Ордубади Мамед. Мечь и перо (Часть 1)

   По случаю рождения сына атабек приказал раздать нищим Хамадана подаяние в размере пятнадцати тысяч золотых динаров и отпустить средства на обновление некоторых мечетей и гробниц, в том числе гробниц Абу-Даджаны Нейсари, Мусейи, Кязым-оглы Исмаила, Алиййеннаги-оглы Гусейна, Баба-Тахира, Шейха Сейида Али и Хадже Абульйя-губа.
   Зал опустел.
   Себа-ханум, сопровождаемая толпой рабынь, отнесла младенца в колыбельную комнату, где ее ждала Гатиба-ханум.
   - Поцеловал атабек сына? - спросила она шепотом.
   - Нет, не поцеловал, но долго, внимательно и удивленно смотрел в лицо мальчика.
   Гатиба еще больше помрачнела. В сердце опять зашевелилась неприязнь к мужу.
   Пора было идти в трапезную, где ее ждал атабек. Она вышла из комнаты сына, окруженная большой свитой.
   Атабек Мухаммед расхаживал по трапезной из угла в угол.
   Когда Гатиба вошла, он поспешил к ней навстречу и поцеловал ее руку.
   - Поздравляю мою мелеке! - сказал он. - Ты родила мне сына, дарю тебе за это построенное при нашем отце знаменитое имение Эльдегеза, которое находится в живописном, целебном месте между Хамаданом и городом Султанийе. Покойный отец Эльдегез выстроил его для нашей несчастной матери. А теперь я дарю это имение неповторимой и благородной матери Гютлюг-Инанча, осчастливившей нас и подарившей нам наследника, который продолжит род нашего отца. Мой брат Кызыл-Арслан, узнав о рождении племянника, прислал письмо. Послушай, как красиво он пишет!.. "Великой мелеке, подарившей династии Эльдегеза новый цветок, передаю в дар деревню Сейидабад, знаменитую во всем Азербайджане своими цветами. Сейидабад обладает мягким климатом. Эта деревня находится в четырех ферсахах от эйлага115 Уджан".
   Атабек Мухаммед протянул жене две дарственные записи, одну - на имение Эльдегеза, вторую - на деревню Сейидабад.
   Гатиба-хатун, даже не взглянув на дарственные записи, небрежно отбросила их в сторону и молча подсела к скатерти.
   Пренебрежение жены к подаркам возмутило атабека. Но он не хотел затевать ссору во время еды. Глядя в злое лицо жены, он вспомнил выражение лица сына, виденное им час тому назад - лицо младенца было такое же злое и надменное.
   Вечерняя трапеза окончилась. Гатиба поднялась и пошла к выходу.
   Атабек Мухаммед поспешно спросил:
   - Неужели мелеке не сочла достойными своей особы дары двух хекмдаров?
   Гатиба остановилась у двери, гневно хмурясь.
   - Я не считаю ваши подарки оскорбительными для себя.Они довольно дорогие. Но они предназначены мне. Для вашего сына этого мало, он достоин гороздо большего. Раз моему сыну предопределено продолжить род Эльдегеза, это следовало непременно отметить.
   Атабек Мухаммед задумался.
   С этой женщиной было явно невозможно жить. Она никогда не бывала довольна. Ей было мало той власти и тех почестей, которые ей дал Хамадан. Она хотела чего-то большего! Теперь атабек считал свою женитьбу на дочери эмира большой политической ошибкой. Предчувствие говорило ему, что эта женщина и ее сын принесут салтанату много горя. И он в тайне ругал себя.
   - Ты думаешь, месячному младенцу можно было оказать большую почесть? спросил он тихо. - По-твоему, щедрое подаяние, которое будет роздано нищим Хамадана, обновление
   святых гробниц и прочее - недостаточная почесть крошечному существу?
   - Ты сделал все это не для ребенка, а для своей же славы!
   - А что я должен был сделать для ребенка?
   -Тебе следовало поцеловать его в губы и, передавая Себе-ханум, сказать: "Возьми моего наследника!.."
   - Об этом рано говорить. Назначение наследника зависит от брата Тогрула, законного главы салтаната. Мой сын не обладает правами наследника престола. Я прошу, пусть мелеке пока не поднимает этого вопроса. Ты недовольна тем, что я не поцеловал мальчика? В присутствии кази и прочих духовных лиц это выглядело бы неприлично. Ты напрасно сердишься из-за такого пустяка.
   - Как можно не поцеловать родного сына! Это неуважежение и к нему, и ко мне!
   -Так неверно может думать только моя мелеке - владыка моих чувств и мыслей.
   - Мой сын не наследник, а я не мелеке! Мне давно известно, что я никто. Ни одно мое распоряжение, ни одно мое желание не выполняются. А ведь вы давали обещание?.. Вспомните, о чем мы договаривались перед свадьбой?
   - Если ты хочешь сделать что-нибудь для счастья народов Северного Азербайджана, для процветания своей родины, я весь к твоим услугам. Вспомни, разве ты предлагала что-нибудь подобное?
   - Я высказала много пожеланий, о которых вы написали Кызыл-Арслану. Но он не осуществил ни одного из них. Вам хорошо известно, что поэт Низами и его друг Фахреддин мешают моему отцу править Северным Азербайджаном. Вы не раз писали об этом Кызыл-Арслану. Однако Низами и Фахреддин продолжают свою враждебную деятельность. Кызыл-Арслан давно мог бы вразумить их, если бы захотел.
   - Что ты предлагаешь?
   - Я уже делилась с вами своим планом. К нему присоединяется и мой дед халиф багдадский, от которого я привезла вам письмо. Только вы не обратили на него внимания.
   - Не понимаю я тебя, Гатиба, не понимаю! На земле царствовало немало женщин. Но, если бы все они шли путем, которым хочешь следовать ты, им не пришлось бы властвовать и месяца. Ты готова превратить в развалины большое государство, лишь бы твоему отцу жилось неплохо. Если бы поэт Низами уехал из Азербайджана к хорезмшаху Алаэддину Текишу, черед ним расстилали бы дорогие ковры, а под ноги бросали золотые монеты. В стране же, управляемой твоим отцом, два всемирно известных мастера поэзии влачат полунищенское существование. А. кто таков Фахреддин? Стоит ему обратиться с призывом к народу Северного Азербайджана: "Вооружайтесь!", - и сотни тысяч храбрецов вскочат на коней. Джигиты Северного Азербайджана хорошо показали себя в битвах Баркиярука с его братом Мухаммедом. Такие храбрецы, как Фахреддин, понадобятся в будущем для нашего салтаната, в очень недалеком будущем. Кызыл-Арслан не погубил Низами и Фахреддина как раз по вышеизложенным мною причинам. Тебе хорошо известно, что вражду между Фахреддином и твоим отцом невозможно устранить.
   Гатиба сердито поморщилась.
   - Что сделал ему мой отец? Кто таков Фахреддин, чтобы стоять на дороге отца? У нас тысячи таких, как он, слуг!
   - Твой отец нанес его сердцу страшную рану. Он долго держал под стражей во дворце его невесту, затем отправил ее в подарок халифу багдадскому. Как мог твой отец так жестоко поступить с влюбленными? Как мог он отправить на чужбину, предназначенную другому девушку? Ты думаешь, Фахреддин забудет свою Дильшад? Если твоему отцу и грозит что-либо, так только месть Фахреддина. Теперь скажу о письме, которое ты привезла от халифа. Он советует сместить Кызыл-Арслана с поста правителя Азербайджана. Прежде всего, вот тебе мой совет: вместо того, чтобы каждый месяц ездить в Багдад и привозить мне от халифа письма, лучше поезжай в Азербайджан и поговори со своим отцом от моего имени. Передай ему мой привет и скажи, что его действия могут вызвать в Северном Азербайджане народное восстание и послужить причиной гибели его семьи. Пусть твой отец не препятствует реформам Кызыл-Арслана в Аране. Такого умного, деятельного, благородного и справедливого хекмдара, как мой брат, не было ни в одном государстве на Востоке. Он не только мудрый государственный деятель, но и смелый полководец, поэт, ученый. Кызыл-Арслан ни за что не допустит гибели таких людей, как герой Фахреддин и поэт Низами. Большим достоинством моего брата является то, что он хорошо знает страну, которой управляет, понимает душу народа, умеет заставить народ полюбить себя. Мой же тесть потерял доверие народа, среди которого он живет. Если он сейчас обратится к жителям Северного Азербайджана с призывом: "К оружию!", - он увидит за своей спиной лишь пяток нукеров да десяток мюлькедаров, не больше. Что касается настояний халифа, который хотел бы отстранить от власти Кызыл-Арслана, его желание для нас не закон. Халифу не следует вмешиваться не в свои дела. Зачем ты привозишь из Багдада письма, которые только способствуют еще большему падению престижа твоего деда халифа багдадского? Халиф давно потерял право приказывать хекмдарам, назначать на государственные посты своих людей и вмешиваться во внутренние дела государств. Теперь хекмдары сами сменяют и назначают халифов. Если хекмдары захотят, они могут завтра же свергнуть халифа, выколоть ему глаза и пустить попрошайничать на улицы Багдада. Кроме того, моя мелеке должна знать, что Кызыл-Арслан назначен хекмдаром Азербайджана не мной и не халифом багдадским. Он заслужил этот пост благодаря своим достоинствам. Главой Азербайджана его назначил мой отец Эпьдегез. Моя мелеке должна усвоить главное: Кызыл-Арслан мужественный, отважный человек, стоит ему обратиться к азербайджанскому народу за поддержкой, и все от мала до велика, откликнутся на его призыв, сядут на коней. И, наконец, он мой младший брат и дорог мне. Младший... Хотя в делах, где требуется мудрость, он большой человек. И мне, и твоему отцу не грех поучиться у него, как управлять страной.
   - Что ж, я знала, что рано или поздно услышу от тебя подобное!..резко бросила Гатиба и вышла.
   ИМЕНИЕ ЭЛЬДЕГЕЗА
   С наступлением летней жары семья атабека Мухаммеда переехала на эйлаг в имение Эльдегеза.
   Хюсамеддину было поручено возглавить отряд телохранителей при мелеке. Атабек Мухаммед считал, что только ему можно доверить охрану жизни своего маленького сына и чести молодой жены. Гатиба внушила мужу, что Хюсамеддин благородный, преданный слуга, взращенный милостями эмира Инанча. Но сама Гатиба не очень доверяла Хюсамеддину, опасаясь его мести. Особенно сейчас, когда они переехали на эйлаг, Хюсамеддин мог очень легко свести с ней счеты.
   В один из вечеров она попросила Себу-ханум пригласить Хюсамеддина в ее шатер.
   Гатиба часто под тем или иным предлогом посылала рабыню к Хюсамеддину, который делился своими тайнами только с Себой-ханум. По приказу Гатибы Себа-ханум не противилась любовным порывам Хюсамеддина; она была с ним в близких отношениях, но старалась держать это от всех в тайне.
   Хюсамеддин же считал, что Гатиба ни о чем не догадывается, так как Себа-ханум после каждой проведенной с ним ночи умоляла его ничего не говорить мелеке.
   Себа-ханум, приподняв полог шатра Хюсамеддина, вошла. Он был один. Она со слезами на глазах бросилась в его объятия.
   Хюсамеддин горячо поцеловал ее в губы.
   - Почему ты плачешь, жизнь моя? - спросил он. - Твои слезы заставляют Хюсамеддина страдать.
   Себа-ханум еще сильнее прижалась к нему.
   - Причина моих слез ты сам! - воскликнула она.
   - Аллах всемилостивый!.. Могу ли я допустить такое? Открой мне причину твоей печали, и я вот этим мечом защищу тебя.
   Себа-ханум заплакала еще сильнее.
   - Увы, не сможешь... - простонала она. - Потому что ты любишь ее...
   Хюсамеддин рассмеялся, качая головой.
   - Ты ревнуешь меня к Гатибе? Но ведь ты знаешь, что она обманула меня. Тебе известно, что я стараюсь погубить ее. Как я могу любить женщину, которая не любит меня?! Мало того, что Гатиба обманула меня, выйдя замуж за атабека, она ко всему этому обманом завлекла меня в Хамадан. Мелеке много раз клялась мне, заверяя, что не любит атабека, а на самом деле родила ему сына. Что ей еще нужно от меня?
   - Не знаю. Гатиба приглашает тебя в свой шатер, приготовила ужин. Видно, хочет оставить тебя на ночь... Я не перенесу этого! Сегодня же ночью брошусь в бассейн и утоплюсь.
   Себа-ханум разразилась новым потоком слез.
   Хюсамеддин верил в искренние чувства Себы, ибо не мог предполагать, что женщина, притворяясь, способна пролить столько слез. Ему не был известен талант Себы-ханум в подобных делах.
   - Волосок на твоей голове для меня дороже сотни самых знатных мелеке! - говорил он ей часто, клянясь в своей верности.--Много лет я страдал по Гатибе. Она красива, но она не
   принесла мне счастья. Больше того, я пришел к выводу, что она никому не принесет радости. Только с тобой я буду счастлив. Поэтому я принял решение вырвать тебя из рук этой лживой особы! Я создам для тебя райскую жизнь!..
   Гатиба не сердилась на долгое отсутствие Себы-ханум, так как знала, что ее поручение может задержать рабыню у Хюсамеддина.
   Через час Себа-ханум вошла в шатер Гатибы и принялась хохотать.
   Затем хитрая рабыня подробно, без утайки поведала мелеке о том, как она провела время с Хюсамеддином.
   Гатиба зло усмехнулась:
   - Если бы все мужчины были так глупы, как он, я бы в один миг прибрала их к своим рукам!
   После ухода Себы-ханум Гатиба отбросила полог шатра и залюбовалась круглоликой матово-оранжевой луной, которая время от времени скрывалась за бегущими по небу темными облаками.
   Ветерок, налетая то со стороны горы Алванд, то от городка Султанийе, ворошил копну черных пышных волос Гатибы и целовал ее лицо, более светлое, чем лик луны.
   В этот вечер Гатиба воспользовалась всеми средствами для того чтобы подчеркнуть свою красоту. Увидев приближающегося Хюсамеддина, она отбросила за спину волосы, чтобы они не закрывали ее лица. Так она стояла в изящном вечернем наряде, не по-земному прекрасная, залитая лунным светом.
   В сердце Хюсамеддина с новой силой вспыхнула былая страсть, пробудилось влечение к этой редкой красавице. "Господи, какое волшебство! подумал он. - Одна луна на небе, хочет спрятаться за тучку, а здесь, на земле, вторая - сияет в темном облаке волос, освещая убранство шатра".
   Поглядывая украдкой на Хюсамеддина, Гатиба читала его мысли. Она видела, что страсть владеет всем его существом.
   Лицо ее выражало грусть и недовольство. Хюсамеддин поздоровался и вошел в шатер. Гатиба сейчас же превратилась в терзаемую любовью и ревностью женщину, обрушив на него поток жалоб.
   -Никогда больше не пошлю к тебе эту презренную рабыню Себу-ханум, которая предает меня на каждом шагу! - воскликнула она. - Клянусь тебе в этом. Пора положить конец жестоким оскорблениям! Я знаю, ты любишь ее. Сколько тебе надо времени, чтобы пройти несколько шагов до моего шатра?
   Гатиба зарыдала.
   Хюсамеддин стоял перед ней, стараясь понять, игра это, или мелеке плачет искренне? Видя, что слезы текут из глаз Гатибы гораздо обильнее, чем совсем недавно текли у Себы-ханум, он
   подумал в душе: "Счастливый я человек! Дышу целебным воздухом имения Эльдегеза. Я видный, уважаемый военачальник атабека. Молод, богат. В меня влюблены две самые красивые женщины Востока. Мне кажется, эти слезы действительно текут из самой глубины сердца, переполненного любовью. И Себа-ханум, и мелеке сходят по мне с ума. Себа!.. Когда я вдыхаю аромат ее груди, мне чудится, будто утренний ветерок доносит до меня запах цветов гвоздики. Прикасаясь губами к ее губам, я чувствую, как кровь зажигается во мне волшебным пламенем. Сжимая ее в своих объятиях, я испытываю блаженство властелина, владеющего целым миром. А Гатиба!.. Когда я стою перед ней, мне кажется, я вижу чудо, божество, сошедшее со страниц священных книг. Я не верю своим глазам: кто это передо мной - ангел? Неужели это гордая Гатиба рыдает, добиваясь моей любви?!" Некому было сказать Хюсамеддину, что он на крыльях тщеславных грез взлетел на вершину недосягаемой глупости. Он думал о мелеке и о Себе-ханум как о женщинах, потерявших ум из-за любви к нему, но сам был не властен знать, о чем думают они и что они замышляют.
   - Проходи, садись, - сказала Гатиба грустно. - Ты должен дать мне слово, что с этого дня порвешь любовную связь с Себой. Ты должен поклясться, что не ввергнешь меня в пучину
   самоубийства.
   Обалдевший от восторга Хюсамеддин не сразу нашелся, что ответить.
   - О чем ты говоришь, прекрасная мелеке?! Неужели я так низко пал, чтобы любить Себу-ханум? Какую-то рабыню!.. Или дивная мелеке забыла, как я горд и самолюбив?!
   - Ты же знаешь меня, Хюсамеддин! Тебе известно, что любовь превращает меня в безумную тигрицу. Что я могла поделать? Мы оба ни в чем не виноваты - ни ты, ни я. Девушки из знатных семей не имеют права распоряжаться своим сердцем и своими чувствами. Клянусь жизнью, разочаровавшись в Низами, я мечтала о тебе. Но интересы родины и заботы о будущем моих родителей вынудили меня залететь в эту золотую клетку, обрекли меня на жизнь затворницы. И ты тоже виновен в этом! Узнав о твоих заигрываниях с Махтаб-ханум, я вычеркнула тебя из своего сердца. Однако сейчас, оставшись в одиночестве, я стараюсь сблизиться со своими старыми друзьями и людьми, любовь к которым еще живет в моем сердце. Не знаю, почувствовал ли ты это? Поверь, Хюсамеддин, всякий раз, получая доказательства твоей гадкой связи с Себой-ханум, я терзаюсь. Можно ли так оскорблять самолюбие женщины?! Отвечай, когда кончатся эти издевательства? Мы оба не видели в жизни радости. Я обездолила тебя, но судьба не подарила счастья и мне. А тебя я не забыла. Замужество не лишило меня прежних нежных чувств к тебе!
   Мысли Хюсамеддина унеслись к прошлому, в родную Гянджу. Он вспоминал, как каждый вечер любовался юной красавицей, сидящей на поваленном стволе ивы в роще на берегу Гянд
   жачая. ,
   Из груди Хюсамеддина вырвался невольный вздох:
   - Ах, родина!..
   Гатиба грустно кивнула головой:
   - Да, родина!.. Поверишь ли, дорогой друг, если бы я не боялась насмешек, я велела бы привезти в Хамадан тот самый ивовый ствол, на котором я когда-то сидела, ибо с ним у меня связаны самые прекрасные и светлые воспоминания в жизни. Скажи мне, счастливо ли живет поэт Низами со своей Реной?
   - Да, они счастливы. У них есть сын по имени Мухаммед. Гатиба опять заплакала.
   - Ты ранил мое сердце!
   В шатре под большими колпаками, обтянутыми шелком, горели десятки свечей, вставленных в золотые подсвечники. Это освещение делало лицо Гатибы красивым уже какой-то другой, особой,красотой.
   Хюсамеддину казалось, будто полные слез глаза Гатибы сохраняют былую девичью чистоту. Ее взгляд заставил его забыть о чувстве мести, в его сердце пробудился прежний пыл.
   Мелеке по глазам Хюсамеддина читала все, что происходит в его душе.
   - Да, мой дорогой друг, - сказала она,- я никогда не забываю твоих слов: "Ты не будешь моей, но ты не достанешься и другому!" Как ты оказался прав! Я никогда не смогу полюбить атабека, - клянусь тебе в этом. Но до определенного дня наши отношения будут только такими, как сейчас. Ты должен помогать мне устранять преграды на моем пути.
   - Ах, мелеке! Клянусь тобой и могилой моей матери, я до конца моих дней буду верно служить тебе! - с жаром воскликнул Хюсамеддин. - Ты хорошо знаешь, что я преданный человек и у меня железная воля!
   - Но ты не должен оскорблять меня в угоду каждой смазливой рабыни!
   Хюсамеддин снова принялся клясться жизнью Гатибы, уверяя ее в своей вечной верности и преданности.
   - Клянусь тебе, мелеке, я даже не прикасался к Себе-ханум! Я буду жить лишь для тебя одной. Я буду жить только для того, чтобы устранять преграды на твоем пути. И наградой мне будет одно твое слово: "Люблю!" Этого для меня достаточно!..
   Гатиба пригласила Хюсамеддина разделить с ней вечернюю трапезу.
   Когда подошло время расставаться, она сказала:
   - Хюсамеддин, верь мне, я люблю тебя!.. - И, оторвав свои губы от его губ, добавила: - Остальное потом!..
   Хюсамеддин ушел.
   Вскоре в шатер вошла Себа-ханум и увидела, что мелеке весело смеется.
   Нетрудно было угадать причину ее веселья.
   - Вот они каковы - мужчины! - сказала Себа-ханум. - Греша, они клянутся в своей невинности. Такова их натура!.. Их сердца находятся целиком во власти впечатления. Они готовы любить всех, кого увидят.
   - Продолжай услаждать его! - приказала Гатиба.- Иначе он может бросить все и вернуться в Гянджу. Хюсамеддин нужен мне здесь!
   ШИРВАНШАХ
   Волна народного недовольства прокатилась по Ширванскому государству. Хаган Абульмузаффер, заподозрив придворного поэта Хагани в связи с бунтарями, отдал приказ тайно следить за ним.
   Бежавшие из Ширвана в Гянджу опальные люди принесли известие о том, что над жизнью великого поэта нависла угроза.
   Чтобы известить Хагани об опасности и дать ему повод покинуть Ширван, теща поэта Джахан-бану отправила ему с гонцом письмо следующего содержания:
   "Махтаб сильно больна. Немедленно приезжай в Гянджу.
   Джахан-бану".
   Получив письмо, Хагани не мешкая собрался и в полночь выехал со своим слугой. Но перебраться через границу Ширванского государства беглецам не удалось. По приказу Абульмузаффера Хагани был схвачен и брошен в тюрьму.
   Через несколько недель после этого события Низами закончил поэму "Лейли и Меджнун", которую он писал по заказу ширваншаха. Поэт решил лично отвезти поэму в Шемаху и добиться у Абульмузаффера освобождения великого Хагани. Сказано - сделано, - вместе со своим маленьким сыном Мухамддом он отправился в Шемаху - столицу Ширванского государства.
   Поэты и просвещенные люди Ширвана, прослышав о приезде в Шемаху Низами, устроили ему торжественную встречу недалеко от города.
   Все дивились бесстрашию Низами, который не побоялся приехать в Ширванское государство в столь мрачное время.
   Отдохнув один день и побывав в бане, Низами надел праздничную одежду и вместе с сыном отправился во дворец хагана.
   Придворные Абульмузаффера встретили его без всяких почестей. Поэт около часа прождал, сидя на веранде дворца, - ему сказали, будто хаган отдыхает после трапезы.
   Видя такое невнимание, Низами начал сожалеть о своем приезде в Шемаху. А ведь не так давно хаган Абульмузаффер приглашал его на жительство к себе во дворец и даже прислал в Гянджу специальных послов.
   Под мышкой у Низами была его только что завершенная поэма "Лейли и Меджнун".
   Наконец его пригласили к хагану.
   Владыка Ширвана сидел в окружении визирей и придворных. Низами поздоровался.
   Абульмузаффер ответил на приветствие, не вставая с места:
   - Добро пожаловать, уважаемый поэт, рады тебя видеть! - Хаган деланно улыбнулся и продолжал: - Удивительно, как ты не испугался ширваншаха и пересек нашу границу в столь беспокойное время?! Но раз ты уже здесь, садись!
   Низами, поклонившись, сел.
   - Скажи мне, закончил ли ты поэму "Лейли и Меджнун", которую я тебе заказал? - спросил ширваншах.
   - Да, закончил и привез. Если поэма понравится хагану, я уеду из Шемахи преисполненный гордости.
   Низами развернул большой шелковый платок, в который была завернута поэма, и приподнес ее Абульмузафферу.
   Ширваншах открыл изящно переплетенную книгу и начал вслух читать предисловие:
   Мне просторечье низкое претит,
   Твое наречье тюркское претит,
   Поскольку я - монарх, мой сан высок,
   Да усладит мой слух высокий слог.
   Прочитав эти строки, он метнул на поэта грозный взгляд.
   - Что это значит?! Ты решил в своей поэме ответить мне на мои мысли, которые я высказал, делая тебе этот заказ?! Зачем это тебе понадобилось? Или ты хотел этими строчками подчеркнуть мою враждебность к азербайджанскому народу и его языку? Очевидно, получив мой заказ, ты воспылал ко мне враждой, которая потом из сердца перекинулась в твой мозг. Я вижу, тебе неприятно писать стихи по-фарсидски. Не так ли?
   - Работая над поэмой, я старался быть искренним, - ответил Низами. - Я вижу, хаган сердится, - точно так же был рассержен и я, когда получил от него заказ. Для каждого человека родной язык, родная литература и родной народ - святы!
   Абульмузаффер изумленно смотрел на Низами.
   - Вот ты каков?! Выходит, и твоя кровь тоже заражена бунтарской проказой?.. Забирай свою книгу, и ступай вон! Подобные творения не достойны моей награды. Напрасно ты затратил столько труда!
   Низами взял поэму и поднялся.
   - Я написал это не для того, чтобы получить награду, - сказал он. - Я написал поэму по-фарсидски затем, чтобы хазрет хаган еще раз убедился в высокой культуре, талантливости и способности азербайджанского народа, который им презираем, чтобы хаган понял: такой народ никогда не примет ярма иноземного господства.
   Поклонившись, Низами покинул дворец Ширваншаха.
   Наследный сын ширваншаха Абульмузаффера возвращался из Багдада в Ширван. На пути его был Тебриз.
   Как раз в эти дни Кызыл-Арслан получил от Низами письмо. Поэт писал:
   "Великий хекмдар!
   В Аранском государстве продолжают царить произвол и бесправие; по-прежнему нет связи с центральным правительством, Хамадан и Багдад далеки от Северного Азербайджана. Все это позволяет ширваншаху заниматься самоуправством. Сейчас в его тюрьме томятся тысячи безвинных азербайджанцев.
   Совсем недавно был брошен в тюрьму поэт Хагани. Желая спасти его, я поехал в Шемаху, повез ширваншаху свою поэму "Лейли и Меджнун", написанную по его заказу. Предисловие к поэме не понравилось хагану, он оскорбил меня и вернул мне мой труд.
   Таким образом, мне не удалось помочь поэту Хагани. Ширваншах считает его причастным к заговорщикам, которые подготавливали покушение на его особу.
   Эмир Инанч не желает защищать права жителей Северного Азербайджана, временно проживающих в Ширванском государстве, называя их всех приверженцами Кызыл-Арслана..."
   Через два дня после получения этого письма Кызыл-Арслан встречал наследного сына ширваншаха. Владыка Азербайджана решил продемонстрировать гостю военную мощь своего государства и приказал войскам собраться в районе между Яныгом, Сардари и Тебризом.
   Дорога от Яныга до Тебриза, по которой предстояло ехать наследнику ширваншаха, была устлана дорогими коврами. У яныгского источника были разбиты сотни шатров. Здесь высокий гость должен был обедать.
   Над шатром из красного шелка, который предназначался наследному сыну ширваншаха, был сооружен золотой купол. С обеих сторон у входа выстроилось несколько десятков рабоз, опоясанных широкими позолоченными поясами, с позолоченными палицами на плечах.