Страница:
Михали не поспешил разуверить друга. Он занял твердую позицию у окна и спросил:
- Что привело тебя сюда, Брюс? Как Энид?
Не обратив внимания на неуместность последнего вопроса, Эйнсон сказал:
- Я думаю, ты должен сам догадаться, почему я здесь.
- Лучше, если ты все объяснишь сам, Брюс. Вытащив из кармана газету, Эйнсон бросил ее на стол
Пацтора.
- Ты просто обязан увидеть это. Этот чертов американский корабль «Ганзас», или как там его, отправляется на следующей неделе на поиски наших ВЗП.
- Надеюсь, им улыбнется удача.
- Неужели ты не понимаешь всей несправедливости этой ситуации? Меня не пригласили участвовать в экспедиции. Каждый день я ждал от них хотя бы слова, но оно так и не последовало, они так ничего и не сказали. Может ли здесь быть ошибка?
- По-моему, Брюс, в таких делах ошибок не бывает.
- Понимаю. В таком случае, это публичное оскорбление. - Эйнсон стоял, глядя на друга. А был ли тот в действительности другом? Не бросался ли он этим словом на протяжении всех лет их знакомства? Он восхищался многими чертами характера Пацтора, его успехами как драматурга и как начальника первой экспедиции на Харон, он восхищался им как активным человеком. Теперь он взглянул глубже и увидел всего лишь актера, активного человека лишь с точки зрения драматурга, подделку, которая наконец-то открыла свое настоящее лицо тем спокойствием, с которым он встретил несчастье друга, сидя в своем безопасном кресле директора Экзозоопарка.
- Михали, хотя я старше тебя всего на год, я пока не собираюсь занять спокойную должность на Земле; я активный человек, все еще способный действовать. Думаю, без ложной скромности могу заявить, что им нужны такие, как я, на форпостах Вселенной. Именно я обнаружил ВЗП, и если это забыли другие, то я не забыл. Я должен быть на борту «Ганзаса», когда тот на следующей неделе отправится в транспонентальный полет. Ты мог бы подергать ниточки и устроить меня туда, если бы захотел. Я умоляю тебя сделать это для меня и клянусь, что больше ни о чем никогда не попрошу. Я просто не смогу перенести позора забвения в такой важный для меня момент.
Лицо Михали исказилось:
- Не хочешь выпить, Брюс?
- Конечно нет. Почему ты всегда настаиваешь на этом предложении, зная, что я не пью?
- Ты должен извинить меня, если я осушу рюмку. Хотя обычно так рано этого не делаю.
Подойдя к паре маленьких дверей, вделанных в стену, он сказал:
- Не знаю, станет ли тебе легче или наоборот, если я скажу то, что ты не одинок в своем несчастье. Здесь, в Экзозоопарке, у нас тоже есть свои разочарования. Мы не достигли ожидаемого успеха в общении с этими несчастными пришельцами.
- Я думал, что один из них резко начал извергать английские выражения?
- С извержением все в порядке: залпы беспорядочных фраз с удивительно точной имитацией различных голосов, которые они слышали. Я без труда узнал себя. Конечно, мы все это записывали. Но, к сожалению, прогресс был достигнут слишком поздно, чтобы спасти дело. Я получил приказ из Министерства внеземных дел о немедленном прекращении всех наблюдений над ВЗП.
Хотя Эйнсон был раздражен тем, что его заставили отвлечься от собственного горя, известие поразило его.
- Клянусь Вселенной! Они не могут просто прекратить исследования. В них мы коснулись наиболее важных проблем, с которыми когда-либо сталкивалось человечество. Они… я ничего не понимаю. Они не могут просто взять и прекратить все это.
Пацтор глотнул немного виски.
- К сожалению, такая позиция министерства вполне объяснима. Меня настоящее положение дел шокирует в не меньшей степени, чем тебя, Брюс, но я вижу, что лежит под этим. Не только общество, но даже министра не так-то легко убедить, что задача установления контакта с чужой расой - или даже оценки чужого разума - не решается за пару месяцев. Брюс, я скажу прямо: тебя считают треплом, и прошел слух, правда, легкий, как дуновение ветерка, - что мы виноваты в равной степени. Этот ветерок облегчил работу министра - вот и все.
- Но не может же он остановить Бодли Темпли и всех остальных.
- Я был у него вчера вечером. Он остановил все. Сегодня ВЗП перейдут в отдел экзобиологии.
- Экзобиологии! Но почему, Михали, почему? Здесь кроется какая-то тайна!
- Доводы министра излучают оптимизм, который мне лично кажется безосновательным. Через пару месяцев «Ганзас» отыщет гораздо больше этих ВЗП - фактически целую планету. И тогда будут найдены ответы на большинство основных вопросов, например насколько разумны эти существа, после чего станут предприниматься гораздо более эффективные попытки установления контакта.
Эйнсона затрясло. Это подтвердило все его опасения о расстановке сил вокруг. Ничего не видя, он принял из рук Пацтора сигару и вобрал ее аромат всеми своими легкими. Постепенно сознание его прояснилось, и он сказал:
- Допустим, что все это так. Но решение министра должно же на чем-то основываться.
Директор выпил еще немного.
- Вчера я сделал для себя такой же вывод. Министр представил мне довод, который, хотим мы или нет, следует принимать.
- Что же это за довод?
- Война. Сидя здесь, мы чувствуем себя в безопасности и почти забываем об этой бесконечной отвратительной войне с Бразилией. Они захватали квадрат 503, и наши действительные потери, видимо, значительно превышают официально объявленные. Что сейчас больше всего интересует правительство в ВЗП - это их нечувствительность к боли. Власти хотят знать, циркулирует ли в артериях этих существ некая совершенная болеутоляющая субстанция, которая, безусловно, может иметь важное значение.
- Итак, следуя рассуждениям власть предержащих, мы должны разобрать эти создания по винтикам. Использовать их с максимальной пользой!
Эйнсон потер лоб. Война! Очередное безумие! Эта мысль никогда не приходила ему в голову.
- Я знал, что это случится! Я знал! Итак, они собираются вспороть живот нашим двум ВЗП. - Его голос походил на скрип двери.
- Они собираются сделать самые безопасные сечения: погрузить электроды в мозг для обнаружения реакции на боль, немножко перегрева здесь, переохлаждения там. Короче говоря, они попытаются выяснить, действительно ли ВЗП не чувствуют боли, и если это так, то обусловлено ли это генетически или присутствием неких антител. Я высказался против опытов, хотя с тем же успехом мог бы и промолчать. И растерян я не меньше тебя.
Эйнсон сжал кулаки и яростно потер ими около своего желудка.
- За всем этим стоит Латтимор. С первого взгляда я понял, что он мой враг! Тебе никогда не следовало позволять этого…
- Брюс, перестань дурить! Латтимор с этим никак не связан. Неужели ты не понимаешь, что это закон подлости: всегда, когда имеешь дело с чем-нибудь важным, случается чертовщина. Ультиматум предъявляет как правило тот, у кого власть, а не знания. Порой я думаю, что люди и впрямь сошли с ума.
- Они все спятили. Вообрази - не упрашивать меня на коленях полететь на «Ганзасе»! Я обнаружил этих существ, я знаю их! Я необходим «Ганзасу»! Михали, ты должен сделать все, что в твоих силах, ради старого друга.
Пацтор мрачно покачал головой.
- Я ничего не могу сделать для тебя. Я уже объяснил, почему в настоящий момент не пользуюсь популярностью. Ты должен сам сделать все возможное, как и любой на твоем месте, только учти, что война продолжается.
- Теперь ты используешь тот же самый предлог! Люди всегда были против меня, всегда - мой отец, моя жена, мой сын, теперь ты. Я думал лучше о тебе, Михали. Это публичное оскорбление, если я не буду на борту «Ганзаса», когда он войдет в вакуум, и тогда я не знаю, что сделаю, Михали.
Михали неуютно поежился, обхватив стакан виски, и уставился в пол.
- В действительности ты и не ожидал от меня ничего большего, Брюс. В глубине души ты понимаешь, что и ни от кого нельзя никогда ожидать большего, чем получаешь.
- Разумеется, не стану ожидать на будущее. Ты ведь не удивляешься тому, что люди становятся все более и более ожесточенными. Мой Бог, ради чего же тогда стоит жить?
Он встал, отряхивая пепел с сигареты в утилизатор:
- Не провожай меня.
Он вышел в состоянии, близком к стрессу, обогнал секретаршу, делавшую вид, будто происходящее совершенно ее не интересует. Конечно, его утешало, что он заставил этого маленького притворщика венгра почувствовать, как глубоко могут страдать некоторые люди, не позируя ни перед кем.
Постепенно он вернулся к своим прежним мыслям. Поисками новых планет, со всеми неизбежными восторгами и разочарованиями, занимаются не только для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить такую цивилизацию, для любого самого чувствительного представителя которой жизнь не являлась бы тяжким бременем. Нет, здесь была и другая сторона медали!
Ты отправляешься в путешествие еще из-за того, что жизнь на Земле среди подобных тебе - настоящий ад.
Нельзя сказать, чтобы на космических кораблях все обстояло так уж замечательно - например, этот проклятый Баргероун, главный виновник случившегося, - но там каждый по крайней мере знал свое место, свои обязанности, за невыполнение которых нес заслуженное наказание. Быть может, в этом заключается секрет особого духа, наполнявшего сердца всех великих исследователей!
Неведомые пространства не таят тех опасностей, которые подстерегают в кругу друзей и близких. Уж лучше зло неизвестное, чем хорошо знакомое!
Он приближался к дому с чувством злого удовлетворения. Ведь он всегда знал, что все обернется, именно так!
Когда главный исследователь ушел, сэр Михали Пацтор допил стакан, поставил его на место и тяжелой походкой подошел к двери, открывавшейся в небольшую смежную комнату.
На закругленной ручке кресла сидел молодой человек, нервно пожевывая сигару. Он был стройным, с опрятной бородкой, которая делала его несколько старше своих восемнадцати лет. Его обычно сообразительное лицо сейчас, когда он повернулся к Михали с немым вопросом, было тяжелым и мрачным.
- Твой отец ушел, Альмер, - сказал Михали.
- Я узнал его голос - как всегда, слишком многозначительный.
Они вернулись в кабинет.
Альмер выбросил сигару в утилизатор, стоявший на столе, и спросил:
- Зачем он приходил? Что-нибудь насчет меня?
- Не совсем. Он хотел, чтобы я засадил его на борт «Ганзаса».
Глаза их встретились. Молодое угрюмое лицо просветлело; затем они оба рассмеялись.
- Что отец, что сын! Я надеюсь, ты не сказал ему, что я пришел с точно такой же просьбой?
- Нет, конечно. Он и так получил сегодня больше чем достаточно поводов для расстройства.
Говоря это, Михали рылся в столе.
- А теперь не обижайся, если я тебя быстренько выпровожу, дружище. У меня много работы. Ты по-прежнему уверен, что хочешь вступить в исследовательский корпус?
- Ты же знаешь, дядя Михали. Я чувствую, что не могу больше оставаться на Земле. Родители создали для меня такие условия, что по крайней мере в ближайшее время мне здесь делать нечего. Я хочу выбраться отсюда куда-нибудь далеко-далеко, в космос.
Михали сочувственно кивнул. Ему часто приходилось выслушивать подобные откровения, и никогда, никогда он не отговаривал лишь потому, что когда-то и сам испытывал подобное. Когда ты молод, еще не понимаешь, что душа твоя стремится не покинуть мир, в котором ты существуешь, а обрести бесчисленные новые миры, в самых отдаленных галактиках. Он выложил на стол какие-то документы.
- Здесь различные бумаги, которые тебе потребуются. Один мой друг, Брайан Латтимор, из Американской консультативной космической Службы, все объяснил Дэвиду Песталоцци, который в этот раз займет место капитана на «Ганзасе». Поскольку твоего отца хорошо знают, тебе разумнее лететь под другим именем. Так что теперь ты - Самюэль Мелмос. Надеюсь, возражений не будет?
- С какой стати я стал бы возражать? Я очень благодарен тебе за все, а к своему собственному имени у меня нет особой привязанности.
Он с триумфом помахал сжатыми над головой кулаками.
Как легко испытывать восхищение, когда ты молод, подумал Михали. И как сложно установиться настоящей дружбе между двумя поколениями - конечно, можно общаться, но это сродни тому, как два различных биологических вида подавали бы друг другу сигналы с противоположных краев пропасти.
- А что произошло с той девушкой, Альмер?
- Это! - На мгновение он опять стал угрюмым. - От нее мне были одни неприятности.
- Надеюсь, Альмер, ты простишь мое любопытство, но не она ли стала причиной того, что тебя выгнали из дома? Чем же вы таким занимались, что отец не смог тебя простить?
Альмер тревожно посмотрел на Михали.
- Не бойся, ты можешь мне доверять, - с нетерпением сказал тот. - Я человек широких взглядов, человек от этого мира, в отличие от твоего отца.
Альмер улыбнулся:
- Как это забавно, я всегда думал, что вы с отцом имеете много общего: у вас есть опыт космических путешествий, и вы оба не признаете здоровую синтетическую пищу, все еще питаетесь всякими старомодными блюдами вроде - б-р-р! - мяса животных. Но если это тебе интересно, ночью перед последним полетом отец неожиданно зашел ко мне в комнату, когда я был в постели со своей девушкой. Когда он открыл дверь, я целовал ее между бедрами. Увидев это, он чуть не вылез из кожи вон. Тебя это тоже шокирует?
Не глядя на него, Михали покачал головой и сказал:
- Дорогой мой Альмер, меня шокирует, что ты не делаешь никакой разницы между мной и твоим отцом. Что касается питания: неужели ты не видишь, как с каждым поколением мы больше и больше удаляемся от природы? Это пристрастие к синтетическим блюдам - очередной пример отказа человека от его собственной природы. Мы состоим из духовного и животного начал, и отказываться от одной части своего существа - значит обеднить другую.
- На мой взгляд, пещерные люди использовали тот же аргумент при приготовлении своей пищи. Но мы живем во Вселенной Баззарда, и нас призывают мыслить соответствующим образом. Ты должен понимать, дядюшка, что мы зашли уже слишком далеко, чтобы продолжать споры о том, что «естественно», а что - нет.
- Неужели? Почему же тогда питание «кусочками животных» вызывает у тебя отвращение?
- Потому что это не наследственная предрасположенность… ну это просто отвратительно.
- Пожалуй, Альмер, тебе лучше сейчас идти. Я должен передать двух пришельцев вивисекторам. Желаю удачи.
- Не унывай, дядюшка, мы привезем тебе новых для твоих экспериментов!
И с этим легкомысленным выражением поддержки, засунув документы в карман и помахав на прощание, Альмер Эйнсон скрылся.
Глава 10
Если рассматривать нашу планету в увеличенном временном масштабе из космоса, она, вместе с населяющими ее народами, представляет собой целостный организм. Организм, подвергаемый постоянным беспорядочным конвульсиям. Копошась, подобно микробам в артериях, человеческие пылинки прокладывают себе дорогу и концентрируются в различных точках, покуда эти точки не превращаются в подобие воспаленных на теле ран.
Воспаление усиливается, сохраняя видимость легкого недомогания до тех пор, пока не происходят необратимые изменения. Пылинки расселяются в разные стороны от эпицентра, на первый взгляд сохраняя упорядоченность. А центр скопища, гнездилище инфекции, напоминает теперь прыщ. Он должен лопнуть, если уже не лопнул, и вытечь наружу. И, как будто под действием некоего высвободившегося сокрушительного давления, люди-пылинки разлетаются по всем сторонам и направлениям, вероятно для того, чтобы потом осесть в другом эпицентре. Между тем извержение высвобождает сгустки материи, предлагая космическому наблюдателю убраться с дороги и заняться своими делами.
Именно такой стручок изверженной материи под названием «Ганзас» был украшен выгравированными с обеих сторон буквами высотой в три ярда и окрашенными глюцинированным бериллием. Каждый мог отчетливо прочитать их с любой точки плато Солнечной системы, однако для наблюдателя где-нибудь в глубине Вселенной, если бы он вдруг там оказался, буквы эти были бы едва различимы, ибо корабль отправлялся в транспонентальный полет.
Транспонентальность - одна из идей, будораживших ум человека, как только он обрел дар речи, а скорее всего и раньше, поскольку о всемогуществе наиболее страстно мечтает наименее могущественный. Ибо, образно выражаясь, транспонентальный полет является прямой противоположностью путешествию: под неподвижным кораблем в заданном направлении вращается Вселенная.
Более четкое объяснение этого принципа дал в своей лекции на Всемирном конгрессе 2033 года доктор Часисси:
«Как ни удивительно это может показаться тем из нас, кто воспитывался на уютной точной физике Эйнштейна, переменной величиной в новых уравнениях Баззарда является Вселенная. Можно сказать, расстояние упраздняется как явление. Наконец мы признаем факт, что расстояние является лишь математическим понятием, реально не существующим во Вселенной Баззарда».
Говоря о ТП-полете, нельзя допускать существование Вселенной вокруг космического корабля. Скорее, космический корабль существует вокруг Вселенной.
Древние мечтания о господстве человека стали реальностью, гора покорно подошла к Магомету.
Пребывая в счастливом неведении относительно своего неоправданного превосходства над Вселенной, Хэнк Квилтер развлекал новых товарищей баснями о своем последнем прощании.
- Конечно, Хэнк, ты счастливчик, - сказал человек по прозвищу Улей, которое он получил за не сходившую с его физиономии слащавую улыбку. - Я бы лопнул от зависти, если бы не знал, что ты сочинил половину своих баек об этой девчонке.
- Если ты мне не веришь, я заставлю тебя убедиться силой.
- Правда входит через одно место, - кто-то сострил.
- Ну так покажите, как она вбивается по-другому, - усмехнулся в ответ Квилтер.
Поскольку его истории были приукрашены лишь в малой степени, он позволил подвергнуть их сомнению - другое дело, если бы он врал напропалую.
- Я вам расскажу еще одну забавную штуку, - сказал он. - За день до отлета я получил письмо от одного парня, с которым мы вместе кантовались на «Мариестоупсе», классный такой парень - Уолсамстоун, британец. В первую очередь на Земле он напился и стал бузить. Его взяли на месте и дали срок. Судя по его словам, он тогда попсиховал. Как бы то ни было, в тюрьме он встречает голубого, и тот переделывает его на свой лад, делает своим. Отсидев, Уол отправляется в Геттовиль за своей любовью. Сейчас они как два голубочка!
От такой мысли Квилтер разразился хохотом.
Бородатый юнец под именем Самюэля Мелмуса, до сих пор хранивший молчание, спокойно заметил:
- Мне это не кажется таким уж смешным. Всем нам необходима какая бы то ни было любовь, как это следует из твоих рассказов. Я. бы подумал, что твой друг заслуживает жалости.
Квилтер перестал смеяться и взглянул на Мелмуса, отерев рот рукой:
- Послушай, Мак, что ты пытаешься мне вдолбить? Я смеюсь только над забавными вещами, происходящими с людьми. И с какой стати Уолу нужна твоя чертова жалость? У него же был выбор, правда? Он мог заняться после тюряги всем чем угодно, не так ли?
Мелмус был сейчас похож на своего отца, носившего другую фамилию, - такой же упрямый, обиженный.
- Но ты же сказал, что его совратили.
- Хорошо, хорошо, его совратили. А теперь скажи-ка мне, всех нас не совращают периодически то одним, то другим? Когда мы отказываемся от своих правил, так ведь? Но если эти правила сильнее, то мы не поддаемся, верно? Так что это личное дело самого Уола.
- Но если бы с ним рядом оказался друг…
- Ни друзья, ни совращенцы, ни враги здесь ни при чем… Все так, как я сказал. Это его личное дело. И за все, что с нами случается, мы отвечаем сами.
- Ну, это уж бред, - запротестовал Улей.
- Вы все больные - вот в чем ваша проблема, - сказал Квилтер.
- Улей прав, - вставил Мелмус. - Мы все проходим эту жизнь с большим грузом проблем, чем она может вместить.
- Слушай, парниша, тебя никто не просил высказываться. Придержал бы ты при себе свое мнение, - сказал Квилтер.
- Что я и делаю.
- Я откажу себе в удовольствии заткнуть тебе глотку. У меня полно своих забот, да и потом я считаю, что у нас есть свобода слова. Я делаю то, что мне хочется, понял?
В этот момент включился громкоговоритель:
«Внимание. Рядовой Хэнк Квилтер, № 307, Хэнк Квилтер, № 307, немедленно пройдите в кабинет консультанта полета на палубе сканирования, кабинет консультанта полета на палубе сканирования. Конец связи».
Квилтер с ворчанием отправился выполнять приказ.
Консультант полета Брайан Латтимор не любил свой кабинет, располагавшийся на палубе сканирования. Призванный установить гармонию между ним и Вселенной Баззарда, кабинет был отделан в так называемом Ур-органическом стиле,.с барельефами из пластика различных оттенков, покрывавшими стены, пол и потолок. Рисунок отделки представлял собой поверхности кристаллов оксида молибдена, увеличенных в 75000 раз.
Но консультант полета Брайан Латтимор очень любил свою работу. Раздался стук в дверь, и мистер Латтимор дружеским кивком головы предложил вошедшему рядовому Квилтеру занять кресло.
- Квилтер, вы знаете, зачем мы собираемся наполниться вакуумом. Мы отправляемся на поиски планеты этих пришельцев, которых называют, кажется, риномэнами. Моя задача - заранее продумать некоторые вопросы тактики нашего поведения при обнаружении этой планеты. Сейчас я просматриваю список экипажа и наткнулся на ваше имя. Ведь вы были на «Мариестоупсе», когда обнаружили первую группу риномэнов?
- Сэр, я тогда состоял в Исследовательском корпусе. Я был одним из тех, кто буквально наткнулся на них. Я убил трех или четырех, когда они пошли на меня. Видите ли…
- Это очень интересно, Квилтер, но нельзя ли немного помедленнее.
Латтимор слушал подробный рассказ Квилтера, уставившись в окружавшие его молибденовые кораллы, машинально кивая и ковыряя в носу.
- Вы уверены, что эти существа собирались напасть на вас и атаковать? - спросил он, надевая очки,, чтобы лучше видеть Квилтера.
Тот поколебался, прикинул, какой может оказаться реакция Латтимора, и ответил правдиво, как только мог:
- Скажем так, сэр. Они двинулись нам навстречу, а мы их опередили.
Латтимор улыбнулся и снял очки.
Отпустив рядового, он нажал на кнопку, вошла миссис Вархун, в ярком костюме с неглубоким вырезом, который ей очень шел, со счастливым блеском в глазах, который говорил о том, как ей нравилась свобода во Вселенной Баззарда.
- Сказал Квилтер что-нибудь интересное? - Она села за стол, стоявший рядом со столом Латтимора.
- Косвенно. Внешне его отношение вполне цивилизованное. Мы знаем о риномэнах, как он их называет, очень мало, и пока не выяснится, являются ли они просто необычными свиньями или же чем-то большим, мы оставляем им шанс. Но в душе своей он уверен, что это крупная дичь, поскольку сам отстреливал их как крупную дичь. Ты знаешь, если даже они окажутся блестящими мыслителями и все такое прочее, наши с ними взаимоотношения все равно будут чертовски сложными.
- Да. Ибо в том случае, если они окажутся блестящими мыслителями, их способ мышления должен резко отличаться от нашего.
- И не только это. Философы, живущие в грязи, никогда не смогут добиться признания на Земле, ибо грязь производит на толпу куда большее впечатление, чем философия обитающих в ней.
- Но, к счастью, здесь мы можем не обращать внимания на мнение толпы.
- Ты так думаешь? Хилари, ты до сих пор изучала космос теоретически, а у меня уже есть опыт транспонентальных полетов, и я знаю, что за странная атмосфера возникает на корабле. Это похоже на гротескную версию «К востоку от Суэца» Киплинга. Как там говорится? «Перенеси меня куда-нибудь к востоку от Суэца, где добро становится злом и где не властны десять заповедей…»
Когда ты вступаешь на планету, лежащую под чужим солнцем, добро очень мало отличается от зла. И ты чувствуешь своего рода свободу, можешь делать все что угодно, потому что на Земле никто тебя не осудит за это, и это «все что угодно» - неотъемлемая часть всех желаний толпы.
Миссис Вархун положила на стол кончики четырех гибких пальцев.
- Это выглядит очень низко.
- Черт, но подсознательные стремления человека действительно низки. Не думай, что я обобщаю. Я слишком часто видел такое состояние, одолевающее человека. Возможно, исключением был один Эйнсон. И я ощущаю это в себе.
- Боюсь, что теперь я тебя не понимаю.
- Не обижайся, я чувствую, что твоему Квилтеру очень понравилось стрелять в наших друзей. Охотничий инстинкт! Если бы я увидел их, пасущихся в степи, с удовольствием сам пустил бы пулю.
Голос миссис Вархун стал заметно жестче:
- Что же ты собираешься делать, если мы найдем планету ВЗП?
- Ты знаешь что: следовать логике и разуму. Но это лишь деловая маска. И я услышу, как моя другая половина зашепчет: «Латтимор, эти существа не чувствуют боли, разве может их душа быть развитой настолько, чтобы, не испытывая страданий, оценить какой-нибудь аналог поэм Байрона или Второй симфонии Бородина?» И я скажу сам себе: каковы бы ни были ее прочие заслуги, если она не может переживать боль, это выше моего понимания.
- Но в этом и кроется загадка, потому-то мы и должны попытаться понять, что… - Она выглядела очень привлекательно со сжатыми кулачками.
- Я все это знаю. Но ты говоришь с точки зрения интеллекта. - Латтимор откинулся в кресле. Ему нравилось подавлять Хилари своей мужской логикой. - Но я слышу также голос Квилтера, голос толпы, вопль, идущий не просто из глубины сердца, а из кишок. Он говорит мне, что какими бы талантами ни обладали эти существа, они все равно стоят ниже всех быков, зебр или тигров. Во мне действует первобытный инстинкт, как и в Квил-тере, заставляющий выстрелить.
- Что привело тебя сюда, Брюс? Как Энид?
Не обратив внимания на неуместность последнего вопроса, Эйнсон сказал:
- Я думаю, ты должен сам догадаться, почему я здесь.
- Лучше, если ты все объяснишь сам, Брюс. Вытащив из кармана газету, Эйнсон бросил ее на стол
Пацтора.
- Ты просто обязан увидеть это. Этот чертов американский корабль «Ганзас», или как там его, отправляется на следующей неделе на поиски наших ВЗП.
- Надеюсь, им улыбнется удача.
- Неужели ты не понимаешь всей несправедливости этой ситуации? Меня не пригласили участвовать в экспедиции. Каждый день я ждал от них хотя бы слова, но оно так и не последовало, они так ничего и не сказали. Может ли здесь быть ошибка?
- По-моему, Брюс, в таких делах ошибок не бывает.
- Понимаю. В таком случае, это публичное оскорбление. - Эйнсон стоял, глядя на друга. А был ли тот в действительности другом? Не бросался ли он этим словом на протяжении всех лет их знакомства? Он восхищался многими чертами характера Пацтора, его успехами как драматурга и как начальника первой экспедиции на Харон, он восхищался им как активным человеком. Теперь он взглянул глубже и увидел всего лишь актера, активного человека лишь с точки зрения драматурга, подделку, которая наконец-то открыла свое настоящее лицо тем спокойствием, с которым он встретил несчастье друга, сидя в своем безопасном кресле директора Экзозоопарка.
- Михали, хотя я старше тебя всего на год, я пока не собираюсь занять спокойную должность на Земле; я активный человек, все еще способный действовать. Думаю, без ложной скромности могу заявить, что им нужны такие, как я, на форпостах Вселенной. Именно я обнаружил ВЗП, и если это забыли другие, то я не забыл. Я должен быть на борту «Ганзаса», когда тот на следующей неделе отправится в транспонентальный полет. Ты мог бы подергать ниточки и устроить меня туда, если бы захотел. Я умоляю тебя сделать это для меня и клянусь, что больше ни о чем никогда не попрошу. Я просто не смогу перенести позора забвения в такой важный для меня момент.
Лицо Михали исказилось:
- Не хочешь выпить, Брюс?
- Конечно нет. Почему ты всегда настаиваешь на этом предложении, зная, что я не пью?
- Ты должен извинить меня, если я осушу рюмку. Хотя обычно так рано этого не делаю.
Подойдя к паре маленьких дверей, вделанных в стену, он сказал:
- Не знаю, станет ли тебе легче или наоборот, если я скажу то, что ты не одинок в своем несчастье. Здесь, в Экзозоопарке, у нас тоже есть свои разочарования. Мы не достигли ожидаемого успеха в общении с этими несчастными пришельцами.
- Я думал, что один из них резко начал извергать английские выражения?
- С извержением все в порядке: залпы беспорядочных фраз с удивительно точной имитацией различных голосов, которые они слышали. Я без труда узнал себя. Конечно, мы все это записывали. Но, к сожалению, прогресс был достигнут слишком поздно, чтобы спасти дело. Я получил приказ из Министерства внеземных дел о немедленном прекращении всех наблюдений над ВЗП.
Хотя Эйнсон был раздражен тем, что его заставили отвлечься от собственного горя, известие поразило его.
- Клянусь Вселенной! Они не могут просто прекратить исследования. В них мы коснулись наиболее важных проблем, с которыми когда-либо сталкивалось человечество. Они… я ничего не понимаю. Они не могут просто взять и прекратить все это.
Пацтор глотнул немного виски.
- К сожалению, такая позиция министерства вполне объяснима. Меня настоящее положение дел шокирует в не меньшей степени, чем тебя, Брюс, но я вижу, что лежит под этим. Не только общество, но даже министра не так-то легко убедить, что задача установления контакта с чужой расой - или даже оценки чужого разума - не решается за пару месяцев. Брюс, я скажу прямо: тебя считают треплом, и прошел слух, правда, легкий, как дуновение ветерка, - что мы виноваты в равной степени. Этот ветерок облегчил работу министра - вот и все.
- Но не может же он остановить Бодли Темпли и всех остальных.
- Я был у него вчера вечером. Он остановил все. Сегодня ВЗП перейдут в отдел экзобиологии.
- Экзобиологии! Но почему, Михали, почему? Здесь кроется какая-то тайна!
- Доводы министра излучают оптимизм, который мне лично кажется безосновательным. Через пару месяцев «Ганзас» отыщет гораздо больше этих ВЗП - фактически целую планету. И тогда будут найдены ответы на большинство основных вопросов, например насколько разумны эти существа, после чего станут предприниматься гораздо более эффективные попытки установления контакта.
Эйнсона затрясло. Это подтвердило все его опасения о расстановке сил вокруг. Ничего не видя, он принял из рук Пацтора сигару и вобрал ее аромат всеми своими легкими. Постепенно сознание его прояснилось, и он сказал:
- Допустим, что все это так. Но решение министра должно же на чем-то основываться.
Директор выпил еще немного.
- Вчера я сделал для себя такой же вывод. Министр представил мне довод, который, хотим мы или нет, следует принимать.
- Что же это за довод?
- Война. Сидя здесь, мы чувствуем себя в безопасности и почти забываем об этой бесконечной отвратительной войне с Бразилией. Они захватали квадрат 503, и наши действительные потери, видимо, значительно превышают официально объявленные. Что сейчас больше всего интересует правительство в ВЗП - это их нечувствительность к боли. Власти хотят знать, циркулирует ли в артериях этих существ некая совершенная болеутоляющая субстанция, которая, безусловно, может иметь важное значение.
- Итак, следуя рассуждениям власть предержащих, мы должны разобрать эти создания по винтикам. Использовать их с максимальной пользой!
Эйнсон потер лоб. Война! Очередное безумие! Эта мысль никогда не приходила ему в голову.
- Я знал, что это случится! Я знал! Итак, они собираются вспороть живот нашим двум ВЗП. - Его голос походил на скрип двери.
- Они собираются сделать самые безопасные сечения: погрузить электроды в мозг для обнаружения реакции на боль, немножко перегрева здесь, переохлаждения там. Короче говоря, они попытаются выяснить, действительно ли ВЗП не чувствуют боли, и если это так, то обусловлено ли это генетически или присутствием неких антител. Я высказался против опытов, хотя с тем же успехом мог бы и промолчать. И растерян я не меньше тебя.
Эйнсон сжал кулаки и яростно потер ими около своего желудка.
- За всем этим стоит Латтимор. С первого взгляда я понял, что он мой враг! Тебе никогда не следовало позволять этого…
- Брюс, перестань дурить! Латтимор с этим никак не связан. Неужели ты не понимаешь, что это закон подлости: всегда, когда имеешь дело с чем-нибудь важным, случается чертовщина. Ультиматум предъявляет как правило тот, у кого власть, а не знания. Порой я думаю, что люди и впрямь сошли с ума.
- Они все спятили. Вообрази - не упрашивать меня на коленях полететь на «Ганзасе»! Я обнаружил этих существ, я знаю их! Я необходим «Ганзасу»! Михали, ты должен сделать все, что в твоих силах, ради старого друга.
Пацтор мрачно покачал головой.
- Я ничего не могу сделать для тебя. Я уже объяснил, почему в настоящий момент не пользуюсь популярностью. Ты должен сам сделать все возможное, как и любой на твоем месте, только учти, что война продолжается.
- Теперь ты используешь тот же самый предлог! Люди всегда были против меня, всегда - мой отец, моя жена, мой сын, теперь ты. Я думал лучше о тебе, Михали. Это публичное оскорбление, если я не буду на борту «Ганзаса», когда он войдет в вакуум, и тогда я не знаю, что сделаю, Михали.
Михали неуютно поежился, обхватив стакан виски, и уставился в пол.
- В действительности ты и не ожидал от меня ничего большего, Брюс. В глубине души ты понимаешь, что и ни от кого нельзя никогда ожидать большего, чем получаешь.
- Разумеется, не стану ожидать на будущее. Ты ведь не удивляешься тому, что люди становятся все более и более ожесточенными. Мой Бог, ради чего же тогда стоит жить?
Он встал, отряхивая пепел с сигареты в утилизатор:
- Не провожай меня.
Он вышел в состоянии, близком к стрессу, обогнал секретаршу, делавшую вид, будто происходящее совершенно ее не интересует. Конечно, его утешало, что он заставил этого маленького притворщика венгра почувствовать, как глубоко могут страдать некоторые люди, не позируя ни перед кем.
Постепенно он вернулся к своим прежним мыслям. Поисками новых планет, со всеми неизбежными восторгами и разочарованиями, занимаются не только для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить такую цивилизацию, для любого самого чувствительного представителя которой жизнь не являлась бы тяжким бременем. Нет, здесь была и другая сторона медали!
Ты отправляешься в путешествие еще из-за того, что жизнь на Земле среди подобных тебе - настоящий ад.
Нельзя сказать, чтобы на космических кораблях все обстояло так уж замечательно - например, этот проклятый Баргероун, главный виновник случившегося, - но там каждый по крайней мере знал свое место, свои обязанности, за невыполнение которых нес заслуженное наказание. Быть может, в этом заключается секрет особого духа, наполнявшего сердца всех великих исследователей!
Неведомые пространства не таят тех опасностей, которые подстерегают в кругу друзей и близких. Уж лучше зло неизвестное, чем хорошо знакомое!
Он приближался к дому с чувством злого удовлетворения. Ведь он всегда знал, что все обернется, именно так!
Когда главный исследователь ушел, сэр Михали Пацтор допил стакан, поставил его на место и тяжелой походкой подошел к двери, открывавшейся в небольшую смежную комнату.
На закругленной ручке кресла сидел молодой человек, нервно пожевывая сигару. Он был стройным, с опрятной бородкой, которая делала его несколько старше своих восемнадцати лет. Его обычно сообразительное лицо сейчас, когда он повернулся к Михали с немым вопросом, было тяжелым и мрачным.
- Твой отец ушел, Альмер, - сказал Михали.
- Я узнал его голос - как всегда, слишком многозначительный.
Они вернулись в кабинет.
Альмер выбросил сигару в утилизатор, стоявший на столе, и спросил:
- Зачем он приходил? Что-нибудь насчет меня?
- Не совсем. Он хотел, чтобы я засадил его на борт «Ганзаса».
Глаза их встретились. Молодое угрюмое лицо просветлело; затем они оба рассмеялись.
- Что отец, что сын! Я надеюсь, ты не сказал ему, что я пришел с точно такой же просьбой?
- Нет, конечно. Он и так получил сегодня больше чем достаточно поводов для расстройства.
Говоря это, Михали рылся в столе.
- А теперь не обижайся, если я тебя быстренько выпровожу, дружище. У меня много работы. Ты по-прежнему уверен, что хочешь вступить в исследовательский корпус?
- Ты же знаешь, дядя Михали. Я чувствую, что не могу больше оставаться на Земле. Родители создали для меня такие условия, что по крайней мере в ближайшее время мне здесь делать нечего. Я хочу выбраться отсюда куда-нибудь далеко-далеко, в космос.
Михали сочувственно кивнул. Ему часто приходилось выслушивать подобные откровения, и никогда, никогда он не отговаривал лишь потому, что когда-то и сам испытывал подобное. Когда ты молод, еще не понимаешь, что душа твоя стремится не покинуть мир, в котором ты существуешь, а обрести бесчисленные новые миры, в самых отдаленных галактиках. Он выложил на стол какие-то документы.
- Здесь различные бумаги, которые тебе потребуются. Один мой друг, Брайан Латтимор, из Американской консультативной космической Службы, все объяснил Дэвиду Песталоцци, который в этот раз займет место капитана на «Ганзасе». Поскольку твоего отца хорошо знают, тебе разумнее лететь под другим именем. Так что теперь ты - Самюэль Мелмос. Надеюсь, возражений не будет?
- С какой стати я стал бы возражать? Я очень благодарен тебе за все, а к своему собственному имени у меня нет особой привязанности.
Он с триумфом помахал сжатыми над головой кулаками.
Как легко испытывать восхищение, когда ты молод, подумал Михали. И как сложно установиться настоящей дружбе между двумя поколениями - конечно, можно общаться, но это сродни тому, как два различных биологических вида подавали бы друг другу сигналы с противоположных краев пропасти.
- А что произошло с той девушкой, Альмер?
- Это! - На мгновение он опять стал угрюмым. - От нее мне были одни неприятности.
- Надеюсь, Альмер, ты простишь мое любопытство, но не она ли стала причиной того, что тебя выгнали из дома? Чем же вы таким занимались, что отец не смог тебя простить?
Альмер тревожно посмотрел на Михали.
- Не бойся, ты можешь мне доверять, - с нетерпением сказал тот. - Я человек широких взглядов, человек от этого мира, в отличие от твоего отца.
Альмер улыбнулся:
- Как это забавно, я всегда думал, что вы с отцом имеете много общего: у вас есть опыт космических путешествий, и вы оба не признаете здоровую синтетическую пищу, все еще питаетесь всякими старомодными блюдами вроде - б-р-р! - мяса животных. Но если это тебе интересно, ночью перед последним полетом отец неожиданно зашел ко мне в комнату, когда я был в постели со своей девушкой. Когда он открыл дверь, я целовал ее между бедрами. Увидев это, он чуть не вылез из кожи вон. Тебя это тоже шокирует?
Не глядя на него, Михали покачал головой и сказал:
- Дорогой мой Альмер, меня шокирует, что ты не делаешь никакой разницы между мной и твоим отцом. Что касается питания: неужели ты не видишь, как с каждым поколением мы больше и больше удаляемся от природы? Это пристрастие к синтетическим блюдам - очередной пример отказа человека от его собственной природы. Мы состоим из духовного и животного начал, и отказываться от одной части своего существа - значит обеднить другую.
- На мой взгляд, пещерные люди использовали тот же аргумент при приготовлении своей пищи. Но мы живем во Вселенной Баззарда, и нас призывают мыслить соответствующим образом. Ты должен понимать, дядюшка, что мы зашли уже слишком далеко, чтобы продолжать споры о том, что «естественно», а что - нет.
- Неужели? Почему же тогда питание «кусочками животных» вызывает у тебя отвращение?
- Потому что это не наследственная предрасположенность… ну это просто отвратительно.
- Пожалуй, Альмер, тебе лучше сейчас идти. Я должен передать двух пришельцев вивисекторам. Желаю удачи.
- Не унывай, дядюшка, мы привезем тебе новых для твоих экспериментов!
И с этим легкомысленным выражением поддержки, засунув документы в карман и помахав на прощание, Альмер Эйнсон скрылся.
Глава 10
Если рассматривать нашу планету в увеличенном временном масштабе из космоса, она, вместе с населяющими ее народами, представляет собой целостный организм. Организм, подвергаемый постоянным беспорядочным конвульсиям. Копошась, подобно микробам в артериях, человеческие пылинки прокладывают себе дорогу и концентрируются в различных точках, покуда эти точки не превращаются в подобие воспаленных на теле ран.
Воспаление усиливается, сохраняя видимость легкого недомогания до тех пор, пока не происходят необратимые изменения. Пылинки расселяются в разные стороны от эпицентра, на первый взгляд сохраняя упорядоченность. А центр скопища, гнездилище инфекции, напоминает теперь прыщ. Он должен лопнуть, если уже не лопнул, и вытечь наружу. И, как будто под действием некоего высвободившегося сокрушительного давления, люди-пылинки разлетаются по всем сторонам и направлениям, вероятно для того, чтобы потом осесть в другом эпицентре. Между тем извержение высвобождает сгустки материи, предлагая космическому наблюдателю убраться с дороги и заняться своими делами.
Именно такой стручок изверженной материи под названием «Ганзас» был украшен выгравированными с обеих сторон буквами высотой в три ярда и окрашенными глюцинированным бериллием. Каждый мог отчетливо прочитать их с любой точки плато Солнечной системы, однако для наблюдателя где-нибудь в глубине Вселенной, если бы он вдруг там оказался, буквы эти были бы едва различимы, ибо корабль отправлялся в транспонентальный полет.
Транспонентальность - одна из идей, будораживших ум человека, как только он обрел дар речи, а скорее всего и раньше, поскольку о всемогуществе наиболее страстно мечтает наименее могущественный. Ибо, образно выражаясь, транспонентальный полет является прямой противоположностью путешествию: под неподвижным кораблем в заданном направлении вращается Вселенная.
Более четкое объяснение этого принципа дал в своей лекции на Всемирном конгрессе 2033 года доктор Часисси:
«Как ни удивительно это может показаться тем из нас, кто воспитывался на уютной точной физике Эйнштейна, переменной величиной в новых уравнениях Баззарда является Вселенная. Можно сказать, расстояние упраздняется как явление. Наконец мы признаем факт, что расстояние является лишь математическим понятием, реально не существующим во Вселенной Баззарда».
Говоря о ТП-полете, нельзя допускать существование Вселенной вокруг космического корабля. Скорее, космический корабль существует вокруг Вселенной.
Древние мечтания о господстве человека стали реальностью, гора покорно подошла к Магомету.
Пребывая в счастливом неведении относительно своего неоправданного превосходства над Вселенной, Хэнк Квилтер развлекал новых товарищей баснями о своем последнем прощании.
- Конечно, Хэнк, ты счастливчик, - сказал человек по прозвищу Улей, которое он получил за не сходившую с его физиономии слащавую улыбку. - Я бы лопнул от зависти, если бы не знал, что ты сочинил половину своих баек об этой девчонке.
- Если ты мне не веришь, я заставлю тебя убедиться силой.
- Правда входит через одно место, - кто-то сострил.
- Ну так покажите, как она вбивается по-другому, - усмехнулся в ответ Квилтер.
Поскольку его истории были приукрашены лишь в малой степени, он позволил подвергнуть их сомнению - другое дело, если бы он врал напропалую.
- Я вам расскажу еще одну забавную штуку, - сказал он. - За день до отлета я получил письмо от одного парня, с которым мы вместе кантовались на «Мариестоупсе», классный такой парень - Уолсамстоун, британец. В первую очередь на Земле он напился и стал бузить. Его взяли на месте и дали срок. Судя по его словам, он тогда попсиховал. Как бы то ни было, в тюрьме он встречает голубого, и тот переделывает его на свой лад, делает своим. Отсидев, Уол отправляется в Геттовиль за своей любовью. Сейчас они как два голубочка!
От такой мысли Квилтер разразился хохотом.
Бородатый юнец под именем Самюэля Мелмуса, до сих пор хранивший молчание, спокойно заметил:
- Мне это не кажется таким уж смешным. Всем нам необходима какая бы то ни было любовь, как это следует из твоих рассказов. Я. бы подумал, что твой друг заслуживает жалости.
Квилтер перестал смеяться и взглянул на Мелмуса, отерев рот рукой:
- Послушай, Мак, что ты пытаешься мне вдолбить? Я смеюсь только над забавными вещами, происходящими с людьми. И с какой стати Уолу нужна твоя чертова жалость? У него же был выбор, правда? Он мог заняться после тюряги всем чем угодно, не так ли?
Мелмус был сейчас похож на своего отца, носившего другую фамилию, - такой же упрямый, обиженный.
- Но ты же сказал, что его совратили.
- Хорошо, хорошо, его совратили. А теперь скажи-ка мне, всех нас не совращают периодически то одним, то другим? Когда мы отказываемся от своих правил, так ведь? Но если эти правила сильнее, то мы не поддаемся, верно? Так что это личное дело самого Уола.
- Но если бы с ним рядом оказался друг…
- Ни друзья, ни совращенцы, ни враги здесь ни при чем… Все так, как я сказал. Это его личное дело. И за все, что с нами случается, мы отвечаем сами.
- Ну, это уж бред, - запротестовал Улей.
- Вы все больные - вот в чем ваша проблема, - сказал Квилтер.
- Улей прав, - вставил Мелмус. - Мы все проходим эту жизнь с большим грузом проблем, чем она может вместить.
- Слушай, парниша, тебя никто не просил высказываться. Придержал бы ты при себе свое мнение, - сказал Квилтер.
- Что я и делаю.
- Я откажу себе в удовольствии заткнуть тебе глотку. У меня полно своих забот, да и потом я считаю, что у нас есть свобода слова. Я делаю то, что мне хочется, понял?
В этот момент включился громкоговоритель:
«Внимание. Рядовой Хэнк Квилтер, № 307, Хэнк Квилтер, № 307, немедленно пройдите в кабинет консультанта полета на палубе сканирования, кабинет консультанта полета на палубе сканирования. Конец связи».
Квилтер с ворчанием отправился выполнять приказ.
Консультант полета Брайан Латтимор не любил свой кабинет, располагавшийся на палубе сканирования. Призванный установить гармонию между ним и Вселенной Баззарда, кабинет был отделан в так называемом Ур-органическом стиле,.с барельефами из пластика различных оттенков, покрывавшими стены, пол и потолок. Рисунок отделки представлял собой поверхности кристаллов оксида молибдена, увеличенных в 75000 раз.
Но консультант полета Брайан Латтимор очень любил свою работу. Раздался стук в дверь, и мистер Латтимор дружеским кивком головы предложил вошедшему рядовому Квилтеру занять кресло.
- Квилтер, вы знаете, зачем мы собираемся наполниться вакуумом. Мы отправляемся на поиски планеты этих пришельцев, которых называют, кажется, риномэнами. Моя задача - заранее продумать некоторые вопросы тактики нашего поведения при обнаружении этой планеты. Сейчас я просматриваю список экипажа и наткнулся на ваше имя. Ведь вы были на «Мариестоупсе», когда обнаружили первую группу риномэнов?
- Сэр, я тогда состоял в Исследовательском корпусе. Я был одним из тех, кто буквально наткнулся на них. Я убил трех или четырех, когда они пошли на меня. Видите ли…
- Это очень интересно, Квилтер, но нельзя ли немного помедленнее.
Латтимор слушал подробный рассказ Квилтера, уставившись в окружавшие его молибденовые кораллы, машинально кивая и ковыряя в носу.
- Вы уверены, что эти существа собирались напасть на вас и атаковать? - спросил он, надевая очки,, чтобы лучше видеть Квилтера.
Тот поколебался, прикинул, какой может оказаться реакция Латтимора, и ответил правдиво, как только мог:
- Скажем так, сэр. Они двинулись нам навстречу, а мы их опередили.
Латтимор улыбнулся и снял очки.
Отпустив рядового, он нажал на кнопку, вошла миссис Вархун, в ярком костюме с неглубоким вырезом, который ей очень шел, со счастливым блеском в глазах, который говорил о том, как ей нравилась свобода во Вселенной Баззарда.
- Сказал Квилтер что-нибудь интересное? - Она села за стол, стоявший рядом со столом Латтимора.
- Косвенно. Внешне его отношение вполне цивилизованное. Мы знаем о риномэнах, как он их называет, очень мало, и пока не выяснится, являются ли они просто необычными свиньями или же чем-то большим, мы оставляем им шанс. Но в душе своей он уверен, что это крупная дичь, поскольку сам отстреливал их как крупную дичь. Ты знаешь, если даже они окажутся блестящими мыслителями и все такое прочее, наши с ними взаимоотношения все равно будут чертовски сложными.
- Да. Ибо в том случае, если они окажутся блестящими мыслителями, их способ мышления должен резко отличаться от нашего.
- И не только это. Философы, живущие в грязи, никогда не смогут добиться признания на Земле, ибо грязь производит на толпу куда большее впечатление, чем философия обитающих в ней.
- Но, к счастью, здесь мы можем не обращать внимания на мнение толпы.
- Ты так думаешь? Хилари, ты до сих пор изучала космос теоретически, а у меня уже есть опыт транспонентальных полетов, и я знаю, что за странная атмосфера возникает на корабле. Это похоже на гротескную версию «К востоку от Суэца» Киплинга. Как там говорится? «Перенеси меня куда-нибудь к востоку от Суэца, где добро становится злом и где не властны десять заповедей…»
Когда ты вступаешь на планету, лежащую под чужим солнцем, добро очень мало отличается от зла. И ты чувствуешь своего рода свободу, можешь делать все что угодно, потому что на Земле никто тебя не осудит за это, и это «все что угодно» - неотъемлемая часть всех желаний толпы.
Миссис Вархун положила на стол кончики четырех гибких пальцев.
- Это выглядит очень низко.
- Черт, но подсознательные стремления человека действительно низки. Не думай, что я обобщаю. Я слишком часто видел такое состояние, одолевающее человека. Возможно, исключением был один Эйнсон. И я ощущаю это в себе.
- Боюсь, что теперь я тебя не понимаю.
- Не обижайся, я чувствую, что твоему Квилтеру очень понравилось стрелять в наших друзей. Охотничий инстинкт! Если бы я увидел их, пасущихся в степи, с удовольствием сам пустил бы пулю.
Голос миссис Вархун стал заметно жестче:
- Что же ты собираешься делать, если мы найдем планету ВЗП?
- Ты знаешь что: следовать логике и разуму. Но это лишь деловая маска. И я услышу, как моя другая половина зашепчет: «Латтимор, эти существа не чувствуют боли, разве может их душа быть развитой настолько, чтобы, не испытывая страданий, оценить какой-нибудь аналог поэм Байрона или Второй симфонии Бородина?» И я скажу сам себе: каковы бы ни были ее прочие заслуги, если она не может переживать боль, это выше моего понимания.
- Но в этом и кроется загадка, потому-то мы и должны попытаться понять, что… - Она выглядела очень привлекательно со сжатыми кулачками.
- Я все это знаю. Но ты говоришь с точки зрения интеллекта. - Латтимор откинулся в кресле. Ему нравилось подавлять Хилари своей мужской логикой. - Но я слышу также голос Квилтера, голос толпы, вопль, идущий не просто из глубины сердца, а из кишок. Он говорит мне, что какими бы талантами ни обладали эти существа, они все равно стоят ниже всех быков, зебр или тигров. Во мне действует первобытный инстинкт, как и в Квил-тере, заставляющий выстрелить.