Орлов Алекс. Тютюнин против ЦРУ

   – Ну-ка, минуточку, уважаемый, – откашлявшись, начал Серега. – Мне кажется, здесь какая-то ошибка. Мы с приятелем никакие вам не панарепы. Мы люди. И, если уж на то пошло, мы граждане Российской Федерации…
   – А-а, – закивал китаец. – Твоя хочет съели сегодня, а его, – тут он указал на Леху, – скушали завтра?
   – Не совсем так. Просто мы попали к вам случайно и еще не знаем, какие здесь порядки. Хотелось бы услышать ваше имя. Вот меня зовут Тютюнин Сергей. Моего друга – Алексей Окуркин. А как вас зовут?
   – Я хочу твоя кушать, – расплываясь в счастливой улыбке, произнес китаец, словно не слышал вопроса. Затем он нежно дотронулся до Серегиного локтя и певуче произнес:
   – Хочу кушать твоя сейчас…
   Окуркин и Тютюнин переглянулись.
   – Это людоеды какие-то, – пришел к выводу Леха. – А давай им наваляем, чего с ними разговаривать? Сейчас я этому толстому в пятачину дам.
   – Постой, – одернул его Серега. – Неизвестно, сколько их тут вокруг сшивается. Нужно попытаться с ними договориться, Восток – дело тонкое.
   – Моя хочет кушать, – произнес китаец и, схватив Серегу за рукав, потащил за собой.
   – Ну-ка стоять! – закричал Окуркин и рванулся на выручку, однако милые, похожие на кукол китайчата неожиданно преобразились, и их стальные, с крючьями вместо зубов челюсти защелкали у Лехи перед носом.
   Тот в ужасе отпрянул, а его друг Тютюнин принялся отбиваться от настойчивого китайца. Однако это было не так просто. Людоед оказался таким сильным, что старания Тютюнина больше походили на трепыхание мотылька в лапах льва. Поняв, что гибель близка, Серега заорал, как раненый Тарзан, и этим вывел китайца из себя.
   – Ну пачиму твоя шуметь, а?! – строго спросил тот. – Ничего не больна – твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
   – Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу умирать, у меня жена Люба дома осталась!
   – Пачиму твоя шуметь, а? – снова принялся за свое китаец. – Твоя же мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
   – Так.., эта хреновина мамбацей называлась? – перестав шмыгать носом, спросил Серега.
   – Мамбаца, – кивнул голодный китаец. – Если попил, стал мой панарепа. Хороший панарепа. Вкусный панарепа… Я на твоя настраивался, много сила потерять, детки тожа кушать нада, а твоя почему не хотеть?
   – Прости меня, Серега, это я виноват! – прорыдал Окуркин из угла беседки, куда его загнали зубастые китайчата. – Старушка меня подставила-а! Предложи ему выкуп, Серега! Слушай, хунвейбин, забирай мой «запорожец», у него днище луженое! Только нас отпусти!
   – А «запорожца» хароший панарепа? – тут же заинтересовался китаец.
   – Хороший, хороший, – закивал Тютюнин. – Железный, крепкий, ты на нем до пенсии кататься будешь…
   – Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
   – Тогда колбаски! – дрожащим голосом произнес Серега. – Вкусной колбаски, панарепистой. Костей в ней нет, только чистое мясо. Твоя любить мясо, хунвейбина?
   – Где твоя колбаски?
   – Моя колбаски дома. Отпусти меня домой, и мы с Лехой тебе дадим колбаски.
   – Сыкока колбаски? – спросил китаец и по-собачьи склонил голову набок.
   – Столько, сколько мы сами весим – кило в кило.
   – Харашо. Будем твоя вешать.
   В ту же секунду китайчата сбились в кучу и, задымившись белым туманом, превратились в старые складские весы, какие Сереге доводилось видеть на овощной базе.
   – Твоя вставать, – сказал китаец. Тютюнин повиновался. Хунвейбин защелкал грузиками, толкая их туда-сюда, а затем объявил:
   – Сто пятьдесят кило.
   – Врешь, – не удержался Серега. – Всегда семьдесят пять было.
   – Моя ошиблась, – ответил китаец и смущенно заулыбался. – Семьдесят семь… Теперь давай Леха мерить.
   Едва передвигая ноги, Окуркин взобрался на весы и попытался улыбнуться, от чего его щека задергалась.
   – Семьдесят кило – ровна, – сообщил китаец. Едва Окуркин сошел с весов, как те снова превратились в дюжину детишек неопределенного пола.
   – Твоя пиши адрес, – велел китаец и материализовал, снова прямо из воздуха, кожаную папку с листом бумаги и авторучку. – Твоя пиши подробна.
   – Не беспокойтесь, я вас не обману, – заверил Серега и, собравшись с мыслями, вывел первые строчки: «Планета Земля, Российская Федерация…»
   Потом написал город, улицу, дом и квартиру. А под конец добавил: «К Сергею Тютюнину насчет колбаски».
   Поставив точку, он вздохнул и отдал документ китайцу.
   – Харашо. Скора приеду, – сказал тот и, сложив лист вчетверо, спрятал его куда-то под халат. – Однака идите.
   – А куда теперь идти? – уточнил Тютюнин. – Где тут аэропорт или вокзал какой?
   – Твоя вокзал не нада. Твоя прямо идти и сразу домой.
   Поняв, что от китайца большего не добиться, Сергей и Леха быстро ретировались из беседки и оказались в большом запущенном саду, погруженном в уже знакомый им молочный туман.
   – Тихо как, Серег. Ты чего-нибудь слышишь?
   – Нет. Похоже, обманул нас хунвейбин.
   – А то, что вокруг нас, оно есть или как? В этот момент Тютюнина ужалил какой-то гнус, и он громко вскрикнул.
   – Думаю, что есть, Леха. Смотри, как натурально здесь гады кусаются. – Тютюнин потер укушенное место.
   – А чего же они мне в прошлом году все это за белую горячку выдавали, а? Я ведь им верил, Серег, докторам этим.
   – Ладно. Пошли прямо. Может, хоть на кого наткнемся – дорогу спросим.
   – А куда дорогу?
   – Домой. Если нормально вернемся, я, Леха, пить навсегда брошу.
   – Ага, Серег. И я тоже.
   И друзья шагнули в наплывающие волны тумана, которые поглотили их целиком, словно никого здесь и не было.

12

   Снова оказавшись в погребе, Окуркин и Тютюнин, не сговариваясь, рванули к выходу и, едва не столкнув друг друга с лестницы, выбрались наверх.
   При этом каким-то необъяснимым образом Леха все же успел прихватить с собой трехлитровую бутыль – сказалась приобретенная и укрепившаяся в нем привычка.
   Оба героя выскочили на крыльцо избушки и скорым шагом направились к «запорожцу».
   – Эй, вы куда? – удивилась такому их поведению кашеварившая у костра Лехина супруга.
   – А? – Окуркин остановился и только сейчас стал понимать, где он находится.
   – Чего это у тебя в руках, Алексей? – сразу поинтересовалась жена. – Самогонка, что ли?
   – Какая самогонка? – Знакомые подозрения стали приводить Леху в чувство. – С чего ты взяла, Лен? Это ж бензин, семьдесят второй.
   – Ага, бензин, – поддержал друга Тютюнин, который на воздухе тоже малость проветрился. – Мы его в багажник поставим и сразу обедать.
   – Какой там обедать? Вы еще траву не поваляли.
   – А разве не поваляли? – спросил Серега у обнимавшего бутыль Окуркина.
   – Вроде нет, – ответил тот.
   – Тогда нехорошо получается. Клади бензин, и пойдем валять.
   – Ага, – тупо кивнул Леха.
   Пока эти двое, словно деревянные куклы, устанавливали бутыль в багажник машины, Елена внимательно за ними следила.
   – А ну подойдите ко мне, – приказала она. Серега с Лехой повиновались. Спорить с женщиной, похожей на боксера, было небезопасно, – Теперь дыхните! Окуркин – первый.
   И без того не особенно хорошо выглядевший Леха побелел как мел, однако сделал шаг навстречу своей любимой и коротко дохнул.
   Серега на всякий случай зажмурился. Он не любил смотреть, когда кого-то избивают.
   Впрочем, расправы не произошло.
   – Теперь ты, Мишка Квакин.
   Тютюнин честно дохнул и посмотрел на Елену. На ее лице отражалась напряженная работа мысли, притом всего одной. Так и не сумев определить, в чем состоит противозаконность поведения мужчин, Елена их отпустила, и Сергей с Лехой принялись за работу.
   Они ожесточенно махали палками, сбивая созревшие макушки лебеды, и эта работа доставляла им смутную радость.
   В голове у обоих была удивительная пустота, которая защищала их от страшных воспоминаний.
   – Эй, хватит! Хватит, я сказала! – закричала Елена, когда увидела, что вошедшие в раж работники принялись вслед за травой крушить покосившийся забор.
   – Нет, вы точно чего-то нажрались, а, Окуркин? – спросила Елена, когда Леха и Сергей, оставив колья, уселись возле костра.
   – Че? – переспросил Окуркин, и супруга, заглянув ему в глаза, не нашлась что сказать.
   – Ладно, обедать будем.
   Достав из пакета тарелки, Елена налила работникам горячего супа, и те принялись за еду.
   – Эй, вы куда спешите, он же огненный! – предупредила Елена. – Нет, ну вы сегодня точно чоканутые…

13

   Домой возвращались молча. Леха рулил словно робот, не совершая ни единой ошибки и не нарушая правил, однако инспектор ГАИ их все равно остановил.
   – Нарушаем, гражданин водитель, – произнес он, нагибаясь к окошку.
   – Кто? – тупо спросил Леха, и хитрая улыбочка на лице гаишника разом исчезла.
   – Где? – в свою очередь произнес он.
   – А вы, товарищ майор, китайцев здесь не встречали? – вклинился в разговор Тютюнин.
   – А какие они из себя?
   – Один толстый, – начал вспоминать Леха, – а остальные маленькие.
   – И сколько этих, которые маленькие? – совершенно серьезно стал уточнять майор.
   – Примерно двенадцать штук.
   – Понял. Предупрежден, значит, вооружен… Счастливого пути.
   Гаишник козырнул, и «запорожец» поехал дальше.
   – Какой-то он странный, – оглядываясь назад, заметила Елена.
   – Да нет, – возразил ей Леха. – Просто человек хороший…
   До города они доехали без проблем и подкатили к гаражу еще засветло. Пока Окуркин ставил машину, Тютюнин ожидал его, сидя на старой покрышке.
   Леха запер гараж и присел рядом с Серегой.
   – Как ты думаешь, это были инопланетяне? – спросил Окуркин.
   – Может, и инопланетяне, – пожал плечами Тютюнин.
   – А зачем они нас похищали?
   – А они нас похищали?
   – Конечно. С полстакана настойки я еще ни разу никуда не перемещался. Только два раза в больницу – было дело. Но там же все люди были – и санитары, и врачи.
   – Может, им нужна была информация? – предположил Серега.
   – А какая у нас информация? Мы ж не депутаты какие-нибудь.
   – Это да.
   Вскоре в сопровождении Елены появилась жена Тютюнина.
   – Вот, Любаш, передаю тебе из рук в руки, – прокомментировала Лехина половина. – Какие-то они квелые, но вроде ничего не пили.
   Люба забрала Сергея, и они ушли. А Леха еще какое-то время сидел на покрышке, а потом спросил:
   – Лен, а ты НЛО хоть раз видела?
   – А к чему это ты?
   – Да так просто. – Леха поднялся с покрышки и махнул рукой. – Ладно, пошли лучше домой.

14

   Наутро Сергей Тютюнин чувствовал себя в общем хорошо, если не считать некоторой слабости и желания чего-нибудь сделать по дому.
   Желание это было таким сильным, то Тютюнин починил подтекавший кран и помыл четыре тарелки, чем вызвал у супруги сначала радость, а затем настороженность.
   – Давай сходим на воскресную дневную пьесу, – неожиданно предложил Серега, сам не зная почему.
   – А… – В первое мгновение Люба растерялась, потом спросила:
   – А это где?
   – Тут недалеко, через четыре остановки народный театр есть. Называется как-то… «Цитрамон» вроде.
   – Цитрамон, Сережа, это таблетки.
   – Нет, таблетки – это анальгин. А, вспомнил – «Центурион»! В двенадцать часов там представление начинается.
   – Ну давай, – согласилась Люба. – А кто поет?
   – Да никто не поет. Пьеса там.
   – Ну пускай пьеса. Я тогда свой сарафанчик новый надену. Который с петухами. И подкрашусь – мне мама такой обалденный набор косметики достала – закачаешься.
   Через какие-нибудь полтора часа Люба была готова. Весь набор дареной косметики присутствовал на ее лице.
   – Ну как? – спросила она, выходя на середину комнаты. Сергей не успел ничего сказать, поскольку кот Афоня, не признав хозяйку, сорвался с нагретого кресла и, пробив на окне сетку, спрятался на балконе.
   – Ой, Афоша, что это с тобой? – забеспокоилась Люба и хотела проникнуть на балкон, однако перепуганный кот вскочил на перила и был готов прыгнуть вниз, лишь бы не достаться ужасному чудовищу.
   – Наверно, ему кошку надо, – по-своему истолковав поведение кота, заметила Люба и, подхватив сумочку, последний раз глянула в зеркало. Ее боевая раскраска идеально гармонировала с петухами на сарафанчике, и Люба осталась собой довольна.
   Серега нарядился в бежевые хлопковые штаны и рубашку, которую он не надевал, наверное, года три. А потом еще побрызгался одеколоном.
   На улице стояла отличная погода. Было солнечно, но не очень жарко. Картину портила только пенсионерка Живолупова, которая, прячась за кустом сирени, бросала в соседских собак мелкими камешками.
   Бросила она и в Серегу, однако он сделал вид, что не заметил, и это Гадючиху очень задело.
   Проехав в полупустом автобусе, Люба и Сергей успели к двухчасовому представлению. Театр располагался в бывшем доме пионеров. На его афише значилось: «Отелло».
   – Это я помню, – оживилась Люба. – Это из мультика Маугли: «Отелло промахнулся! Отелло промахнулся!»
   – Ладно, давай скорее, а то еще билетов не хватит.
   Возле кассы к ним подошел синюшный мужик, который показался Сереге знакомым. На этот раз он выглядел еще более побитым и один глаз у него был полностью закрыт фиолетовым синяком.
   – Не желаете сделать ставочки на исход спектакля? – бодро спросил он.
   – А какие же тут могут быть варианты? – удивился Сергей.
   – Как это какие? – Маклер усмехнулся. – Ты содержание знаешь?
   – Нет, – честно признался Тютюнин.
   – Ну вот. Ты ж не можешь сказать, кто кого задушит, Отелло – Дездемону или Дездемона – Отелло. Или, может, Яго их обоих порешит. Так что вариантов много.
   – Не, – замотал головой Тютюнин. – Нам этого не надо. Ты вон в прошлый раз все деньги пропил.
   – А я больше не буду.
   – Сказали же – вали отсюда! – вмешалась Люба.
   Спорить с женщиной, тем более такой уверенной, как Люба, букмекер не стал и, тяжело вздохнув, отошел в сторону.
   Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители – человек восемь.
   – Чего-то пусто, Сереж, – пожаловалась Люба.
   – Зато просторно.
   Актеры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серега сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.
   «Завтра на работу, – сквозь сон думал Серега. – Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он еще слипнутый?»
   Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты!» Затем снова погружался в липкую дрему.
   Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.
   Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серега чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.

15

   Ранним утром, когда будильник Сергея Тютюнина только собирался зазвенеть, на другом конце города, возле парка Зрелых пионеров, случилась природная аномалия.
   Кусты возле вагончика паркового сторожа вдруг подернулись туманом, который закрутился в тугой жгут и превратился в молодое голое деревце.
   Деревце задрожало ветвями и выпустило листочки. Затем оно покрылось белыми цветами, которые тут же облетели, но только из одного из них начал стремительно расти плод.
   Из-под дощатого настила, на котором стоял домик с метлами и лопатами, медленно выполз сторож. Он не помнил, как оказался под домиком, однако не придал этому значения. Подобное случалось и прежде.
   С трудом поднявшись с четверенек, сторож посмотрел мутными глазами на увеличивающийся плод и сказал:
   – Тоже мне мичуринцы…
   Затем повернулся и на полусогнутых ногах поплелся в сторожку, чтобы вооружиться лопатой. Когда же он вернулся, то не обнаружил никакого дерева.
   И снова не удивился. Такое с ним тоже случалось.
   – Ох, – вздохнул сторож и запустил пальцы в нечесаную бороду, в которой было полно сухих листьев и выброшенных трамвайных билетов. Выпить хотелось так же сильно, как и накануне вечером.
   – Ох, – вздохнул кто-то рядом. Сторож повернулся и увидел своего двойника. Один в один. И, хотя он давно не смотрелся в зеркало, сразу себя узнал: так страшно – на его памяти – никто никогда не выглядел.
   – Ты кто? – спросил сторож и несильно ткнул двойника черенком лопаты.
   – Ты кто? – повторил тот.
   – Я – Палыч.
   – Я… Палыч…
   – Ну и хрен с тобой, – махнул рукой сторож и, положив лопату на плечо, заковылял в сторону пруда, где не так давно закопал несколько пустых бутылок. Теперь пришло время их достать.
   Его двойник постоял на месте еще какое-то время, несколько раз повторил фразу «я – Палыч» и отправился к выходу с территории парка.
   Несмотря на ранний час, перед воротами стоял крупный лысый мужчина и рассыпал голубям зерно.
   – Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас… – говорил лысый, тем самым подтверждая, что утро – время птиц и сумасшедших.
   Двойник сторожа понаблюдал за кормящим голубей человеком и, раздувшись до его размеров, проскрипел:
   – Я хочу быть с вами… Вы так красивы… Я хотел бы всегда кормить вас…
   Получилось не слишком похоже. Двойник лысого толстяка немного потренировался и двинулся вдоль парковой ограды.
   Он долго шел, никого не встречая, пока не увидел остановку троллейбуса, под козырьком которой стояла юная проститутка.
   У нее были точеные ножки, обесцвеченные длинные волосы и свежий фингал под правым глазом.
   Двойник толстяка задержал на ней свой взгляд и, остановившись, произнес:
   – Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас…
   – Че-о-о? – угрожающе протянула проститутка и достала из сумочки кастет. – Повтори, чего ты сказал!
   – Я – Палыч.
   – Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.
   Мимо проехали две машины, потом показался троллейбус. Девушка убрала оружие и, как только двери открылись, заскочила внутрь.
   Двери зашипели, и троллейбус уехал.
   Двойник лысого издал шипение, имитируя закрывающиеся двери, а затем вздрогнул и уместился в узкую фигурку увиденной девушки. Под глазом проявился живописный синяк. Мгновение спустя с легким хлопком материализовалась из воздуха сумочка.
   Девушка задумчиво постояла, вспоминая, чего еще не хватает, потом потерла двум пальцами – и на ее ладонь лег кастет.
   – Я – Палыч, – произнесла она неженским голосом и, убрав кастет в сумочку, зашагала дальше – к центру города.

16

   Примерно к одиннадцати утра девушка остановилась перед рекламным щитом, на котором была изображена большая карта города.
   Поискав глазами нужную улицу, она уже собралась идти, когда её руки коснулся смуглый незнакомец.
   – Э, «Наташа», давай дружить будем. Да? Сколько стоишь, да?
   – Я – Палыч, – ответила девушка.
   – А я Мурат, да? Сколько стоишь? Деньги есть, да?
   – Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас… – заговорила «Наташа» глуховатым болезненным голосом.
   – Э-э… – Мужчина на минуту растерялся, но, окинув взглядом ладную фигурку, продолжил переговоры:
   – Деньги есть. Я немножко фрукты торгую – есть, говорю, деньги.
   – Тоже мне мичуринцы… – невпопад ответила девушка.
   – Почему Мичурин? Зачем обижаешь, да?
   – Че-о-о? Повтори, чего ты сказал! – В руках «Наташи» появился никелированный кастет, мужчина невольно попятился:
   – Ничего не сказал! Уже ничего!
   – Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.
   Когда незнакомец ретировался, девушка еще раз проследила маршрут по карте города и зашагала к трамвайной остановке, на которой собирался народ.
   Увидев симпатичную блондинку, к ней сейчас же подошел молодой человек в очках и со скрипичным футляром в руках.
   – Прошу простить меня, – несмело начал он. – Я понимаю, что знакомиться на улице неприлично, но… Одним словом, меня зовут Петя. Можно просто Петр. А как вас зовут?
   – Я – Палыч, – прохрипела девушка. Петр напрягся.
   – Прошу меня простить, я, наверное, плохо расслышал. Как ваше имя, вы сказали?
   – А я Мурат, да? – снова мужеским голосом, но уже с акцентом произнесла незнакомка.
   Люди вокруг стали на нее коситься, однако Петр со скрипичным футляром не сдавался.
   – Ка… Кажется, я понял, – сказал он, поправляя очки. – Вы, наверное, перенесли одну из тех операций, которые… Ну… – Петр снова поправил очки. – Из мужчины делают женщину.
   – Тоже мне мичуринцы, – ухмыльнулась девушка.
   Подъехал трамвай, и люди, вежливо пихая друг друга локтями, стали набиваться в салон.
   Петр попытался было поддержать незнакомку за локоть, однако та, полуобернувшись, негромко произнесла:
   – Пошел вон, козел…
   Пораженного таким ответом кавалера вытолкнули назад к остановке, и трамвай поехал без него. В вагоне сразу началось «обилечивание».
   – У вас что? – спрашивала полная женщина неопределенных лет, протискиваясь между тесно стоявшими пассажирами.
   – Проездной.
   – Ну так предъявляйте!
   – Я предъявил, а вы отвернулись!
   – Ну вы же у меня не один! У меня же таких много! И каждого обслужить нужно!
   Так, переругиваясь с сердитыми гражданами, кондукторша подошла к молодой девушке.
   – Девушка, у вас что?
   – Девушка, у вас что? – повторила та.
   – Я уже давно не девушка, а вы покажите проездной или ваш билетик.
   – Ваш билетик… – произнесла девушка, тщательно подделываясь под оригинал.
   – Ты мне еще шутки здесь будешь шутить, пигалица?! – взорвалась кондукторша.
   – Пигалица! – таким же фальцетом отозвалась молодая пассажирка.
   – Вот нахалка, – заметила какая-то женщина.
   – А я ее сейчас выпихну, если она не обилетится! – пригрозила кондукторша.
   – Правильно, – поддержала ее пенсионерка с фиолетовыми кудрями. – Вон у нее какой фингал под глазом. Небось шалава или наркоманка!
   – Да что вы на девушку напали? – заступился мужчина со свежей рыбой в пакете. – Может, она студентка. Может, у нее стипендия маленькая.
   – Ага, вот она и подрабатывает, как может! – язвительно заметила пассажирка с фиолетовыми кудрями. – Платьице-то едва кой-чего прикрывает! Проститутка она, по глазам видно.
   – Вот до чего демократы страну довели, – вступил в разговор полный дядечка с красным носом. – Уже проститутки в трамвае ездят!
   – И за проезд не платят! – с задней площадки заметила кондукторша.
   – Да что вы к ней привязались, давайте я за нее заплачу – невелики деньги, – снова вмешался мужчина с рыбой.
   – Не смейте этого делать! – закричала женщина с фиолетовыми кудрями. – Если за них платить, мы проституцию никогда не искореним!
   – А чего она сама-то ничего не отвечает? – поинтересовался дядечка с красным носом. – Может, она действительно того – под балдой?
   – Сам ты под балдой! – крикнул ему мужчина с рыбой. – Все им демократы виноваты! Пить надо было меньше, тогда бы и страну сохранили!
   – Да прекратите вы трясти своей рыбой! – заверещала какая-то дама. – Вы мне все платье изгадили! В это время трамвай сделал резкий поворот, и пассажиры повалились друга на друга.
   – Безобразие! Он что, этот вагоноводитель, пьяный, что ли? – сталкивая с себя красноносого толстяка, завопила владелица фиолетовых кудрей.
   – Постойте, да в кабине же никого нет! – донеслось откуда-то спереди. – Кабина-то пустая! Товарищи! Господа! Он, гад, на ходу выпрыгнул!
   После этого в вагоне поднялась жуткая паника. Кто-то стал звонить по мобильному телефону в милицию и службу спасения, другие высовывались в окна и кричали: «Помогите!» Однако, поскольку кричавших из окон было много, со стороны это выглядело пьяной свадебной компанией сотрудников трамвайного депо.
   – Прекратите ор-р-рать! – пробиваясь сквозь мятущихся пассажиров, закричала кондукторша. – Закройте окна и прекратите орать, я сказала!
   – Да чего же «прекратите», если водитель сбежал!
   – Никто не сбежал! Водитель – это я!
   – Как это вы? – спросил сонный мужчина с сачком для ловли бабочек. И все вокруг сразу замолчали. Стало слышно, как постукивают на стыках колеса и сигналят обгоняющие трамвай автомобили.
   – Очень просто, я вас обилечиваю, пока трамвай сам идет до Митюковского рынка.
   – У.., у вас там автопилот, что ли? – поинтересовался тот, что был с сачком.
   – Да какой автопилот? – отмахнулась кондукторша-водитель. – Кирпич на педаль бросила, и все дела.
   – Но кирпич, он же неодушевленный – как это возможно! Вы.., вы шутите? – Пассажир с сачком начал заикаться.
   – Да что вы все дрожите? Это ж трамвай, он никуда с рельс не денется. А на Митюковском рынке на путях стык один разошелся. Как мы на нем подпрыгнем, кирпич с педали сосмыкнется, и вагон затормозит…
   Пораженные таким простым и ужасным объяснением, пассажиры стояли не дыша, пока трамвай не громыхнул на том самом разошедшемся стыке.
   Кирпич с грохотом полетел на пол кабины, тормоза вагона пронзительно заскрипели.
   Распахнулись двери, и кондукторша-водитель зычно объявила:
   – Митюковский рынок!
   Половина пассажиров вагона, даже те, кому нужно было ехать дальше, выскочили вон, крича и угрожая жаловаться в министерство трамвайного сообщения. А кондукторша-водитель обругала их матерными словами и перешла в кабину.