Страница:
— Полковник Кейси?
— Да, полковник Кейси, — ответил он, не зная еще, кто его спрашивает.
— Полковник, с вами говорит Эстер Таунсенд из Белого дома. Ваша секретарша сказала, что вы уехали из Пентагона. Прошу вас быть в два часа дня на заседании. Приходите, пожалуйста, через восточный вход. Охранник будет знать вашу фамилию. Воспользуйтесь тем же самым лифтом, что и вчера вечером, но только поднимитесь на третий этаж. Заседание состоится в солярии — он слева, сразу же над кабинетом.
— Да, мэм. Я приду.
— Спасибо, полковник. Президент сказал, что вас не нужно информировать о повестке дня.
Ошеломленный Кейси, не обращая внимания на лужицы набежавшей воды, сбросил фуражку и плащ, расстегнул воротник, распустил галстук и плюхнулся в кресло.
Он внезапно почувствовал облегчение. Выходит, не такими уж беспочвенными оказались его подозрения. Совсем не дурной сон. Наверно, президент не терял времени, проверил и убедился, что Кейси прав. При мысли, что теперь-то уж ему наверняка не избежать серьезных неприятностей, Кейси снова ощутил тревогу.
Но что означает неожиданное предложение Скотта о трехдневном отдыхе? Нет, не предложение, а приказ; приказ убраться на время со службы. Может быть, до генерала каким-то путем дошло, что вчера ночью Кейси проезжал мимо его дома? Возможно, часовой узнал его и записал номер машины. А может, Матт Гендерсон рассказал Бродерику о повышенном интересе Кейси к ОСКОСС и Бродерик поспешил шепнуть Скотту? Не возникли ли какие-нибудь подозрения у Мердока? Но о чем он может подозревать? Уж Мердоку-то он не давал ни малейшего повода для подозрений. Может, предстоит дополнительный обмен шифровками по поводу намеченной на субботу операции и кто-то нашел нужным убрать Кейси?
В старом здании сената, в комнате комиссии по делам вооруженных сил, сенатор Реймонд Кларк занял свое место справа от председателя. По обеим сторонам длинного, покрытого зеленым сукном стола уже сидело человек шесть сенаторов.
На другом конце, в одном из кресел для приглашенных на заседание лиц, расположился генерал Скотт — комиссии предстояло заслушать его сообщение. Рядом с ним сидел начальник штаба военно-морских сил адмирал Лоренс Палмер. Позади, на складных металлических стульях, расположилась целая группа полковников и морских офицеров; они перебирали в толстых портфелях какие-то бумаги. Скотт шептался со своим подобострастным адъютантом полковником Мердоком. Слева на куртке Скотта пестрели шесть рядов орденских ленточек. Генерал держался по обыкновению непринужденно и уверенно.
Кларк взглянул на Скотта с вновь пробудившимся интересом.
«Из всех военных, появлявшихся в Вашингтоне за последние двадцать лет, — подумал он, — этот безусловно производит самое сильное впечатление».
Один из служащих распахнул дверь кабинета председателя комиссии, и в комнату вошел сенатор Фредерик Прентис. Прежде чем усесться в свое обитое черной кожей кресло, он кивнул Скотту и Палмеру, потом медленно, с хозяйским видом, обвел комнату взглядом. Казалось, он зачисляет в личную собственность все, что есть в ней, — и остальных членов комиссии, и колонны из зеленого с прожилками мрамора, и штандарты видов вооруженных сил, украшенные многими лентами — боевыми отличиями частей, и чудесные хрустальные люстры.
Прентис бросил на стол папку с бумагами и стукнул молоточком. Секретарь вывесил на главной двери табличку «Идет заседание» и плотно прикрыл дверь.
— Мы собрались сегодня, — заговорил Прентис, — чтобы выслушать генерала Скотта. Сенат разрешил нам работать в часы его заседаний, поэтому мы можем не делать перерыва в полдень. Заседание продлится до часу дня, то есть займет полтора часа, если не возражают сенаторы.
Прентис посмотрел направо и налево и снова стукнул молотком.
— В таком случае, решено. Генерал Скотт, вам слово. На прошлой неделе вы почти полностью изложили общее положение. Надеюсь, вас не будут без особой необходимости прерывать и мы успеем выслушать сообщение адмирала Палмера о состоянии дел в военно-морских силах. Прошу, генерал.
Скотт откинулся на стуле и так крепко сжал пальцами край стола, что у него напряглись плечи.
— Полагаю, — медленно начал он, — что прошлый раз я исчерпывающе доложил вам о всех видах вооружения, если не считать некоторых типов межконтинентальных баллистических ракет. Комиссии уже известна наша точка зрения: мы считаем, что и в этой области полностью ликвидировали так называемое отставание от русских, которое имело место в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов, а сейчас быстро осваиваем ракету «Олимп» — по силе тяги и точности попадания она превосходит любую ракету русских.
Нет надобности говорить, как встревожен комитет начальников штабов забастовкой на ракетных заводах, поскольку в основном именно на них производятся ракеты «Олимп». Вам известно, что по договору мы обязаны демонтировать только боевые части для ракет. Договор не запрещает создавать нам сами ракеты, и мы обязаны их создавать. Это послужит некоторой гарантией на будущее — слабой, но все же гарантией…
— Скажите, генерал, — перебил Прентис, хотя сам же просил не прерывать Скотта, — как вы расцениваете позицию других правительственных ведомств? Все ли они делают для прекращения этой совершенно незаконной забастовки, возникшей из-за какого-то юридического пустяка?
Среди демократов, членов комиссии, произошло легкое движение. Скотт обвел глазами присутствующих и по-прежнему вежливо и сдержанно ответил:
— Не могу, господин председатель, ответить со всей определенностью, но полагаю, что да. Вчера, насколько мне известно, президент вызывал к себе руководителя АФТ-КПП. О результатах беседы я пока не осведомлен.
— А вы согласны, — спросил Прентис, — что уж кого-кого, а вас-то надо было информировать самым исчерпывающим образом, особенно если учесть вашу ответственность за производство ракет?
— Видите ли, господин председатель, — улыбнулся Скотт, — я, разумеется, рассчитываю получить необходимые сведения, однако…
— Мы только зря теряем время, — вмешался Джорд Пэппес, сенатор-демократ от штата Иллинойс, лояльный сторонник администрации Лимена. — Председателю известно, что в нынешней трудной обстановке Белый дом делает все возможное. Я убежден, что будут приняты все необходимые меры. Не следует забывать, что мы слушаем генерала Скотта, а не арбитра по трудовым спорам.
— Я добиваюсь абсолютной ясности нашей позиции, — заметил Прентис.
— По-моему, у некоторых она уже и без того ясна, — резко бросил Пэппес.
Прентис усмехнулся:
— Прошу вас, генерал, продолжайте. Достопочтенный сенатор от штата Иллинойс в обычной для него манере внес полную ясность в вопрос.
— Господин председатель… — сердито начал было Пэппес, но Прентис ударом молотка по столу прекратил дальнейшие препирательства.
Скотт говорил еще минут пятнадцать — все так же энергично и уверенно — и, заканчивая свое сообщение о ракетах, вкратце подытожил общее состояние обороны страны. Несмотря на немногословность, он сумел нарисовать подробную и яркую картину.
— Разумеется, — закончил он, — как члены комитета начальников штабов, так и все командующие армиями и флотами полагают, что предстоящие шесть недель будут для нас критическими, и потому впредь до вступления договора в силу мы намерены, насколько это возможно, держать наши вооруженные силы в состоянии постоянной боевой готовности.
— Благодарю вас, генерал. — Прентис откашлялся. — Как председатель я ограничусь всего лишь одним вопросом в связи с вашими последними словами. Как вы думаете, увеличилась или уменьшилась опасность для Соединенных Штатов после заключения договора о ядерном разоружении?
Скотт взял лежавший перед ним блокнот и принялся что-то задумчиво в нем чертить. Прошло не меньше полминуты, прежде чем он ответил.
— Господин председатель, — почти добродушно, но тщательно взвешивая каждое слово, заговорил он, — прошу извинить меня за ссылку на свой личный пример, но страна оказала мне великое доверие. — Члены комиссии внимательно слушали Скотта. — Вероятно, я снова повторюсь, если скажу, что вышел из низов, но ведь это и в самом деле так.
До поступления в Вест-Пойнт я как-то и не задумывался, что мне, как и всем остальным гражданам, даровано счастье жить в стране с уникальной системой правления.
Я пришел в училище в тридцать четвертом году. По-моему, члены комиссии согласятся, что в том году наша система правления функционировала далеко не лучшим образом. И все же, будучи в училище, я быстро понял все ее достоинства и все различие между американским и любым другим обществом.
Все, что я видел за годы войны на Дальнем Востоке, а совсем недавно и на Ближнем, лишь укрепило мои убеждения.
Говоря о себе как о гражданине, а не как о председателе комитета начальников штабов, должен сказать, что меня уже много лет тревожит, насколько беспечно относятся иногда американцы к тому, что серьезно угрожает и лично им, и американскому образу жизни. Не сомневаюсь, что при тщательном изучении событий конца тридцатых и сороковых годов, а также пятьдесят пятого, пятьдесят девятого, начала шестьдесят первого и самых последних лет, мы обнаружим все признаки периодически возникающего настроения, которое можно охарактеризовать как благодушие или как стремление выдавать желаемое за действительное.
Прошу извинить, господин председатель, за довольно косвенный ответ. Короче говоря, мне вот что хотелось бы сказать: надеюсь, мы не вступаем в очередной такой период. Повторяю, мы обладаем системой, которую все мы хотим защитить и сохранить. Лично я считаю, что мы приближаемся к критическому моменту — в такой же мере, а возможно, и более критическому, чем любой другой за последние тридцать лет, поскольку правительство решило заключить договор о ядерном разоружении.
Комиссии уже известна позиция членов комитета начальников штабов. Я не вижу смысла снова излагать ее, хочу лишь сказать, что, по мнению комитета, договор слишком расплывчато трактует вопрос об инспектировании нового производства ядерного оружия. Иными словами, мы по-прежнему утверждаем, что, демонтировав первого июля в присутствии инспекторов десять ядерных боеголовок «ЗЕТ-четыре», русские могут в каком-нибудь укромном месте собрать десять новых.
Я глубоко уверен, повторяю, что мы вступаем в крайне опасный период и можем оказаться перед лицом совершенно непредвиденных обстоятельств. Мне дорога наша система, все мы хотим ее сохранить, но некоторые присущие ей особенности делают ее уязвимой. Не сомневаюсь, что никто из нас не хочет видеть, как нашу систему превращают в орудие разрушения всего того, что она нам дает. Таким образом, если мы признаем, что перед нами могут возникнуть новые, неожиданные проблемы, то нужно признать и другое: опасность, угрожающая нашей стране, усилилась.
Скотт умолк, его пальцы выпустили край стола, и руки упали на колени.
Сенатор Реймонд Кларк разгладил лежавшие перед ним бумаги. «Не речь, а прямо-таки духовное завещание, — подумал он. — Интересно только, правильно ли мы поняли вас, генерал?»
Прентис даже не пытался скрыть своего удовлетворения. Он широко и горделиво улыбался.
— Генерал, я полагаю, что выражу общее мнение всех членов комиссии, если скажу: жаль, чрезвычайно жаль, что мы не запротоколировали ваше замечательное заявление. Мне бы хотелось, чтобы его могли услышать все американцы… Ну а теперь, возможно, у членов комиссии есть вопросы. Попрошу как можно короче, нам еще предстоит заслушать доклад адмирала Палмера.
Прентис кивнул Кларку — второму по старшинству после него демократу. «Ну что ж, — подумал Кларк, — это будет не очень-то созвучно твоей декламации, да уж ничего не поделаешь».
— Генерал, — начал он, — я могу только присоединиться к заявлению председателя. Кроме того, я хотел бы задать один маленький вопрос, хотя, возможно, вы уже касались его на пропущенном мною заседании. Что вы намерены предпринять для охраны наших систем связи, телефонных линий дальней связи, телевизионных станций, средств радиовещания и так далее?
Прентис удивленно взглянул на Скотта, но тот был по-прежнему невозмутим.
— Не входя в детальное обсуждение вопроса, сенатор, — сказал он, — я могу, как мне кажется, заверить вас, что мы предусмотрели все необходимые меры. Средства связи всегда были жизненно важны для каждого военного объекта, тем более важны они сегодня. Мы все понимаем и действуем, как требует обстановка.
— Я был бы вам признателен, если бы вы осветили вопрос несколько подробнее, — сказал Кларк.
Скотт улыбнулся, и на его лице появилось чуть ли не извиняющееся выражение.
— Видите ли, сенатор, вы коснулись довольно деликатной темы, и я не уверен, что сейчас время и место…
— Комиссия просто не располагает временем, — вмешался Прентис. — Сегодня мы не можем вдаваться в подробное обсуждение вопросов. Скоро перерыв, сенатор Кларк, а нам нужно еще выслушать адмирала Палмера.
— Я обратил внимание, господин председатель, — спокойно ответил Кларк, — что вы, например, нашли время, чтобы — уже в который раз — поднять вопрос о договоре. Буду очень признателен членам комиссии, если они, хотя бы ненадолго, проявят ко мне снисходительность.
— Большая часть информации, касающейся систем связи, носит совершенно секретный характер, — резко бросил Прентис. — У генерала сегодня нет времени разбираться, что можно сообщить комиссии, а что нельзя.
— Позвольте, позвольте, господин председатель! — холодно возразил Кларк, по-прежнему сутулясь на своем стуле. — На моей памяти нет ни одного случая утечки информации из нашей комиссии. Наоборот, существует давняя традиция, в силу которой у военного ведомства нет никаких секретов от комиссии — так повелось, если я правильно информирован, с сорок пятого года. Еще за несколько месяцев до применения первой атомной бомбы комиссии были тогда сообщены все детали работы над ней.
Пока Кларк говорил, Мердок наклонился к Скотту и что-то ему шепнул. Генерал одобрительно кивнул и сделал знак Прентису.
— Позвольте одно замечание, господин председатель. — Комиссии известно, что несколько недель назад мы провели учение по проверке боевой готовности. Однако комиссия не знает, что, по нашему мнению, учебная тревога прошла не совсем удовлетворительно, и в частности были обнаружены неполадки именно с некоторыми системами связи. Сейчас они устраняются, и я предпочел бы подождать несколько недель — ну, скажем, до окончания каникул конгресса, — а потом подробно доложить комиссии обо всем, включая и те изменения, которые, возможно, будут сделаны.
Прентис расплылся в широкой, довольной улыбке.
— Теперь вы удовлетворены? — спросил он у Кларка.
— Нет, не удовлетворен. По-моему, мы имеем право кое-что услышать уже сейчас. Кроме того, я вовсе не хочу, чтобы создалось впечатление, будто я не считаю возможным доверять кому-либо из членов нашей комиссии секретную информацию.
— Да и я этого не хочу! — запротестовал Скотт. — Откровенно говоря, это очень сложный вопрос, и я согласен, что комиссия имеет право получить полный и подробный доклад. Но сегодня мы просто не подготовлены.
Прентис постучал своим председательским молотком.
— Могу лично заверить уважаемого сенатора, — он подчеркнул слово «уважаемого», — что наши средства связи находятся в безопасности. Ну а теперь, если сенатор не вынудит нас поставить вопрос на голосование, мы продолжим наше заседание. Коль скоро вопросов к генералу Скотту больше нет, заслушаем адмирала Палмера.
Прентис взглянул на других сенаторов, но все промолчали, и он опять постучал молотком.
— Возражений нет. Слово имеет адмирал Палмер.
Доклад адмирала занял полчаса. Когда был объявлен перерыв, Кларк заглянул ненадолго в свой кабинет, а затем вышел на улицу, собираясь где-нибудь перекусить. Над городом низко висели тяжелые тучи. Серая пелена дождя почти скрывала очертания купола Капитолия, хотя до него было рукой подать.
У тротуара стоял лимузин Скотта с четырьмя генеральскими звездами на планке, прикрепленной к бамперу. Скотт придерживал открытую дверцу машины, и Кларк увидел позади него массивную фигуру Прентиса. Они уселись на задние места, и автомобиль помчался по мокрому асфальту.
Как только лимузин Скотта скрылся из виду, вслед за ним скользнул серенький «седан», стоявший поодаль. Когда машина поравнялась с Кларком, он сразу узнал водителя — сенатор видел его сотни раз. Это был Арт Корвин.
«Значит, ты всех нас уже заставил работать, Джорди, — подумал Кларк. — Давно пора, мой мальчик янки. Нам многое предстоит узнать, а времени-то, возможно, в обрез… Боже, как хочется выпить!»
Кларк в нерешительности постоял на тротуаре и уже хотел было вернуться в свой кабинет, но потом решительно сунул руки в карманы плаща и, сойдя с тротуара, направился в облюбованный ранее ресторан. Заведение находилось всего на расстоянии квартала, готовили в нем хорошо, и принадлежало оно методистской церкви.
— Да, полковник Кейси, — ответил он, не зная еще, кто его спрашивает.
— Полковник, с вами говорит Эстер Таунсенд из Белого дома. Ваша секретарша сказала, что вы уехали из Пентагона. Прошу вас быть в два часа дня на заседании. Приходите, пожалуйста, через восточный вход. Охранник будет знать вашу фамилию. Воспользуйтесь тем же самым лифтом, что и вчера вечером, но только поднимитесь на третий этаж. Заседание состоится в солярии — он слева, сразу же над кабинетом.
— Да, мэм. Я приду.
— Спасибо, полковник. Президент сказал, что вас не нужно информировать о повестке дня.
Ошеломленный Кейси, не обращая внимания на лужицы набежавшей воды, сбросил фуражку и плащ, расстегнул воротник, распустил галстук и плюхнулся в кресло.
Он внезапно почувствовал облегчение. Выходит, не такими уж беспочвенными оказались его подозрения. Совсем не дурной сон. Наверно, президент не терял времени, проверил и убедился, что Кейси прав. При мысли, что теперь-то уж ему наверняка не избежать серьезных неприятностей, Кейси снова ощутил тревогу.
Но что означает неожиданное предложение Скотта о трехдневном отдыхе? Нет, не предложение, а приказ; приказ убраться на время со службы. Может быть, до генерала каким-то путем дошло, что вчера ночью Кейси проезжал мимо его дома? Возможно, часовой узнал его и записал номер машины. А может, Матт Гендерсон рассказал Бродерику о повышенном интересе Кейси к ОСКОСС и Бродерик поспешил шепнуть Скотту? Не возникли ли какие-нибудь подозрения у Мердока? Но о чем он может подозревать? Уж Мердоку-то он не давал ни малейшего повода для подозрений. Может, предстоит дополнительный обмен шифровками по поводу намеченной на субботу операции и кто-то нашел нужным убрать Кейси?
В старом здании сената, в комнате комиссии по делам вооруженных сил, сенатор Реймонд Кларк занял свое место справа от председателя. По обеим сторонам длинного, покрытого зеленым сукном стола уже сидело человек шесть сенаторов.
На другом конце, в одном из кресел для приглашенных на заседание лиц, расположился генерал Скотт — комиссии предстояло заслушать его сообщение. Рядом с ним сидел начальник штаба военно-морских сил адмирал Лоренс Палмер. Позади, на складных металлических стульях, расположилась целая группа полковников и морских офицеров; они перебирали в толстых портфелях какие-то бумаги. Скотт шептался со своим подобострастным адъютантом полковником Мердоком. Слева на куртке Скотта пестрели шесть рядов орденских ленточек. Генерал держался по обыкновению непринужденно и уверенно.
Кларк взглянул на Скотта с вновь пробудившимся интересом.
«Из всех военных, появлявшихся в Вашингтоне за последние двадцать лет, — подумал он, — этот безусловно производит самое сильное впечатление».
Один из служащих распахнул дверь кабинета председателя комиссии, и в комнату вошел сенатор Фредерик Прентис. Прежде чем усесться в свое обитое черной кожей кресло, он кивнул Скотту и Палмеру, потом медленно, с хозяйским видом, обвел комнату взглядом. Казалось, он зачисляет в личную собственность все, что есть в ней, — и остальных членов комиссии, и колонны из зеленого с прожилками мрамора, и штандарты видов вооруженных сил, украшенные многими лентами — боевыми отличиями частей, и чудесные хрустальные люстры.
Прентис бросил на стол папку с бумагами и стукнул молоточком. Секретарь вывесил на главной двери табличку «Идет заседание» и плотно прикрыл дверь.
— Мы собрались сегодня, — заговорил Прентис, — чтобы выслушать генерала Скотта. Сенат разрешил нам работать в часы его заседаний, поэтому мы можем не делать перерыва в полдень. Заседание продлится до часу дня, то есть займет полтора часа, если не возражают сенаторы.
Прентис посмотрел направо и налево и снова стукнул молотком.
— В таком случае, решено. Генерал Скотт, вам слово. На прошлой неделе вы почти полностью изложили общее положение. Надеюсь, вас не будут без особой необходимости прерывать и мы успеем выслушать сообщение адмирала Палмера о состоянии дел в военно-морских силах. Прошу, генерал.
Скотт откинулся на стуле и так крепко сжал пальцами край стола, что у него напряглись плечи.
— Полагаю, — медленно начал он, — что прошлый раз я исчерпывающе доложил вам о всех видах вооружения, если не считать некоторых типов межконтинентальных баллистических ракет. Комиссии уже известна наша точка зрения: мы считаем, что и в этой области полностью ликвидировали так называемое отставание от русских, которое имело место в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов, а сейчас быстро осваиваем ракету «Олимп» — по силе тяги и точности попадания она превосходит любую ракету русских.
Нет надобности говорить, как встревожен комитет начальников штабов забастовкой на ракетных заводах, поскольку в основном именно на них производятся ракеты «Олимп». Вам известно, что по договору мы обязаны демонтировать только боевые части для ракет. Договор не запрещает создавать нам сами ракеты, и мы обязаны их создавать. Это послужит некоторой гарантией на будущее — слабой, но все же гарантией…
— Скажите, генерал, — перебил Прентис, хотя сам же просил не прерывать Скотта, — как вы расцениваете позицию других правительственных ведомств? Все ли они делают для прекращения этой совершенно незаконной забастовки, возникшей из-за какого-то юридического пустяка?
Среди демократов, членов комиссии, произошло легкое движение. Скотт обвел глазами присутствующих и по-прежнему вежливо и сдержанно ответил:
— Не могу, господин председатель, ответить со всей определенностью, но полагаю, что да. Вчера, насколько мне известно, президент вызывал к себе руководителя АФТ-КПП. О результатах беседы я пока не осведомлен.
— А вы согласны, — спросил Прентис, — что уж кого-кого, а вас-то надо было информировать самым исчерпывающим образом, особенно если учесть вашу ответственность за производство ракет?
— Видите ли, господин председатель, — улыбнулся Скотт, — я, разумеется, рассчитываю получить необходимые сведения, однако…
— Мы только зря теряем время, — вмешался Джорд Пэппес, сенатор-демократ от штата Иллинойс, лояльный сторонник администрации Лимена. — Председателю известно, что в нынешней трудной обстановке Белый дом делает все возможное. Я убежден, что будут приняты все необходимые меры. Не следует забывать, что мы слушаем генерала Скотта, а не арбитра по трудовым спорам.
— Я добиваюсь абсолютной ясности нашей позиции, — заметил Прентис.
— По-моему, у некоторых она уже и без того ясна, — резко бросил Пэппес.
Прентис усмехнулся:
— Прошу вас, генерал, продолжайте. Достопочтенный сенатор от штата Иллинойс в обычной для него манере внес полную ясность в вопрос.
— Господин председатель… — сердито начал было Пэппес, но Прентис ударом молотка по столу прекратил дальнейшие препирательства.
Скотт говорил еще минут пятнадцать — все так же энергично и уверенно — и, заканчивая свое сообщение о ракетах, вкратце подытожил общее состояние обороны страны. Несмотря на немногословность, он сумел нарисовать подробную и яркую картину.
— Разумеется, — закончил он, — как члены комитета начальников штабов, так и все командующие армиями и флотами полагают, что предстоящие шесть недель будут для нас критическими, и потому впредь до вступления договора в силу мы намерены, насколько это возможно, держать наши вооруженные силы в состоянии постоянной боевой готовности.
— Благодарю вас, генерал. — Прентис откашлялся. — Как председатель я ограничусь всего лишь одним вопросом в связи с вашими последними словами. Как вы думаете, увеличилась или уменьшилась опасность для Соединенных Штатов после заключения договора о ядерном разоружении?
Скотт взял лежавший перед ним блокнот и принялся что-то задумчиво в нем чертить. Прошло не меньше полминуты, прежде чем он ответил.
— Господин председатель, — почти добродушно, но тщательно взвешивая каждое слово, заговорил он, — прошу извинить меня за ссылку на свой личный пример, но страна оказала мне великое доверие. — Члены комиссии внимательно слушали Скотта. — Вероятно, я снова повторюсь, если скажу, что вышел из низов, но ведь это и в самом деле так.
До поступления в Вест-Пойнт я как-то и не задумывался, что мне, как и всем остальным гражданам, даровано счастье жить в стране с уникальной системой правления.
Я пришел в училище в тридцать четвертом году. По-моему, члены комиссии согласятся, что в том году наша система правления функционировала далеко не лучшим образом. И все же, будучи в училище, я быстро понял все ее достоинства и все различие между американским и любым другим обществом.
Все, что я видел за годы войны на Дальнем Востоке, а совсем недавно и на Ближнем, лишь укрепило мои убеждения.
Говоря о себе как о гражданине, а не как о председателе комитета начальников штабов, должен сказать, что меня уже много лет тревожит, насколько беспечно относятся иногда американцы к тому, что серьезно угрожает и лично им, и американскому образу жизни. Не сомневаюсь, что при тщательном изучении событий конца тридцатых и сороковых годов, а также пятьдесят пятого, пятьдесят девятого, начала шестьдесят первого и самых последних лет, мы обнаружим все признаки периодически возникающего настроения, которое можно охарактеризовать как благодушие или как стремление выдавать желаемое за действительное.
Прошу извинить, господин председатель, за довольно косвенный ответ. Короче говоря, мне вот что хотелось бы сказать: надеюсь, мы не вступаем в очередной такой период. Повторяю, мы обладаем системой, которую все мы хотим защитить и сохранить. Лично я считаю, что мы приближаемся к критическому моменту — в такой же мере, а возможно, и более критическому, чем любой другой за последние тридцать лет, поскольку правительство решило заключить договор о ядерном разоружении.
Комиссии уже известна позиция членов комитета начальников штабов. Я не вижу смысла снова излагать ее, хочу лишь сказать, что, по мнению комитета, договор слишком расплывчато трактует вопрос об инспектировании нового производства ядерного оружия. Иными словами, мы по-прежнему утверждаем, что, демонтировав первого июля в присутствии инспекторов десять ядерных боеголовок «ЗЕТ-четыре», русские могут в каком-нибудь укромном месте собрать десять новых.
Я глубоко уверен, повторяю, что мы вступаем в крайне опасный период и можем оказаться перед лицом совершенно непредвиденных обстоятельств. Мне дорога наша система, все мы хотим ее сохранить, но некоторые присущие ей особенности делают ее уязвимой. Не сомневаюсь, что никто из нас не хочет видеть, как нашу систему превращают в орудие разрушения всего того, что она нам дает. Таким образом, если мы признаем, что перед нами могут возникнуть новые, неожиданные проблемы, то нужно признать и другое: опасность, угрожающая нашей стране, усилилась.
Скотт умолк, его пальцы выпустили край стола, и руки упали на колени.
Сенатор Реймонд Кларк разгладил лежавшие перед ним бумаги. «Не речь, а прямо-таки духовное завещание, — подумал он. — Интересно только, правильно ли мы поняли вас, генерал?»
Прентис даже не пытался скрыть своего удовлетворения. Он широко и горделиво улыбался.
— Генерал, я полагаю, что выражу общее мнение всех членов комиссии, если скажу: жаль, чрезвычайно жаль, что мы не запротоколировали ваше замечательное заявление. Мне бы хотелось, чтобы его могли услышать все американцы… Ну а теперь, возможно, у членов комиссии есть вопросы. Попрошу как можно короче, нам еще предстоит заслушать доклад адмирала Палмера.
Прентис кивнул Кларку — второму по старшинству после него демократу. «Ну что ж, — подумал Кларк, — это будет не очень-то созвучно твоей декламации, да уж ничего не поделаешь».
— Генерал, — начал он, — я могу только присоединиться к заявлению председателя. Кроме того, я хотел бы задать один маленький вопрос, хотя, возможно, вы уже касались его на пропущенном мною заседании. Что вы намерены предпринять для охраны наших систем связи, телефонных линий дальней связи, телевизионных станций, средств радиовещания и так далее?
Прентис удивленно взглянул на Скотта, но тот был по-прежнему невозмутим.
— Не входя в детальное обсуждение вопроса, сенатор, — сказал он, — я могу, как мне кажется, заверить вас, что мы предусмотрели все необходимые меры. Средства связи всегда были жизненно важны для каждого военного объекта, тем более важны они сегодня. Мы все понимаем и действуем, как требует обстановка.
— Я был бы вам признателен, если бы вы осветили вопрос несколько подробнее, — сказал Кларк.
Скотт улыбнулся, и на его лице появилось чуть ли не извиняющееся выражение.
— Видите ли, сенатор, вы коснулись довольно деликатной темы, и я не уверен, что сейчас время и место…
— Комиссия просто не располагает временем, — вмешался Прентис. — Сегодня мы не можем вдаваться в подробное обсуждение вопросов. Скоро перерыв, сенатор Кларк, а нам нужно еще выслушать адмирала Палмера.
— Я обратил внимание, господин председатель, — спокойно ответил Кларк, — что вы, например, нашли время, чтобы — уже в который раз — поднять вопрос о договоре. Буду очень признателен членам комиссии, если они, хотя бы ненадолго, проявят ко мне снисходительность.
— Большая часть информации, касающейся систем связи, носит совершенно секретный характер, — резко бросил Прентис. — У генерала сегодня нет времени разбираться, что можно сообщить комиссии, а что нельзя.
— Позвольте, позвольте, господин председатель! — холодно возразил Кларк, по-прежнему сутулясь на своем стуле. — На моей памяти нет ни одного случая утечки информации из нашей комиссии. Наоборот, существует давняя традиция, в силу которой у военного ведомства нет никаких секретов от комиссии — так повелось, если я правильно информирован, с сорок пятого года. Еще за несколько месяцев до применения первой атомной бомбы комиссии были тогда сообщены все детали работы над ней.
Пока Кларк говорил, Мердок наклонился к Скотту и что-то ему шепнул. Генерал одобрительно кивнул и сделал знак Прентису.
— Позвольте одно замечание, господин председатель. — Комиссии известно, что несколько недель назад мы провели учение по проверке боевой готовности. Однако комиссия не знает, что, по нашему мнению, учебная тревога прошла не совсем удовлетворительно, и в частности были обнаружены неполадки именно с некоторыми системами связи. Сейчас они устраняются, и я предпочел бы подождать несколько недель — ну, скажем, до окончания каникул конгресса, — а потом подробно доложить комиссии обо всем, включая и те изменения, которые, возможно, будут сделаны.
Прентис расплылся в широкой, довольной улыбке.
— Теперь вы удовлетворены? — спросил он у Кларка.
— Нет, не удовлетворен. По-моему, мы имеем право кое-что услышать уже сейчас. Кроме того, я вовсе не хочу, чтобы создалось впечатление, будто я не считаю возможным доверять кому-либо из членов нашей комиссии секретную информацию.
— Да и я этого не хочу! — запротестовал Скотт. — Откровенно говоря, это очень сложный вопрос, и я согласен, что комиссия имеет право получить полный и подробный доклад. Но сегодня мы просто не подготовлены.
Прентис постучал своим председательским молотком.
— Могу лично заверить уважаемого сенатора, — он подчеркнул слово «уважаемого», — что наши средства связи находятся в безопасности. Ну а теперь, если сенатор не вынудит нас поставить вопрос на голосование, мы продолжим наше заседание. Коль скоро вопросов к генералу Скотту больше нет, заслушаем адмирала Палмера.
Прентис взглянул на других сенаторов, но все промолчали, и он опять постучал молотком.
— Возражений нет. Слово имеет адмирал Палмер.
Доклад адмирала занял полчаса. Когда был объявлен перерыв, Кларк заглянул ненадолго в свой кабинет, а затем вышел на улицу, собираясь где-нибудь перекусить. Над городом низко висели тяжелые тучи. Серая пелена дождя почти скрывала очертания купола Капитолия, хотя до него было рукой подать.
У тротуара стоял лимузин Скотта с четырьмя генеральскими звездами на планке, прикрепленной к бамперу. Скотт придерживал открытую дверцу машины, и Кларк увидел позади него массивную фигуру Прентиса. Они уселись на задние места, и автомобиль помчался по мокрому асфальту.
Как только лимузин Скотта скрылся из виду, вслед за ним скользнул серенький «седан», стоявший поодаль. Когда машина поравнялась с Кларком, он сразу узнал водителя — сенатор видел его сотни раз. Это был Арт Корвин.
«Значит, ты всех нас уже заставил работать, Джорди, — подумал Кларк. — Давно пора, мой мальчик янки. Нам многое предстоит узнать, а времени-то, возможно, в обрез… Боже, как хочется выпить!»
Кларк в нерешительности постоял на тротуаре и уже хотел было вернуться в свой кабинет, но потом решительно сунул руки в карманы плаща и, сойдя с тротуара, направился в облюбованный ранее ресторан. Заведение находилось всего на расстоянии квартала, готовили в нем хорошо, и принадлежало оно методистской церкви.
Вторник, после полудня
Минут за двадцать до совещания, когда президент Лимен находился в кабинете, Эстер Таунсенд принесла ему большой серый конверт.
— Хоть вы и не просили, губернатор, — заметила она, — однако Арт Корвин считает, что перед заседанием это может вам понадобиться. Не спрашивайте меня, как ему удалось это раздобыть.
Лимен разрезал конверт и достал тонкую папку в твердой обложке; сбоку был наклеен ярлык с надписью чернилами: «Кейси, Мартин Джером». Это было личное дело полковника Кейси; Лимен внезапно подумал, что хоть он и верховный главнокомандующий всех вооруженных сил, однако до сих пор не видел ни одного офицерского личного дела. Президент перелистал страницы, внимательно прочитал биографию, ознакомился с аттестациями, результатами медицинских осмотров и благодарностями. «Хороший офицер, — подумал он, — и храбрый человек». Несколько бумаг в конце дела привлекли его внимание, и он тщательно прочитал их.
Потом Лимен поднялся на третий этаж, пересек холл и по небольшой лестнице поднялся в солярий. Кристофер Тодд уже пришел и теперь сидел в одном из массивных кожаных кресел. Джордан Лимен не часто бывал в этом помещении, но оно нравилось ему. Пристройку сделали по указанию Гарри Трумэна во время капитального ремонта Белого дома в 1951 году. Помещение с низким потолком, все из зеркального стекла и стали, с пластмассовым паркетом, отличалось отсутствием всякой отделки и совершенно не походило на все другие комнаты президентского особняка. Эйзенхауэр использовал его для игры в бридж. Кеннеди убрали отсюда плетеную мебель, сделали нечто вроде алькова с двумя низкими умывальниками и устроили детскую для Каролины и Джона-младшего. Фрейзиеры использовали помещение в качестве детской для своих внуков, а Дорис Лимен превратила комнату в укромный уголок для своего супруга. Лимен оставил здесь только одно напоминание о том времени, когда тут играла Каролина: синюю пластмассовую утку, лукаво присевшую, на подоконнике.
С утра на улице шумел настоящий ливень, днем он перешел в моросящий дождь, а теперь все покрылось густым туманом, оседавшим капельками влаги на стеклах пятистворчатого окна; это делало комнату похожей на мостик корабля в туманном море.
— В такой день, как сегодня, никак не скажешь, что это самый жизнерадостный уголок во всем доме, — проворчал Тодд. — Такое чувство, как будто собрался крейсировать в Саунде во время сплошного тумана.
— Понимаю, — ответил Лимен, — но здесь нет телефона и только одна дверь. Возможно, не очень-то безопасное место для дел вроде наших, но тут я чувствую себя спокойнее.
Тодд показал на маленький бар в алькове. Там в готовности стояло бутылок шесть и ведерко со льдом.
— Вы не находите предосудительным соблазнять сенатора Кларка? — поинтересовался он.
— Послушайте, Крис, я знаю, что после смерти Марты в течение последних нескольких лет Рей частенько прикладывается к бутылке. Но в критические моменты он не только надежнее, но и сообразительнее многих из нас. Я убедился в этом в Корее.
— Да, но после Кореи он потерял жену, — возразил Тодд. — Этот бар, по-моему, самый настоящий соблазн.
— Ничего. Все будет в порядке, — тоном, не допускающим возражений, ответил президент.
В течение нескольких следующих минут по одному подошли Джирард, Кларк и Корвин, а Кейси переступил порог с точностью военного: в два часа ровно. Лимен представил его Тодду — они никогда раньше не встречались. Кейси почувствовал себя несколько неловко, когда министр финансов оценивающе оглядел его от бобрика до башмаков, точно так же, как осматривал бы от шпангоутов до оснастки новую яхту.
После того как все расселись, президент надел очки и вынул из конверта с личным делом Кейси две страницы.
— Вот заключение о последнем медицинском осмотре полковника Кейси, — объявил он. — Осмотр проходил в военном госпитале, накануне производства Кейси в полковники. Я не стану зачитывать все заключение, но, по-моему, вас заинтересует мнение врача-психиатра. Вот оно; «Полковник Кейси абсолютно здоров. Он не страдает ни нервной возбудимостью, ни какой-нибудь манией, ни другим видом психического расстройства, обычного для людей его возраста. Лишь очень немногие из проходивших осмотр в нашем отделении обладали такой здоровой психикой».
Лимен, Кларк и Корвин, посмеиваясь, посмотрели на слегка покрасневшего Кейси.
— А знаете, — произнес тот, — сегодня утром, пока мне не позвонила мисс Таунсенд, я думал, что схожу с ума. Это были самые длинные четыре часа в моей жизни.
— Будьте довольны, полковник, что вас считают совершенно нормальным человеком, — заметил Тодд. — Здесь, в Вашингтоне, мало о ком можно сказать такое с полной уверенностью.
— Я предпринял этот довольно необычный шаг, — заговорил Лимен, — чтобы раз и навсегда устранить все сомнения. Джигс может ошибаться в своем анализе последних событий — нам предстоит сделать окончательный вывод, — но он действовал в здравом уме. Ну а теперь, по-моему, правильнее всего будет передать слово Крису Тодду. Он, так сказать, государственный обвинитель и пусть командует парадом хотя бы на время нашего совещания.
Министр финансов достал из нагрудного кармана очки в черной оправе, а из портфеля — длинный желтый блокнот, каким обычно пользуются юристы.
— Нам всем известно сообщение полковника Кейси, — начал он, — но, насколько я понимаю, ему неизвестны отдельные детали, о которых говорил президент.
Обращаясь к Кейси, Тодд рассказал ему о телефонном разговоре генерала Рутковского с президентом несколько месяцев назад; о том, что, по словам вице-президента Джианелли, мысль провести конец недели в деревушке предков в Италии ему подсказал Прентис; об имеющихся в досье ФБР сведениях, доказывающих связи Гарольда Макферсона с «ультра», а также о том, с какой настойчивостью Скотт требовал, чтобы Лимен, вопреки обыкновению, вылетел из Кэмп-Дэвида в Маунт-Тандер без журналистов.
— Если бы вы, Джигс, знали обо всем этом вчера вечером, — пошутил Кларк, — вы бы, пожалуй, явились сюда со всей морской пехотой.
— Морская пехота, Рей, — холодно поправил Тодд, — на стороне генерала Скотта. Или сие вам не известно?
Кейси взглянул на Лимена. Президент понял, что он порывается что-то сказать, и кивнул.
— Вы об этом не знаете, господин министр, — сказал Кейси, — но сегодня утром генерал Скотт убедил меня, или, точнее, приказал мне отправиться в трехдневный отпуск. Еще до полудня я оказался дома.
— Он указал причину? — поинтересовался Тодд.
— Нет, сэр, не совсем. Он просто сказал, что у меня усталый вид и что мне следует немного отдохнуть. Пожалуй, он мог что-нибудь разузнать от полковника Мердока или от одного из часовых в Форт-Майере.
— Гм-м… — Тодд что-то записал в своем блокноте, но было незаметно, чтобы сообщение Кейси произвело на него особое впечатление.
— Есть еще что-нибудь новое, имеющее касательство к сложившейся обстановке? — спросил он.
Наступило неловкое молчание. «А странную мы представляем компанию, — подумал Кейси. — Каждый, кроме меня, наверное, привязан к президенту, и никто — к кому-либо другому. Я-то ведь никого из них не знаю, за исключением Поля. Интересно, по какому принципу президент подбирал этих людей?» Пока Кейси ломал себе голову, пытаясь понять, почему здесь нет видных деятелей конгресса и кабинета, заговорил Кларк.
Сенатор сообщил, как он пытался расспросить Скотта о системах связи и как тот уклонился от ответа под тем предлогом, что во время прошлой тревоги выявлены какие-то недостатки и что сейчас как раз проводится соответствующая работа по их устранению.
— Это верно, Джигс? — спросил Лимен.
— Нет, сэр, — твердо ответил Кейси, — неверно. В прошлый раз, во время «Всеобщей красной», по существу, только связь и работала безотказно. Превосходно действовало, хотя до этого никогда не проверялось, даже приспособление, позволяющее главному командованию установить полный контроль над всеми системами радио— и телевизионной сети.
— Еще очко не в пользу генерала Скотта, — отозвался Джирард. — А я-то всегда считал его настоящим пай-мальчиком.
— И сегодня утром он замечательно сыграл эту роль, — сообщил Кларк. — Не часто можно слышать заявления, с каким он выступил на комиссии.
— Хоть вы и не просили, губернатор, — заметила она, — однако Арт Корвин считает, что перед заседанием это может вам понадобиться. Не спрашивайте меня, как ему удалось это раздобыть.
Лимен разрезал конверт и достал тонкую папку в твердой обложке; сбоку был наклеен ярлык с надписью чернилами: «Кейси, Мартин Джером». Это было личное дело полковника Кейси; Лимен внезапно подумал, что хоть он и верховный главнокомандующий всех вооруженных сил, однако до сих пор не видел ни одного офицерского личного дела. Президент перелистал страницы, внимательно прочитал биографию, ознакомился с аттестациями, результатами медицинских осмотров и благодарностями. «Хороший офицер, — подумал он, — и храбрый человек». Несколько бумаг в конце дела привлекли его внимание, и он тщательно прочитал их.
Потом Лимен поднялся на третий этаж, пересек холл и по небольшой лестнице поднялся в солярий. Кристофер Тодд уже пришел и теперь сидел в одном из массивных кожаных кресел. Джордан Лимен не часто бывал в этом помещении, но оно нравилось ему. Пристройку сделали по указанию Гарри Трумэна во время капитального ремонта Белого дома в 1951 году. Помещение с низким потолком, все из зеркального стекла и стали, с пластмассовым паркетом, отличалось отсутствием всякой отделки и совершенно не походило на все другие комнаты президентского особняка. Эйзенхауэр использовал его для игры в бридж. Кеннеди убрали отсюда плетеную мебель, сделали нечто вроде алькова с двумя низкими умывальниками и устроили детскую для Каролины и Джона-младшего. Фрейзиеры использовали помещение в качестве детской для своих внуков, а Дорис Лимен превратила комнату в укромный уголок для своего супруга. Лимен оставил здесь только одно напоминание о том времени, когда тут играла Каролина: синюю пластмассовую утку, лукаво присевшую, на подоконнике.
С утра на улице шумел настоящий ливень, днем он перешел в моросящий дождь, а теперь все покрылось густым туманом, оседавшим капельками влаги на стеклах пятистворчатого окна; это делало комнату похожей на мостик корабля в туманном море.
— В такой день, как сегодня, никак не скажешь, что это самый жизнерадостный уголок во всем доме, — проворчал Тодд. — Такое чувство, как будто собрался крейсировать в Саунде во время сплошного тумана.
— Понимаю, — ответил Лимен, — но здесь нет телефона и только одна дверь. Возможно, не очень-то безопасное место для дел вроде наших, но тут я чувствую себя спокойнее.
Тодд показал на маленький бар в алькове. Там в готовности стояло бутылок шесть и ведерко со льдом.
— Вы не находите предосудительным соблазнять сенатора Кларка? — поинтересовался он.
— Послушайте, Крис, я знаю, что после смерти Марты в течение последних нескольких лет Рей частенько прикладывается к бутылке. Но в критические моменты он не только надежнее, но и сообразительнее многих из нас. Я убедился в этом в Корее.
— Да, но после Кореи он потерял жену, — возразил Тодд. — Этот бар, по-моему, самый настоящий соблазн.
— Ничего. Все будет в порядке, — тоном, не допускающим возражений, ответил президент.
В течение нескольких следующих минут по одному подошли Джирард, Кларк и Корвин, а Кейси переступил порог с точностью военного: в два часа ровно. Лимен представил его Тодду — они никогда раньше не встречались. Кейси почувствовал себя несколько неловко, когда министр финансов оценивающе оглядел его от бобрика до башмаков, точно так же, как осматривал бы от шпангоутов до оснастки новую яхту.
После того как все расселись, президент надел очки и вынул из конверта с личным делом Кейси две страницы.
— Вот заключение о последнем медицинском осмотре полковника Кейси, — объявил он. — Осмотр проходил в военном госпитале, накануне производства Кейси в полковники. Я не стану зачитывать все заключение, но, по-моему, вас заинтересует мнение врача-психиатра. Вот оно; «Полковник Кейси абсолютно здоров. Он не страдает ни нервной возбудимостью, ни какой-нибудь манией, ни другим видом психического расстройства, обычного для людей его возраста. Лишь очень немногие из проходивших осмотр в нашем отделении обладали такой здоровой психикой».
Лимен, Кларк и Корвин, посмеиваясь, посмотрели на слегка покрасневшего Кейси.
— А знаете, — произнес тот, — сегодня утром, пока мне не позвонила мисс Таунсенд, я думал, что схожу с ума. Это были самые длинные четыре часа в моей жизни.
— Будьте довольны, полковник, что вас считают совершенно нормальным человеком, — заметил Тодд. — Здесь, в Вашингтоне, мало о ком можно сказать такое с полной уверенностью.
— Я предпринял этот довольно необычный шаг, — заговорил Лимен, — чтобы раз и навсегда устранить все сомнения. Джигс может ошибаться в своем анализе последних событий — нам предстоит сделать окончательный вывод, — но он действовал в здравом уме. Ну а теперь, по-моему, правильнее всего будет передать слово Крису Тодду. Он, так сказать, государственный обвинитель и пусть командует парадом хотя бы на время нашего совещания.
Министр финансов достал из нагрудного кармана очки в черной оправе, а из портфеля — длинный желтый блокнот, каким обычно пользуются юристы.
— Нам всем известно сообщение полковника Кейси, — начал он, — но, насколько я понимаю, ему неизвестны отдельные детали, о которых говорил президент.
Обращаясь к Кейси, Тодд рассказал ему о телефонном разговоре генерала Рутковского с президентом несколько месяцев назад; о том, что, по словам вице-президента Джианелли, мысль провести конец недели в деревушке предков в Италии ему подсказал Прентис; об имеющихся в досье ФБР сведениях, доказывающих связи Гарольда Макферсона с «ультра», а также о том, с какой настойчивостью Скотт требовал, чтобы Лимен, вопреки обыкновению, вылетел из Кэмп-Дэвида в Маунт-Тандер без журналистов.
— Если бы вы, Джигс, знали обо всем этом вчера вечером, — пошутил Кларк, — вы бы, пожалуй, явились сюда со всей морской пехотой.
— Морская пехота, Рей, — холодно поправил Тодд, — на стороне генерала Скотта. Или сие вам не известно?
Кейси взглянул на Лимена. Президент понял, что он порывается что-то сказать, и кивнул.
— Вы об этом не знаете, господин министр, — сказал Кейси, — но сегодня утром генерал Скотт убедил меня, или, точнее, приказал мне отправиться в трехдневный отпуск. Еще до полудня я оказался дома.
— Он указал причину? — поинтересовался Тодд.
— Нет, сэр, не совсем. Он просто сказал, что у меня усталый вид и что мне следует немного отдохнуть. Пожалуй, он мог что-нибудь разузнать от полковника Мердока или от одного из часовых в Форт-Майере.
— Гм-м… — Тодд что-то записал в своем блокноте, но было незаметно, чтобы сообщение Кейси произвело на него особое впечатление.
— Есть еще что-нибудь новое, имеющее касательство к сложившейся обстановке? — спросил он.
Наступило неловкое молчание. «А странную мы представляем компанию, — подумал Кейси. — Каждый, кроме меня, наверное, привязан к президенту, и никто — к кому-либо другому. Я-то ведь никого из них не знаю, за исключением Поля. Интересно, по какому принципу президент подбирал этих людей?» Пока Кейси ломал себе голову, пытаясь понять, почему здесь нет видных деятелей конгресса и кабинета, заговорил Кларк.
Сенатор сообщил, как он пытался расспросить Скотта о системах связи и как тот уклонился от ответа под тем предлогом, что во время прошлой тревоги выявлены какие-то недостатки и что сейчас как раз проводится соответствующая работа по их устранению.
— Это верно, Джигс? — спросил Лимен.
— Нет, сэр, — твердо ответил Кейси, — неверно. В прошлый раз, во время «Всеобщей красной», по существу, только связь и работала безотказно. Превосходно действовало, хотя до этого никогда не проверялось, даже приспособление, позволяющее главному командованию установить полный контроль над всеми системами радио— и телевизионной сети.
— Еще очко не в пользу генерала Скотта, — отозвался Джирард. — А я-то всегда считал его настоящим пай-мальчиком.
— И сегодня утром он замечательно сыграл эту роль, — сообщил Кларк. — Не часто можно слышать заявления, с каким он выступил на комиссии.