Ордубади Мамед. Мечь и перо (Часть 1)

   В часы хандры эмир не допускал к себе даже любимую жену Сафийю-хатун и дочь Гатибу. Он сидел один. Слуги в страхе готовы были попрятаться в мышиные норы.
   Мрачное настроение эмира заражало всех обитателей дворца. Обычно дворец гудел как пчелиный улей, а сейчас Жизнь в нем почти замерла. Мраморные колонны в залах, всегда содрогающиеся от возгласов и хохота сотен рабынь, сегодня смотрели печально, словно надгробные камни на заброшенном кладбище.
   Каждый вечер из комнат наложниц и рабынь доносились музыка и пение. Сейчас же весь гарем хранил гробовое молчание. Обитатели дворца знали: те, кто посмеет смеяться и веселиться в такой час, навлекут на себя высочайший гнев эмира, будут брошены в темное подземелье и сурово наказаны.
   Эмир поднялся с бархатного тюфячка, прошелся по комнате, подошел к окну и, подняв парчовый занавес, начал смотреть в сад. Но и вид сада, увы, не развеял его мрачного насторения, не развеселил. Мысли о будущем повергали эмира в отчаяние, терзали, разрывали его сердце на части, словно драконы.
   Хадже Мюфид, боясь потревожить владыку, скользнул в дверь неслышно, как блудливая кошка, и замер у порога.
   Эмир опустил занавес, отошел от окна и увидел евнуха.
   - Ты зачем здесь? - он нахмурился. - Или пришел что-нибудь сообщить мне?
   Мюфид поклонился и, обнажив белые зубы, пробормотал:
   - Да, у меня есть для эмира новость.
   Эмир Инанч раздраженно передернул плечами.
   - Большинство новостей, которые ты приносишь, - ложь! Как видно, ты непрочь прибегать к вранью, когда у тебя не хватает правдивых сведений.
   Мюфид выпрямил спину и обиженно посмотрел на эмира Инанча.
   - Я в жизни не сказал хазрету эмиру ни слова лжи. Вспомните, когда я донес, что ваша рабыня Лалэ сожительствует рабом Марджаном, когда я узнал, что Тубан состоит в преступной связи с Сохрабом, когда я раскрыл, что Гонча прелюбодействует с Абуссалтом, вы также не поверили мне, изволив заявить, что подобного быть не может. Однако, когда на свет появились две девочки и один мальчик, вам пришлось признан, мою правоту.
   Эмир мрачно скривился.
   - Ладно, выкладывай! Что ты хотел мне сказать?
   - Сначала вы должны обещать мне .пощаду и. помилование
   - Обещаю тебе пощаду и помилование. Быстрее говори! Не тяни!
   Хадже Мюфид вынул из-за пазухи государственную печать, и протянул руку.
   Правитель Гянджи недоуменно посмотрел на печать.
   - Каким образом она попала в твои руки?! Где ты взял ее.
   Мюфид в страхе съежился.
   - Там!..
   - Где - там? Ты взял эту печать из калемдана Мухаким Ибн-Давуда?
   - Слава аллаху, род эмира благороден, его жена - священна и целомудренна, ее помыслы чище и светлее солнечных лучей. Однако вашему рабу очень трудно выговорить, где он нашел эту печать. Обещайте еще раз не прогневаться на меня и простить.
   Эмир потерял терпение.
   -- О, аллах всемогущий! - Голос его задрожал - Неужто ты превратил мой дворец в гнездище козней и тайн?! Что еще за известие принес этот шайтан сын шайтана? Упаси аллах!.. Может, ты узнал что-нибудь про мою дочь Гатибу? Или тебе попала нить измены, ведущая в мой гарем? - Эмир умолк, несколько раз прошелся по комнате и остановился перед хадже Мюфидом. - Ты почему тянешь? Или хочешь, чтобы мое сердце лопнуло от нетерпения?!
   Мюфид опять склонился в низком поклоне.
   - Помилуйте, светлейший эмир!
   Эмир Инанч схватил евнуха за шиворот и встряхнул.
   - Говори! Отвечай мне! Где ты взял эту печать? Или ты издеваешься надо мной, мерзавец?!
   - Эту печать я нашел в комнате уважаемой супруги хазрета эмира Сафийи-хатун.
   Эмир Инанч вздрогнул, затем еще раз внимательно посмотрел на печать и, пряча ее в карман, спросил:
   - Есть еще какие-нибудь новости?
   - Есть. О Фахреддине.
   - Что о Фахреддине?
   - Он влюблен в одну из девушек, которых вы собираетесь, послать в подарок светлейшему халифу.
   - Подумаешь, Фахреддин влюблен в девушку! В этом нет ничего особенного. Важно другое - любит ли девушка его? Говори, она отвечает ему взаимностью?
   - Да, Дильшад любит его.
   Эмир удивленно вскинул брови.
   - Дильшад?!
   - Да, Дильшад. Я давно понял, что она любит Фахреддина и начал следить за ней. Несколько дней назад хазрет эмир очень рано удалился на покой. Все обитатели дворца уснули. Не спала лишь одна Дильшад. Почувствовав это, я надел ночную рубашку и вышел в коридор. От меня не укрылось, что она стоит в своей комнате у двери и следит за мной. Тогда я как ни в чем не бывало вошел к себе и повернул ключ в замке. Дильшад, услышав скрежет ключа, решила, что я лег спать. Однако я схитрил и повернул ключ в двери, которая не была плотно прикрыта. В ней оставалась щель. Скоро Дильшад вышла в коридор, спустилась в сад и начала искать Фахреддина. Я видел, как они встретились у бассейна.
   - Почему ты думаешь, что это был Фахреддин?
   - Я узнал его по голосу, когда он окликнул девушку: "Я здесь Дильшад!"
   - Ты подслушал, о чем они говорили?
   Хадже Мюфид не ответил. Его молчание встревожило эмира. Он хотел в гневе ударить евнуха, но тот со слезами в голосе заговорил:
   - Я около четырех часов следил во дворце за этой чертовкой и сильно утомился. К тому же я был немного пьян. Спрятавшись у бассейна, я хотел подслушать их разговор, однако, придя в себя, увидел, что уже наступило утро. Я проснулся оттого что на мое лицо упали капли воды с крыльев плещущихся в бассейне уток. Влюбленных у бассейна уже не было.
   Эмир позеленел от злости.
   - Пошел вон, олух! Не можешь до конца довести простое дело!
   Хадже Мюфид поспешно вышел. Эмир достал из кармана печать и впился в нее взглядом.
   - Кругом измена, повсюду козни и предательство! Измена проникла даже в мою спальню! Начавшийся в мире хаос добрался наконец до моего дома! Я постарел, а жена моя молода. Я трачу много времени на государственные дела и забросил свою семью. И вот результат: презренный катиб посмел вступить в прелюбодеяние с моей женой! Мне удалось постичь искусство управления большой страной, а вот узнать, что происходит у меня под носом, в собственной семье, не смог. Итак, моя жена оказалась вероломной. Променять мою любовь на преступные ласки гнусного раба! Позор!.. Как она посмела?! Коварная женщина! Стремясь сделать своего любовника Мухакима постоянно вхожим во дворец, она хотела отдать за него Дильшад. Теперь этому не бывать! Решила обзавестись новым мужем - пусть убирается из моего дворца и тогда делает что хочет! Я не потерплю этого бесчестия. Моя жена занимается пре
   любодеянием в моем же доме! Невероятно!
   Эмир в ярости заметался по комнате. Он опять заговорил сам с собой:
   - Жена изменила, оказалась неверной. Предательница! Развестись с ней и выгнать из дворца?! Но ведь это невозможно. Она - дочь халифа. А моя судьба зависит от воли халифа. Жена эмира, дочь самого халифа багдадского распутничает в своем дворце. Нет, лучше бесчестие, чем огласка. Нельзя, чтобы народ узнал об этом. Но выродка катиба, предавшего своего господина, я велю уничтожить. Жена - арабка, вот в чем мое несчастье, она и впредь будет изменять мне с каким-нибудь арабом.
   Занавес над дверью заколыхался. На пороге вырос старый садовник Салим. Эмир задумчиво взглянул на него и подумал; "Наверное, и этот принес известие о какой-нибудь измене".
   Он кивнул старику головой и приказал:
   - Говори, Салим, говори!
   Садовник еще раз низко поклонился.
   - Несколько дней тому назад, - начал он, - ваш старый слуга был вынужден совершить неблаговидный поступок. Чистота, благородство и честность семьи эмира вне всякого сомнения. Однако мне пришлось отнести письмо вашей дочери Гатибы-ханум молодому гянджинскому поэту по имени Ильяс.
   Эмир Ннанч залепил старому садовнику оплеуху.
   - Негодник, ты сообщаешь мне об этом после того, как отнес письмо?! А где ответ молодого человека? Ты получил его, принес мне?
   - Нет, да буду я вашей жертвой, - дрожа от страха, пробормотал Салим. - Он не передал мне ответа!
   - Если Ильяс напишет ответ, немедленно неси его ко мне. Предатели! Ублюдки! Пошел вон с глаз моих!
   Салим удалился.
   Эмир Инанч, стоя посреди комнаты, обхватил голову руками и простонал:
   - Яблоко от яблони недалеко падает. Кругом - измена! Коварные враги пробрались и действуют в моем дворце. Никто ничего не узнает, если в один прекрасный день они умертвят
   меня в моей постели.
   Вскоре по одному начали приходить привратники, повара, портные, стражники и прочие служители дворца. Они доносили. эмиру обо всем, что им удалось узнать за день.
   Наконец правитель Гянджи опять остался один. В сердце его по-прежнему бушевала ярость. Он достал из кармана государственную печать, впился в нее глазами, а в голову все продолжали лезть гневные мысли. Ему представилось, как катиб Мухаким Ибн-Давуд обнимает его любимую жену!
   -- Ах, Мухаким, Мухаким!- прорычал он в ярости.
   В комнату поспешно вошел Марджан.
   Эмир, увидев преданного слугу, приказал:
   - Ступай, быстро позови ко мне Мухакима Ибн-Давуда.
   Марджан вышел.
   Воображение эмира снова принялось рисовать картины измены жены.
   - Бессовестная тварь! - кипел он. - Она никогда не любила меня, даже тогда, когда выходила за меня замуж. Отец халиф принудил ее к этому браку. Значит, лежа в моих объятиях, она думала о другом! Она и во сне произносит имя другого! Я не раз замечал: целуя меня, она закрывает глаза, будто грезит о ком-то. В свое время, когда положение халифа было шатким, меня уговаривали взять ее в жены, а сейчас мы поменялись ролями с ее отцом, и моя судьба зависит от него.
   Ярость эмира Инанча начала постепенно угасать. Он спешил как-нибудь оправдать жену, утешить свое оскорбленное самолюбие.
   "Во всем виноват катиб, - говорил он сам себе. - Она- женщина. Кому неизвестна женская глупость? Всему виной Мужчины. Они совращают женщин. Женщина - слабое, глупое существо. Ее можно простить. Но как посмел этот презренный негодяй опозорить своего господина?! Ведь он сидел со мной за одной скатертью, ел мой хлеб!.."
   Открылась дверь Вошли верный слуга и телохранитель эмира Марджан и катиб Мухаким Ибн-Давуд.
   - Садись, Мухаким, садись, - обратился эмир Инанч к секретарю как ни в чем не бывало. - Есть кое-какие дела. Ты будешь писать.
   Мухаким Ибн-Давуд достал калемдан, положил его на доску, на которой писал, вынул из-за кушака53 сверток бумаги, оторвал лист и уставился глазами в рот эмира.
   Эмир Инанч прошелся по комнате.
   - Пиши, - сказал он наконец. - Повелеваю министру дворца и нашему визирю54, уважаемому Тохтамышу, в течение недели подготовить и снарядить в путь рабынь, предназначенные для отправки во дворец халифа багдадского. Халифу будут отправлены следующие рабыни: Дильшад, Сюсан, Зюмрюл, Шахин, Солмаз, Шамама и Бахар.
   Когда катиб кончил писать, эмир поставил внизу свою подпись и вернул фирман Мухакиму Ибн-Давуду.
   - Приложи печать и тоже подпиши.
   Бледный от страха катиб принялся шарить по карманам, разыскивая печать, несколько раз заглянул в свой калемдан. Не найдя печати, он с мольбой в голосе обратился к эмиру:
   - Я оставил печать дома. Разрешите, я схожу и принесу ее. Эмир заскрипел зубами.
   - Ты уверен, что оставил печать в своем, а не в чужо:л доме?
   У катиба недоуменно вытянулось лицо.
   - Как это в чужом?
   - Да, в доме своего благодетеля, в доме эмира Инанча, который поднял тебя из грязи на такую высоту! Презренный, неблагодарный катиб! Если тебе была недорога честь эмира Гянджи, ты хотя бы с уважением отнесся к чести халифа багдадского. Ведь ты считаешь себя благородным арабом. На-вот она, твоя печать! Ты потерял ее в комнате моей жены, в комнате безрассудной женщины, продавшей мою честь. Неблагодарная тварь! Я старался возвеличить вас, пятерых арабов, в этом большом государстве. И вот результат! Вот награда за все мои труды! Вот она - благодарность!
   Мухаким Ибн-Давуд затрепетал, как лист на ветру.
   - Позвольте сказать, о эмир! О чем вы говорите? Я...?!
   - Да, ты!
   - Я никогда не посмел бы допустить подобного бесчестного поступка по отношению к своему благодетелю. Это клевета на меня. Вы должны расследовать!..
   - Молчи! Поставь печать на фирмане.
   Мухаким Ибн-Давуд принял от эмирй печать и трясущимися руками приложил ее к бумаге.
   - А теперь верни печать назад! - свирепо закричал эмир. -Ты недостоин хранить ее! Эй, Марджан!
   В комнату вошел телохранитель эмира.
   - Я слушаю, хазрет эмир.
   - Ступай и приведи сюда моих палачей Гейдара, Полада и Сафи. Да скажи, чтоб не забыли прихватить с собой плети и палки.
   Марджан ушел.
   Мухаким Ибн-Давуд, желая спасти себя от незаслуженной кары, заплакал и принялся умолять эмира:
   - Пощадите! Мне ничего неизвестно. Я ничего не знаю. Кто-то оклеветал меня. Вы всегда успеете наказать меня, велите сначала произвести расследование.
   Но эмир Инанч оставался глух и нем к мольбам катиба. Печать, найденная в комнате его жены, была для него неопровержимой уликой.
   Вошли палачи с палками и плетьми, расстелили на полу кожаную подстилку, повалили на нее Мухакима Ибн-Давуда и начали срывать с него одежду. Наконец Мухаким Ибн-Давуд остался в одном нижнем белье. Один из палачей сел ему на Iолову, другой-на ноги.
   Эмир приказал:
   - Двести пятьдесят палок!
   Причитания, мольбы и вопли Мухакима Ибн-Давуда взбудоражили весь дворец. Получив сто двадцать пять палок, Мухаким перестал причитать и лишился чувств. Палки падали на бесчувственное тело.
   Жена эмира, услышав крики истязуемого, вошла, как она это делала обычно, чтобы освободить жертву.
   Появление ее было неожиданным.
   - Кто это? В чем он провинился? - спросила Сафийя-хатун.
   Эмир Инанч гневив и зло посмотрел на жену.
   - Этот бессовестный человек осмелился запятнать честь своего благодетеля. Он - предатель! Он посмел вступить в прелюбодеяние с женой своего господина!
   Сафийя-хатун подошла к распростертому на полу телу.
   - Остановитесь! - закричала она палачам. - Разве вы не видите, бедняга умер?!
   Палачи прекратили истязание. Мухаким Ибн-Давуд лежал бездыханный.
   Сафийя-хатун, внимательно приглядевшись, узнала его.
   - Ах, да ведь это бедный Мухаким! - воскликнула она, хлопнув себя по бедрам.
   Эмир Инанч злорадно усмехнулся.
   - Да, это Мухаким! Твой желанный Мухаким. Он навлек на себя кару благодаря твоей низкой, презренной любви. Гадкая, грязная женщина! Было бы еще понятно, если бы ты сошлась с благородным, знатным человеком. А то какой-то ничтожный араб! Или это в тебе заговорила арабская кровь?!
   Сафийя-хатун стояла ошеломленная. Неужели все это относится к ней?
   - Я не понимаю тебя, - сказала она мужу. - Что ты хочешь сказать? Кто с кем сошелся? При чем тут арабская кровь? Чем она виновата? Объясни мне, для чего ты говоришь все это?
   Эмир показал жене печать.
   - Спрашиваешь, для чего я все это говорю? - сказал он с горькой иронией. - Спроси вот у этой печати. Эта печать оказалась вернее вас всех! Только с ее помощью мне удалось раскрыть предательство, которое продолжалось много лет. Ты, Сафийя, продала честь правителя аранского государства этому презренному арабу, который кормился объедками с моего стола.
   Убирайся прочь с моих глаз!
   Сафийя-хатун, не сказав ни слова, поднесла руки к лицу, заплакала и вышла из комнаты.
   Бездыханное тело Мухакима Ибн-Давуда на кожаной подстилке выволокли из комнаты.
   Эмир ходил из угла в угол, ругая себя за то, что был так груб с женой и оскорбил ее в присутствии слуг. Но раскаиваться было уже поздно.
   Растерянность охватила Эмира Инанча.
   - Как неосторожно я повел себя! Забыл в какое время мы живем. Действовать надо разумно. Неужели я не мог выждать немного? Выждать - и потом незаметно уничтожить их обоих!
   В этот момент в комнату вошел старый Тохтамыш, визирь змира и министр двора.
   - Что произошло, достопочтенный хазрет эмир? - спросил он.
   Эмир Инанч подробно рассказал Тохтамышу обо всем, что случилось.
   Тохтамыш закрыл веки, задумался, затем, подняв голову, заговорил:
   - Дело обстоит не так, как вы думаете. Во всей этой истории чувствуется чья-то рука. Все очень ловко подстроено. Прежде, чем приступить к казни, вам следовало сначала посоветоваться со мной. Вы допустили большую оплошность. Ваша супруга Сафийя-хатун дала распоряжение готовиться к отъезду. Она хочет уехать в Багдад. Вам следовало действовать осторожно, учитывая обстановку. Допустим, прелюбодеяние имело место, предположим, Сафийя-хатун изменила вам. Но ответьте мне, разве мы мало знаем правителей и шахов, в чьих дворцах случается такое? Вам не следовало забывать о тихо действующих лекарствах и прибегать к плетям и палкам. Неужели вы не могли покончить с этим, безобразием при помощи бокала вкусного щербета?!
   У эмира от страха и волнения перехватило дыхание, но он все-таки сумел выдавить из себя:
   - Тохтамыш, надежда на тебя одного. Если эта история дойдет до Багдада - конец моей власти. Уговори жену, пусть простит меня. Пусть не рушит счастья моей семьи!
   Тохтамыш задумчиво смотрел на своего господина.
   - Я постараюсь сделать все возможное, но и вы сами должны поговорить с женой, извиниться. Всегда надо сначала думать, потом - действовать. Разве я не говорил об этом достопочтенному эмиру сотни раз?
   Правитель Гянджи схватил руку своего старого визиря.
   - Помоги! Интриги и козни окружили меня со всех сторон. Моя дочь Гатиба спуталась с нищим поэтом. Она, не стесняясь, строчит письма поэту-бедняку.
   Глаза визиря загорелись любопытством.
   - Какому поэту?
   - Ильясу, поэту который подписывается именем Низами. Сейчас я велю привести его и наказать.
   Тохтамыш решительно покачал головой.
   - Не советую этого делать. Поручите мне, я проведу расследование. Если сказанное вами - правда, я посоветую юной ханум, как следует вести себя. Бить Ильяса опасно. Он пользуется большим уважением у гянджинцев. Кроме того, он - племянник очень влиятельных людей. Вы сами это знаете.
   ТОХТАМЫШ
   -- Сражения идут возле самого Багдада, - говорил старый визирь. Война между султаном Махмудом и султаном Масудом - событие, которое повлияет на судьбу халифа багдадского Мустаршидбнллаха, ибо оба эти султана стремятся ограничить духовную власть халифа и расширить сзои владения. Иноземцы же, воспользовавшись этим моментом, превратили Азербайджан в гнездо интриг и козней.
   Эмир, отдавая должное мудрости и опытности Точтамыша, был, тем не менее, во многом не согласен с ним. Его волновал вопрос, как он будет управлять Араном в дальнейшем.
   -- Чтобы остаться у власти и сохранить наше государство, - сказал он, - надо обмануть ширваншаха Абульмузафф?ра и формально признать присоединение Арана к Ширванскому государству, пусть неофициально, допустим, путем уплаты ширваншаху ежегодно определенной дани. А для того, чтобы не потерять халифа, мы пошлем ему обычную дань за год.
   Тохтамыш был не согласен с эмиром.
   - Неверная мысль! - возразил он. - Для того, чтобы осуществить этот замысел, придется опустошить весь Северный Азербайджан, включая и Аран. Государство, только-что пережившее войну и землетрясение, не в состоянии удовлетворить одновременно и ширваншаха, и халифа багдадского. Ваши действия послужат причиной нового восстания в Северном Азербайджане. Кроме того, осуществление этого плана может поставить в будущем под угрозу власть эмира. Не считайте сыновей Эльдегеза бездарными. Не будем говорить об энергии и храбрости атабека Мухаммеда, - его брат Кызыл-Арслан -- один из выдающихся политиков на Востоке. Сейчас атабеки воюют в государствах на территории Персии. Они все еще сражаются в Кирмане с Бахрам-шахом. Однако, несомненно, что они победят. Сегодня я получил письмо от своего брата эмира Каракуша. Письмо это свидетельствует о том, что Бахрам-шах признает себя побежденным или, в крайнем случае, согласится на перемирие. Как только сыновья Эльдегеза победят в Персии и Ираке, они тотчас обратят свои взоры на Азербайджан и могут обвинить достопочтенного хазрета эмира в измене, заявив, что он собирался продать страну ширваншахам.
   - Ты стар, и мысли твои, кажется, тоже устарели! - сказал эмир Инанч, - мало надежды на то, что атабек Мухаммед вернется с персидских земель победителем. Я уверен, сейчас армия Бахрам-шаха отдыхает в Хорасане и приводит себя в порядок.
   - Верно, я постарел, но мысли мои не одряхлели! Разум мой, как и прежде, светел. Я внимательно слежу за событиями на Востоке. Мой брат Каракуш Санджар был в свое время виднейшим и влиятельным эмиром. В настоящий момент он один из военных советников Бахрам-шаха. И я верю ему. Мне захотелось узнать его мнение о положении Арана и вообще Северного Азербайджана. Я написал ему письмо, в котором спрашивал, как нам следует поступить - присоединиться ли к Ширванскому государству или сохранить страну для атабеков? Сегодня я получил от него ответ. Хочу прочесть его вам. Каракуш пишет обо всем.
   Старый Тохтамыш развернул письмо и начал читать:
   "Мой старший брат Тохтамыш!
   Тороплюсь ответить на твое письмо. Бахрам-шаху не удастся выбраться из осажденного Бардсира и одержать победу над атабеком Мухаммедом. Дело в том, что Мелик-Муайяд отказывается прислать из Хорасана подкрепление и продовольствие. Мелик-Муайяд уже не возлагает никаких надежд на то, что ему удастся извлечь пользу от продолжения вражды с агабе-ками. Бахрамшаху было отправлено письмо с советом подготовить почву для заключения мира.
   Бахрам-шах ежедневно хватает несколько человек из кирманской знати, обвиняет их в связи с атабеками и казнит. Вот уже полгода продолжается осада Бардсира. Аскеры мрут от голода. Армия разлагается. Изо дня в день растет число дезертиров. Даже военачальники бегут к врагу, перебираясь через крепостные стены. Вчера я говорил обо всем этом с Бахрам-шахом, наставлял его: "Для иракской армии открыты все пути мира. Одно хокка55 пшеницы мы достаем с миллионами ухищрений, в то время как их запасы продовольствия н.а осень и зиму хранятся в многочисленных амбарах. Имея такие запасы, они не приостановят осаду, которую ведут вот уже шесть месяцев. Если бы даже атабекам пришлось доставлять продовольствие и баранов из Ирака, они пошли бы и на это. Всем известны терпение и стойкость сыновей Эльдегеза, которые способны поймать на арбе лису. Кирманское государство велико настолько, что может прокормить и двух хекмдаров. Пока в твоих руках была сила и мощь, ты побеждал. Но коль счастье изменило тебе и ты обречен на поражение, какой смысл проливать напрасно кровь?"
   Бахрам-шах внял моим советам, и сейчас идет подготовка к заключению перемирия. Поэтому, я считаю, политика Северного Азербайджана должна оставаться неизменной, ибо сыновья Эльдегеза скоро обратят свои взоры на Азербайджан.
   Твой брат Каракуш. Карман",
   Окончив читать письмо, Тохтамыш взглянул на эмира Инанча.
   - Если обстановка такова, мы должны обратиться к другому средству.
   Эмир уныло вздохнул:
   - Остается лишь одно - бежать.
   - Бегство - это удел бессильных,- возразил Тохтамыш. - Надо прежде всего пустить в народе слух, будто ожидается помощь от халифа. Народ слышать не желает имени халифа. Начнутся волнения, которые мы используем в своих интересах. Что касается помощи от халифа, - это, конечно, смешно, ведь каждому известно, что халиф не обладает силой и влиянием, какие имеет обыкновенный правитель города. Вы по национальности не араб, поэтому в настоящий момент должны опираться не на арабов, а на свободолюбивые стремления местною населения. Следует заручиться поддержкой просвещенных и влиятельных людей Арана. Отныне надо заниматься не распространением арабского влияния, а поднять вопрос о независимости Северного Азербайджана. В этом деле мы используем опыт ширваншаха Абульмузаффера, который под лозунгом единого и независимого Азербайджана старается присоединить к Ширвану Аранское государство. Не случайно Абульулла и другие поэты были приглашены во дворец ширваншаха. Ширваншах расходует тысячи динаров для того, чтобы осуществить свою мечту. Неспроста хаган Абульмузаффер пожаловал поэту, пишущему стихи под именем Хагайиг, прозвище Хагани56. Эмир должен понимать, что хаган Ширвана, перетягивая на свою сторону какого-либо поэта, перетягивает к себе и читателей этого поэта. А мы...
   Тохтамыш умолк. Эмир вопросительно посмотрел на визиря.
   - Что значит - а мы?..
   - Мы же не принимаем во внимание столь тонких обстоятельств. Более того, мы делаем все наоборот. Мы отдаляет от себя поэтов и влиятельных людей. Мы опозорили Мехсети-ханум и отправили ее в ссылку. Этим самым мы восстановили против себя весь народ Азербайджана. Кроме того, эмир собирается преследовать молодого поэта Низами. За что? За то, что дочь эмира обратилась к нему с письмом? Но ведь Низами не написал ответа на это письмо, он не оскорбил вашей семьи. Возьмите почитайте историю. Мало ли политических деятелей приносило подобные жертвы?! Подумайте только, в свое время сельджукский султан Торгул-бек, когда это потребовалось, отдал Арслан-хатун, дочь своего брата, за халифа Каимбиэмрил-лаха, а сам, когда это стало нужно, женился на тринадцатилетней дочери халифа Каимбиэмриллаха - Сейиде-ханум, будучи в возрасте шестидесятипяти лет. Хочу сказать достопочтенному хазрету эмиру, что таков, как правило, характер политических деятелей; они отдают своих дочерей замуж, когда это нужно, и, когда нужно, сами женятся на дочерях других политических деятелей, создавая полезные родственые связи. Возьмите и почитайте "Историю сельджуков", загляните в книгу "Сиясэт-намэ"57, написанную визирем Алп-Арслана Низам-аль-Мульком. Алп-Арслан, желая удержать в своих руках Абхазию ч Азербайджан, женился на дочери правителя Абхазии Багратиона Георгия. А для того, чтобы укрепить западные границы своего государства, он взял себе в жены дочь греческого императора. Стремясь удержать в своих руках Хорезм и Среднюю Азию, он женился на дочери хагана Самарканда. Алп-Арслан, желая держать в своих руках халифа багдадского, отдал свою дочь замуж за халифа, который в настоящий момент просит милостыню возле багдадских мечетей, приговаривая: "Подайте подаяние вашему слепому халифу!"