Томас Олдрич. Воспоминания американского школьника

   - Возможно, - сказал дедушка, - но только зачем ты устроил мне на столе эту меняльную лавку?
   Я, захлебываясь и запинаясь, выложил всю историю: про веревку, костер, дилижанс, про краснорожего Чарли, про полицейских, про участок...
   Когда я закончил, дедушка открыл средний ящик стола, вынул исписанный листок бумаги и, ни слова не говоря, протянул мне.
   Я прочитал:
   Я, нижеподписавшийся, получил сполна от капитана Даниэля Нёттера 3 доллара, причитающиеся с внука его Томаса Белли за покупку дилижанса.
   Дано 4 июля 18..г.
   Ньюмен Вингет
   Дедушка сбоку смотрел на меня.
   - Я имел удовольствие беседовать с мистером Ньюменом Вингетом за полчаса до завтрака, - сказал он.
   Дедушка сгреб монеты в кучу и прихлопнул их ладонью.
   - Ну, а что мы сделаем с этим?
   - Не знаю, дедушка.
   - Хочешь взять их обратно?
   - Нет, это я вам должен за Вингета.
   - Ты прав, настоящий мужчина сам платит свои долги.
   Пока я разговаривал с дедушкой, пришли Уоллес и Перец Виткомб.
   Все четверо стояли посреди двора. Перец Виткомб что-то говорил, размахивая руками, и все хохотали.
   - Том, ты только послушай! - закричал Чарлз Марден, как только я выскочил на крыльцо. - Замечательная новость! Перец, расскажи ему сначала.
   - Ладно. Слушай, - сказал Перец. - Прибежал я после нашей ночной передряги домой, пробрался к своей постели и заснул как убитый. Снилась мне всякая дрянь: будто я попал в костер и что-то про полицейских. Вдруг слышу, кто-то кричит над ухом: "Да проснешься ли ты, негодяй?!"
   Открыл глаза, смотрю: отец стоит надо мной, злой как черт.
   - Хороших ты дел натворил, самих бы вас сжечь вместо этого дилижанса. Шалопаи! Бездельники! Работаешь с утра до вечера, а он по три доллара выпускает в трубу. Да сам ты с руками и ногами не стоишь трех долларов.
   Я вскочил как встрепанный. Какие три доллара? Оказывается, отец встретил Вингета на улице, и эта старая лиса на нас нажаловалась.
   Отец кричит:
   - Где я возьму три доллара? Вот было у меня тебе на башмаки... Теперь ходи босой. Надо отдавать деньги ни за что ни про что. Пятнадцать долларов за такую старую рухлядь. На! Тащи! Да возьми расписку, а то ведь он, сквалыга, скажет, что ни черта не получал.
   Я скорее шапку в охапку - и побежал.
   Ну и берлога у этого Вингета. На улице жара, а у него все окна закрыты, пыль, паутина по всем углам. А книг конторских - просто тьма, как дрова в углу сложены.
   Только сел старикашка писать расписку, кто-то стучит в дверь. Пошел он открывать, и слышу я вдруг какой-то знакомый голос в коридоре. Сладенький такой. Я заглянул в щелку. Вот тебе и раз! Наш Конвей.
   - Мистер Вингет. Будьте любезны уплатить мне пять долларов, я знаю преступников.
   Старик потер руки, хихикнул и говорит:
   - Опоздали-с, молодой человек. Преступники обнаружены без вас.
   - Как, уже? Да ведь газета только что вышла.
   - Уже. В другой раз будьте попроворнее.
   - Да вы, может быть, не тех знаете?!
   - Тех самых. Будьте здоровы, молодой человек.
   И захлопнул перед его носом дверь.
   Я схватил расписку - и за ним. На углу догнал его и говорю:
   - Ну, Билли, что получил за доносик?
   Он испугался, что я его вздую, и понесся от меня, как заяц. А я к вам! Хорошенькая история?
   - Ну и мерзавец этот Конвей! - воскликнул Гаррис.
   - Попадись он мне только! - стукнул я по воздуху кулаком.
   Со стороны площади донесся выстрел. Из-за реки, как эхо, отозвался другой. Где-то за нашим домом с треском взорвалась целая дюжина петард. Ривермут салютовал четвертому июля.
   - Черт с ним, с этим Конвеем! - закричал Гаррис. - Где наши петарды? Отпразднуем хорошенько сегодняшний день и наше избавление.
   Мы выкатили из сарая огромную пустую бочку и торжественно поставили ее посреди двора. Весь запас наших петард был пущен в ход, и взрыв получился на славу.
   Жаль, что у нас нет ни ружья, ни пистолета, - сказал Чарлз Марден.
   - Как нет? - закричал я, побежал к себе в комнату, сорвал со стены свой медный пистолет и, запыхавшись, вернулся во двор.
   - Заряжен настоящим порохом!
   - Покажи-ка, - сказал Гаррис и недоверчиво повертел пистолет в руках.
   - Он не выстрелит.
   - Выстрелит! - Я нажал собачку. Курок слабо щелкнул. Пистолет молчал.
   Потом попробовал Гаррис, за ним Перец Виткомб, Бенни Уоллес и Марден. Пистолет молчал.
   - Не может быть! Он же стрелял в Новом Орлеане.
   Я вырвал у Мардена пистолет и изо всех сил дернул собачку.
   Ба-бах...
   Целое облако дыма взвилось надо мной. Что-то с размаху ударило меня в грудь, а руку дернуло и как будто оторвало от плеча.
   - Ты ранен? Ты ранен? - закричал Уоллес.
   - Н-не знаю... - растерянно пробормотал я.
   Дым рассеялся, и я увидел, что от моего прекрасного пистолета осталась только погнувшаяся рукоятка. Я с грустью смотрел на эти жалкие остатки.
   - Не вешай нос, Том, - сказал Гаррис, - твой пистолет погиб славной смертью в день четвертого июля.
   - Давайте похороним его с почетом! - предложил я.
   - Похороним! Похороним! - закричали Марден и Уоллес.
   Я притащил коробку из-под дедушкиных сигар. Уоллес пожертвовал свой носовой платок, и мы завернули в него рукоятку моего бедного пистолета. Под грушевым деревом мы вырыли ямку и торжественно опустили в нее сигарный ящик. Забросали ящик землею, насыпали холмик и покрыли его маргаритками с любимой тетушкиной клумбы. Над могилкой мы водрузили дощечку с надписью:
   ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ
   мистер ГРОМОБОЙ из НОВОГО-ОРЛЕАНА,
   погибший геройской смертью
   4-го июля 1847г.
   двух лет от роду.
   - Вечная память тебе, старый товарищ, - сказал я и снял шапку. - Ты служил мне верой и правдой. Ну а теперь - на площадь!
   10
   На площади у ратуши столпились дамы в светлых платьях, горожане в длиннополых сюртуках, сельские жители в толстых куртках с блестящими пуговицами.
   Над бантами, яркими зонтиками, цилиндрами, крестьянскими шляпами с кокардами высилась голубая, украшенная флагами трибуна.
   На трибуне размахивал руками Иезекил Элькинс, секретарь муниципалитета. В черном сюртуке, черном галстуке и узких панталонах, он был похож на рассерженного майского жука, дрыгающего лапками.
   Иезекил Элькинс что-то говорил, широко раскрывая рот.
   Мужчины вытягивали шеи, дамы подымались на цыпочки. Все молчали и слушали. Мы пустили в ход кулаки и локти, чтобы пробраться к трибуне. Но кулаки и локти не помогли. Мы так и остались позади.
   Только отдельные слова речи долетали до наших ушей:
   "Уважаемые сограждане... Великий день четвертого июля..."
   Нам скоро надоело ловить обрывки слов и смотреть, как разевает рот Элькинс, и мы уже стали подумывать, где бы найти что-нибудь позанятнее.
   Но, к нашему счастью, Иезекил кончил речь.
   "Ура!.. Да здравствует свободная Америка!" - загремело со всех сторон.
   Шапки полетели в воздух, застучали каблуки, захлопали руки.
   Мы тоже заорали: "Ура! Ура! Да здравствует свободная Америка!"
   Чарлз Марден сложил ладони коробочкой и хлопал так громко, что соседи оборачивались. Перец Виткомб забросил свою шапку прямо на дерево. Она висела на ветке, как яблоко, и качалась. Мы еле сшибли ее потом камнем.
   Иезекил поклонился, прижав руку к сердцу, и сбежал с трибуны. Толпа заколебалась и расплывалась по всей площади и по соседним бульварам.
   Дамы просунули под локти своих мужей ручки, затянутые в светлые перчатки, и подхватили пышные оборки праздничных платьев.
   Мужчины важно вели дам, свободной рукой опираясь на трость.
   Девицы, шурша крахмальными юбками, взявшись под руки, шли целыми шеренгами. Они поглядывали по сторонам, перешептывались и хихикали.
   Мальчишки шныряли в самой гуще толпы, проскальзывали под локтями толстого лавочника, наступали на платья дамам, плечом разбивали шеренгу барышень.
   - Элькинс... Америка... Речь... Городское управление... - жужжала толпа.
   - Молодчага Элькинс. Здорово это он про бостонцев, как они скормили рыбам английский чай.
   Перед нами шел, расталкивая толпу саженными плечами, ломовой извозчик Смит.
   - Посмели бы они теперь приставать к Америке! Мы бы им!..
   Смит был самый сильный человек в Ривермуте. Он бросал на свою телегу огромные мешки, точно в них была не мука, а пух. Все школьники нарочно бегали на рынок смотреть на силача.
   Мы догнали Смита и вежливо сняли перед ним шапки.
   - Здорово, пареньки, - приветливо ответил он с красной пятерней сгреб с курчавой головы высокий картуз.
   Стайка розовых и голубых мисс заслонила от нас Смита.
   Запахло резедой и ландышами. Атласная лента скользнула у меня по носу.
   - ... Мистер Элькинс произнес прелестную речь, - с жаром говорила девица в шляпе с незабудками.
   - Но как жаль, что он такой старый и некрасивый. Вот если бы у него были большие черные глаза и прямой нос, как у Генри Джонса из магазина "Последние моды"...
   - Вот пигалицы, - прошептал Чарлз Марден. - Глядите, ребята, что сейчас будет!
   Чарлз вытащил из кармана "лягушку" (так назывались у нас трескучие прыгающие ракеты).
   - Ах!.. Ой!.. Ай!.. - завизжали девицы и рассыпались в разные стороны - "лягушка" прыгала прямо у них под ногами, трещала и бросала искры на кисейные платья.
   - Ох уж эти мальчишки, - сказал Марден девицам и скорчил самую постную физиономию. - Вечно они пристают к гуляющей публике.
   Мы все вежливо поклонились и, как ни в чем не бывало, пошли дальше.
   Вокруг площади как грибы выросли маленькие ресторанчики: два-три столика, четыре скамейки и огромные вывески.
   САМОЕ холодное мороженое
   И САМЫЕ горячие пирожки
   Лучшее в АМЕРИКЕ Пиво
   Прохладительные напитки
   ДЕШЕВО И ВКУСНО
   Но больше всего мне понравилась намалеванная яркими красками огромная пивная кружка с пышной пеной, переливающейся через край. Кружка была точь-в-точь Везувий во время извержения.
   - Зайдем сюда, выпьем по кружке пива. Я угощаю.
   Мы уселись на скамейки и спросили "лучшего пива в Америке".
   Долговязый парень в белом переднике поставил перед нами шесть тяжелых глиняных кружек.
   Пиво шипело и пенилось. Пузырьки вздувались и лопались. Горький холодок пощипывал язык.
   Какой-то мальчишка остановился перед ресторанчиком и посмотрел на нас с завистью:
   - Ишь, расселись, черти!
   Мы потягивали пиво маленькими глотками. Приятно сидеть за столиком и поглядывать на мальчишек, шмыгающих вокруг!
   Гаррис очень шикарно закинул ногу на ногу и сдвинул на затылок шляпу.
   Но пива в кружках становилось все меньше и меньше, и наконец круглое дно выглянуло и заблестело, как лысина.
   Я поднял кружку, запрокинул голову и вылил в рот последнюю каплю.
   - Жаль, - сказал я, - было вкусно.
   - Будет еще вкуснее, - сказал Марден. - Идем к Петтинджилю есть мороженое.
   Я порылся в карманах.
   - У меня больше нет денег.
   - Я все до цента потратил на петарды, - заявил Виткомб.
   - А я на яблоки, - прибавил Бенни Уоллес.
   - Бросьте, друзья, идите, если зовут, - сказал Марден.
   Мы не заставили себя долго просить и отправились к Петтинджилю.
   Кондитерская Петтинджиля была самая лучшая кондитерская в городе.
   Хозяин ее, мистер Петтинджиль, был самый знаменитый человек в Ривермуте. Ни один свадебный обед, ни один юбилейный вечер не обходился без пломбира и тортов его изготовления.
   Но не торты и пирожные прославили мистера Петтинджиля. Он был капельмейстером любительского оркестра "Ривермутских друзей музыки". И когда его кругленькая фигурка, горбатый нос и торчащий, как петушиный гребень, хохолок появлялись на эстраде, публика хлопала, не жалея ладоней.
   Мистер Петтинджиль дирижировал, приподнимаясь на цыпочки и грациозно размахивая палочкой.
   На репетициях эта самая палочка дробно стучала по деревянному пюпитру и угрожающе качалась перед носом зазевавшегося фагота или барабанщика. Мистер Петтинджиль был вспыльчив.
   Чарлз Марден дернул дверь с надписью: "Кондитерское искусство Петтинджиля".
   Серебристо зазвенел колокольчик, и мы вошли в кондитерскую.
   По стенам на полках были аккуратно расставлены коробки, перевязанные розовыми и голубыми ленточками. С крышек улыбались кудрявые красавицы, прижимавшие к груди букеты роз.
   На стойках под стеклом нежно белели и розовели кремовые башенки тортов и пирамиды конфет. Сладкий запах ванили и рома поднимался от напудренных сахаром кексов и пудингов.
   За прилавком стояла продавщица в кружевном передничке и кружевном чепчике. У нее щеки розовые, как засахаренные персики, а оборочки чепца, воротничка и рукавчиков пышные, как крем на пирожных.
   Кафе было в комнате за магазином. Мы прошли туда и заняли столик на "шесть персон".
   В кафе было пусто. Приближался обеденный час, а ривермутские жители не любили портить сладостями аппетит перед обедом.
   В глубине комнаты, за зеленой перегородкой, мистер Петтинджиль принимал заказы. Чарлз Марден заказал мороженое, и через пять минут девушка в белом переднике поставила перед нами блестящий поднос. На стеклянных вазочках красное, малиновое и кремовое ванильное мороженое высилось легкими горками. Тоненькие костяные ложечки торчали из каждой верхушки. Мы набросились на мороженое, и скоро вазочки опустели. Самая придирчивая посудомойка не могла бы на нас пожаловаться: никто не оставил ни капли.
   - Спроси еще! - воскликнул Марден, облизывая ложку. - Том Белли, скажи Петтинджилю, чтобы он прислал второй поднос.
   Я посмотрел на Мардена недоверчиво. Что он? Шутит? Откуда у него столько денег?
   Нет, Марден не шутил. У него было совсем серьезное лицо. Ну, если так... Я пошел за перегородку.
   Петтинджиль сидел за стойкой и что-то записывал в конторскую книгу.
   - Мистер Петтинджиль, пришлите нам, пожалуйста, еще столько же порций мороженого.
   - Ванильного или малинового?
   - И того, и другого, будьте любезны.
   - А денег-то у вас хватит?
   - Раз мы заказываем...
   Я отдернул драпировку и пошел к своему столику.
   "Что же это? Где они?"
   На подносе пустые вазочки, стулья в беспорядке вокруг стола. И никого! Ни одного человека!
   Ноги и руки у меня похолодели. Удрали, пока я разговаривал с Петтинджилем? А у меня ни пенса... А Петтинджиль шутить не любит.
   За перегородкой зазвенели ложечки. Несут!
   Я бросился к дверям. Румяная продавщица раскладывала на стеклянном блюде пирожные. Через магазин нельзя. Я оглянулся направо, налево...
   Окно!
   Я с разбегу вскочил на подоконник и, зажмурив глаза, бросился вниз. Пятки больно ударились о мостовую. Хорошо еще, что первый этаж.
   Не оглядываясь, я понесся что было духу по переулку, свернул в Верхнюю улицу, пересек улицу Старого Рынка и вылетел на площадь.
   - Стой, сумасшедший! Мина! Мина! - закричали со всех сторон.
   Я остановился. Какая мина? Где? Передо мной не было ничего, кроме огромной бочки.
   - Направо! Налево! - кричали из толпы и делали мне какие-то знаки руками. Я ничего не понимал и только растерянно оглядывался по сторонам.
   Вдруг что-то разорвалось и грохнуло прямо передо мной. Меня сшибло с ног и подбросило в воздух.
   ---------
   - Ну как? Лучше ему?
   - Кажется, лучше. Он спит.
   Я открыл глаза. В ногах кровати сидела тетушка Эбигэйль. В одной руке она держала рюмку с водой, в другой аптечный пузырек. Мутные капельки скатывались в рюмку и белым дымком таяли в воде.
   Дедушка, неслышно ступая, шагал из одного угла в другой.
   - Слава богу, никаких вывихов и переломов, - шепотом говорила тетушка. - Доктор сказал - просто общее сотрясение. Но что стало со мной, Даниэль, когда я увидела эти носилки! Я думала, что умру...
   Я попытался приподняться, но все тело у меня заныло, а перед глазами заплясали красные и желтые круги. В ушах зазвенели ложечки Петтинджиля. Я застонал.
   Тетушкин чепец наклонился ко мне.
   - Что тебе, Том? Что с тобой?
   Я хотел сказать: "Не беспокойтесь тетушка", но язык выговорил: "малинового и ванильного".
   - Господи помилуй! - воскликнула тетушка. - Что он такое говорит?
   - Здесь продается лучшее пиво в Америке!
   11
   В классе было пусто. На полу валялись бумажки и кусочки сломанного грифеля. Крышки парт были откинуты, и ящики для книг как будто нарочно показывали свои изрезанные перочинными ножами и заляпанные чернилами стенки. Один из ящиков был покрыт монограммами Г.Б. (парта Генри Блэка), в другом валялась забытая тетрадка, в третьем - целая куча ореховой скорлупы и растрепанный задачник.
   Я и Бенни Уоллес сидели в углу класса на последней скамейке и, не разгибаясь, скрипели перьями. Нам сегодня не повезло на латинском уроке: неправильные глаголы подвели нас, и мистер Гримшау велел нам остаться после занятий и проспрягать по десятку этих несчастных глаголов.
   Я уже одолел шесть штук, и рука у меня устала выводить бесконечные Perfectum'ы и Plusquamperfectum'ы.
   Я отложил перо.
   - Давай отдохнем, Бенни.
   - Ладно, - согласился Уоллес и отодвинул тетрадку. - Только ненадолго. Я хочу прийти домой пораньше. Мы с папой едем сегодня в Индию.
   - Как в Индию? - вытаращил я глаза.
   - Это секрет, Том.
   - Расскажи, Бенни. Я не проговорюсь.
   - Когда папа бывает свободен, - сказал Бенни, - мы раскладываем на столе карту и решаем, куда ехать. Потом придумываем, что взять с собой какое оружие, платье, провизию, и начинается настоящее путешествие. Садимся на корабль. Иногда бывает буря. Иногда просто качка. Охотимся на китов... Потом - приехали. Если мы в пустыне - покупаем верблюдов. Нанимаем проводника. Папа все знает, где какие деревья, какие где звери. Сегодня мы собирались в Индию. Будет охота на слонов.
   - Счастливец ты, Бенни. Это здорово интересно. Я бы хотел хоть раз попутешествовать с вами.
   - Я спрошу у папы, и мы возьмем тебя с собой. А теперь давай заниматься, а то я опоздаю. Папа редко бывает свободен.
   Мы придвинули тетрадки, и перья опять заскрипели. Через четверть часа Уоллес покончил со своими глаголами.
   - У меня готово. Я побегу, Том.
   - Иди, я тоже скоро кончу.
   Уоллес собрал книги и выбежал из класса.
   "Какой славный парень этот Уоллес. Роджерс вечно дразнит его "девчонкой". Глупо. Разве девчонки бывают такие умные? А что мускулы у него некрепкие, так это сущие пустяки. Подарю ему свой перочинный ножик".
   tetigimus
   tetigistis
   tetigerunt...
   Кончено!
   Я собрал книги, стянул их ремешком и, размахивая связкой, выскочил на крыльцо.
   Негодяй!
   Возле калитки, прижатый к забору, стоял Уоллес. Перед ним, загораживая выход, приплясывал Конвей.
   - Уа, уа... Наш младенец захотел кушать. Ничего, твоя кашка не простынет.
   Сэт Роджерс, прислонясь к дереву, смотрел на Бенни и Конвея. Он заложил руки в карманы и весело посвистывал.
   - Если очень торопишься, попроси хорошенько, - пищал Конвей, может, и отпущу, а пока отведай вот этого. - И Конвей щелкнул Бенни прямо в нос.
   Воздух застрял у меня в горле - ни туда, ни сюда. Зубы сжались так, что в скулах стало больно. Сердце заколотилось, застучало, запрыгало. Потом что-то горячее поднялось к глазам и зашумело в ушах. Я соскочил с крыльца и с размаху запустил в Конвея связкой книг.
   - Берегись, Билли! - закричал Роджерс.
   Конвей бросил Бенни, но не успел увернуться, и связка ударила его в грудь. Он пошатнулся. Я подскочил к Конвею, схватил обеими руками за куртку и стал трясти так, что у него защелкали зубы.
   Конвей рванулся. В руках у меня осталась только большая перламутровая пуговица.
   Пальцы Конвея впились в мои волосы.
   - Стой, стой, ребята! - во двор ввалилась толпа мальчишек с ракетками и мячами. Впереди бежал Фил Адамс.
   Он кричал:
   - Что это у вас? Драка? Драться, так драться по правилам!
   Нас схватили за куртки и оттянули друг от друга. Фил вынул носовой платок и туго обвязал мне голову.
   - И куда только ты лезешь с такими вихрами? - ворчал он.
   - Все равно. Скорее, Фил. Пусти, - бормотал я.
   Конвей смотрел на нас исподлобья.
   - Сэт, повяжи мне тоже голову, - потребовал он. Коротенькие волосы Конвея трудно было ухватить даже щипцами, но Роджерс сейчас же вынул из кармана клетчатый платок и, аккуратно сложив его, повязал голову друга.
   - Не забудь приемы бокса, которые я тебе показывал, - шептал мне Фил. - Не стискивай кулак. Бей косточками. И все в одну точку. Наскакивай снизу - нырком. Помни, что крач у тебя хорошо выходит. Ну, иди.
   Меня отпустили. Я бросился к Конвею. У Конвея остренький противный подбородок! В подбородок! Рука выпрямилась как пружинная. Зубы у Конвея лязгнули.
   Он отскочил, пригнулся и ударил меня в живот.
   Я захлебнулся воздухом.
   - Хук!.. Хук! - кричал Фил.
   Я согнул руку, выбросил ее вверх, вбок.
   - Ой! - взвизгнул Конвей.
   Голова у него качнулась как тряпичная.
   "Так!.." - подумал я.
   Вдруг в глазах у меня потемнело и в горле стало горячо - Билли ударил меня в нос. Брызнула кровь, кто-то закричал. Кажется, Бенни Уоллес.
   Я рассвирепел и, ничего не слыша, ничего не видя, замолотил кулаками куда попало.
   Пуговицы отлетели от моей рубашки, нос распух, левый глаз не открывался, но я не чувствовал боли.
   - Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не уйдешь! - сквозь зубы шипел я.
   - Ура, Том! Конвей бежит! - закричали вокруг.
   Но кулаки не могли остановиться.
   - Очнись, дурень! Это я! - закричал Фил Адамс.
   Он подошел поздравить меня с победой и пожать мою руку, а я заехал кулаком ему прямо в живот. Мальчики хохотали.
   Я опустил руки и огляделся. Мальчики столпились вокруг меня. Конвей исчез.
   Я был победителем.
   Уоллес прикладывал к моему распухшему лицу намоченный под краном платок. Кто-то накинул мне на плечи куртку, кто-то надвинул на подбитый глаз фуражку, мальчики еще раз прокричали "ура" и пошли провожать меня домой.
   Тетушка Эбигэйль открыла мне дверь.
   - Господи, боже мой! - Она всплеснула руками и в ужасе отшатнулась.
   - Это ничего, тетушка, - попытался я улыбнуться.
   Но распухший нос и подбитый глаз не хотели слушаться: нос упрямо сворачивал в сторону, а глаз сам собой подмигивал.
   Тетушка, не говоря ни слова, схватила меня за руку и потащила к дедушке.
   - Полюбуйся, Даниэль! - воскликнула она и с размаху хлопнулась в кресло.
   - Кра-а-савец! - сказал дедушка. - Кра-асавец! Где это тебя так разукрасили?
   Я начал рассказывать, как Конвей пристал к Уоллесу, как я запустил в него связкой книг, как мы сцепились.
   - ...Я сделал крач, а он не по правилам - в живот. Я ему - хук, понимаете: так и сюда. Он стукнул меня по носу. В кровь.
   - Эх, - сказал дедушка, - шаг назад и выпад в сторону! Где у тебя голова была?!
   - Прозевал, дедушка, но зато я его так свистнул в ухо...
   Дедушка слушал, покачивая головой.
   - Побежал, говоришь? - хлопнул он себя по колену. - Здорово! Так ему, разбойнику, и надо. Точь-в-точь так влетело от меня фискалу Джинглю. Мне тогда было лет двенадцать. Как сейчас помню эту историю. Хорошее было время...
   - Даниэль, - перебила тетушка, - сейчас совсем не время для ваших детских воспоминаний. В драке не может быть ничего хорошего. Вам бы следовало объяснить это Тому.
   - Не поможет, сестра, - сказал дедушка. - Это у нас в роду.
   Тетушка поджала губы и встала.
   - Нужно что-нибудь сделать с его синяками. Я полагаю - пилюли д-ра Паркса, примочка из отвара бузины и патентованная мазь Плорниша...
   - Никаких пилюль. Холодный компресс и черная повязка на глаз, чтобы не пугал людей и лошадей.
   Тетушка усадила меня в кресло, завернула мою голову мокрым полотенцем и вышла. Через полчаса она вернулась с дюжиной черных повязок на белой подкладке.
   - Они всегда будут у нас под рукой, - сухо сказала она.
   12
   Я стоял перед зеркалом. Страшная рожа смотрела на меня с блестящего стекла. Под глазом до половины щеки темнел огромный синяк. В середине он был густо-лиловый, а по краям сиреневый с красными и желтоватыми прожилками. Превратившийся в щелочку глаз жалобно моргал припухшим веком; нос был гораздо больше похож на грушу, чем на обыкновенный нос.
   "Ну, как я покажусь в класс? Ведь засмеют. Надо спустить повязку пониже. Нет, так еще хуже, - синяк вылезает сверху. А если так?"
   Я старался приладить повязку получше, но синяк выглядывал то снизу, то сверху, то справа, то слева.
   "А, черт с ней, с повязкой... Еще опоздаешь".
   Я затянул узелок на затылке, нахлобучил шапку и побежал в школу. У ворот школы меня поджидал Бенни Уоллес.
   - Ну как, Том? Что твой глаз? Очень больно?
   - Пустяки! Есть о чем разговаривать.
   - Ты молодчина, Том! Знаешь, все в школе говорят, что ты молодчина и что Конвея давно пора было поколотить...
   - Ах, вот как! - И я сдвинул повязку повыше. Пусть видят, как страдают в честном бою.
   Когда я вошел в класс, мальчики закричали "ура!", а Конвей, весь облепленный пластырем, отвернулся и стал смотреть в окно. Сэт Роджерс принялся перелистывать книгу.
   Вошел мистер Гримшау. Он сразу заметил мою черную повязку и пластыри Конвея, но ничего не сказал.
   - Откройте тетради и приготовьте перья. Сегодня у нас будет диктант.
   Он взял свою красную книжечку для диктовок, подумал и отложил ее в сторону.
   - Пишите: "Многие мальчики думают, что драка доказывает их мужество и благородство".
   Бумага зашелестела, мальчики уткнули носы в тетрадки.
   - "Мужество и благородство... Каждый спор решается кулаками и щелчками. Решается кулаками и щелчками... Этим мальчикам не мешало бы помнить..." Марден, не списывай: я все вижу... "Не мешало бы помнить, что в драке победа всегда достается не тому, кто прав, а тому, кто сильнее, - не тому, кто прав..."
   - Мистер Гримшау, - вдруг вскочил Уоллес, - я должен вам сказать: Белли дрался из-за меня. Конвей приставал ко мне, он вечно задирает тех, кто послабее, - а Том за меня заступился.
   - Это, конечно, несколько меняет дело, - сказал мистер Гримшау. Но все-таки Конвей и Белли знали, что я раз навсегда запретил всякие драки. Теперь я требую, чтобы враги протянули друг другу руки, а вы все запомните, что в следующий раз всякая драка будет строго наказана.