Страница:
Они расположились в кабинке в глубине.
— Какие милые люди, Бидж.
— А ты быстро заводишь друзей. — Бидж поколебалась, потом тихо спросила: — Скажи — Хрис разговаривает нормально? Ты не заметил затруднений или еще чего-то странного?
Стефан задумался, нахмурив брови:
— Разговаривает он нормально — по крайней мере по-гречески. Правда, бывает, что, когда показывает на что-то, сначала показывает не туда. Я думаю, он иногда теряет нить разговора. — Стефан выглядел смущенным и обеспокоенным. — Я знаю многих стариков, но у них нет этого, нет ни сгорбленной спины, ни подгибающихся коленей, ты ведь видела, как он ходит? Бидж, что с ним такое?
Бидж вспомнила, что Стефан не знаком с проявлениями дегенерации нервной и мышечной ткани.
— Я расскажу тебе об этом потом. Это все довольно сложно.
— Я постараюсь понять. — Стефан снова нахмурился.
— О конечно. Просто дело в том, что… — Она оборвала фразу, потому что к ним подошел Стан с подносом, на котором стояло что-то, накрытое салфеткой.
Нагнувшись и убедившись, что их не видно в окно, он церемонным жестом сорвал салфетку. На подносе оказались два красивых бокала с белым вином.
— Мы с отцом угощаем. У меня к тому же нет лицензии на торговлю спиртным. Это папино любимое вино. Он рад был поговорить с тобой, Стефан. А Биидж, — он подмигнул, — наша любимая клиентка. — Он быстро отошел от стола.
— Биидж? — переспросил Стефан с улыбкой.
— Пей, — сказала Бидж, чокаясь с ним.
Когда они вышли из «Джиро», шел дождь — веселый теплый ливень, как в фильме, который они смотрели. Стефан бросил взгляд на зажженные фонари, раскинул руки и запел чистым тенором: «Я пою под дождем…» Он начал танцевать, и Бидж с восхищением отметила как точно он копирует хореографию Джина Келли. Он мог не только точно воспроизвести мелодию на слух, но и танец, увидев его всего один раз.
— Твой друг — просто чудо! — сказал чей-то голос ей в ухо. Повернувшись, Бидж обнаружила Диди, с восхищением наблюдавшую за Стефаном.
— Он очень доволен. С его бараном в госпитале все кончилось хорошо. — Бидж знала за собой склонность говорить очень быстро, когда пыталась что-то скрыть, и сейчас намеренно тянула слова. — Конфетка сказал, чтобы я показала ему город.
— Тебе повезло. — Но Диди совсем не казалась романтически или сексуально заинтересованной, она смотрела на Стефана странно напряженным взглядом, как кошка, следящая за бьющимся на стекле окна насекомым. — Он танцор?
— Похоже на то, верно? — согласилась Бидж. Стефан, не обращая внимания ни на одну из них, скользил по кирпичному тротуару и вдруг без малейшего усилия взлетел на половину высоты фонарного столба.
Бидж в ужасе смотрела на его необутую ногу — увлеченный танцем, он где-то потерял один башмак.
Она поспешно повернулась к Диди и посмотрела ей в глаза.
— Диди, — сказала она серьезно, — мне нужно с тобой поговорить.
— О чем? — Диди невольно сделала шаг назад.
— О случаях воровства в колледже. — Бидж судорожно пыталась придумать, что еще она могла бы сказать.
Пение Стефана резко оборвалось, он поспешно возвращался туда, откуда начал танцевать.
На помощь Бидж пришел дождь. Диди явно не собиралась мокнуть.
— Ты собираешься признаться? — неловко пошутила она. — Послушай, здесь же можно утонуть. Давай поговорим об этом потом. — Она пробежала мимо Стефана, который, как с облегчением заметила Бидж, нашел свой башмак и теперь старательно зашнуровывал его, сосредоточенно хмурясь, как маленький ребенок, осваивающий новое для него дело.
Диди бросила на него быстрый взгляд — бейсболка прочно сидела у него на голове, слава Богу — и обернулась к Бидж.
— Желаю вам хорошо поразвлечься, — сказала она с завистью, и Бидж вдруг спросила себя: не страдает ли Диди, которая никогда не проявляла интереса ни к кому, кроме себя, от одиночества?
Стефан с интересом посмотрел ей вслед:
— Она тоже доктор, да?
— Нет еще. Пошли, Стефан. Тебя ждет еще один сюрприз. — Она привела его в «Митч».
Когда им подали горячий фадж-сандеnote 18, Бидж подумала: никаких усилий не жалко, чтобы увидеть такое выражение лица, как у Стефана после первой ложки.
Бидж открыла дверь в свою квартирку, быстро просмотрела накопившуюся почту («реклама» — «проспекты» — «ничего, кроме макулатуры») и показала Стефану свое жилище. Он одобрил холодильник, поцокал языком над печально поникшими растениями на окне и перетрогал всю мебель.
Закончив осмотр, он подошел к Бидж и сказал:
— Спасибо тебе за самый лучший день в моей жизни, Бидж.
— Я очень рада, — искренне ответила Бидж. — А что тебе понравилось больше всего?
— Танцы, — без колебаний ответил он и добавил, смущаясь: — Не могли бы мы потанцевать еще, вместе? Бидж застыла на месте:
— Я неуклюжая. Не думаю, чтобы из этого что-нибудь вышло…
— Ну пожалуйста!
Бидж вздохнула, просмотрела свои кассеты и наконец выбрала одну с записями мелодий начала века.
«Мне светит солнце, — тихо пели динамики, — сквозь облака…» Стефан решительно взял ее за руку, и они начали танцевать.
Ей удавалось не сбиться с ритма. Бидж закусила губу, следя за собственными движениями и ожидая, когда же произойдет неизбежное — она споткнется. Но ничего не случилось, она успокоилась и легко подчинилась его руководству: то приближаясь к партнеру, то отдаляясь, кружась и наклоняясь. Стефан был не только превосходным танцором сам, он оказался замечательным учителем, и Бидж летала, почти не касаясь пола.
Под конец он развернул ее, держа на расстоянии вытянутой руки, так быстро, что ее короткие волосы взметнулись над головой, и резко остановил, она отклонилась в сторону, как балерина, и затем, молясь про себя, чтобы под конец не упасть, вернулась в его объятия. Его сильные руки удержали ее.
Музыка смолкла, кассета кончилась.
Они остановились в тесном объятии, глядя друг другу в глаза, их руки сплелись, напряженные тела прильнули друг к другу. Секунду они были неподвижны. Потом Стефан медленно начал целовать ее — в шею, за ухом, в подбородок…
Подсознательно она испытала облегчение, когда его язык оказался обычным человеческим языком, а не шершавым, как у жвачного. Мысли Бидж путались. Ее пальцы скользнули по его влажной рубашке, по волосам на груди, опустились ниже…
…И тут перед ее мысленным взором появилась предсмертная записка ее матери — только написанная ее собственным почерком и адресованная Стефану.
Она резко отстранилась, задыхаясь.
Стефан казался пораженным, он протянул к ней руки, но, увидев выражение ее лица, опустил их.
Бидж взяла его за руку:
— Прости меня. Ты мне очень нравишься — больше, чем кто-нибудь другой. Но есть важная причина, по которой мне нельзя сейчас быть связанной…
— У тебя есть возлюбленный?
— Нет, — твердо ответила Бидж. — Если бы мне был нужен кто-то… — Честность заставила ее поправиться: — Если бы я могла выбрать кого-то сейчас, это был бы ты. Я не могу. Действительно не могу. Прости меня.
— Но я нравлюсь тебе?
— Больше всех на свете. Ты замечательный. Он с сомнением посмотрел на Бидж:
— Дело в том, что я не человек?
— Абсолютно нет, — ответила она решительно, хотя до сих пор не думала о том, каким мог бы оказаться секс с фавном. — Дело даже не в том, что я старше тебя.
— Не настолько уж ты старше меня. — Его глаза расширились, а уши странно дернулись. — Я понял: я необразованный.
— Стефан! — сказала она умоляюще, но все было бесполезно: он убедил себя в том, что эта его догадка верна.
Бидж попыталась обнять Стефана, но он отстранился и вежливо произнес:
— Я благодарен тебе, но ты не обязана этого делать.
— Но я хочу!
— Мне кажется, сейчас лучше не надо. — Обида сделала его акцент более заметным. — Подождем, пока ты будешь чувствовать себя лучше.
— Хорошо, — наконец сдалась она. — Я принесу одеяла и постелю тебе на софе. Мне только нужно проверить, нет ли чего на автоответчике.
— Автоответчике?
— Да, на телефоне. Ты ведь читал о телефоне в книгах Хэрриота?
— А, — сказал он равнодушно, — верно. Телефон. — Он заставил себя улыбнуться. — Иди проверь его.
— Я недолго, обещаю.
Бидж прошла в спальню, гадая, не пойдет ли он за ней (откуда ему знать о таких вещах, как конфиденциальность), и пытаясь привести в порядок свои разбегающиеся мысли. Она посмотрела на себя в зеркало, рассеянно провела рукой по волосам и включила автоответчик.
На нем оказалась единственная запись. «Привет, — сказал голос, который она не смогла бы перепутать ни с каким другим, — говорит доктор Хитори. Номер моего телефона… — Последовала серия цифр. — Пожалуйста, позвоните мне, чтобы мы могли договориться о встрече. — Долгая пауза. — Позвоните не откладывая». Это было все.
Но доктор Хитори позвонила сама, не поручив это женщине из регистратуры, и голос ее звучал сердито. Не было ни малейшего сомнения в том, что это могло значить. Бидж почувствовала дурноту.
Когда она вернулась в гостиную, Стефан уже улегся, повернувшись к стене, и притворялся спящим. Его поза ясно говорила об оскорбленных чувствах.
Бидж выключила свет, вернулась в спальню и неподвижно пролежала до рассвета.
На следующее утро в половине девятого она позвонила доктору Хитори, потом повидалась с ней, узнала результаты — ожидаемые результаты — теста и к десяти была дома.
Стефан, проснувшийся на рассвете, трудолюбиво листал ее учебники, напряженно сморщив лоб и шевеля губами.
— Ну а теперь, — спросил он, когда она вошла, — ты отвезешь меня домой?
Бидж кивнула. Он взглянул ей в лицо и спросил встревоженно:
— Бидж, ты плакала?
— Немножко, — ответила она. — Такое иногда случается. Тут не о чем беспокоиться.
Глава 17
— Какие милые люди, Бидж.
— А ты быстро заводишь друзей. — Бидж поколебалась, потом тихо спросила: — Скажи — Хрис разговаривает нормально? Ты не заметил затруднений или еще чего-то странного?
Стефан задумался, нахмурив брови:
— Разговаривает он нормально — по крайней мере по-гречески. Правда, бывает, что, когда показывает на что-то, сначала показывает не туда. Я думаю, он иногда теряет нить разговора. — Стефан выглядел смущенным и обеспокоенным. — Я знаю многих стариков, но у них нет этого, нет ни сгорбленной спины, ни подгибающихся коленей, ты ведь видела, как он ходит? Бидж, что с ним такое?
Бидж вспомнила, что Стефан не знаком с проявлениями дегенерации нервной и мышечной ткани.
— Я расскажу тебе об этом потом. Это все довольно сложно.
— Я постараюсь понять. — Стефан снова нахмурился.
— О конечно. Просто дело в том, что… — Она оборвала фразу, потому что к ним подошел Стан с подносом, на котором стояло что-то, накрытое салфеткой.
Нагнувшись и убедившись, что их не видно в окно, он церемонным жестом сорвал салфетку. На подносе оказались два красивых бокала с белым вином.
— Мы с отцом угощаем. У меня к тому же нет лицензии на торговлю спиртным. Это папино любимое вино. Он рад был поговорить с тобой, Стефан. А Биидж, — он подмигнул, — наша любимая клиентка. — Он быстро отошел от стола.
— Биидж? — переспросил Стефан с улыбкой.
— Пей, — сказала Бидж, чокаясь с ним.
Когда они вышли из «Джиро», шел дождь — веселый теплый ливень, как в фильме, который они смотрели. Стефан бросил взгляд на зажженные фонари, раскинул руки и запел чистым тенором: «Я пою под дождем…» Он начал танцевать, и Бидж с восхищением отметила как точно он копирует хореографию Джина Келли. Он мог не только точно воспроизвести мелодию на слух, но и танец, увидев его всего один раз.
— Твой друг — просто чудо! — сказал чей-то голос ей в ухо. Повернувшись, Бидж обнаружила Диди, с восхищением наблюдавшую за Стефаном.
— Он очень доволен. С его бараном в госпитале все кончилось хорошо. — Бидж знала за собой склонность говорить очень быстро, когда пыталась что-то скрыть, и сейчас намеренно тянула слова. — Конфетка сказал, чтобы я показала ему город.
— Тебе повезло. — Но Диди совсем не казалась романтически или сексуально заинтересованной, она смотрела на Стефана странно напряженным взглядом, как кошка, следящая за бьющимся на стекле окна насекомым. — Он танцор?
— Похоже на то, верно? — согласилась Бидж. Стефан, не обращая внимания ни на одну из них, скользил по кирпичному тротуару и вдруг без малейшего усилия взлетел на половину высоты фонарного столба.
Бидж в ужасе смотрела на его необутую ногу — увлеченный танцем, он где-то потерял один башмак.
Она поспешно повернулась к Диди и посмотрела ей в глаза.
— Диди, — сказала она серьезно, — мне нужно с тобой поговорить.
— О чем? — Диди невольно сделала шаг назад.
— О случаях воровства в колледже. — Бидж судорожно пыталась придумать, что еще она могла бы сказать.
Пение Стефана резко оборвалось, он поспешно возвращался туда, откуда начал танцевать.
На помощь Бидж пришел дождь. Диди явно не собиралась мокнуть.
— Ты собираешься признаться? — неловко пошутила она. — Послушай, здесь же можно утонуть. Давай поговорим об этом потом. — Она пробежала мимо Стефана, который, как с облегчением заметила Бидж, нашел свой башмак и теперь старательно зашнуровывал его, сосредоточенно хмурясь, как маленький ребенок, осваивающий новое для него дело.
Диди бросила на него быстрый взгляд — бейсболка прочно сидела у него на голове, слава Богу — и обернулась к Бидж.
— Желаю вам хорошо поразвлечься, — сказала она с завистью, и Бидж вдруг спросила себя: не страдает ли Диди, которая никогда не проявляла интереса ни к кому, кроме себя, от одиночества?
Стефан с интересом посмотрел ей вслед:
— Она тоже доктор, да?
— Нет еще. Пошли, Стефан. Тебя ждет еще один сюрприз. — Она привела его в «Митч».
Когда им подали горячий фадж-сандеnote 18, Бидж подумала: никаких усилий не жалко, чтобы увидеть такое выражение лица, как у Стефана после первой ложки.
Бидж открыла дверь в свою квартирку, быстро просмотрела накопившуюся почту («реклама» — «проспекты» — «ничего, кроме макулатуры») и показала Стефану свое жилище. Он одобрил холодильник, поцокал языком над печально поникшими растениями на окне и перетрогал всю мебель.
Закончив осмотр, он подошел к Бидж и сказал:
— Спасибо тебе за самый лучший день в моей жизни, Бидж.
— Я очень рада, — искренне ответила Бидж. — А что тебе понравилось больше всего?
— Танцы, — без колебаний ответил он и добавил, смущаясь: — Не могли бы мы потанцевать еще, вместе? Бидж застыла на месте:
— Я неуклюжая. Не думаю, чтобы из этого что-нибудь вышло…
— Ну пожалуйста!
Бидж вздохнула, просмотрела свои кассеты и наконец выбрала одну с записями мелодий начала века.
«Мне светит солнце, — тихо пели динамики, — сквозь облака…» Стефан решительно взял ее за руку, и они начали танцевать.
Ей удавалось не сбиться с ритма. Бидж закусила губу, следя за собственными движениями и ожидая, когда же произойдет неизбежное — она споткнется. Но ничего не случилось, она успокоилась и легко подчинилась его руководству: то приближаясь к партнеру, то отдаляясь, кружась и наклоняясь. Стефан был не только превосходным танцором сам, он оказался замечательным учителем, и Бидж летала, почти не касаясь пола.
Под конец он развернул ее, держа на расстоянии вытянутой руки, так быстро, что ее короткие волосы взметнулись над головой, и резко остановил, она отклонилась в сторону, как балерина, и затем, молясь про себя, чтобы под конец не упасть, вернулась в его объятия. Его сильные руки удержали ее.
Музыка смолкла, кассета кончилась.
Они остановились в тесном объятии, глядя друг другу в глаза, их руки сплелись, напряженные тела прильнули друг к другу. Секунду они были неподвижны. Потом Стефан медленно начал целовать ее — в шею, за ухом, в подбородок…
Подсознательно она испытала облегчение, когда его язык оказался обычным человеческим языком, а не шершавым, как у жвачного. Мысли Бидж путались. Ее пальцы скользнули по его влажной рубашке, по волосам на груди, опустились ниже…
…И тут перед ее мысленным взором появилась предсмертная записка ее матери — только написанная ее собственным почерком и адресованная Стефану.
Она резко отстранилась, задыхаясь.
Стефан казался пораженным, он протянул к ней руки, но, увидев выражение ее лица, опустил их.
Бидж взяла его за руку:
— Прости меня. Ты мне очень нравишься — больше, чем кто-нибудь другой. Но есть важная причина, по которой мне нельзя сейчас быть связанной…
— У тебя есть возлюбленный?
— Нет, — твердо ответила Бидж. — Если бы мне был нужен кто-то… — Честность заставила ее поправиться: — Если бы я могла выбрать кого-то сейчас, это был бы ты. Я не могу. Действительно не могу. Прости меня.
— Но я нравлюсь тебе?
— Больше всех на свете. Ты замечательный. Он с сомнением посмотрел на Бидж:
— Дело в том, что я не человек?
— Абсолютно нет, — ответила она решительно, хотя до сих пор не думала о том, каким мог бы оказаться секс с фавном. — Дело даже не в том, что я старше тебя.
— Не настолько уж ты старше меня. — Его глаза расширились, а уши странно дернулись. — Я понял: я необразованный.
— Стефан! — сказала она умоляюще, но все было бесполезно: он убедил себя в том, что эта его догадка верна.
Бидж попыталась обнять Стефана, но он отстранился и вежливо произнес:
— Я благодарен тебе, но ты не обязана этого делать.
— Но я хочу!
— Мне кажется, сейчас лучше не надо. — Обида сделала его акцент более заметным. — Подождем, пока ты будешь чувствовать себя лучше.
— Хорошо, — наконец сдалась она. — Я принесу одеяла и постелю тебе на софе. Мне только нужно проверить, нет ли чего на автоответчике.
— Автоответчике?
— Да, на телефоне. Ты ведь читал о телефоне в книгах Хэрриота?
— А, — сказал он равнодушно, — верно. Телефон. — Он заставил себя улыбнуться. — Иди проверь его.
— Я недолго, обещаю.
Бидж прошла в спальню, гадая, не пойдет ли он за ней (откуда ему знать о таких вещах, как конфиденциальность), и пытаясь привести в порядок свои разбегающиеся мысли. Она посмотрела на себя в зеркало, рассеянно провела рукой по волосам и включила автоответчик.
На нем оказалась единственная запись. «Привет, — сказал голос, который она не смогла бы перепутать ни с каким другим, — говорит доктор Хитори. Номер моего телефона… — Последовала серия цифр. — Пожалуйста, позвоните мне, чтобы мы могли договориться о встрече. — Долгая пауза. — Позвоните не откладывая». Это было все.
Но доктор Хитори позвонила сама, не поручив это женщине из регистратуры, и голос ее звучал сердито. Не было ни малейшего сомнения в том, что это могло значить. Бидж почувствовала дурноту.
Когда она вернулась в гостиную, Стефан уже улегся, повернувшись к стене, и притворялся спящим. Его поза ясно говорила об оскорбленных чувствах.
Бидж выключила свет, вернулась в спальню и неподвижно пролежала до рассвета.
На следующее утро в половине девятого она позвонила доктору Хитори, потом повидалась с ней, узнала результаты — ожидаемые результаты — теста и к десяти была дома.
Стефан, проснувшийся на рассвете, трудолюбиво листал ее учебники, напряженно сморщив лоб и шевеля губами.
— Ну а теперь, — спросил он, когда она вошла, — ты отвезешь меня домой?
Бидж кивнула. Он взглянул ей в лицо и спросил встревоженно:
— Бидж, ты плакала?
— Немножко, — ответила она. — Такое иногда случается. Тут не о чем беспокоиться.
Глава 17
Прошел еще один день, и они снова отправились на Перекресток. Бидж держалась особняком, но остальные были слишком усталыми, чтобы это заметить.
С полного одобрения Конфетки всю первую часть пути студенты проспали: к собственному изумлению, они обнаружили, что привыкли к таким поездкам и чувствуют себя совершенно спокойно.
На границе Вирджинии и Перекрестка Бидж ненадолго проснулась. Конфетка посовещался с дорожной командой, затем их проводили, показав новые повороты, которые Конфетка тут же тщательно зарисовал на своей карте. Похоже, подумала Бидж, что дорожные команды теперь везде: по какой бы дороге они ни ехали, всюду встречались люди с лопатами и двузубами, под разговоры и смех строились все новые и новые ответвления, назначение которых было известно только начальникам команд, да еще Книге Странных Путей.
Бидж снова задремала и спала до тех пор, пока они не миновали «Кружки». Время перевалило за полдень. Грузовик свернул на юго-восток, к большой реке.
По крутому арочному мосту они пересекли ущелье, казавшееся глубоким, как Большой Каньон. Почти сразу за мостом начиналось травянистое плато — что-то среднее между американскими прериями и иллюстрациями в «Нэшнл Джиогрэфик», изображающими русские степи. Из кабины грузовика открывался вид на мили во все стороны, легкий ветерок катил волны по высокой траве, тени облаков скользили по покатым холмам, уходящим к далеким предгорьям.
— Проснись и пой, Анни, — сказал Конфетка. — Соберись с силами и начинай доклад.
— Я готова, — тихо ответила девушка, и Бидж только теперь поняла, что Анни давно не спит.
Доклад Анни был ясным и всеобъемлющим. Она рассказала об особенностях пациента, предполагаемой процедуре обследования и о причинах, по которым клиент обратился за помощью.
— Конечно, я еще не видела пациента, но думаю, что у него липома. Если учесть, что нам известно о Перекрестке, — она вопросительно посмотрела на Конфетку, — то опухоль наверняка доброкачественная. Но все-таки для порядка я рекомендовала бы сделать биопсию. Доктор Доббс, мы сможем отправить образец в лабораторию?
— Ясное дело, если только ты рискнешь его взять. Солнце ярко светило на травяное море вокруг грузовика. Все здесь казалось спокойным и мирным, вполне обыкновенным.
— А не использовать ли нам держатель для бешеных животных? — спросил Дэйв. Держатель для бешеных животных представлял собой трехметровый металлический шест с затяжной петлей из троса на конце. Если нужно было поймать животное с подозрением на бешенство, один человек накидывал петлю ему на шею и затягивал ее, прижимая животное к земле, а другой надевал намордник, что требовало, конечно, полного доверия к напарнику.
Конфетка нахмурился:
— Возникает одна маленькая загвоздка: как быть с гордостью пациента? Такое обращение может его сильно обидеть.
— Вот и прекрасно, — пожал плечами Дэйв, — пусть себе обижается.
Анни, глядя в окно на пустынную степь, мягко заметила:
— Эта идея не кажется мне удачной.
Густая трава метровой высоты стояла по обе стороны дороги. Ветер гнал по ней волны, движение же грузовика еле колебало только ближайшие стебли.
Из травы прямо перед ними возникла фигура человека со скрещенными на груди руками. Длинные прямые черные волосы, высокие скулы, длинный нос, чуть раскосые синие глаза придавали его внешности слегка азиатский оттенок. Лицо его было совершенно безволосым, как будто он только что побрился или удалил растительность на лице при помощи электроэпилятора.
Человек был тонким и жилистым, но на руках бугрились мускулы, босые ноги выглядели обыкновенными человеческими ногами.
Клиент спокойно смотрел на грузовик, совсем не смущенный его появлением, но не сделал никакой попытки подойти.
Ли Энн незаметно открыла свой рюкзак, проверила его содержимое и снова закрыла «молнию», вылезая из грузовика, она прихватила рюкзак с собой. Конфетка тоже вылез из кабины и вместе с Анни пошел навстречу клиенту. Дэйв двинулся следом, чтобы ничего не пропустить, с одной стороны, но в основном потому, что считал нужным в случае чего защитить Анни.
Бидж подождала, пока остальные отойдут достаточно далеко, чтобы не слышать ее слов, и повернулась к Ли Энн:
— Смит-вессон?
Ли Энн внимательно посмотрела на нее и коротко ответила:
— Кольт.
— Тридцать восьмого калибра?
— Двадцать второго. — Ли Энн хмуро улыбнулась. — У него такие маленькие хорошенькие пульки.
— Стоит ли тогда овчинка выделки?
— Ты думаешь, здесь нужны серебряные пули?
— Вот интересно, — сказала Бидж задумчиво, — в чем тут дело: в весе пули или в том, что серебро токсично для данного организма? Ну, как бы там ни было, таких пуль у нас все равно нет.
Ли Энн вздохнула:
— К тому же вряд ли получишь зачет по практике, если застрелишь клиента. — Она закинула рюкзак в кабину через открытое окно. — А как ты узнала?
— Ты как-то полезла за револьвером в «Кружках», — ответила Бидж смущенно. — А ты умеешь стрелять? Ли Энн дружески улыбнулась Бидж:
— Если хочешь, как-нибудь могу научить и тебя.
— Даже трудно представить, как много ты всего умеешь.
— Большая часть этих умений в ветеринарном колледже ни к чему. — Несмотря на это, Ли Энн была явно довольна собой.
— Зато здесь они очень даже к месту. Девушки присоединились к Анни и остальным. Конфетка протянул клиенту руку, но тот только посмотрел на него и не переменил позы. Анни начала задавать вопросы, но ответы мало что прояснили. Человек еле цедил слова, отвечая отрывисто и кратко, с сильным акцентом, похожим на восточноевропейский.
— Как вас зовут? — с улыбкой спросила Анни.
Клиент не ответил на ее улыбку.
— У меня два имени. Тебе нужно знать одно. Меня зовут Влатмир. Я из племени здолниев. Сын суки Магды. — Он выпрямился еще более надменно. — Мы — вир.
«Вир, — писал Лао, — считают, что название их народа происходит от латинского virus — мужи, случается им и относить к себе другое латинское слово: virtus — добродетель. В отличие от общепринятого» вервольф» это название говорит не столько об этимологии, сколько о самооценке. Хотя другие расы подвергают сомнению право ликантропов называть себя людьми, вир считают себя единственными достойными носителями этого имени.
Возможно, это является проявлением психологической защиты, необходимой для выживания: благодаря ему вир могут видеть в других людях просто пищу…» Анни, которая уже ничему не удивлялась на Перекрестке, спросила:
— Как я понимаю, сэр, вы наш клиент. Являетесь ли вы также и пациентом?
Вместо ответа Влатмир снял рубашку. Его грудь оказалась безволосой и гладкой, как у младенца. Он пощупал свое плечо:
— Там шишка. Она движется под кожей, но не исчезает. — Он захватил жировик пальцами, кожа на которых была такой же гладкой, как и на груди, — ни складок, ни морщин.
Анни внимательно осмотрела липому:
— Мне нужно было бы увидеть… — она сглотнула, но твердо закончила: — увидеть это, когда вы в вашей другой форме.
Влатмир повернул голову и внимательно посмотрел ей в глаза. В его взгляде не было гнева, но все равно это выглядело как вызов. Анни невозмутимо продолжала:
— И на всякий случай я хочу получить ваше согласие на удаление липомы. Если окажется, что это необходимо, я сделаю анестезию.
— Ане… — Он не справился с произношением. — Что это?
— Обезболивание.
Влатмир коротко хохотнул, как залаял.
— Обезболивание! — Теперь он улыбался странной циничной улыбкой — от уха до уха. — Обезболивания не бывает. — Но тут ему пришла какая-то мысль, и он резко спросил: — Анастазия… Это укол?
— Да, — ответила Анни. — Это не больно. — Она закусила губу. — Всего лишь быстрый укол иглой.
— Понятно. Иглой. — Он разделся и быстро опустился на четвереньки. Глаза его закатились, глазные яблоки сильно покраснели, как будто множество мелких сосудов лопнуло разом.
Когда же он снова посмотрел на людей, радужки его глаз оказались цвета серебра.
Анни процитировала сообщение Лао о том, что превращение оборотня — чрезвычайно болезненный процесс. Хотя Бидж много раз видела подобные сцены в кино и по телевидению — со всеми спецэффектами, гримом и мультипликацией, — она оказалась не готова к тому, что предстало ее глазам в действительности.
Нижняя челюсть Влатмира со щелчком выскочила из суставов — иначе морда не могла бы удлиниться вперед. Пазухи носа и слизистая рта обнажились, вытянулись, потом закрылись.
Пальцы рук отвалились и упали на землю. Кровотечением это не сопровождалось — так отпадают пальцы у больных проказой. Влатмир резко дернулся, не сводя с них глаз. Ладони превратились в лапы, на месте пальцев выросли когти. Остаток большого пальца скользнул под кожу и двинулся вверх по руке, как крот под землей в мультфильме, остановился, и из него сквозь плоть пророс рудиментарный палец.
Из копчика быстро вырос хвост, голый вначале, но быстро покрывшийся шерстью.
Влатмир взвизгнул и упал на бок. Анни сделала движение к нему, но Конфетка удержал девушку:
— Не трогай его, только наблюдай.
Тело оборотня сотрясали судороги. Сначала он выглядел как человек, бьющийся в конвульсиях, потом стал похож на собаку, с которой случился удар. Постепенно судороги становились слабее и реже. Влатмир уже не визжал, а тихонько скулил.
Наконец все закончилось, и волк просто лежал на земле, хрипло дыша.
Анни опустилась на колени рядом с тяжело вздымающимся боком зверя и, хмурясь, принялась выслушивать его через стетоскоп.
— Придется подождать, — сказала она наконец. — Давать ему наркоз еще нельзя.
В этот момент волк рванулся вперед, схватил с земли свои отпавшие пальцы и проглотил их целиком. Потом, повернув голову, он посмотрел на Анни, и его пасть раздвинулась в улыбке. Такое выражение у собаки означало бы дружелюбие, Влатмир же излучал презрение.
— Вам приходилось когда-нибудь видеть у взрослого представителя семейства собачьих такие чистые зубы? — пробормотал Дэйв. — Никогда, даже если их почистить, — ответила Ли Энн. Клыки Влатмира сверкали и казались невероятно острыми, как только что прорезавшиеся зубы у щенка.
— Я собираюсь осмотреть вас с ног до головы, — обратилась к оборотню Анни. — Это нужно, чтобы убедиться, что нет никаких других повреждений. О'кей?
Влатмир тихо фыркнул, без дружелюбия, но и не агрессивно. Он стоял совершенно неподвижно, пока Анни, неуверенно сначала, но потом более решительно ощупывала голову, туловище и лапы.
— Зубы без изъянов… Глаза налиты кровью, но это, по-видимому, нормально… Никаких признаков ушных клещей — едва ли паразиты могут выжить, когда вы меняете форму. — Анни начала ощупывать лапы. — Ах нет, похоже, я поторопилась с выводами — на передних лапах, вокруг суставов, следы укусов. Ну как, парень, блохи тебя едят?
Незаметно для себя Анни стала говорить тоном, обычным для ветеринара, имеющего дело с небольшим и нервным животным, она даже попыталась потрепать волка по ушам.
Рычание, которым он ответил на это, не оставляло сомнений в его реакции. Анни быстро отдернула руку:
— Прошу прощения.
Закончила осмотр она уже без фамильярностей и по-деловому, сообщая результаты так же отрывисто, как разговаривал с людьми Влатмир.
— Здесь опухоль, — сказала Анни, ощупав плечо. — Размером примерно с фалангу моего большого пальца. Расположена на поверхности, сразу под кожей. Подвижная, округлая, симметричная. Типичная липома — беспокоиться тут нет оснований.
Влатмир повернул голову и попытался ухватить жировик зубами.
— Нельзя, — остановила его Анни, не обращая внимания на недовольное рычание. — Нельзя этого делать. Мне нужно, чтобы все было сухим — иначе трудно как следует выстричь шерсть и продезинфицировать кожу, чтобы не занести инфекцию.
Очевидно, оборотень понял. Он терпеливо ждал, пока Анни маленькими ножницами выстригала шерсть вокруг липомы, стараясь причинить как можно меньше ущерба меховой шубе.
— Он ведь может превратиться в человека, если ему не понравится стрижка, — прокомментировал Дэйв, — так что можешь особенно не стараться.
— Ну вот, теперь введем суритал, — сказала Анни мрачно. Она явно ожидала, что с этим возникнут сложности.
Но волк послушно поднял переднюю лапу, в этот момент он казался почти ручным. Анни быстро перетянула вену, и Бидж снова позавидовала тому, какие ловкие и уверенные у Анни руки. Влатмир даже не вздрогнул, когда она ввела иглу и нажала на поршень шприца. Волк лег на землю, было заметно, что он старается не поддаться действию наркоза.
— Вот и хорошо, — успокоительно проговорила Анни, поглаживая его по спине, хотя явно делала это только из чувства долга. — Нужно расслабиться.
Наркоз подействовал не так быстро, как она рассчитывала, но в конце концов Влатмир отключился.
— Пожалуйста, дай мне стерилизатор с инструментами, — обратилась Анни к Ли Энн. — Хочется сделать все побыстрее.
— А не думаешь ты, что пригодится вот это? — Дэйв держал принесенные из грузовика дюймовой толщины шины и клейкую ленту. — Может быть, стоит его обездвижить?
— Или по крайней мере связать лапы, — предложила Ли Энн.
Анни улыбнулась и покачала головой:
— Мы закончим раньше, чем он придет в себя. Дэйв, однако, не стал относить шины обратно в грузовик. Сама операция оказалась совсем простой: чтобы сделать один продольный разрез, промокнуть марлей кровь и ножницами отсечь опухоль, Анни потребовалось всего несколько секунд. Она захватила липому зажимом и поместила ее в пробирку.
— Вот вам, доктор Доббс. Пригодится?
— Если не мне, то кому-нибудь в лаборатории. Хорошо, что ты об этом подумала. Закрой пробирку, и мы заберем ее с собой.
Анни плотоядно посмотрела на здоровую ткань по краям разреза:
— Наверное, неэтично взять образец без согласия пациента?
— Угу. Но с другой стороны — нам же нужно с чем-то сравнивать клетки опухоли. Как можно судить, доброкачественная ли она, если неизвестно, как ведет себя нормальная ткань? Возьми маленький кусочек. — Конфетка нахмурился. — И поторопись — похоже, он приходит в себя.
Анни поспешила взять образец ткани, дыхание Влатмира становилось заметно более быстрым. Девушка ущипнула его за лапу, чтобы проверить наличие рефлекса, и, к своему удивлению и испугу, увидела, как лапа дернулась.
— Не ввести ли ему еще анестетика? — спросила Бидж.
— Нет, — решительно ответила Анни. — Ведь это же суритал: количество не играет роли. Я лучше быстренько зашью разрез.
Она протянула руку к стерилизатору, выбрала маленькую изогнутую иглу и тонкую хирургическую нить, вставила иглу в держатель и начала сшивать кожу.
В этот момент волк пришел в себя и с угрожающим рычанием щелкнул зубами. Анни быстро отдернула руку и почти успела увернуться: сверкающие клыки задели ее лишь слегка. Оборотень слизнул капельки крови с морды и кинулся на девушку.
Конфетка успел ее заслонить, сунув обмотанную курткой руку в пасть Влатмира. Другой рукой он попытался схватить волка за загривок, но удержать такого большого и свирепого зверя оказалось невозможно.
Волк с глухим рычанием рвал зубами куртку. Поняв, что не сможет вцепиться в человека, он неожиданно ударил Конфетку головой в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, и зверь снова кинулся на Анни, которая все еще ошеломление смотрела на свою кровоточащую руку.
С полного одобрения Конфетки всю первую часть пути студенты проспали: к собственному изумлению, они обнаружили, что привыкли к таким поездкам и чувствуют себя совершенно спокойно.
На границе Вирджинии и Перекрестка Бидж ненадолго проснулась. Конфетка посовещался с дорожной командой, затем их проводили, показав новые повороты, которые Конфетка тут же тщательно зарисовал на своей карте. Похоже, подумала Бидж, что дорожные команды теперь везде: по какой бы дороге они ни ехали, всюду встречались люди с лопатами и двузубами, под разговоры и смех строились все новые и новые ответвления, назначение которых было известно только начальникам команд, да еще Книге Странных Путей.
Бидж снова задремала и спала до тех пор, пока они не миновали «Кружки». Время перевалило за полдень. Грузовик свернул на юго-восток, к большой реке.
По крутому арочному мосту они пересекли ущелье, казавшееся глубоким, как Большой Каньон. Почти сразу за мостом начиналось травянистое плато — что-то среднее между американскими прериями и иллюстрациями в «Нэшнл Джиогрэфик», изображающими русские степи. Из кабины грузовика открывался вид на мили во все стороны, легкий ветерок катил волны по высокой траве, тени облаков скользили по покатым холмам, уходящим к далеким предгорьям.
— Проснись и пой, Анни, — сказал Конфетка. — Соберись с силами и начинай доклад.
— Я готова, — тихо ответила девушка, и Бидж только теперь поняла, что Анни давно не спит.
Доклад Анни был ясным и всеобъемлющим. Она рассказала об особенностях пациента, предполагаемой процедуре обследования и о причинах, по которым клиент обратился за помощью.
— Конечно, я еще не видела пациента, но думаю, что у него липома. Если учесть, что нам известно о Перекрестке, — она вопросительно посмотрела на Конфетку, — то опухоль наверняка доброкачественная. Но все-таки для порядка я рекомендовала бы сделать биопсию. Доктор Доббс, мы сможем отправить образец в лабораторию?
— Ясное дело, если только ты рискнешь его взять. Солнце ярко светило на травяное море вокруг грузовика. Все здесь казалось спокойным и мирным, вполне обыкновенным.
— А не использовать ли нам держатель для бешеных животных? — спросил Дэйв. Держатель для бешеных животных представлял собой трехметровый металлический шест с затяжной петлей из троса на конце. Если нужно было поймать животное с подозрением на бешенство, один человек накидывал петлю ему на шею и затягивал ее, прижимая животное к земле, а другой надевал намордник, что требовало, конечно, полного доверия к напарнику.
Конфетка нахмурился:
— Возникает одна маленькая загвоздка: как быть с гордостью пациента? Такое обращение может его сильно обидеть.
— Вот и прекрасно, — пожал плечами Дэйв, — пусть себе обижается.
Анни, глядя в окно на пустынную степь, мягко заметила:
— Эта идея не кажется мне удачной.
Густая трава метровой высоты стояла по обе стороны дороги. Ветер гнал по ней волны, движение же грузовика еле колебало только ближайшие стебли.
Из травы прямо перед ними возникла фигура человека со скрещенными на груди руками. Длинные прямые черные волосы, высокие скулы, длинный нос, чуть раскосые синие глаза придавали его внешности слегка азиатский оттенок. Лицо его было совершенно безволосым, как будто он только что побрился или удалил растительность на лице при помощи электроэпилятора.
Человек был тонким и жилистым, но на руках бугрились мускулы, босые ноги выглядели обыкновенными человеческими ногами.
Клиент спокойно смотрел на грузовик, совсем не смущенный его появлением, но не сделал никакой попытки подойти.
Ли Энн незаметно открыла свой рюкзак, проверила его содержимое и снова закрыла «молнию», вылезая из грузовика, она прихватила рюкзак с собой. Конфетка тоже вылез из кабины и вместе с Анни пошел навстречу клиенту. Дэйв двинулся следом, чтобы ничего не пропустить, с одной стороны, но в основном потому, что считал нужным в случае чего защитить Анни.
Бидж подождала, пока остальные отойдут достаточно далеко, чтобы не слышать ее слов, и повернулась к Ли Энн:
— Смит-вессон?
Ли Энн внимательно посмотрела на нее и коротко ответила:
— Кольт.
— Тридцать восьмого калибра?
— Двадцать второго. — Ли Энн хмуро улыбнулась. — У него такие маленькие хорошенькие пульки.
— Стоит ли тогда овчинка выделки?
— Ты думаешь, здесь нужны серебряные пули?
— Вот интересно, — сказала Бидж задумчиво, — в чем тут дело: в весе пули или в том, что серебро токсично для данного организма? Ну, как бы там ни было, таких пуль у нас все равно нет.
Ли Энн вздохнула:
— К тому же вряд ли получишь зачет по практике, если застрелишь клиента. — Она закинула рюкзак в кабину через открытое окно. — А как ты узнала?
— Ты как-то полезла за револьвером в «Кружках», — ответила Бидж смущенно. — А ты умеешь стрелять? Ли Энн дружески улыбнулась Бидж:
— Если хочешь, как-нибудь могу научить и тебя.
— Даже трудно представить, как много ты всего умеешь.
— Большая часть этих умений в ветеринарном колледже ни к чему. — Несмотря на это, Ли Энн была явно довольна собой.
— Зато здесь они очень даже к месту. Девушки присоединились к Анни и остальным. Конфетка протянул клиенту руку, но тот только посмотрел на него и не переменил позы. Анни начала задавать вопросы, но ответы мало что прояснили. Человек еле цедил слова, отвечая отрывисто и кратко, с сильным акцентом, похожим на восточноевропейский.
— Как вас зовут? — с улыбкой спросила Анни.
Клиент не ответил на ее улыбку.
— У меня два имени. Тебе нужно знать одно. Меня зовут Влатмир. Я из племени здолниев. Сын суки Магды. — Он выпрямился еще более надменно. — Мы — вир.
«Вир, — писал Лао, — считают, что название их народа происходит от латинского virus — мужи, случается им и относить к себе другое латинское слово: virtus — добродетель. В отличие от общепринятого» вервольф» это название говорит не столько об этимологии, сколько о самооценке. Хотя другие расы подвергают сомнению право ликантропов называть себя людьми, вир считают себя единственными достойными носителями этого имени.
Возможно, это является проявлением психологической защиты, необходимой для выживания: благодаря ему вир могут видеть в других людях просто пищу…» Анни, которая уже ничему не удивлялась на Перекрестке, спросила:
— Как я понимаю, сэр, вы наш клиент. Являетесь ли вы также и пациентом?
Вместо ответа Влатмир снял рубашку. Его грудь оказалась безволосой и гладкой, как у младенца. Он пощупал свое плечо:
— Там шишка. Она движется под кожей, но не исчезает. — Он захватил жировик пальцами, кожа на которых была такой же гладкой, как и на груди, — ни складок, ни морщин.
Анни внимательно осмотрела липому:
— Мне нужно было бы увидеть… — она сглотнула, но твердо закончила: — увидеть это, когда вы в вашей другой форме.
Влатмир повернул голову и внимательно посмотрел ей в глаза. В его взгляде не было гнева, но все равно это выглядело как вызов. Анни невозмутимо продолжала:
— И на всякий случай я хочу получить ваше согласие на удаление липомы. Если окажется, что это необходимо, я сделаю анестезию.
— Ане… — Он не справился с произношением. — Что это?
— Обезболивание.
Влатмир коротко хохотнул, как залаял.
— Обезболивание! — Теперь он улыбался странной циничной улыбкой — от уха до уха. — Обезболивания не бывает. — Но тут ему пришла какая-то мысль, и он резко спросил: — Анастазия… Это укол?
— Да, — ответила Анни. — Это не больно. — Она закусила губу. — Всего лишь быстрый укол иглой.
— Понятно. Иглой. — Он разделся и быстро опустился на четвереньки. Глаза его закатились, глазные яблоки сильно покраснели, как будто множество мелких сосудов лопнуло разом.
Когда же он снова посмотрел на людей, радужки его глаз оказались цвета серебра.
Анни процитировала сообщение Лао о том, что превращение оборотня — чрезвычайно болезненный процесс. Хотя Бидж много раз видела подобные сцены в кино и по телевидению — со всеми спецэффектами, гримом и мультипликацией, — она оказалась не готова к тому, что предстало ее глазам в действительности.
Нижняя челюсть Влатмира со щелчком выскочила из суставов — иначе морда не могла бы удлиниться вперед. Пазухи носа и слизистая рта обнажились, вытянулись, потом закрылись.
Пальцы рук отвалились и упали на землю. Кровотечением это не сопровождалось — так отпадают пальцы у больных проказой. Влатмир резко дернулся, не сводя с них глаз. Ладони превратились в лапы, на месте пальцев выросли когти. Остаток большого пальца скользнул под кожу и двинулся вверх по руке, как крот под землей в мультфильме, остановился, и из него сквозь плоть пророс рудиментарный палец.
Из копчика быстро вырос хвост, голый вначале, но быстро покрывшийся шерстью.
Влатмир взвизгнул и упал на бок. Анни сделала движение к нему, но Конфетка удержал девушку:
— Не трогай его, только наблюдай.
Тело оборотня сотрясали судороги. Сначала он выглядел как человек, бьющийся в конвульсиях, потом стал похож на собаку, с которой случился удар. Постепенно судороги становились слабее и реже. Влатмир уже не визжал, а тихонько скулил.
Наконец все закончилось, и волк просто лежал на земле, хрипло дыша.
Анни опустилась на колени рядом с тяжело вздымающимся боком зверя и, хмурясь, принялась выслушивать его через стетоскоп.
— Придется подождать, — сказала она наконец. — Давать ему наркоз еще нельзя.
В этот момент волк рванулся вперед, схватил с земли свои отпавшие пальцы и проглотил их целиком. Потом, повернув голову, он посмотрел на Анни, и его пасть раздвинулась в улыбке. Такое выражение у собаки означало бы дружелюбие, Влатмир же излучал презрение.
— Вам приходилось когда-нибудь видеть у взрослого представителя семейства собачьих такие чистые зубы? — пробормотал Дэйв. — Никогда, даже если их почистить, — ответила Ли Энн. Клыки Влатмира сверкали и казались невероятно острыми, как только что прорезавшиеся зубы у щенка.
— Я собираюсь осмотреть вас с ног до головы, — обратилась к оборотню Анни. — Это нужно, чтобы убедиться, что нет никаких других повреждений. О'кей?
Влатмир тихо фыркнул, без дружелюбия, но и не агрессивно. Он стоял совершенно неподвижно, пока Анни, неуверенно сначала, но потом более решительно ощупывала голову, туловище и лапы.
— Зубы без изъянов… Глаза налиты кровью, но это, по-видимому, нормально… Никаких признаков ушных клещей — едва ли паразиты могут выжить, когда вы меняете форму. — Анни начала ощупывать лапы. — Ах нет, похоже, я поторопилась с выводами — на передних лапах, вокруг суставов, следы укусов. Ну как, парень, блохи тебя едят?
Незаметно для себя Анни стала говорить тоном, обычным для ветеринара, имеющего дело с небольшим и нервным животным, она даже попыталась потрепать волка по ушам.
Рычание, которым он ответил на это, не оставляло сомнений в его реакции. Анни быстро отдернула руку:
— Прошу прощения.
Закончила осмотр она уже без фамильярностей и по-деловому, сообщая результаты так же отрывисто, как разговаривал с людьми Влатмир.
— Здесь опухоль, — сказала Анни, ощупав плечо. — Размером примерно с фалангу моего большого пальца. Расположена на поверхности, сразу под кожей. Подвижная, округлая, симметричная. Типичная липома — беспокоиться тут нет оснований.
Влатмир повернул голову и попытался ухватить жировик зубами.
— Нельзя, — остановила его Анни, не обращая внимания на недовольное рычание. — Нельзя этого делать. Мне нужно, чтобы все было сухим — иначе трудно как следует выстричь шерсть и продезинфицировать кожу, чтобы не занести инфекцию.
Очевидно, оборотень понял. Он терпеливо ждал, пока Анни маленькими ножницами выстригала шерсть вокруг липомы, стараясь причинить как можно меньше ущерба меховой шубе.
— Он ведь может превратиться в человека, если ему не понравится стрижка, — прокомментировал Дэйв, — так что можешь особенно не стараться.
— Ну вот, теперь введем суритал, — сказала Анни мрачно. Она явно ожидала, что с этим возникнут сложности.
Но волк послушно поднял переднюю лапу, в этот момент он казался почти ручным. Анни быстро перетянула вену, и Бидж снова позавидовала тому, какие ловкие и уверенные у Анни руки. Влатмир даже не вздрогнул, когда она ввела иглу и нажала на поршень шприца. Волк лег на землю, было заметно, что он старается не поддаться действию наркоза.
— Вот и хорошо, — успокоительно проговорила Анни, поглаживая его по спине, хотя явно делала это только из чувства долга. — Нужно расслабиться.
Наркоз подействовал не так быстро, как она рассчитывала, но в конце концов Влатмир отключился.
— Пожалуйста, дай мне стерилизатор с инструментами, — обратилась Анни к Ли Энн. — Хочется сделать все побыстрее.
— А не думаешь ты, что пригодится вот это? — Дэйв держал принесенные из грузовика дюймовой толщины шины и клейкую ленту. — Может быть, стоит его обездвижить?
— Или по крайней мере связать лапы, — предложила Ли Энн.
Анни улыбнулась и покачала головой:
— Мы закончим раньше, чем он придет в себя. Дэйв, однако, не стал относить шины обратно в грузовик. Сама операция оказалась совсем простой: чтобы сделать один продольный разрез, промокнуть марлей кровь и ножницами отсечь опухоль, Анни потребовалось всего несколько секунд. Она захватила липому зажимом и поместила ее в пробирку.
— Вот вам, доктор Доббс. Пригодится?
— Если не мне, то кому-нибудь в лаборатории. Хорошо, что ты об этом подумала. Закрой пробирку, и мы заберем ее с собой.
Анни плотоядно посмотрела на здоровую ткань по краям разреза:
— Наверное, неэтично взять образец без согласия пациента?
— Угу. Но с другой стороны — нам же нужно с чем-то сравнивать клетки опухоли. Как можно судить, доброкачественная ли она, если неизвестно, как ведет себя нормальная ткань? Возьми маленький кусочек. — Конфетка нахмурился. — И поторопись — похоже, он приходит в себя.
Анни поспешила взять образец ткани, дыхание Влатмира становилось заметно более быстрым. Девушка ущипнула его за лапу, чтобы проверить наличие рефлекса, и, к своему удивлению и испугу, увидела, как лапа дернулась.
— Не ввести ли ему еще анестетика? — спросила Бидж.
— Нет, — решительно ответила Анни. — Ведь это же суритал: количество не играет роли. Я лучше быстренько зашью разрез.
Она протянула руку к стерилизатору, выбрала маленькую изогнутую иглу и тонкую хирургическую нить, вставила иглу в держатель и начала сшивать кожу.
В этот момент волк пришел в себя и с угрожающим рычанием щелкнул зубами. Анни быстро отдернула руку и почти успела увернуться: сверкающие клыки задели ее лишь слегка. Оборотень слизнул капельки крови с морды и кинулся на девушку.
Конфетка успел ее заслонить, сунув обмотанную курткой руку в пасть Влатмира. Другой рукой он попытался схватить волка за загривок, но удержать такого большого и свирепого зверя оказалось невозможно.
Волк с глухим рычанием рвал зубами куртку. Поняв, что не сможет вцепиться в человека, он неожиданно ударил Конфетку головой в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, и зверь снова кинулся на Анни, которая все еще ошеломление смотрела на свою кровоточащую руку.