Свой план я рассказал одному только Перецу Виткомбу.
- Клянись нашей дружбой и своей головою, Перец, что ты меня не выдашь, - потребовал я.
- Клянусь головою, - грустно сказал Перец. - Но все-таки это очень глупо. Во-первых, твои папа и мама на тебя же рассердятся. Во-вторых, на "Роулингсе" ты досыта наглотаешься подзатыльников. А в-третьих, ты непременно умрешь от холеры как дурак.
25
Паровоз пронзительно свистнул. Под вагоном что-то зашипело, зашумело. Вагон вздрогнул, качнулся назад, дернулся вперед и пошел.
"Наконец-то!" - Я вздохнул с облегчением.
Самое трудное сделано. Главное было удрать, чтобы никто не заметил. На "Роулингс" меня примут: я сильный, здоровый и - все говорят - очень высокий для тринадцати лет.
Когда поезд пошел полным ходом, я вылез из своего угла (я нарочно забился в самое темное место, чтобы меня не заметили) и расположился поудобнее.
Против меня сидел фермер в шершавой куртке. Рядом толстая дама. Через проход - сухонький старичок.
А кто сидит сзади?
Я встал и заглянул через скамейку.
"Что такое? Какая знакомая спина у этого человека. Клетчатая шапка... Бен!.. Честное слово, матрос Бен..."
Я съежился в своем углу.
Вот так история! Как попал сюда Бен? Нет, я должно быть ошибся!
Колеса тарахтели по рельсам. Вагон не переставая дрожал и раскачивался.
Шершавый фермер напротив откинул голову назад и спал. Нижняя губа у него отвисла, из приоткрытого рта несся переливчатый храп.
Заросшие волосами ноздри вторили храпу тонким свистом.
Конечно, я ошибся. Ну зачем Бен поедет в поезде? Ну куда ему ехать?
Я опять приподнялся на скамейке и взглянул через край спинки.
Это был Бен.
Он сидел, широко расставив колени, и водил пальцем по строчкам "Ривермутской утки".
Я сполз на свое место, схватил узелок и потихоньку перебрался в другой вагон.
"Он меня не заметил,- успокаивал я себя. - Иначе он бы со мной заговорил".
Но все-таки я сел в самый дальний уголок вагона.
"Куда это Бен едет? - подумал я. - Может, ему надоела сухопутная жизнь, и он опять решил вернуться на корабль? А вдруг на "Роулингс"? В объявлении было сказано: требуются три матроса и мальчик для услуг. Вот будет штука, если мы поступим на один корабль. Только непременно нужно, чтобы я попал первым, а то Бен может мне помешать.
И я представил себе, как все это будет.
...Я подписываю контракт и выхожу из конторы. Возле конторы стоит Бен.
- Мастер Том, что вы тут делаете?
- Я поступаю на "Роулингс", Бен.
- Это невозможно, вы должны вернуться к дедушке.
- Поздно, Бен, контракт уже подписан.
Бен почесывает затылок и говорит:
- Ну, коли контракт, делать нечего. Послужим вместе, мастер Том.
На корабле меня все любят за то, что я ничего не боюсь и карабкаюсь по вантам не хуже любого матроса.
Приезжаем в Новый Орлеан.
Папа и мама не могут поверить своим глазам. Мама плачет от радости. Бен рассказывает, что я настоящий моряк. Папа очень доволен, что у него такой сын.
Потом я забираю папу и мамуи мы возвращаемся в Ривермут.
Дедушка ужасно рад, что я спас папу и маму от холеры, и нисколько на меня не сердится.
- Вот это парень так парень, - рассказывает Бен моим товарищам. По чести скажу, я бы на старости лет не постыдился служить под его командой. Из него выйдет настояший капитан.
Углы вагона стали темнеть. Наступал вечер.
"...Из него выйдет настоящий капитан" - стучали колеса. Вагон дрожал. Скамейка напротив отплыла куда-то в глубину вагона. Голова у меня перестала держаться на шее. Я заснул.
Когда я проснулся, в вагоне было уже почти совсем темно.
Кондуктор зажег свечу.
Вещи и люди выползли из темноты. Я опять увидел фермера, толстую даму и старичка.
А на третьей скамейке...
Я весь похолодел: на третьей скамейке от меня сидел матрос Бен. Он закрылся "Ривермутской уткой" и спал.
Зачем он перешел в этот вагон? Он следит за мной!
Какая-то дама вполголоса говорила своему соседу:
- Как неприятно! Я так удобно расположилась в том вагоне. И вдруг на последней станции его отцепили. Пришлось перейти сюда...
Ах, вот в чем дело. Я немножко успокоился.
- Не огорчайтесь, мэм, - ответил даме сосед. - Ведь мы уже подъезжаем к Бостону.
Я захватил свои вещи и вышел на площадку. В Бостоне я выскочил из поезда первым.
На вокзале было много народу. Я юркнул в толпу и, ныряя под локтями встречных, выбрался на улицу.
Я свернул в боковой переулок, чтобы запутать следы, и пошел быстрым шагом. Бежать я боялся: еще чего доброго примут за вора.
Вдруг я услышал за спиной тяжелые шаги. Я оглянулся. Матрос Бен!
Я перебежал на другую сторону и полетел что было духу.
Если успею добежать до угла, я сверну и спрячусь в первых воротах.
Шаги за спиной застучали громче и чаще.
Гонится. Он бегает в десять раз быстрее меня. Все пропало...
Я остановился и круто повернулся. Бен с разгону чуть не сшиб меня с ног.
- Вы следили за мной, матрос Бен?
- Вроде того, мастер Том, - отвечал Бен.
- Вас послали за мной?
- Не то чтоб послали, мастер Том. Но капитан думает, что вам одному не стоит пускаться в путешествие.
Я опустил голову, закусил губу и, нислова не говоря, пошел к вокзалу.
- Куда же вы, мастер Том? - сказал Бен. - Сегодня уже нет поезда. Зайдемте в гостиницу. Вот, направо. Я помню, тут раньше была хорошая гостиница.
Я так же молча повернул направо.
Гостиница была не гостиница, а постоялый двор для моряков.
В нашем номере стояли две койки, некрашеный стол, четыре стула и рукомойник.
Я сел на койку и уставился в угол. Мне хотелось плакать.
Откуда они узнали? Перец Виткомб выдал. И зачем я, дурак, ему сказал? Теперь возвращайся домой под конвоем. Глупо как! А папу и маму так и не увижу. Дедушка рассердится. Тетушка будет пилить...
- Мастер Том, - сказал матрос Бен жалобно, - не горюйте. Пойдемте прогуляемся.
- Нет.
- Сыграем в карты.
- Не хочу.
Матрос Бен сокрушенно покачал головой. Потом он встал и вышел из комнаты.
Вернулся он с большим подносом. Наподносе стояли два прибора, две кружки пива и большая сковорода. На сковороде вкусно шипела яичница с ветчиной.
Бен заботливо расставлял на столе посуду.
Я искоса следил за его руками. Запах горячей ветчины пробрался в ноздри, потом в горло, потом в желудок. Я вспомнил, что не ел с утра.
Бен разрезал яичницу пополам и плюхнул на мою тарелку желтый полукруг.
- Мастер Том, идите ужинать.
Я медленно встал, подошел к столу и выловил кусочек ветчины. Потом я взял кусочек яичницы, потом еще кусочек.
Через пять минут моя тарелка была как вымытая.
Матрос Бен не отставал от меня.
- Скажите, Бен, - спросил я, - вы следили за мной с самого ривермутского вокзала?
- С самого вокзала, - ответил Бен.
- Почему же вы не задержали меня сразу?
- Видите ли, мастер Том, мы с вашим дедушкой бились об заклад: он говорил, что с вокзала вы вернетесь домой, а я уверен, что вы отдадите канат в море.
- Все-таки чудак вы, Бен, - сказал я. - Зачем вы тащились до самого Бостона? Вы могли меня высадить на первой же станции.
- Что вы, мастер Том?! - развел руками Бен. - Билет был взят до самого Бостона. Не пропадать же ему зря.
Я расхохотался.
- Ну, вот и отлично! - обрадовался Бен. - Вы развеселились. За ваше здоровье, мастер Том! - Бен поднял кружку.
Мы запили яичницу пивом.
После ужина матрос Бен сказал:
- Ну, право, теперь было бы недурно сыграть в картишки.
- Пожалуй, - сказал я не глядя на Бена.
Мы сыграли.
В одиннадцать часов Бен задул свечу.
Он минут пять поворочался на своей койке и потом густо захрапел.
Тогда я спрятал голову под подушку и заплакал.
26
Бен довел меня до крыльца нашего дома.
- НУ, я пойду, - сказал он. - Вы не бойтесь, мастер Том. Все будет хорошо.
Я взялся за дверной молоток.
Что-то скажет дедушка?
Дедушка сам открыл мне дверь. Лицо у него было усталое, потемневшее, а морщинки глубже, чем всегда.
Ни слова не говоря, дедушка обнял меня и повел к себе в комнату.
- Сядь, Том, - сказал он.
Я сел. Дедушка раза два прошелся по комнате, потом подошел к письменному столу и вынул из ящика письмо с ченой печатью.
Что-то внутри меня оборвалось, и в груди стало пусто. Руки и ноги похолодели.
Дедушка развернул письмо и начал:
- Новый Орлеан. Четвертого... - Голос у него задрожал. - Не могу, Том. Возьми, прочитай сам...
Я схватил письмо и убежал в свою комнату.
Письмо было от мамы.
Неделю тому назад папа умер от холеры.
Я зажал глаза кулаками.
Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему "Ривермутскую утку" с моими стихами...
Во рту, в носу, в горле стало горько. Слезы вырвались и покатились по лицу.
Хоть бы один раз, один еще разочек увидеть папу!
---------
Через неделю приехала мама.
Мама была в черном платье, бледная и худая.
Она много рассказывала про Новый Орлеан.
В нашем домике поселилось семейство Джерли.
Там, где у нас был кабинет, у них столовая, в спальне - детская.
Беседку в саду снесли совсем. Ее не стоило чинить: она почти развалилась.
Питер, который приходил к нам пересаживать цветы, умер.
Джек и Боб уехали из Нового Орлеана. Мама про них ничего не знала.
В Новом Орлеане пусто и страшно. Много людей разъехалось. Их дома стоят заколоченные.
В театре не дают представлений.
Обо всем мама рассказывала, только о папе говорила мало.
Мне показалось, что я сразу вырос на несколько лет, - столько забот привезла с собой мама. Плакать при маме было нельзя: она сразу начинала плпкать тоже. Я даже иногда рассказывал ей что-нибудь смешное.
Дедушка ходил озабоченный. Папа не оставил нам наследства. Фирма, в которой он служил, обещала выплачивать маме маленькую пенсию, но об этом нужно было еще много хлопотать. Я сам носил в почтовую контору толстые конверты с прошениями и бумагами.
Как-то раз, приняв мой пакет, почтовый чиновник сказал мне:
- Для миссис Белли есть письмо из Нью-Йорка, - и подал мне большой синий конверт.
Письмо было от папиного двоюродного брата, дяди Сноу.
У дяди Сноу в Нью-Йорке была большая лавка. Дядя называл себя "настоящим американским дельцом", не интересрвался ничем, кроме биржевых бюллетеней, и не очень дружил с папой.
Вечером, после чая, мама прочитала письмо вслух.
Дядя Сноу писал:
Любезная кузина Люси!
Из Вашего письма я с прискорбием узнал о постигшей Вас утрате.
Моя супруга и дочь выражают Вам свое соболезнование.
Вы спрашиваете у меня совета, дорогая Люси. Я основательно обсудил Ваше положение, и вот что я могу предложить Вам.
Наш бедный Фред, к сожалению, не обеспечил Вас: пенсия, - если фирма Гроулер и К выдаст Вам ее, - далеко не достаточна.
Вашему сыну Томасу четырнадцатый год. Я могу принять его в свою торговлю и найти для него работу по силам.
Он сразу же начнет зарабатывать деньги (пока, конечно, немного) и приучится к труду, который даст ему со временем кусок хлеба.
Но я очень прошу Вас, дорогая кузина, поторопитесь с приездом. Я слышал, что Томас пишет стихи, а я придерживаюсь старой истины: из поэта не выйдет делец.
Надеюсь, что сын Ваш приступит к своим новым обязанностям не позже будущей недели.
Свидетельствую свое почтение уважаемому капитану Нёттеру и его сестрице.
Остаюсь готовый к услугам Роберт Сноу.
- Не нравится мне это письмо, Люси, - сказал дедушка. - Фред хотел для мальчика совсем другого. Тому надо поступать в университет.
- Вы забываете, папа, - ни у вас, ни у меня нет для этого денег.
- Деньги будут. Мы сдадим половину дома. Можно продать Рыжего. Мы с Эбигэйль старики. Нам немного нужно.
- Нет, дедушка. Не надо продавать Рыжего. Я еду в Нью-Йорк, - сказал я решительно.
- Что ты, Том, - уговаривал дедушка. Ты не знаешь, что такое служба в лавке. С утра до вечера - покупатели, счетные книги, реестры, накладные. Учение придется забросить навсегда.
- Я не заброшу учение. Я буду заниматься по вечерам. Я даже стихи буду писать, только не стану говорить дяде Сноу. Не уговаривайте меня, дедушка, я все равно поеду в Нью-Йорк.
- Я думаю, он прав, - грустно сказала мама.
---------
Через три дня мы с мамой, в дорожных пальто, с сумками через плечо, стояли на вокзале.
Дедушка, тетушка, Китти и матрос Бен провожали нас.
- Дорогая Люси, - говорила тетушка, вытирая глаза кончиком носового платка. - Не садитесь к окну: вас непременно продует. Том, застегни воротник. Как жаль, что мы уложили вязаный шарф.
- Мастер Том, - шептала мне Китти, - пирожки в плетеной корзиночке. Длинненькие - с капустой, а другие - с вареньем. Варенье ваше любимое - абрикосовое.
Китти была в праздничной шляпке с анютиными глазками, но шляпка съехала набок, волосы растрепались, Китти все время громко всхлипывала и терла лицо ладонью.
- Ты, старуха, устроила форменный потоп, - шутил Бен. - Мастеру Тому придется вплавь добираться до вагона. Эх, мастер Том, мастер Том, а я-то начал вырезывать вам такой славный фрегат.
- Пришлите мне ваш фрегат в Нью-Йорк, Бен. Я поставлю его на камин, - ответил я Бену.
Дедушка постукивал палкой по краю платформы и молчал.
До отхода поезда оставалось десять минут.
Вдруг чей-то голос крикнул:
- Том Белли! Том Белли, где ты?
- Я тут.
Расталкивая толпу локтями, к нам пробивались Джек Гаррис, Фил Адамс, Перец Виткомб, Лангдон и Марден.
- Мы еле удрали от Мольбери, - сказал Джек.
- Прощайся, Том, - торопил дедушка. - Пора в вагон.
Я пожал мальчикам руки.
Перец Виткомб всхлипнул.
- Пожалуйста, не надо, Перец, милый, - сказал я, - а то я тоже зареву.
Дедушка обнял меня.
- Ну, прощай, Том. Если будет очень трудно за прилавком у дядюшки Сноу, забирай маму и возвращайся ко мне...
- Третий звонок, Даниэль, - сказала тетушка.
Я быстро расцеловался со всеми и вслед за мамой вскочил на площадку вагона.
Поезд тронулся.
Мальчики и Бен пошли рядом с вагоном. Поезд ускорил ход.
Мальчики побежали бегом.
Потом они стали отставать. Дальше всех бежали Перец Виткомб и матрос Бен.
Но их тоже обогнал поезд. Они остановились на самом краю платформы и махали шапками.
Еще долго я видел две черные фигурки, длинную и коротенькую.
27
Много лет спустя я снова попал в Ривермут.
Ривермут стал совсем другой: дома съежились и постарели, улицы стали короче и тише.
"Храм Грамматики" сгорел. Домик Бена закрасили желтой краской, железную трубу опять заменили кирпичной и сняли флаг. Он больше не похож на корабль.
Матрос Бен умер. Китти опять служит у дедушки.
Когда я проходил по Якорной улице, на пороге домика сидел старик в матросской фуфайке и вырезал ножом лодку. Совсем как матрос Бен.
Дом Нёттер затих. Нет тетушки Эбигэйль. Она похоронена на ривермутском кладбище за высокой чугунной оградой, где лежат все Нёттеры.
Дедушка рассказывал мне, что в ее комнате нашли восемьдесят семь флакончиков и коробочек от лекарств.
Сам дедушка большую часть года живет с нами в Нью-Йорке. В Ривермут он приезжает только летом.
Он стал совсем старенький, сгорбился и ходит с тростью даже дома.
Из моих школьных товарищей я нашел в Ривермуте только Переца и Конвея с Роджерсом.
Перец стал переплетчиком, как и его отец. Дома у него по-прежнему пахнет бумагой и клеем.
Мы с Перецем перебрали все школьные воспоминания. Я расспрашивал его о наших общих товарищах. Оказалось, что Фред Лангдон сделался мастером на заводе, Фил Адамс - консул в Шанхае, а Джек Гаррис убит на войне.
Конвей и Роджерс процветают. Они открыли в Ривермуте бакалейную торговлю и обвешивают покупателей направо и налево. Так ловко не умела обвешивать даже старая миссис Конвей.
Остальных товарищей мы потеряли из виду.
- А не знаешь ли ты, - спросил Перец Виткомб, - куда делась твоя лошадь? Помнится, ее звали Джипси.
Джипси стала артисткой. Дедушка продал ее директору странствующего цирка. Я видел ее через два года после моего приезда в Нью-Йорк в маленьком пригородном цирке. В афише она называлась:
Ученый
Арабский пони
ЗЮЛЕЙКА
из конюшни дамасского принца Шах-Гамана
Джипси была в красной бархатной попоне, расшитой блестками. Над челкой у нее качался белый плюмаж, а на шее висела большая бисерная кисть.
Публика аплодировала и кричала:
- Зюлейка, Зюлейка! Бис! Бис!
Джипси не обратила на меня никакого внимания, но я сразу узнал ее по белой лысинке на лбу.
На другой день, закрывшись от дяди Сноу толстой конторской книгой, я написал про Джипси длинное стихотворение.
Бедный дядя Сноу! Он говорил мне:
- Старайтесь, Томас. Я сделаю вас старшим приказчиком. Остерегайтесь только предаваться пагубной страсти к стихотворчеству. Поэты - самые беспутные люди в Америке.
Но я не сделался старшим приказчиком. Я стал одним из беспутных людей Америки.
Бедный дядя Сноу!.. Я обманул его ожидания.
- Клянись нашей дружбой и своей головою, Перец, что ты меня не выдашь, - потребовал я.
- Клянусь головою, - грустно сказал Перец. - Но все-таки это очень глупо. Во-первых, твои папа и мама на тебя же рассердятся. Во-вторых, на "Роулингсе" ты досыта наглотаешься подзатыльников. А в-третьих, ты непременно умрешь от холеры как дурак.
25
Паровоз пронзительно свистнул. Под вагоном что-то зашипело, зашумело. Вагон вздрогнул, качнулся назад, дернулся вперед и пошел.
"Наконец-то!" - Я вздохнул с облегчением.
Самое трудное сделано. Главное было удрать, чтобы никто не заметил. На "Роулингс" меня примут: я сильный, здоровый и - все говорят - очень высокий для тринадцати лет.
Когда поезд пошел полным ходом, я вылез из своего угла (я нарочно забился в самое темное место, чтобы меня не заметили) и расположился поудобнее.
Против меня сидел фермер в шершавой куртке. Рядом толстая дама. Через проход - сухонький старичок.
А кто сидит сзади?
Я встал и заглянул через скамейку.
"Что такое? Какая знакомая спина у этого человека. Клетчатая шапка... Бен!.. Честное слово, матрос Бен..."
Я съежился в своем углу.
Вот так история! Как попал сюда Бен? Нет, я должно быть ошибся!
Колеса тарахтели по рельсам. Вагон не переставая дрожал и раскачивался.
Шершавый фермер напротив откинул голову назад и спал. Нижняя губа у него отвисла, из приоткрытого рта несся переливчатый храп.
Заросшие волосами ноздри вторили храпу тонким свистом.
Конечно, я ошибся. Ну зачем Бен поедет в поезде? Ну куда ему ехать?
Я опять приподнялся на скамейке и взглянул через край спинки.
Это был Бен.
Он сидел, широко расставив колени, и водил пальцем по строчкам "Ривермутской утки".
Я сполз на свое место, схватил узелок и потихоньку перебрался в другой вагон.
"Он меня не заметил,- успокаивал я себя. - Иначе он бы со мной заговорил".
Но все-таки я сел в самый дальний уголок вагона.
"Куда это Бен едет? - подумал я. - Может, ему надоела сухопутная жизнь, и он опять решил вернуться на корабль? А вдруг на "Роулингс"? В объявлении было сказано: требуются три матроса и мальчик для услуг. Вот будет штука, если мы поступим на один корабль. Только непременно нужно, чтобы я попал первым, а то Бен может мне помешать.
И я представил себе, как все это будет.
...Я подписываю контракт и выхожу из конторы. Возле конторы стоит Бен.
- Мастер Том, что вы тут делаете?
- Я поступаю на "Роулингс", Бен.
- Это невозможно, вы должны вернуться к дедушке.
- Поздно, Бен, контракт уже подписан.
Бен почесывает затылок и говорит:
- Ну, коли контракт, делать нечего. Послужим вместе, мастер Том.
На корабле меня все любят за то, что я ничего не боюсь и карабкаюсь по вантам не хуже любого матроса.
Приезжаем в Новый Орлеан.
Папа и мама не могут поверить своим глазам. Мама плачет от радости. Бен рассказывает, что я настоящий моряк. Папа очень доволен, что у него такой сын.
Потом я забираю папу и мамуи мы возвращаемся в Ривермут.
Дедушка ужасно рад, что я спас папу и маму от холеры, и нисколько на меня не сердится.
- Вот это парень так парень, - рассказывает Бен моим товарищам. По чести скажу, я бы на старости лет не постыдился служить под его командой. Из него выйдет настояший капитан.
Углы вагона стали темнеть. Наступал вечер.
"...Из него выйдет настоящий капитан" - стучали колеса. Вагон дрожал. Скамейка напротив отплыла куда-то в глубину вагона. Голова у меня перестала держаться на шее. Я заснул.
Когда я проснулся, в вагоне было уже почти совсем темно.
Кондуктор зажег свечу.
Вещи и люди выползли из темноты. Я опять увидел фермера, толстую даму и старичка.
А на третьей скамейке...
Я весь похолодел: на третьей скамейке от меня сидел матрос Бен. Он закрылся "Ривермутской уткой" и спал.
Зачем он перешел в этот вагон? Он следит за мной!
Какая-то дама вполголоса говорила своему соседу:
- Как неприятно! Я так удобно расположилась в том вагоне. И вдруг на последней станции его отцепили. Пришлось перейти сюда...
Ах, вот в чем дело. Я немножко успокоился.
- Не огорчайтесь, мэм, - ответил даме сосед. - Ведь мы уже подъезжаем к Бостону.
Я захватил свои вещи и вышел на площадку. В Бостоне я выскочил из поезда первым.
На вокзале было много народу. Я юркнул в толпу и, ныряя под локтями встречных, выбрался на улицу.
Я свернул в боковой переулок, чтобы запутать следы, и пошел быстрым шагом. Бежать я боялся: еще чего доброго примут за вора.
Вдруг я услышал за спиной тяжелые шаги. Я оглянулся. Матрос Бен!
Я перебежал на другую сторону и полетел что было духу.
Если успею добежать до угла, я сверну и спрячусь в первых воротах.
Шаги за спиной застучали громче и чаще.
Гонится. Он бегает в десять раз быстрее меня. Все пропало...
Я остановился и круто повернулся. Бен с разгону чуть не сшиб меня с ног.
- Вы следили за мной, матрос Бен?
- Вроде того, мастер Том, - отвечал Бен.
- Вас послали за мной?
- Не то чтоб послали, мастер Том. Но капитан думает, что вам одному не стоит пускаться в путешествие.
Я опустил голову, закусил губу и, нислова не говоря, пошел к вокзалу.
- Куда же вы, мастер Том? - сказал Бен. - Сегодня уже нет поезда. Зайдемте в гостиницу. Вот, направо. Я помню, тут раньше была хорошая гостиница.
Я так же молча повернул направо.
Гостиница была не гостиница, а постоялый двор для моряков.
В нашем номере стояли две койки, некрашеный стол, четыре стула и рукомойник.
Я сел на койку и уставился в угол. Мне хотелось плакать.
Откуда они узнали? Перец Виткомб выдал. И зачем я, дурак, ему сказал? Теперь возвращайся домой под конвоем. Глупо как! А папу и маму так и не увижу. Дедушка рассердится. Тетушка будет пилить...
- Мастер Том, - сказал матрос Бен жалобно, - не горюйте. Пойдемте прогуляемся.
- Нет.
- Сыграем в карты.
- Не хочу.
Матрос Бен сокрушенно покачал головой. Потом он встал и вышел из комнаты.
Вернулся он с большим подносом. Наподносе стояли два прибора, две кружки пива и большая сковорода. На сковороде вкусно шипела яичница с ветчиной.
Бен заботливо расставлял на столе посуду.
Я искоса следил за его руками. Запах горячей ветчины пробрался в ноздри, потом в горло, потом в желудок. Я вспомнил, что не ел с утра.
Бен разрезал яичницу пополам и плюхнул на мою тарелку желтый полукруг.
- Мастер Том, идите ужинать.
Я медленно встал, подошел к столу и выловил кусочек ветчины. Потом я взял кусочек яичницы, потом еще кусочек.
Через пять минут моя тарелка была как вымытая.
Матрос Бен не отставал от меня.
- Скажите, Бен, - спросил я, - вы следили за мной с самого ривермутского вокзала?
- С самого вокзала, - ответил Бен.
- Почему же вы не задержали меня сразу?
- Видите ли, мастер Том, мы с вашим дедушкой бились об заклад: он говорил, что с вокзала вы вернетесь домой, а я уверен, что вы отдадите канат в море.
- Все-таки чудак вы, Бен, - сказал я. - Зачем вы тащились до самого Бостона? Вы могли меня высадить на первой же станции.
- Что вы, мастер Том?! - развел руками Бен. - Билет был взят до самого Бостона. Не пропадать же ему зря.
Я расхохотался.
- Ну, вот и отлично! - обрадовался Бен. - Вы развеселились. За ваше здоровье, мастер Том! - Бен поднял кружку.
Мы запили яичницу пивом.
После ужина матрос Бен сказал:
- Ну, право, теперь было бы недурно сыграть в картишки.
- Пожалуй, - сказал я не глядя на Бена.
Мы сыграли.
В одиннадцать часов Бен задул свечу.
Он минут пять поворочался на своей койке и потом густо захрапел.
Тогда я спрятал голову под подушку и заплакал.
26
Бен довел меня до крыльца нашего дома.
- НУ, я пойду, - сказал он. - Вы не бойтесь, мастер Том. Все будет хорошо.
Я взялся за дверной молоток.
Что-то скажет дедушка?
Дедушка сам открыл мне дверь. Лицо у него было усталое, потемневшее, а морщинки глубже, чем всегда.
Ни слова не говоря, дедушка обнял меня и повел к себе в комнату.
- Сядь, Том, - сказал он.
Я сел. Дедушка раза два прошелся по комнате, потом подошел к письменному столу и вынул из ящика письмо с ченой печатью.
Что-то внутри меня оборвалось, и в груди стало пусто. Руки и ноги похолодели.
Дедушка развернул письмо и начал:
- Новый Орлеан. Четвертого... - Голос у него задрожал. - Не могу, Том. Возьми, прочитай сам...
Я схватил письмо и убежал в свою комнату.
Письмо было от мамы.
Неделю тому назад папа умер от холеры.
Я зажал глаза кулаками.
Что же это? Что же это? Значит, я никогда не увижу папу. Никогда! Ни на одну минуточку! Он не узнает, как я вырос, не узнает, что я теперь второй ученик. Никогда не будем жить вместе, ни здесь, ни в Новом Орлеане. Я хотел показать ему "Ривермутскую утку" с моими стихами...
Во рту, в носу, в горле стало горько. Слезы вырвались и покатились по лицу.
Хоть бы один раз, один еще разочек увидеть папу!
---------
Через неделю приехала мама.
Мама была в черном платье, бледная и худая.
Она много рассказывала про Новый Орлеан.
В нашем домике поселилось семейство Джерли.
Там, где у нас был кабинет, у них столовая, в спальне - детская.
Беседку в саду снесли совсем. Ее не стоило чинить: она почти развалилась.
Питер, который приходил к нам пересаживать цветы, умер.
Джек и Боб уехали из Нового Орлеана. Мама про них ничего не знала.
В Новом Орлеане пусто и страшно. Много людей разъехалось. Их дома стоят заколоченные.
В театре не дают представлений.
Обо всем мама рассказывала, только о папе говорила мало.
Мне показалось, что я сразу вырос на несколько лет, - столько забот привезла с собой мама. Плакать при маме было нельзя: она сразу начинала плпкать тоже. Я даже иногда рассказывал ей что-нибудь смешное.
Дедушка ходил озабоченный. Папа не оставил нам наследства. Фирма, в которой он служил, обещала выплачивать маме маленькую пенсию, но об этом нужно было еще много хлопотать. Я сам носил в почтовую контору толстые конверты с прошениями и бумагами.
Как-то раз, приняв мой пакет, почтовый чиновник сказал мне:
- Для миссис Белли есть письмо из Нью-Йорка, - и подал мне большой синий конверт.
Письмо было от папиного двоюродного брата, дяди Сноу.
У дяди Сноу в Нью-Йорке была большая лавка. Дядя называл себя "настоящим американским дельцом", не интересрвался ничем, кроме биржевых бюллетеней, и не очень дружил с папой.
Вечером, после чая, мама прочитала письмо вслух.
Дядя Сноу писал:
Любезная кузина Люси!
Из Вашего письма я с прискорбием узнал о постигшей Вас утрате.
Моя супруга и дочь выражают Вам свое соболезнование.
Вы спрашиваете у меня совета, дорогая Люси. Я основательно обсудил Ваше положение, и вот что я могу предложить Вам.
Наш бедный Фред, к сожалению, не обеспечил Вас: пенсия, - если фирма Гроулер и К выдаст Вам ее, - далеко не достаточна.
Вашему сыну Томасу четырнадцатый год. Я могу принять его в свою торговлю и найти для него работу по силам.
Он сразу же начнет зарабатывать деньги (пока, конечно, немного) и приучится к труду, который даст ему со временем кусок хлеба.
Но я очень прошу Вас, дорогая кузина, поторопитесь с приездом. Я слышал, что Томас пишет стихи, а я придерживаюсь старой истины: из поэта не выйдет делец.
Надеюсь, что сын Ваш приступит к своим новым обязанностям не позже будущей недели.
Свидетельствую свое почтение уважаемому капитану Нёттеру и его сестрице.
Остаюсь готовый к услугам Роберт Сноу.
- Не нравится мне это письмо, Люси, - сказал дедушка. - Фред хотел для мальчика совсем другого. Тому надо поступать в университет.
- Вы забываете, папа, - ни у вас, ни у меня нет для этого денег.
- Деньги будут. Мы сдадим половину дома. Можно продать Рыжего. Мы с Эбигэйль старики. Нам немного нужно.
- Нет, дедушка. Не надо продавать Рыжего. Я еду в Нью-Йорк, - сказал я решительно.
- Что ты, Том, - уговаривал дедушка. Ты не знаешь, что такое служба в лавке. С утра до вечера - покупатели, счетные книги, реестры, накладные. Учение придется забросить навсегда.
- Я не заброшу учение. Я буду заниматься по вечерам. Я даже стихи буду писать, только не стану говорить дяде Сноу. Не уговаривайте меня, дедушка, я все равно поеду в Нью-Йорк.
- Я думаю, он прав, - грустно сказала мама.
---------
Через три дня мы с мамой, в дорожных пальто, с сумками через плечо, стояли на вокзале.
Дедушка, тетушка, Китти и матрос Бен провожали нас.
- Дорогая Люси, - говорила тетушка, вытирая глаза кончиком носового платка. - Не садитесь к окну: вас непременно продует. Том, застегни воротник. Как жаль, что мы уложили вязаный шарф.
- Мастер Том, - шептала мне Китти, - пирожки в плетеной корзиночке. Длинненькие - с капустой, а другие - с вареньем. Варенье ваше любимое - абрикосовое.
Китти была в праздничной шляпке с анютиными глазками, но шляпка съехала набок, волосы растрепались, Китти все время громко всхлипывала и терла лицо ладонью.
- Ты, старуха, устроила форменный потоп, - шутил Бен. - Мастеру Тому придется вплавь добираться до вагона. Эх, мастер Том, мастер Том, а я-то начал вырезывать вам такой славный фрегат.
- Пришлите мне ваш фрегат в Нью-Йорк, Бен. Я поставлю его на камин, - ответил я Бену.
Дедушка постукивал палкой по краю платформы и молчал.
До отхода поезда оставалось десять минут.
Вдруг чей-то голос крикнул:
- Том Белли! Том Белли, где ты?
- Я тут.
Расталкивая толпу локтями, к нам пробивались Джек Гаррис, Фил Адамс, Перец Виткомб, Лангдон и Марден.
- Мы еле удрали от Мольбери, - сказал Джек.
- Прощайся, Том, - торопил дедушка. - Пора в вагон.
Я пожал мальчикам руки.
Перец Виткомб всхлипнул.
- Пожалуйста, не надо, Перец, милый, - сказал я, - а то я тоже зареву.
Дедушка обнял меня.
- Ну, прощай, Том. Если будет очень трудно за прилавком у дядюшки Сноу, забирай маму и возвращайся ко мне...
- Третий звонок, Даниэль, - сказала тетушка.
Я быстро расцеловался со всеми и вслед за мамой вскочил на площадку вагона.
Поезд тронулся.
Мальчики и Бен пошли рядом с вагоном. Поезд ускорил ход.
Мальчики побежали бегом.
Потом они стали отставать. Дальше всех бежали Перец Виткомб и матрос Бен.
Но их тоже обогнал поезд. Они остановились на самом краю платформы и махали шапками.
Еще долго я видел две черные фигурки, длинную и коротенькую.
27
Много лет спустя я снова попал в Ривермут.
Ривермут стал совсем другой: дома съежились и постарели, улицы стали короче и тише.
"Храм Грамматики" сгорел. Домик Бена закрасили желтой краской, железную трубу опять заменили кирпичной и сняли флаг. Он больше не похож на корабль.
Матрос Бен умер. Китти опять служит у дедушки.
Когда я проходил по Якорной улице, на пороге домика сидел старик в матросской фуфайке и вырезал ножом лодку. Совсем как матрос Бен.
Дом Нёттер затих. Нет тетушки Эбигэйль. Она похоронена на ривермутском кладбище за высокой чугунной оградой, где лежат все Нёттеры.
Дедушка рассказывал мне, что в ее комнате нашли восемьдесят семь флакончиков и коробочек от лекарств.
Сам дедушка большую часть года живет с нами в Нью-Йорке. В Ривермут он приезжает только летом.
Он стал совсем старенький, сгорбился и ходит с тростью даже дома.
Из моих школьных товарищей я нашел в Ривермуте только Переца и Конвея с Роджерсом.
Перец стал переплетчиком, как и его отец. Дома у него по-прежнему пахнет бумагой и клеем.
Мы с Перецем перебрали все школьные воспоминания. Я расспрашивал его о наших общих товарищах. Оказалось, что Фред Лангдон сделался мастером на заводе, Фил Адамс - консул в Шанхае, а Джек Гаррис убит на войне.
Конвей и Роджерс процветают. Они открыли в Ривермуте бакалейную торговлю и обвешивают покупателей направо и налево. Так ловко не умела обвешивать даже старая миссис Конвей.
Остальных товарищей мы потеряли из виду.
- А не знаешь ли ты, - спросил Перец Виткомб, - куда делась твоя лошадь? Помнится, ее звали Джипси.
Джипси стала артисткой. Дедушка продал ее директору странствующего цирка. Я видел ее через два года после моего приезда в Нью-Йорк в маленьком пригородном цирке. В афише она называлась:
Ученый
Арабский пони
ЗЮЛЕЙКА
из конюшни дамасского принца Шах-Гамана
Джипси была в красной бархатной попоне, расшитой блестками. Над челкой у нее качался белый плюмаж, а на шее висела большая бисерная кисть.
Публика аплодировала и кричала:
- Зюлейка, Зюлейка! Бис! Бис!
Джипси не обратила на меня никакого внимания, но я сразу узнал ее по белой лысинке на лбу.
На другой день, закрывшись от дяди Сноу толстой конторской книгой, я написал про Джипси длинное стихотворение.
Бедный дядя Сноу! Он говорил мне:
- Старайтесь, Томас. Я сделаю вас старшим приказчиком. Остерегайтесь только предаваться пагубной страсти к стихотворчеству. Поэты - самые беспутные люди в Америке.
Но я не сделался старшим приказчиком. Я стал одним из беспутных людей Америки.
Бедный дядя Сноу!.. Я обманул его ожидания.