Страница:
Вот уж повезло так повезло. Ни капли крови, никакой раны, типичный сердечный приступ. Наверное, она слышала, как звонят в дверь, надеялась на помощь, а он, как последний идиот, прогуливался вокруг домика, теряя время. Черт. Явись он на несколько минут раньше, она осталась бы жива. Наверное, это глупо, но он чувствовал свою вину.
Он поднялся, злясь на самого себя и заодно на жизнь. Ему позарез нужно было как-то подкрепить силы. Видеть, как она умирает прямо у него на руках, хотя он и не знал ее, оказалось очень тяжело. Он заметил ряд бутылок на низком столике и наклонился, чтобы рассмотреть этикетки. Ром, конечно, и снова ром, ром уже стоял у него поперек горла! А, вот и бутылка хереса. Он откупорил ее и уже приготовился хватить изрядный глоток, когда вдруг звук клаксона раздался так близко, что он подпрыгнул от неожиданности. Струя хереса из бутылки оставила широкий след на его рубашке. Просигналившая так некстати машина, рыча, проследовала своей дорогой, ее молодые пассажиры горланили во все горло. Даг отыскал крошечную кухню, что по коридору направо, и открыл кран с горячей водой, чтобы привести себя в порядок.
Закрывая кран, он их и увидел. Два стакана. Не вымыты. Он втянул носом запах. В обоих был ром.
Хороший. Край одного из стаканов запачкан бледнорозовой губной помадой. Даг вернулся к трупу. На губах Элоизы Мартинес оставались розовые следы. Она пила из одного стакана, а из второго пил кто-то еще. Подруга? Друг? Любовник? Он пожал плечами: ну и что это могло ему дать? Она имела право принимать кого угодно. Он реагировал как типичный коп, дурацкая привычка. Кстати, о полицейских, самое время им позвонить. Но сначала следовало провести небольшой обыск по всем правилам. Никогда не знаешь, что пригодится.
Для начала он бросил взгляд на фотографии в рамочках и сразу же ее узнал: светлые глаза и личико с острым подбородком, в тридцать, сорок, пятьдесят лет, часто в окружении ватаги ребятишек. Он задержался на самых старых из них, внимательно рассматривая детей на снимках, и не был разочарован: Шарлотта действительно оказалась на одном из них, она испуганно вцепилась в юбку мадемуазель Мартинес, длинные волосы заплетены в косички, зеленые глаза, кошачий взгляд. Ну и что дальше? Оторвавшись от фотографий, он направился к бюро с круглой крышкой, стоявшему в глубине комнаты. Он осторожно обошел тело и приблизился к столу. На поверхности ничего, кроме стакана с карандашами и ручками и журнала кроссвордов, уровень пятый. В ящиках педантично разложенные картонные папки с крупными буквами на обложках: «Электричество», «Вода», «Налоги», «Пенсия», «Личное».
Он жадно схватил папку с этикеткой «Личное».
Там оказались письма. Вскрытые, расправленные и разложенные в хронологическом порядке. Письма от родственников, живущих в самой Франции, письма от подруг и тому подобное. Чтобы разобрать их все, понадобился бы не один час; он ограничился лишь тем, что быстро пролистал, бросая взгляд на подпись, когда вдруг одно из них привлекло его внимание: подписано оно не было. Обычный листок в клеточку, на котором неловкой рукой начертано несколько слов: «Она не покончила с собой. Ее убил дьявол. Не говорите об этом никому, или он убьет и малышку». Дата тоже не указана. Дрожащий почерк читался с трудом, почерк алкоголика.
Элоиза Мартинес вложила его между двумя другими письмами: от сентября и декабря 1976 года. Значит, она, должно быть, получила его уже после смерти Лоран Дюма. Да, никаких сомнений, это письмо имело отношение к Лоран. Рокот мотора прервал его размышления. Имело ли смысл ему дальше оставаться здесь? В конце концов, насколько мог он судить, Элоиза Мартинес скончалась от сердечного приступа, и помочь ей он никак не мог. Он сложил письмо, засунул его в карман брюк, поприветствовал труп кивком головы, перешагнул через подоконник, бесшумно скользнул в темноту и добрался до дороги. Сотни крабов тулулу выползли на свой традиционный вечерний променад, и он слышал, как под его подошвами хрустели их скорлупки. Отвратительно. И разумеется, фара мотороллера не работала.
По засаженной акациями улице он медленно доехал до самого центра города, уселся за стол в маленьком ресторанчике, украшенном бамбуком, заказал пиво и Коломбо, мясное рагу с рисом, по-прежнему ломая голову над тем, что ему удалось узнать.
Итак, кто-то решил, что Лоран не покончила с собой, а была убита. Бред соседа-алкоголика? Кто бы мог это ему теперь рассказать? Элоиза Мартинес скончалась так некстати. После того как это произошло, ему только и оставалось, что вернуться в Филипсбург, сообщить Лестеру, что он потерпел фиаско, и возвратить деньги Шарлотте. Может быть, вначале позвонить, чтобы узнать, что ему теперь, по ее мнению, делать? Он порылся в своем отощавшем кошельке и извлек смятый клочок бумаги, на котором он тогда записал телефон мисс Дюма. Было 9 часов. Вполне вероятно, она находилась дома, а он – вот уж повезло – догадался захватить с собой мобильник. Но – вот уж не повезло, – набирая номер, он заметил, что нервно пульсирует сигнал «батарейка садится». А он внезапно вспомнил, что забыл зарядное устройство у себя в кабинете.
– Алло?
Какой-то тип. Голос мрачный.
– Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Дюма.
– А кто это?
Акцент явно южноамериканский.
– Леруа, Даг Леруа, это срочно. На моем телефоне садятся батарейки, и…
На том конце провода какое-то шушуканье. Сигнал садящейся батарейки начинает мигать сильнее.
– Алло, Леруа?
Шарлотта. Он предпочел обойтись без приветствий:
– Я звоню из Сент. Сейчас все объясню. Послушайте, похоже, след оборван. Я могу продолжать, но надежды немного. Я хотел бы знать ваше мнение.
Приглушенный мужской голос на том конце:
– Что еще за Леруа? Что он там нарыл?
– Заткнись. Вы все еще здесь, суперсыщик?
– Сейчас отключится…
– Мне нужно его найти, это очень важно для меня, понимаете?
– Так да или нет?
– Продолжайте. Еще четыре дня. Ни одним больше. У меня нет денег…
Отключилось.
Даг бросил бесполезный отныне аппарат в сумку. Четыре дня. И зачем они ему? Он доел свое Коломбо, переперченное и уже остывшее. Разумеется, милая Шарлотта поддерживала с Васко Пакирри куда более тесные отношения, чем желала в этом признаться. Ну и дальше-то что? Это ничего не добавляло к тому факту, что Элоиза Мартинес мертва, а сам он валится с ног от усталости. Остается только поискать гостиницу и на своей шкуре убедиться, действительно ли утро вечера мудренее.
Шарлотта повесила трубку, по ее лицу невозможно было догадаться, о чем она думает. Мужчина, стоящий за ее спиной, пожал плечами:
– И зачем это все, только время теряешь, киска.
– Это мои деньги, что хочу, то и делаю.
Васко Пакирри красноречиво воздел глаза к потолку. Эта метисочка совсем сбрендила! Растранжирить свои монеты, чтобы найти козла, который когда-то трахнул ее мамашу! Можно подумать, он сам знал, кто его отец… Он переместил девяносто пять килограммов своих золотистых мышц к трельяжу, который украшал угол большой каюты, отделанной красным деревом, и уселся на маленький атласный пуфик. Неподвижно стоя возле большой кровати, застланной покрывалом из такого же атласа, Шарлотта нервно кусала ногти.
Дождевые струи лениво колотили по белому корпусу яхты.
– Ты все грызешь себя, а что от этого изменится?
– Тебе не понять. Ты просто жирный кретин, ублюдок, которому на все плевать. Мать твоя была шлюхой, так что, конечно…
Васко адресовал сам себе в зеркало ослепительную улыбку, потом ответил по-испански:
– Не пытайся вывести меня из себя: нет у меня сегодня настроения.
Он схватил щетку, стал расчесывать густые черные волосы, которые падали у него до пояса, попутно любуясь игрой своих выпуклых мускулов, бронзовым оттенком маслянистой кожи и красивым лицом, достойным вождя ацтеков.
– Сукин сын! Ты даже не знаешь, что это значит: выйти из себя. Ты вообще не мужчина, ты просто вонючий импотент!
Шарлотта приблизилась к нему и рассматривала презрительным взглядом.
Он поднялся, со щеткой в руке.
– Ты меня достала, Шарлотта, сейчас ты у меня получишь!
– Давай, ну давай, ублюдок, слабо? Хоть что-нибудь сделай, мешок с костями!
Она с силой толкнула его обеими руками в грудь. Он не сдвинулся с места ни на сантиметр и, продолжая все так же улыбаться, резко хлестнул ее щеткой по лицу. Она, не удержавшись на ногах, навзничь упала на кровать, ее шелковый белый халатик задрался, открыв голые ноги. Он, по-прежнему улыбаясь, склонился над ней.
– Vetealinfiemo![9] Мерзкое ничтожество! У меня завтра фотосессия. Думать надо! Из-за тебя у меня теперь будет черт знает что, а не физиономия! – проорала она, поднеся руку к огромной гематоме, которая начинала уже наливаться синевой между глазом и виском.
Медленно помахивая щеткой, Васко приблизился к ней и другой, свободной рукой развернул лицом вниз. Он задрал халатик, обнажив округлые ягодицы Шарлотты, и, склонившись над ней, провел жесткой щетиной щетки по нежной коже, затем прошептал на ухо:
– Ну сколько?
– Раз пятьдесят… – промурлыкала Шарлотта, уткнувшись лицом в простыни.
Васко выпрямился, грациозным движением откинул голову, отчего пышная шевелюра, мешавшая ему, плавно взлетела назад, поднял руку и начал хлестать.
Глава 3
Он поднялся, злясь на самого себя и заодно на жизнь. Ему позарез нужно было как-то подкрепить силы. Видеть, как она умирает прямо у него на руках, хотя он и не знал ее, оказалось очень тяжело. Он заметил ряд бутылок на низком столике и наклонился, чтобы рассмотреть этикетки. Ром, конечно, и снова ром, ром уже стоял у него поперек горла! А, вот и бутылка хереса. Он откупорил ее и уже приготовился хватить изрядный глоток, когда вдруг звук клаксона раздался так близко, что он подпрыгнул от неожиданности. Струя хереса из бутылки оставила широкий след на его рубашке. Просигналившая так некстати машина, рыча, проследовала своей дорогой, ее молодые пассажиры горланили во все горло. Даг отыскал крошечную кухню, что по коридору направо, и открыл кран с горячей водой, чтобы привести себя в порядок.
Закрывая кран, он их и увидел. Два стакана. Не вымыты. Он втянул носом запах. В обоих был ром.
Хороший. Край одного из стаканов запачкан бледнорозовой губной помадой. Даг вернулся к трупу. На губах Элоизы Мартинес оставались розовые следы. Она пила из одного стакана, а из второго пил кто-то еще. Подруга? Друг? Любовник? Он пожал плечами: ну и что это могло ему дать? Она имела право принимать кого угодно. Он реагировал как типичный коп, дурацкая привычка. Кстати, о полицейских, самое время им позвонить. Но сначала следовало провести небольшой обыск по всем правилам. Никогда не знаешь, что пригодится.
Для начала он бросил взгляд на фотографии в рамочках и сразу же ее узнал: светлые глаза и личико с острым подбородком, в тридцать, сорок, пятьдесят лет, часто в окружении ватаги ребятишек. Он задержался на самых старых из них, внимательно рассматривая детей на снимках, и не был разочарован: Шарлотта действительно оказалась на одном из них, она испуганно вцепилась в юбку мадемуазель Мартинес, длинные волосы заплетены в косички, зеленые глаза, кошачий взгляд. Ну и что дальше? Оторвавшись от фотографий, он направился к бюро с круглой крышкой, стоявшему в глубине комнаты. Он осторожно обошел тело и приблизился к столу. На поверхности ничего, кроме стакана с карандашами и ручками и журнала кроссвордов, уровень пятый. В ящиках педантично разложенные картонные папки с крупными буквами на обложках: «Электричество», «Вода», «Налоги», «Пенсия», «Личное».
Он жадно схватил папку с этикеткой «Личное».
Там оказались письма. Вскрытые, расправленные и разложенные в хронологическом порядке. Письма от родственников, живущих в самой Франции, письма от подруг и тому подобное. Чтобы разобрать их все, понадобился бы не один час; он ограничился лишь тем, что быстро пролистал, бросая взгляд на подпись, когда вдруг одно из них привлекло его внимание: подписано оно не было. Обычный листок в клеточку, на котором неловкой рукой начертано несколько слов: «Она не покончила с собой. Ее убил дьявол. Не говорите об этом никому, или он убьет и малышку». Дата тоже не указана. Дрожащий почерк читался с трудом, почерк алкоголика.
Элоиза Мартинес вложила его между двумя другими письмами: от сентября и декабря 1976 года. Значит, она, должно быть, получила его уже после смерти Лоран Дюма. Да, никаких сомнений, это письмо имело отношение к Лоран. Рокот мотора прервал его размышления. Имело ли смысл ему дальше оставаться здесь? В конце концов, насколько мог он судить, Элоиза Мартинес скончалась от сердечного приступа, и помочь ей он никак не мог. Он сложил письмо, засунул его в карман брюк, поприветствовал труп кивком головы, перешагнул через подоконник, бесшумно скользнул в темноту и добрался до дороги. Сотни крабов тулулу выползли на свой традиционный вечерний променад, и он слышал, как под его подошвами хрустели их скорлупки. Отвратительно. И разумеется, фара мотороллера не работала.
По засаженной акациями улице он медленно доехал до самого центра города, уселся за стол в маленьком ресторанчике, украшенном бамбуком, заказал пиво и Коломбо, мясное рагу с рисом, по-прежнему ломая голову над тем, что ему удалось узнать.
Итак, кто-то решил, что Лоран не покончила с собой, а была убита. Бред соседа-алкоголика? Кто бы мог это ему теперь рассказать? Элоиза Мартинес скончалась так некстати. После того как это произошло, ему только и оставалось, что вернуться в Филипсбург, сообщить Лестеру, что он потерпел фиаско, и возвратить деньги Шарлотте. Может быть, вначале позвонить, чтобы узнать, что ему теперь, по ее мнению, делать? Он порылся в своем отощавшем кошельке и извлек смятый клочок бумаги, на котором он тогда записал телефон мисс Дюма. Было 9 часов. Вполне вероятно, она находилась дома, а он – вот уж повезло – догадался захватить с собой мобильник. Но – вот уж не повезло, – набирая номер, он заметил, что нервно пульсирует сигнал «батарейка садится». А он внезапно вспомнил, что забыл зарядное устройство у себя в кабинете.
– Алло?
Какой-то тип. Голос мрачный.
– Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Дюма.
– А кто это?
Акцент явно южноамериканский.
– Леруа, Даг Леруа, это срочно. На моем телефоне садятся батарейки, и…
На том конце провода какое-то шушуканье. Сигнал садящейся батарейки начинает мигать сильнее.
– Алло, Леруа?
Шарлотта. Он предпочел обойтись без приветствий:
– Я звоню из Сент. Сейчас все объясню. Послушайте, похоже, след оборван. Я могу продолжать, но надежды немного. Я хотел бы знать ваше мнение.
Приглушенный мужской голос на том конце:
– Что еще за Леруа? Что он там нарыл?
– Заткнись. Вы все еще здесь, суперсыщик?
– Сейчас отключится…
– Мне нужно его найти, это очень важно для меня, понимаете?
– Так да или нет?
– Продолжайте. Еще четыре дня. Ни одним больше. У меня нет денег…
Отключилось.
Даг бросил бесполезный отныне аппарат в сумку. Четыре дня. И зачем они ему? Он доел свое Коломбо, переперченное и уже остывшее. Разумеется, милая Шарлотта поддерживала с Васко Пакирри куда более тесные отношения, чем желала в этом признаться. Ну и дальше-то что? Это ничего не добавляло к тому факту, что Элоиза Мартинес мертва, а сам он валится с ног от усталости. Остается только поискать гостиницу и на своей шкуре убедиться, действительно ли утро вечера мудренее.
Шарлотта повесила трубку, по ее лицу невозможно было догадаться, о чем она думает. Мужчина, стоящий за ее спиной, пожал плечами:
– И зачем это все, только время теряешь, киска.
– Это мои деньги, что хочу, то и делаю.
Васко Пакирри красноречиво воздел глаза к потолку. Эта метисочка совсем сбрендила! Растранжирить свои монеты, чтобы найти козла, который когда-то трахнул ее мамашу! Можно подумать, он сам знал, кто его отец… Он переместил девяносто пять килограммов своих золотистых мышц к трельяжу, который украшал угол большой каюты, отделанной красным деревом, и уселся на маленький атласный пуфик. Неподвижно стоя возле большой кровати, застланной покрывалом из такого же атласа, Шарлотта нервно кусала ногти.
Дождевые струи лениво колотили по белому корпусу яхты.
– Ты все грызешь себя, а что от этого изменится?
– Тебе не понять. Ты просто жирный кретин, ублюдок, которому на все плевать. Мать твоя была шлюхой, так что, конечно…
Васко адресовал сам себе в зеркало ослепительную улыбку, потом ответил по-испански:
– Не пытайся вывести меня из себя: нет у меня сегодня настроения.
Он схватил щетку, стал расчесывать густые черные волосы, которые падали у него до пояса, попутно любуясь игрой своих выпуклых мускулов, бронзовым оттенком маслянистой кожи и красивым лицом, достойным вождя ацтеков.
– Сукин сын! Ты даже не знаешь, что это значит: выйти из себя. Ты вообще не мужчина, ты просто вонючий импотент!
Шарлотта приблизилась к нему и рассматривала презрительным взглядом.
Он поднялся, со щеткой в руке.
– Ты меня достала, Шарлотта, сейчас ты у меня получишь!
– Давай, ну давай, ублюдок, слабо? Хоть что-нибудь сделай, мешок с костями!
Она с силой толкнула его обеими руками в грудь. Он не сдвинулся с места ни на сантиметр и, продолжая все так же улыбаться, резко хлестнул ее щеткой по лицу. Она, не удержавшись на ногах, навзничь упала на кровать, ее шелковый белый халатик задрался, открыв голые ноги. Он, по-прежнему улыбаясь, склонился над ней.
– Vetealinfiemo![9] Мерзкое ничтожество! У меня завтра фотосессия. Думать надо! Из-за тебя у меня теперь будет черт знает что, а не физиономия! – проорала она, поднеся руку к огромной гематоме, которая начинала уже наливаться синевой между глазом и виском.
Медленно помахивая щеткой, Васко приблизился к ней и другой, свободной рукой развернул лицом вниз. Он задрал халатик, обнажив округлые ягодицы Шарлотты, и, склонившись над ней, провел жесткой щетиной щетки по нежной коже, затем прошептал на ухо:
– Ну сколько?
– Раз пятьдесят… – промурлыкала Шарлотта, уткнувшись лицом в простыни.
Васко выпрямился, грациозным движением откинул голову, отчего пышная шевелюра, мешавшая ему, плавно взлетела назад, поднял руку и начал хлестать.
Глава 3
Даг внезапно проснулся. Ему приснилось, что перед ним стоит Элоиза Мартинес. Ее мертвое лицо ему улыбается, пустые глаза смотрят на него, не видя, а морщинистая рука нежно гладит его курчавые волосы, слегка дергая за корни, не сильно, просто как предупреждение. А ее голос, нежный, преисполненный бесконечной жалости, говорит ему: «Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Во сне он отбивался, пытаясь избавиться от ее ласки.
На потолке вертелся, поскрипывая, слабосильный вентилятор. Было темно, хоть выколи глаз, но Даг прекрасно осознавал, где находится: в гостинице под названием «Хлебное дерево», почти на самом берегу. Он слышал, как волны разбиваются о песчаный берег. Зажигать свет ему не хотелось. Он на ощупь стал искать сигареты и чуть было не опрокинул стакан с водой, который поставил на ночной столик. Какого черта этой мадемуазель Мартинес пришло в голову нанести ему этот ночной визит? То, что ему довелось увидеть, как она умирает прямо у него на руках, потрясло его больше, чем он мог предположить. Хотя смерть была для него делом привычным. Потушив наполовину выкуренную сигарету, он решил, что снова попытается заснуть. Одеяло казалось влажным и тяжелым, он отбросил его подальше, долго ворочался в постели, пока наконец уже под утро ему не удалось заснуть.
Проснулся Даг около девяти. Голова тяжелая, глаза будто засыпаны песком, а зевал так, что, казалось, вотвот свернет челюсть. На террасе комнаты он проглотил чашку кофе. Он чувствовал себя не лучше, чем старый крокодил, вытащенный из вонючего болота. Вот уж обрадуется Лестер, когда увидит его отчет о расходах: 500 франков за ночь… Он, похоже, постарается поторопить его возвращение. Девушки с веревочками вместо трусиков, визжа, барахтались на пляже под неодобрительными взглядами двух уборщиков. Глядя, как они весело возятся на песке, Даг почувствовал себя стариком. Один из подметальщиков, здоровый мужик в шортах, подошел к ним, и они глупо хихикали, пока он заговаривал им зубы.
Он вновь увидел, как подходит к Элен на пляже Сен-Китс. Та же победоносная улыбка, та же грудь колесом. Она заведовала гребным клубом гостиничного комплекса. Даг каждый день брал напрокат доску для серфинга, выделывал на ней самые замысловатые фигуры, как мальчишка, желающий, чтобы его заметили. Однажды днем она сказала ему: «Послушайте, почему бы вам не пригласить меня поужинать? Это позволило бы вам хоть немного отдохнуть».
Когда она торжественно ступила на порог ресторана отеля, словно высокая белокурая статуя, затянутая в серебристый саронг[10], Даг почувствовал себя обязанным отослать обратно пошлое местное пиво и заказать калифорнийское шампанское. Как давно они уже не виделись? Месяца два? Полное фиаско. Два года споров, запутанных отношений, астрономических телефонных счетов. Нет никаких сомнений, что у нее есть кто-то другой. Красивый белый директор красивого белого отеля. Он вздохнул, нашаривая свою пачку «Кэмела» без фильтра.
«Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Черт, и чего эта старая карга к нему привязалась? Она напомнила ему школьную учительницу мадемуазель Розу Туссен. Роза Туссен была черной, но у нее был такой же голос и такой же полный сострадания взгляд, когда она обращалась к нему, словно говоря: «Бедняжка, ты не виноват». Он встряхнул головой: да что это на него нашло, в сорок пять лет вспомнить о своей бывшей учительнице, и все из-за какой-то почтенной дамы, которую он видел всего-то несколько минут? Он отправился в ванную, чтобы принять ледяной душ: так советовали в американских детективах. Ощущение было, слов нет, омерзительным, его тут же стал колотить озноб, но следовало признать, это средство довольно действенное. Он хоть догадался захватить переходник для своей электробритвы? Ну да. Очко в его пользу. Выбритый Дагобер – это уже совсем другой Дагобер, и он отправился надевать джинсы и серую футболку, попутно любуясь собой в зеркале. Неплохо сложенный, мускулистый, ни грамма жира… Нет, в самом деле, он мог быть доволен собой. Жаль, что Элен не разделяет этого мнения.
Оказавшись на улице, Даг решил добраться до ГранБурга, покопаться в местных архивах. Там он по крайней мере мог бы ознакомиться с подробностями драмы, которая случилась двадцать лет назад. Он опять потащил с собой сумку до аэропорта Тер-де-О. Это уже становилось однообразным, да и таможенники вот-вот начнут задавать вопросы.
Двадцать пять минут полета в перегретом салоне. Чтобы убить время, он стал листать брошюрку для туристов, любезно предоставленную в распоряжение пассажиров. «Карибы… Россыпь островов, над которыми витает дух тайны и приключений». Точно в яблочко. Тайна и приключения, и все это свалилось на голову ему одному, несравненному Дагоберу Леруа. «Людская мозаика, перекресток цивилизаций». И это точно. Разве он сам не похож на такое лоскутное одеяло, куда вплелись предки караибы, африканцы, нормандцы, где есть даже капелька китайской крови: ей он обязан своей прапрабабке по материнской линии, которая, едва получив вольную, начала семейную жизнь с одним из иммигрантов, недавно лишь прибывшим из Кантона. Спасибо тебе, туристическая брошюрка, нашпигованная здравым смыслом! Когда вещи так изложены, они кажутся столь простыми, что поневоле спрашиваешь себя, почему иногда так трудно жить.
Гран-Бург со вчерашнего дня совершенно не изменился. Даг по привычке подозвал такси и спустя несколько минут оказался возле городского архива, где довольно развязная секретарша показала ему интересующий его отдел. Вполне привычный к подобного рода поискам, Даг быстро вставил микрофильм в просмотровое устройство. Сентябрь, октябрь, вот пятое число, это оказалось на пятой странице, местные новости Вье-Фор, а первая страница уделила большое место отставке министра труда. «Самоубийство на Гран-Маре. Молодая женщина найдена повешенной на веранде».
Он посмотрел фотографию, которой была иллюстрирована статья. Неудачное черно-белое клише, довольно размытое, где полная белая женщина прижимала к груди девочку. Женщина показалась ему смутно знакомой, без сомнения, потому, что была похожа на Шарлотту. Она не улыбалась, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Он стал вчитываться в текст: «Жертва, Лоран Дюма-Мальвуа, страдала депрессией. Она проживала с дочерью Шарлоттой, 5 лет, на Гран-Маре, дом 45. Именно девочка и обнаружила тело матери рано утром и сидела на корточках у ее ног до прихода соседа, господина Луазо, 65 лет, рыболова на пенсии, проживающего в соседнем доме 43».
Далее следовало интервью с вышеупомянутым Луазо: «„Это я ее нашел. Она висела там, лицо все синее, язык высунут, а малышка сидела на полу, она совсем не плакала, только смотрела на свою мать, которая все поворачивалась на своей веревке. Я тогда забеспокоился, потому что обычно видел их по утрам, они мимо меня в детский сад ходили. Даже если бы она напилась как свинья, она бы не забыла отвести девчонку в садик. Это дело святое. Она была славная женщина, немножко на выпивку слаба, а так хорошая мать, вы понимаете. Жизнь у нее была непростая, муж ее выгнал из-за дочки… и тогда я подумал, может, заболела или еще что, надо пойти посмотреть, ну и пошел… " Свидетельство господина Луазо было подтверждено другими соседями. Судя по всему, в данном случае опять имела место драма, связанная со злоупотреблением алкоголем, это самый настоящий бич нашего прекрасного острова».
В следующем номере сообщалось, что похороны назначены на понедельник, и уточнялось, что ввиду отсутствия близких родственников Шарлотта будет передана социальному работнику мадемуазель Элоизе Мартинес для дальнейшего определения в монастырский приют.
Два дня спустя фотография с похорон и подпись под ней: «Девочка, потерявшая мать, хотела бы отыскать своего отца». Судя по всему, папаша остался глух к этому трогательному призыву. Если верить газете, Элоиза Мартинес собиралась передать ребенка в воспитательный дом сиротского приюта, где девочка должна была находиться вплоть до совершеннолетия. Даг склонился, чтобы повнимательнее рассмотреть фотографию с похорон. На ней можно было различить Элоизу Мартинес в унылом платье, которая держала за руку маленькую Шарлотту, какого-то мужчину с волосами с проседью, затянутого в темный костюм, – Луазо, конечно; толстых теток в нарядных платьях и совершающего богослужение священника, небольшого роста мужчину лет сорока: отец Оноре Леже. Ни одного белого, кроме Мартинес. Лоран Дюма и вправду была отвергнута своей общиной. И все из-за маленькой Шарлотты, которая и в этом возрасте казалась уже очень хорошенькой. Жизнь, загубленная к чертям собачьим из-за супружеской неверности и цвета кожи, выругался про себя Даг. Если бы Лоран спала с каким-нибудь белым, она своего старика могла обманывать направо и налево. Он бы проглотил историю о том, что девчонка от него, и Шарлотта посещала бы лучшие школы, а сейчас была бы владелицей немаленького состояния. А вместо этого – убогая хижина из гофрированного железа, похороны, сиротский приют.
Он быстро прокрутил последующие номера газеты. Ничего. Достал записную книжку и отметил в ней: "Джон Луазо», на тот случай, если старый рыбак все еще жив. Потом добавил: «отец Оноре Леже». Священнику должно быть около шестидесяти. Даг попытался припомнить мессы, на которых ему доводилось присутствовать с тетушкой. Нет, тот кюре выглядел гораздо упитанней.
Чтобы успокоить совесть, он проверил данные за 1987 год, когда человек по имени Мальвуа отбросил копыта. Так и есть, в рубрике «Гражданское состояние»: Кристофер Мальвуа, кавалер ордена «За заслуги», бывший заместитель министра почтовой службы, бывший администратор сахароваренного завода, «хорошо известный в регионе, где он являлся председателем различных благотворительных организаций (возможно, и того приюта, где прозябала Шарлотта?)… единодушно скорбим». Еще бы! Достаточно только на фотографию посмотреть: бесцветные глаза, редкие седые волосенки на верхушке черепа, лицо суровое, худое, лишенное растительности, плотно сжатые челюсти, ни дать ни взять пастор-вегетарианец. Уверен, он ни секунды не сомневался, прежде чем вышвырнуть Лоран. «Скончался в возрасте 74 лет». Стало быть, он был как минимум лет на двадцать старше своей бывшей жены. Причина смерти: сердечный приступ. Возможно, от чрезмерного хохота.
Даг погасил проекционное устройство, поблагодарил развязную секретаршу и чуть ли не на ходу вскочил в автобус-недомерок, который как раз трогался, намереваясь отправиться во Вье-Фор. Маленькое маршрутное такси проделало свой путь в рекордные сроки, при этом водитель не отрывал рук от клаксона. Даг выбрался оттуда с большим облегчением и, предварительно подкинув монетку, решая, отправиться ли ему сначала к Луазо или к кюре, сел в такси и назвал шоферу адрес: авеню Гран-Маре, дом 43. У него было ощущение, будто он принимает участие в какой-то дурацкой игре в следопытов. Кое у кого может сложиться впечатление, что частные детективы живут себе припеваючи между двумя убийствами и тремя бутылками скотча. А на самом деле они проводят дни напролет в скучной изматывающей беготне туда-сюда, истекают потом, и все это для того, чтобы склеить мельчайшие кусочки чужих, не слишком интересных жизней.
Такси проезжало через весь Вье-Фор, и у Дата внезапно возникло ощущение, что время остановилось. Ничто не изменилось с тех давних пор. Яркие краски домов, изумрудно-синий цвет моря, мужчины в белых балахонах, которые курили, опершись на плохо пригнанные доски закрытых магазинов. Такси выехало на главную улицу. Даг внезапно изогнулся на своем сиденье. Вот дом 18, лавочка, выкрашенная в ярко-зеленый цвет. Именно здесь находился тетин сувенирный магазин. Прежде чем такси свернуло, он успел разглядеть витрину, заставленную одноразовыми фотоаппаратами, туристическими брошюрами и огромными раковинами. Выходит, последователи тети Амели не изменили коммерции. Казалось, весь город оказался во власти колдовства, и Дату даже показалось, что он узнал одну из пожилых женщин, которая продавала на рынке арбузы. Но нет, это невозможно: ей тогда должно быть уже больше ста лет.
Остановиться, расплатиться, выйти. Луазо жил в типичном рыбачьем домишке, в саду чинились рыболовные верши, на крыше, сляпанной из рифленого листа, деревянных брусков и цемента, были развешаны сети, сам домик выглядел каким-то кособоким. Даг обогнул внушительного вида банановое дерево и постучал в дверь.
– Никого нет, – раздался голос за его спиной.
Он обернулся. Дряхлый старичок сидел на перевернутой дырявой лодке, в тени развесистого мангового дерева, в углу рта прилепилась сигарета, глаза смотрели куда-то мимо.
– Я ищу господина Луазо.
– Это я, – ответил тот, не поворачивая головы.
– Но вы же только что сказали, что никого нет.
– В доме никого нет, потому что я-то ведь снаружи.
Шутник. Даг любезно улыбнулся в ответ.
– Ну конечно. Здравствуйте. Позвольте представиться: Даг Леруа. Я друг Шарлотты Дюма.
– Не знаю такую. Она что, живет здесь?
– Шарлотта Дюма, дочь Лоран Дюма, белой женщины, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вы ее помните?
Прежде чем ответить, старик сплюнул на землю:
– Белая? Белая женщина, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году?
– Да.
– Нет, не помню.
Даг испытал яростное желание сцепить пальцы на старой морщинистой шее и придушить старикашку. Джон Луазо откровенно над ним издевался. Справившись с собой, Даг медленно проговорил:
– Это вы ее нашли, когда она повесилась на веранде.
– А, эта! Ну да. Не очень-то красиво, нет. Вся синяя, язык наружу, а малышка рядом сидит, о нет, смотреть на такое… Господь дал, Господь взял.
Даг поспешил прервать его:
– Я друг ее дочери, Шарлотты. Она хотела бы знать, что вы можете вспомнить о ее матери. Может, у нее были друзья, которые ее навещали, может, вы слышали что-нибудь о ее отце…
– Отце той белой женщины?
– Нет, отце девочки, – терпеливо ответил Даг. – О мужчине, который спал с Лоран.
– Лоран, звучит как Лотарингия…[11] И Эльзас. Я там воевал. Холодно было. Господь не любит, когда тепло.
Так-так-так… А старик-то маразматик. Очередной напрасный визит. Даг решил потратить на него еще минут пять и оставить в покое.
– Вы знаете, почему она повесилась?
– Белая женщина?
– Да.
– Она не повесилась. Это ее дьявол повесил.
Дьявол! Именно это и было написано в записке Мартинес. Алкогольно-мистический бред.
– Муж вышвырнул ее, потому что у нее был дурной глаз, – продолжил Луазо, осенив себя крестом. – Поэтому она и умерла. Она ходила к плохим людям. К ним нельзя ходить. Духи забрали ее душу. Господь сказал…
– К каким людям она, например, ходила? – прервал его Даг.
– Их много было, этих людей. Это они покупали ей ром. То, что у нее была белая кожа, им было совсем не противно, нет, они заводили ее внутрь, и все, а я знал, что это очень плохо, что у нее потом будут проблемы. Избави меня от греха и искушения…
Чем дальше, тем лучше: Лоран прикладывалась к бутылке. Шарлотта будет просто счастлива об этом узнать. Даг продолжал:
– А того самого мужчину, который сделал ей дочку, первого, вы знаете? Вы что-нибудь о нем слышали?
– Мужчина? Первый? Первый грешник? Который ее увел от мужа? Нет, об этом я ничего не знаю. Он здесь не жил. Он никогда к ней не приходил. Он был плохой. Разбросал свое семя по ветру и исчез. А потом пришел козлище, и копыта у него были раздвоены…
Этот словесный понос все-таки следовало остановить.
– Большое спасибо, господин Луазо. Вы мне очень помогли. Вы хорошо ладили с той женщиной, которая повесилась?
– Я? Ну да. Хорошая девушка. И малышка тоже очень милая, мордочка всегда в варенье… Я говорил ей меньше пить, ну, ее мамаше. Оставался с девочкой и показывал ей, как рыбу чистить… Какая жалость! Бог дал, Бог взял…
На потолке вертелся, поскрипывая, слабосильный вентилятор. Было темно, хоть выколи глаз, но Даг прекрасно осознавал, где находится: в гостинице под названием «Хлебное дерево», почти на самом берегу. Он слышал, как волны разбиваются о песчаный берег. Зажигать свет ему не хотелось. Он на ощупь стал искать сигареты и чуть было не опрокинул стакан с водой, который поставил на ночной столик. Какого черта этой мадемуазель Мартинес пришло в голову нанести ему этот ночной визит? То, что ему довелось увидеть, как она умирает прямо у него на руках, потрясло его больше, чем он мог предположить. Хотя смерть была для него делом привычным. Потушив наполовину выкуренную сигарету, он решил, что снова попытается заснуть. Одеяло казалось влажным и тяжелым, он отбросил его подальше, долго ворочался в постели, пока наконец уже под утро ему не удалось заснуть.
Проснулся Даг около девяти. Голова тяжелая, глаза будто засыпаны песком, а зевал так, что, казалось, вотвот свернет челюсть. На террасе комнаты он проглотил чашку кофе. Он чувствовал себя не лучше, чем старый крокодил, вытащенный из вонючего болота. Вот уж обрадуется Лестер, когда увидит его отчет о расходах: 500 франков за ночь… Он, похоже, постарается поторопить его возвращение. Девушки с веревочками вместо трусиков, визжа, барахтались на пляже под неодобрительными взглядами двух уборщиков. Глядя, как они весело возятся на песке, Даг почувствовал себя стариком. Один из подметальщиков, здоровый мужик в шортах, подошел к ним, и они глупо хихикали, пока он заговаривал им зубы.
Он вновь увидел, как подходит к Элен на пляже Сен-Китс. Та же победоносная улыбка, та же грудь колесом. Она заведовала гребным клубом гостиничного комплекса. Даг каждый день брал напрокат доску для серфинга, выделывал на ней самые замысловатые фигуры, как мальчишка, желающий, чтобы его заметили. Однажды днем она сказала ему: «Послушайте, почему бы вам не пригласить меня поужинать? Это позволило бы вам хоть немного отдохнуть».
Когда она торжественно ступила на порог ресторана отеля, словно высокая белокурая статуя, затянутая в серебристый саронг[10], Даг почувствовал себя обязанным отослать обратно пошлое местное пиво и заказать калифорнийское шампанское. Как давно они уже не виделись? Месяца два? Полное фиаско. Два года споров, запутанных отношений, астрономических телефонных счетов. Нет никаких сомнений, что у нее есть кто-то другой. Красивый белый директор красивого белого отеля. Он вздохнул, нашаривая свою пачку «Кэмела» без фильтра.
«Как же ты глуп, бедный Дагобер… » Черт, и чего эта старая карга к нему привязалась? Она напомнила ему школьную учительницу мадемуазель Розу Туссен. Роза Туссен была черной, но у нее был такой же голос и такой же полный сострадания взгляд, когда она обращалась к нему, словно говоря: «Бедняжка, ты не виноват». Он встряхнул головой: да что это на него нашло, в сорок пять лет вспомнить о своей бывшей учительнице, и все из-за какой-то почтенной дамы, которую он видел всего-то несколько минут? Он отправился в ванную, чтобы принять ледяной душ: так советовали в американских детективах. Ощущение было, слов нет, омерзительным, его тут же стал колотить озноб, но следовало признать, это средство довольно действенное. Он хоть догадался захватить переходник для своей электробритвы? Ну да. Очко в его пользу. Выбритый Дагобер – это уже совсем другой Дагобер, и он отправился надевать джинсы и серую футболку, попутно любуясь собой в зеркале. Неплохо сложенный, мускулистый, ни грамма жира… Нет, в самом деле, он мог быть доволен собой. Жаль, что Элен не разделяет этого мнения.
Оказавшись на улице, Даг решил добраться до ГранБурга, покопаться в местных архивах. Там он по крайней мере мог бы ознакомиться с подробностями драмы, которая случилась двадцать лет назад. Он опять потащил с собой сумку до аэропорта Тер-де-О. Это уже становилось однообразным, да и таможенники вот-вот начнут задавать вопросы.
Двадцать пять минут полета в перегретом салоне. Чтобы убить время, он стал листать брошюрку для туристов, любезно предоставленную в распоряжение пассажиров. «Карибы… Россыпь островов, над которыми витает дух тайны и приключений». Точно в яблочко. Тайна и приключения, и все это свалилось на голову ему одному, несравненному Дагоберу Леруа. «Людская мозаика, перекресток цивилизаций». И это точно. Разве он сам не похож на такое лоскутное одеяло, куда вплелись предки караибы, африканцы, нормандцы, где есть даже капелька китайской крови: ей он обязан своей прапрабабке по материнской линии, которая, едва получив вольную, начала семейную жизнь с одним из иммигрантов, недавно лишь прибывшим из Кантона. Спасибо тебе, туристическая брошюрка, нашпигованная здравым смыслом! Когда вещи так изложены, они кажутся столь простыми, что поневоле спрашиваешь себя, почему иногда так трудно жить.
Гран-Бург со вчерашнего дня совершенно не изменился. Даг по привычке подозвал такси и спустя несколько минут оказался возле городского архива, где довольно развязная секретарша показала ему интересующий его отдел. Вполне привычный к подобного рода поискам, Даг быстро вставил микрофильм в просмотровое устройство. Сентябрь, октябрь, вот пятое число, это оказалось на пятой странице, местные новости Вье-Фор, а первая страница уделила большое место отставке министра труда. «Самоубийство на Гран-Маре. Молодая женщина найдена повешенной на веранде».
Он посмотрел фотографию, которой была иллюстрирована статья. Неудачное черно-белое клише, довольно размытое, где полная белая женщина прижимала к груди девочку. Женщина показалась ему смутно знакомой, без сомнения, потому, что была похожа на Шарлотту. Она не улыбалась, взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Он стал вчитываться в текст: «Жертва, Лоран Дюма-Мальвуа, страдала депрессией. Она проживала с дочерью Шарлоттой, 5 лет, на Гран-Маре, дом 45. Именно девочка и обнаружила тело матери рано утром и сидела на корточках у ее ног до прихода соседа, господина Луазо, 65 лет, рыболова на пенсии, проживающего в соседнем доме 43».
Далее следовало интервью с вышеупомянутым Луазо: «„Это я ее нашел. Она висела там, лицо все синее, язык высунут, а малышка сидела на полу, она совсем не плакала, только смотрела на свою мать, которая все поворачивалась на своей веревке. Я тогда забеспокоился, потому что обычно видел их по утрам, они мимо меня в детский сад ходили. Даже если бы она напилась как свинья, она бы не забыла отвести девчонку в садик. Это дело святое. Она была славная женщина, немножко на выпивку слаба, а так хорошая мать, вы понимаете. Жизнь у нее была непростая, муж ее выгнал из-за дочки… и тогда я подумал, может, заболела или еще что, надо пойти посмотреть, ну и пошел… " Свидетельство господина Луазо было подтверждено другими соседями. Судя по всему, в данном случае опять имела место драма, связанная со злоупотреблением алкоголем, это самый настоящий бич нашего прекрасного острова».
В следующем номере сообщалось, что похороны назначены на понедельник, и уточнялось, что ввиду отсутствия близких родственников Шарлотта будет передана социальному работнику мадемуазель Элоизе Мартинес для дальнейшего определения в монастырский приют.
Два дня спустя фотография с похорон и подпись под ней: «Девочка, потерявшая мать, хотела бы отыскать своего отца». Судя по всему, папаша остался глух к этому трогательному призыву. Если верить газете, Элоиза Мартинес собиралась передать ребенка в воспитательный дом сиротского приюта, где девочка должна была находиться вплоть до совершеннолетия. Даг склонился, чтобы повнимательнее рассмотреть фотографию с похорон. На ней можно было различить Элоизу Мартинес в унылом платье, которая держала за руку маленькую Шарлотту, какого-то мужчину с волосами с проседью, затянутого в темный костюм, – Луазо, конечно; толстых теток в нарядных платьях и совершающего богослужение священника, небольшого роста мужчину лет сорока: отец Оноре Леже. Ни одного белого, кроме Мартинес. Лоран Дюма и вправду была отвергнута своей общиной. И все из-за маленькой Шарлотты, которая и в этом возрасте казалась уже очень хорошенькой. Жизнь, загубленная к чертям собачьим из-за супружеской неверности и цвета кожи, выругался про себя Даг. Если бы Лоран спала с каким-нибудь белым, она своего старика могла обманывать направо и налево. Он бы проглотил историю о том, что девчонка от него, и Шарлотта посещала бы лучшие школы, а сейчас была бы владелицей немаленького состояния. А вместо этого – убогая хижина из гофрированного железа, похороны, сиротский приют.
Он быстро прокрутил последующие номера газеты. Ничего. Достал записную книжку и отметил в ней: "Джон Луазо», на тот случай, если старый рыбак все еще жив. Потом добавил: «отец Оноре Леже». Священнику должно быть около шестидесяти. Даг попытался припомнить мессы, на которых ему доводилось присутствовать с тетушкой. Нет, тот кюре выглядел гораздо упитанней.
Чтобы успокоить совесть, он проверил данные за 1987 год, когда человек по имени Мальвуа отбросил копыта. Так и есть, в рубрике «Гражданское состояние»: Кристофер Мальвуа, кавалер ордена «За заслуги», бывший заместитель министра почтовой службы, бывший администратор сахароваренного завода, «хорошо известный в регионе, где он являлся председателем различных благотворительных организаций (возможно, и того приюта, где прозябала Шарлотта?)… единодушно скорбим». Еще бы! Достаточно только на фотографию посмотреть: бесцветные глаза, редкие седые волосенки на верхушке черепа, лицо суровое, худое, лишенное растительности, плотно сжатые челюсти, ни дать ни взять пастор-вегетарианец. Уверен, он ни секунды не сомневался, прежде чем вышвырнуть Лоран. «Скончался в возрасте 74 лет». Стало быть, он был как минимум лет на двадцать старше своей бывшей жены. Причина смерти: сердечный приступ. Возможно, от чрезмерного хохота.
Даг погасил проекционное устройство, поблагодарил развязную секретаршу и чуть ли не на ходу вскочил в автобус-недомерок, который как раз трогался, намереваясь отправиться во Вье-Фор. Маленькое маршрутное такси проделало свой путь в рекордные сроки, при этом водитель не отрывал рук от клаксона. Даг выбрался оттуда с большим облегчением и, предварительно подкинув монетку, решая, отправиться ли ему сначала к Луазо или к кюре, сел в такси и назвал шоферу адрес: авеню Гран-Маре, дом 43. У него было ощущение, будто он принимает участие в какой-то дурацкой игре в следопытов. Кое у кого может сложиться впечатление, что частные детективы живут себе припеваючи между двумя убийствами и тремя бутылками скотча. А на самом деле они проводят дни напролет в скучной изматывающей беготне туда-сюда, истекают потом, и все это для того, чтобы склеить мельчайшие кусочки чужих, не слишком интересных жизней.
Такси проезжало через весь Вье-Фор, и у Дата внезапно возникло ощущение, что время остановилось. Ничто не изменилось с тех давних пор. Яркие краски домов, изумрудно-синий цвет моря, мужчины в белых балахонах, которые курили, опершись на плохо пригнанные доски закрытых магазинов. Такси выехало на главную улицу. Даг внезапно изогнулся на своем сиденье. Вот дом 18, лавочка, выкрашенная в ярко-зеленый цвет. Именно здесь находился тетин сувенирный магазин. Прежде чем такси свернуло, он успел разглядеть витрину, заставленную одноразовыми фотоаппаратами, туристическими брошюрами и огромными раковинами. Выходит, последователи тети Амели не изменили коммерции. Казалось, весь город оказался во власти колдовства, и Дату даже показалось, что он узнал одну из пожилых женщин, которая продавала на рынке арбузы. Но нет, это невозможно: ей тогда должно быть уже больше ста лет.
Остановиться, расплатиться, выйти. Луазо жил в типичном рыбачьем домишке, в саду чинились рыболовные верши, на крыше, сляпанной из рифленого листа, деревянных брусков и цемента, были развешаны сети, сам домик выглядел каким-то кособоким. Даг обогнул внушительного вида банановое дерево и постучал в дверь.
– Никого нет, – раздался голос за его спиной.
Он обернулся. Дряхлый старичок сидел на перевернутой дырявой лодке, в тени развесистого мангового дерева, в углу рта прилепилась сигарета, глаза смотрели куда-то мимо.
– Я ищу господина Луазо.
– Это я, – ответил тот, не поворачивая головы.
– Но вы же только что сказали, что никого нет.
– В доме никого нет, потому что я-то ведь снаружи.
Шутник. Даг любезно улыбнулся в ответ.
– Ну конечно. Здравствуйте. Позвольте представиться: Даг Леруа. Я друг Шарлотты Дюма.
– Не знаю такую. Она что, живет здесь?
– Шарлотта Дюма, дочь Лоран Дюма, белой женщины, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вы ее помните?
Прежде чем ответить, старик сплюнул на землю:
– Белая? Белая женщина, которая жила здесь в тысяча девятьсот семьдесят шестом году?
– Да.
– Нет, не помню.
Даг испытал яростное желание сцепить пальцы на старой морщинистой шее и придушить старикашку. Джон Луазо откровенно над ним издевался. Справившись с собой, Даг медленно проговорил:
– Это вы ее нашли, когда она повесилась на веранде.
– А, эта! Ну да. Не очень-то красиво, нет. Вся синяя, язык наружу, а малышка рядом сидит, о нет, смотреть на такое… Господь дал, Господь взял.
Даг поспешил прервать его:
– Я друг ее дочери, Шарлотты. Она хотела бы знать, что вы можете вспомнить о ее матери. Может, у нее были друзья, которые ее навещали, может, вы слышали что-нибудь о ее отце…
– Отце той белой женщины?
– Нет, отце девочки, – терпеливо ответил Даг. – О мужчине, который спал с Лоран.
– Лоран, звучит как Лотарингия…[11] И Эльзас. Я там воевал. Холодно было. Господь не любит, когда тепло.
Так-так-так… А старик-то маразматик. Очередной напрасный визит. Даг решил потратить на него еще минут пять и оставить в покое.
– Вы знаете, почему она повесилась?
– Белая женщина?
– Да.
– Она не повесилась. Это ее дьявол повесил.
Дьявол! Именно это и было написано в записке Мартинес. Алкогольно-мистический бред.
– Муж вышвырнул ее, потому что у нее был дурной глаз, – продолжил Луазо, осенив себя крестом. – Поэтому она и умерла. Она ходила к плохим людям. К ним нельзя ходить. Духи забрали ее душу. Господь сказал…
– К каким людям она, например, ходила? – прервал его Даг.
– Их много было, этих людей. Это они покупали ей ром. То, что у нее была белая кожа, им было совсем не противно, нет, они заводили ее внутрь, и все, а я знал, что это очень плохо, что у нее потом будут проблемы. Избави меня от греха и искушения…
Чем дальше, тем лучше: Лоран прикладывалась к бутылке. Шарлотта будет просто счастлива об этом узнать. Даг продолжал:
– А того самого мужчину, который сделал ей дочку, первого, вы знаете? Вы что-нибудь о нем слышали?
– Мужчина? Первый? Первый грешник? Который ее увел от мужа? Нет, об этом я ничего не знаю. Он здесь не жил. Он никогда к ней не приходил. Он был плохой. Разбросал свое семя по ветру и исчез. А потом пришел козлище, и копыта у него были раздвоены…
Этот словесный понос все-таки следовало остановить.
– Большое спасибо, господин Луазо. Вы мне очень помогли. Вы хорошо ладили с той женщиной, которая повесилась?
– Я? Ну да. Хорошая девушка. И малышка тоже очень милая, мордочка всегда в варенье… Я говорил ей меньше пить, ну, ее мамаше. Оставался с девочкой и показывал ей, как рыбу чистить… Какая жалость! Бог дал, Бог взял…