Страница:
Ник О'Донохью
Ветеринар для Перекрестка
ПРОЛОГ
Брандал сидел у входа в пещеру, наслаждаясь теплом послеполуденного солнца, золотившего дальние скалы. Справа Ленточный водопад рассекал стену ущелья, низвергаясь в круглое озеро. На верхней части скалы, куда долетала только водяная пыль, росли папоротники и мох; ближе к пещере поток, вытекающий из озера, орошал заросшую цветами лужайку. Асфодели и купальницы, клематис и водосбор, венерины башмачки и сирень — немыслимая смесь одновременно цветущих растений нашла себе приют на этой плодородной почве.
Здесь было так славно и мирно, как будто спокойствие поселилось на поляне тысячелетия назад и никогда ничем не может быть разрушено.
Среди водосбора послышалась возня, а затем яростный визг. Белый мохнатый комок с запутавшимися в шерсти цветами выкатился под ноги Брандалу. Кошкам-цветочницам, остававшимся котятами всю жизнь, наскучило поджидать в засаде колибри и синеспинок, они решили поохотиться друг на друга.
Кошка-цветочница ткнулась в колено Брандала и, не разобравшись, замахнулась на него лапой.
Брандал наклонился и погладил животное.
— Тебе полагалось бы относиться ко мне с большим почтением, — сказал он строго. — Я ведь как-никак королевских кровей.
Кошка подняла мордочку, быстро оглядела человека и потерлась о его ногу; тут же перевернувшись на спину, она замахала в воздухе всеми четырьмя лапами.
— Ну хорошо, хорошо. — Брандал погладил пушистый живот, под громкое мурлыканье выбирая из густой шерсти запутавшиеся в ней травинки и листья. — К сожалению, мне надо идти. — Но с места он не двинулся: он чувствовал себя здесь таким умиротворенным, а последние дни ему было не до отдыха.
Огромная тень медленно накрыла их обоих. Кошка-цветочница съежилась от страха.
Брандал накинул на животное полу плаща и прищурился на солнце, наполовину скрывшееся за крыльями, не уступавшими величиной небольшой тучке.
— Все в порядке. Это один из Великих. Вряд ли ему удастся спуститься сюда. — Брандал почесал кошке за ухом, и она снова замурлыкала. — На этот раз он тебя не съест. Да и вообще, он не такой уж плохой — он ведь один из нас.
Брандал ощутил толчок — кошка задела его меч.
— Осторожно! Он острый. Тебе никогда не приходилось иметь с такими вещами дела? — тихо обратился он к животному.
Тень переместилась, и солнечный луч внезапно блеснул на доспехах Брандала. Он откинул плащ, и кошка, мурлыча, задрала голову, намекая, что неплохо бы почесать ее шейку, но тут же насторожилась, принюхиваясь к рукаву. На грубой ткани оказалась засохшая кровь.
Брандал отстранился:
— Уж не попало ли это на тебя? — Он тщательно осмотрел кошку, нашел несколько пятнышек и счистил их, хоть хищник вовсе не возражал бы против подобного украшения. Было очень важно, чтобы такая кровь не осталась в этой мирной долине.
Импульсивно Брандал крепко прижал к себе кошку-цветочницу, не обращая внимания на ее возмущенное сопротивление.
— Прости меня, — прошептал он, касаясь щекой мягкого меха с застрявшими в нем соцветиями, — я не хотел этого. Я не хотел, чтобы с нами так случилось.
Кошка недовольно запищала. Брандал отпустил ее, и животное нырнуло в чащу цветущего кустарника и пропало из виду.
Брандал вздохнул и шагнул в темноту.
Здесь было так славно и мирно, как будто спокойствие поселилось на поляне тысячелетия назад и никогда ничем не может быть разрушено.
Среди водосбора послышалась возня, а затем яростный визг. Белый мохнатый комок с запутавшимися в шерсти цветами выкатился под ноги Брандалу. Кошкам-цветочницам, остававшимся котятами всю жизнь, наскучило поджидать в засаде колибри и синеспинок, они решили поохотиться друг на друга.
Кошка-цветочница ткнулась в колено Брандала и, не разобравшись, замахнулась на него лапой.
Брандал наклонился и погладил животное.
— Тебе полагалось бы относиться ко мне с большим почтением, — сказал он строго. — Я ведь как-никак королевских кровей.
Кошка подняла мордочку, быстро оглядела человека и потерлась о его ногу; тут же перевернувшись на спину, она замахала в воздухе всеми четырьмя лапами.
— Ну хорошо, хорошо. — Брандал погладил пушистый живот, под громкое мурлыканье выбирая из густой шерсти запутавшиеся в ней травинки и листья. — К сожалению, мне надо идти. — Но с места он не двинулся: он чувствовал себя здесь таким умиротворенным, а последние дни ему было не до отдыха.
Огромная тень медленно накрыла их обоих. Кошка-цветочница съежилась от страха.
Брандал накинул на животное полу плаща и прищурился на солнце, наполовину скрывшееся за крыльями, не уступавшими величиной небольшой тучке.
— Все в порядке. Это один из Великих. Вряд ли ему удастся спуститься сюда. — Брандал почесал кошке за ухом, и она снова замурлыкала. — На этот раз он тебя не съест. Да и вообще, он не такой уж плохой — он ведь один из нас.
Брандал ощутил толчок — кошка задела его меч.
— Осторожно! Он острый. Тебе никогда не приходилось иметь с такими вещами дела? — тихо обратился он к животному.
Тень переместилась, и солнечный луч внезапно блеснул на доспехах Брандала. Он откинул плащ, и кошка, мурлыча, задрала голову, намекая, что неплохо бы почесать ее шейку, но тут же насторожилась, принюхиваясь к рукаву. На грубой ткани оказалась засохшая кровь.
Брандал отстранился:
— Уж не попало ли это на тебя? — Он тщательно осмотрел кошку, нашел несколько пятнышек и счистил их, хоть хищник вовсе не возражал бы против подобного украшения. Было очень важно, чтобы такая кровь не осталась в этой мирной долине.
Импульсивно Брандал крепко прижал к себе кошку-цветочницу, не обращая внимания на ее возмущенное сопротивление.
— Прости меня, — прошептал он, касаясь щекой мягкого меха с застрявшими в нем соцветиями, — я не хотел этого. Я не хотел, чтобы с нами так случилось.
Кошка недовольно запищала. Брандал отпустил ее, и животное нырнуло в чащу цветущего кустарника и пропало из виду.
Брандал вздохнул и шагнул в темноту.
Глава 1
Бидж Воган опустилась на колени перед нижними полками своего шкафа, терпеливо и аккуратно перекладывая содержимое в бумажные пакеты.
Два предмета она уложила отдельно: свой стетоскоп, потому что он стоил так дорого, а диафрагму легко повредить, и комбинезон, который, казалось ей, никогда, сколько его ни стирай, не станет снова чистым после курса хирургического лечения крупных животных в загоне ветеринарного колледжа.
Бидж вынула три большие тетради — «Патологические роды», «Нервные болезни», «Ортопедия и переломы» — и «Офтальмологию» Северина в потрепанном бумажном переплете. Упаковав их, она положила сверху темные очки, которые надевала при выездах на вызовы: они могли еще пригодиться.
По кармашкам рюкзака Бидж рассовала копытный нож (выглядевший как гибрид открывалки для бутылок и отвертки), свой экземпляр «Последнего единорога», ручки, хирургические зажимы и ножницы, выгоревшую бейсболку с эмблемой студенческого клуба.
На самой нижней полке нашелся ее неприкосновенный запас — коробка печенья «Ритц», которую она брала с собой на те дежурства, что приходились на обеденное время. Бидж подумала, не съесть ли несколько печенинок сейчас, но потом решительно отставила коробку и продолжала методически опустошать шкаф: еще три тетради с записями историй болезни, футляр с фонариком и запасными батарейками, пенопластовые коробочки от биг-маков. На самом дне лежало мятое и грязное приветствие от Западно-Вирджинского ветеринарного колледжа: колледж поздравлял Бидж Воган «с началом занятий на выпускном курсе». Бидж скомкала бумагу и сунула ее в тот же пакет, что и упаковки от биг-маков. Все же пока, пожалуй, стоит сохранить тетради с записями. Идя по туннелю, соединяющему общежитие с учебным корпусом, Бидж улыбалась и кивала приятелям в запятнанных рабочих халатах, которые все как один с преувеличенной заботой справлялись о ее самочувствии.
Бидж поднялась по лестнице, миновала библиотеку и вошла в вестибюль перед смотровой. Ожидающий приема подросток, крепко прижимая к себе взъерошенного кота, с опаской посмотрел на Бидж. Она ободряюще улыбнулась ему и бросила взгляд на дверь кабинета, где шло занятие по диагностике болезней мелких животных.
Когда Бидж уже почти миновала дверь, ее внимание привлек женский голос:
— И я рекомендовала бы не кормить и не поить животное в течение двадцати четырех часов и немедленно начать внутривенное введение физиологического раствора по шестьдесят кубиков в час, назначила бы антибиотики, а потом щадящую диету.
— Это все? — Мужской голос звучал доброжелательно и терпеливо — почти ласково.
Студентка — Бидж узнала Марлу Шмидт — ответила неуверенно:
— Да, я бы сделала такие назначения, доктор Трулав. — Панкреатит трудно поддается диагностике, юная леди, — продолжал мужской голос; теперь в нем звучало удовлетворение. — Да, это, пожалуй, одна из самых частых ошибок в ветеринарии. И вы уверены, что вам больше нечего добавить?
Марла что-то тихо пробормотала. Ее перебил уверенный голос другой студентки:
— Можно задать вопрос?
— Безусловно, Диди, — ответил доктор Трулав. Вопрос был обращен к Марле.
— Но почему не были назначены ежедневные анализы сыворотки крови на амилазу и липазу?
— Хороший вопрос, Диди, — одобрительно отозвался Трулав. — Вы ведь ничего не говорили о последующих анализах крови, не правда ли, Марла?
— Я как раз собиралась, — начала оправдываться та. Бидж повернулась и быстро пошла от двери, столкнувшись при этом с кем-то и разроняв пакеты.
Столкнулась она с Лори. Та наклонилась и умело начала собирать рассыпавшиеся вещи, каким-то образом ухитряясь класть их в том же порядке, как их уложила Бидж.
— Боже мой, и угораздило же меня родиться такой неуклюжей!
— Да нет, дело во мне, — сказала Бидж, тоже наклоняясь и собирая рассыпанное, но не так ловко, как Лори. «Наверное, дело во мне», — с испугом повторила она про себя. Копытный нож выскользнул из ее пальцев, и Бидж медленно наклонилась за ним, пряча от Лори свое огорчение.
— Выглядишь ты лучше. Ты что, проспала весь уик-энд? Это был первый осмысленный вопрос, который Бидж услышала за последнее время.
— Да, всю субботу, — ответила она. Бидж не сомкнула глаз две ночи, дрожала все утро в пятницу, а потом пошла к доктору Трулаву и сказала ему, что чувствует себя совсем больной и не может выйти на дежурство.
Разговаривая с ним, она начала плакать и никак не могла остановиться. Доктор Трулав похлопал ее по руке, с сочувствием улыбнулся и отправил отсыпаться.
А вечером Бидж получила письменное извещение о том, что экзамен по терапии мелких животных она не сдала и должна будет пройти курс повторно. Со слипающимися глазами, плохо соображая, Бидж позвонила доктору Трулаву, чтобы подтвердить получение извещения (он сам к телефону так и не подошел; разговаривала Бидж с его секретаршей), и отправилась спать.
Бидж прогнала воспоминания и обнаружила, что Лори все еще вопросительно смотрит на нее.
— Сегодня я проснулась уже совсем в норме, отдохнувшей и бодрой. Теперь все в порядке.
— Конечно, все в порядке, — ответила Лори решительно. — С тобой и раньше было все в порядке — просто ты переутомилась. Ты хоть с кем-нибудь обсудила все это? С друзьями? С родными?
— Ты же знаешь о моей матери, — ответила Бидж сухо.
— Да, я знаю. Такое случается чаще, чем ты думаешь, Бидж, и… — она заколебалась, — я слышала, что у нее была неизлечимая болезнь.
Бидж коротко кивнула. Она не знала ничего о болезни матери, пока не прочла ее предсмертную записку. В этом-то и был весь ужас.
Лори снова спросила:
— Так ты говорила с кем-нибудь? — Лори Клейнман, техник-анестезиолог, была слишком молода для того, чтобы опекать студентов, но по характеру не могла не беспокоиться о них.
Бидж была рада ее сочувствию.
— Я позвонила брату. — Он проявил симпатию, но довольно отстранение — наверное, еще не прошел шок, вызванный самоубийством их матери. Бидж тогда рассердилась, что ее горести не так уж его взволновали. — А говорить об этом с друзьями я еще не готова.
— Ну, со мной-то ты говоришь. И мне не нравится, что ты так поспешила собрать вещички. На твоем месте я сделала бы это через три недели, по возвращении.
Лори говорила так, как будто не испытывала никаких сомнений, но смотрела внимательно и настороженно. Недаром она была учительницей, прежде чем стала анестезиологом.
У Бидж (об этом она не сказала даже своему брату) вырвалось:
— Может быть, я сюда не вернусь. Лори кивнула:
— Я догадывалась, что у тебя может возникнуть такая мысль.
Бидж чуть не рассмеялась.
— И это все? Ни потрясения, ни огорчения, ни сожаления? — У Бидж были и другие печали, но говорить о них с кем-нибудь — даже с Лори — она еще не могла.
Лори грустно улыбнулась:
— Ты поставишь крест на своей карьере. О какой карьере речь, подумала Бидж.
— Ну ты-то это сделала.
— Ты имеешь в виду преподавание? Мне оно не особенно нравилось. А ты ведь по-настоящему любишь ветеринарию…
— И провалила один из основных предметов. — Бидж было трудно объяснить, что дело даже не в этом — провал был просто последней каплей.
— Это не ты провалила. Тебя провалил доктор Трулав, — поморщилась Лори. — Он ведь говорил тебе, что, если у тебя случатся неприятности, ты всегда можешь к нему обратиться. Ну вот, ты и обратилась…
Да, он был таким внимательным, понимающим, отнесся к ней так по-отечески.
— …а он прислал тебе письменное уведомление. Он не просто свинья, он трусливая свинья. Бидж с сомнением покачала головой:
— Но ведь все говорят, что он превосходный преподаватель.
— Это потому, что он сам так говорит, а противоречить ему небезопасно. Все говорят также, что Диди Паррис прекрасная студентка и отличная староста группы.
Бидж почувствовала себя неловко. Лори всегда отличалась проницательностью, но что касается доктора Трулава и Диди, тут она проявляла удивительное упрямство, называя одного злобным, а другую мерзавкой.
Лори вздохнула:
— Не хочешь верить мне насчет Трулава — и не надо, но уж лучше поверь мне вот в чем: ты одна из лучших студенток группы. Все мы так думаем.
Бидж сердито вытерла глаза, снова оказавшиеся на мокром месте. Хоть теперь это и не имело особого значения, но она дала себе слово, что никогда больше не заплачет в этом здании.
Лори опасливо огляделась:
— Как ты думаешь, никто меня не слышал? Не надо было так говорить о Трулаве. Я сама себе противна в таких случаях. — Лори всегда впадала в панику, боясь, что ее откровенные высказывания будут подслушаны.
Она поднесла спичку к сигарете. Все анестезиологи пили слишком много кофе и слишком много курили, нуждаясь в стимуляторах. Повернувшись к выходу. Лори добавила:
— Кстати, тебя искал доктор Доббс. — Ее улыбка стала почти игривой. — На твоем месте я бы обязательно к нему заглянула. Вдруг он сегодня в хорошей форме.
Лори ушла. Бидж вздохнула, переложила пакеты из одной руки в другую и направилась к кабинету Доббса.
Дверь кабинета украшали изображение рыжей коровы, брыкающей человека в комбинезоне и резиновых перчатках, черно-белая табличка, на которой значилось: «Доктор Конфетка Доббс», и написанное от руки объявление: «Стучите, даже если дверь открыта». Бидж опустила на пол часть своих пакетов и нерешительно постучалась.
Мужской голос произнес:
— У двери явно студент, умеющий читать. Должно быть, Бидж. Прошу.
Бидж вошла, оставив дверь приоткрытой.
Прозвище «Конфетка» было следствием любви семейства Доббс к лошадям вообще и рысаку по имени Сладкая Конфетка в частности. Доктор Доббс, не смущаясь, называл себя так на всех ветеринарных конференциях вместо официального Чарльз Фрэнклин Доббс.
Конфетка, которому было около тридцати, явно гордился своими прошлыми достижениями. В добавление к прозвищу он хранил (и носил) ремень с пряжкой, украшенной эмблемой Невадского общества наездников и ковбоев, сувенир времен участия в родео. Манера Конфетки читать лекции явно отражала как его жизнь на ранчо, так и богатый хирургический опыт.
С другой стороны, он носил рубашки пастельных тонов и галстуки вместо обычных на ранчо вышитых рубах и при посещении хлевов и стойл — черные резиновые сапоги вместо изукрашенных ковбойских сапожек. В тех редких случаях, когда он надевал головной убор, это была поношенная бейсболка без эмблемы клуба, а не стетсонnote 1. Конфетка редко говорил о своем прошлом, связанном с родео и работой на ранчо. «Конфетка Доббс, — заметила однажды Лори, — держится сам по себе».
И добавила (с откровенностью, которой сама же удивилась): «Ну разве не жалость!» Однако сейчас Конфетка вовсе не казался Бидж привлекательным. Подперев голову руками, он пристально посмотрел на девушку и спросил:
— Собираешься съездить домой?
На одну секунду у Бидж возникла безумная мысль сказать ему, что она собирается вовсе не «съездить», что ее отсутствие продлится гораздо дольше, чем он думает, но вслух она произнесла только:
— Да, наверное.
— Ты выглядишь посвежевшей. Только отоспаться тебе и было нужно. Что ты собираешься делать дальше?
Бидж промолчала. Сейчас, когда вся ее жизнь разлетелась на части, ей было не так уж важно, что делать дальше. Никаких желаний у нее не осталось.
Конфетка кашлянул:
— Ну, раз у тебя нет никаких планов, как насчет того, чтобы еще раз записаться в группу «Докторов на колесах»? Бидж чуть снова не выронила свои пакеты.
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что мне нужен еще один студент. Бидж подыскивала слова для вежливого отказа, когда Конфетка добавил:
— Поставь свои пакеты и закрой дверь. Бидж неохотно подчинилась. Ей неожиданно показалось, что в кабинете нечем дышать. Обычно Конфетка, женатый человек, прекрасно знающий о своей привлекательности, неукоснительно следил за тем, чтобы при всех его разговорах с представительницами прекрасного пола дверь оставалась открытой. Что бы это могло значить?
— Я не знала, что вы будете руководить еще одной практикой по крупным животным, — нервно проговорила она.
— Это частное мероприятие. — Конфетка кивнул на ее пакеты: — Они не слишком тяжелые?
— Что? Ox… — Бидж опустила пакеты на пол. Конфетка оторвал руки от стола, но не показал ей, что держит.
— У меня тут кое-что для тебя есть. Будет лучше, если ты захватишь это с собой в одном из пакетов: не стоит оставлять его в шкафу. — Он сдвинул брови. — Что-то последнее время вещи здесь повадились обзаводиться ногами и уходить.
Бидж кивнула. Действительно, воровство в колледже не было редкостью. Пока ей везло, и ее стетоскоп и книги были в целости и сохранности, хоть она и решила продать их.
— Что вы мне даете?
— Да так, ничего особенного. — Конфетка все еще не показывал ей предмет, который держал в руках. — Пожалуй, будет лучше, если это останется в секрете.
— Вот как? — Подарок? От Конфетки? Она почувствовала испуг, хотя и была польщена. На курсе было полно более хорошеньких студенток, а уж жена Конфетки — та и вовсе красавица…
— До тех пор, пока ты не сделаешь доклад об этом перед началом практики, — подчеркнул Конфетка.
— Ox! — Бидж не скрывала смущения. «Доклад перед началом практики» означал бы долгие ночи подготовки и утра, когда глаза не открываются, работу в библиотеке, которую нужно как-то втиснуть между сменами в операционной и в отделении интенсивной терапии. Доклад должен давать широкую картину, но одновременно быть подробным; преподаватель и даже другие студенты будут дотошно допрашивать докладчика обо всем — от дозировки лекарств до послеоперационной диеты, от особенностей анестезии до обоснования того, какой толщины нить для сшивания раны нужно использовать в данном случае.
Конфетка встал из-за стола:
— Только не затопчи меня, бросившись вперед.
— Доктор Доббс, я ценю ваше предложение и вашу доброту, но я сомневаюсь…
— Конечно, ты сомневаешься, — согласился Конфетка. — Поэтому я и хочу, чтобы ты взглянула на это.
Он вручил ей то, что держал в руках.
Предмет был дюймов шести длиной, с заостренным концом. С другого конца поверхность была неровной, как если бы он был обломлен. За исключением этого его спиралевидная форма была совершенна: гладкая белая поверхность, плотная текстура, коническое тонкое острие…
Бидж повертела предмет в руках, так, чтобы свет падал на него под разными углами. Конфетка наблюдал за девушкой.
— Трудно удержаться, правда? Я тоже не мог им налюбоваться.
Бидж подняла глаза:
— Что это?
— Я не всегда буду под рукой, чтобы ответить на любой вопрос. Определи сама. — Конфетка явно развлекался.
Бидж была слишком заворожена красотой предмета, чтобы почувствовать себя задетой.
— То ли рог, то ли зуб. — Подумав, она добавила: — Если это зуб, то зуб очень крупного животного.
— А как ты определила, что это не резной камень или не коготь?
— У камня была бы другая текстура. К тому же вы не предложили бы мне сделать доклад о камне.
— Пожалуй. Хотя я люблю дурачить простофиль. Ну а почему это не может быть когтем? Бидж подняла предмет к свету.
— Любое животное с когтями такой величины неравномерно стерло бы его при ходьбе или копая землю.
— Прекрасно, Шерлок, — искренне похвалил ее Конфетка. Его вопросы были трудны, но не содержали подвоха, и он не скупился на похвалу, когда ответ того заслуживал. — Но ты так еще и не сказала мне, что это такое.
Бидж продолжала смотреть на предмет, пытаясь сообразить, где она видела что-то подобное.
— Практика будет по крупным животным?
— Более или менее. Некоторые мелкие тоже обязательно появятся.
Бидж потрогала пальцем кончик предмета. Он был острее любого известного ей рога.
— Мы будем работать с экзотическими животными? — Бидж затаила дыхание. Все будущие ветеринары зоопарков готовы были перегрызть друг другу горло, только бы попасть на практику по экзотическим животным; другим студентам нечего было на это и надеяться. Ходили слухи о месте в интернатуре в Сан-Диего по коала и в штате Вашингтон по пандам.
— Не с теми экзотическими видами, которые ты имеешь в виду, — ответил Конфетка. — Но тут есть свои интересные моменты. — Он явно не торопился рассеять ее недоумение, ожидая, что она скажет о предмете, который держала в руках.
Смутное воспоминание о чем-то, что она изучала на биологических курсах, когда готовилась к поступлению в ветеринарный колледж, промелькнуло у нее в голове. Морское млекопитающее со спиральным рогом…
— У зверя два таких рога?
— Нет.
Перед глазами Бидж встала картинка из учебника: светлая пятнистая шкура… живет в Арктике… не кит, но никогда не покидает воды… Как же он называется? Черт возьми, как же?..
— Нарвал, — вдруг с облегчением выпалила Бидж. — Это ведь рог нарвала?
Конфетка пристально посмотрел на девушку:
— Неплохо. Очень даже неплохо. Замечательная догадка.
Бидж улыбнулась, почувствовав намек на то удовольствие, которое ей доставляли жизнь и занятия всего месяц назад.
— Но это все-таки только догадка, — добавил Конфетка, — и к тому же неправильная. Не кидайся покупать унты и гидрокостюм, потому что отправляемся мы не в Гренландию.
Теперь Бидж оказалась в полной растерянности.
— Это сухопутное животное?
— Да; такой подсказки ты, пожалуй, заслуживаешь, — протянул Конфетка, внимательно наблюдая за нею.
Бидж почти не обратила внимания на его ответ; она снова сосредоточилась на роге.
— Сухопутное животное… У антилопы парные рога, да и цвет у них более темный. У козлов рогов тоже два, и к тому же они не такие закрученные — по крайней мере у известных мне видов…
У Бидж возникло смутное подозрение, заставившее ее поежиться. Да что там подозрение — уверенность. Конечно. Как она раньше не догадалась. Это же очевидно, только…
Только этого животного ведь не существует.
Бидж посмотрела на Конфетку. Тот ответил ей невинным взглядом.
— Как насчет еще одной попытки, Бидж?
Девушка покачала головой.
— Правильно, — одобрил Конфетка. — Ветеринарам часто приходится гадать, но много лучше, если они не гадают, а знают.
Бидж перевела взгляд на рог, надеясь почерпнуть в нем уверенность. В ее руке лежало нечто гладкое, теплое и абсолютно невероятное. Она прошептала:
— Думаю, что я знаю.
— Ну так как — думаешь или знаешь? — Конфетка попытался придать вопросу легкость, но в его голосе прозвучало напряжение, как если бы от ее ответа многое зависело.
Бидж сглотнула. За последние четыре дня она плакала и при преподавателях, и при однокурсниках; для нее это означало публичное унижение. На нее смотрели, ее жалели; она чувствовала себя смешной и мучилась от стыда. Ей так хотелось, чтобы все это наконец кончилось.
Она окинула взглядом кабинет — учебник Мерка по ветеринарии, диплом Конфетки, полученный им в университете Джорджии, — в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы ей найти ответ.
В конце концов ей помогла закрытая дверь: даже если она будет выглядеть дурой в глазах еще одного профессора, какое это имеет значение?
— Я знаю, — произнесла она дрожащим голосом. Выпрямившись, Бидж посмотрела Конфетке в глаза и сказала гораздо спокойнее:
— Но одно мне неизвестно. Ведь это принадлежит животному с телом лошади и… — Надо же забыть название в такой момент! — …бородой как у козла. На кого оно больше походит — на лошадь или на козла?
Конфетка промолчал.
Вместо ответа он взял рог у нее из руки. Вынув из кармана рубашки фонарик, он слегка ударил им по рогу, держа его за кончик.
Раздавшийся звук напоминал звон маленького серебряного колокольчика. Секунды шли за секундами, и Бидж обнаружила, что звук растет и ширится, как будто находя новые силы в собственном эхе, чистый и глубокий, сначала как звук колокольчика, потом — как звон церковного колокола, потом — как перезвон целой звонницы колоколов; он превосходил все, что Бидж когда-нибудь приходилось слышать.
Конфетка сжал рог в руке, и звук мгновенно замер, не оставив после себя отзвуков. Конфетка протянул рог Бидж:
— Как правило, только для показа в зоопарках животным приходится восстанавливать обломившиеся рога. Этот случай можно назвать особым. Возьми рог с собой и как следует изучи, а через неделю, в понедельник, сделаешь о нем доклад. — Конфетка снял с полки папку. — Здесь то, что тебе желательно прочесть.
Бидж беспомощно смотрела на Конфетку. Если она возьмет рог, она должна взять и папку. Если она возьмет папку, значит, она снова студентка колледжа, снова должна делать доклады, присутствовать на обходах, проводить бессонные ночи с умирающими животными. Она снова выйдет на арену — туда, где она чувствовала себя дурой, неудачницей, бездарью. И ради чего — она ведь теперь не станет практикующим ветеринаром.
Если же она не сделает этого, она никогда не узнает, откуда это чудо появилось.
Бидж молча взяла рог и осторожно уложила его в тот пакет, где лежал ее стетоскоп. Конфетка передал ей папку, на ней значилось: «Бидж Воган — первый доклад». Бидж заглянула внутрь.
Там оказалась потрепанная книга в тисненом кожаном переплете. Корешок был оторван, и книгу, чтобы страницы не рассыпались, перетягивала резинка. Бидж сняла ее и раскрыла том. Переплет на ощупь напоминал замшу, но в то же время отличался от любого материала, который Бидж случалось трогать.
На титульном листе до абсурда замысловатые старинные готические буквы складывались в название: «Справочник Лао по небиологическим видам».
Бидж прочла первый абзац введения:
«Я называю эти виды небиологическими, потому что они не подчиняются естественным законам наследственности и изменчивости под влиянием среды; среди их представителей не наблюдается выживания наиболее приспособленных; все попытки человека внести ясность в представления о их жизненном цикле ничего не дают. Эти существа, возможно, бессмертны, несомненно, аморальны, им свойствен анаболизм, но катаболизм отсутствует; они спариваются, размножаются, выкармливают потомство, но не воспроизводят себе подобных; они не откладывают яиц, не строят гнезд. Они не знают ни заботы, ни труда. Представители этих видов — существа, не созданные Господом Ветхого Завета, чтобы жить в райских кущах; шесть дней творения не имеют к ним отношения. Они — мутанты, боковая ветвь — но не вида, а Вселенной, они — причудливые порождения вожделения сфер».
Два предмета она уложила отдельно: свой стетоскоп, потому что он стоил так дорого, а диафрагму легко повредить, и комбинезон, который, казалось ей, никогда, сколько его ни стирай, не станет снова чистым после курса хирургического лечения крупных животных в загоне ветеринарного колледжа.
Бидж вынула три большие тетради — «Патологические роды», «Нервные болезни», «Ортопедия и переломы» — и «Офтальмологию» Северина в потрепанном бумажном переплете. Упаковав их, она положила сверху темные очки, которые надевала при выездах на вызовы: они могли еще пригодиться.
По кармашкам рюкзака Бидж рассовала копытный нож (выглядевший как гибрид открывалки для бутылок и отвертки), свой экземпляр «Последнего единорога», ручки, хирургические зажимы и ножницы, выгоревшую бейсболку с эмблемой студенческого клуба.
На самой нижней полке нашелся ее неприкосновенный запас — коробка печенья «Ритц», которую она брала с собой на те дежурства, что приходились на обеденное время. Бидж подумала, не съесть ли несколько печенинок сейчас, но потом решительно отставила коробку и продолжала методически опустошать шкаф: еще три тетради с записями историй болезни, футляр с фонариком и запасными батарейками, пенопластовые коробочки от биг-маков. На самом дне лежало мятое и грязное приветствие от Западно-Вирджинского ветеринарного колледжа: колледж поздравлял Бидж Воган «с началом занятий на выпускном курсе». Бидж скомкала бумагу и сунула ее в тот же пакет, что и упаковки от биг-маков. Все же пока, пожалуй, стоит сохранить тетради с записями. Идя по туннелю, соединяющему общежитие с учебным корпусом, Бидж улыбалась и кивала приятелям в запятнанных рабочих халатах, которые все как один с преувеличенной заботой справлялись о ее самочувствии.
Бидж поднялась по лестнице, миновала библиотеку и вошла в вестибюль перед смотровой. Ожидающий приема подросток, крепко прижимая к себе взъерошенного кота, с опаской посмотрел на Бидж. Она ободряюще улыбнулась ему и бросила взгляд на дверь кабинета, где шло занятие по диагностике болезней мелких животных.
Когда Бидж уже почти миновала дверь, ее внимание привлек женский голос:
— И я рекомендовала бы не кормить и не поить животное в течение двадцати четырех часов и немедленно начать внутривенное введение физиологического раствора по шестьдесят кубиков в час, назначила бы антибиотики, а потом щадящую диету.
— Это все? — Мужской голос звучал доброжелательно и терпеливо — почти ласково.
Студентка — Бидж узнала Марлу Шмидт — ответила неуверенно:
— Да, я бы сделала такие назначения, доктор Трулав. — Панкреатит трудно поддается диагностике, юная леди, — продолжал мужской голос; теперь в нем звучало удовлетворение. — Да, это, пожалуй, одна из самых частых ошибок в ветеринарии. И вы уверены, что вам больше нечего добавить?
Марла что-то тихо пробормотала. Ее перебил уверенный голос другой студентки:
— Можно задать вопрос?
— Безусловно, Диди, — ответил доктор Трулав. Вопрос был обращен к Марле.
— Но почему не были назначены ежедневные анализы сыворотки крови на амилазу и липазу?
— Хороший вопрос, Диди, — одобрительно отозвался Трулав. — Вы ведь ничего не говорили о последующих анализах крови, не правда ли, Марла?
— Я как раз собиралась, — начала оправдываться та. Бидж повернулась и быстро пошла от двери, столкнувшись при этом с кем-то и разроняв пакеты.
Столкнулась она с Лори. Та наклонилась и умело начала собирать рассыпавшиеся вещи, каким-то образом ухитряясь класть их в том же порядке, как их уложила Бидж.
— Боже мой, и угораздило же меня родиться такой неуклюжей!
— Да нет, дело во мне, — сказала Бидж, тоже наклоняясь и собирая рассыпанное, но не так ловко, как Лори. «Наверное, дело во мне», — с испугом повторила она про себя. Копытный нож выскользнул из ее пальцев, и Бидж медленно наклонилась за ним, пряча от Лори свое огорчение.
— Выглядишь ты лучше. Ты что, проспала весь уик-энд? Это был первый осмысленный вопрос, который Бидж услышала за последнее время.
— Да, всю субботу, — ответила она. Бидж не сомкнула глаз две ночи, дрожала все утро в пятницу, а потом пошла к доктору Трулаву и сказала ему, что чувствует себя совсем больной и не может выйти на дежурство.
Разговаривая с ним, она начала плакать и никак не могла остановиться. Доктор Трулав похлопал ее по руке, с сочувствием улыбнулся и отправил отсыпаться.
А вечером Бидж получила письменное извещение о том, что экзамен по терапии мелких животных она не сдала и должна будет пройти курс повторно. Со слипающимися глазами, плохо соображая, Бидж позвонила доктору Трулаву, чтобы подтвердить получение извещения (он сам к телефону так и не подошел; разговаривала Бидж с его секретаршей), и отправилась спать.
Бидж прогнала воспоминания и обнаружила, что Лори все еще вопросительно смотрит на нее.
— Сегодня я проснулась уже совсем в норме, отдохнувшей и бодрой. Теперь все в порядке.
— Конечно, все в порядке, — ответила Лори решительно. — С тобой и раньше было все в порядке — просто ты переутомилась. Ты хоть с кем-нибудь обсудила все это? С друзьями? С родными?
— Ты же знаешь о моей матери, — ответила Бидж сухо.
— Да, я знаю. Такое случается чаще, чем ты думаешь, Бидж, и… — она заколебалась, — я слышала, что у нее была неизлечимая болезнь.
Бидж коротко кивнула. Она не знала ничего о болезни матери, пока не прочла ее предсмертную записку. В этом-то и был весь ужас.
Лори снова спросила:
— Так ты говорила с кем-нибудь? — Лори Клейнман, техник-анестезиолог, была слишком молода для того, чтобы опекать студентов, но по характеру не могла не беспокоиться о них.
Бидж была рада ее сочувствию.
— Я позвонила брату. — Он проявил симпатию, но довольно отстранение — наверное, еще не прошел шок, вызванный самоубийством их матери. Бидж тогда рассердилась, что ее горести не так уж его взволновали. — А говорить об этом с друзьями я еще не готова.
— Ну, со мной-то ты говоришь. И мне не нравится, что ты так поспешила собрать вещички. На твоем месте я сделала бы это через три недели, по возвращении.
Лори говорила так, как будто не испытывала никаких сомнений, но смотрела внимательно и настороженно. Недаром она была учительницей, прежде чем стала анестезиологом.
У Бидж (об этом она не сказала даже своему брату) вырвалось:
— Может быть, я сюда не вернусь. Лори кивнула:
— Я догадывалась, что у тебя может возникнуть такая мысль.
Бидж чуть не рассмеялась.
— И это все? Ни потрясения, ни огорчения, ни сожаления? — У Бидж были и другие печали, но говорить о них с кем-нибудь — даже с Лори — она еще не могла.
Лори грустно улыбнулась:
— Ты поставишь крест на своей карьере. О какой карьере речь, подумала Бидж.
— Ну ты-то это сделала.
— Ты имеешь в виду преподавание? Мне оно не особенно нравилось. А ты ведь по-настоящему любишь ветеринарию…
— И провалила один из основных предметов. — Бидж было трудно объяснить, что дело даже не в этом — провал был просто последней каплей.
— Это не ты провалила. Тебя провалил доктор Трулав, — поморщилась Лори. — Он ведь говорил тебе, что, если у тебя случатся неприятности, ты всегда можешь к нему обратиться. Ну вот, ты и обратилась…
Да, он был таким внимательным, понимающим, отнесся к ней так по-отечески.
— …а он прислал тебе письменное уведомление. Он не просто свинья, он трусливая свинья. Бидж с сомнением покачала головой:
— Но ведь все говорят, что он превосходный преподаватель.
— Это потому, что он сам так говорит, а противоречить ему небезопасно. Все говорят также, что Диди Паррис прекрасная студентка и отличная староста группы.
Бидж почувствовала себя неловко. Лори всегда отличалась проницательностью, но что касается доктора Трулава и Диди, тут она проявляла удивительное упрямство, называя одного злобным, а другую мерзавкой.
Лори вздохнула:
— Не хочешь верить мне насчет Трулава — и не надо, но уж лучше поверь мне вот в чем: ты одна из лучших студенток группы. Все мы так думаем.
Бидж сердито вытерла глаза, снова оказавшиеся на мокром месте. Хоть теперь это и не имело особого значения, но она дала себе слово, что никогда больше не заплачет в этом здании.
Лори опасливо огляделась:
— Как ты думаешь, никто меня не слышал? Не надо было так говорить о Трулаве. Я сама себе противна в таких случаях. — Лори всегда впадала в панику, боясь, что ее откровенные высказывания будут подслушаны.
Она поднесла спичку к сигарете. Все анестезиологи пили слишком много кофе и слишком много курили, нуждаясь в стимуляторах. Повернувшись к выходу. Лори добавила:
— Кстати, тебя искал доктор Доббс. — Ее улыбка стала почти игривой. — На твоем месте я бы обязательно к нему заглянула. Вдруг он сегодня в хорошей форме.
Лори ушла. Бидж вздохнула, переложила пакеты из одной руки в другую и направилась к кабинету Доббса.
Дверь кабинета украшали изображение рыжей коровы, брыкающей человека в комбинезоне и резиновых перчатках, черно-белая табличка, на которой значилось: «Доктор Конфетка Доббс», и написанное от руки объявление: «Стучите, даже если дверь открыта». Бидж опустила на пол часть своих пакетов и нерешительно постучалась.
Мужской голос произнес:
— У двери явно студент, умеющий читать. Должно быть, Бидж. Прошу.
Бидж вошла, оставив дверь приоткрытой.
Прозвище «Конфетка» было следствием любви семейства Доббс к лошадям вообще и рысаку по имени Сладкая Конфетка в частности. Доктор Доббс, не смущаясь, называл себя так на всех ветеринарных конференциях вместо официального Чарльз Фрэнклин Доббс.
Конфетка, которому было около тридцати, явно гордился своими прошлыми достижениями. В добавление к прозвищу он хранил (и носил) ремень с пряжкой, украшенной эмблемой Невадского общества наездников и ковбоев, сувенир времен участия в родео. Манера Конфетки читать лекции явно отражала как его жизнь на ранчо, так и богатый хирургический опыт.
С другой стороны, он носил рубашки пастельных тонов и галстуки вместо обычных на ранчо вышитых рубах и при посещении хлевов и стойл — черные резиновые сапоги вместо изукрашенных ковбойских сапожек. В тех редких случаях, когда он надевал головной убор, это была поношенная бейсболка без эмблемы клуба, а не стетсонnote 1. Конфетка редко говорил о своем прошлом, связанном с родео и работой на ранчо. «Конфетка Доббс, — заметила однажды Лори, — держится сам по себе».
И добавила (с откровенностью, которой сама же удивилась): «Ну разве не жалость!» Однако сейчас Конфетка вовсе не казался Бидж привлекательным. Подперев голову руками, он пристально посмотрел на девушку и спросил:
— Собираешься съездить домой?
На одну секунду у Бидж возникла безумная мысль сказать ему, что она собирается вовсе не «съездить», что ее отсутствие продлится гораздо дольше, чем он думает, но вслух она произнесла только:
— Да, наверное.
— Ты выглядишь посвежевшей. Только отоспаться тебе и было нужно. Что ты собираешься делать дальше?
Бидж промолчала. Сейчас, когда вся ее жизнь разлетелась на части, ей было не так уж важно, что делать дальше. Никаких желаний у нее не осталось.
Конфетка кашлянул:
— Ну, раз у тебя нет никаких планов, как насчет того, чтобы еще раз записаться в группу «Докторов на колесах»? Бидж чуть снова не выронила свои пакеты.
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что мне нужен еще один студент. Бидж подыскивала слова для вежливого отказа, когда Конфетка добавил:
— Поставь свои пакеты и закрой дверь. Бидж неохотно подчинилась. Ей неожиданно показалось, что в кабинете нечем дышать. Обычно Конфетка, женатый человек, прекрасно знающий о своей привлекательности, неукоснительно следил за тем, чтобы при всех его разговорах с представительницами прекрасного пола дверь оставалась открытой. Что бы это могло значить?
— Я не знала, что вы будете руководить еще одной практикой по крупным животным, — нервно проговорила она.
— Это частное мероприятие. — Конфетка кивнул на ее пакеты: — Они не слишком тяжелые?
— Что? Ox… — Бидж опустила пакеты на пол. Конфетка оторвал руки от стола, но не показал ей, что держит.
— У меня тут кое-что для тебя есть. Будет лучше, если ты захватишь это с собой в одном из пакетов: не стоит оставлять его в шкафу. — Он сдвинул брови. — Что-то последнее время вещи здесь повадились обзаводиться ногами и уходить.
Бидж кивнула. Действительно, воровство в колледже не было редкостью. Пока ей везло, и ее стетоскоп и книги были в целости и сохранности, хоть она и решила продать их.
— Что вы мне даете?
— Да так, ничего особенного. — Конфетка все еще не показывал ей предмет, который держал в руках. — Пожалуй, будет лучше, если это останется в секрете.
— Вот как? — Подарок? От Конфетки? Она почувствовала испуг, хотя и была польщена. На курсе было полно более хорошеньких студенток, а уж жена Конфетки — та и вовсе красавица…
— До тех пор, пока ты не сделаешь доклад об этом перед началом практики, — подчеркнул Конфетка.
— Ox! — Бидж не скрывала смущения. «Доклад перед началом практики» означал бы долгие ночи подготовки и утра, когда глаза не открываются, работу в библиотеке, которую нужно как-то втиснуть между сменами в операционной и в отделении интенсивной терапии. Доклад должен давать широкую картину, но одновременно быть подробным; преподаватель и даже другие студенты будут дотошно допрашивать докладчика обо всем — от дозировки лекарств до послеоперационной диеты, от особенностей анестезии до обоснования того, какой толщины нить для сшивания раны нужно использовать в данном случае.
Конфетка встал из-за стола:
— Только не затопчи меня, бросившись вперед.
— Доктор Доббс, я ценю ваше предложение и вашу доброту, но я сомневаюсь…
— Конечно, ты сомневаешься, — согласился Конфетка. — Поэтому я и хочу, чтобы ты взглянула на это.
Он вручил ей то, что держал в руках.
Предмет был дюймов шести длиной, с заостренным концом. С другого конца поверхность была неровной, как если бы он был обломлен. За исключением этого его спиралевидная форма была совершенна: гладкая белая поверхность, плотная текстура, коническое тонкое острие…
Бидж повертела предмет в руках, так, чтобы свет падал на него под разными углами. Конфетка наблюдал за девушкой.
— Трудно удержаться, правда? Я тоже не мог им налюбоваться.
Бидж подняла глаза:
— Что это?
— Я не всегда буду под рукой, чтобы ответить на любой вопрос. Определи сама. — Конфетка явно развлекался.
Бидж была слишком заворожена красотой предмета, чтобы почувствовать себя задетой.
— То ли рог, то ли зуб. — Подумав, она добавила: — Если это зуб, то зуб очень крупного животного.
— А как ты определила, что это не резной камень или не коготь?
— У камня была бы другая текстура. К тому же вы не предложили бы мне сделать доклад о камне.
— Пожалуй. Хотя я люблю дурачить простофиль. Ну а почему это не может быть когтем? Бидж подняла предмет к свету.
— Любое животное с когтями такой величины неравномерно стерло бы его при ходьбе или копая землю.
— Прекрасно, Шерлок, — искренне похвалил ее Конфетка. Его вопросы были трудны, но не содержали подвоха, и он не скупился на похвалу, когда ответ того заслуживал. — Но ты так еще и не сказала мне, что это такое.
Бидж продолжала смотреть на предмет, пытаясь сообразить, где она видела что-то подобное.
— Практика будет по крупным животным?
— Более или менее. Некоторые мелкие тоже обязательно появятся.
Бидж потрогала пальцем кончик предмета. Он был острее любого известного ей рога.
— Мы будем работать с экзотическими животными? — Бидж затаила дыхание. Все будущие ветеринары зоопарков готовы были перегрызть друг другу горло, только бы попасть на практику по экзотическим животным; другим студентам нечего было на это и надеяться. Ходили слухи о месте в интернатуре в Сан-Диего по коала и в штате Вашингтон по пандам.
— Не с теми экзотическими видами, которые ты имеешь в виду, — ответил Конфетка. — Но тут есть свои интересные моменты. — Он явно не торопился рассеять ее недоумение, ожидая, что она скажет о предмете, который держала в руках.
Смутное воспоминание о чем-то, что она изучала на биологических курсах, когда готовилась к поступлению в ветеринарный колледж, промелькнуло у нее в голове. Морское млекопитающее со спиральным рогом…
— У зверя два таких рога?
— Нет.
Перед глазами Бидж встала картинка из учебника: светлая пятнистая шкура… живет в Арктике… не кит, но никогда не покидает воды… Как же он называется? Черт возьми, как же?..
— Нарвал, — вдруг с облегчением выпалила Бидж. — Это ведь рог нарвала?
Конфетка пристально посмотрел на девушку:
— Неплохо. Очень даже неплохо. Замечательная догадка.
Бидж улыбнулась, почувствовав намек на то удовольствие, которое ей доставляли жизнь и занятия всего месяц назад.
— Но это все-таки только догадка, — добавил Конфетка, — и к тому же неправильная. Не кидайся покупать унты и гидрокостюм, потому что отправляемся мы не в Гренландию.
Теперь Бидж оказалась в полной растерянности.
— Это сухопутное животное?
— Да; такой подсказки ты, пожалуй, заслуживаешь, — протянул Конфетка, внимательно наблюдая за нею.
Бидж почти не обратила внимания на его ответ; она снова сосредоточилась на роге.
— Сухопутное животное… У антилопы парные рога, да и цвет у них более темный. У козлов рогов тоже два, и к тому же они не такие закрученные — по крайней мере у известных мне видов…
У Бидж возникло смутное подозрение, заставившее ее поежиться. Да что там подозрение — уверенность. Конечно. Как она раньше не догадалась. Это же очевидно, только…
Только этого животного ведь не существует.
Бидж посмотрела на Конфетку. Тот ответил ей невинным взглядом.
— Как насчет еще одной попытки, Бидж?
Девушка покачала головой.
— Правильно, — одобрил Конфетка. — Ветеринарам часто приходится гадать, но много лучше, если они не гадают, а знают.
Бидж перевела взгляд на рог, надеясь почерпнуть в нем уверенность. В ее руке лежало нечто гладкое, теплое и абсолютно невероятное. Она прошептала:
— Думаю, что я знаю.
— Ну так как — думаешь или знаешь? — Конфетка попытался придать вопросу легкость, но в его голосе прозвучало напряжение, как если бы от ее ответа многое зависело.
Бидж сглотнула. За последние четыре дня она плакала и при преподавателях, и при однокурсниках; для нее это означало публичное унижение. На нее смотрели, ее жалели; она чувствовала себя смешной и мучилась от стыда. Ей так хотелось, чтобы все это наконец кончилось.
Она окинула взглядом кабинет — учебник Мерка по ветеринарии, диплом Конфетки, полученный им в университете Джорджии, — в поисках хоть чего-нибудь, что помогло бы ей найти ответ.
В конце концов ей помогла закрытая дверь: даже если она будет выглядеть дурой в глазах еще одного профессора, какое это имеет значение?
— Я знаю, — произнесла она дрожащим голосом. Выпрямившись, Бидж посмотрела Конфетке в глаза и сказала гораздо спокойнее:
— Но одно мне неизвестно. Ведь это принадлежит животному с телом лошади и… — Надо же забыть название в такой момент! — …бородой как у козла. На кого оно больше походит — на лошадь или на козла?
Конфетка промолчал.
Вместо ответа он взял рог у нее из руки. Вынув из кармана рубашки фонарик, он слегка ударил им по рогу, держа его за кончик.
Раздавшийся звук напоминал звон маленького серебряного колокольчика. Секунды шли за секундами, и Бидж обнаружила, что звук растет и ширится, как будто находя новые силы в собственном эхе, чистый и глубокий, сначала как звук колокольчика, потом — как звон церковного колокола, потом — как перезвон целой звонницы колоколов; он превосходил все, что Бидж когда-нибудь приходилось слышать.
Конфетка сжал рог в руке, и звук мгновенно замер, не оставив после себя отзвуков. Конфетка протянул рог Бидж:
— Как правило, только для показа в зоопарках животным приходится восстанавливать обломившиеся рога. Этот случай можно назвать особым. Возьми рог с собой и как следует изучи, а через неделю, в понедельник, сделаешь о нем доклад. — Конфетка снял с полки папку. — Здесь то, что тебе желательно прочесть.
Бидж беспомощно смотрела на Конфетку. Если она возьмет рог, она должна взять и папку. Если она возьмет папку, значит, она снова студентка колледжа, снова должна делать доклады, присутствовать на обходах, проводить бессонные ночи с умирающими животными. Она снова выйдет на арену — туда, где она чувствовала себя дурой, неудачницей, бездарью. И ради чего — она ведь теперь не станет практикующим ветеринаром.
Если же она не сделает этого, она никогда не узнает, откуда это чудо появилось.
Бидж молча взяла рог и осторожно уложила его в тот пакет, где лежал ее стетоскоп. Конфетка передал ей папку, на ней значилось: «Бидж Воган — первый доклад». Бидж заглянула внутрь.
Там оказалась потрепанная книга в тисненом кожаном переплете. Корешок был оторван, и книгу, чтобы страницы не рассыпались, перетягивала резинка. Бидж сняла ее и раскрыла том. Переплет на ощупь напоминал замшу, но в то же время отличался от любого материала, который Бидж случалось трогать.
На титульном листе до абсурда замысловатые старинные готические буквы складывались в название: «Справочник Лао по небиологическим видам».
Бидж прочла первый абзац введения:
«Я называю эти виды небиологическими, потому что они не подчиняются естественным законам наследственности и изменчивости под влиянием среды; среди их представителей не наблюдается выживания наиболее приспособленных; все попытки человека внести ясность в представления о их жизненном цикле ничего не дают. Эти существа, возможно, бессмертны, несомненно, аморальны, им свойствен анаболизм, но катаболизм отсутствует; они спариваются, размножаются, выкармливают потомство, но не воспроизводят себе подобных; они не откладывают яиц, не строят гнезд. Они не знают ни заботы, ни труда. Представители этих видов — существа, не созданные Господом Ветхого Завета, чтобы жить в райских кущах; шесть дней творения не имеют к ним отношения. Они — мутанты, боковая ветвь — но не вида, а Вселенной, они — причудливые порождения вожделения сфер».