Клохтун, неподвижный как истукан, затараторил монотонно, однако внятно, и уложился в минуту. Был он мужик-холостяк, работал в совхозе механизатором, потом, когда пришли времена, решил стать фермером и стал им, но разорился, поскольку пил запоями, однако успел купить на стороне, в глухом лесу, хороший дом, вот этот, потом осенью заболел печенкой и умер. Тут в него вселилась нечисть, и он через несколько месяцев, весной, вроде как ожил, пять лет существовал, словно живой, никто в окрестностях в гости не захаживал и не замечал разницы, а в прошлом году стал поедать людей. Сначала тех, которые вертелись поблизости, потом кого удавалось найти и приманить или с дороги сбить. Сам ел и специальные грибы научился выращивать, только больше двух грибов ему было не прокормить, хотя хозяева, что в нем, требовали этого.
– Погоди. Я сейчас с кем, точнее – со мной кто сейчас разговаривает – ты или твои хозяева?
– Одно и то же.
– Не понял опять… Многих съел? Если тебя заодно с грибами считать?
– Двадцать девять душ.
– А… почему такой маленький?
– Сохну. И раньше был небольшой, при жизни – метр пятьдесят восемь. Если есть чаще – тогда не сохну.
– Ну а в итоге что тебя ждет, если тебя не трогать и позволить дальше промышлять?
– Адские муки. Так и так они будут, но если все время питаться и быть здесь, на земле, тогда отсрочка.
– Тебя или твоих хозяев они ждут?
– Не понимаю.
– Ну тех, кто в тебя вселился, адские муки ждут или только тебя?
– Не понимаю.
– Ну значит осел, раз не понимаешь! А ты их боишься, этих мук?
– Все их боятся.
Денис выпрямился, нервно зевнул и поискал глазами по сторонам.
– Кроме меня. Нет смысла и дальше терзать тебя страхом и медленным усыханием. Кушай, Ленька.
– Нет! Погоди, я…
Денис машинально среагировал на крик, дернул рукой, пытаясь поймать паука, но было уже поздно: Ленька впился в лицо Клохтуну своими огромными жвалами, и крик угас в тихое мычание, а буквально через секунду и вовсе заглох. Прыжок – и Ленька уже ворочается на спине у Дениса, подбирает поудобнее свои мохнатые лапы, а горстка праха под ногами никогда, никому и ничего уже не расскажет.
– Вот – кто из нас поспешил-насмешил, Ленька, ты или я? Я. Конечно я, торопыга и ламер: добыл первого в жизни языка и не сумел расколоть его должным образом. Товарищ Таманцев назвал бы меня кулемой и был бы при этом абсолютно прав. А виноваты в этом вы оба – ты и Морка: возрастом – зрелые мужи, а разумом – дети малые! Вместо того, чтобы меня учить, опекать и давать дельные советы… Ну и как мы теперь будем спать? Главное – где? Ночевать на открытом пространстве мне с детства не велено, но в этот гнусный дом я больше не ходец. А до родной летательной корзины оч чень далеко идти, даже и не знаю куда… Морик, сбей-ка клювиком этот замок, посмотрим, как там в бане?
Жучки, личинки, мухи, муравьи, караморы – сколько их там скопилось в полусгнившей бане – брызнули из одних щелей в другие, лишь бы вон из пространства, занятого непередаваемо кошмарными пришельцами во главе с тем, чья кровь вроде бы горяча и ароматна, как и у других съедобных тварей, но не питательна, а наоборот – явственно чуется, что смертоносна для всего живого, привыкшего насыщаться чужой плотью.
Очистить и починить широкую лежанку, «полок», было делом двадцати секунд и трех последовательно уточняемых желаний, а вот создать подушку и одеяло Денис не сумел – полученные (язык не поворачивался назвать их вещами) субстанции расползались в руках, осыпались и испарялись, но категорически не желали быть постельными принадлежностями. Пришлось под голову приспособить безропотного Леньку, руки в крендель на груди, а Морку к двери, «на караул»…
Вот же фигня – только что с ног валился, а теперь вдруг опять сон пропал… Денис и так и так руки складывал, и на один бок и на другой ложился, и слонов считал и дышал по хатха-йоге – не заснуть. Только и оставалось, что – вздыхать и думать в темноте и одиночестве.
Так вдруг быстро покатилась жизнь, так грубо она проехалась по нему… Что это – инициация, проверка на силу и выдержку? За три-четыре дня он превратился в сироту, чуть ли не бомжа, убил кого-то, уже и не раз… сам чуть не погиб… Трижды чуть не погиб, за три жалких дня!!! Чуть было не стал всесильным повелителем мира, потом закуской для мерзости, теперь вот мерзнет на досках… Отец! За что мне все это? Я хочу быть полезным Тебе, пусть и не знаю как. Ну так объясни или, что называется, вразуми? Мне страшно, но я приму тот путь, что Ты мне назначил. Если со мной что-нибудь фатальное случится, Морка с Ленькой – что с ними будет, куда они денутся? А я – со мной что будет? Исчезну ли я, или в Твои пределы попаду простым постояльцем? Или перевоплощусь, или исчезну бесследно? Что мне делать, Отец? Научи. И верни мне маму, Ты ведь все можешь. Я верю в Тебя, не требуя за это награды. Но я хочу вернуть маму. Пожалуйста! Мне восемнадцать лет. Я уже взрослый… но еще не очень. Дай же мне хоть какое-нибудь знамение, что Ты слышишь меня, Отец! Я все сделаю, как Ты хочешь, лишь бы я знал – что именно?
Денис затаил дыхание и прислушался: полная тишина, никаких знамений и знаков свыше или, там, сниже…
Тихо… Частью он думал все это про себя, что-то бормотал вслух, и Ленька с Моркой слышали. Но что Морка с Ленькой? Они всю жизнь рядом, сколько Денис помнит, не то чтобы няньки, но как бы мамины помощники при нем, а ему – живые игрушки и младшие друзья. Денис вдруг вспомнил, как он, еще дошколенок, вскарабкался Леньке на спину и попытался заставить того взбежать по стене к потолку… А Ленька упорно не хотел, и Денис разобиделся и заплакал, и побежал жаловаться на него маме… А мама не стала Леньку ругать, а наоборот – похвалила, и маленький Денис опять расплакался – потому что все, даже мама, против него. А может быть, никакие они ему не друзья и только и ждут, чтобы он умер и тем самым их освободил? И вообще – зачем все это надо? Что – это? А сама жизнь и все, что в ней происходит. Надоело хуже горькой редьки. Не лучше ли взять что-нибудь острое, полоснуть себе руки-ноги поперек вен и тихонечко, по-английски, уйти из этого подлуннейшего из миров… Там, в доме, он видел отличные осколки – длинные, острые… В доме, на первом этаже. И возвращаться не понадобится, на куче мусора даже круче выйдет, концептуальнее… Им нужно, вот пусть они и живут. Надо бы встать и пойти, да лень… Лень, а идти надо. Морка, Ленька… а, ладно, ждите здесь, мне необходимо в дом заскочить на… полчасика, я думаю…
Денис в темноте никак не мог правильно попасть ногами в ботинки, а зажечь свой волшебный свет второпях и не догадался. Ну наконец-то… В темпе, в темпе… СТОЙ!!!
Куда это и зачем, интересно, я собрался идти глубокой ночью, да еще в темпе, да еще без Морки с Ленькой??? Вены резать на куче мусора. Вот как? На первом этаже заброшенного дома, да? Угу. А Клохтун, куда его синь-сила девалась, ведь Ленька ею не питается?.. Должна была после него остаться «синенькая». Ай да домик! Обманул!..
Денис не стал творить свет, толкнул ногою дверь и решительно, пока робость в сердце не опомнилась, двинулся к черной громадине – к дому.
– Ты, тварь! Объявись! Я приказываю!..
Дом остался глух к приказам Дениса. Мор и Ленька занимали положенные им места и смирно взирали на мутное, без малейших астрономических признаков, небо, на черные силуэты деревьев и крыши злополучного дома, им непонятны были действия Дениса, но они готовы были броситься в бой по первому зову юного своего господина, только прикажи – словом, знаком, мыслью!
– Объявись, или так нагреешься, что тебе напалм холодным компрессом покажется! Считаю до трех: один… два…
– Остановись, принц… Ты делаешь большую ошибку…
– Три! Гори. – Денис хлопнул в ладоши раз-другой, третий, четвертый – и с каждым хлопком языки пламени над домом становились все светлее и бушевали все яростнее. Крик, который начинался как просьба остановиться, так же быстро перешел из колокольного баса в страшный вибрирующий визг, от которого Мор подпрыгнул на Денисовом плече и злобно закаркал в ответ. Даже невозмутимый Ленька напрягся в тревоге – Денис спиной это почувствовал – и зашевелил, заскрежетал жвалами. Жар от чудовищного огня не выходил за пределы невидимых границ, ни единым дополнительным градусом не касался кожи и волос, во всяком случае Денис ничего такого не чувствовал, словно стоял перед экраном в кинозале.
– При-инц!!!
– Ничего, ничего, догорай потихонечку… Когда меня в доноры агитировал – о титуле молчал… А кто ты такой был, интересно? А, искуситель суицидный? Можно не отвечать, мне уже фиолетово…
Но некому (или нечему?) было отвечать на вопрос: дом растаял в магическом пламени весь, включая обе печи несгораемого белого кирпича и чугунную лестницу на второй этаж; на голой ровной земле угасала темно-багровая пентаграмма, составленная из рамки и пяти пересекающихся полос, толщиною примерно в полметра, а длиною – около десяти метров каждая.
– О, какой портал на тот свет получился! «На другой уровень» прямо-таки…
«Принц», понимаешь… – Денис поморгал, пригляделся – нет, нигде не видать желанного голубоватого свечения… Тем более не жалко.
– А мы пойдем в сторону рассвета! И не романтики для, а потому что я чую там асфальтовую дорогу к цивилизации.
* * *
И этот городок был пуст на родные запахи и на вражеские тоже… Мурман наконец понял своей собачьей головой, что окончательно заблудился и как теперь искать Леху – он просто не представляет. Мурман втянул влажный воздух – река неподалеку, там попить вкуснее, чем из лужи, надо бежать туда.
Река была широка и полноводна, Мурман много раз переплывал такие и знал, что если туда прыгнуть, то под лапами очень долго… А это что за запахи? Это очень, очень интересный запах… Он волнует не меньше, чем аромат «пустующих» «невест»! Мурман завертел носом: сзади, почти от берега, высились громадные крепостные стены, полуразрушенные, с проломами, забитыми мусором и дикими растениями, но все еще величественные… Впереди, прямо напротив через реку, тоже расположилась крепость. И стены почти такие же огромные, но целые, очищенные от мусора, а над ними, в центре крепости – высоченная четырехугольная белая башня.
А запах… Запах, запах, запах… Мурман увидел трещину в камнях, широкую, черную… Полузаваленную… Мощные лапы играючи мели наружу все подряд: камни, песок, ржавые железяки и гнилые доски. Еще немного – и плечи вслед за головой провалились куда-то вглубь…
Мурман пролетел вниз пару секунд и даже не ушибся. Это был знакомый и в то же время ранее не встречавшийся запах. Это запах… силы… нет, охоты… н-нет, добычи… н-да! Не простой добычи, а той, от которой прибавляется света в голове, это как упыря сожрать с толикой его мощи… О-у, скорее, скорее по следу!
* * *
К полудню Денис вышел на оживленную трассу, ведущую в Петербург, и легко «застопил» черную «Волгу» с одиноким водителем. Что сподвигло шофера из тихвинской мэрии остановиться – Денис так и не узнал, потому что был переполнен впечатлениями и усталостью, он пожелал – и водитель замолк, отключился от всего на свете, кроме дороги и дорожных знаков.
С первыми лучами солнца мощь покинула Дениса, оставив ему жалкие крохи – только чтобы Леньку с Моркой чувствовать ментально да ройчик мух создать, тому же Леньке на сладкое, да вот водителя слегка зомбануть, чтобы денег за проезд не попросил. Конечно, это ни в какое сравнение не шло со вчерашней и позавчерашней беспомощностью, но и далеко не то, совершенно офигительное ночное состояние, когда по одному твоему знаку очень конкретные дела творятся.
Денис надеялся, что ближе к ночи, когда темнеть начнет, все опять пойдет на поправку, волшебство вольется в него, почему бы и нет, ну по логике-то вещей, по-нашему, по-сатанински?.. Но это надо еще дождаться ночи. А вдруг?.. Да не должно теперь (иссякнуть. Прим. авт.), раз проявилось… Да, но в Питере ночи-то – белые, вполне вероятно, что безмазовые… Дурачок, а в Тихвине какие?.. Так что все должно быть в порядке.
– На Марсово поле езжайте, знаете, где здание Ленэнерго? Я там покажу…
Дверь узнала самого молодого, а теперь единственного хозяина, впустила. Замки тяжелые, секретные, качества – «супер», но по большому счету они – так, для блезиру, волшебный сторож куда надежнее…
Денис постоял посреди тихой прихожей, да так и сел на пол – не мог себя заставить шагнуть дальше… Вот сейчас из кухни мама выглянет… «Динечка, почему так долго?..» Денис осторожно лег лопатками и затылком на розоватый паркет, потер рукавом левый глаз, правый, опять левый… Бесполезно…
– Отстаньте, а? Идите к себе, мохнатые-пернатые, дайте мне спокойно по… побыть без вас…
Паук и ворон вроде как послушались, очистили пространство, но Денис знал по опыту, что они рядом, держат его в поле зрения и по знаку ли, без знака готовы примчаться – помогать, защищать, подставлять пузо под почесывание…
* * *
Леха сунулся в грохочущий холодильник – три горбатых ломтика сыра на блюдце да кусок лимона на другом – на сто-о-ол, все в дело пойдет… Молоко скисло – вылить. Потом вылью, а пока отодвинем в недра средней полки. Протеин есть? Имеется – в обличье трех сосисок охотничьих. Если изрубить их мелко, как злого тугарина, да залить куриными фруктами, сиречь – яйцами, которых – четыре, то голод отступит до самой околицы. А когда вернется, то и Леха уже разберется с деньгами, планами и ленью. И сходит в магазин. Только вот не запить тоску ничем и не заесть.
Клубок повел его в длинный путь: от автобусной станции, с Обводного канала на Елагин остров, прямо к вытоптанной круглой площадке с черными кляксами на ней – то ли следами костров, то ли… Скорее всего – второе, потому что сердце взбесилось и болит, мочи нет, как болит. Что у кого спросить? У прохожих? Или местных ментов? Не видели, мол, как и кого здесь убивали? Женщину такую, средних лет, блондинку, со спутниками, двумя мужчинами, колдунами по виду?..
Нечисть, кроме него, в городе имеется, но, как уже понял Леха, его с младенчества пуще глаза берегли от всех колдовских контактов – разве только в деревне Черная, где чужие сразу заметны. А в городе, кроме матери – только Сашка Чет, и то издалека и исподволь, так что Леха никогда его и не видел. Вся эта стерильность и секретность для того, чтобы до времени его не нашли сатанинские силы и не уничтожили, потому что он, Леха, в перспективе им – главная угроза! Да это он уже наизусть вызубрил, уши завяли!
Ну и что он сюда приехал? Следствие проводить? Так оно уж в тупик зашло. «Пришел, нашел и отошел». Мурмана искать? Силу добывать?.. Полная чума и непонятки, а из космоса почему-то ничего само в руки не валится. Опять же надо определяться: учиться… или не учиться дальше в универе? От армии у него теперь, надо думать, отмазка покруче будет, чем у внуков министра обороны… А с другой стороны, что дальше – в деревне небо у бабки коптить или, там, делать жизнь с Дмитрия Ларина?.. Ага, взять с нуля и построить образцовую колдовскую семью с Юлечкой Филатовой? Тихо, тихо, Аленка, тихо, никто никакой семейной жизнью мне не угрожает. Вот что нужно, так это деньги, и побольше, но их еще нужно добыть. А ведь где-то кетчуп был, чесночный, в стеклянной бутылке…
* * *
Ленька и так теперь был сыт на века вперед, Морка же, вопреки обычной наглости, напомнить о себе не осмеливался, но – птица ведь, ухода требует. Денис придал корпусу вертикальное положение, охнул и перевернулся на четвереньки, сел на пятки, спружинил, мяукнул по-восточному и вскочил на ноги. Сколько он так провалялся в прихожей, минуту, час?
– Морка, пить хочешь? Идем, заодно витаминов тебе порежу. Кушать тебе сегодня нечего, кроме морковки. Могу дать огурец, хочешь? – Обрадованный вниманием ворон тут же вспрыгнул Денису на плечо и торжествующе каркнул свое фирменное: «Мор-рочке кр-крови, кр-крови!», косясь на стену, где растопырился неподвижный, как телевизор, Ленька.
– Я бы тебе телятины дал или свинины, но ты же у нас избалованный, одну свежатинку тебе подавай, а где я ее сейчас возьму?.. – Денис прислушался: стены идеально держали звукоизоляцию, а вот через стекла шла вибрация из соседних апартаментов, где с начала лета вовсю работали дрели и чуть ли не отбойные молотки. Денис слышал разговоры родителей о новых соседях, мол, очень большой региональный босс получил здесь жилплощадь и слишком много теперь будет вокруг любопытных глаз и ушей… А пока там капитальный ремонт, день и ночь работа кипит. Тоже проблема, кстати говоря. Вот живет он здесь, живет, а на каких правах – и не задумывался никогда. Может, его предки магией всем глаза отвели, может, арендуют квартиру, а может быть, просто ее купили. Денис заочно наслушался о коммунальных платежах, о перерасчетах арендной платы, о налогах на недвижимость, но сам ничего этого не знал и даже не представлял, как и сколько платят за электричество. Все это ему предстояло ощутить на себе в полный рост и в самое ближайшее время, так не лучше ли просто свалить отсюда, бросить все как есть, снять себе двух-трехкомнатную квартирку поскромнее, чтобы ни о чем таком голова не болела, может быть даже в панельном доме, взять лаптоп, компьютер, музон, минимум барахла… Моркин вольер обязательно.
Мор охотно принялся за морковь, Денис тем временем с грустью обмеривал взглядом коллекцию: модели танков и самоходок, сам искал, сам клеил, все до мельчайшей заклепки соответствует оригиналам. А каталоги «в бумаге», информация на компе, адреса магазинов и мастерских, где можно было материалы заказать? Все это детство уже в прошлом. Куда их теперь? Ни подарить, ни продать, ни в музей завещать… – Ну на огурец. Не хочешь – тогда не скрипи, чернокрылое, хотя бы сегодня пожалей мои уши… – Деньги где-то должны быть, вроде бы в серванте ими целый ящик был набит, отечественными и зелеными, надо посмотреть… Смутно помнил Денис, что с квартирой никто и ничего поделать не может, – естественно, если о простых людях говорить, не о вражеской нечисти, без него, Дениса, люди просто не найдут квартиру ни живьем, ни в жэковских документах, но воду, телефон и электричество рано или поздно случайно перекроют. Или действительно – сначала снять квартиру, пожить, натренироваться, понять, что к чему, а потом можно будет и вернуться? А сейчас – если все время перед глазами память о матери с отцом, сопли вытирать устанет. Пусть пока все будет, как есть, будто они уехали на время, а потом глядишь и… что-нибудь получится…
ЧАСТЬ 4
Яма, в которую провалился Мурман, обернулась вдруг глубокой пещерой, которую люди когда-то давным-давно прокопали для своих непонятных нужд, а потом забросили. И вела эта пещера, как верно чуял Мурман, куда-то в сторону заката, и пролегала она точнехонько под рекой да еще под землей поперек руслу шла, от одной крепости к другой, но не горизонтально, а почему-то все под уклон. Под лапами мелко похрустывало: кости, великое множество костей, больших и маленьких…
Но уклон закончился, и ровные и сравнительно узкие стены пещеры распахнулись внезапно вверх и в стороны, и даже зыбкого человеческого духа не осталось ни на полу, ни в холодном и покойном воздухе. Темно было в пещере, темнее, чем в любую безлунную и облачную ночь, но Мурман отлично видел в темноте, потому что вожак-хозяин еще со щенячьего детства колдовством и крепкими побоями обучил его этому. Запах добычи, обещающей волшебную силу, был громок, отчетлив, однако идти по нему, как по следу, было уже невозможно, потому что запах этот был теперь повсюду, исходил от бесформенных стен, пыльного пола, тоненькими хвостиками вился из множества дырок, щелей, норок, сплошным туманом опускался с высоких потолков. Мурман задумался, да так и остановился, держа левую переднюю лапу высоко на весу. Запах есть, значит, и добыча будет, надо только поискать повнимательнее, вот и весь секрет.
Поднятую лапу мягонько щекотнуло. Мурман не думая, заученным движением встряхнул ею и тут же клацнул челюстями, – через язык и прямо в мозг вбежала трепетная радость осознания: плоть и кровь! Он съел пусть маленькую, не волшебную, но вполне вкусную добычу! Вот бы еще… Есть! Ам-м, как он проголодался. Еще! И еще! И еще! Как здорово… Мурман даже заскулил от восторга. Только сейчас он понял, насколько опустошены за последние дни запасы его жизненной силы, которые он привык тратить не считая… Границы им он видел лишь дважды: нынче – после недавней битвы, в которой погибли хозяева, и однажды осенью…
Маленький хозяин, Леха, почему-то всегда появлялся летом, а осенью исчезал, надолго словно не желал понимать, как плохо и скучно без него Мурману… И вот после его отъезда вожак-хозяин забрал его с собой в какое-то странное место, где не было ни леса, ни воды, ни песка, ни жилища. Ничего не было, а только круглая площадка, на которую то и дело выпрыгивали диковинные создания, зубастые, с когтями, с шипами, и все они нападали на него, на Мурмана. На вожака-хозяина они не обращали никакого внимания, но Мурман понимал: одолеют его, примутся за следующего, то есть за хозяина. А его долг – не допустить!
И каждый новый противник становился все опаснее, сильнее, свирепее… Долгое время Мурману вспоминалось, что он, наверное, полжизни, не зная отдыха, сна и еды, бился против этих тварей, пока не понял, что умирает, обессиленный и обескровленный. И только тогда вожак-хозяин сообразил, догадался прийти на помощь: разогнал чудовищ, зализал… нет, непонятным образом вдруг сделал так, чтобы раны не болели и вообще исчезли, а самое главное – повел кормить в лес. Но на этот раз места были знакомые, охотничьи; рядом, откуда ни возьмись, возник огромный лось, которому хватило одного удара в горло… Мурман ел и ел, сначала все подряд, потом кусочки пожирнее, потом опять все подряд, пока на поляне не остались раздробленные в узкое крошево кости, четыре копыта и два раскидистых рога. Как этот лось уместился в Мурмана, пес не понял, да и вовсе над этим не задумывался, а только он чуял, что непостижимым способом переполненный живот его вдруг пустел, но не задаром: взамен в голове и вдоль хребта разливалась дополнительная мощь, да непростая, а как у вожака-хозяина (ее запах Мурман различал очень даже внятно), с которой очень удобно и радостно жить. Вожак-хозяин расположился неподалеку и все это время сидел неподвижно, подогнув под себя ноги, к нему лицом и негромко подвывал с закрытыми глазами. Ему-то можно, а вот если бы Мурман попытался запеть, пинков было бы не сосчитать… Вожак-хозяин тянул и тянул одну и ту же ноту, а все вокруг него ледяной коркой покрылось, на плечи и на голову ему снег выпал. А нигде больше нет снега, все вокруг летом еще пахнет. И Мурману не холодно, наоборот – горячая, обжигающая сила в него так и хлещет… И опять вдруг рядом оказался толстенный кабан-секач, с красными яростными глазенками, и он тоже, как и лось, совсем не умел драться, – Мурман и его объел по самые клыки. «Ну что, жопа, наелся наконец?» – спросил его тогда вожак-хозяин… Мурман похрумтел остатками костей, разгрызенных в щепки, – щепки те густо, как после сплошной вырубки, усеяли заиндевевшую полянку под ним, лизнул для очистки совести красно-бурые пятна на траве-тимофеевке и понял: да, насытился. Какой же все-таки вожак-хозяин бывает хороший и добрый, почаще бы так… А когда они вернулись домой, Мурман по приметам и запахам понял, что прошло всего четыре дня с тех пор, как они с вожаком-хозяином попали в засаду в неведомом месте, где бесчисленные твари нападали в очередь и чуть было не выпили из Мурмана всю его силу…
Каждого комочка вновь прибывающей пищи хватало практически на один укус, но пища эта не кончалась, и счастливый Мурман, распробовав и поверив, наконец разожмурился и осмелился взглянуть – как оно выглядит, нечаянное счастье?
Этих маленьких зверьков он знал, люди называли их крысами. Да, крысами. И сразу же глаза и уши Мурмана наполнились впечатлениями: сколько их вокруг! И они не убегают от него, не прячутся трусливо по щелям да норам, а наоборот, к нему бегут! А пищат-то… Как и отчего так получилось – Мурман не знал, но ему было не до размышлений: хозяин никогда не морил его голодом нарочно, однако жизненный опыт научил Мурмана сокровенной мудрости: жри, пока дают, много дали – впрок ешь, кончится – не выпросишь ничего, кроме как сапогом по копчику. И Мурман принялся за дело всерьез: он аккуратно, чтобы никого не спугнуть, начал перебирать лапами в сторону одного из проемов, где ручеек выбегающих зверьков был погуще, встал спиной к стене, растопырил лапы пошире – и только знай успевай глотать! Хрум – глоток, хрум – глоток… Бывало, что Мурман глотал мелких животных не перекусывая, живьем, но это не так вкусно, а некоторые еще и шевелятся… Крысиная кровь понравилась псу: кисленькая и очень мягкого, нежного вкуса. А они не кончаются! Да, крысы как крысы, но были и особенности: Мурман четко различал, что крысиные шкурки были скорее белыми, нежели серыми, и не глазки-бусинки у них, а большие такие белые горошины, а у некоторых, которые покрупнее – глаза с (красноватым. Прим. авт.) отливом, как будто подсвечивают. И у них, которые яркоглазы, кровь немножко другая, пожалуй что повкуснее.
Первый невыносимый, заставляющий забыть обо всем, приступ голода отступил не сразу: Мурман жрал так долго, что даже спина затекла от неподвижности… Но все-таки он сошел, этот приступ; пищи было по-прежнему много, и пес начал есть с перебором: в первую очередь тех, кто покрупнее и повкуснее, тем более что у них глаза как приманка, издалека видно. Увидел – прыгнул, увидел – прыгнул. И еще несколько сот «хрумков», и еще… Сила радостными потоками бежала вдоль позвоночника, впитывалась почти без следа, словно в пересохшее русло, и снова прибывала, волна за волной, глоток за глотком…