Николаев Андрей. Русский экзорцист (Отчитывающий)

   Рец кинул ему купюру. Мальчишка метнулся, ловко подхватывая ее на лету.
   - Ну, смотри, если обманул, - сделав зверское лицо, пригрозил Рец, потрох вырву!
   Мальчишки бросились в толпу.
   Нырнув под мост, Рец выехал на Беговую улицу и пересек ее через сплошную разделительную линию, не обращая внимания на возмущенные сигналы водителей. Трамваи с темными салонами стояли на кругу. Вместо трамваев из-за последствий урагана сегодня на линии ходили автобусы. Рец свернул направо и покатил вдоль домов, приглядываясь к рекламным щитам. Вывеска компьютерного клуба примостилась на мачте освещения, и он чуть не пропустил ее.
   Заплатив сорок рублей за час пользования интернетом, он открыл дверь в зал. В уши ударил крик и визг. Три десятка пацанов от десяти лет и старше рубились в "Doom II".
   - ...дурак, надо было пулемет брать!
   - ...патроны кончились...
   - ...я за колонной спрятался, а он, сволочь, из гранатомета...
   - ...урод! Зачем в зеленую дверь полез?
   - Сам урод! Там жизни не меряно и броня!
   Подошел парень лет восемнадцати.
   - Вам интернет? - спросил он.
   - Хотелось бы. Здесь что, всегда так?
   - Каникулы, - парень пожал плечами, - хотя и во время учебного года народу не меньше. Здесь, знаете ли, интереснее, чем в школе.
   - Не сомневаюсь, - кивнул Рец.
   - Давайте я вам включу двадцатую машину. Вон, в уголке.
   Парень проводил Реца в дальний угол. Слева оказался десятилетний шкет в очках со сломанной и перевязанной изоляционной лентой дужкой. Справа сидел опрятный толстячок, горстями пихавший в рот поп-корн. Пацаны покосились на соседа.
   - Давай на другой уровень сбежим.
   - Зачем? - толстяк с набитым ртом говорил невнятно, но громко. Крошки поп-корна летели у него изо рта при каждом слове.
   - Оружия наберем, жизни.
   - Не, у меня оружия навалом.
   - Где взял?
   Толстяк потянулся к очкарику и, рассыпая поп-корн на клавиатуру Реца, стал объяснять, как набрать код.
   - Так, парни, - решительно сказал Рец, отпихивая толстяка, - сели на места и ни гу-гу.
   - Мужик, у нас чемпионат... - начал было очкарик.
   Рец дал ему щелбан. Звук был, как от листа фанеры. Глаза парнишки округлились, он обиженно надулся и замолчал. Толстяк в удивлении открыл рот и стал похож на карася с набитым наживкой ртом внезапно оказавшегося в руках рыболова.
   - Возражений нет? - осведомился Рец.
   Возражения у мальчишек, конечно, были, но связываться с суровым дядькой они не решились.
   Рец нашел через "Rambler" телефонную базу Москвы, ввел номер, сверяясь с запиской. Две минуты ожидания, и он удовлетворенно ухмыльнулся, глядя на высветившийся адрес Светки.
   - Девочка моя, да мы почти соседи! А, колобок! - сказал он, ткнув пальцем под ребро толстячка, - не грусти - все будет хорошо и все поженятся!
   - Чего? - не понял тот.
   - Через плечо, - ответствовал Рец, запуская руку в его пакет с кукурузой, - худеть тебе надо, говорю.
   - Пока толстый сохнет - худой сдохнет, - хмуро возразил мальчишка, следя за его рукой.
   - Молодец, грамотно утешаешься. Ну, - Рец набил рот поп-корном, выключил компьютер и встал из-за стола, - бывай, шпана виртуальная.
   Пятиэтажные кирпичные дома стояли в ряд, подобно фишкам домино. Дворы и отделяющая их от депо дорога были завалены деревьями. Сорванные провода вились среди ветвей, словно мертвые змеи. Кое-где завалы были расчищены владельцы автомобилей освобождали себе выезд. Ранние сумерки придавали окружающему вид таежного бурелома.
   - Слышь, друг, - кряжистый мужик в рабочей спецовке тщился столкнуть с продавленной крыши автомобиля верхушку тополя, - толкни чуток.
   Рец уперся в ствол дерева. Мужик крякнул, тополь медленно сполз с крыши и, ломая ветки, завалился на землю.
   - Да, - пробормотал Рец, разглядывая разбитый "Жигуленок", - в свое время была неплохая машина.
   Он отряхнул руки. Мужик, подергав заклинившую дверцу, залез в салон через разбитое лобовое стекло и принялся выгребать осколки. Пальцы его покрывала вязь татуировки.
   - Чисто лесоповал, - бормотал он.
   - Бывал?
   - Приходилось. Эх, суки, неужто не знали, что буря идет!
   - Да наплевать всем, - усмехнулся Рец, - страховка была?
   - Какая на х... страховка, - мужик выбрался из машины, достал сигареты, протянул собеседнику.
   Рец отказался.
   - Я как увидел, что творится, кинулся было во двор. Думал, отгоню тачку от греха. Да куда там. В окно глянул - уже деревья падают, - он усмехнулся, - не поверишь: тут тополь завалился, а на нем парень с девчонкой любовь стали крутить.
   - Во дают.
   - Ага. Град бьет, сучья летят, а им все нипочем. Я даже позавидовал.
   - Да-а... Это где же?
   - Да вот на том дереве. Я смотреть-то не стал - нехорошо, хотя им не до меня было, если даже про ураган забыли. Ладно, пойду, - мужик подал Рецу твердую, как деревяшка ладонь, - спасибо, друг.
   Рец дождался, пока он исчезнет в подъезде, и, подойдя к упавшему тополю, присел на корточки. Поворошив листья, он присмотрелся и вытянул из-под веток мокрые женские трусики. Поднес к лицу, вдохнул слабый запах, не смытый водой, и оскалился.
   - У-у, любовь... Это неплохо. Это совсем неплохо.
   Оглядевшись, он подошел к ближайшему подъезду, проверил номера квартир и удовлетворенно кивнул.
   - Как хорошо, что вы нашли друг друга, детки. У нашего неведомого приятеля будет лишний стимул проявить себя.
   Около десяти вечера Волохов подошел к ресторанчику встретить Светку. Ресторан был закрыт, на двери висело объявление, что сегодня, по техническим причинам, "Пицца" не работает. Волохов выругался, осмотрелся. Уже стемнело. Палатки и киоски закрылись, редкие прохожие спешили в метро, и только аварийные бригады в оранжевых жилетках продолжали устранять последствия бури.
   - Ну и где ж тебя носит, ненаглядная моя, - пробормотал Волохов, - я, понимаешь, стол накрыл, свечи зажег, тоскую и грущу! А ты?
   Ждать Светку возле метро не имело смысла - она могла приехать на "Аэропорт", а могла и на "Сокол". Если, вообще на метро поедет. Выпорю, решил Волохов, шагая к дому, как сидорову козу выпорю!
   К вечеру, поняв, что нормальную работу наладить не удастся, администрация ресторана распустила всех по домам. Девчонки предложили Светке скинуться и посидеть в каком-нибудь кабаке. Почему бы и нет, решила она, а ко времени закрытия "Пиццы" она подъедет и встретит Пашку. Но подъехать не удалось - подружки уговорили посидеть еще немного - только унесли горячее. А кофе, а мороженное? Веселье разгорелось с новой силой, и девчонки ждали десерт, отбиваясь от назойливых кавалеров. Когда Светка опомнилась, оказалось, что вот-вот закроется метро. На последнем поезде она доехала до "Сокола", выскочила из стеклянных дверей и, цокая каблучками, побежала домой безлюдными переулками. Голова слегка кружилась от шампанского и свежего воздуха.
   Деревья после урагана еще не убрали, обходить двор кругом не хотелось, и Светка, вполголоса ругаясь, полезла через поваленные стволы. Шел второй час ночи, тяжелые тучи добавляли сумрака, а фонари не горели из-за оборванных проводов.
   - Что за манера, искать на свою жопу приключений, - бормотала она, продираясь на тусклый свет лампочки у подъезда, - сто раз вернулась бы и обошла кругом.
   После дождя листья поваленных деревьев были мокрые, и скоро джинсы, и блузка прилипли к телу.
   Выбравшись из бурелома, она бросилась к подъезду, нашаривая в сумочке ключи. Ну, наконец-то. Пашка наверное ругаться будет. Сам виноват, мог бы и номер своего сотового дать, а в квартире телефон спаренный - хрен дозвонишься. Сейчас горячий душ, перекусим чего-нибудь и спать завалимся. Но спать не будем! Будет любовь! Долгая-долгая, пока хватит сил.
   После чистого и сырого ночного воздуха в нос ударила привычная вонь редко убираемого подъезда. Пахло кошками, тухлятиной, сыростью и еще не пойми чем. Но сегодня к привычному букету добавился новый - странный сладковатый запах, напомнивший что-то недавнее. Касаясь рукой стены, Светка осторожно сделала шаг, другой. Вот и ступенька. И тут она вспомнила, где слышала этот беспокоящий аромат. Так пахло у столика того молчаливого парня с огромными, почти прозрачными серыми глазами на тонком усталом, если не сказать измученном лице, которого она видела в ресторане несколько дней назад. Она еще несколько раз, как бы случайно, прошла мимо его столика, пытаясь запомнить этот запах, странно обособленный в пропахшем чесночным соусом, пивом и табачным дымом помещении. Почему-то он напомнил ей удивительные сны, иногда приходящие к ней в последнее время. Удивительные цветные сны, полные изысканной грации сплетающихся обнаженных тел, чуть касающихся друг друга непонятно как оказавшимися поверх загорелой кожи пульсирующими ручейками вен и розовыми волокнистыми валиками мышц.
   Светка помотала головой, отгоняя не вовремя возникшее воспоминание, и тут ее грубо схватили сзади, прижимая руки к телу. На лицо, вызывая граничащее с тошнотой омерзение, упала мокрая приторно-вонючая тряпка. Так на разгоряченное под южным солнцем тело неожиданно шлепается дохлая медуза, брошенная не в меру разыгравшимся приятелем.
   Тряпка облепила рот и нос, жидкость побежала по подбородку, по шее, потекла за распахнутый ворот блузки. Страх парализовал волю, сделал ватными ноги. Боясь захлебнуться мерзкой влагой, Светка судорожно вздохнула. Голова закружилась, пропал страх, пришло безразличие, и, с почти осознаваемой покорностью она сделала еще один глубокий вдох и полетела в мягкую обволакивающую темноту.
   Глава 13
   Бестеневая лампа вырвала из неосвещенного пространства комнаты кресло с сидящей в нем обнаженной девушкой, оставляя в темноте все, что было за кругом света. Не было полутонов, все было либо черным, либо белым. Лицо Димы, освещенное сверху, поражало пустотой глазниц и черным разрезом рта. Тьма, сгущаясь к углам комнаты в черную космическую пустоту, придавала происходящему нереальность неумелой театральной постановки.
   - Ну, что же ты? Начинай, - шепнул Голос.
   Дмитрий протер руки девушки спиртом. Сначала на правой руке, а потом на левой расчертил путь каждой синеватой полоски вены от запястья до локтевого сгиба и дальше к плечу. Взял со столика шприц. Тонкая струйка жидкости сорвалась с кончика иглы на ладонь девушки. Пальцы непроизвольно дрогнули, она скосила глаза и увидела шприц. Глаза ее расширились в страхе перед неизбежным и близким вторжением чужеродного тела в плоть. Она забилась в путах, как пойманная в сеть рыба, не понимающая тщетности усилий. Хриплые визгливые стоны, приглушенные пластиковым шариком кляпа, вырвались из перехваченного ужасом горла. Побежали слезы, от судорожного дыхания запузырилась слизь, вытекающая из носа на верхнюю губу.
   - Ну-ну, девочка, успокойся, - сказал Дима, вытирая ее искаженное, покрасневшее лицо мокрым полотенцем. - Ты же не боишься уколов. Это всего лишь контрикал, улучшит свертываемость крови.
   Он попал в вену сразу, хотя давно не практиковался. С тех пор как они с приятелями ширялись эфедрином. Как потом сказал ему наркоша со стажем: добро на говно переводили. Вынув иглу, прикрыл ваткой место укола. Девушка обмякла, тихонько поскуливая.
   - Вот и все, - мягко сказал он, - ведь не страшно, правда?
   По комнате разошелся резкий запах - мочевой пузырь девушки опорожнился помимо ее воли.
   - Ничего, ничего, - пробормотал он, вытирая ей промежность и кресло между ног. - Человек слаб, и сила придет лишь через страдание и боль. Через страх и ненависть к творцу. Лишь тогда ощутишь ты и благодарность, и любовь.
   Слова были чужими, но ему казалось, что это он выстрадал их. Дима подкатил поближе столик, откинул марлю, прикрывающую инструменты. Водопад света, отразившись в металле скальпелей и зажимов, ударил девушку по глазам. Некоторое время она зачарованно смотрела на холодную стерильную сталь, затем зрачки ее покатились вверх, под веки и она обмякла в глубоком обмороке.
   Он отошел к окну, приоткрыл тяжелую портьеру. Еще одна бессонная ночь мегаполиса. Ураган прошел мимо, не потревожив старый двор отгороженный от ветра домами. Неподвижные кроны деревьев под окном казались застывшей водой в грязной бухте, загаженной мазутом и фекалиями из неисправной канализации. А свежие и чистые морские волны разбивались на окраине города о стоячую мерзость снобизма, чванства и устоявшихся правил, придуманных теми же чванливыми снобами. Я разбужу это болото, подумал Дмитрий, оглянувшись на девушку. Тебе плохо, ты испугана, ты боишься смерти. В твоих мыслях грязь и алчность. Но я с тобой, я сделаю тебя чистой даже вопреки твоему желанию. Ведь должен хоть кто-нибудь быть чистым, даже если это чистота очищенных сточных вод.
   Он поджал губы и, быстро подойдя к столику с инструментами, намочил в нашатыре ватку и поднес к лицу девушки. Веки ее затрепетали, носик сморщился, и, открыв глаза, она непонимающе посмотрела на него. Он ласково улыбнулся, кивнул головой - ну вот и хорошо, девочка. Непонимание в ее глазах сменилось ужасом узнавания происходящего, которое, как она, возможно, надеялась, было ночным кошмаром. Слезы вновь побежали по осунувшемуся лицу.
   Звякнул скальпель, Дима склонился над пристегнутой к подлокотнику рукой, слегка натянул пальцами кожу на запястье. Девушка прерывисто задышала, постыдное животное повизгивание сменило рвущиеся из груди стоны. Липкий пот покрыл беспомощное тело, но спасительный обморок на этот раз не пришел. Она почувствовала прикосновение холодного металла, и озноб пробежал по коже. Это неправда, это не может происходить с ней, это просто сон и надо только приказать себе проснуться.
   Лезвие легко раздвинуло кожные покровы и побежало вверх по руке, оставляя за собой быстро заполняющийся кровью разрез. Главное - не затронуть вену. Но чувства были так обострены, а пальцы так послушны, что Дима по-настоящему ощутил себя не знающим ошибок и сомнений творцом, сменившим глину на человеческую плоть. Он промокнул кровь и перешел к другому голубому ручейку, несущему жизнь к изящным пальчикам. Время от времени, когда он видел, что девушка впадает в ступор и не воспринимает происходящее, он давал ей понюхать нашатырь. Наконец Дима отложил скальпель и оценивающе взглянул на свою работу. Вся рука от запястья до плеча стала похожа на географическую карту. Так на карте большая река разливается на множество проток и речек перед впадением в море. Он положил большие пальцы по обеим сторонам разреза над локтевой веной и, надавив, раздвинул кожу и подкожно-жировую клетчатку. Вот и сама вена. Синевато-красная, поблескивающая, до сих пор прятавшаяся в пурпурной полутьме тела скользкая змейка. Дима осторожно просунул под нее крючок и, не обращая внимания на прерывистый визг бившейся в ремнях девушки, медленно потащил вену наверх, к свету, стараясь не повредить сеть венозных сосудов. Он освободил вену до локтевого сгиба, затем так же вызволил на свободу лучевые вены, заправил рассеченную ткань на место и несколькими аккуратными стежками зашил разрезы.
   Расширив разрезы над бицепсом, Дима развернул полоски кожи наподобие лепестков розы, открыв медиальную вену и алые волокна мышечной ткани.
   - Ты станешь красивая. И не просто красивая, а неповторимая, прошептал он, склонившись к ее лицу.
   Он сосредоточенно работал над ее руками весь остаток ночи. Здесь нельзя было спешить - слишком близко вены, слишком велик риск повредить их. Под утро Дима ощутил, что усталость притупила внимание и пальцы утратили необходимую чувствительность. Он зашил последний разрез, смыл потеки крови с рук девушки. Поставив ей капельницу с глюкозой и расстегнув ремешок на затылке, вынул кляп. Она не сразу смогла закрыть рот - челюстные мышцы затекли и не слушались. На подбородок потекла слюна. Он видел, как она языком ощупывает зубы и десны, и понял, что язык тоже потерял чувствительность. Наконец она закрыла рот, сглотнула слюну и, скосив глаза, взглянула ему в лицо. Дима успокаивающе кивнул, мол, порядок, не переживай так. Девушка облизала губы и сказала тихо, почти шепотом:
   - Не мучай меня, пожалуйста. Отпусти. Ну, отпусти, ну я очень, очень прошу.
   В этой просьбе было столько детской обиды на несправедливость и неадекватность наказания совершенному проступку, что у него навернулись слезы. Он склонился к ней и, закрыв глаза, прижался щекой к влажному лицу.
   - Бедная моя, - прошептал он. - Прости, я не могу тебя отпустить. Не могу.
   Дима отстранился и посмотрел ей в глаза,
   - Как тебя зовут?
   - Св... - голос девушки прервался и она судорожно всхлипнула. - Света. У меня есть парень. Он убьет тебя.
   Дима покачал головой.
   - Он скоро забудет тебя. Ну, не плачь, не плачь. Давай-ка я, - своим платком он вытер дорожки слез. - Вот так. Поверь мне, все будет хорошо.
   - Но мне больно, - жалобно сказала она, - мне очень больно и страшно.
   Губы девушки задрожали, и бессильные слезы опять потекли по лицу. Дима отошел к столу, быстро сделал дозу и, наполнив шприц, ввел жидкость в капельницу.
   - Сейчас все пройдет, - пообещал он, - сейчас.
   Он увидел, что она ощутила приход, и по тому, как закрылись глаза и искривленные страданием губы тронула робкая улыбка незнакомого наслаждения, понял, что это ее первый опыт.
   Дима дождался, пока она уснет, и отстегнул фиксирующие ремни. Голова девушки свесилась набок. Выражение детской беззаботности и беззащитности на ее лице, которое иногда бывает у спящих, поразило его. Осторожно придерживая девушку, он разложил кресло. Она что-то забормотала во сне, всхлипнула и вдруг доверчиво прижалась к нему. Совсем как потерявшийся щенок, которого взяли на руки. Он замер, прикрыв глаза и ощущая ее дыхание у своей груди. Затем положил ее на спину, зафиксировал ремнями и прикрыл простыней. Напряжение последних часов схлынуло, и усталость навалилась, как снежный обвал. Дима разделся и, морщась от боли, растер руки смягчающим гелем. Привычно, как домохозяйка ужин, приготовил дозу и, уколовшись, прилег на водяной матрас.
   - Итак, ты не уберег ее.
   Волохов стоял, облокотившись о парапет набережной, и плевал в серую мутную воду. По Москва-реке плыли окурки, щепки, пустые пластиковые бутылки и радужные бензиновые пятна. Прошел буксир. Грязная пена билась о каменные стены набережной.
   - Чего молчишь? - Александр Ярославович, стоя спиной к реке, разглядывал кремлевские стены.
   Накрапывал дождь, стены были бурыми, как промокшая шерсть поднятого оттепелью из берлоги медведя. Тополь, упавший во время бури, повредил несколько зубцов и рабочие восстанавливали их, стоя в выдвижной корзине аварийной машины.
   - Что мне было, привязывать ее? - Волохов в очередной раз плюнул в проплывающий окурок и промахнулся.
   - Да что угодно, - взорвался Александр Ярославович, - дома запирать, веревками вязать, снотворным поить. Все что угодно!
   - Что теперь говорить...
   - Да уж, теперь говорить нечего. Прекрати наконец плеваться!
   Волохов повернулся спиной к реке, сунул руки в карманы куртки и прислонился к парапету. Глаза у него были покрасневшие, щетина на подбородке придавала вид разбойничий и устрашающий.
   Александр Ярославович брезгливо посмотрел на него.
   - Ты что, опять в лесу ночуешь?
   - В радиусе километра от дома его не было, - не отвечая, сказал Волохов, - возле ресторана тоже, я бы почувствовал. Значит, или действовал сообщник, или след больше не ощущается. Я предполагаю второе. После того, как я э-э... успокоил его подручных, он решил действовать самостоятельно.
   - Теперь уже неважно, что он решил, - раздраженно заметил Александр Ярославович, - ты отдал ему инициативу...
   - Мы отдали инициативу, - внешне спокойно поправил Волохов.
   Александр Ярославович засопел, сдерживаясь.
   - Хорошо, мы отдали инициативу. Сидели и ждали, когда он придет. Что мы сейчас имеем? У нас есть пророчество, есть труп диггера, есть убийство отца Василия, - Александр Ярославович загибал пальцы, - есть похищенная девица. Наконец, есть изуродованный покойник. Ты можешь попросить помощи у тех людей, к которым он приходил под видом священника?
   - А кого искать? В чьем он теле, мы не знаем.
   - Тогда, я полагаю, надо исходить из пророчества.
   Волохов опустил глаза и медленно заговорил, вспоминая.
   - В лето жаркое, когда какие-то там гадости овладеют народом серым и убогим...
   - Не ерничай.
   - ...возьмет он деву красную - деву он взял. Сломит веру ее неокрепшую - веры, как таковой, у девы и не было. Окружит ее чрево знаками бесовскими - это как понимать? И зачнет с ней врага рода человеческого злым семенем...
   - Вот! Я думаю, исходить надо из этого. Он может менять облик, но зачать захочет естественным образом. Я думаю, изначально, он в мужском теле.
   - ...из порочных людей собранных, - продолжал Волохов. - Собирать, кстати, проще в женском теле. Суккуб Суккуб - демон, принявший женский облик для вступления в половые связи с людьми., как вы знаете, может соблазнить кого угодно...
   - Говори за себя, пожалуйста.
   - Я имею в виду не вас, а нормальных людей. В смысле - обычных, поправился Волохов.
   - Возможно, но хранить собранный материал удобнее в мужчине. Нет?
   Волохов покачал головой.
   - Я попробую выяснить, не было ли чего-то необычного в последнее время, но Москва - большой город.
   - Пороки, с точки зрения веры, ...
   - Тогда мне придется проверять все десять или двенадцать миллионов жителей и приезжих. Ибо сказано: кто без греха...
   - Прекрати, Волохов. Ты знаешь пророчество, вот и ограничь круг поисков в соответствии. - Александр Ярославович поежился, - прохладно становится.
   Дождь усилился, рабочие накрыли разрушенную часть стены брезентом и собирали оборудование. Собор Василия Блаженного мрачной громадой царил над рекой. Набережная была пуста, только одинокий рыбак в блестящей ветровке щурил глаза, надеясь разглядеть в сумерках прыгающий на волнах поплавок.
   - Подбросить тебя? - спросил Александр Ярославович.
   - Нет, пройдусь пешком.
   - Ну, как знаешь. Я пока не буду докладывать, но долго тянуть не смогу. Не забудь, от этого дела зависит ваше будущее. Если мы с тобой проиграем, такое начнется, что еще лет двести забвения вам обеспечено.
   "Волга" ушла в сторону Васильевского спуска. Волохов поднял воротник куртки, вытер ладонью мокрое от дождя лицо и побрел вдоль набережной к Александровскому саду. Рыбак подсек что-то и, быстро вращая катушку, потащил добычу наверх. Волохов остановился посмотреть на улов. На крючке болтался использованный презерватив. Рыбак в сердцах выругался и стал двумя пальцами брезгливо снимать резинку с крючка.
   - Что, отец, подарок из Кремля? - спросил Волохов.
   - Ну да, - пробормотал мужик, покосившись на него, - из Кремля. Оттуда нынче только бутылки пустые выбрасывают.
   Петрович, аккуратно постукивая маленьким молоточком, вгонял в раму мелкие гвоздики. Ольга сидела на табурете и наблюдала за его работой. Во время урагана большое дерево упало, разбив своей вершиной окно на кухне.
   - Ты, мать, сразу бы стеклопакеты ставила, - сказал Петрович. Из-за гвоздей, которые он держал во рту, слова звучали невнятно. - Хоть и дорого, но вид совсем другой и на зиму окна заклеивать, опять-таки, не придется.
   - Ага, сначала они мне рамы выставят и половину стены. И что мне, совсем без окон жить?
   - Ну, день-два потерпеть можно, - Петрович забил последний гвоздь и слез с подоконника, разглядывая свою работу. - Хорошо, хоть сейчас стекла потолще поставили. Вон у соседей градом все окна высадило. Надо же додуматься: "двушку" ставить.
   - Ну, так что, за удачное окончание работы? - спросила Ольга, поставив на стол бутылку водки и пару рюмок, - давай, а?
   Две недели после того, что увидела в интернете, она выпивала каждый день и никак не могла остановиться. Страшные картинки преследовали ее во сне, и она вскакивала среди ночи, бежала на кухню и пыталась забыться с помощью алкоголя.
   Петрович покосился на бутылку.
   - Ты, мать, чего-то зачастила. Вот сейчас замазкой стеклышки по краям залеплю, и можно по чуть-чуть.
   Ольга вздохнула. Пить одной не хотелось. То, что она видела в "живой камере" называлось скарингом, или искусственным шрамированием. В глобальной сети она нашла много ссылок на подобные сайты, правда, русскоязычных было немного. Это искусство пришло с островов Полинезии и получило наибольшее развитие, как разновидность татуировки, в Голландии и США, хотя по популярности сильно ей уступало. Но даже на платных сайтах закрытых клубов любителей скаринга она не видела ничего, сходного с тем, что посмотрела в сети. Ее подруга Роксана - девушка по вызову и большой специалист по бандажу, практиковавшая садомазохизм и удовлетворявшая продвинутых клиентов всеми возможными способами, посоветовала прозвонить салоны татуировки. Насколько Ольга смогла узнать, в Москве, да и в целом по России скаринг был экзотикой и решались на него единицы, удовлетворяясь небольшими простейшими операциями. Специалистов скаринга можно было пересчитать по пальцам, но и они производили впечатление дилетантов. Для большинства это было скорее хобби, чем работа.
   - Ну, вот, - Петрович вытер тряпкой руки, - принимай труд, хозяйка. Красить можно, как подсохнет. Хочешь, завтра сделаю.
   - Покрасить я и сама смогу, - буркнула Ольга, разливая водку.
   - А закусить?
   - Привередливый ты, Петрович, сил нет, - Ольга достала из холодильника банку огурцов и завернутую в фольгу ветчину.
   - Без закуски только алкоголики потребляют, - рассудительно сказал Петрович, нарезая ветчину.
   Он выловил из банки огурец, разрезал его вдоль и поднял рюмку.
   - Ну, за то, чтобы катаклизмы почаще приходили в столицу нашей родины, город-герой, белокаменную, златоглавую...