– А папой? – Денис дрожал от ненависти… Вот уж поистине бессильной: никогда, ни за что, даже он, даже его Отец не в силах причинить этой пакости ни малейшей неприятности! Никакой… Впрочем…
– Папой? Твоим? Оригинальный вопрос… Пожалуй, что нет… А может быть – да… А мыслишки твои – со мной справиться – лакомые. Но откуда ты знаешь: вдруг я способна… способен… способно существовать отдельно от человечества и обслуживаю марсиан? И все твои апокалиптические труды пойдут насмарку?.. Посмотри-ка на меня? Странно… Ты меня не боишься, оказывается…
– Боюсь и еще как боюсь… Просто я стараюсь не показывать этого.
– Нет, этот страх, что сейчас в тебе, – не совсем то… Но сие поправимо.
– Да уж не сомневаюсь. А пока я постараюсь не называть вас гноесосущей гадиной и вонючей портянкой, но взамен мы, как ты выражаешься, пофилософствуем, если вы… ты не против.
– А я и не против, да и называй, если хочешь. Пока живой.
– А если изобретут лекарство против старения?
– Это что, вопрос?
– Нет, это я так ляпнул. Для разминки типа… Вот ты со мной разговариваешь…
– Разговариваю. И даже на ты.
– Не перебивай, пожалуйста, мысли и без того мелкими пташечками… Если бы ты хотела… меня забрать, то уже бы забрала, без предисловий. Так?
– Я слушаю.
– А если не забрала, значит отсюда пара интересных выводов. Первый: существует назначенный срок, который ты обязана соблюсти. Второй: значит и ты не самая крутая и кому-то служишь. Не так ли?
– Не так.
– А поподробнее не ответишь?
– Назначенный срок существует для людей и иных, способных к абстактным рассуждениям, когда он уже прошел. Я служу хаосу, как и все сущее в мире.
– Если бы все служили хаосу, то и был бы хаос. Что будет, если ты прикоснешься ко мне?
– То и будет. Сам же догадываешься.
– А если я к тебе прикоснусь?
– Нет разницы.
Денис пошел – ватные ноги не позволили побежать или прыгнуть – к тетке, успел сделать два шага, на третьем споткнулся и замер, пальцам вершка не хватило – дотянуться…
– Торопишься?
– Может быть. Вернее, проверял на себе и на тебе теорию свободы воли. А что же это ты тогда убегаешь? Если бы я тронул – значит так суждено… ну или назначено?
– Не тобой суждено и не тобой назначено. Со мной в пятнашки не играют, и ты не пробуй: ты ведь не прост и у тебя ведь может и получиться.
– Что может получиться?
– Один раз. Ускорить… Замедлить… Свое… Чужое…
– Ботан и отгадчик из меня никакой, ты бы попроще…
– Ты закончил спрашивать?
– Нет еще. Ты знаешь моего Отца?
– Да.
– Вы встречались?
– Выбери ответ по вкусу, любой будет верен.
– Я смертен?
– Все бренны.
– А ты? А Отец?
– Ты глупец, о юноша, если задаешь такие вопросы.
– Ну а все-таки?
– Ты надоел мне быстрее твоего альтер эго.
– Кого???.. Моего…
– Твоего. Он вроде тебя – тоже еще жив. Все бренно, включая бесконечность, даже дурацкая теория Большого Взрыва с этим не спорит.
– Можно еще один вопрос? Ну пожалуйста…
– Да.
– Быть может, я повторюсь… Человек – он совсем умирает? Весь, полностью? Телом и сознанием?
– Ты именно человека имеешь в виду?
– Те, кто могут мыслить, осознавать свое я и твою бренность. Я их имею в виду, о них спрашиваю.
– О, венец Вселенной. Душа говядины, в которую ради него превратилась корова, его не интересует… Все же ты глупец и не умеешь спрашивать. Но отвечу, перед тем как разлучимся, перед тем как встретимся… Слушай и не перебивай. Ты чихнул, из носоглотки вылетели мелкие брызги, из легких вышел воздух с углекислым газом, покинувшим твою кровь… Это часть тебя. Она умерла?.. Ты постриг волосы и ногти. Ты умер частично? Ты написал стихотворение, посвященное бренному кусочку протоплазмы по имени Ника. Микроскопическая часть тебя, творившего, хранится в сочетании букв? Ты приснился какой-нибудь Маше – твой образ существует отдельно от тебя, до того как исчезнуть вместе с ней и ее памятью? Ты младенец и ты сегодняшний – одно и то же по молекулам и разуму? В школе на пикнике тебя засняли на цифровую видеокамеру. Твое изоморфическое подобие – не плоский ли кусочек тебя недавнего, увековеченного в двух десятках электронных копий?.. И так далее. Человечка, хотевшего взорвать тебя, убил твой ворон. Выпитый и переваренный твоей птицей мозг этого человека превратился в другое, также сущее и бренное в мире сем. Тебя волнует: тот убитый – продолжает ли он, тем или иным способом, осознавать окружающее, а самое главное – собственное Я – или оно померкло окончательно…
– Не волнует меня его осознание…
– Тебе хочется говорить, а не слушать… До встречи.
– Нет! Извини, подожди!!!
– Ты жди…
Тетка исчезла, а вместе с нею и половина могильной тяжести на сердце. Денис обиженно замычал, вздохнул и с маху приложился виском в каменный пол – ноги подвели, подкосились. Боль от удара отрезвила, позволила опомниться… Только теперь, задним числом, нахлынул ужас воспоминания во всей своей полноте… А ведь он еще умудрялся чего-то там с Ней говорить… А простым людям каково? А когда она уже по-настоящему приходит?.. О-о-о… Не встать, и руки дрожат… Морка… Ты чего такой взъерошенный, ты же с ней «на ты» бы должен…
– О, Повелитель… – Черная львица каменным своим языком неуклюже пыталась лизнуть Денису правую кеду, привлечь внимание.
– Мут… Мут-Сохмет, чья это кровь и зачем ты меня ею запачкала?..
– Эта кровь, о Повелитель, тех презренных су…
– И ты тоже Ее боишься?
– Да, о Повелитель. И наша с Ней встреча очень близка, если ты не пощадишь меня…
– Не врубился?
– Отпусти, Ночь на исходе…
– Отпускаю, а куда ты?
– В то место и положение, где я была перед приходом Прежней Ночи…
– И все? И ты опять на тысячу лет каменная?
– Да, о Повелитель, если ты не призовешь меня в обычную ночь и не наградишь силой… Служа тебе, я смогу жить и двигаться… Но… Ночь кончается…
– Беги же! Я позову, когда надо будет. Беги! – Денис с невольным сочувствием сопроводил ее ментально… Успела… Уснула… Слышишь меня?.. Я тебя позову… В городе, должно быть, утро, а здесь темно, как ночью, только лампочки дежурные… Уй… СПИ! Спи, дежурный, забудь нас, сейчас мы уйдем, тихонечко уйдем… Ленька, а вот ты Ее не боялся, я же чувствую… Герой ты мой, нежить-шестиножка… А ты тоже герой, я видел, как ты отважно бросился на нее, да-а…
Солнце по куполам и шпилям, теплый, с улыбкой, свет от него отскакивает рикошетом от стен и улиц – и прямо в сердце, мягчайший ветерок, свежесть, никаких миазмов… Вода плещет… И не по его повелению, а сама… Было видно, что по набережной уже прошлись машины-»поливалки», когда успели? Асфальт мокрый и непривычно чистый… А главное – светло по-настоящему!
Денис глянул вниз: правая нога, от колена до ступней, вся в пятнах крови… Потрогал висок и щеку – ссадины и тоже кровь. Уж мы с Сохмет постарались… Утро не утро, а сил должно хватить. Денис закрыл глаза, чтобы поярче представить и лучше сформулировать желание, но суета в голове мешала сосредоточиться… Денис открыл глаза: джинсы чистехоньки, словно после тщательнейшей стирки, а кеды… Такое ощущение, что правая даже чище левой стала, забавно. Свет мой зеркальце… И зеркало мгновенно появилось в руке… И исчезло, показав свежеумытые и невредимые лоб и щеки, растрепанные волосы, недоверчивый взгляд… Что, рыжий, недурственно так-то – на халяву всегда быть выглаженным и чистым? Погоди, Антихристу еще и не такое по силам. Захочу – так и зубы станут самочи… ща… щиеся! Но я не захочу на всякий случай. А то можно оскотиниться до полной богоподобности…
До дому идти пять минут… А не хочется. Ни идти, ни лететь… Дома опять тоска… Денис только подумал, а сосущая сердце боль уже вернулась к нему, силою своей почти не уступая ужасу от знакомства с вечнохолодной тетей-смертью. Надо переметнуть мысли на что-нибудь нейтральное такое… Морку подразнить, сообразить насчет завтрака, может, в Сеть выйти…
Денис лихорадочно перебирал привычные приемы, помогающие оттолкнуть эту боль, которая мучает, но которую забывать нельзя… Ничего не помогает… Словно бы все опять происходит, по второму кругу… Ма… Маша… Маша! Это та девушка, ее угасающую боль он чувствует! Только этого не хватало!
Денис прыгнул в небо, и все, что он запомнил от полета, это хищный, мощный шелест крыльев за спиной, какая-то баржа с песком внизу на воде, влекомая кургузым катерком, Моркины дурацкие требования «кр-р-рови»… И ощущение того, что он опоздал… Она уже… Наверное, можно было быстрее добраться, но Денису некогда было придумывать. Дверь с грохотом влетела внутрь, с запозданием взвизгнули покалеченные дверные косяки… Невероятным усилием воли Денис заставил себя задержаться на пороге, буквально на миг… Махнул рукой – перекрывая доступ любопытным – и ринулся вглубь, откуда еле слышными, утихающими толчками шли волны предсмертной муки.
Девушка лежала без сознания, белое лицо, белые руки с красными лентами на запястьях… Кровь на постели, кровь на полу, специфический «кровный» запах, как от Моркиных трапез…
Денис подобрал бритву, прикинул про себя, пожелал… Разрезы затянулись – как не было их на тонких запястьях… Кожа, сосуды, сухожилия – все в порядке… Но она сама наложила на себя руки – Денис откуда-то черпал знания, новые для него, но на самом деле древние, магические… Она сама приняла решение, и магия бессильна повернуть вспять движение жизни…
– Так ты насмеялась надо мною, жирная тварь!.. Ты знала, а я тебе, как дурачок, вопросы… Ну… – Денис зашипел от ненависти и отчаяния, и даже Ленька не выдержал: прыгнул со спины и притаился в углу под потолком. Сметливый ворон выглядывал далеко из-за двери и в комнату, до потолка заполненную безадресным гневом своего юного господина, тоже не рвался…
– ВСЕЮ СИЛОЙ, ЧТО ЕСТЬ ВО МНЕ, ПОВЕЛЕВАЮ… Скорее же… что надо… как правильно сказать… ВЕРНИСЬ В ЭТОТ МИР, МАРИЯ!!!
Прошла секунда… И еще две… Денис чиркнул ладонью воздух, смел в никуда лужи и пятна крови и бухнулся на колени рядом с кушеткой…
Зубы стучали. Он боялся прикоснуться к руке ее, к сознанию… Боялся проверить… В лице по-прежнему ни кровинки, грудь неподвижна…
– Ты… жив?..
– Кто, я??? – Денис отпрянул, поперхнулся сухим смешком. – Это ты жива!
– И я… жива…
– Вот именно, что «и ты»… Лежи, лежи! Тебе нельзя вставать!..
Девушка и не пыталась, только повернула голову в его сторону, голос ее был чуть слышен. Шевельнула пальцами…
– Что случилось?
– Это тебя надо спросить, а я едва успел. Нет, ну ты дурная, не то слово! Зачем, Маша?
– Что… зачем…
– Зачем ты попыталась… Погоди. – Денис глубоко вздохнул и дунул в нее. Мария сморщилась и охнула. – Что, больно?
– Нет, горячо просто… Подожди, я сяду, а то голова закружилась.
– На фига это тебе было нужно?.. Лежи, я сказал, ну пожалуйста. Через несколько минут встанешь, я скажу, когда будет можно.
Девушка послушалась, осторожно легла на спину. Приподняла одну руку, вторую…
– Не пойму ничего, в голове все путается… Где сон, где явь… Денис…
– Тут он.
– Я сумасшедшая или действительно что-то происходило со мной, с нами, вот в этой квартире?.. Где все?
– Все? Если ты сестру и родителей имеешь в виду, то не знаю, а если ту дрянь, что здесь окопалась и тебя мучила… Она кончилась, лапти отбросила… И ты чуть было вслед за ней не побежала, я едва успел вернуть. Зачем, Маша? Тебе жить надоело или захотелось «красиво уйти»?
– Не кричи на меня, пожалуйста… Это было как кошмар… Я в недавней жизни только и помнила, что веду в гости, а потом просыпаюсь – никого и постоянный депрессняк. А в промежутках – сны, а в них только муки и кровь, и крики… Денис, а потом вдруг ты, и я заснула, и такие счастливые сны, от которых я давно отвыкла… А потом я проснулась – а вокруг как всегда, а тебя нет. И уже не будет, тебя не будет, потому что я никогда больше не видела тех, кого приглашала в гости… Понимаешь?..
– Понимаю. А что тебе снилось?
– Не помню уже. – Денис проверил: детство и полеты ей снились… и он, Денис… Она стесняется его, не хочет рассказывать…
– А теперь я могу встать? Мне умыться надо, в порядок себя привести…
– Приводи, я здесь подожду. Ничего, что я с тобой сегодня побуду? Я гость непривередливый…
– Ты самый замечательный гость на свете. – Мария неожиданно поцеловала его в щеку и густо покраснела. И Денис тоже. – Ты меня спас. Ты волшебник?
– Вроде того. Но это терминологически сложный теософский вопрос, и мы его обсудим попозжее, когда ты закончишь малярные работы по интерфейсу.
– Какие работы? А-а, понятно, big joke. Посиди, я быстро. Ой! Денис! Что это? Смотри, вон там!..
– Спокойно. Это мой ручной птиц, ворон Мор. Пол мужской, холост, полиглот и космополит, по призванию – эпикуреец-бездельник. На жизнь зарабатывает пением. Он очень хороший… и тебя не обидит и не напугает! – Последние слова Денис произнес с нажимом, специально для Морки. Показ Леньки он решил отложить на потом, памятуя об эффектах, которые обычно производит его появление на людях. Лишать же Марию ее собственных эмоций, подменять заказанными Денис не захотел. И вообще (в который уже раз подумал Денис; глубоко, как заноза, засела в нем эта мысль) с этим нужна предельная аккуратность, максимально приближенная к естественному ходу вещей, не то легко навеки утонуть среди муляжей и миражей и самому таким муляжом стать.
– Маша, погоди! Одну секундочку… Пока ты умываешься и прочее, разреши, я у тебя мелкий приборец сделаю, на кухне, в гостиной, а то очень уж там этими бяками все провоняло, нечистью разной…
– Ладно, только не в моей комнате… – Девушка явно хотела что-то спросить, но смолчала и пошла в ванную. Все же обернулась. – Тебе что-нибудь нужно – щетку, швабру, тряпку?..
– Да, и ведро пошире. – Денис засмеялся. – Не волнуйся, ничего этого не потребуется, то есть абсолютно, иди…
Дизайнер из него не ахти какой, но можно ограничиться, во-первых, наведением элементарной чистоты… Хлоп в ладоши, как тогда в лесу!.. И щели с трещинами заделать, и перекошенные рамы. Хлоп! И стены подровнять, пусть попрямее будут. О-па, видел, видел, побежал!.. Не-ет, отныне не будет никаких тараканов! Хлоп! Всю пыль из воздуха и из предметов, и прочего… грязь со стекол внутри и снаружи… Паркет восстановить… и чтобы не скрипел… Рубашку с костями – в топку!.. Кровать – не кровать, а гнездо поганое – убрать! Стол… Нет, та гадина за него цапалась, в топку… пусть как дома на кухне будет столик… И покрывало такое же, только не черное, а… лазоревое… нет, сиреневое, о, нормально. Вазу под букет… А ты-то чего такой довольный? Морка?..
– Ой! Что здесь происходит???
– А что, плохо разве? – Денис с гордостью повертел головой. – И ни одного таракана на сотни миль отсюда!
– Невероятно! Кошмар! Слушай… О боже! Нет, здорово как! А откуда этот стол? А чисто… А со стенами что?
– Ничего со стенами, взял мастерок да подровнял.
– Мамочка! А это откуда? – Мария недоверчиво прикоснулась к скатерти, посмотрела на новую люстру, взгляд ее побежал по потолку, в поисках знакомых трещин и потеков…
– Стол простой, с узорчатым льняным покрывалом.
– Господи, да сплю я, что ли??? Денис, ты меня не морочишь? Это все – не гипноз? – Машина робкая улыбка вот-вот грозила перейти в слезы.
– Обижаешь, начальник. Это магикум вульгарис, волшебство обычное. Просто я хотел сделать тебе приятное перед совместным завтраком. Тебе нравится?
Девушка молча прижала руки к груди, закивала головой.
– Ну во-от… Зачем, спрашивается, красилась, когда все опять растечется? Я думал, ты амазонка, а ты плакса-макса.
– Я не верю…
– Чему ты не веришь?
– Себе. Дай-ка… Нет, у тебя теплая рука. Ущипни меня.
– С радостью и удовольствием. С мясом или просто до крови? Люблю инициативных мазохисток.
– Все, все! Я передумала, я верю. А что это за цветы? Я таких никогда не видела!
– Сам не знаю, только что придумал. По-моему – неплохо пахнут, а?
– Да, но…
Отец часто дарил маме такие цветы, и ей они очень нравились. Ни розы, ни лилии, ни… как их… ирисы и в подметки не годились по красоте, пышности и яркости этим. Но Мария, похоже, была от них не в восторге. В глазах у нее опять засветились сомнение и тревога.
– Что – но? Что с тобой? Запах не тот?
– И запах… И они очень грозные, эти цветы, от них страшно. Честно тебе говорю. Нет, они очень красивые…
– Момент. Смотри сюда: хлоп! И нет цветов, а вместо них… Вот тебе образчик того, что невежественные люди называют волшебством. У меня дома в столовой такой фонтанчик, тоже на столе. Теперь лучше?
– Ура! Ой, ништяк! Вот это бьютифал!!! Денис! А как ты это делаешь?
– Я же тебе все показал: хлоп! И все.
– Да? Ну-ка. А у меня не получается… хлоп… Нет, серьезно?
– И я серьезно. Потом как-нибудь попробую объяснить и научить. Так, тебе этот фонтан нравится?
– Да. А вода настоящая?
– Самая что ни на есть ашдвао. Но дистиллированная, безвкусная. Или еще вино умею. Предок, бывало, перед обедом переведет фонтанчик на вино и пару стаканчиков для утоления жажды – запросто. А я попробовал пару раз – такая кислятина! И мама папиного вкуса не понимала.
– А родаки… они у тебя тоже… со свойствами? А где они сейчас?
– Примерно там же, где твои. Давай не будем о грустном. Хорошо? И не употребляй при мне этого омерзительного слова. Ну… «родаки».
– Угу. Извини, Денис, я не хотела…
– Я понимаю. Есть хочешь? Глянь, только что семь было, а уже одиннадцатый. Куда время уходит? – Мария с сомнением привстала с роскошного, из черного дерева, круглого табурета, только что созданного Денисам по мотивам все того же родного жилища…
– Я посмотрю в холодильнике, но, по-моему, там ничего съестного нет. Или ты и туда уже сюрпризы поместил? Икра золотой рыбки, курочка-ряба-гриль?
– Нет, пищу я, пожалуй что, не умею придумывать. Только воду… И вино – предок меня однажды научил, но только одного сорта, я уже говорил – типа уксуса.
– Ага, а слово «предок» твоего слуха не оскорбляет?
– Гм… Ладно, один-один. Хотя предок – все равно лучше. Так что, ты голодная?
– Не знаю… – Мария пожала плечами, и Денис, даже при своем микроскопическом опыте общения с девушками, сообразил, что отказ и несогласие должны выражаться куда более внятно и энергично.
– Ну тогда подожди, я быстро. Где у вас ближайший магазин и чего бы ты хотела? Есть конкретика в пожеланиях?
– Нет! Я с тобой!
– Маш, да не волнуйся ты, сервируй пока стол, а я – шмелем туда и обратно.
– Нет! Пожалуйста, не оставляй меня одну, я очень боюсь. Я с тобой пойду!
– Ну хорошо, что ты так разволновалась? А то бы я тебе Морку в компанию оставил, с ним тебе было бы…
– Только его мне и не хватало! Ну все, не мучай меня! Я же не по капризу. Я пакет возьму… Ой, нет ни одного…
– На месте купим. Тогда пошли. Так, Мор, останешься здесь, будешь охранять территорию. Обо всех нарушениях границы немедленный доклад по рации. Мы скоро вернемся… Останешься здесь, я сказал! Пойдем, Маша, ключи – вот. Надо же – раскаркался! Ну не пользуюсь я авторитетом у населения, панимаеш, и люди и звери только и знают, что спорить со мной, плакать и на своем стоять. Эх, я бедолага…
– Не плачь, Динечка, зато ты самый умный на свете, самый смелый, сильный и… красивый. Пусть он за нами летит, он же не мешает.
– Я красивый???
– Да.
– Я же конопатый.
– И конопушки у тебя самые красивые в мире. Теперь заворачиваем налево – «24 часа», мы пришли.
– Вот здесь мы собираемся покупать? Ты уверена?
– Да, а что такого? Магазин «Продукты».
«Вот уж не думал про себя, что так легко поведусь на женские комплименты. – Денис с замиранием сердца тронул сознание девушки… Мама! – Аж дух захватило: она и вправду…»
– А ты уверена, что здесь можно что-то путное и свежее купить? Нет, Маша, это ты красивая, настоящая Нефертити…
– Тише, Денис, пожалуйста, на нас уже весь магазин смотрит… – Мария ткнула Дениса под бок острым кулачком, но глаза ее смеялись.
– Да, точно… Ты уже придумала, что будем брать? По правилу правой руки?
– Это как? И вот еще что: какой суммой мы, ты…
– По правилу правой руки ты этой рукой закрываешь в меню – ценник, а по правилу левой – все, кроме ценника, соответствующей же дланью. Деньги – есть.
– Ну тогда арахис в сахаре по семнадцать девяносто… сыр… можно «Эдам»?.. Для тебя, может быть, пельменей или окорочек?
– Окорочек??? Маша, не буди во мне квейкера, смотри сюда: тысячи рублей нам хватит? Или надо больше?..
* * *
– Ну что, Ирина Федоровна, места у вас тут неплохие для спокойной жизни. И природа, и поохотиться можно.
– Наохотиться можно вволю: волколаков расплодилось прошлой зимой – хоть заставу строй. Давненько, лет сорок подобного не было. А почему такое бывает – никому не ведомо.
– Ответ-то есть, но его искать надобно, а народ у вас, видимо, непытливый до истины… Или не так?
– Может, и так. Как прогулялся?
– До речки и обратно. Лягушек да кукушек послушал.
– То-то тебя от лягушек да квакушек, от песен их – распирает, словно от дрожжей. Может, и нетопырь-наушник тебе привиделся? На берегу? Ну рассказывай новости.
– А ты откуда знаешь про нетопыря? Шпионишь за мной?
– Во добра-то еще, за тобой следить. Знаю.
– И новости про твоего внучонка – тоже знаешь уже?
Свежевымытая сковородка радостно грянулась о деревянный пол, но старуха опомнилась и без малого полупудовая чугунина сама прыгнула, вернулась в коричневую руку.
– Какие новости? Что с ним? Не томи, храпоидол!
– Он-то в порядке. Памятники старины разрушает, бесчинствует, с джиннами якшается.
– Не выкобенивайся, Соныч, я тебя прошу. Что там? Точно с ним все в порядке?
– Точно. Городские рассказали… Сцепился он с Древними на мосту, со Сфинксами. – Гость глянул на выскочившие ведьмины когти, на побелевшие костяшки пальцев и сжалился, заговорил быстрее.
– После поподробнее узнаем у него самого, а пока так: буянил он очень уж по-странному в одном трактире, а сам был – как мухоморов объелся, потом помог, вылечил одного паренька, потом наскочил на Сфинксов.
– Ой, лихо мне! Да где ж это он на них наскочил? В ресторане, что ли?
– Нет, в том-то и дело. Его, видишь ли, в Древнюю Ночь на подвиги потянуло, на улицу выйти… Не обмирай, обошлось. Уже позади. Кончилось дело тем, что неведомо откуда вызвал он на помощь джинна, и сфинкс с джинном один другого на куски порвали. А другой сфинкс успел на место вернуться… Там тоже было дело темное, но об этом после… И вот теперь, как ты догадываешься, городским пришлось устроить призрак вместо одного из Сфинксов, а на мосту людишкам глаза отвести автоаварией.
– А сам он где? Лешенька?
– Лешенька твой, похоже, весь в папашу. Накуролесил и исчез. Куда – никто не знает.
Старуха сунула сковороду на плиту, обмякла, осторожно повалилась на скамью.
– Сейчас, полежу минутку… Васятка, поди ко мне… Все… Я теперь знаю. Сюда едет, железной дорогой. К вечеру будет. Если тебе ничего не надо пока – уйди на часок, а я отдохну. Тебе же еще ходоков встречать. И комнату, будь добр, очисти, Лешкина это комната. Вон у Петра свободно, там и поживи, а я свое гостеприимство без изъяну исполнила, не сердцем – так поклоном и обычаем… Вот и дай мне одной побыть да оклематься…
* * *
Да, повариха из Маши оказалась никакая. То есть все съедобно и местами даже вкусно, но с мамой – и думать нечего сравнивать.
– Слушай, здорово как! Спасибо, Машенька, было просто объедение.
– Только не Машенька! Я с детства терпеть не могу это пошлейшую форму моего имени. Понимаешь, с детства.
– Ну я же не знал…
– Вот теперь знаешь. – Маша прыснула. – Или тогда я тебя буду звать Денисочкин, а еще круче – Денисочка…
– Все, Маша, убедила, устыдила, уела. Буду звать тебя Машею, а если за провинности – то и Машенцией… Не робей, трогай, это же вода, а не кислота…
По знаку Дениса исчезла посуда и столовые приборы того же тяжеленного, с отливом в красное, металла, а на столе остались стоять кувшин с апельсиновым соком и два длинных стакана с «морозом»; все, кроме сока, – «местное», извлеченное из кухонной «стенки». В самом центре столешницы тихонечко плескался посреди миниатюрного бассейна крохотный фонтанчик: на скале сидит русалка, держит над собой раскрытый зонтик. Из штыря, едва заметного над полусферой зонта, бойкими толчками выпрыгивает водяная струйка, плющится о зонтичную преграду и радужным шатром с прозрачными прорехами оседает в пятиугольный бассейн.
Маше любопытно и боязно; после подбадривающего приглашения потрогать она все же решается и мизинчиком прикасается к «шатру»…
– Какая холодная!
– Потеплее сделать?
– Нет. А это циркулирующая вода? Ну одна и та же?
– Не знаю, не задумывался… А, понял вопрос: да хоть руки мой, она всегда чистая, никогда не иссякает и держится на одном уровне. Более того… Дай-ка мне пальчик.
– Не дам… а зачем тебе?
– Черту фломастером проведу.
– А зачем ты на моем пальце проведешь фломастером черту?
– Увидишь, ну не бойся же.
Маша робко протягивает тот же мизинец и уже верещит: Денис хищно вцепляется в него, делает свирепое лицо… и зеленым фломастером осторожно извазюкивает всю подушечку.
– Сполосни теперь.
Маша с любопытством окунает пальчик в фонтан, тотчас выдергивает его и смеется:
– Ой!.. а где лак?
– Там же, где и чернила. Больно?
– Нет, что ты. Прикольно как… А еще чего он может?
– Да ничего. Просто фонтан с водой, которая всегда свежая и чистая. Можно зачерпнуть оттуда же и пить. Хочешь?
– Не-а. А вот если этот, где царапинка?
– Попробуй.