Страница:
«Пли!» — снова скомандовал Азема, и, когда дым рассеялся, Джек увидел, что тендер, оставшийся без марселя, дал крен, капитана у руля не было, а матросы на палубе корчились или лежали неподвижно. По инерции тендер проскользнул мимо носа «Лорда Нельсона», оказавшись вне досягаемости следующего залпа. Он попытался удалиться от «Лорда Нельсона» ярдов на сто, до того как тот повернется и изготовится к залпу правым бортом.
Тендер каким-то чудом уцелел, хотя вокруг него вскипали фонтаны воды. Азема, который вовсе не стремился захватить или потопить английский капер, послал ему вдогонку несколько ядер и лег на прежний курс. Через десять минут тендер поставил новый кливер и фок и стал удаляться, уменьшаясь и тая на глазах среди далеких рыбачьих парусов. Джек принялся ощупывать карманы в поисках часов: он любил отмечать начало и окончание любой стычки. Эта, разумеется, уже закончилась.
— Я нахожу его действия безрассудными и аморальными, — заявил Азема. — А если бы он убил кого-то из моих людей? Я бы его четвертовал на штурвале. Я бы его утопил как котенка. Но я слишком великодушен. Это не храбрость, а глупость.
— А я был бы доволен, если бы глупость восторжествовала. Шлюп, который боится атаковать линейный корабль, — просто ночная ваза.
— У нас с вами разные взгляды, — отозвался Азема, все еще злясь из-за потерянного времени и поврежденного такелажа. — Возможно, из-за вашей мании величия. Во всяком случае, — к нему вернулось чувство юмора, — я надеюсь, что ваши земляки устроят нам завтра день отдыха.
Он получил свой день отдыха, а в придачу к нему еще и утро. Однако вскоре после того, как Азема произвел полуденное наблюдение (получив координаты — 45° 23' N, 10° 30' W) и пообещал узникам на завтрак испанский хлеб и настоящий кофе, послышался возглас впередсмотрящего, объявившего, что с наветренного борта виден парус.
Вскоре белое пятно превратилось в бриг, и этот бриг их преследовал. Шли часы; во время обеда капитан Азема был задумчив и занят своими мыслями: ел неохотно и время от времени выходил на палубу. «Лорд Нельсон» нес брамсели, а также верхние и нижние лисели. По мере того, как ветер свежел, судно стало двигаться к Ла-Корунье со скоростью пять и даже шесть узлов. После четырех часов пополудни капитан поставил бом-брамсели, внимательно наблюдая за тем, выдержат ли поврежденные мачты нагрузку. Некоторое время казалось, что бриг стал отставать.
— Сэр, — произнес Пуллингс шепотом, спустившись по вантам с заоблачных высот после продолжительного наблюдения за бригом. — Я почти уверен, что это «Сигалл». В девяносто девятом я служил на нем штурманом и провел немало времени на его борту.
— «Сигалл»? — переспросил Джек, хмурясь. — Разве он не заменил пушки карронадами?
— Совершенно верно, сэр. Шестнадцать двадцатичетырехфунтовых карронад, которые довольно туго ходят в портах, и два шестифунтовых длинноствольных орудия. Бриг может нанести ощутимый удар, если подойдет достаточно близко, но он удивительно тихоходен.
— Тихоходнее «Лорда»?
— Пожалуй, сэр. Он только что поставил бом-брамсели. А это может поправить дело.
Бом-брамсели брига не очень поправили дело, но пяти часов устойчивого ветра все же хватило, чтобы «Сигалл» оказался достижимым для заднего семнадцатифунтового орудия и длинноствольной восьмифунтовой пушки, которую капитан Азема приказал установить в кормовой каюте.
На протяжении десяти морских миль бриг — теперь они были уверены, что это «Сигалл», — мог отвечать лишь выстрелами из носовой шестифунтовой пушки, которая под дружное «ура» своих канониров выплевывала густые дымы, но не могла причинить с такой дистанции никакого вреда. Однако постепенно «Лорда Нельсона» нагоняли, и вскоре он оказался в темной полосе моря, где ветер, дувший с Испанских Кордильер, вместе с отливным течением создал отчетливый барьер, зону толчеи, куда слетались на охоту чайки и другие прибрежные птицы.
За какие-то пять минут «Лорд Нельсон» заметно снизил скорость; пение снастей такелажа теряло тон за тоном. «Сигалл» оказался у него на правом крамболе. Прежде чем попасть в темную полосу, «Сигалл» успел произвести бортовой залп из карронад ближнего боя. В первый раз ядра упали с недолетом, во второй — тоже, однако одно двадцатичетырехфунтовое ядро, отрикошетив от воды, пробило бортовой бруствер из свернутых коек и, потеряв силу, ударилось о грот-мачту. Капитан Азема задумчиво посмотрел сначала на ядро, затем на бриг, который, прежде чем попасть в зону слабого ветра, еще мог продвинуться на четверть мили с большой скоростью. Приблизившись к «индийцу» еще на полсотни ярдов, бриг продырявит своими двадцатичетырехфунтовыми ядрами борта «Лорда Нельсона» и может доконать и без того дышащие на ладан мачты. Капитана снедал вовсе не страх за исход боя, а всего лишь раздражение: скорострельность и точность огня «Сигалла» оставляли желать много лучшего, в то время как у него самого на борту было восемь первостатейнейших наводчиков. Что до маневренности, то у англичанина она была не лучше его собственной. Стоит сбить на бриге пару рангоутных дерев — и он отстанет, дав им спокойно добраться до берега. Тем не менее, для благополучного исхода ему понадобится весь его опыт.
— Не очень-то он проворный, этот ваш бриг, — сказал Азема Джеку. — И все же он может доставить нам серьезные неприятности. Messieurs les prisonniers[30] прошу вас в трюм. Приглашаю узников спуститься в трюм.
Никто не воспротивился его повелительному тону. Они спустились по трапам вниз, недовольно глядя на вечернее небо. За ними со стуком захлопнулась решетка, послышался звон цепей. В тесном чреве «индийца», вдыхая запахи чая, корицы и протухшей воды в льялах, Джек, Пуллингс, все европейцы из прежней команды и пассажиры следили за сражением. Разумеется, лишь при помощи слуха, поскольку они сидели ниже ватерлинии и видели только раскачивающийся фонарь да смутные очертания тюков, зато все, что происходило наверху, было слышно более чем отчетливо. «Лорд Нельсон» реагировал, как резонатор, на грохот своих восемнадцатифунтовых пушек, а на октаву ниже по воде передавался звук бортовых залпов «Сигалла». Это были мощные глухие стуки, похожие на удары обмотанного ватой молота, доносящиеся издалека, без обертонов, но настолько отчетливые, что можно было различить каждую из восьми карронад — на открытом воздухе выстрел любой из них воспринимался бы как залп батареи.
Пленники прислушивались, пытаясь определить направление, откуда летели ядра, и подсчитывали общий вес залпов: четыреста тридцать три фунта приходилось на «Лорда Нельсона» и двести девяносто два — на бриг.
— Азема использует только тяжелые орудия, — заметил Джек. — Несомненно, он сосредоточил огонь на мачтах.
Иногда ядра «Сигалла» попадали в цель, и тогда узники кричали «ура», ломая голову над тем, куда они угодили. Один раз внезапный шум в льяле и возобновившаяся работа помпы указали на то, что ядро попало куда-то близ ватерлинии, скорее всего в форпик. Потом послышался сильный металлический грохот, и они решили, что ядром сорвало с креплений пушку.
Около трех часов утра свеча в фонаре погасла, и узники остались в темноте, прислушиваясь, иногда сожалея о том, что у них нет ни теплой одежды, ни ковров, ни подушек. Некоторые дремали. Артиллерийская дуэль между тем продолжалась. «Сигалл» перестал стрелять залпами, его орудия теперь били поочередно. Между тем «Лорд Нельсон» в течение всей схватки, час за часом, вел упорный залповый огонь.
Мисс Лэмб вскочила с криком:
— Крыса! Чудовищно большая, мокрая крыса! Ах, как я жалею, что не надела панталоны!
Ближе к рассвету напряжение стало ослабевать. Раз или два Джек обратился к майору Хиллу и Пуллингсу и не получил ответа. Дремота брала свое: он заметил, что количество подсчитанных им выстрелов мешается с количеством больных и раненых в лазарете Стивена, с мыслями о Софи, еде, кофе, с исполнением трио ре-минор, грубым глиссандо Дианы и сочным звучанием виолончели, когда они втроем исполняли эту пьесу.
В трюм ворвался сноп света, послышалось позвякиванье цепей и скрип люковой решетки. Джек понял, что был на три четверти погружен в сон. Однако сообразил, что стрельба прекратилась с час назад или больше, и оттого ему было как-то не по себе.
Палубу кропил мелкий дождь, ветра почти не было, с берега дул легкий бриз. Капитан Азема и его подчиненные выглядели смертельно усталыми. Им было не до веселья, однако они сохраняли присутствие духа. Неся фор— и грот-марсели, «Лорд Нельсон», шедший в крутой бейдевинд, скользил по волнам, удаляясь от неподвижного «Сигалла», находившегося на правой раковине. Даже с такого расстояния Джек убедился, что бриг сильно пострадал: потерял рей, грот-стеньга была готова вот-вот упасть, на палубе валялось много деталей рангоута, часть которых свешивалась за борт; четыре орудийных порта, находившиеся в опасной близости от воды, были повреждены, помпы работали вовсю. Бриг отстал для того, чтобы взяться за ремонт, остановить течь. Вероятность того, что он сможет возобновить преследование, была…
Капитан Азема склонился над орудием, прицеливаясь чрезвычайно аккуратно. Учел качку и выстрелил, послав ядро прямо в кучку матросов ремонтной партии. Проследив за полетом ядра, он невозмутимо сказал:
«Продолжайте, Партр» — и вернулся к нактоузу, где дымилась кружка кофе.
Это было вполне допустимо; на его месте Джек сделал бы то же самое. Но француз действовал с таким равнодушием, что Обри отказался от приглашения сделать глоток, решив оценить повреждения, полученные «Лордом Нельсоном», и взглянуть на побережье, уже закрывшее весь восточный горизонт. Ущерб был значительный, но терпимый. Азема неточно рассчитал место подхода к берегу: впереди находился мыс Приор, но к полудню он все равно будет в Ла-Корунье. У Джека не было хороших друзей на «Сигалле», но все же он был далек от душевного равновесия, а последний выстрел и вовсе вывел его из себя. Он не мог успокоиться, остро ощущая враждебные чувства к капитану Аземе. И в миг, когда казалось, что все потеряно, в нем возродилась надежда: за испанским мысом он увидел корабль, плывущий на север. Это был направлявшийся домой линейный корабль флота Его Величества «Колоссус», за которым следовал восьмидесятипушечник «Тоннант». На мачте был поднят сигнал «Два линейных корабля». Вслед за ними показались еще два паруса. Это был весьма мощный отряд, шедший на всех парусах с наветренной стороны. Скрыться от него не было никакой возможности. Озлобленные французы застыли в молчании. Джек подошел к нацеленному на англичан орудию и, положив руку на замок, холодно произнес:
— Вам не следует стрелять из этой пушки, сударь. Вы должны сдаться бригу.
Глава шестая
Тендер каким-то чудом уцелел, хотя вокруг него вскипали фонтаны воды. Азема, который вовсе не стремился захватить или потопить английский капер, послал ему вдогонку несколько ядер и лег на прежний курс. Через десять минут тендер поставил новый кливер и фок и стал удаляться, уменьшаясь и тая на глазах среди далеких рыбачьих парусов. Джек принялся ощупывать карманы в поисках часов: он любил отмечать начало и окончание любой стычки. Эта, разумеется, уже закончилась.
— Я нахожу его действия безрассудными и аморальными, — заявил Азема. — А если бы он убил кого-то из моих людей? Я бы его четвертовал на штурвале. Я бы его утопил как котенка. Но я слишком великодушен. Это не храбрость, а глупость.
— А я был бы доволен, если бы глупость восторжествовала. Шлюп, который боится атаковать линейный корабль, — просто ночная ваза.
— У нас с вами разные взгляды, — отозвался Азема, все еще злясь из-за потерянного времени и поврежденного такелажа. — Возможно, из-за вашей мании величия. Во всяком случае, — к нему вернулось чувство юмора, — я надеюсь, что ваши земляки устроят нам завтра день отдыха.
Он получил свой день отдыха, а в придачу к нему еще и утро. Однако вскоре после того, как Азема произвел полуденное наблюдение (получив координаты — 45° 23' N, 10° 30' W) и пообещал узникам на завтрак испанский хлеб и настоящий кофе, послышался возглас впередсмотрящего, объявившего, что с наветренного борта виден парус.
Вскоре белое пятно превратилось в бриг, и этот бриг их преследовал. Шли часы; во время обеда капитан Азема был задумчив и занят своими мыслями: ел неохотно и время от времени выходил на палубу. «Лорд Нельсон» нес брамсели, а также верхние и нижние лисели. По мере того, как ветер свежел, судно стало двигаться к Ла-Корунье со скоростью пять и даже шесть узлов. После четырех часов пополудни капитан поставил бом-брамсели, внимательно наблюдая за тем, выдержат ли поврежденные мачты нагрузку. Некоторое время казалось, что бриг стал отставать.
— Сэр, — произнес Пуллингс шепотом, спустившись по вантам с заоблачных высот после продолжительного наблюдения за бригом. — Я почти уверен, что это «Сигалл». В девяносто девятом я служил на нем штурманом и провел немало времени на его борту.
— «Сигалл»? — переспросил Джек, хмурясь. — Разве он не заменил пушки карронадами?
— Совершенно верно, сэр. Шестнадцать двадцатичетырехфунтовых карронад, которые довольно туго ходят в портах, и два шестифунтовых длинноствольных орудия. Бриг может нанести ощутимый удар, если подойдет достаточно близко, но он удивительно тихоходен.
— Тихоходнее «Лорда»?
— Пожалуй, сэр. Он только что поставил бом-брамсели. А это может поправить дело.
Бом-брамсели брига не очень поправили дело, но пяти часов устойчивого ветра все же хватило, чтобы «Сигалл» оказался достижимым для заднего семнадцатифунтового орудия и длинноствольной восьмифунтовой пушки, которую капитан Азема приказал установить в кормовой каюте.
На протяжении десяти морских миль бриг — теперь они были уверены, что это «Сигалл», — мог отвечать лишь выстрелами из носовой шестифунтовой пушки, которая под дружное «ура» своих канониров выплевывала густые дымы, но не могла причинить с такой дистанции никакого вреда. Однако постепенно «Лорда Нельсона» нагоняли, и вскоре он оказался в темной полосе моря, где ветер, дувший с Испанских Кордильер, вместе с отливным течением создал отчетливый барьер, зону толчеи, куда слетались на охоту чайки и другие прибрежные птицы.
За какие-то пять минут «Лорд Нельсон» заметно снизил скорость; пение снастей такелажа теряло тон за тоном. «Сигалл» оказался у него на правом крамболе. Прежде чем попасть в темную полосу, «Сигалл» успел произвести бортовой залп из карронад ближнего боя. В первый раз ядра упали с недолетом, во второй — тоже, однако одно двадцатичетырехфунтовое ядро, отрикошетив от воды, пробило бортовой бруствер из свернутых коек и, потеряв силу, ударилось о грот-мачту. Капитан Азема задумчиво посмотрел сначала на ядро, затем на бриг, который, прежде чем попасть в зону слабого ветра, еще мог продвинуться на четверть мили с большой скоростью. Приблизившись к «индийцу» еще на полсотни ярдов, бриг продырявит своими двадцатичетырехфунтовыми ядрами борта «Лорда Нельсона» и может доконать и без того дышащие на ладан мачты. Капитана снедал вовсе не страх за исход боя, а всего лишь раздражение: скорострельность и точность огня «Сигалла» оставляли желать много лучшего, в то время как у него самого на борту было восемь первостатейнейших наводчиков. Что до маневренности, то у англичанина она была не лучше его собственной. Стоит сбить на бриге пару рангоутных дерев — и он отстанет, дав им спокойно добраться до берега. Тем не менее, для благополучного исхода ему понадобится весь его опыт.
— Не очень-то он проворный, этот ваш бриг, — сказал Азема Джеку. — И все же он может доставить нам серьезные неприятности. Messieurs les prisonniers[30] прошу вас в трюм. Приглашаю узников спуститься в трюм.
Никто не воспротивился его повелительному тону. Они спустились по трапам вниз, недовольно глядя на вечернее небо. За ними со стуком захлопнулась решетка, послышался звон цепей. В тесном чреве «индийца», вдыхая запахи чая, корицы и протухшей воды в льялах, Джек, Пуллингс, все европейцы из прежней команды и пассажиры следили за сражением. Разумеется, лишь при помощи слуха, поскольку они сидели ниже ватерлинии и видели только раскачивающийся фонарь да смутные очертания тюков, зато все, что происходило наверху, было слышно более чем отчетливо. «Лорд Нельсон» реагировал, как резонатор, на грохот своих восемнадцатифунтовых пушек, а на октаву ниже по воде передавался звук бортовых залпов «Сигалла». Это были мощные глухие стуки, похожие на удары обмотанного ватой молота, доносящиеся издалека, без обертонов, но настолько отчетливые, что можно было различить каждую из восьми карронад — на открытом воздухе выстрел любой из них воспринимался бы как залп батареи.
Пленники прислушивались, пытаясь определить направление, откуда летели ядра, и подсчитывали общий вес залпов: четыреста тридцать три фунта приходилось на «Лорда Нельсона» и двести девяносто два — на бриг.
— Азема использует только тяжелые орудия, — заметил Джек. — Несомненно, он сосредоточил огонь на мачтах.
Иногда ядра «Сигалла» попадали в цель, и тогда узники кричали «ура», ломая голову над тем, куда они угодили. Один раз внезапный шум в льяле и возобновившаяся работа помпы указали на то, что ядро попало куда-то близ ватерлинии, скорее всего в форпик. Потом послышался сильный металлический грохот, и они решили, что ядром сорвало с креплений пушку.
Около трех часов утра свеча в фонаре погасла, и узники остались в темноте, прислушиваясь, иногда сожалея о том, что у них нет ни теплой одежды, ни ковров, ни подушек. Некоторые дремали. Артиллерийская дуэль между тем продолжалась. «Сигалл» перестал стрелять залпами, его орудия теперь били поочередно. Между тем «Лорд Нельсон» в течение всей схватки, час за часом, вел упорный залповый огонь.
Мисс Лэмб вскочила с криком:
— Крыса! Чудовищно большая, мокрая крыса! Ах, как я жалею, что не надела панталоны!
Ближе к рассвету напряжение стало ослабевать. Раз или два Джек обратился к майору Хиллу и Пуллингсу и не получил ответа. Дремота брала свое: он заметил, что количество подсчитанных им выстрелов мешается с количеством больных и раненых в лазарете Стивена, с мыслями о Софи, еде, кофе, с исполнением трио ре-минор, грубым глиссандо Дианы и сочным звучанием виолончели, когда они втроем исполняли эту пьесу.
В трюм ворвался сноп света, послышалось позвякиванье цепей и скрип люковой решетки. Джек понял, что был на три четверти погружен в сон. Однако сообразил, что стрельба прекратилась с час назад или больше, и оттого ему было как-то не по себе.
Палубу кропил мелкий дождь, ветра почти не было, с берега дул легкий бриз. Капитан Азема и его подчиненные выглядели смертельно усталыми. Им было не до веселья, однако они сохраняли присутствие духа. Неся фор— и грот-марсели, «Лорд Нельсон», шедший в крутой бейдевинд, скользил по волнам, удаляясь от неподвижного «Сигалла», находившегося на правой раковине. Даже с такого расстояния Джек убедился, что бриг сильно пострадал: потерял рей, грот-стеньга была готова вот-вот упасть, на палубе валялось много деталей рангоута, часть которых свешивалась за борт; четыре орудийных порта, находившиеся в опасной близости от воды, были повреждены, помпы работали вовсю. Бриг отстал для того, чтобы взяться за ремонт, остановить течь. Вероятность того, что он сможет возобновить преследование, была…
Капитан Азема склонился над орудием, прицеливаясь чрезвычайно аккуратно. Учел качку и выстрелил, послав ядро прямо в кучку матросов ремонтной партии. Проследив за полетом ядра, он невозмутимо сказал:
«Продолжайте, Партр» — и вернулся к нактоузу, где дымилась кружка кофе.
Это было вполне допустимо; на его месте Джек сделал бы то же самое. Но француз действовал с таким равнодушием, что Обри отказался от приглашения сделать глоток, решив оценить повреждения, полученные «Лордом Нельсоном», и взглянуть на побережье, уже закрывшее весь восточный горизонт. Ущерб был значительный, но терпимый. Азема неточно рассчитал место подхода к берегу: впереди находился мыс Приор, но к полудню он все равно будет в Ла-Корунье. У Джека не было хороших друзей на «Сигалле», но все же он был далек от душевного равновесия, а последний выстрел и вовсе вывел его из себя. Он не мог успокоиться, остро ощущая враждебные чувства к капитану Аземе. И в миг, когда казалось, что все потеряно, в нем возродилась надежда: за испанским мысом он увидел корабль, плывущий на север. Это был направлявшийся домой линейный корабль флота Его Величества «Колоссус», за которым следовал восьмидесятипушечник «Тоннант». На мачте был поднят сигнал «Два линейных корабля». Вслед за ними показались еще два паруса. Это был весьма мощный отряд, шедший на всех парусах с наветренной стороны. Скрыться от него не было никакой возможности. Озлобленные французы застыли в молчании. Джек подошел к нацеленному на англичан орудию и, положив руку на замок, холодно произнес:
— Вам не следует стрелять из этой пушки, сударь. Вы должны сдаться бригу.
Глава шестая
Без пяти восемь Джек Обри быстрой походкой шагал под дождем по мощенному булыжником двору, преследуемый воплями кучера наемного экипажа:
— Всего четыре пенса! А еще барином себя считаешь! Нищий голодранец на половинном жалованье, вот кто ты такой!
Джек пожал плечами и, наклонившись, чтобы не попасть под струю из водосточной трубы, поспешно прошел в холл; миновав главную приемную, он направился в небольшой кабинет под названием «Боцманское кресло»: ему предстояла встреча с Первым лордом Адмиралтейства, не менее. Огонь в камине начал разгораться, и из трубы повалил желтый дым, смешиваясь с желтым туманом. Красные языки пламени с веселым треском прокладывали себе дорогу. Стоя спиной к камину, Джек Обри смотрел на струи дождя и обтирал платком парадный мундир. Несколько прохожих пережидали дождь под аркой Уайтхолла. Штатские прятались под зонтиками, офицерам было не положено защищаться от стихии. Ему показалось, что двух или трех из них он узнал. Один из них определенно был Бренд с «Неумолимого», однако грязь, хлюпавшая в туфлях, мешала Обри сосредоточиться.
Он был в состоянии крайнего нервного возбуждения, как и любой офицер, ожидавший приема у Первого лорда. Однако мысли Джека были заняты не столько предстоящей аудиенцией, сколько необходимостью пользоваться платком и размышлениями о своей бедности.
Первый лорд — старинный знакомый, почти друг, а это гораздо важнее для морского офицера, чем богатство. Конечно, ему хотелось бы снова разбогатеть, ему досаждала невозможность испытывать радость от различных пустяков, унижал собственный восторг при виде гинеи, обнаруженной в кармане старого жилета, напряженное ожидание того, какая выпадет карта. Но карету все-таки следовало нанять из-за немыслимой грязи и этого окаянного зюйд-вестового ветра: парадные мундиры не растут на деревьях, то же можно сказать и о шелковых чулках.
— Капитан Обри, — произнес секретарь. — Его светлость ждет вас, сэр.
— Капитан Обри, рад видеть вас, — приветливо обратился к нему лорд Мелвилл. — Как здоровье вашего батюшки?
— Благодарю вас, сэр. Он в полном здравии и в восторге от результатов выборов, как и все мы. Прошу прощения, милорд, за то, что я начал со своих дел. Позвольте от души поздравить вас с назначением в Палату лордов.
— Вы весьма любезны, — отозвался лорд Мелвилл и, ответив на расспросы Джека Обри относительно здоровья леди Мелвилл и сына Роберта, продолжил: — Вы добирались домой со многими приключениями?
— Действительно, милорд! — воскликнул Обри. — Но я удивлен тем, что это вам известно.
— Я узнал об этом из газеты. В ней было опубликовано письмо одной из пассажирок своей семье, дама описала в нем захват и вторичный захват судна Ост-Индской компании. Ваши подвиги она изобразила в самых ярких красках. Мне показал эту статью Сибболд.
Эта чертова болтушка, мисс Лэмб, должно быть, отправила письмо с таможенным тендером. А он-то, одолжив денег, примчался в Лондон, кишащий судебными исполнителями, которые его ждут не дождутся, чтобы упрятать за долги в тюрьму Флит или Маршалси, где он просидел бы до конца войны, лишившись всех шансов на лучшее будущее. Он знал многих офицеров, чьи карьеры были погублены судейскими крючками, — старика Бейнса, Сироколда… А он носится по городу, разрядившись словно в день тезоименитства короля, привлекая к себе внимание всех полицейских ищеек. От подобной мысли Джеку стало не по себе. Он пробубнил о том, что послал отцу подробное письмо каких-то два часа тому назад, хотя и рассчитывал, что приедет к родителю до того, как оно придет. Но его отец, вероятно, тоже ознакомился с публикацией. Здравый смысл не обманул его, поскольку лорд Мелвилл, с характерным шотландским выговором, заметил:
— Я уверен, что вы сделали все, что было в ваших силах. Жаль только, что вы не обратились ко мне несколько недель или даже месяцев назад, когда еще не успели разобрать лучшие корабли. Мне хотелось бы что-то сделать для вас. В самом начале войны командных должностей было сколько угодно. Я рассмотрю вопрос о повышении вас в чине, что же касается судна, то обещать не могу. Правда, может возникнуть вакансия в какой-нибудь вспомогательной службе или мобилизационном департаменте. Мы считаем, что там тоже нужны деятельные, предприимчивые офицеры.
Ко всему сказанному следовало добавить, что требовались люди состоятельные, желавшие получить береговые должности, любящие комфорт, лишенные честолюбия или уставшие от моря, готовые охранять рыболовство или заниматься такой нудной работой, как призыв новобранцев. Совершенно очевидно, другой службы не предвидится. Вопрос стоял так: сейчас или никогда. После того как человек с волевым лицом, сидевший по ту сторону бюро, сделал Джеку определенное предложение, переубедить его было невозможно.
— Милорд, — со всей решительностью и в то же время почтительно произнес Джек Обри. — Как и любой другой, я предпочел бы хорошее судно, достойное капитана первого ранга, но если бы мне доверили четыре доски, которые могли бы держаться на воде, то я был бы счастлив оправдать это доверие. Я готов служить где угодно, на чем угодно и кем угодно. Я плаваю с четырнадцати лет, сэр, и никогда не отказывался ни от какой службы. Обещаю, что вы не пожалеете о своем решении, сэр. Единственное, чего я хочу, это снова оказаться в море.
— Так, так, — задумчиво произнес лорд Мелвилл, впившись в Джека пронзительным взглядом серых глаз. — И вы не ставите никаких условий? Было много разговоров о том, что ваши друзья желают, чтобы вас произвели в капитаны первого ранга за взятие вами «Какафуэго».
— Совершенно никаких, милорд, — ответил Джек Обри и тотчас замолчал. Он вспомнил, как подвело его злополучное слово «претензия», которое, как назло, вырвалось из его уст в прошлый раз, когда он находился в этом же кабинете, и поэтому решил держать язык за зубами, почтительно глядя на собеседника, хотя справедливости ради надо сказать, что к предыдущему хозяину кабинета он испытывал гораздо больше почтения, чем к любому штатскому.
— Что же, — растягивая слова, изрек после паузы Первый лорд. — Я не могу обещать вам ничего определенного. Вы себе не представляете, сколько головоломных дел нужно решить, сколько совместить интересов… однако отдаленная перспектива может появиться… Зайдите ко мне на следующей неделе. Тем временем я рассмотрю вопрос о вашем производстве в капитаны первого ранга, хотя список кандидатов на этот чин, к сожалению, перегружен. Я взвешу все возможности. Жду вас в среду. Только имейте в виду: если я что-то и подыщу, то это будет не первоклассный корабль. Вот единственное, что я обещаю. И это все, что я могу сказать вам сегодня.
Поднявшись со стула, Джек поблагодарил его светлость за благосклонный прием. Уже неофициальным тоном лорд Мелвилл заметил:
— Хочу сообщить, что нынче вечером будет раут у леди Кейт. Если я выкрою время, то зайду к ней.
— С нетерпением буду ждать вас, милорд, — отозвался Джек Обри.
— Всего наилучшего, — сказал лорд Мелвилл, позвонив в колокольчик и пристально посмотрев на дверь.
— По-моему, у вас очень жизнерадостный вид, сэр, — произнес привратник, разглядывая лицо молодого офицера старыми, с красными склеротическими прожилками глазами. «Очень жизнерадостный» было преувеличением. Точнее было бы сказать «глубоко удовлетворенный». Во всяком случае, это выражение даже отдаленно не напоминало кислую мину человека, которому дали от ворот поворот.
— Вы правы, Том, так оно и есть, — отвечал Джек. — Нынешним утром я шел пешком от Хэмпстеда до Семи Циферблатов. Ничто так не бодрит, как утренняя прогулка.
— Стоящее судно, сэр? — спросил Том.
Байки насчет утренних прогулок с ним не проходили. Он был стар, умен и очень сведущ. Он знал Джека еще сопливым гардемарином. Так же, как и почти всех остальных флотских офицеров чином ниже адмирала, и оттого мог позволить себе некоторую фамильярность, находясь на дежурстве.
— Не совсем так, Том, — признался Джек Обри, внимательно посмотрев на заполонившие Уайтхолл толпы промокших прохожих, на вход в канал, в котором кишмя кишели суда. Какие крейсера, каперы, шхуны скрывались среди них? Какие еще невидимые препятствия его ожидают? Из-за какого угла вынырнут судебные исполнители? — Не совсем. Но вот что я вам скажу, Том. Из дома я вышел без плаща и без денег. Будьте добры, вызовите мне извозчика и одолжите полгинеи.
Том был невысокого мнения о приспособленности морских офицеров к жизни на суше; он ничуть не удивился тому, что Джек оказался без самых необходимых вещей. По выражению лица Джека старый лис понял — у того что-то наклевывается: если даже ему и не присвоят звания капитана первого ранга, в одних только береговых службах могут найтись десятки вакансий. С лукавым, понимающим взглядом он извлек монетку и вызвал кучера.
Джек сел в карету; надвинув треуголку на нос и забившись в угол, настороженно посматривал через забрызганные грязью стекла — неестественно скорчившаяся, привлекающая, едва лошадь начинала идти шагом, внимание прохожих фигура. «Что за мерзкие ублюдки! — думал он, видя в каждом взрослом мужчине судебного пристава. — Боже мой, что у них за жизнь! День-деньской заниматься таким паскудством — да еще таскать с собой пудовый талмуд — нет, такая жизнь хуже собачьей».
Мимо, словно в отвратительном сне, проплывали скучные, серые лица прохожих, спешащих по своим серым, нудным делам, — бесконечная череда промокших, озабоченных, озябших, толкающих друг друга людишек. Порой в толпе мелькало хорошенькое личико продавщицы или служанки, но тоска от этого почему-то становилась еще острее. По Хемпстед-роуд ехала вереница нагруженных сеном телег. Лошадьми правили фермеры с длинными кнутами. Кнуты и дождевики, хвосты и гривы были украшены лентами, а широкие красные рожи возниц сияли в туманной дымке как маяки. Из далеких и не слишком счастливых школьных дней вспомнилось латинское изречение: «О fortunatos nimium, sua si bona norint, agricolas» [31]. «А что, звучит неплохо. Жаль, что нет рядом Стивена, он бы оценил эту цитату. Впрочем, скоро он ее от меня услышит. Ведь на раут к Куини мы поедем вместе. А среди гостей наверняка будут эсквайры, редко покидающие свои поместья, — чем тебе не agricolas? » [32].
— Как прошла аудиенция? — поинтересовался Стивен, отодвинув в сторону свой доклад и взглянув на Джека с тем же выражением, что и престарелый привратник Адмиралтейства.
— Не так уж и плохо. Теперь, когда камень с плеч долой, я даже могу сказать — вовсе неплохо. Возможно, меня произведут в следующий чин или дадут корабль — не одно, так другое. Если мне присвоят первый ранг, то со временем я смогу получить линейный корабль или хотя бы должность исполняющего обязанности его капитана. Впрочем, сейчас я буду благодарен даже за шлюп.
— А что это такое — исполняющий обязанности?
— Если капитан болен или желает на какое-то время отправиться на берег — это часто происходит, если капитан пэр или член парламента, — то какой-либо капитан на половинном жалованье на срок отсутствия командира назначается вместо него. Рассказывать с самого начала?
— Если угодно.
— Все началось наилучшим образом. Первый лорд Адмиралтейства сказал, что рад видеть меня. Прежде ни один Первый лорд не радовался встрече со мной, во всяком случае не говорил таких слов. В кофейнике ничего не осталось, Стивен?
— Ничего. Но скоро вы сможете заказать пиво: уже почти два часа.
— Ну так вот. Начат-то он за здравие, а продолжил за упокой. Скроил сочувственную мину и сказал, дескать, жаль, что я пришел так поздно, — ему хотелось бы что-то сделать для меня. Потом он чуть не убил меня своими разговорами насчет того, что недурно бы мне было заделаться береговым военным чиновником. Я понял, что должен что-то предпринять, чтобы он не сделал мне конкретное предложение.
— Зачем?
— Отказываться ни в коем случае не следует. Если вы откажетесь от судна, потому что оно вас не устраивает — скажем, потому, что корабль находится на Вест-Индской станции и вы не любите «желтого Джека» [33], то на вас ляжет пятно. Вполне возможно, что вы больше никогда не получите должности. Высокое начальство не любит тех, кто привередничает и воротит нос. Дескать, прежде все-го нужно заботиться о благе службы, и они совершенно правы. Кроме того, я не мог сказать, что одинаково ненавижу как береговые конторы, так и мобилизационный департамент, и не мог согласиться пойти в канцелярские крысы даже под угрозой ареста.
— И вы избежали невозможного для себя предложения?
— Да. Отказавшись от претензий на чин капитана первого ранга, я заявил лорду Мелвиллу, что согласен на любую посудину. Мысль эту я выразил предельно кратко, но он тотчас понял, что я имел в виду, и, что-то промямлив, сказал, что на днях может появиться отдаленная перспектива. И добавил, что подумает о моем повышении. Мне не следует считать, что он пообещал мне что-то определенное, но я должен явиться к нему снова на следующей неделе. Услышать подобное от такого человека, как лорд Мелвилл, по-моему, много значит.
— По-моему, тоже, дорогой мой, — произнес Стивен как можно убедительней, поскольку уже имел дело с упомянутым джентльменом, который все эти последние годы распоряжался секретными денежными средствами разведки. — По-моему, тоже. Так что давайте есть, пить и веселиться. В буфете имеется колбаса, в синем кувшине пиво. Я же буду наслаждаться поджаренным сыром. Французские каперы обобрали Стивена до нитки: он лишился брегета, а также большей части одежды, инструментов и книг, но его желудок сам по себе был точен как часы, и, когда оба уселись за столик возле камина, на колокольне ударили в колокол. Трофеем экипажа быстроходной «Беллоны» стали и деньги, которые доктор вез из Испании — тогда это была их первая и основная забота, — и со дня высадки в Плимуте они с Джеком жили на очень скромные средства, тотчас выделенные им генералом Обри, а также рассчитывали обменять на наличные вексель, выписанный барселонским коммерсантом по имени Мендоза, малоизвестным на лондонской бирже. Они жили неподалеку от Хита в идиллическом коттедже с зелеными ставнями и жимолостью над дверью — точнее сказать, идиллическом в летнюю пору. Обслуживали себя сами, экономя каждый пенс. Не было более наглядного подтверждения их дружбы, чем та стойкость, с которой оба переносили весьма серьезные трудности быта. По мнению Джека, Стивен был, можно сказать, неряха: бумаги, огрызки засохшего хлеба, намазанного чесноком, бритвы и нижнее белье громоздились на столе и валялись на полу, усугубляя впечатление убогости и нищеты. Посмотрев на парик с проседью, который служил ухваткой для кастрюльки, в которой Мэтьюрин подогревал молоко, можно было понять, что он завтракал повидлом. Джек снял мундир, повязал, оберегая жилет и панталоны, передник и отнес посуду в мойку.
— Всего четыре пенса! А еще барином себя считаешь! Нищий голодранец на половинном жалованье, вот кто ты такой!
Джек пожал плечами и, наклонившись, чтобы не попасть под струю из водосточной трубы, поспешно прошел в холл; миновав главную приемную, он направился в небольшой кабинет под названием «Боцманское кресло»: ему предстояла встреча с Первым лордом Адмиралтейства, не менее. Огонь в камине начал разгораться, и из трубы повалил желтый дым, смешиваясь с желтым туманом. Красные языки пламени с веселым треском прокладывали себе дорогу. Стоя спиной к камину, Джек Обри смотрел на струи дождя и обтирал платком парадный мундир. Несколько прохожих пережидали дождь под аркой Уайтхолла. Штатские прятались под зонтиками, офицерам было не положено защищаться от стихии. Ему показалось, что двух или трех из них он узнал. Один из них определенно был Бренд с «Неумолимого», однако грязь, хлюпавшая в туфлях, мешала Обри сосредоточиться.
Он был в состоянии крайнего нервного возбуждения, как и любой офицер, ожидавший приема у Первого лорда. Однако мысли Джека были заняты не столько предстоящей аудиенцией, сколько необходимостью пользоваться платком и размышлениями о своей бедности.
Первый лорд — старинный знакомый, почти друг, а это гораздо важнее для морского офицера, чем богатство. Конечно, ему хотелось бы снова разбогатеть, ему досаждала невозможность испытывать радость от различных пустяков, унижал собственный восторг при виде гинеи, обнаруженной в кармане старого жилета, напряженное ожидание того, какая выпадет карта. Но карету все-таки следовало нанять из-за немыслимой грязи и этого окаянного зюйд-вестового ветра: парадные мундиры не растут на деревьях, то же можно сказать и о шелковых чулках.
— Капитан Обри, — произнес секретарь. — Его светлость ждет вас, сэр.
— Капитан Обри, рад видеть вас, — приветливо обратился к нему лорд Мелвилл. — Как здоровье вашего батюшки?
— Благодарю вас, сэр. Он в полном здравии и в восторге от результатов выборов, как и все мы. Прошу прощения, милорд, за то, что я начал со своих дел. Позвольте от души поздравить вас с назначением в Палату лордов.
— Вы весьма любезны, — отозвался лорд Мелвилл и, ответив на расспросы Джека Обри относительно здоровья леди Мелвилл и сына Роберта, продолжил: — Вы добирались домой со многими приключениями?
— Действительно, милорд! — воскликнул Обри. — Но я удивлен тем, что это вам известно.
— Я узнал об этом из газеты. В ней было опубликовано письмо одной из пассажирок своей семье, дама описала в нем захват и вторичный захват судна Ост-Индской компании. Ваши подвиги она изобразила в самых ярких красках. Мне показал эту статью Сибболд.
Эта чертова болтушка, мисс Лэмб, должно быть, отправила письмо с таможенным тендером. А он-то, одолжив денег, примчался в Лондон, кишащий судебными исполнителями, которые его ждут не дождутся, чтобы упрятать за долги в тюрьму Флит или Маршалси, где он просидел бы до конца войны, лишившись всех шансов на лучшее будущее. Он знал многих офицеров, чьи карьеры были погублены судейскими крючками, — старика Бейнса, Сироколда… А он носится по городу, разрядившись словно в день тезоименитства короля, привлекая к себе внимание всех полицейских ищеек. От подобной мысли Джеку стало не по себе. Он пробубнил о том, что послал отцу подробное письмо каких-то два часа тому назад, хотя и рассчитывал, что приедет к родителю до того, как оно придет. Но его отец, вероятно, тоже ознакомился с публикацией. Здравый смысл не обманул его, поскольку лорд Мелвилл, с характерным шотландским выговором, заметил:
— Я уверен, что вы сделали все, что было в ваших силах. Жаль только, что вы не обратились ко мне несколько недель или даже месяцев назад, когда еще не успели разобрать лучшие корабли. Мне хотелось бы что-то сделать для вас. В самом начале войны командных должностей было сколько угодно. Я рассмотрю вопрос о повышении вас в чине, что же касается судна, то обещать не могу. Правда, может возникнуть вакансия в какой-нибудь вспомогательной службе или мобилизационном департаменте. Мы считаем, что там тоже нужны деятельные, предприимчивые офицеры.
Ко всему сказанному следовало добавить, что требовались люди состоятельные, желавшие получить береговые должности, любящие комфорт, лишенные честолюбия или уставшие от моря, готовые охранять рыболовство или заниматься такой нудной работой, как призыв новобранцев. Совершенно очевидно, другой службы не предвидится. Вопрос стоял так: сейчас или никогда. После того как человек с волевым лицом, сидевший по ту сторону бюро, сделал Джеку определенное предложение, переубедить его было невозможно.
— Милорд, — со всей решительностью и в то же время почтительно произнес Джек Обри. — Как и любой другой, я предпочел бы хорошее судно, достойное капитана первого ранга, но если бы мне доверили четыре доски, которые могли бы держаться на воде, то я был бы счастлив оправдать это доверие. Я готов служить где угодно, на чем угодно и кем угодно. Я плаваю с четырнадцати лет, сэр, и никогда не отказывался ни от какой службы. Обещаю, что вы не пожалеете о своем решении, сэр. Единственное, чего я хочу, это снова оказаться в море.
— Так, так, — задумчиво произнес лорд Мелвилл, впившись в Джека пронзительным взглядом серых глаз. — И вы не ставите никаких условий? Было много разговоров о том, что ваши друзья желают, чтобы вас произвели в капитаны первого ранга за взятие вами «Какафуэго».
— Совершенно никаких, милорд, — ответил Джек Обри и тотчас замолчал. Он вспомнил, как подвело его злополучное слово «претензия», которое, как назло, вырвалось из его уст в прошлый раз, когда он находился в этом же кабинете, и поэтому решил держать язык за зубами, почтительно глядя на собеседника, хотя справедливости ради надо сказать, что к предыдущему хозяину кабинета он испытывал гораздо больше почтения, чем к любому штатскому.
— Что же, — растягивая слова, изрек после паузы Первый лорд. — Я не могу обещать вам ничего определенного. Вы себе не представляете, сколько головоломных дел нужно решить, сколько совместить интересов… однако отдаленная перспектива может появиться… Зайдите ко мне на следующей неделе. Тем временем я рассмотрю вопрос о вашем производстве в капитаны первого ранга, хотя список кандидатов на этот чин, к сожалению, перегружен. Я взвешу все возможности. Жду вас в среду. Только имейте в виду: если я что-то и подыщу, то это будет не первоклассный корабль. Вот единственное, что я обещаю. И это все, что я могу сказать вам сегодня.
Поднявшись со стула, Джек поблагодарил его светлость за благосклонный прием. Уже неофициальным тоном лорд Мелвилл заметил:
— Хочу сообщить, что нынче вечером будет раут у леди Кейт. Если я выкрою время, то зайду к ней.
— С нетерпением буду ждать вас, милорд, — отозвался Джек Обри.
— Всего наилучшего, — сказал лорд Мелвилл, позвонив в колокольчик и пристально посмотрев на дверь.
— По-моему, у вас очень жизнерадостный вид, сэр, — произнес привратник, разглядывая лицо молодого офицера старыми, с красными склеротическими прожилками глазами. «Очень жизнерадостный» было преувеличением. Точнее было бы сказать «глубоко удовлетворенный». Во всяком случае, это выражение даже отдаленно не напоминало кислую мину человека, которому дали от ворот поворот.
— Вы правы, Том, так оно и есть, — отвечал Джек. — Нынешним утром я шел пешком от Хэмпстеда до Семи Циферблатов. Ничто так не бодрит, как утренняя прогулка.
— Стоящее судно, сэр? — спросил Том.
Байки насчет утренних прогулок с ним не проходили. Он был стар, умен и очень сведущ. Он знал Джека еще сопливым гардемарином. Так же, как и почти всех остальных флотских офицеров чином ниже адмирала, и оттого мог позволить себе некоторую фамильярность, находясь на дежурстве.
— Не совсем так, Том, — признался Джек Обри, внимательно посмотрев на заполонившие Уайтхолл толпы промокших прохожих, на вход в канал, в котором кишмя кишели суда. Какие крейсера, каперы, шхуны скрывались среди них? Какие еще невидимые препятствия его ожидают? Из-за какого угла вынырнут судебные исполнители? — Не совсем. Но вот что я вам скажу, Том. Из дома я вышел без плаща и без денег. Будьте добры, вызовите мне извозчика и одолжите полгинеи.
Том был невысокого мнения о приспособленности морских офицеров к жизни на суше; он ничуть не удивился тому, что Джек оказался без самых необходимых вещей. По выражению лица Джека старый лис понял — у того что-то наклевывается: если даже ему и не присвоят звания капитана первого ранга, в одних только береговых службах могут найтись десятки вакансий. С лукавым, понимающим взглядом он извлек монетку и вызвал кучера.
Джек сел в карету; надвинув треуголку на нос и забившись в угол, настороженно посматривал через забрызганные грязью стекла — неестественно скорчившаяся, привлекающая, едва лошадь начинала идти шагом, внимание прохожих фигура. «Что за мерзкие ублюдки! — думал он, видя в каждом взрослом мужчине судебного пристава. — Боже мой, что у них за жизнь! День-деньской заниматься таким паскудством — да еще таскать с собой пудовый талмуд — нет, такая жизнь хуже собачьей».
Мимо, словно в отвратительном сне, проплывали скучные, серые лица прохожих, спешащих по своим серым, нудным делам, — бесконечная череда промокших, озабоченных, озябших, толкающих друг друга людишек. Порой в толпе мелькало хорошенькое личико продавщицы или служанки, но тоска от этого почему-то становилась еще острее. По Хемпстед-роуд ехала вереница нагруженных сеном телег. Лошадьми правили фермеры с длинными кнутами. Кнуты и дождевики, хвосты и гривы были украшены лентами, а широкие красные рожи возниц сияли в туманной дымке как маяки. Из далеких и не слишком счастливых школьных дней вспомнилось латинское изречение: «О fortunatos nimium, sua si bona norint, agricolas» [31]. «А что, звучит неплохо. Жаль, что нет рядом Стивена, он бы оценил эту цитату. Впрочем, скоро он ее от меня услышит. Ведь на раут к Куини мы поедем вместе. А среди гостей наверняка будут эсквайры, редко покидающие свои поместья, — чем тебе не agricolas? » [32].
— Как прошла аудиенция? — поинтересовался Стивен, отодвинув в сторону свой доклад и взглянув на Джека с тем же выражением, что и престарелый привратник Адмиралтейства.
— Не так уж и плохо. Теперь, когда камень с плеч долой, я даже могу сказать — вовсе неплохо. Возможно, меня произведут в следующий чин или дадут корабль — не одно, так другое. Если мне присвоят первый ранг, то со временем я смогу получить линейный корабль или хотя бы должность исполняющего обязанности его капитана. Впрочем, сейчас я буду благодарен даже за шлюп.
— А что это такое — исполняющий обязанности?
— Если капитан болен или желает на какое-то время отправиться на берег — это часто происходит, если капитан пэр или член парламента, — то какой-либо капитан на половинном жалованье на срок отсутствия командира назначается вместо него. Рассказывать с самого начала?
— Если угодно.
— Все началось наилучшим образом. Первый лорд Адмиралтейства сказал, что рад видеть меня. Прежде ни один Первый лорд не радовался встрече со мной, во всяком случае не говорил таких слов. В кофейнике ничего не осталось, Стивен?
— Ничего. Но скоро вы сможете заказать пиво: уже почти два часа.
— Ну так вот. Начат-то он за здравие, а продолжил за упокой. Скроил сочувственную мину и сказал, дескать, жаль, что я пришел так поздно, — ему хотелось бы что-то сделать для меня. Потом он чуть не убил меня своими разговорами насчет того, что недурно бы мне было заделаться береговым военным чиновником. Я понял, что должен что-то предпринять, чтобы он не сделал мне конкретное предложение.
— Зачем?
— Отказываться ни в коем случае не следует. Если вы откажетесь от судна, потому что оно вас не устраивает — скажем, потому, что корабль находится на Вест-Индской станции и вы не любите «желтого Джека» [33], то на вас ляжет пятно. Вполне возможно, что вы больше никогда не получите должности. Высокое начальство не любит тех, кто привередничает и воротит нос. Дескать, прежде все-го нужно заботиться о благе службы, и они совершенно правы. Кроме того, я не мог сказать, что одинаково ненавижу как береговые конторы, так и мобилизационный департамент, и не мог согласиться пойти в канцелярские крысы даже под угрозой ареста.
— И вы избежали невозможного для себя предложения?
— Да. Отказавшись от претензий на чин капитана первого ранга, я заявил лорду Мелвиллу, что согласен на любую посудину. Мысль эту я выразил предельно кратко, но он тотчас понял, что я имел в виду, и, что-то промямлив, сказал, что на днях может появиться отдаленная перспектива. И добавил, что подумает о моем повышении. Мне не следует считать, что он пообещал мне что-то определенное, но я должен явиться к нему снова на следующей неделе. Услышать подобное от такого человека, как лорд Мелвилл, по-моему, много значит.
— По-моему, тоже, дорогой мой, — произнес Стивен как можно убедительней, поскольку уже имел дело с упомянутым джентльменом, который все эти последние годы распоряжался секретными денежными средствами разведки. — По-моему, тоже. Так что давайте есть, пить и веселиться. В буфете имеется колбаса, в синем кувшине пиво. Я же буду наслаждаться поджаренным сыром. Французские каперы обобрали Стивена до нитки: он лишился брегета, а также большей части одежды, инструментов и книг, но его желудок сам по себе был точен как часы, и, когда оба уселись за столик возле камина, на колокольне ударили в колокол. Трофеем экипажа быстроходной «Беллоны» стали и деньги, которые доктор вез из Испании — тогда это была их первая и основная забота, — и со дня высадки в Плимуте они с Джеком жили на очень скромные средства, тотчас выделенные им генералом Обри, а также рассчитывали обменять на наличные вексель, выписанный барселонским коммерсантом по имени Мендоза, малоизвестным на лондонской бирже. Они жили неподалеку от Хита в идиллическом коттедже с зелеными ставнями и жимолостью над дверью — точнее сказать, идиллическом в летнюю пору. Обслуживали себя сами, экономя каждый пенс. Не было более наглядного подтверждения их дружбы, чем та стойкость, с которой оба переносили весьма серьезные трудности быта. По мнению Джека, Стивен был, можно сказать, неряха: бумаги, огрызки засохшего хлеба, намазанного чесноком, бритвы и нижнее белье громоздились на столе и валялись на полу, усугубляя впечатление убогости и нищеты. Посмотрев на парик с проседью, который служил ухваткой для кастрюльки, в которой Мэтьюрин подогревал молоко, можно было понять, что он завтракал повидлом. Джек снял мундир, повязал, оберегая жилет и панталоны, передник и отнес посуду в мойку.