Ордубади Мамед. Мечь и перо (Часть 1)

   Гатиба поднялась с края бассейна и, вдыхая аромат гвоздики, сказала:
   - Ни то, ни другое. Дело в том, что мысли и мечты людей способны изменяться и становиться более возвышенными. Если человек каждый день будет думать одно и то же, в жизни не наступит прогресса. Сегодня человек не тот, что был вчера; минувший вчерашний день уже очень далек от нас, а будущее близко, если даже до него сотня лет. Жизнь не может строиться на прошлом, это значило бы пятиться назад. Умные люди стараются строить жизнь, глядя в будущее. Наше прошлое - это могила, в которой похоронено детство человечества. Посидеть с часок у надгробного камня, проливая слезы по загубленной молодости, не грешно, но жить постоянно на кладбище бессмысленно. Мы должны жить будущим и упорно строить его. Ответь мне, Хюсамеддин, какими возможностями обладаешь ты, чтобы строить будущее, о котором я говорю?
   Хюсамеддин смутился, не зная что ответить. Он не обладал богатством, достойным внучки халифа.
   - А какими возможностями обладает нищий поэт, которого вы преследуете по пятам? Каким образом этот бедняк сможет; обеспечить вам ваше воображаемое будущее? Интересно, как он это сделает? Уж не с помощью ли сломанного пера да дюжины измаранных листочков, которые торчат из его сумки?!
   Гатиба расхохоталась.
   - Ты меня не понял. Я тебе и раньше говорила, что люблю людей, в которых есть нечто своеобразное. Пусть Ильяс беден, но он велик, так как обладает редчайшим талантом. В будущем я прославлюсь благодаря ему. Люди будут с завистью смотреть на меня и говорить: "Это жена великого поэта!" Приняв участие в его жизни и творчестве, я смогу попасть в историю. Все дело именно в этом. Я ответила на твой вопрос. Но решение мое еще не окончательно. Если тебе вдруг удастся стать всемирно известный героем, я никогда не посмею ослушаться своего отца.
   Хюсамеддин не успел ответить, - в сад вошли рабыни, призывая Гатибу:
   - Ваш отец ждет вас к обеду!
   ФАХРЕДДИН
   При встрече Ильяс показал Фахреддину письмо, полученное им от хагана46 Ширвана-Абульмузаффера, в котором тот приглашал молодого поэта на жительство к себе во дворец:
   "Я прочел Ваши последние стихи, - писал ширваншах. ---Они произвели на меня непередаваемое впечатление. Более всего меня очаровало стихотворение о весне, которое, как в жизни, позволило мне ощутить прелесть пробудившейся природы.
   Но одна тревожная мысль не дает мне покоя. Я имею в виду тяжелое положение, в котором находится государство Арана. Аран, а также Южный Азербайджан превратились в арену нежелательных событий. Если бы аранцы, и вообще азербайджанцы, были сейчас теми, какими они были в 515 году, положение не пугало бы меня. В настоящий момент я не могу быть уверенным в том, что на жизнь молодого поэта не будет свершено покушение, ибо, повторяю, свободолюбивые чувства азербайджанского народа не таковы, какими они были в 515 году. Похоже, что его былой традиционный свободолюбивый дух погас47.
   Именно поэтому я советую замечательному поэту переселиться в Ширванское государство. Здесь, в обществе поэтов, литераторов и благородных людей Вы сможете спокойно работать, писать стихи, развивать и совершенствовать свой талант. Я не могу хладнокровно думать о том, что такой редкий и талантливый человек, как Вы, является подданным эмира Гянджи- прислужника рабов48.
   В настоящий момент свободолюбивые аранцы в ожидании своего освобождения, как и освобождения всего Азербайджана, снова обращают взоры к своей исконной родине, Ширванскому государству, которое является их родным государством. Мне кажется, эта истина известна большому поэту. Такие художники, как Вы, равно как и вся влиятельная интеллигенция Арана, должны, не жалея сил, бороться за то, чтобы Азербайджан не попал под пяту иноземных владык. Вам известно, что! джасусы хорезмшахов ведут деятельность за присоединение Вашей страны к Хорезмскому государству. Вы должны разъяснять народу, что хорезмшахи несут аранцам не свободу, а неволю и рабство.
   Владыка Ширвана хаган Абульмузаффер".
   Ильяс не спешил высказаться по поводу полученного письма, он хотел сначала узнать мнение друга.
   Фахреддин, прочитав послание ширваншаха, вернул его Ильясу и со вздохом сказал:
   - Нам известно о торгах, которые издавна идут между правителями Гянджи и ширваншахами. Абульмузаффер не прочь захватить власть во всем Азербайджане, при этом оу обещает уступить правителю Гянджи свое место в Ширване. Правитель Гянджи может принять это предлжение, ибо он на распутье и не знает, как отнесется к нему новая династия, - ведь тесть халиф далеко. Словом, пока среди просвещенных лиц Азербайджана не воцарится единство, в стране будет господствовать произвол власть имущих и нам не видать успехов в борьбе против общего врага. А до единства пока далеко. Люди, способные создать его, стремятся к разобщению и в конце конров все попадают под влияние хагана. Вот и ты получил от него письмо.
   Фахреддин вопросительно посмотрел на Ильяса, желая поскорей узнать, собирается ли тот принять приглашение ширваншаха.
   Ильяс положил руку на плечо друга.
   - Ты должен понять, Фахреддин, проблему Арана нельзя решать отдельно, она может решиться лишь в масштабах всего Азербайджана. Я считаю, еще рано говорить о независимости
   Арана. Стратегическое положение нашего государства не позволит нам существовать самостоятельно. Поднимать сейчас вопрос о независимости Арана - значитглубоко заблуждаться. Пойми, Фахреддин, это приведет к еще большему раздроблению Азербайджана. Вот если бы ты, вместо независимости Арана, заговорил сейчас об объединении Северного и Южного Азербайджана, я был бы твоим единомышленником и поддержал бы тебя. Сильное войско врага способно проглотить нас в один момент. Вчера ты очень некстати затронул один вопрос.
   - Какой? - быстро спросил Фахреддин.
   - Вопрос о восстании в Аране. Вчера я не хотел подробно говорить об этом, так как это смешная идея.
   - Восстание в Аране - смешная идея?! Интересно, почему?
   - Зачем и против кого надо поднимать восстание? Подобные замыслы только способствуют беспорядку, из-за них государство может попасть под пяту иноземцев. В настоящий момент нам нужно не восстание, а крепкая сплоченная организация. После того, как мы с помощью такой организации объединим север и юг, уместно будет поднимать .вопрос о независимости. Прежние восстания должны послужить для нас поучительным уроком. Мы не можем повторять ошибки наших предшественников. Народ Азербайджана свободолюбив, это бесспорно. Однако всякое восстание, не возглавленное крепкой организацией, обречено на поражение. Азербайджанцы испытали это на своем горьком опыте, когда к власти пришел Тогрул-бек.49 Весь Северный Азербайджан не хотел признавать халифа. Тогда халиф отдал свою тринадцатилетнюю дочь за шестидесятипятилетнего Тогрул-бека, и участь повстанцев была решена. Тогрул-бек произвел мобилизацию в Южном Азербайджане и повел армию южан на север, - к сожалению, братские узы севера и юга не были крепки. Подобная трагедия случалась и в период борьбы Алп-Арслана с султаном Мелик-шахом, а затем сынов Мелик-шаха -.Мухаммеда и Баркиярука. Вот почему, Фахреддин, я решительно требую: сначала - единение, сплоченность, потом - восстание!
   Доводы Ильяса были подкреплены историческими примерами. Фахреддину было трудно возражать.
   - Ты говоришь очень убедительно, Ильяс, - сказал он. Но сейчас такой удобный момент! Упустить его - значит совершить политическую ошибку. Мы должны по крайней мере свергнуть правителя Гянджи.
   - Каким образом? - спросил Ильяс.
   Этого Фахреддин не знал.
   - Надо подумать, - ответил он.
   - Для свержения эмира Инанча нужны оружие и сила,- начал объяснять Ильяс. - У эмира - войско, за его спиной стоят все предатели страны, а кто стоит за нами? Скажи мне, проводится хоть какая-нибудь разъяснительная работа среди войск эмира Инанча? Известны ли простым солдатам наши идеи, наша цель? Нет! Было что-нибудь сделано для распространения
   наших идей среди жителей Арана? Опять же нет! Так пусть Фахреддин мне скажет, каким образом он собирается прогнать эмира из Гянджи?
   Подумав, Фахреддин ответил:
   - Надо поссорить эмира с халифом.
   - Предположим, ты поссорил эмира с халифом. Но разве этим ты достигнешь независимости Арана? Уйдет один эмир - на его место явится другой. Кроме того, чтобы поссорить эмира с халифом, надо иметь такую возможность.
   - Возможность есть. Я организую в его семье измену.
   Ильяс решительно возразил:
   - Нет, Фахреддин, козни, интриги-не метод борьбы. Нехорошо, когда счастье одних строится на несчастьи других. Я не одобряю твоей идеи!
   Фахреддин усмехнулся.
   - Смешно думать о судьбе нескольких людей, когда дело касается интересов целого государства. Политика требует крови и жертв.
   Ильяс покачал головой.
   - Проливать кровь без пользы - и преступление и глупость. Я выступаю за единение севера с югом!
   Но Фахреддин упорно стоял на своем:
   - Ты, Ильяс, совсем не принимаешь во внимание невежества народа и того, что он находится в сетях сектанства и фанатизма. В селах Северного и Южного Азербайджана су шествуют, сотни сект. Арабы и персы, стремясь отвлечь внимание народа от политических событий и привить ему политическую тупость, создали множество религиозных учений. Нужны нечеловеческие усилия, чтобы объединить и помирить тысячи людей, которые принадлежат к различным сектам и считают друг друга гяурами.
   - Ты верно объяснил, почему иноземцы насаждали у нас секты. Хотели ослепить.народ. Наша задача - вернуть соотечественникам зрение, а поэтому мы должны объявить сектантству войну.
   - Ах, Ильяс!.. - Фахреддин глубоко вздохнул. - Я понимаю твои мысли. Ты думаешь, в Азербайджане каждое столетие будет рождаться Бабек?50 Увы, Бабек был один, он пришел и ушел.
   Ильяс упрямо тряхнул головой.
   - Ошибаешься, Фахреддин! История не стоит на месте. У нашего народа боевой характер. На этой земле со времен Мидии рождаются герои. Лично ты, Фахреддин, должен многое сделать для будущего нашей страны.
   Друзья так и не смогли прийти к единой точке зрения.
   Настало время прощаться. Они вышли из дому.
   - Я сам начну действовать, - тихо сказал Фахреддин на пороге. - У меня есть план, как найти дорогу во дворец эмира.
   - Знаю, что у тебя на уме. Хочешь использовать любовь Дильшад. Скажи мне честно, ты любишь ее?
   - Люблю, безумно!
   - Если любишь, не принуждай ее заниматься опасными делами. Предупреждаю тебя, будь осторожен, иначе ты потеряешь эту девушку.
   ДИЛЬШАД
   В этот вечер эмир Инанч напился больше, чем обычно. От нестерпимой жары его совсем развезло, и в конце концов он лишился чувств.
   Танцовщицы и девушки-виночерпии, воспользовавшись моментом, поспешили убежать к себе на покой. Большинство служанок и рабынь старалось не попадаться никому на глаза.
   Пьяного эмира положили на ковер и отнесли в его опочивальню. Дворцовые стражники с жадностью набросились на остатки яств и напитков.
   Жизнь во дворце замерла. В комнатах потухли свечи. Фитили в заправленных жиром светильниках, обгорев, упали набок.
   В пламени фонарей над воротами эмирского дворца гибли, сгорая, тысячи мотыльков. Серыми снежинками падали они на головы дремлющих у тротуара стражников.
   В бесконечных коридорах дворца было пустынно. Только главный евнух хадже Мюфид бродил в белом ночном одеянии, похожий на вставшее из могилы привидение, - он стерег двери эмирского гарема. Но вот и он удалился к себе.
   Ночную тишину изредка нарушали выкрики стражников, которые расхаживали вокруг эмирского дворца и сада. Время от времени слышалось: "Эй, смотри хорошо!.. Я здесь!.. Кто идет?.. Зарублю!.. Не трожь замок!.."
   И как бы в ответ на эти возгласы глухо лаяли сторожевые псы.
   Все спали. К одной Дильшад не шел сон. На сердце было тревожно: вот уже несколько дней она не видела Фахреддина. Девушка написала ему несколько писем, но ответа так и не дождалась. Она была почти уверена в том, что Фахреддин не придет и этой ночью, и все-таки не спала. Дильшад решила пойти к бассейну в саду, у которого она всегда встречалась с Фахред-дином.
   Дильшад поднялась, некоторое время сидела на постели, улавливая ночные звуки, затем встала, выглянула из окна в сад, прислушиваясь к голосам. Выждав немного, открыла дверь, выглянула в коридор. Хадже Мюфида нигде не было видно.
   В эту ночь Фахреддин нужен был Дильшад больше, чем когда-либо. Она спешила встретиться с ним, чтобы поговорить о важном деле.
   Она опять смотрела из окна в сад и, заломив руки, думала: "Фахреддин разлюбил меня! Да и с какой стати он будет любить меня всю жизнь?.. Фахреддин - герой, и к тому же красивый. А кто я?.. Рабыня эмира, девушка-крестьянка из Байлакана. Зачем ему любить меня? - За мою красоту?.."
   Дильшад подошла к зеркалу, заглянула в него, присмотрелась к своим черным глазам, откинула назад пышные волосы, окинула взглядом свою стройную, изящную фигурку и снова сказала сама себе: "Мало ли таких девушек, как я? Мне кажется, Сюсан-ханум во много раз красивее меня. Благородные родители Фахреддина никогда не согласятся, чтобы их сын-герой женился на ничтожной рабыне. Да он и сам не помышляет об этом. Просто развлекается. Разве плохо - позабавиться некоторое время с молоденькой девушкой?! Ах, если бы счастье было на стороне бедняков! Тогда бы нас, несчастных девушек, не разлучили с домом и родными и мы бы не томились во дворцах, как пленницы".
   Дильшад начала одеваться. Однако мысли по-прежнему не давали ей покоя.
   "Эта дорогая одежда-страшнее, чем саван-думала она. Уж мы-то знаем, зачем нас заставляют надевать драгоценности и украшения. Эти нарядные платья даны нам для того, чтобы мы, разливая вина на пирах, развлекающихся пьяниц и утоляя скотские желания мерзавцев, радовали их взоры. Ну конечно, Фахреддин не женится на мне. Фахреддин - герой. Неужели он возьмет в жены девушку, которая прислуживает за столом пьянчугам? Разве это не оскорбит его достоинства я чести? Нет, он только развлекается со мной. Я все вижу. Встречаясь со мной, он часто бывает задумчив. Даже целуя меня в лоб, он словно колеблется. Я все понимаю, все чувствую. Сердце подсказывает мне, что счастье мое не вечно. Конечно, он не лжец. Но, много ли веры словам и обещаниям, которые даются в минуты, когда кровь кипит? Каким образом он вызволит меня отсюда? Допустим, Фахреддин - герой, но разве он сможет пойти войной на правителя из-за какой-то рабыни?"
   Дильшад думала о любви Фахреддина, вспоминала обещания, которые он давал ей. Мысли были грустные и не приносили утешения. Однако они не смогли погасить в ней желание выйти этой ночью в сад. Дильшад была уверена, что Фахреддин не придет к! бассейну. Но ведь и Фахреддин часто поступал так: даже зная, что Дильшад сегодня не выйдет, он, пренебрегая опасностью, пробирался в сад эмира, шел к бассейну, у которого всегда встречался с любимой и, подождав некоторое время, уходил.
   Дильшад открыла дверь. Осторожно ступая, вышла в длинный темный коридор. Спустилась по каменной лестнице и побежала к саду.
   Была черная ночь. На небе мерцали звезды, похожие на горящие; где-то далеко-далеко крошечные свечи. Сад был окутан темном непроницаемым покрывалом.
   Как Дильшад ни напрягала зрение, она не видела ничего, кроме агатовой восточной ночи. Все-все было окрашено в черный цвет - розы, лепестки которых днем напоминают нежные девичьи губы; настурции, которые под солнцем похожи на невест в белых шелковых одеяниях; пышная сирень, гроздья которой на зорьке так схожи с бело-розовыми облачками; краснощекие яблоки, плавающие в бассейне.
   Вода в бассейне была черна, как деготь. Каменные львы по краю бассейна, из пастей которых вырывались длинные дуги воды, тоже были черны. Черна была и мощная струя фонтана, бьющая из центра бассейна; наверху, потеряв силу, она рассыпалась, мревращаясь в горсти черных жемчужных зерен.
   В саду не было слышно иных звуков, кроме плеска падающей воды. Лишь дремлющие на вершинах чинар аисты время от времени издавали странные гортанные звуки.
   Дильшад под деревьями прошлась вокруг бассейна, но Фахреддииа не встретила, хотя во тьме каждый ствол кипариса мог бы сойти за юношу, пришедшего на ночное свидание.
   Дильшад не видела Фахреддина, но Фахреддин видел Дильшад В то время как она бродила меж темных деревьев в надежде наткнуться на возлюбленного, он украдкой наблюдал за.
   Вот из-за деревьев выплыла круглоликая луна. Темный сад преобразился. Ветерок, обычный для гянджинской ночи, подул сильнее, вороша, будто снопы колосьев, ее распущенные вэлосы.
   Когда Дильшад с мыслью о Фахреддине пробиралась меж деревьев, их листочки, пользуясь случаем, прижимались, к ее нежному лицу и быстро-быстро целовали его. Ветки, обратившись в соперников ее возлюбленного, хватали, захлестывали стройную фигурку этой ночной пери, летящей на неназначенное свидание.
   Дильшад остановилась у бассейна. Брызги от фонтана росинками засверкали на ее щеках.
   Вдруг она услышала:
   - Я здесь, Дильшад.
   У девушки замерло сердце. О, как он был ей знаком - этот голос! Она привыкла слышать его здесь, у бассейна, в течение многих недель. Впрочем, этот голос слышался ей не только ночью, он преследовал ее даже днем, когда Фахреддин являлся ей в грезах.
   Дильшад сделала несколько шагов к деревьям, Откуда ее позвали.
   - Ах, это же сон! Ведь только ночью во сне можно видеть то, о чем часами грезишь днем! - вырвалось у нее.
   В ответ на это девушка услышала:
   - Нет, это не сон, прекрасная Дильшад. Подойди ко мне. Я здесь.
   Дильшад бросилась к возлюбленному.
   Фахреддин стоял недалеко от бассейна, прислонившись спиной к кипарису. О, какая это была радостная встреча!
   Наконец Дильшад оторвала свои губы.от губ Фахреддина,
   - Этой ночью я хотела тебя видеть больше, чем всегда, - сказала она. Ты мне очень нужен.
   - Что-нибудь случилось?
   - Подумай сам, разве жизнь во дворце проходит без происшествий? Когда ты узнаешь, что я сегодня услышала, ты будешь огорчен не меньше меня.
   Фахреддин еще раз поцеловал ее в губы.
   - Говори, моя Дильшад, говори. Может, мне удастся устранить причину твоей печали.
   Дильшад залилась слезами.
   - Ах, лучше бы уж меня вместе с другими девушками отправили в Багдад! Я думала: вот остаюсь на родине - и милый ветерок, пролетающий над Байлаканом, будет ласкать и мое лицо. Думала, что дыша, я буду упиваться прекрасным воздухом моей родины. Но теперь этот воздух отравлен ядом. Набиваясь в мои легкие, он причиняет мне муки. Я не чувствую себя счастливой оттого что осталась на родине. Меня ждет адская жизнь. Меня хотят бросить в объятия человека, которого я не люблю и не переношу. Меня хотят заживо похоронить.
   Фахреддин взволнованно сжал руку возлюбленной.
   - О чем ты говоришь, Дильшад?! Неужто Фахреддий умер? Подобное может случиться лишь после моей смерти. За кого тебя хотят отдать?
   - Катиб51 эмира объяснился мне в любви. Разве это не равно для меня смерти?
   - Какой катиб? Или у него нет имени?
   - Есть, разумеется. Его звать Мухаким Ибн-Давуд. Это жадный, безобразный араб, которого я ненавижу всем сердцем.
   - Не могу поверить!
   - Это именно так. Того хочет жена эмира Сафийя-хатун. Она не желает, чтобы я оставалась во дворце, - ревнует к своему мужу, оскорбляет меня на каждом шагу. Сегодня Мухаким Ибн-Давуд подошел ко мне и сказал: "Ты будешь моей, Я люблю тебя. Если ты даже равнодушна ко мне - это ничего".
   Дильшад заплакала еще сильней.
   Фахреддин молча размышлял.
   Девушка была взволнована и убита горем. Видя, что Фахреддин безмолвствует, она истолковала это как признак его растерянности и сказала сдавленным голосом:
   - Я не буду принадлежать ему. Лучше умереть. Выйду ночью и брошусь в бассейн.
   Фахреддин не решался открыть Дильшад свои планы. Но и молчать было нельзя, так как девушка могла принять его колебания за бессилие, впасть в еще большее отчаяние, что в конце концов привело бы ее к самоубийству.
   - Не знаю, - сказал Фахреддин, - можно ли тебе открыть тайну? Сохранишь ли ты ее в своем сердце?
   Дильшад вытерла слезы.
   - Разве я когда-нибудь дала тебе повод считать меня болтушкой, не умеющей хранить чужие тайны? Знаю, все твои помыслы - о счастье народа. Тебя не случайно называют героем. Потому народ и любит тебя. Я навеки сохраню в своей душе, в своем сердце тайну, которую ты мне откроешь. Говори, Фахреддин, не бойся. Я не такая уж глупенькая девушка'
   Фахреддин погладил волосы Дильшад.
   - Я это знаю, дорогая. Тайна, которую я собираюсь открыть тебе, имеет отношение не только к твоему и моему счастью, но и к счастью большого народа. Слушай меня внимательно и запоминай! Некоторое время ты не будешь отвергать любовные излияния Мухакима Ибн-Давуда.
   - Что это значит?! - гневно перебила его Дильшад. - Как может молодой человек, считающий себя героем, предлагать любимой девушке заигрывать с другим?,
   Фахреддин поспешил объяснить:
   - Ты не выслушала меня до конца. Ты будешь терпеть его любовные объяснения до тех пор, пока тебе не представится случай похитить из его калемдана государственную печать.
   - К чему нам государственная печать? Неужели мы будем подделывать документы?
   - Подделывать документы нам не придется. Итак, ты должна похитить печать из калемдана Мухакима Ибн-Давуда. Затем ты подбросишь эту печать к ногам хадже Мюфида в тот момент, когда он войдет в комнату жены эмира Сафийи-хатун. Только действовать надо очень осторожно. Ни одна душа не должна догадаться, что печать похищена и подброшена в комнату жены эмира тобой. Хадже Мюфид хитер, как шайтан52. Смотри, чтобы он не разгадал нашего замысла. Упаси аллах, если евнух сообразит, что печать похищена тобой. Сможешь ли ты это сделать?
   Дильшад задумалась.
   Фахреддин, решив, что девушка колеблется, добавил:
   - Если ты затрудняешься исполнить мою просьбу, скажи прямо, не таись. Ты должна знать, Дильшад, что я все равно не разлюблю тебя, ты будешь всегда самой желанной для меня.
   - Можешь во мне не сомневаться, милый,- ласково сказала Дильшад, прижимаясь к груди Фахреддпна. - Я задумалась не потому, что боюсь. Мне радостно, что ты меня любишь. Я понимаю твой замысел и постараюсь выполнить твою просьбу.
   Молодые влюбленные разговаривали у бассейна до тех пор, пока не прокричали первые петухи.
   Луна, спрятавшаяся было за высокие холмы у деревни Ханегах, опять показала свое напудренное румяное лицо, Фахреддин и Дильшад поцеловались в последний раз и начали прощаться.
   Утки и павлины, спящие вокруг бассейна, вот-вот должны были проснуться и запеть свои утренние песни.
   Когда Дильшад, заперев дверь, ложилась в постель, хадже Мюфид уже ходил по коридору, останавливаясь перед комнатами, в которых спали наложницы и рабыни эмира.
   ПЕЧАТЬ
   Хотя эмир Инанч был недальновиден и туповат, тем не менее он был в состоянии разобраться в сущности политических событий и перемен, происходящих на Востоке. Обстановка складывалась таким образом, что его благополучие и личная жизнь оказались под угрозой.
   Закат династии сельджуков, создавших на Востоке огромную империю, осложнил политическую обстановку в этом районе и послужил причиной многих изменений в географической карте Востока. После того, как власть в империи перешла от сельджуков к сыновьям Эльдегеза, хорезмшах Алаэддин Тэкиш, которому никак не удавалось сколотить большое государство, начал расширять свои владения за счет бывшей империи сельджуков. Халиф багдадский, долгое время находившийся под сильным влиянием сельджукских султанов, начал теперь постепенно попадать под влияние хорезмшахов.
   Эмир Инанч, по-прежнему страстно желая оставаться на посту правителя Арана, уже не мог рассчитывать на помощь халифа Мустаршадбиллаха.
   "У халифа сотни таких зятьев, как я, - размышлял он. - У халифа сотни Дочерей, рожденных от наложниц, и все они замужем за такими, как я. Кто знает, может, халиф даже не помнит, что у него есть Дочь по имени Сафийя. Откуда у халифа сейчас время думать о дочерях, рожденных от рабынь и наложниц? Да, он отдает своих дочерей за правителей, но он делает это не для того, чтобы помочь правителям, - наоборот, в надежде получить помошь от них. А коль Скоро он не может получить такую помощь от Арана, зачем ему заботиться обо мне?"
   У эмира Инанча были основания думать таким образом. Он послал своему тестю халифу Мустаршидбиллаху письмо с гонцом Нуреддином, но ответа на него не получил. Эмир Инанч много размышлял и говорил сам себе: "Что может поделать халиф? Его духовная власть начала хиреть, угасать. Правители областей объявляют себя падишахами. В Египте пала династия фатимидов, создавшая огромный салтанат; на их место пришла династия эйюбидой. Эйюбиды, стремясь лишить халифа последних крох духовной власти, подбираются к берегам Тигра и Евфрата. Сыновья Эльдегеза прибирают к рукам Ирак, Персию, Рей и Другие государства. Их-то мне и следует бояться. Ясно, сейчас атабеки начнут назначать на посты правителей своих верных слуг. Династия Инанча им не очень по душе. Всего несколько месяцев назад они прогнали из Рейского государства моих племянников".
   Тревожные Мысли одолевали эмира весь вечер. Сегодня, вопреки обыкновению, он не допустил к себе танцовщиц, прогнал рабынь, разливающих вино, закричав: "Ваша кислятина мне не по вкусу!"