буду решать не я один. Фельдхубер, в этом я твердо убежден, за свои преступления будет приговорен к расстрелу. Доказательства его вины у нас имеются, да и сам он не отпирается. А расстреливать Дёрреса мы не имеем никакого права. Вы удовлетворены?
   - Его перебросят через линию фронта?
   - Каким образом? Это при нашем-то теперешнем положении?!
   И, взяв Шменкеля за руку, капитан повел его к выходу.
   - Опомнитесь наконец. И все взвесьте. Ефрейтор вел себя как следует, сказал нам правду, и мы, конечно, учтем это. По моему указанию сегодня ночью его отвезут подальше отсюда и выпустят на свободу. Идите.
   - Слушаюсь. Разрешите мне поговорить с этим ефрейтором.
   - Как хотите. И разрешаю.
   Уже стемнело, и возле землянок, где хранились продукты, партизаны зажгли факелы. Ящики, мешки и бочки складывали на подводы. Мимо проехал крытый грузовик с обмундированием. Чтобы избежать окружения, командование приняло решение покинуть лагерь.
   После разговора с капитаном Шменкель быстро зашагал к землянке, где находились пленные.
   В землянке было темно, но Фельдхубер сразу же узнал Шменкеля.
   - Живым вам всем отсюда не вырваться, - пробормотал Фельдхубер. Выпусти меня отсюда, помоги бежать, и я возьму тебя с собой, а то так и пропадешь ни за что ни про что в этих болотах.
   - Выходи, - сказал Шменкель второму пленному.
   Когда Дёррес вышел из землянки, часовой тотчас же снял карабин с плеча, но Шменкель сделал ему знак, что это лишнее.
   Отведя ефрейтора немного в сторону, Фриц предложил ему сесть на валявшийся ящик. Сел и сам. Было темно, и Шменкель не видел лица ефрейтора, но чувствовалось, как волнуется пленный.
   - Испугался?
   - Я не знаю, что меня ждет. Тот, - ефрейтор ткнул пальцем в сторону землянки, где сидел Фельдхубер, - надеется, что его наши освободят. Он только и говорит, как будет убивать вас. Но я не питаю на этот счет никаких иллюзий. Даже если вас окружат, то будет бой, и не на жизнь, а на смерть, и нас просто-напросто расстреляют.
   - Значит, ты веришь фашистским сказкам, что партизаны убивают пленных?
   - На что еще я могу надеяться?
   - А если мы тебя отпустим? - Шменкель приблизился к пленному, чтобы лучше рассмотреть выражение его лица. - Что ты тогда будешь делать? Искать свою часть? У тебя не пропала еще охота быть в обществе таких, как Фельдхубер?
   Пленный закрыл лицо руками и ничего не ответил. Небо над вершинами деревьев стало еще темнее. Близилась полночь, но голоса партизан, слова команд и скрип повозок не умолкали.
   - Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь, - вновь заговорил Шменкель. - Ты хорошо знаешь, что тебя ждет, если ты вернешься 6 свою часть, даже если и не в свою, а в другую. Тебе придется рассказать, что ты был в плену у партизан, иначе как ты объяснишь, где твое оружие. А поскольку ты вернешься живой и невредимый, тебя будут считать предателем. Вот чего ты боишься, не так ли? Но у нас нет сейчас возможности переправить тебя через линию фронта в лагерь для пленных. Почему - тебе, по-моему, не нужно объяснять.
   Ефрейтор весь съежился и тяжело вздохнул.
   - У тебя есть только один выход. Все зависит от тебя самого.
   - Да?
   Пленный сразу выпрямился.
   - Говорите, что я должен делать?
   - Воевать вместе с нами.
   - Нет! - выпалил ефрейтор и снова сник. - Это же измена. Я не могу бороться против своих товарищей.
   - Ах вот как! Тогда, по-твоему, я тоже изменник?
   - В моих глазах - да. Может, кто и думает иначе, а я лично... Шменкель...
   - Откуда ты меня знаешь?
   - Я вас сразу же узнал. Я видел вашу фотографию на листовке.
   - И ты веришь тому, что в ней написано? Веришь слепо и даже не утруждаешь себя подумать? Тебе неприятен Фельдхубер с его золотым значком нациста, и в то же время ты веришь ему подобным!
   Шменкелю не сиделось на месте. Он встал и заходил около пленного, подыскивая слова, которые должен был сейчас сказать.
   - Ты вот говоришь "измена". А скажи, кому или чему я изменил? Коричневой чуме, которая опутала всю Германию? Стране, которая покрыла себя позором, запятнала кровью тысяч людей? Стране, которую ненавидит весь мир? Помещикам и баронам, выпускающим оружие? Или банкирам? Это - не мое отечество, да и не твое тоже. Ты вот говорил, что защищаешь отечество, на самом же деле ты защищаешь миллионы своего шефа. А для него самого ты как был, так и останешься дерьмом.
   - Оставьте свою агитацию! - Дёррес встал. - У вас свое понятие о чести, у меня - свое. Если мне суждено умереть от рук товарищей, пусть будет так. Всю свою жизнь я... Понимаете вы меня?.. Нет, вы никогда не поймете!
   - Всю свою жизнь ты был орудием в грязных руках, - ответил Шменкель. И ты еще мнишь себя героем. Я хочу, чтоб ты остался в живых и когда-нибудь убедился в том, что глубоко заблуждался. Можешь идти.
   Шменкель молча отвел Дёрреса в землянку. Больше он не сказал ему ни слова. Затем, забрав свой автомат, Шменкель пошел к Васильеву и доложил, что прибыл в его распоряжение. Командир отослал Фрица немного отдохнуть. Шменкель долго не мог заснуть, растревоженный разговором с пленным немцем.
   * * *
   И вот последняя группа партизан покинула лагерь. Было далеко за полночь. Над лагерем несколько раз покружил самолет противника и скрылся вдали.
   А в семь утра гитлеровцы обрушили на территорию партизанского лагеря сильный артиллерийский огонь, но лагерь был уже пуст. Двадцать минут без перерыва рвались снаряды и мины, коверкая землю и деревья.
   Артиллерийская подготовка прекратилась так же внезапно, как и началась. В наступившей тишине Фриц услышал, как в селе прокукарекал петух. Отряд "Смерть фашизму" занял огневую позицию на окраине села Слобода. Сюда снаряды не долетали, а самые близкие из них разрывались на перекрестке дорог, в полутора километрах от села. На дороге, которая вела в село, не было видно ни души. Здесь партизаны решили принять бой с фашистами. Командир сообщил, что немецкая пехота будет наступать при поддержке танков. Партизанам предстоял серьезный экзамен. Об этом сейчас и думал Шменкель.
   Чей-то голос вдруг прокричал:
   - Эй ты, Михаил, заснул там, что ли?
   - Ничего я не заснул, - ответил другой.
   - Тогда чего ж ты нас забыл? Я уже побрился. Тащи мне свежее белье, чтоб я, в случае чего, явился на небо по всей форме, а то бог меня такого чумазого не примет.
   - Не торопись на тот свет. Еще успеешь.
   - А табачок у тебя есть, Михаил?
   - Есть, как не быть. Целый кисет. А чего это тебе вдруг захотелось махорки?..
   На этом разговор оборвался - из лесочка появились черные махины вражеских танков. Они медленно ползли к селу.
   Шменкель насчитал шесть танков. Вслед за ними бежали серые фигурки солдат в касках.
   Фриц плотнее прижался к земле. Танки увеличили скорость.
   И вдруг грохот взрыва потряс окрестность. Сзади и сбоку головного танка вырвалось яркое пламя. Следующий танк свернул с дороги, но не проехал и пяти метров, как тоже взорвался, наскочив на одну из мин, которые партизаны установили ночью. Остальные танки остановились. Гитлеровцы выслали вперед саперов с миноискателями.
   Васильев подал команду, и партизаны открыли огонь. Противник не заставил себя долго ждать: пехота была брошена вперед, танки развернули орудия.
   Первыми очередями Шменкель уложил двух гитлеровцев. Сквозь шум перестрелки Фриц уловил грохот партизанских минометов. Вот загорелся еще один танк и бешено помчался по полю, стараясь сбить пламя. Несмотря на сложность обстановки, Шменкель был внутренне спокоен.
   Недалеко от Фрица пули поднимали фонтанчики земли. Шменкель сменил позицию, отполз немного назад и укрылся за густым кустом. Рядом стояло изуродованное снарядом дерево. Фриц стрелял из трофейного пулемета.
   Пули вновь стали ложиться около Шменкеля - стреляли из пулемета. Заправив пулемет новой лентой, Фриц дал несколько длинных очередей в том направлении, откуда стреляли. Пулемет противника смолк. Шменкель вытер пот со лба и провел языком по высохшим губам.
   "А этот парень с пулеметом мог бы запросто скосить меня, - подумал Шменкель. - Да, трудно сказать, как мы отсюда выберемся. Слева и впереди противник, и к тому же противник, который в пять раз превосходит нас в силах. Позади - чистое поле и только справа - небольшой островок леса. Фашисты, конечно, постараются отрезать нас от этого леса".
   Шменкель несколько выдвинулся из-за куста и установил пулемет так, чтобы удобнее было вести огонь по пехоте противника. Только Фриц открыл огонь, как возле него оказался невесть откуда появившийся Рыбаков.
   - Нужно продержаться еще минут десять, прикрыть отход наших. Патронов у тебя хватит? - выпалил разом Рыбаков.
   Шменкеля мучила жажда, и Рыбаков протянул ему фляжку с водой, однако Фриц отстранил ее, так как в эту минуту невдалеке увидел фигуру в серой форме.
   - Сигнал для отхода - зеленая ракета! - крикнул фрицу Рыбаков и исчез.
   Стих огонь партизанских минометов, но гитлеровская артиллерия не умолкала. Шменкелю дважды пришлось менять позицию, но к нему уже пристрелялись, и он лежал, не поднимая головы.
   Опять взревели фашистские танки. Три машины, свернув с дороги, медленно ползли к лесочку. Пехотинцы выскочили из укрытий и бросились вперед. Некоторые из гитлеровцев подорвались на минах, остальные продолжали бежать.
   Шменкель стрелял и стрелял. Но вот в небо взвилась зеленая ракета. Фриц схватил пулемет и, прячась за кустами, бросился назад. Затекшие от долгого лежания ноги плохо слушались.
   Вдруг Шменкель услышал голос Рыбакова:
   - Иван, Иван! Беги сюда, ко мне!
   Фриц что-то крикнул в ответ, но взрывы мин и стрельба заглушили его голос. Он побежал к спасительной полоске темного леса...
   В небе высоко стояло солнце, а в гуще леса у ручья все дышало прохладой. Припав к ручью, Шменкель долго пил холодную воду. Неподалеку от него сидел Рыбаков и плескал себе воду в лицо. Тут же находились Прохор, Николай и парень из села Курганово. Они втроем обслуживали станковый пулемет "максим". Здесь же были Виктор Спирин и медсестра Надя.
   Оторвавшись от воды, Петр напялил фуражку на мокрую голову.
   - Ну, мы последние. Пошли!
   Как всегда, он и теперь был проводником. Сначала они углубились в лес, чтобы ввести противника в заблуждение, а потом, сделав большой крюк, пошли на север, к селу Холопово. Там они должны были присоединиться к своему отряду.
   Рыбаков шел быстро. Ветки похрустывали под ногами. Была такая жара, что гимнастерки взмокли от пота. Прохор, тащивший карабин с пулеметными лентами, то и дело ворчал:
   - И чего ты так несешься, Петр? Уж нет ли у тебя зазнобы в Холопово?
   - Приказ есть приказ, - отвечал Рыбаков, не замедляя шага. - Сказано как можно скорее выйти на сборный пункт отряда, значит, нужно выполнять!
   Пройдя по лугу, партизаны вошли в небольшой лесок. Вскоре лес кончился, и они вышли к заболоченной равнине. Осмотревшись, решили двигаться к высотке. Теперь вести группу взялся рыжеволосый, который знал здешние места лучше Рыбакова. Парень повел их через болото по узкой тропочке, которую, видимо, знали немногие. Воздух, казалось, замер, на небе ни облачка, а солнце нестерпимо палило. Кругом стояла тишина. Вскоре путь преградила широкая канава. Через нее был переброшен легкий мосток. И вдруг на противоположной стороне партизаны увидели двенадцать немецких жандармов с собаками на поводу. Фашисты шли навстречу партизанам.