Олдисс Брайан Уилсон. На белой полосе

   - Хорошо, Ральф. Пускай будет по-твоему. Было время, когда ты прислушивался к советам.
   Отключив связь, Бакер добавил:
   - А у меня и сейчас есть один, очень недурной.
   Он выскочил из будки и протиснулся сквозь грузную и пьяную массу мужчин и женщин к высокой даме, задвинутой в самый угол бара. Она подняла к губам стакан с темно-коричневой жидкостью, при этом жеманно отодвинув мизинец.
   - Ваш редактор в восторге? - спросила она, слегка шепелявя.
   - Не пойму, какая муха его укусила. Видите ли, мисс Уолсамстоун, я очень извиняюсь, но мне необходимо немедленно ехать в космопорт. Возможно, мы возьмем у вас интервью немного позже. У меня теперь есть ваш телефон, так что не утруждайте себя, звоня нам, - мы сами вас найдем, хорошо? Был рад с вами познакомиться.
   Когда Бакер допил свой стакан, она сказала:
   - Вы должны позволить мне заплатить за это, мистер…
   - Вы очень любезны; ну, если вы так настаиваете, мисс Уолсамстоун… О, вы очень любезны. Ну, прощайте.
   И он начал пробираться между полными желудками. Она опять позвала его. Он в ярости оглянулся из середины толпы.
   - Поговорите с Родни, если увидите его. Он будет несказанно рад сказать вам что-нибудь. Он очень хороший мальчик.
   Он прокладывал себе дорогу к двери, неустанно бормоча: «Простите, простите», - как проклятие.
   Залы ожидания в космопорте были забиты до отказа. Обыкновенные и необыкновенные люди заняли все крыши и окна. На гудронированном шоссе было огорожено канатами место, где стояли представители правительств, в том числе министры марсианских дел и различных ведомств. Среди них - директор лондонского Экзозоопарка. За заграждением маршировал известный всем полковой ансамбль в яркой старинной форме, под звуки увертюры Саппэ «Лайт Кэвэлри» и популярных ирландских мелодий. Мороженое было съедено, газеты распроданы, карманы обчищены. «Мариестоупс» проскользнул сквозь дождевые облака и приземлился на крылья свода на дальней стороне поля. Заморосил дождь.
   Ансамбль исполнял очень жизнерадостную мелодию XX века под названием «Сентиментальное путешествие», не придавая, впрочем, общей картине более светлых красок.
   Как и все долго ожидаемые события, это потеряло элемент новизны из-за скучности процесса ожидания. Обеззараживание днища корабля заняло еще какое-то время.
   Наконец люк открылся, и небольшая круглая фигура выглянула, была приветствована и скрылась обратно. В тот момент тысяча детей спросила, был ли это капитан Баргероун, а тысяча родителей велела им не задавать таких глупых вопросов.
   Из люка выдвинулся, как ленивый язык, трап и лег на землю. С разных сторон к кораблю начал съезжаться всякий транспорт: три автобуса, два грузовика, «скорая помощь», различные машины для багажа, чья-то личная машина и военные автомобили. И вот на трапе появилась цепочка людей с опущенными головами, которая тут же нырнула в автомобильное убежище. Толпа приветственно закричала - для того она здесь и собралась.
   В зале ожидания джентльмены от прессы подсинивали слегка воздух дымком тоже уставшей аппаратуры, покуда капитан Баргероун не был отдан им на растерзание. Он оборонительно заулыбался, а тем временем вокруг шипели и дико плясали яркие вспышки. За его спиной стояли несколько офицеров, он говорил довольно спокойно, даже обыденно, в очень английской манере (Баргероун был французом) о том, какое пространство было преодолено, сколько планет повстречалось им на пути и как преданна ему была команда, если не считать ту злополучную забастовку на обратном пути, за которую, он надеется, кое-кого хорошенько взгреют, и закончил тем, что на очень симпатичной планете, которую Американская космическая исследовательская служба решила назвать изысканным именем Клементина, они захватили двух и убили несколько больших животных, очень их заинтересовавших.
   Кое-что он описал более подробно. Существа имеют по две головы, в каждой из которых находится мозг, общий вес которого 2000 г, что на четверть больше, чем у человека. Эти животные - ВЗП, или риномэны, как называет их команда, - орудуют шестью конечностями, которые заканчиваются, несомненно, подобиями человеческих рук. К несчастью, забастовка помешала дальнейшему изучению этих замечательных созданий, но есть основания предполагать, что они обладают собственным языком и должны, несмотря на ужасный внешний вид и грязные привычки, быть отнесены к более или менее - конечно, никто не может быть уверен, и исследования могут отложить точный ответ на несколько месяцев, - разумным существам наряду с человеком, к тому же, возможно, имеющим свою цивилизацию на планете, пока нам неизвестной. Двое из них захвачены живыми и направлены в Экзозоопарк для изучения.
   Когда речь закончилась, Баргероуна окружили репортеры.
   - Вы говорите, что эти носороги не живут на Клементине?
   - У нас есть повод так считать.
   - Какой повод?
   (Улыбочку для «Сабад Тайме», пожалуйста.)
   - Мы думаем, что они прибыли туда так же, как и мы.
   - Вы имеете в виду - на космическом корабле?
   - Да, в своем роде. Но они могли быть доставлены туда и как экспериментальные животные, или специально свезены, как свинья капитана Кука на Таити, ну или где там это было?
   (Если можно, профилем, капитан.)
   - Ну а их корабль вы видели?
   - Э-э, вообще-то мы думаем, что… э-э… захватили их корабль.
   - Так расскажите же, капитан! Что за тайны? Вы захватили их корабль или нет?
   (Пожалуйста, вот так, сэр.)
   - Мы считаем, что да. Определенно то, что назначение его именно таково, но в действительности его двигатель не ТП, хотя и очень интересный, и, конечно, звучит это глупо, но видите ли, корпус корабля сделан из дерева. Дерева очень высокой плотности.
   Лицо Баргероуна было каменным.
   - Послушайте, капитан, вы шутите…
   В этой толпе фотографов, фоторепортеров и репортеров Адриан Бакер никак не мог подобраться поближе к капитану. Он протолкнулся к высокому нервному человеку, стоявшему за Баргероуном и хмуро смотревшему в одно из длинных окон на суетящуюся под дождем толпу.
   - Сэр, будьте добры, скажите, что вы думаете об этих существах, которых вы доставили на Землю? - спросил Бакер. - Животные они или люди?
   Едва прислушиваясь, Брюс Эйнсон пристально посмотрел поверх толпившихся на улице. Ему показалось, что он заметил промелькнувшую тень своего никчемного сына Альмера, который с присущим ему подлым выражением лица продирался сквозь груды людей.
   - Свинья, - проговорил Эйнсон.
   - Вы имеете в виду, что они внешне походят на свиней или ведут себя как свиньи?
   Исследователь уставился на репортера.
   - Сэр, меня зовут Бакер, я из «Виндзор Секит». Нам будет очень интересно узнать все, что вы могли бы сказать об этих созданиях. Вы считаете их животными, я правильно понял?
   - А к кому, мистер Бакера вы относите человека, человеческий род - к цивилизованным существам или животным? Хоть одна новая раса оставалась после общения с нами неиспорченной или даже не стертой с лица Земли? Возьмите полинезийцев, чукчей, американских индейцев, тасманцев…
   - Да, сэр, я понял вашу точку зрения, но скажите, пожалуйста, эти существа…
   - О, у них есть разум, как и у любого млекопитающего, а эти - млекопитающие. Но их поведение, или отсутствие поведения, ставит нас в тупик, так как мы подходили к ним с антропоморфическими мерками. Есть у них или нет понятие об этике, совести? Поддаются ли они дурному влиянию, как эскимосы или индейцы, или сами могут оказывать его? Нам нужно задать себе еще много вопросов, требующих глубоких исследований, прежде чем мы сможем в точности охарактеризовать этих риномэнов. Вот мое мнение по данному вопросу.
   - Это очень интересно. Вы говорите, что мы должны развивать новый способ мышления, я правильно понял?
   - Нет, нет, я не думаю, что это вопрос для обсуждения с представителями прессы; но человек слишком уповает на свой интеллект, нам необходимо научиться по-новому чувствовать, более благоговейно. Я уже достиг некоторого прогресса с этими двумя несчастными созданиями - установление доверия, знаете, после того, как мы пристрелили их товарищей и пленили их самих. А что с ними будет теперь? Их собираются выставить напоказ в Экзозоопарке. Его директор, сэр Михали Пацтор, - мой старый друг, и я, я пожалуюсь ему.
   - Вот черт! Но люди хотят увидеть этих зверей! Откуда мы знаем, что у них такие же чувства, как у нас?
   - Ваша точка зрения, мистер Бакер, - вероятно, точка зрения проклятого большинства. Извините, но мне еще нужно позвонить.
   Эйнсон выбежал из здания, но толпа мгновенно окружила его и держала крепко. Он стоял совершенно беспомощный, когда мимо медленно проехал грузовик, сопровождаемый громкими приветствиями, криками и возгласами зрителей. Сквозь прутья решетки, закрывавшей заднюю сторону кузова, на людей смотрели двое ВЗП. Они не произносили ни звука. Они были большие серые существа, такие одинокие и в то же время привлекающие внимание.
   Их пристальный взгляд остановился на Брюсе Эйнсоне. Но они ничем не дали понять, что узнали его. Внезапно он почувствовал озноб и, повернувшись, начал прокладывать себе дорогу сквозь плотную массу серых плащей.
 
   Корабль разгружали. Краны запускали свои громадные клювы в его чрево и вынимали их с сетками, полными картона, коробок, ящиков и канистр.
   Лихтеры роились вокруг металлического сооружения, высасывая из его пищеварительного тракта разные нечистоты. Корпус покрылся маленькими сгустками людей. Большой кит «Мариестоупс» стоял на привязи, совершенно беспомощный, вдали от родных звездных глубин.
   Уолсамстоун и Джингер Дуффилд следовали за Квилтером к одному из выходных люков. Квилтер нес сумку и через полчаса собирался сесть на ионосферный реактивный самолет до США в другой части порта. Они приостановились на пороге и, забавно вытянув шеи, втягивали странно пахнущий воздух.
   - Ну надо же, худшая погода во всей Вселенной, - жалобно проговорил Уолсамстоун. - Я вам точно говорю, что буду здесь стоять, пока дождь не кончится.
   - Возьми такси, - посоветовал Дуффилд.
   - Не стоит. До дома моей тетки всего полмили. А мой велосипед - в офисе ПТО. Я поеду на нем, когда дождь прекратится, если он вообще когда-нибудь остановится.
   - А что, в ПТО тебе свободно разрешают оставлять велосипед между полетами? - поинтересовался Дуффилд.
   Не желая быть втянутым в то, что обещало превратиться в очень английский разговор, Квилтер переложил поудобнее на плечах свою сумку и предложил:
   - Слушайте, ребята, пойдем в летный буфет и выпьем замечательного теплого британского синтпива перед моей дорогой.
   - Мы должны отметить твой уход из Исследовательского корпуса, - сказал Уолсамстоун. - Пойдем, Дуффилд?
   - А они поставили тебе в книжке о зарплате штамп об увольнении и вычеркнули тебя официально из списков? - спросил Дуффилд.
   - Я нанимался по одноразовой системе, - пояснил Квилтер. - Все закончено, старый барачный буквоед. Ты когда-нибудь расслабляешься?
   - Ты знаешь мой девиз, Хэнк. Следуй ему и никогда не проиграешь: «Если смогут, они тебя обманут». Я знал одного парня, который забыл отметить свой 535-й у начальника снабжения перед демобилизацией, и его вернули еще на пять лет. Сейчас он служит на Хароне, помогает выигрывать войну.
   - Ты идешь пить пиво или нет?
   - Пожалуй, да, - сказал Уолсамстоун. - Может, мы тебя больше никогда не увидим, после того как эта птичка из Додж Сити доберется до тебя. Судя по тому, что ты мне о ней рассказывал, я бы сбежал от подобной девчонки куда глаза глядят.
   Он уверенно шагнул под замечательный моросящий дождик, а за ним, оглядываясь через плечо на Дуффилда, двинулся Квилтер.
   - Джингер, идешь ты или нет? Тот хитро посмотрел на него:
   - Я, дружище, не покину корабль, пока не получу забастовочные деньги, - сказал он.
 
   Исследователь Фиппс пришел домой. Он уже обнял своих родителей и теперь вешал пальто в прихожей. Они стояли сзади, ухитряясь выражать недовольство, даже когда улыбались. А ворчливое доброжелательство этих потертых жизнью, ссутулившихся стариков было давно и хорошо известно их сыну. Они по очереди произносили два монолога, которые никогда не переходили в диалог.
   - Пойдем в гостиную, Гусей. Там потеплее, - сказала мать. - Ты можешь замерзнуть после корабля. Сейчас принесу чай.
   - У нас тут были проблемы с центральным отоплением, вообще-то сейчас оно не требуется: на носу июнь, но было необычайно прохладно для этого времени года. Такой сложной задачей стало найти кого-нибудь, кто что-либо починил бы. Не знаю, что происходит с людьми - всем абсолютно наплевать друг на друга.
   - Расскажи ему, Генри, о новом докторе. Ужасно грубый человек. Ни образования, ни манер - совершенно. И грязные ногти - подумать только, обследовать больного руками с грязными ногтями.
   - Конечно, во всем виновата эта проклятая война. Она родила на Земле совершенно новый тип человека. Бразилия ни единым поводом не дает думать о ее усталости, а тем временем правительство…
   - Генри, бедный мальчик не хочет слушать о войне сразу после возвращения домой. Они даже начали вводить ограничения на продукты! Они пичкают нас одной пропагандой, по телевизору ничего, кроме пропаганды, не показывают. Вдобавок снизилось качество товаров в магазинах. На прошлой неделе я вынуждена была купить новую кастрюлю…
   - Устраивайся здесь поудобнее, Гусей. Конечно, во всем виновата война. Не представляю, что с нами со всеми станется. Новости из сектора 160 совсем неутешительные, правда?
   Фиппс отвечал:
   - Там, в галактике, никто не интересуется этой войной, все это для меня, честно говоря, как снежный ком на голову.
   - Но в тебе не пропал патриотизм, Гусей? - заволновался отец.
   - А что такое патриотизм, если не продолжение самовлюбленности? - спросил Фиппс, радуясь виду на мгновение замершей отцовской груди.
   Натянутую паузу своим замечанием прервала мать:
   - Как бы то ни было, дорогой мой, ты почувствуешь разницу, пока будешь в отпуске в Англии. Кстати, как долго ты будешь здесь?
   Этот маленький вопрос застал его, увлеченного родительскими разговорами, врасплох, и Фиппс почувствовал какую-то неловкость из-за того, что мать с отцом с нетерпением ждали ответа. Он знал это сдерживаемое стариками чувство. Они ничего от него не хотели, кроме его присутствия и исполнения им роли слушателя. Они ничего от него не хотели, кроме его жизни.
   - Я здесь пробуду не больше недели. Та очаровательная девочка, наполовину китаянка, которую я встретил в прошлый свой отпуск, А Чи, сейчас на Дальнем Востоке - у нее выезд на пленэр. В следующий четверг я вылетаю к ней в Макао.
   Дальше идет по обычному сценарию. У отца определенно затрясется голова, у матери подожмутся губы, как будто она держит косточку. Не дав им опомниться, Фиппс поднялся.
   - Я пока пойду наверх и распакую свой чемодан, если вы оба не против.
 

Глава 5

 
   Пацтор, директор лондонского Экзозоопарка, был замечательным тоненьким человеком без седины в волосах, несмотря на свои пятьдесят два года. По происхождению он был венгром, в двадцать пять лет возглавил антарктическую экспедицию, в 2005 году продолжил устанавливать зоологический купол Теллуса на астероиде Аполло, а в 2014 году написал сценарий самого популярного видеоспектакля года «Айсберг для Икаруса». Спустя несколько лет он принял участие в первой экспедиции на Харон, во время которой была составлена карта и совершено приземление на эту тогда только что открытую очередную планету Солнечной системы. Харон так безжалостно замораживает на расстоянии трех тысяч миллионов миль за орбитой Плутона, что по праву заслуживает названия планеты Вечной Мерзлоты. Этим прозвищем наделил его Пацтор.
   После того успеха сэр Михали Пацтор был назначен директором лондонского Экзозоопарка, а в данный момент пытался исполнять обязанности виночерпия для Брюса Эйнсона, предлагая ему выпить.
   - Ты же знаешь, Михали, я не пью, - сказал Брюс, укоризненно покачав головой.
   - С этих пор ты - известный человек, ты должен выпить за свой успех, как мы пьем за него, все напитки абсолютно синтетические, и, знаешь, безалкогольный пончик тебе тоже не повредит.
   - Ты меня давно знаешь, Михали. Я лишь выполняю свои обязанности.
   - Да, я давно тебя знаю, Брюс. Я знаю, что тебя мало волнует чужое мнение или чужое рукоплескание, и с какой жадностью ты ловишь малейший намек на одобрение твоей собственной совести, - мягко проговорил директор, пока бармен мешал ему коктейль под названием «Транспонентальный».
   Они сидели в гостиной отеля, принадлежавшего Экзозоопарку. На стенах красовались изображения экзотических животных, уставившиеся на смесь ярких униформ и цветных платьев.
   - У меня нет недостатка в пикантных комплиментах из твоего колодца мудрости, - парировал Эйнсон.
   - Ты никогда не признаешься в недостатке чего-либо, - сказал директор. - Мне следовало бы довести это до твоего сведения раньше, и хотя сейчас не время и не место, позволь мне закончить. Ты - смелый, знающий, значительный человек. Это ты доказал не только всему миру, но и самому себе. Теперь ты можешь позволить себе расслабиться, отпустить своего сторожа. И ты не только можешь, ты обязан это сделать сейчас, иначе будет поздно.
   Каждый человек имеет право для себя иметь что-то личное, только свое, а твоя душа просто погибает от удушья.
   - Ради Бога, хватит! - воскликнул Эйнсон, прерывая товарища, то ли смеясь, то ли сердясь. - Ты говоришь, как один из несуществующих героев из пьес твоей юности! Я есть то, что есть, я не изменился. Вот идет Энид, время сменить тему разговора.
   Среди множества ярких платьев кобровый с капюшоном костюм Энид Эйнсон смотрелся столь же жизнерадостно, сколь смотрелось бы солнечное затмение. Тем не менее она широко улыбалась, подходя к мужу и Пацтору.
   - Замечательная вечеринка, Михали. Как я сглупила, когда не пошла в прошлый раз, когда Брюс приехал домой. У вас здесь к тому же такая приятная комната!
   - В военное время, Энид, мы стараемся хоть немного развеселить друг друга, и твое явление очень помогло нам.
   Совершенно довольная, она засмеялась, но все же принялась спорить:
   - Ты мне льстишь, Михали, как всегда.
   - А что, твой муж никогда тебе не льстит?
   - Ну, я не знаю… Я не знаю, если Брюс - я имею в виду…
   - Вы, оба, кончайте дурачиться, - сказал Эйнсон. - Этот шум может лишить остатка ума. Мне уже надоела эта ерунда, удивляюсь, как ты, Энид, еще можешь это выносить. Давайте поговорим о деле. Я приехал сюда, чтобы официально передать в твое распоряжение наших ВЗП, этим я и хочу заняться. Мы можем обсудить это в каком-нибудь мирном, спокойном месте?
   Аккуратные брови Пацтора взлетели вверх и затем нахмурились:
   - Ты хочешь заговорить мне зубы и отвлечь от бармена? Ну, я думаю, мы можем проскользнуть к новому ограждению для ВЗП, если тебе это так нужно. Твои подопечные уже там, а портовые служащие, наверное, нам не попадутся на пути.
   Эйнсон повернулся к своей жене и положил руку ей на плечо:
   - Ты пойдешь с нами. Здешнее возбуждение вредно для тебя.
   - Ерунда, мой дорогой, мне здесь очень хорошо. - И она высвободилась от его хватки.
   - Но ты должна же показать хоть небольшой интерес к созданиям, которых мы привезли.
   - У меня нет никакого сомнения, что я буду выслушивать рассказы о них в течение нескольких недель! - Она взглянула на глубокие каньоны, прорезавшие его лицо, и произнесла тем же шутливым покорным голосом: - Ну хорошо, я пойду с вами, ты не можешь прожить без меня ни одной минуты. Но ты должен принести мою шаль - на улице уже слишком прохладно.
   Эйнсон покинул их без особого желания. Пацтор подмигнул Энид и налил два бокала.
   - Я не знаю, Михали, стоит ли мне еще пить. Думаю, не будет ничего хорошего, если я опьянею!
   - Посмотри на людей. Вон миссис Фраер. Теперь, когда мы остались наедине, Энид, вместо того, чтобы пофлиртовать с тобой, как я намеревался, я должен задать вопрос о твоем сыне, об Альмере. Чем он сейчас занимается, где он?
   Он уловил волнение, пробежавшее по ее лицу. Отвернувшись, она ответила:
   - Не надо, пожалуйста, не надо портить вечер, Михали. Так хорошо, что Брюс вернулся! Я знаю, что ты считаешь его ужасным, странным чудовищем, но это даже близко не правда.
   - Как Альмер?
   - Он в Лондоне, не принимает участия во всем этом, не знаю.
   - Вы слишком суровы с ним.
   - Михали, пожалуйста!
   - Брюс слишком суров с ним. Ты знаешь, я говорю это как старый друг и как крестный отец Альмера.
   - Он сделал что-то отвратительное, и отец выгнал его из дома. Тебе известно, что они никогда не ладили, и, хотя я ужасно жалею мальчика, куда как спокойнее, когда их нет вместе. - Она подняла глаза на Михали и добавила: - Не думай, что я не пытаюсь оказывать какого-либо противодействия, - я оказываю. Уже годы длится моя борьба с ними.
   - Я никогда не видел лица, менее настроенного на борьбу. Что же Альмер совершил такого ужасного на свою голову?
   - Спроси Брюса, если так жаждешь узнать.
   - В этом замешана какая-то девчонка?
   - Да, это все из-за одной девчонки. А вот и Брюс. Пока главный исследователь закутывал в шаль плечи
   своей жены, Михали вывел их из холла через дверь. Они спустились вниз по устланному коврами коридору и вышли в вечерние сумерки. В зоопарке было спокойно. Только один или два лондонских скворца отправлялись спать в свои гнезда, и ранчстедский сауропод, вытянув шею из подогреваемого бассейна, тупо глазел на проходивших. Не доходя до метанового дома млекопитающих, Пацтор свернул и повел своих спутников к новому блоку, сконструированному в современном стиле из песчаных армированных пластиковых щитов, слегка выделанных несущими вертикалями. Когда они зашли в боковую дверь, зажегся свет. Армированное искривленное стекло отделяло от них двух ВЗП. Существа повернулись на свет и взглянули на людей; Эйнсон сделал нерешительный приветственный жест, но никакой заметной реакции не последовало.
   - По крайней мере, у них просторное помещение, - сказал он. - А публика будет здесь толпиться целый день, прижимая свои звериные носы к стеклу?
   - Посетители будут допускаться в этот блок только с четырнадцати тридцати до шестнадцати часов, - ответил Пацтор. - Утром ученые будут изучать наших гостей.
   А гости сидели в просторной двойной клетке, разделенной перегородкой на две части, сообщающиеся через низкую дверь. В дальнем конце клетки стояла широкая, низкая кровать, подбитая пластиковой пленкой.
   На одной из других стен висели желобы, полные пищи и воды. ВЗП стояли посреди комнаты. Они уже наделали огромные кучи грязи вокруг себя. Три ящерообразных существа торопливо перебежали комнату и вскочили на ВЗП. Они быстро добрались до складок кожи и исчезли в них. Эйнсон указал:
   - Вы видите это? Они по-прежнему здесь. Очень похожи на ящериц и всегда держатся вблизи этих инопланетян. Еще двое таких же сопровождали умирающего ВЗП, которого мы взяли с собой на «Мариестоупс». Вероятно, они однодомные или даже симбионты. Глупец капитан услышал о них из моих докладов и хотел было уничтожить, считая их опасными паразитами, но я настоял на своем.
   - А кто это был? Эдгар Баргероун? - спросил Пацтор. - Смелый человек, с неба звезд не хватает. Он, наверное, все еще придерживается геоцентрической концепции Вселенной.
   - Он хотел, чтобы я заговорил с этими ребятами до того, как мы прилетим на Землю. У него нет ни малейшего представления о проблеме, коснувшейся нас.
   Энид, которая тем временем пристально смотрела на пленников, взглянула на Эйнсона и спросила:
   - И ты можешь общаться с ними?
   - Это не так легко, как может показаться неспециалисту, моя дорогая. Я тебя обо всем проинформирую в другой раз.
   - Ради Бога, я не ребенок. Ты будешь общаться с ними или нет?
   Главный исследователь засунул руки в боковые карманы униформы и обратился к своей жене. Его манера напоминала обращение к пастве с кафедрального возвышения:
   - Несмотря на то что задействованных в одно и то же время кораблей редко бывает больше десятка, за четверть века человечество умудрилось исследовать около трехсот похожих на Землю планет. На них, Энид, иногда находили формы жизни, иногда нет. Но нигде не могли обнаружить существо, хоть немного разумнее шимпанзе. И вот эти создания с Клементины. У нас есть причины предполагать, что они обладают разумом, идентичным разуму человека. Но наиболее убедительный довод - это… э-э… устройство, предназначенное для межпланетных путешествий…
   - Но тогда зачем из этого делать тайну? - спросила Энид. - Существуют элементарные тесты для подобных ситуаций, почему бы ими не воспользоваться? У этих созданий есть письменность? Они разговаривают друг с другом? Соблюдают они между собой какие-то правила? Способны ли они повторить что-то или объясняются жестами? Воспримут ли они элементарные, математические концепции? Каково их отношение к произведениям искусства и, разумеется, существуют ли у них свои виды творчества? Как они…
   - Да, да, моя дорогая, мы с тобой полностью согласны: существуют тесты. Я не сидел сложа руки во время полета и провел их.
   - Ну и что же? Каковы результаты?
   - Противоречивые в том смысле, что оказались неэффективными и неполными - одним словом, слишком углубленными в антропоморфизм.
   Это как раз то, в чем я сейчас пытаюсь разобраться. Пока мы не сможем точнее определить степень их разумности, мы не сможем начать общение с ними.