Страница:
Ольга Козлова
Самобытный феномен русской средневековой философии
Монография
2-е издание
Рецензенты:
В.П. Сидоров, д-р филос. наук, проф. (ГОУ ВПО ЧТУ); А.А. Мехова, канд. филос. наук (Центр региональных исследований Корпоративного университета ОАО «Северсталь»)
Научный редактор
В.П. Сидоров, д-р филос. наук, проф.
В.П. Сидоров, д-р филос. наук, проф. (ГОУ ВПО ЧТУ); А.А. Мехова, канд. филос. наук (Центр региональных исследований Корпоративного университета ОАО «Северсталь»)
Научный редактор
В.П. Сидоров, д-р филос. наук, проф.
Введение
Проблема истины относится к сущностно философской проблематике. Что такое истина? Где находится истина? Есть ли истина, единая для всех? Вопросы эти важны и актуальны как никогда: нет единого (как когда-то представлялось) общества, распалось государство, распалось общественное «я» человека, человеческая сущность отчуждается от человека.
Сколько людей – столько и истин? Вопрос такой закономерен, как и такой же вариант ответа на него.
Может быть, истина дана богам, а не человеку, которому она – лишь дар Прометея?
Интересен вариант решения данной проблемы, представленный в форме древнегреческого диалога в работе А. Снисаренко «Отблеск истины»: «Истина одна, но отблески ее озаряют нас по-разному: одних больше, других меньше, одних красным, других желтым, одних горячим, других лишь теплым. А иные люди и вовсе не проступают из предвечного мрака – это те, кто оказался слишком далеко от источника тепла и света. В лучшем случае им достаются лишь неверные, колеблющиеся тени» [259, с. 368]. Или же это обратный процесс, не распад истины, «а творение, не готовая истина отбрасывает вокруг себя свои отблески, а множество отблесков, рассеянных в душах людей, соединяясь, формируют саму истину» [Там же, с. 369]?
В истории культуры человечества очевиден тот факт, что проблема истины всегда связана с мудрствующими интеллигентами (любомудрами), в том числе и в истории русской культуры.
Для русской философской, социальной, культурологической мысли проблема интеллигентности (в поступках, в образе жизни, в словах и т.п.), саморефлексии, прежде всего в сфере духа, была свойственна всегда. Ведь бытие и сущность настоящего интеллигента – это всегда лишь сфера духа: поиск, сомнения, страдание, разочарования и возвышение в вере, надежда на развитие в человеке истинно человеческого – духа. Все это свойственно русскому философствующему интеллекту. Философия, как и любой другой аспект культуры, всегда несет на себе печать национально-культурного своеобразия. И выражается это своеобразие российских философствующих любомудров, кроме прочего, в пропаганде своих идей, в согласии образа жизни и образа мысли, в оппозиционности политическому, церковному и нравственному официозу.
А может быть, истины вовсе не существует?
История развития культуры свидетельствует о том, что вопрос об истине далеко не праздный, что об истине не только спорили, но за нее и боролись. Жизнь отдают не только за свой дом и богатство, но, что не столь редкое в истории явление, и за идею. Значит, сущность истины чего-то стоит.
Проблема постижения истины – один из важнейших аспектов философского знания, философской культуры. На протяжении многих столетий осмысленного существования человека философская культура действительно выступала в качестве квинтэссентного показателя, критерия культуры общества, народа, личности. Постижим ли мир, можно ли и нужно ли стремиться к истине или, наоборот, нужно отходить от нее? Эти вопросы не только затрагивали, захватывали, но и просто «задевали» далеко не каждого человека. Не на пустом месте, не беспричинно человечество формулирует обобщенную мысль: «В многой мудрости много печали», «Меньше знаешь – лучше спишь». Если перенести эту мысль из сферы обобщения обыденной практики на уровень теоретического мышления, то с неизбежностью приходишь к выводу о том, что меньше знающий, менее информированный человек живет спокойнее и комфортнее в моральном отношении. Однако более высокий уровень развития культуры требует и более высокого духовного мира человека, который уже не может просто обходить проблему истины в гносеологическом и нравственном ее проявлении.
В начале перестроечных процессов, происходивших в постсоветской России, ярко проявился такой гносеологический феномен в сознании простых людей, ученых, писателей, публицистов, художников, как глубокий интерес, потребность в новом освоении прошлого нашей культуры. Произошел резкий отход от доминирующих в советское время представлений о русской истории, культуре, о результатах и оценках деятельности многих общественных, политических и культурных деятелей нашего народа. Все это, казалось, должно было способствовать формированию устойчивого чувства историзма в общественном сознании, углубленного интереса к собственному культурному прошлому и созданию более объективной аксиологической картины понимания положения, значимости и генезиса русской культуры в мировом культурно-историческом процессе. В свою очередь, переосмысление многих культурно-исторических феноменов, по логике процесса развития, должно было способствовать не только ознакомлению с историко-культурным прошлым, но и его глубокому усвоению ради «научения опыту», как положительному, так и отрицательному.
Однако социальная, политическая, культурная реальность оказалась более сложной, непредвиденной и даже прямо противоположной.
Наряду с учеными, публицистами, художниками, изучающими отечественную историю, в том числе ради усвоения положительного прошлого, массы людей, включая тех, на кого по статусу, по социальной роли возложена ответственность за повышение культуры народа, стремятся жить и живут днем сегодняшним, устремленным только в будущее. В современном общественном сознании сегодняшний временной социум воспринимается в изолированном качестве, вне преемственной связи с прошлым, что можно объяснить культурно-политическими деструктивными процессами, происходящими в отечественном социуме. Сегодняшний день в нашем представлении – очень сжатый континуум социального времени. Учитывая ускоряющийся характер социально-культурных процессов, прогнозируемое будущее представляется нам еще более сжатым континуумом времени, скорее всего, в том же пространстве. В своей работе мы выносим на обсуждение, «вопрошание» (В. Варава) в том числе и такой вопрос: а не являются ли данные социальные процессы неосмысленным бегом в никуда? Можно ли время сжимать до бесконечности для данной социальной субстанции, не произойдет ли уничтожающий последнюю взрыв времени, который может привести к качественному перерождению (неизвестно какому) материальной основы современной социальной субстанции?
Перспективно развивающаяся культура созидаема и бытийственна лишь при наличии диалога как между современниками, так и между поколениями. Однако современная культура отличается аутичностью и монологичностью. Большинство людей считают и переживают себя самодостаточными, автономными, находящимися над или вне социума. Возможна ли культура без диалога? Скорее всего, она обречена на гибель, на саморазрушение.
Современное сознание обращено на внешнюю форму бытия: на блеск, красивость, модность или, наоборот, виртуальность. Это делает его утилитарным, прагматическим, т.е. лишь рационально ориентированным сознанием. Человек не хочет слышать и понимать слово другого, а действие другого встречает диалогическое восприятие лишь в том случае, если оно касается непосредственно самого воспринимающего субъекта.
Обращение к источникам нашей отечественной мысли должно способствовать восстановлению преемственно-диалогического качества русской культуры.
В связи с данным процессом возникает проблема герменевтического характера: как верно понять символическую средневековую мысль, как научить видеть в ней актуальные, а не устаревшие проблемы, как реконструировать историко-философское развитие русской мысли, если многие тексты утеряны или требуют перевода и разъяснения? Эта проблема непосредственно связана с проблемой реконструкции самого процесса становления философского знания на Руси и его особенностями. За последние десятилетия она получила сравнительно широкое освещение в трудах не только лингвистов, литературоведов и историков, но и философов.
Однако вследствие недостаточного количества публикаций переводного характера, малого числа сохранившихся источников, герменевтических сложностей расшифровки символического языка средневековых текстов к этим проблемам можно и нужно возвращаться вновь и вновь, с одной стороны, с целью названной реконструкции, с другой – чтобы попытаться лучше понять источники нашего национального сознания.
Автор исходит из того положения, что древнерусская и средневековая мысль, какую бы оценку она ни получала у исследователей, содержит все те проблемы и оформляет те особенности, которые будут присущи дальнейшему процессу философской эволюции в России.
Теоретический интерес к данному периоду в развитии отечественной мысли, на наш взгляд, всегда будет актуальным, как и обращение определенной части мыслителей к античной философии. Автор объясняет актуальность этого интереса всегдашним любованием детством. Детскость же древнерусской мысли отличается, на наш взгляд, недетской серьезностью поставленных проблем, решение которых в силу этой детской недетской серьезности и не могло быть не утопичным. «Наивная мудрость, неистребимая пытливость безвестных "сынов персти", – пишет А.И. Яцимирский, – их святое дерзание проникнуть в тайны Правды, самостоятельно познать, как надо жить, чтобы всем было хорошо, и научить этому других людей, – этой стороной письменность былых веков всегда будет манить и звать к себе посвятивших свои силы изучению древностей» [301, с. III].
Проблема, анализируемая в данной работе, актуальна и по следующим причинам. На наш взгляд, в современных условиях сохранению человеческого (сущности как духовно обусловленного) в человеке может способствовать прежде всего философия. Только в ней остается ниша, в которой человек через обращение к вопросу «что есть я и ради чего есть я?» может культивировать в себе именно человеческое социальное, ибо массы людей, формирующиеся поколения ориентируются именно в массовой, популярной культуре, которая сама в большинстве своем далека от духовности. СМИ пропагандируют, представляют, распространяют именно поп-культуру. Высокодуховная культура малооплачиваемому человеку, и интеллигенту в том числе, часто недоступна из-за высоких цен на прекрасные постановки в театрах, на концерты в консерватории, на хорошую аппаратуру и качественно записанные диски.
Большинство людей может позволить себе окунуться в мир философских размышлений только в библиотеках, посещать которые работающему человеку стало не так просто: не хватает времени.
Но все же прежде всего философ, культуролог, историк не позволяют смеяться над историей, смотрят на вчерашний день, на прошлое как на составляющую часть сегодняшнего, настоящего времени, понимая необходимость данной диалектической связи, а значит, и необходимость верного прочтения, усвоения и освоения опыта прошлого времени.
Современный день ориентирует человека на собственный эгоистический интерес, поощряет активность не ради блага общего, государственного (а значит, и своего), а только себя самого ради: прибыль, карьера любым способом, диплом ради диплома, а не ради любимого дела, создание собственного гнезда, сформированного с помощью сознания «пескаря» (М.Е. Салтыков-Щедрин) или «ужа» (М. Горький).
Актуальность темы нашего исследования объясняется важностью и необходимостью корректировки происходящих в нашем обществе процессов формирования и воспитания личности. На наш взгляд, нельзя считать здоровым общество, в котором люди объединяются на небольшое время только большими и уже непоправимыми бедами.
Обращение нашего внимания именно к средневековой отечественной философии вызвано, во-первых, личным интересом к культуре Руси XI – XVII вв., во-вторых, желанием сделать имена и деяния мыслителей того времени более доступными и понятными современному человеку (в сообществе таких видных исследователей философской культуры России XI – XVII вв., как М.Н. Тихомиров, Н.А. Казакова, А.Н. Робинсон, Н.К. Гудзий, А.Ф. Замалеев, М.Н. Громов, B.C. Горский, В.М. Ничик и др.), в-третьих, обоснованием нравственного характера эпистемологических поисков русской философии.
В связи с необходимостью формирования качественно нового мировоззрения нашего человека, более верного прогнозирования будущего нашего народа, в истории которого нравственность играла всегда довольно большую роль, анализ нравственно-гносеологической проблематики приобретает особое значение.
Духовность и нравственность, нравственные основы как никогда необходимы в современной политике, чтобы народ, как всегда, не остался у разбитого корыта, чтобы, созидая материальные и духовные ценности, творцы не получали пустые обещания власть предержащих.
Прежде чем перейти к проблеме русской культурной духовности, мы попытаемся осмыслить необходимость овладения или, в крайнем случае, ознакомления с уже, казалось бы, анахроническим явлением собственной культуры через призму понимания пространственно-временного характера преемственности в развитии культуры. Не включаясь в этот процесс или попытавшись нарушить его закономерность, человек, общество, народ обречены либо на деградацию и исчезновение, либо на большие трудности, связанные с восстановлением разрушенных связей, либо на формирование человека рода то ли Маугли, то ли мутанта, а это уже иной тип человека, да и человека ли?
В самом первоначальном смысле термина «культура» выражено заложенное в культуре человеческое начало.
Смысл культуры – в человеческой деятельности, в которой и через которую и передаются умения, навыки, знания, обычаи, традиции, ценности, т.е. само человеческое начало и его содержание.
Этим объясняется способность человека к адаптации в сложном, часто враждебном мире, а также возможность понимания в последнем множества поступков и действий сообществ и индивидов.
Культура не есть нечто внешнее по отношению к человеку, она – его сущностное начало, условие и способ реализации творческих возможностей и способностей человека.
Если рассматривать жизнь человека как временную последовательность, то она есть процесс слияния прошлого, настоящего и будущего, которые пересекаются лишь в человеческой памяти или в представлении о будущем. Культура же с этой точки зрения – своеобразная метасистема, соединяющая временную последовательность человеческого бытия в системе сосуществования прошлого, будущего и настоящего в процессе деятельности человека. Данная система необходима для человека, осознаваема человеком и смысл имеет только для человека. Сосуществование прошлого, настоящего и будущего имеет смысл для человеческого бытия в осмыслении этого вечного диалога времен.
Такое свойство культуры, как осознанная диалогичность, отличает данную систему от природной и делает возможным не только ее развитие, но и само уникальное ее существование.
Автор исходит из того, что рефлексирующей личности объективно свойственно наполнять социокультурную реальность экзистенциальным содержанием. Реальность в сознании философски мыслящего человека преломляется в качестве его идеалов, представлений о природе, справедливости, красоте, добре, истине, его чувств и сопереживаний. Автор полагает, что для отечественной философской мысли экзистенциально понимаемое бытие всегда наполнено нравственным содержанием или само бытие рассматривается в контексте трансцендентной морали. Поэтому к пониманию историко-философского процесса в отечественном интертексте автор подходит как к поиску истины, которая не может быть свободной от социально-нравственного содержания, т.е. субъективной составляющей.
При этом автор не исходит из однозначного признания того факта, что субъективность в познании обязательно приведет к возвышению человеческого идеала над трагической кратковременностью человеческого существования и устремлению своего идеала только к трансцендентальной действительности. Истина как идеал в отечественной мысли средневековья оценивается нами как социально-нравственный идеал, являющий собой будущую реализацию отражения идеала трансцендентного.
Автор исходит из того, что именно отечественной философии принадлежит основная заслуга в придании нравственному и социальному фактору культурного интертекста эпистемологического звучания.
Обоснование необходимости нравственной составляющей логической функции философского знания объясняется тем, что эпистемология не может в поисках истины не выходить к сущностно-человеческим проблемам, вызванным осмысленностью кратковременности своего пребывания в этом мире: к смыслу конечного существования, к ответственности за весь универсум, к соотношению рационально-эгоистического и рационально-эмоционально-соборного начала в человеке.
Автор исходит из философской позиции экзистенциализма, но экзистенциализма не индивидуально-эгоистического, а социально-нравственного содержания. Автор, прочитывая обращенные к нам из прошлого тексты, видит в них не индивидуалистически, а соборно понимаемую экзистенцию: в русской философской мысли, на наш взгляд, нет места эгоистической личности. Даже в XIX – XX вв. у таких мыслителей, как В. Соловьев, Н. Бердяев, П. Флоренский и многих других, речь ведется о высшей ценности – личности, но личности не как эгоцентрика, а опять-таки как соборной индивидуальности. Достаточно вспомнить слова Н. Бердяева, когда он, доказывая отсутствие ада, вопрошал: зачем мне рай, если хоть один человек будет жариться в аду?
Без синхронного и диахронного диалога культур немыслима подлинно человеческая экзистенция.
Автор опирается на историко-логический метод исследования, утверждая конкретно-исторический характер особенности отечественной философии.
В работе также используются методы реконструкции, аналогии, экстраполяции.
Автор исходит из признания объективного существования анализируемых философских идей как научного факта. Понимая данный научный факт как результат субъективно-сознательной деятельности человека и как объект ценностного отношения к нему человека, автор исходит из необходимости комплексно-методологического исследования.
Мы рассматриваем философские идеи и как конечный результат творческой деятельности философа, и как открытое, меняющееся пространство культурно-философского диалога.
Данный диалог определяется культурными особенностями социального бытия как автора, так и читателя текста. Реальность созданного смысла идеи (или текста) неотделима от реальности процесса понимания знаков, символов, т.е. содержания первой реальности.
Методическую и теоретическую основу нашей работы дают феноменология и герменевтика. Э. Гуссерль во введении ко второму тому «Логических исследований» определил свободу феноменологического метода от точек зрения и направлений как принцип беспредпосылочности [69, с. 39 – 41]. М. Хайдеггер давал перевод греческого значения слова «феномен» как «само-по-себе-себя кажущее». Он считал, что феноменологически можно определить «все то, что принадлежит к способу выявления и экспликации и что составляет требуемую в этом исследовании концептуальность». Если в объектно-предметно-содержательном отношении феноменология является наукой о бытии, то в методологическом отношении это «толкование» смысла бытия объекта или предмета исследования, т.е. в данном отношении она имеет функцию герменевтики, «через которую бытийная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, извещается о собственном смысле бытия и основоструктурах своего бытия» [284, с. 37].
Феноменологический подход в изучении мышления средневековой русской мысли оправдан потому, что объектом нашего исследования выступает такой историко-культурный факт, как литературные, общественно-философские памятники. Особенностью последних является в том числе и то, что они представляют собой продукт человеческой психики. Так, О.М. Медушевская и М.Ф. Румянцева отметили, что если «историческое прошлое есть совокупность его восприятий в сознании действовавших в этом прошлом людей, то объект исторического познания есть то, в чем это сознание и порожденное им действие объективизировалось, т.е. исторический источник (продукт культуры, в отличие от продукта природы), определяемый как реализованный продукт человеческой психики <…> И отсюда в целом разные задачи двух <…> подходов. Если в гегельяно-марксистской парадигме основная задача – объяснить историческую действительность, то в феноменологической – понять человека прошлого и через него окружающий его мир» [173, с. 20]. Проблема изучения и понимания текстов прошлого и заключается в том, что субъект прошлого и исследователь его творения – современник-реципиент, – вступая в диалог, обладают разным сознанием, разной психикой. Как справедливо отмечает А.Л. Юрганов в своей книге «Категории средневековой культуры», контакт между носителями этих сознаний как субъектов диалога «прежде всего языковой. Две субъективные первичные стихии встречаются в объективности и материальной данности источника» [298, с. 14].
Феноменологический метод в данном исследовании оправдан тем, что через распредмечивание текста средневекового пространственно-временного континуума культуры мы пытаемся проникнуть в глубинные структуры ему соответствующего сознания. Мы исходим из того, что природа текстов отечественных мыслителей (как и любой другой культуры) интерсубъективна, поэтому без учета сознательного, а именно субъективной оценки объективного факта реальности, нашедшего путем опредмечивания новую форму объективированности, но теперь уже субъектом, включенным в определенный контекст культуры, обеими сторонами культурного взаимодействия невозможно приблизиться к осмыслению миропонимания прошлых культурных эпох.
Нельзя не согласиться с позицией Л.М. Баткина к исследованию прошлого, в котором есть новые, рационально оправданные аспекты. Так, историк пишет: «<…> не следует ли искать ключевые слова-понятия внутри умственного состава изучаемой культуры? Не может ли оказаться, что эта культура per se <…> сознавала мир, выстраивала себя вокруг иных "категорий" <…> и что "картина мира" была своеобычной прежде всего из-за незнакомого нам культурного языка, иных логических начал мышления, способов духовного самоформирования? Конечно, непременно выяснится, что "они" трактовали пространство или труд не так, как мы. Но откуда известно заранее, что "они" и мы вообще говорим об одном и том же? <…> Любой попытке реконструкции поэтому предшествует проблема перевода» [15, с. 8].
Философы, культурологи, историки, изучающие прошлое по текстовым (письменным) источникам, задают вопросы их известным и неизвестным авторам: как воспринималось, как переживалось время и его события и факты людьми далекой цивилизации? Ответ мы находим, если он есть в тексте. Но правильно ли мы его понимаем, зависит от адекватности расшифровки символически-знаковой социальности того времени. От этого в прямой зависимости находится и степень понимания самосознания людей прошлого, и отечественного средневековья в том числе.
Долгое время (по 70-е гг. XX столетия) в отечественной научной среде доминировало понимание нашей средневековой культуры (начало которому было положено П.Н. Милюковым) как не имеющей самозначимости, как «бессознательной в течение многих веков», понимание того, что вся допетровская традиция формировалась не в сознательной деятельности [178, с. 274]. Поэтому средневековая культура долго оставалась «вещью в себе». За последние десятилетия в этой области научных интересов сделан большой «прорыв», однако для исследования этой эпохи остается еще широкая сфера недостигнутого или понимаемого полифонически, требующего корректировки, уточнения в ходе научных дискуссий. Это имеет прямое отношение и к средневековой отечественной мысли.
В данной работе автор проводит мысль о том, что прошлое культуры не означает ее исчезнутости, отсутствия как переставшей иметь место, быть, существовать культуры, а наоборот. Каждый этап, имевший место в процессе развития культуры отечественной мысли (в том числе и философской), продолжает присутствовать в нашем бытии. И если о прошлом в целом можно сказать словами А.Ф. Лосева, что оно «лишилось только возможности быть в настоящем» [161, с. 466], то о мысли, выраженной в слове, тексте, можно в определенной степени говорить как о бытийствующей и сегодня. Другое дело, что мы забыли о ней, как о вчерашней трапезе, не понимаем ее или, наоборот, включили в свое самосознание как сегодняшнюю самобытийность, не задумываясь о ее происхождении. Следовательно, через отражение в средневековой отечественной мысли общественного бытия прошлого мы включаем его в настоящее бытие.
Исследователь любого аспекта русской средневековой культуры сталкивается с известной трудностью, связанной с такой особенностью древнерусского языка, как нетерминологичность, некатегориальность. Это приводит к сложности перевода, к сложности перекодирования средневекового содержания понятий и символов на язык и символы современной культуры.
Человек, пытаясь проникнуть в сущность социофеноменов, наделяет их субъективным значением и смыслом, направляя и себя, и данный феномен во вне себя по отношению к другим членам социокультурного образования. Поэтому даже вследствие разного прочтения данного смысла он постоянно меняется. Единство людей как общество возможно лишь при соединении путем знакопонимания. Для этого общественный человек и создает знаки как общеупотребительные смыслы.
Сколько людей – столько и истин? Вопрос такой закономерен, как и такой же вариант ответа на него.
Может быть, истина дана богам, а не человеку, которому она – лишь дар Прометея?
Интересен вариант решения данной проблемы, представленный в форме древнегреческого диалога в работе А. Снисаренко «Отблеск истины»: «Истина одна, но отблески ее озаряют нас по-разному: одних больше, других меньше, одних красным, других желтым, одних горячим, других лишь теплым. А иные люди и вовсе не проступают из предвечного мрака – это те, кто оказался слишком далеко от источника тепла и света. В лучшем случае им достаются лишь неверные, колеблющиеся тени» [259, с. 368]. Или же это обратный процесс, не распад истины, «а творение, не готовая истина отбрасывает вокруг себя свои отблески, а множество отблесков, рассеянных в душах людей, соединяясь, формируют саму истину» [Там же, с. 369]?
В истории культуры человечества очевиден тот факт, что проблема истины всегда связана с мудрствующими интеллигентами (любомудрами), в том числе и в истории русской культуры.
Для русской философской, социальной, культурологической мысли проблема интеллигентности (в поступках, в образе жизни, в словах и т.п.), саморефлексии, прежде всего в сфере духа, была свойственна всегда. Ведь бытие и сущность настоящего интеллигента – это всегда лишь сфера духа: поиск, сомнения, страдание, разочарования и возвышение в вере, надежда на развитие в человеке истинно человеческого – духа. Все это свойственно русскому философствующему интеллекту. Философия, как и любой другой аспект культуры, всегда несет на себе печать национально-культурного своеобразия. И выражается это своеобразие российских философствующих любомудров, кроме прочего, в пропаганде своих идей, в согласии образа жизни и образа мысли, в оппозиционности политическому, церковному и нравственному официозу.
А может быть, истины вовсе не существует?
История развития культуры свидетельствует о том, что вопрос об истине далеко не праздный, что об истине не только спорили, но за нее и боролись. Жизнь отдают не только за свой дом и богатство, но, что не столь редкое в истории явление, и за идею. Значит, сущность истины чего-то стоит.
Проблема постижения истины – один из важнейших аспектов философского знания, философской культуры. На протяжении многих столетий осмысленного существования человека философская культура действительно выступала в качестве квинтэссентного показателя, критерия культуры общества, народа, личности. Постижим ли мир, можно ли и нужно ли стремиться к истине или, наоборот, нужно отходить от нее? Эти вопросы не только затрагивали, захватывали, но и просто «задевали» далеко не каждого человека. Не на пустом месте, не беспричинно человечество формулирует обобщенную мысль: «В многой мудрости много печали», «Меньше знаешь – лучше спишь». Если перенести эту мысль из сферы обобщения обыденной практики на уровень теоретического мышления, то с неизбежностью приходишь к выводу о том, что меньше знающий, менее информированный человек живет спокойнее и комфортнее в моральном отношении. Однако более высокий уровень развития культуры требует и более высокого духовного мира человека, который уже не может просто обходить проблему истины в гносеологическом и нравственном ее проявлении.
В начале перестроечных процессов, происходивших в постсоветской России, ярко проявился такой гносеологический феномен в сознании простых людей, ученых, писателей, публицистов, художников, как глубокий интерес, потребность в новом освоении прошлого нашей культуры. Произошел резкий отход от доминирующих в советское время представлений о русской истории, культуре, о результатах и оценках деятельности многих общественных, политических и культурных деятелей нашего народа. Все это, казалось, должно было способствовать формированию устойчивого чувства историзма в общественном сознании, углубленного интереса к собственному культурному прошлому и созданию более объективной аксиологической картины понимания положения, значимости и генезиса русской культуры в мировом культурно-историческом процессе. В свою очередь, переосмысление многих культурно-исторических феноменов, по логике процесса развития, должно было способствовать не только ознакомлению с историко-культурным прошлым, но и его глубокому усвоению ради «научения опыту», как положительному, так и отрицательному.
Однако социальная, политическая, культурная реальность оказалась более сложной, непредвиденной и даже прямо противоположной.
Наряду с учеными, публицистами, художниками, изучающими отечественную историю, в том числе ради усвоения положительного прошлого, массы людей, включая тех, на кого по статусу, по социальной роли возложена ответственность за повышение культуры народа, стремятся жить и живут днем сегодняшним, устремленным только в будущее. В современном общественном сознании сегодняшний временной социум воспринимается в изолированном качестве, вне преемственной связи с прошлым, что можно объяснить культурно-политическими деструктивными процессами, происходящими в отечественном социуме. Сегодняшний день в нашем представлении – очень сжатый континуум социального времени. Учитывая ускоряющийся характер социально-культурных процессов, прогнозируемое будущее представляется нам еще более сжатым континуумом времени, скорее всего, в том же пространстве. В своей работе мы выносим на обсуждение, «вопрошание» (В. Варава) в том числе и такой вопрос: а не являются ли данные социальные процессы неосмысленным бегом в никуда? Можно ли время сжимать до бесконечности для данной социальной субстанции, не произойдет ли уничтожающий последнюю взрыв времени, который может привести к качественному перерождению (неизвестно какому) материальной основы современной социальной субстанции?
Перспективно развивающаяся культура созидаема и бытийственна лишь при наличии диалога как между современниками, так и между поколениями. Однако современная культура отличается аутичностью и монологичностью. Большинство людей считают и переживают себя самодостаточными, автономными, находящимися над или вне социума. Возможна ли культура без диалога? Скорее всего, она обречена на гибель, на саморазрушение.
Современное сознание обращено на внешнюю форму бытия: на блеск, красивость, модность или, наоборот, виртуальность. Это делает его утилитарным, прагматическим, т.е. лишь рационально ориентированным сознанием. Человек не хочет слышать и понимать слово другого, а действие другого встречает диалогическое восприятие лишь в том случае, если оно касается непосредственно самого воспринимающего субъекта.
Обращение к источникам нашей отечественной мысли должно способствовать восстановлению преемственно-диалогического качества русской культуры.
В связи с данным процессом возникает проблема герменевтического характера: как верно понять символическую средневековую мысль, как научить видеть в ней актуальные, а не устаревшие проблемы, как реконструировать историко-философское развитие русской мысли, если многие тексты утеряны или требуют перевода и разъяснения? Эта проблема непосредственно связана с проблемой реконструкции самого процесса становления философского знания на Руси и его особенностями. За последние десятилетия она получила сравнительно широкое освещение в трудах не только лингвистов, литературоведов и историков, но и философов.
Однако вследствие недостаточного количества публикаций переводного характера, малого числа сохранившихся источников, герменевтических сложностей расшифровки символического языка средневековых текстов к этим проблемам можно и нужно возвращаться вновь и вновь, с одной стороны, с целью названной реконструкции, с другой – чтобы попытаться лучше понять источники нашего национального сознания.
Автор исходит из того положения, что древнерусская и средневековая мысль, какую бы оценку она ни получала у исследователей, содержит все те проблемы и оформляет те особенности, которые будут присущи дальнейшему процессу философской эволюции в России.
Теоретический интерес к данному периоду в развитии отечественной мысли, на наш взгляд, всегда будет актуальным, как и обращение определенной части мыслителей к античной философии. Автор объясняет актуальность этого интереса всегдашним любованием детством. Детскость же древнерусской мысли отличается, на наш взгляд, недетской серьезностью поставленных проблем, решение которых в силу этой детской недетской серьезности и не могло быть не утопичным. «Наивная мудрость, неистребимая пытливость безвестных "сынов персти", – пишет А.И. Яцимирский, – их святое дерзание проникнуть в тайны Правды, самостоятельно познать, как надо жить, чтобы всем было хорошо, и научить этому других людей, – этой стороной письменность былых веков всегда будет манить и звать к себе посвятивших свои силы изучению древностей» [301, с. III].
Проблема, анализируемая в данной работе, актуальна и по следующим причинам. На наш взгляд, в современных условиях сохранению человеческого (сущности как духовно обусловленного) в человеке может способствовать прежде всего философия. Только в ней остается ниша, в которой человек через обращение к вопросу «что есть я и ради чего есть я?» может культивировать в себе именно человеческое социальное, ибо массы людей, формирующиеся поколения ориентируются именно в массовой, популярной культуре, которая сама в большинстве своем далека от духовности. СМИ пропагандируют, представляют, распространяют именно поп-культуру. Высокодуховная культура малооплачиваемому человеку, и интеллигенту в том числе, часто недоступна из-за высоких цен на прекрасные постановки в театрах, на концерты в консерватории, на хорошую аппаратуру и качественно записанные диски.
Большинство людей может позволить себе окунуться в мир философских размышлений только в библиотеках, посещать которые работающему человеку стало не так просто: не хватает времени.
Но все же прежде всего философ, культуролог, историк не позволяют смеяться над историей, смотрят на вчерашний день, на прошлое как на составляющую часть сегодняшнего, настоящего времени, понимая необходимость данной диалектической связи, а значит, и необходимость верного прочтения, усвоения и освоения опыта прошлого времени.
Современный день ориентирует человека на собственный эгоистический интерес, поощряет активность не ради блага общего, государственного (а значит, и своего), а только себя самого ради: прибыль, карьера любым способом, диплом ради диплома, а не ради любимого дела, создание собственного гнезда, сформированного с помощью сознания «пескаря» (М.Е. Салтыков-Щедрин) или «ужа» (М. Горький).
Актуальность темы нашего исследования объясняется важностью и необходимостью корректировки происходящих в нашем обществе процессов формирования и воспитания личности. На наш взгляд, нельзя считать здоровым общество, в котором люди объединяются на небольшое время только большими и уже непоправимыми бедами.
Обращение нашего внимания именно к средневековой отечественной философии вызвано, во-первых, личным интересом к культуре Руси XI – XVII вв., во-вторых, желанием сделать имена и деяния мыслителей того времени более доступными и понятными современному человеку (в сообществе таких видных исследователей философской культуры России XI – XVII вв., как М.Н. Тихомиров, Н.А. Казакова, А.Н. Робинсон, Н.К. Гудзий, А.Ф. Замалеев, М.Н. Громов, B.C. Горский, В.М. Ничик и др.), в-третьих, обоснованием нравственного характера эпистемологических поисков русской философии.
В связи с необходимостью формирования качественно нового мировоззрения нашего человека, более верного прогнозирования будущего нашего народа, в истории которого нравственность играла всегда довольно большую роль, анализ нравственно-гносеологической проблематики приобретает особое значение.
Духовность и нравственность, нравственные основы как никогда необходимы в современной политике, чтобы народ, как всегда, не остался у разбитого корыта, чтобы, созидая материальные и духовные ценности, творцы не получали пустые обещания власть предержащих.
Прежде чем перейти к проблеме русской культурной духовности, мы попытаемся осмыслить необходимость овладения или, в крайнем случае, ознакомления с уже, казалось бы, анахроническим явлением собственной культуры через призму понимания пространственно-временного характера преемственности в развитии культуры. Не включаясь в этот процесс или попытавшись нарушить его закономерность, человек, общество, народ обречены либо на деградацию и исчезновение, либо на большие трудности, связанные с восстановлением разрушенных связей, либо на формирование человека рода то ли Маугли, то ли мутанта, а это уже иной тип человека, да и человека ли?
В самом первоначальном смысле термина «культура» выражено заложенное в культуре человеческое начало.
Смысл культуры – в человеческой деятельности, в которой и через которую и передаются умения, навыки, знания, обычаи, традиции, ценности, т.е. само человеческое начало и его содержание.
Этим объясняется способность человека к адаптации в сложном, часто враждебном мире, а также возможность понимания в последнем множества поступков и действий сообществ и индивидов.
Культура не есть нечто внешнее по отношению к человеку, она – его сущностное начало, условие и способ реализации творческих возможностей и способностей человека.
Если рассматривать жизнь человека как временную последовательность, то она есть процесс слияния прошлого, настоящего и будущего, которые пересекаются лишь в человеческой памяти или в представлении о будущем. Культура же с этой точки зрения – своеобразная метасистема, соединяющая временную последовательность человеческого бытия в системе сосуществования прошлого, будущего и настоящего в процессе деятельности человека. Данная система необходима для человека, осознаваема человеком и смысл имеет только для человека. Сосуществование прошлого, настоящего и будущего имеет смысл для человеческого бытия в осмыслении этого вечного диалога времен.
Такое свойство культуры, как осознанная диалогичность, отличает данную систему от природной и делает возможным не только ее развитие, но и само уникальное ее существование.
Автор исходит из того, что рефлексирующей личности объективно свойственно наполнять социокультурную реальность экзистенциальным содержанием. Реальность в сознании философски мыслящего человека преломляется в качестве его идеалов, представлений о природе, справедливости, красоте, добре, истине, его чувств и сопереживаний. Автор полагает, что для отечественной философской мысли экзистенциально понимаемое бытие всегда наполнено нравственным содержанием или само бытие рассматривается в контексте трансцендентной морали. Поэтому к пониманию историко-философского процесса в отечественном интертексте автор подходит как к поиску истины, которая не может быть свободной от социально-нравственного содержания, т.е. субъективной составляющей.
При этом автор не исходит из однозначного признания того факта, что субъективность в познании обязательно приведет к возвышению человеческого идеала над трагической кратковременностью человеческого существования и устремлению своего идеала только к трансцендентальной действительности. Истина как идеал в отечественной мысли средневековья оценивается нами как социально-нравственный идеал, являющий собой будущую реализацию отражения идеала трансцендентного.
Автор исходит из того, что именно отечественной философии принадлежит основная заслуга в придании нравственному и социальному фактору культурного интертекста эпистемологического звучания.
Обоснование необходимости нравственной составляющей логической функции философского знания объясняется тем, что эпистемология не может в поисках истины не выходить к сущностно-человеческим проблемам, вызванным осмысленностью кратковременности своего пребывания в этом мире: к смыслу конечного существования, к ответственности за весь универсум, к соотношению рационально-эгоистического и рационально-эмоционально-соборного начала в человеке.
Автор исходит из философской позиции экзистенциализма, но экзистенциализма не индивидуально-эгоистического, а социально-нравственного содержания. Автор, прочитывая обращенные к нам из прошлого тексты, видит в них не индивидуалистически, а соборно понимаемую экзистенцию: в русской философской мысли, на наш взгляд, нет места эгоистической личности. Даже в XIX – XX вв. у таких мыслителей, как В. Соловьев, Н. Бердяев, П. Флоренский и многих других, речь ведется о высшей ценности – личности, но личности не как эгоцентрика, а опять-таки как соборной индивидуальности. Достаточно вспомнить слова Н. Бердяева, когда он, доказывая отсутствие ада, вопрошал: зачем мне рай, если хоть один человек будет жариться в аду?
Без синхронного и диахронного диалога культур немыслима подлинно человеческая экзистенция.
Автор опирается на историко-логический метод исследования, утверждая конкретно-исторический характер особенности отечественной философии.
В работе также используются методы реконструкции, аналогии, экстраполяции.
Автор исходит из признания объективного существования анализируемых философских идей как научного факта. Понимая данный научный факт как результат субъективно-сознательной деятельности человека и как объект ценностного отношения к нему человека, автор исходит из необходимости комплексно-методологического исследования.
Мы рассматриваем философские идеи и как конечный результат творческой деятельности философа, и как открытое, меняющееся пространство культурно-философского диалога.
Данный диалог определяется культурными особенностями социального бытия как автора, так и читателя текста. Реальность созданного смысла идеи (или текста) неотделима от реальности процесса понимания знаков, символов, т.е. содержания первой реальности.
Методическую и теоретическую основу нашей работы дают феноменология и герменевтика. Э. Гуссерль во введении ко второму тому «Логических исследований» определил свободу феноменологического метода от точек зрения и направлений как принцип беспредпосылочности [69, с. 39 – 41]. М. Хайдеггер давал перевод греческого значения слова «феномен» как «само-по-себе-себя кажущее». Он считал, что феноменологически можно определить «все то, что принадлежит к способу выявления и экспликации и что составляет требуемую в этом исследовании концептуальность». Если в объектно-предметно-содержательном отношении феноменология является наукой о бытии, то в методологическом отношении это «толкование» смысла бытия объекта или предмета исследования, т.е. в данном отношении она имеет функцию герменевтики, «через которую бытийная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, извещается о собственном смысле бытия и основоструктурах своего бытия» [284, с. 37].
Феноменологический подход в изучении мышления средневековой русской мысли оправдан потому, что объектом нашего исследования выступает такой историко-культурный факт, как литературные, общественно-философские памятники. Особенностью последних является в том числе и то, что они представляют собой продукт человеческой психики. Так, О.М. Медушевская и М.Ф. Румянцева отметили, что если «историческое прошлое есть совокупность его восприятий в сознании действовавших в этом прошлом людей, то объект исторического познания есть то, в чем это сознание и порожденное им действие объективизировалось, т.е. исторический источник (продукт культуры, в отличие от продукта природы), определяемый как реализованный продукт человеческой психики <…> И отсюда в целом разные задачи двух <…> подходов. Если в гегельяно-марксистской парадигме основная задача – объяснить историческую действительность, то в феноменологической – понять человека прошлого и через него окружающий его мир» [173, с. 20]. Проблема изучения и понимания текстов прошлого и заключается в том, что субъект прошлого и исследователь его творения – современник-реципиент, – вступая в диалог, обладают разным сознанием, разной психикой. Как справедливо отмечает А.Л. Юрганов в своей книге «Категории средневековой культуры», контакт между носителями этих сознаний как субъектов диалога «прежде всего языковой. Две субъективные первичные стихии встречаются в объективности и материальной данности источника» [298, с. 14].
Феноменологический метод в данном исследовании оправдан тем, что через распредмечивание текста средневекового пространственно-временного континуума культуры мы пытаемся проникнуть в глубинные структуры ему соответствующего сознания. Мы исходим из того, что природа текстов отечественных мыслителей (как и любой другой культуры) интерсубъективна, поэтому без учета сознательного, а именно субъективной оценки объективного факта реальности, нашедшего путем опредмечивания новую форму объективированности, но теперь уже субъектом, включенным в определенный контекст культуры, обеими сторонами культурного взаимодействия невозможно приблизиться к осмыслению миропонимания прошлых культурных эпох.
Нельзя не согласиться с позицией Л.М. Баткина к исследованию прошлого, в котором есть новые, рационально оправданные аспекты. Так, историк пишет: «<…> не следует ли искать ключевые слова-понятия внутри умственного состава изучаемой культуры? Не может ли оказаться, что эта культура per se <…> сознавала мир, выстраивала себя вокруг иных "категорий" <…> и что "картина мира" была своеобычной прежде всего из-за незнакомого нам культурного языка, иных логических начал мышления, способов духовного самоформирования? Конечно, непременно выяснится, что "они" трактовали пространство или труд не так, как мы. Но откуда известно заранее, что "они" и мы вообще говорим об одном и том же? <…> Любой попытке реконструкции поэтому предшествует проблема перевода» [15, с. 8].
Философы, культурологи, историки, изучающие прошлое по текстовым (письменным) источникам, задают вопросы их известным и неизвестным авторам: как воспринималось, как переживалось время и его события и факты людьми далекой цивилизации? Ответ мы находим, если он есть в тексте. Но правильно ли мы его понимаем, зависит от адекватности расшифровки символически-знаковой социальности того времени. От этого в прямой зависимости находится и степень понимания самосознания людей прошлого, и отечественного средневековья в том числе.
Долгое время (по 70-е гг. XX столетия) в отечественной научной среде доминировало понимание нашей средневековой культуры (начало которому было положено П.Н. Милюковым) как не имеющей самозначимости, как «бессознательной в течение многих веков», понимание того, что вся допетровская традиция формировалась не в сознательной деятельности [178, с. 274]. Поэтому средневековая культура долго оставалась «вещью в себе». За последние десятилетия в этой области научных интересов сделан большой «прорыв», однако для исследования этой эпохи остается еще широкая сфера недостигнутого или понимаемого полифонически, требующего корректировки, уточнения в ходе научных дискуссий. Это имеет прямое отношение и к средневековой отечественной мысли.
В данной работе автор проводит мысль о том, что прошлое культуры не означает ее исчезнутости, отсутствия как переставшей иметь место, быть, существовать культуры, а наоборот. Каждый этап, имевший место в процессе развития культуры отечественной мысли (в том числе и философской), продолжает присутствовать в нашем бытии. И если о прошлом в целом можно сказать словами А.Ф. Лосева, что оно «лишилось только возможности быть в настоящем» [161, с. 466], то о мысли, выраженной в слове, тексте, можно в определенной степени говорить как о бытийствующей и сегодня. Другое дело, что мы забыли о ней, как о вчерашней трапезе, не понимаем ее или, наоборот, включили в свое самосознание как сегодняшнюю самобытийность, не задумываясь о ее происхождении. Следовательно, через отражение в средневековой отечественной мысли общественного бытия прошлого мы включаем его в настоящее бытие.
Исследователь любого аспекта русской средневековой культуры сталкивается с известной трудностью, связанной с такой особенностью древнерусского языка, как нетерминологичность, некатегориальность. Это приводит к сложности перевода, к сложности перекодирования средневекового содержания понятий и символов на язык и символы современной культуры.
Человек, пытаясь проникнуть в сущность социофеноменов, наделяет их субъективным значением и смыслом, направляя и себя, и данный феномен во вне себя по отношению к другим членам социокультурного образования. Поэтому даже вследствие разного прочтения данного смысла он постоянно меняется. Единство людей как общество возможно лишь при соединении путем знакопонимания. Для этого общественный человек и создает знаки как общеупотребительные смыслы.