Страница:
Ехали они в Серебряный Бор, где уже раз были и где у них наметилось свое местечко, уютно расположенное среди деревьев и защищенное кустарником так удачно, что там можно было и загорать, и видеть воду, обычно заполненную головами и торсами других любителей природы.
Сверкая крылышками, возникла над их головами стрекоза и, словно привязанная невидимыми нитями, зависла в одном положении. Некоторое время они двигались так втроем, потом что-то стрекозу отвлекло, и она исчезла так же внезапно, как и появилась. Света вздохнула и потерлась щекой о горячую куртку перед собой. Матвей почувствовал это ее движение, оглянулся на ходу и посмотрел внимательным серым глазом. Поняв, что ничего не случилось, он вновь вернулся к дороге и прибавил газа.
Вскоре они приехали. Привычно приковав мотоцикл к кольцу бетонной тумбы, расположенной так удобно, что даже с дальних опушек можно было наблюдать манипуляции вблизи нее, Матвей и Света захватили сумки с припасами и отправились на место, с первых же шагов преодолевая ту невидимую границу, которая отделяет город, с его заботами и буднями, от солнечного рая, затаившегося, оказывается, так близко.
Когда дошли до своего места, Матвей принялся расстилать большую махровую розовую простыню, а Света уже стягивала майку и юбку, готовясь немедленно ринуться в воду.
— Пошли, пошли! — торопила она Матвея, нимало не заботясь об оставленных сумках, справедливо полагая, что риск лишиться малоценного имущества, которое приходилось оставлять без охраны, только добавлял изюминку их праздному веселью.
На сером песке пляжа лежали вперемешку бледные, в меру оранжевые и бронзовые тела. Последних было мало; для большинства на этом лежбище солнце было контрабандным товаром — слишком дорогим удовольствием, чтобы потреблять его постоянно.
Матвей посмотрел на загорелые Светины плечи, шелковистую гибкую спину, на ее тонкие городские ножки, на которые — многим, многим! — так приятно было смотреть, и в тот же миг тесная волна вздулась у него под сердцем, и сразу же обожгло всего изнутри…
Но тут они вышли из тени, и солнце вновь навалилось, разжигая тело уже и снаружи; Света побежала к воде, оглянулась и, крича от радости, бросилась в теплую муть воды, куда тут же нырнул и Матвей.
Уже вторая неделя пошла с того дня, как, получив от Атаманши задание оберегать племянницу, он спас ее. С тех пор они, кажется, не разлучались. Если не считать ночные часы; к вечеру добросовестно доставив Свету домой, Матвей уезжал, испытывая тягостное чувство, что обкрадывает и себя, и ее. Нечто подобное ощущала и Света, но она в мыслях не заходила так далеко, и, наслаждаясь каждым мгновением общения с ним, считала, что все идет как надо. Может быть, не совсем хорошо, как мечталось ей наедине, но все же как надо.
Сейчас они плавали среди других тел, не замечая никого вокруг; в яркой паутине солнечных бликов их глаза могли разглядеть только друг друга. Воздух, несмотря на полуденный жар, был насыщен свежестью, неощутимым присутствием страсти, влажностью ускользающих рыбешек, беспокойным полетом ласточек. Их окутывала неосязаемая вуаль немых звуков, завораживала музыка их крови, томительное ожидание того, что все равно должно случиться.
Наплававшись до усталости, они вышли на берег. Взявшись за руки, пошли бродить по лесу. Свернули от проезжей дороги, где иногда замечались медленно проезжавшие корпуса машин, и скоро оказались среди розоватых чешуйчатых стволов сосен, изредка перемежавшихся зарослями высоких и тонких рябин.
Они молчали, изредка поглядывая друг на друга, ощущая себя через ладони — сначала влажные от речной воды, теперь влажные от жара, овладевавшего ими. Изредка они встречались глазами, читая во взглядах друг друга желание. Света вскрикнула: нога, утонувшая в мягком сухом мху, укололась о спрятавшийся сучок; Матвей упал на колени и, держа в ладонях маленькую узкую ступню, пытался разглядеть след укола и не видел. Зато как смотрели на него лучистые глаза Светы!..
Место, где оставили свои вещи, они нашли не сразу — так хорошо кустарник маскировал со всех сторон их розовое махровое полотенце и сумки. Они пробрались внутрь своего убежища и легли рядом. Ограда кустов почти полностью скрывала их. Верховой ветер продолжал с легким скрипом раскачивать верхушки сосен. Истома, овладевшая ими, была почти болезненной. Близко от их убежища двое парней прошли за тремя подружками; девушки нестройно пели песенку, изредка прерывая мелодию взрывами беспечного и здорового смеха. Матвея и Свету никто, конечно, не заметил.
Лежа рядом друг с другом, они постепенно погружались в оцепенелое блаженство любовной муки, а когда она достигла, казалось, предела, Света, все время лежавшая навзничь, перевернулась и легла животом на руку Матвея.
— Какая у тебя гладкая кожа, — сказала она, проведя ладонью по плечу Матвея и словно бы не чувствуя под собой сразу зашевелившиеся пальцы. — А мой живот?.. Он гладкий?
В этот момент его рука, живущая отдельно, нашла то, что искала, и Света так и не сумела досказать начатое: страдальческое выражение появилось на ее лице, и она, вся дрожа, потянулась к его губам…
Безумие, овладевшее ими прямо под жгучим, томительным солнцем, отпустило не сразу. Все уже кончилось, дыхание их шумно соединялось, она изо всех сил руками и ногами продолжала удерживать его, но уже реальность всех трех измерений ударила по нервам, и сразу же еще громче стал щебет ласточек, сильнее включилось солнце, синее небо пуще закружилось вместе с соснами. Повернув голову, Света увидела в просвете кустов два серьезных, завороженных увиденным детских личика, которые, будучи обнаруженными, немедленно исчезли, навсегда оставшись в отретушированной памяти символом того блаженного дня.
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Сверкая крылышками, возникла над их головами стрекоза и, словно привязанная невидимыми нитями, зависла в одном положении. Некоторое время они двигались так втроем, потом что-то стрекозу отвлекло, и она исчезла так же внезапно, как и появилась. Света вздохнула и потерлась щекой о горячую куртку перед собой. Матвей почувствовал это ее движение, оглянулся на ходу и посмотрел внимательным серым глазом. Поняв, что ничего не случилось, он вновь вернулся к дороге и прибавил газа.
Вскоре они приехали. Привычно приковав мотоцикл к кольцу бетонной тумбы, расположенной так удобно, что даже с дальних опушек можно было наблюдать манипуляции вблизи нее, Матвей и Света захватили сумки с припасами и отправились на место, с первых же шагов преодолевая ту невидимую границу, которая отделяет город, с его заботами и буднями, от солнечного рая, затаившегося, оказывается, так близко.
Когда дошли до своего места, Матвей принялся расстилать большую махровую розовую простыню, а Света уже стягивала майку и юбку, готовясь немедленно ринуться в воду.
— Пошли, пошли! — торопила она Матвея, нимало не заботясь об оставленных сумках, справедливо полагая, что риск лишиться малоценного имущества, которое приходилось оставлять без охраны, только добавлял изюминку их праздному веселью.
На сером песке пляжа лежали вперемешку бледные, в меру оранжевые и бронзовые тела. Последних было мало; для большинства на этом лежбище солнце было контрабандным товаром — слишком дорогим удовольствием, чтобы потреблять его постоянно.
Матвей посмотрел на загорелые Светины плечи, шелковистую гибкую спину, на ее тонкие городские ножки, на которые — многим, многим! — так приятно было смотреть, и в тот же миг тесная волна вздулась у него под сердцем, и сразу же обожгло всего изнутри…
Но тут они вышли из тени, и солнце вновь навалилось, разжигая тело уже и снаружи; Света побежала к воде, оглянулась и, крича от радости, бросилась в теплую муть воды, куда тут же нырнул и Матвей.
Уже вторая неделя пошла с того дня, как, получив от Атаманши задание оберегать племянницу, он спас ее. С тех пор они, кажется, не разлучались. Если не считать ночные часы; к вечеру добросовестно доставив Свету домой, Матвей уезжал, испытывая тягостное чувство, что обкрадывает и себя, и ее. Нечто подобное ощущала и Света, но она в мыслях не заходила так далеко, и, наслаждаясь каждым мгновением общения с ним, считала, что все идет как надо. Может быть, не совсем хорошо, как мечталось ей наедине, но все же как надо.
Сейчас они плавали среди других тел, не замечая никого вокруг; в яркой паутине солнечных бликов их глаза могли разглядеть только друг друга. Воздух, несмотря на полуденный жар, был насыщен свежестью, неощутимым присутствием страсти, влажностью ускользающих рыбешек, беспокойным полетом ласточек. Их окутывала неосязаемая вуаль немых звуков, завораживала музыка их крови, томительное ожидание того, что все равно должно случиться.
Наплававшись до усталости, они вышли на берег. Взявшись за руки, пошли бродить по лесу. Свернули от проезжей дороги, где иногда замечались медленно проезжавшие корпуса машин, и скоро оказались среди розоватых чешуйчатых стволов сосен, изредка перемежавшихся зарослями высоких и тонких рябин.
Они молчали, изредка поглядывая друг на друга, ощущая себя через ладони — сначала влажные от речной воды, теперь влажные от жара, овладевавшего ими. Изредка они встречались глазами, читая во взглядах друг друга желание. Света вскрикнула: нога, утонувшая в мягком сухом мху, укололась о спрятавшийся сучок; Матвей упал на колени и, держа в ладонях маленькую узкую ступню, пытался разглядеть след укола и не видел. Зато как смотрели на него лучистые глаза Светы!..
Место, где оставили свои вещи, они нашли не сразу — так хорошо кустарник маскировал со всех сторон их розовое махровое полотенце и сумки. Они пробрались внутрь своего убежища и легли рядом. Ограда кустов почти полностью скрывала их. Верховой ветер продолжал с легким скрипом раскачивать верхушки сосен. Истома, овладевшая ими, была почти болезненной. Близко от их убежища двое парней прошли за тремя подружками; девушки нестройно пели песенку, изредка прерывая мелодию взрывами беспечного и здорового смеха. Матвея и Свету никто, конечно, не заметил.
Лежа рядом друг с другом, они постепенно погружались в оцепенелое блаженство любовной муки, а когда она достигла, казалось, предела, Света, все время лежавшая навзничь, перевернулась и легла животом на руку Матвея.
— Какая у тебя гладкая кожа, — сказала она, проведя ладонью по плечу Матвея и словно бы не чувствуя под собой сразу зашевелившиеся пальцы. — А мой живот?.. Он гладкий?
В этот момент его рука, живущая отдельно, нашла то, что искала, и Света так и не сумела досказать начатое: страдальческое выражение появилось на ее лице, и она, вся дрожа, потянулась к его губам…
Безумие, овладевшее ими прямо под жгучим, томительным солнцем, отпустило не сразу. Все уже кончилось, дыхание их шумно соединялось, она изо всех сил руками и ногами продолжала удерживать его, но уже реальность всех трех измерений ударила по нервам, и сразу же еще громче стал щебет ласточек, сильнее включилось солнце, синее небо пуще закружилось вместе с соснами. Повернув голову, Света увидела в просвете кустов два серьезных, завороженных увиденным детских личика, которые, будучи обнаруженными, немедленно исчезли, навсегда оставшись в отретушированной памяти символом того блаженного дня.
Глава 36
ПОРА ЗАНИМАТЬСЯ ДЕЛОМ
В один из дней позвонил Граф. Отчетливый, твердый, немного насмешливый голос коротко отзвучал в телефонной трубке, но остался в голове, продолжил свою тайную работу.
— Пора, солдат, начать заниматься делом. Хватит ходить вокруг да около. Вечером Атаманша тебя ждет. Она после десяти будет, так что и ты подтягивайся.
Матвей медленно положил трубку, Света вопросительно смотрела на него. Они были у нее дома. Так как его хозяйка принципиально была против того, чтобы он приводил женщин домой, тем более оставлять на ночь, а отец Светы удачно улетел в очередную командировку, они находились здесь почти постоянно. Граф, конечно, знал, что Матвей у Светы. Или же позвонил случайно? Рискнул и попал.
Матвей посмотрел на Свету. Неделя, прошедшая с того дня в Серебряном Бору, когда судьба соединила их, прошла как во сне. Все это время мир вокруг них изменился совершенно: все стало чище, яснее. Еще несколько раз они были в Серебряном Бору, и, хотя в прежнее безумие не впадали, продолжали плыть в безрассудном забытьи, ощущая свое радостное единство с деревьями, травой, водой — со всем сущим вокруг.
Голос Графа, коротко прозвучав, начал свою разрушительную работу. Если бы не задание Атаманши и Графа, смог бы он с ней соединиться?.. Можно ли и дальше надеяться на счастье в будущем, если оно замешано на приказах начальства?.. Туман сомнений делал зыбким окрепший было мираж: блаженство рая существует в сказочных грезах, наш мир основан на зле, подлости и крови… на деньгах и приказах начальства.
Света с тревогой следила за Матвеем, не понимая, что с ним происходит. Она обнимала Матвея, крепко прижимая его к своему телу, живущему с некоторых пор только вместе с ним, и он ненадолго становился прежним. Но тайная работа теней делала свое дело — в закоулках сознания уже ткалась паутина мыслей о скользкой вине и не отработанном счастье.
— Я поеду с тобой, — сказала Света так, чтобы это прозвучало окончательным решением. Она все еще не могла понять, что встревожило его.
Матвей хотел воспротивиться, не зная сам почему, но она была решительна. Стала быстро собираться и скоро вновь вся ушла в выбор наряда. Ей все последние дни хотелось выглядеть особенно красивой, она вновь и вновь желала упиваться тем восхищением, которое видела в зеркале его глаз. Но сейчас ее также тревожило сомнение, поселившееся в нем после звонка Графа. Она не понимала, чем оно вызвано.
Летний день долог. Сумерки долго висят над городом, не уступая ночной тьме, — ближе к ночи все серо, тускло, даже огни витрин и фонари на столбах, кажется, едва отмечают свое существование. Шум мотора такси, в котором они ехали, терялся среди тысяч шумов ночного города, которые вползали в открытые окна машины. Они проехали по набережной. По воде медленно плыла баржа. За испуганной кошкой вдоль парапета пробежали два пса.
Возле клуба было полно машин. Ярко освещенная скрытыми за бетонным козырьком лампами, парила над крыльцом толстая позолоченная русалка. Негр Петя суетился возле прибывавших гостей. Костя, лениво курящий возле входных дверей, смотрел на подходивших Матвея и Свету. Пожимая протянутую руку и одновременно гася окурок сигареты о колонну, он сказал:
— Ты, Светка, прямо цветешь последние дни. Если так дело и дальше пойдет, отобью я тебя у парня. Нечего ему тут делать, знаком без года неделю, а уже, вишь, каков!
— Раньше надо было пытаться. Теперь уже поздно, — подхватила шутку Света.
— Раньше смотреть не на что было. Привыкли дитё видеть, а ты уже взрослая. — Он посмотрел на Матвея: — Тебя начальство желают видеть. Граф просил передать, чтобы ты сразу к Атаманше шел.
— Не знаешь зачем?
— Не знаю, парень, — сказал он и посмотрел на Свету. Располневшее от сытой жизни лицо его ничего не выражало.
В вестибюле было шумно. Оставив Свету у стойки бара, Матвей пошел наверх. Лавируя среди людей, он то и дело здоровался со знакомыми. В основном это были служащие. Вокруг, словно на берегах шумной и веселой реки, текла жизнь, к которой он всегда был бы не против пристать. Но он сейчас думал: какой ценой?
Навстречу по коридору шел Граф. Чисто выбритое лицо его улыбалось еще издали, но сейчас Матвей заметил нечто коварное в этой твердой улыбке. И вновь, как и тогда, в Чечне, он почувствовал, насколько же превосходит его расчетливым умом этот красивый и сильный мужчина. На войне, наблюдая за тем, как тот планирует выполнение тактических задач, у него было много случаев убедиться в этом. Матвей всегда опасался Графа.
— А, вот и ты. Молодец! Атаманша сама только пришла. Уже о тебе спрашивала, — сказал Граф и, обняв Матвея за плечи, пошел с ним рядом.
— Лейтенант! Зачем звали?
— О будущем, о будущем надо поговорить, солдат.
— О каком будущем? — несколько деланно удивился Матвей. Он подозревал, нет, знал, что тот имел в виду.
— Не о каком, а о чьем, — засмеялся Граф. — Разве тебя не волнует твое будущее? То-то же, парень.
Матвей чувствовал, как разливается в воздухе ощущение беды, которую он ждал давно, но не верил, что она придет. Неужели прежние намеки Атаманши и Графа, которые он помнил, но которым не придавал значения, были сделаны всерьез? Но ведь Атаманша — родная тетка Светы!..
— Пора, солдат, начать заниматься делом. Хватит ходить вокруг да около. Вечером Атаманша тебя ждет. Она после десяти будет, так что и ты подтягивайся.
Матвей медленно положил трубку, Света вопросительно смотрела на него. Они были у нее дома. Так как его хозяйка принципиально была против того, чтобы он приводил женщин домой, тем более оставлять на ночь, а отец Светы удачно улетел в очередную командировку, они находились здесь почти постоянно. Граф, конечно, знал, что Матвей у Светы. Или же позвонил случайно? Рискнул и попал.
Матвей посмотрел на Свету. Неделя, прошедшая с того дня в Серебряном Бору, когда судьба соединила их, прошла как во сне. Все это время мир вокруг них изменился совершенно: все стало чище, яснее. Еще несколько раз они были в Серебряном Бору, и, хотя в прежнее безумие не впадали, продолжали плыть в безрассудном забытьи, ощущая свое радостное единство с деревьями, травой, водой — со всем сущим вокруг.
Голос Графа, коротко прозвучав, начал свою разрушительную работу. Если бы не задание Атаманши и Графа, смог бы он с ней соединиться?.. Можно ли и дальше надеяться на счастье в будущем, если оно замешано на приказах начальства?.. Туман сомнений делал зыбким окрепший было мираж: блаженство рая существует в сказочных грезах, наш мир основан на зле, подлости и крови… на деньгах и приказах начальства.
Света с тревогой следила за Матвеем, не понимая, что с ним происходит. Она обнимала Матвея, крепко прижимая его к своему телу, живущему с некоторых пор только вместе с ним, и он ненадолго становился прежним. Но тайная работа теней делала свое дело — в закоулках сознания уже ткалась паутина мыслей о скользкой вине и не отработанном счастье.
— Я поеду с тобой, — сказала Света так, чтобы это прозвучало окончательным решением. Она все еще не могла понять, что встревожило его.
Матвей хотел воспротивиться, не зная сам почему, но она была решительна. Стала быстро собираться и скоро вновь вся ушла в выбор наряда. Ей все последние дни хотелось выглядеть особенно красивой, она вновь и вновь желала упиваться тем восхищением, которое видела в зеркале его глаз. Но сейчас ее также тревожило сомнение, поселившееся в нем после звонка Графа. Она не понимала, чем оно вызвано.
Летний день долог. Сумерки долго висят над городом, не уступая ночной тьме, — ближе к ночи все серо, тускло, даже огни витрин и фонари на столбах, кажется, едва отмечают свое существование. Шум мотора такси, в котором они ехали, терялся среди тысяч шумов ночного города, которые вползали в открытые окна машины. Они проехали по набережной. По воде медленно плыла баржа. За испуганной кошкой вдоль парапета пробежали два пса.
Возле клуба было полно машин. Ярко освещенная скрытыми за бетонным козырьком лампами, парила над крыльцом толстая позолоченная русалка. Негр Петя суетился возле прибывавших гостей. Костя, лениво курящий возле входных дверей, смотрел на подходивших Матвея и Свету. Пожимая протянутую руку и одновременно гася окурок сигареты о колонну, он сказал:
— Ты, Светка, прямо цветешь последние дни. Если так дело и дальше пойдет, отобью я тебя у парня. Нечего ему тут делать, знаком без года неделю, а уже, вишь, каков!
— Раньше надо было пытаться. Теперь уже поздно, — подхватила шутку Света.
— Раньше смотреть не на что было. Привыкли дитё видеть, а ты уже взрослая. — Он посмотрел на Матвея: — Тебя начальство желают видеть. Граф просил передать, чтобы ты сразу к Атаманше шел.
— Не знаешь зачем?
— Не знаю, парень, — сказал он и посмотрел на Свету. Располневшее от сытой жизни лицо его ничего не выражало.
В вестибюле было шумно. Оставив Свету у стойки бара, Матвей пошел наверх. Лавируя среди людей, он то и дело здоровался со знакомыми. В основном это были служащие. Вокруг, словно на берегах шумной и веселой реки, текла жизнь, к которой он всегда был бы не против пристать. Но он сейчас думал: какой ценой?
Навстречу по коридору шел Граф. Чисто выбритое лицо его улыбалось еще издали, но сейчас Матвей заметил нечто коварное в этой твердой улыбке. И вновь, как и тогда, в Чечне, он почувствовал, насколько же превосходит его расчетливым умом этот красивый и сильный мужчина. На войне, наблюдая за тем, как тот планирует выполнение тактических задач, у него было много случаев убедиться в этом. Матвей всегда опасался Графа.
— А, вот и ты. Молодец! Атаманша сама только пришла. Уже о тебе спрашивала, — сказал Граф и, обняв Матвея за плечи, пошел с ним рядом.
— Лейтенант! Зачем звали?
— О будущем, о будущем надо поговорить, солдат.
— О каком будущем? — несколько деланно удивился Матвей. Он подозревал, нет, знал, что тот имел в виду.
— Не о каком, а о чьем, — засмеялся Граф. — Разве тебя не волнует твое будущее? То-то же, парень.
Матвей чувствовал, как разливается в воздухе ощущение беды, которую он ждал давно, но не верил, что она придет. Неужели прежние намеки Атаманши и Графа, которые он помнил, но которым не придавал значения, были сделаны всерьез? Но ведь Атаманша — родная тетка Светы!..
Глава 37
ОЖИДАНИЕ
А Света сидела у стойки бара.
— Что будешь пить? — спросил бармен и поправил заколку галстука.
— Не знаю, Саша, коктейль какой-нибудь. Но что-нибудь покрепче.
— А что так?
— Что-то я не в настроении.
— Поссорилась с бойфрендом?
— А ты-то откуда все знаешь? — ехидно спросила Света.
— А у нас здесь в клубе, как в деревне, — ничего не скроешь, — в тон ей ответил Саша и, протягивая бокал, сморщил гладкое чистое лицо в хитрую улыбку.
Бар был полон. Вокруг ходили люди, садились за столики, присаживались к стойке. Клубы сигаретного дыма извивались в такт мелодии. Рядом на освободившийся табурет влез Шурочка. Тряхнув длинными волосами, попросил коктейль.
— Мне что-нибудь пряное, легкое. А ты чего здесь? — спросил он Свету. — С Матвеем пришла?
— Слушай, Шурочка, что у вас тут творится? Я несколько дней не была, а уже что-то новенькое в клубе витает, — поинтересовалась Света, желая заодно переменить тему разговора.
— Как всегда, все одно и то же, — вмешался Саша. Он закончил трясти миксер и налил Шурочке в бокал приготовленный коктейль. — Вот тебе пряный и легкий.
Сашу отозвали. Света посмотрела на Шурочку. Тот с интересом осматривал соседа, мужчину двухметрового роста с лицом, словно вырубленным топором, но с добродушным выражением; спина, словно шкаф, спереди пара молотов, похожих на руки, а на шее — золотая цепь, которой можно было бы удержать и быка.
— Вы у нас впервые? — спросил Шурочка, снизу вверх поглядывая на мужчину. Тот повернул голову, покосился на Шурочку, ухмыльнулся и ничего не сказал.
Тут мужчина заметил Свету и ответил уже ей:
— Зашел друзей проведать. Ивана и Костю Свиридовых знаешь? Они здесь охрану делают. Мы с ними раньше в сборной выступали. Меня Вовой зовут. Владимир Уралов. Может, слыхала?
Света молча помотала головой и отпила из своего бокала. Она хотела дать понять, что не намерена разговаривать с посторонними. Но мужчину, видно, было трудно так просто отшить. Он, наклонившись к Свете и тем заставив отодвинуться Шурочку, продолжал, словно бы не замечая ее холодности:
— А в клубе у них нормальный расклад. Их Атаманша… ну, ихняя директорша, попала на счетчик. Думала с крючка слезть, да увязла. Теперь вынь да сто кусков зелени положь. Вот всех здесь и лихорадит. Выпьешь со мной? Ты здесь работаешь или как?
— Или как, — сказала Света. — Атаманша — моя тетя. А я еще несовершеннолетняя.
Девушка не могла скрыть охватившего ее волнения. Она вспомнила намеки о том, что Матвея взяли в клуб для определенных целей. Возможно, для участия в разборках.
Вова одним махом опорожнил рюмку и, пододвигая стакан к бармену за новой порцией, нагнулся к Шурочке. Дохнул спиртным:
— Слышь, пацан, поменяемся местами? А то мне перегибаться через тебя не в жилу.
Шурочка вздохнул и слез с табурета. Потряхивая своими длинными, роскошными волосами, он ждал, пока освободится табурет.
Мужчина перебрался на табурет рядом со Светой. Вытащил сигареты и закурил:
— Раз ты такая кроха, то тебе не предлагаю. А тетке твоей туго придется. У тебя как с ней… родственные отношения? Или так себе?
Света пожала плечами. Разговаривать с кем-либо, а тем более с этим типом, ей не хотелось. Но ей не хотелось и уходить, потому что Матвей должен был прийти за ней сюда.
— Ну, тогда переживешь. Тетка твоя все равно в долгах, как в шелках. Тут все в долг, — сказал он и очертил круг возле своей головы.
— А вы откуда знаете? — спросила Света, думая о том, что Матвей слишком долго задерживается.
— Я же и пришел с этим самым делом. Последнее напоминание, так сказать. Имел доверительную беседу. Я не представился, — вдруг спохватился он и, вынув из кармана визитку, протянул ее Свете. — Я заместитель генерального директора охранного предприятия «Цербер». Хорошее название, правда?
— И оригинальное, — заметила Света.
Мужчина оглушительно захохотал, заставив окружающих оглянуться. На него, впрочем, смотрели доброжелательно. У него тряслась тяжелая челюсть, словно висела на дверных петлях. Света подняла брови и отвернулась.
— Оригинальное, это ты здорово сказала. Но это не я выдумывал. Слушай, — перебил он сам себя, — а ты не хочешь к нам пойти работать? Сначала что-нибудь полегче найдем, секретарем например. Потом подучишься, может, юристом станешь. С такой мордашкой ты далеко пойдешь. Это я без всяких.
— А скоро ей надо деньги достать? — спросила Света.
— Вашей Атаманше?
— Ну кому же еще? — сердито воскликнула Света.
— Договорились, что через пару недель. Мы люди разумные, лучше немного подождать, чем ничего не получить. Тем более что ждали дольше, — он сделал большой глоток из своего бокала, ухмыльнулся, отчего его грубое лицо перекосилось страшной гримасой, но в общем-то все равно добродушной, и продолжил: — Оказывается, этот ваш клуб ей не принадлежит. Он переписан на Графа. Она здорово вывернулась, отписав «Русалку» на него. Так что клуб забрать уже у нее нет возможности. Здорово, да? Впрочем, мне все равно, мое дело маленькое.
— Так это не вам она должна?
— Вот еще! Если бы у меня было сто кусков зеленых, я бы ни в жизнь никому их не отдал. Нет, она задолжала одному нашему клиенту. Сейчас он уже банкир, а пару лет назад имел какие-то дела с твоей теткой. Потом она села на год, и думала, что старые долги можно списать. Вот такие дела.
— Тетя сидела в тюрьме? — машинально спросила она, думая о другом. — Я и не знала.
— Ах ты, маленькая! Тебе ничего не сказали. Сидела, сидела. Ну как, пойдешь к нам работать? Я как раз и кадрами заведую. Будешь лицом нашей фирмы. Согласна?
В этот момент ей показалось, что густая тьма налетела на бар, на всех, на нее, — она ослепла. Все вокруг двигалось, шумело, звенело, огромный Вова продолжал свой добродушный монолог, а в ней билась только одна паническая мысль, что Граф и тетка собираются использовать против должника ее Матвея!..
Саша-бармен наливал клиенту новую порцию водки, а тот говорил скучающему Шурочке:
— Чего это девчонка ушла? Расстроилась, видать, из-за тетки. Как это я не сообразил? А может быть, она тут пригрелась и ей не хочется терять разные там блага? — Он с размаху шлепнул ладонью по деревянной стойке. — Все они такие, даже малолетки.
— Что будешь пить? — спросил бармен и поправил заколку галстука.
— Не знаю, Саша, коктейль какой-нибудь. Но что-нибудь покрепче.
— А что так?
— Что-то я не в настроении.
— Поссорилась с бойфрендом?
— А ты-то откуда все знаешь? — ехидно спросила Света.
— А у нас здесь в клубе, как в деревне, — ничего не скроешь, — в тон ей ответил Саша и, протягивая бокал, сморщил гладкое чистое лицо в хитрую улыбку.
Бар был полон. Вокруг ходили люди, садились за столики, присаживались к стойке. Клубы сигаретного дыма извивались в такт мелодии. Рядом на освободившийся табурет влез Шурочка. Тряхнув длинными волосами, попросил коктейль.
— Мне что-нибудь пряное, легкое. А ты чего здесь? — спросил он Свету. — С Матвеем пришла?
— Слушай, Шурочка, что у вас тут творится? Я несколько дней не была, а уже что-то новенькое в клубе витает, — поинтересовалась Света, желая заодно переменить тему разговора.
— Как всегда, все одно и то же, — вмешался Саша. Он закончил трясти миксер и налил Шурочке в бокал приготовленный коктейль. — Вот тебе пряный и легкий.
Сашу отозвали. Света посмотрела на Шурочку. Тот с интересом осматривал соседа, мужчину двухметрового роста с лицом, словно вырубленным топором, но с добродушным выражением; спина, словно шкаф, спереди пара молотов, похожих на руки, а на шее — золотая цепь, которой можно было бы удержать и быка.
— Вы у нас впервые? — спросил Шурочка, снизу вверх поглядывая на мужчину. Тот повернул голову, покосился на Шурочку, ухмыльнулся и ничего не сказал.
Тут мужчина заметил Свету и ответил уже ей:
— Зашел друзей проведать. Ивана и Костю Свиридовых знаешь? Они здесь охрану делают. Мы с ними раньше в сборной выступали. Меня Вовой зовут. Владимир Уралов. Может, слыхала?
Света молча помотала головой и отпила из своего бокала. Она хотела дать понять, что не намерена разговаривать с посторонними. Но мужчину, видно, было трудно так просто отшить. Он, наклонившись к Свете и тем заставив отодвинуться Шурочку, продолжал, словно бы не замечая ее холодности:
— А в клубе у них нормальный расклад. Их Атаманша… ну, ихняя директорша, попала на счетчик. Думала с крючка слезть, да увязла. Теперь вынь да сто кусков зелени положь. Вот всех здесь и лихорадит. Выпьешь со мной? Ты здесь работаешь или как?
— Или как, — сказала Света. — Атаманша — моя тетя. А я еще несовершеннолетняя.
Девушка не могла скрыть охватившего ее волнения. Она вспомнила намеки о том, что Матвея взяли в клуб для определенных целей. Возможно, для участия в разборках.
Вова одним махом опорожнил рюмку и, пододвигая стакан к бармену за новой порцией, нагнулся к Шурочке. Дохнул спиртным:
— Слышь, пацан, поменяемся местами? А то мне перегибаться через тебя не в жилу.
Шурочка вздохнул и слез с табурета. Потряхивая своими длинными, роскошными волосами, он ждал, пока освободится табурет.
Мужчина перебрался на табурет рядом со Светой. Вытащил сигареты и закурил:
— Раз ты такая кроха, то тебе не предлагаю. А тетке твоей туго придется. У тебя как с ней… родственные отношения? Или так себе?
Света пожала плечами. Разговаривать с кем-либо, а тем более с этим типом, ей не хотелось. Но ей не хотелось и уходить, потому что Матвей должен был прийти за ней сюда.
— Ну, тогда переживешь. Тетка твоя все равно в долгах, как в шелках. Тут все в долг, — сказал он и очертил круг возле своей головы.
— А вы откуда знаете? — спросила Света, думая о том, что Матвей слишком долго задерживается.
— Я же и пришел с этим самым делом. Последнее напоминание, так сказать. Имел доверительную беседу. Я не представился, — вдруг спохватился он и, вынув из кармана визитку, протянул ее Свете. — Я заместитель генерального директора охранного предприятия «Цербер». Хорошее название, правда?
— И оригинальное, — заметила Света.
Мужчина оглушительно захохотал, заставив окружающих оглянуться. На него, впрочем, смотрели доброжелательно. У него тряслась тяжелая челюсть, словно висела на дверных петлях. Света подняла брови и отвернулась.
— Оригинальное, это ты здорово сказала. Но это не я выдумывал. Слушай, — перебил он сам себя, — а ты не хочешь к нам пойти работать? Сначала что-нибудь полегче найдем, секретарем например. Потом подучишься, может, юристом станешь. С такой мордашкой ты далеко пойдешь. Это я без всяких.
— А скоро ей надо деньги достать? — спросила Света.
— Вашей Атаманше?
— Ну кому же еще? — сердито воскликнула Света.
— Договорились, что через пару недель. Мы люди разумные, лучше немного подождать, чем ничего не получить. Тем более что ждали дольше, — он сделал большой глоток из своего бокала, ухмыльнулся, отчего его грубое лицо перекосилось страшной гримасой, но в общем-то все равно добродушной, и продолжил: — Оказывается, этот ваш клуб ей не принадлежит. Он переписан на Графа. Она здорово вывернулась, отписав «Русалку» на него. Так что клуб забрать уже у нее нет возможности. Здорово, да? Впрочем, мне все равно, мое дело маленькое.
— Так это не вам она должна?
— Вот еще! Если бы у меня было сто кусков зеленых, я бы ни в жизнь никому их не отдал. Нет, она задолжала одному нашему клиенту. Сейчас он уже банкир, а пару лет назад имел какие-то дела с твоей теткой. Потом она села на год, и думала, что старые долги можно списать. Вот такие дела.
— Тетя сидела в тюрьме? — машинально спросила она, думая о другом. — Я и не знала.
— Ах ты, маленькая! Тебе ничего не сказали. Сидела, сидела. Ну как, пойдешь к нам работать? Я как раз и кадрами заведую. Будешь лицом нашей фирмы. Согласна?
В этот момент ей показалось, что густая тьма налетела на бар, на всех, на нее, — она ослепла. Все вокруг двигалось, шумело, звенело, огромный Вова продолжал свой добродушный монолог, а в ней билась только одна паническая мысль, что Граф и тетка собираются использовать против должника ее Матвея!..
Саша-бармен наливал клиенту новую порцию водки, а тот говорил скучающему Шурочке:
— Чего это девчонка ушла? Расстроилась, видать, из-за тетки. Как это я не сообразил? А может быть, она тут пригрелась и ей не хочется терять разные там блага? — Он с размаху шлепнул ладонью по деревянной стойке. — Все они такие, даже малолетки.
Глава 38
НЕ УПУСТИТЬ ШАНС
Атаманша беспокойно ходила по ковру кабинета, широко отмеривая шаги: воротник блузки сбился, прическа растрепалась, в одной руке сигарета, а в другой — рюмка с коньяком. Граф сидел в кресле, далеко вытянув вперед ноги, и внимательно разглядывал свои ладони — поворачивал туда-сюда. Матвей стоял у окна и, отвернув край шторы, смотрел наружу.
— Ты чего молчишь? — сердито говорила Атаманша. — Ты чего молчишь? Сказать нечего? Какое тебе было задание? Тебе же сказано было, приручить Светку. Приручить, а не самому влюбляться. Ты хоть слушаешь, что я тебе говорю? — повысила она голос и без того заполнявший все помещение кабинета.
Матвей повернул голову и посмотрел на нее. Лицо его было бесстрастно.
— Я слушаю.
— Плохо слушаешь. Не забывай, кто ты — и кто я. Советую определиться. Даю тебе еще три дня, чтобы вытрясти весь свой мусор из головы. Три дня — последний срок. Первый раз вижу мужика, который сам не думает о своем благе! — в сердцах воскликнула она. — Ты же в общем-то ничего не теряешь, только приобретаешь.
Скрипнув и немного помедлив, ударили напольные часы. Мерный, замогильный звон отмечал Матвею ход мучительного времени. Через отодвинутый в сторону белый шелк шторы он вдруг увидел множество огней, выплывших из-за кирпичной стены правого крыла клуба. Разноцветные лампы мрачно горели на фоне высоких стен противоположного берега реки, среди пустого водного пространства, залитого мраком ночи и прореженного острыми длинными фонарными отсветами. Бесы витали в ночи, кружились вокруг теплохода, небо давило сверху, осыпая землю звездным ядом. Бесовские тени, похожие на людей, кружились на палубах теплохода, сновали взад и вперед, вверх и вниз, а музыка, тяжело пробивавшаяся снизу из ресторана, мрачно и мягко вдавливалась в уши. Бесы над рекой и в его душе требовали человеческой жертвы во имя светлого будущего. Он стиснул зубы от злобы и отчаяния; отовсюду наползал туман беды.
— Ну все. Видеть его не могу, — всплеснула руками Атаманша. — Пусть идет и думает. Но учти, откажешься, все потеряешь, а согласишься — у тебя все будет. И девка будет твоя, как ты не понимаешь!
Она махнула рукой и повернулась к Графу:
— Ну, чего красуешься? Иди проводи его.
Граф оттолкнулся руками от подлокотников и легким прыжком встал на ноги. Потянулся плечами, разминая мышцы. Подмигнул Атаманше.
— Пошли, — сказал он Матвею и, обняв его за плечи, повел к выходу.
В коридоре он развернул Матвея к себе.
— Слушай меня, солдат. Я тебя когда-нибудь подводил? Ты когда-нибудь слышал, что я какую-нибудь глупость сделал? Вот то-то же. Тогда раскинь мозгами: шанс дается один раз, если упустишь, так и останешься на побегушках. А деньги будут — у тебя все будет. Запомни это хорошенько.
— Ты чего молчишь? — сердито говорила Атаманша. — Ты чего молчишь? Сказать нечего? Какое тебе было задание? Тебе же сказано было, приручить Светку. Приручить, а не самому влюбляться. Ты хоть слушаешь, что я тебе говорю? — повысила она голос и без того заполнявший все помещение кабинета.
Матвей повернул голову и посмотрел на нее. Лицо его было бесстрастно.
— Я слушаю.
— Плохо слушаешь. Не забывай, кто ты — и кто я. Советую определиться. Даю тебе еще три дня, чтобы вытрясти весь свой мусор из головы. Три дня — последний срок. Первый раз вижу мужика, который сам не думает о своем благе! — в сердцах воскликнула она. — Ты же в общем-то ничего не теряешь, только приобретаешь.
Скрипнув и немного помедлив, ударили напольные часы. Мерный, замогильный звон отмечал Матвею ход мучительного времени. Через отодвинутый в сторону белый шелк шторы он вдруг увидел множество огней, выплывших из-за кирпичной стены правого крыла клуба. Разноцветные лампы мрачно горели на фоне высоких стен противоположного берега реки, среди пустого водного пространства, залитого мраком ночи и прореженного острыми длинными фонарными отсветами. Бесы витали в ночи, кружились вокруг теплохода, небо давило сверху, осыпая землю звездным ядом. Бесовские тени, похожие на людей, кружились на палубах теплохода, сновали взад и вперед, вверх и вниз, а музыка, тяжело пробивавшаяся снизу из ресторана, мрачно и мягко вдавливалась в уши. Бесы над рекой и в его душе требовали человеческой жертвы во имя светлого будущего. Он стиснул зубы от злобы и отчаяния; отовсюду наползал туман беды.
— Ну все. Видеть его не могу, — всплеснула руками Атаманша. — Пусть идет и думает. Но учти, откажешься, все потеряешь, а согласишься — у тебя все будет. И девка будет твоя, как ты не понимаешь!
Она махнула рукой и повернулась к Графу:
— Ну, чего красуешься? Иди проводи его.
Граф оттолкнулся руками от подлокотников и легким прыжком встал на ноги. Потянулся плечами, разминая мышцы. Подмигнул Атаманше.
— Пошли, — сказал он Матвею и, обняв его за плечи, повел к выходу.
В коридоре он развернул Матвея к себе.
— Слушай меня, солдат. Я тебя когда-нибудь подводил? Ты когда-нибудь слышал, что я какую-нибудь глупость сделал? Вот то-то же. Тогда раскинь мозгами: шанс дается один раз, если упустишь, так и останешься на побегушках. А деньги будут — у тебя все будет. Запомни это хорошенько.
Глава 39
КОШМАРЫ
Света закрыла входную дверь — техник-смотритель ЖЭКа приходил интересоваться по поводу протечки — и обреченно пошла к себе в комнату. Ей казалось, что она второй день спит — не может проснуться, грезит во сне, затерявшись в тумане своего отчаяния. Вчера вечером она так и не нашла Матвея, хотя искала его по всему клубу. Она спрашивала у Графа: где Матвей? Спрашивала у тети: куда дели Матвея? Никто не знал. Скорее всего он поехал домой. Или к друзьям, может быть, еще куда-нибудь. «Молодому парню на месте не сидится», — с кривой усмешкой успокаивала ее тетя. Она приехала домой на машине тетки — ее подвез шофер. Она не знала, спала ли она остаток ночи. Она не помнила, что делала весь следующий день. Все вокруг стало сном, в котором единственной бодрствующей реальностью был телефон, отказывающийся звонить. Телефон молчал, словно превратился в пластмассовый слиток без намека на механизм, словно впаялся в монолитную тишину квартиры, которую нарушали лишь ее нервные шаги да мысли, громко-громко бившиеся в голове…
…Звон бокалов, разбрызгивающих красное вино… лужи пролитого вина на стойке бара… красные лужи пролитой крови на тротуарах… прикосновение пустоты к ее сердцу.. Матвей пулю за пулей вбивает в намеченную цель… в цель, намеченную теткой и Графом… пули сочно входят в цель, пробивая и ее сердце… двойные петли рук и ног не могут удержать Матвея… тропа войны не смеет пустовать…
…Слышны голоса взрослых людей, говорящих трезвые истины: «Человеку, у которого нет денег, трудно уважать себя»… или «Не думать надо, а делать дело»… или «Нищие не должны быть разборчивыми»… «Деньги и удовольствие — награда за преданность»… Она зажимала уши ладонями, но сквозь пальцы прорывался торжествующий шепот тех, кто хотел отнять у нее Матвея: «Благо — не всякая жизнь, а жизнь сытая»… «Чтобы тебя не растоптали — топчи других»…
Она подошла к телефону и в который раз набрала номер Матвея. После невыносимого ожидания трубку сняла хозяйка. Старческий голос задребезжал в ухе, лишая последних надежд: Матвея нет дома, Матвей не приходил. Короткие гудки рвали нервы. Ее мучило то, что она знала: Матвей прячется в своей комнате, в келье своего бегства, бегства от ее тетки, Графа… и от нее тоже. Это потому, думала она, что Матвей ее любит, он чего-то боится, но ее любит… Может быть, боится ее потерять? От прилива чувств заболела грудь, комок подтянулся к горлу, — но что же делать, что делать? Мысли в голове смешивались с молитвами. «Надо было не отпускать его одного… надо было идти вместе с ним… тетка поорала бы и утихла… Господи! Помоги спасти его, помоги сохранить… от тетки и Графа… и от него же самого… от необдуманных поступков, от милиции, от пули, от бандитов! Спаси и сохрани. Господи! Его гибель — это и моя гибель… когда любишь… спаси его, Господи!..»
Света стала думать о себе как о посторонней. Что она есть сейчас? Одинокая, брошенная девчонка, не нужная даже самой себе. Без него она ничто — перетянутый комок нервов, грозящих со звоном взорваться… А что, если и в самом деле Матвей больше не придет?.. Что, если его и в самом деле убьют?.. Острая боль кольнула сердце и прошла… А если его убьют?..
Тяжелый старинный лифт загрохотал в подъезде. Входная дверь задрожала вместе со стенами… Снова тишина. Света почувствовала, что уже не может так сидеть и смотреть на телефон. Лучше лечь. Она тяжело поднялась и прошла к дивану. Легла. Часы на стене отбивали счет потерянного времени, вокруг люстры две мухи гонялись друг за другом, порыв ветра выдул огромным пузырем легкую занавеску, задевшую краем лицо, — все начало постепенно расплываться, растворяться в видениях полусна-полуяви: занавеска стекла на пол, опять взвилась… часы остановились… телефон приподнялся и превратился в голову Графа, хитро ей подмигнувшего…
Граф и тетка под руки уводят Матвея… Голова его бессильно свесилась на грудь… Из-за гигантской туши, лежащей в истоме позолоченной русалкой, выходят трое охранников и преграждают ей путь… Отчаянно рвется Света, чтобы поспеть за теткой и Графом, уводящими ее Матвея… С неба, вместо дождя, капают, капают слезы…
Света стонет во сне, плачет, пытается догнать любимого человека… Старается разорвать тончайшую паутину сна, отдаляющую ее от Матвея… Кошмар в кошмаре… Невыносимая боль потери!..
Звон затихал уже и в голове, и что-то, сопровождаемое отчетливым металлическим звяканием, уходило вверх белой широкой полосой, по-змеиному изгибавшейся. Бессмысленное продолжение кошмара, составленное из элементов обыденности, казалось еще более ужасным. Но тут же прозвучали шаги, мысль осела, полоса превратилась в занавеску, все еще выдуваемую порывами ветра из приоткрытого окна, Света поняла, что знакомая поступь в соседней комнате принадлежит вернувшемуся из командировки отцу: как всегда, сначала позвонил в дверь, потом, не услышав привычных быстрых домашних шагов дочери, открыл замок своим ключом, и вот уже осторожно заглядывает к ней со знакомым выражением радостного ожидания, за которым прячется едва заметное, но привычное чувство вины.
…Звон бокалов, разбрызгивающих красное вино… лужи пролитого вина на стойке бара… красные лужи пролитой крови на тротуарах… прикосновение пустоты к ее сердцу.. Матвей пулю за пулей вбивает в намеченную цель… в цель, намеченную теткой и Графом… пули сочно входят в цель, пробивая и ее сердце… двойные петли рук и ног не могут удержать Матвея… тропа войны не смеет пустовать…
…Слышны голоса взрослых людей, говорящих трезвые истины: «Человеку, у которого нет денег, трудно уважать себя»… или «Не думать надо, а делать дело»… или «Нищие не должны быть разборчивыми»… «Деньги и удовольствие — награда за преданность»… Она зажимала уши ладонями, но сквозь пальцы прорывался торжествующий шепот тех, кто хотел отнять у нее Матвея: «Благо — не всякая жизнь, а жизнь сытая»… «Чтобы тебя не растоптали — топчи других»…
Она подошла к телефону и в который раз набрала номер Матвея. После невыносимого ожидания трубку сняла хозяйка. Старческий голос задребезжал в ухе, лишая последних надежд: Матвея нет дома, Матвей не приходил. Короткие гудки рвали нервы. Ее мучило то, что она знала: Матвей прячется в своей комнате, в келье своего бегства, бегства от ее тетки, Графа… и от нее тоже. Это потому, думала она, что Матвей ее любит, он чего-то боится, но ее любит… Может быть, боится ее потерять? От прилива чувств заболела грудь, комок подтянулся к горлу, — но что же делать, что делать? Мысли в голове смешивались с молитвами. «Надо было не отпускать его одного… надо было идти вместе с ним… тетка поорала бы и утихла… Господи! Помоги спасти его, помоги сохранить… от тетки и Графа… и от него же самого… от необдуманных поступков, от милиции, от пули, от бандитов! Спаси и сохрани. Господи! Его гибель — это и моя гибель… когда любишь… спаси его, Господи!..»
Света стала думать о себе как о посторонней. Что она есть сейчас? Одинокая, брошенная девчонка, не нужная даже самой себе. Без него она ничто — перетянутый комок нервов, грозящих со звоном взорваться… А что, если и в самом деле Матвей больше не придет?.. Что, если его и в самом деле убьют?.. Острая боль кольнула сердце и прошла… А если его убьют?..
Тяжелый старинный лифт загрохотал в подъезде. Входная дверь задрожала вместе со стенами… Снова тишина. Света почувствовала, что уже не может так сидеть и смотреть на телефон. Лучше лечь. Она тяжело поднялась и прошла к дивану. Легла. Часы на стене отбивали счет потерянного времени, вокруг люстры две мухи гонялись друг за другом, порыв ветра выдул огромным пузырем легкую занавеску, задевшую краем лицо, — все начало постепенно расплываться, растворяться в видениях полусна-полуяви: занавеска стекла на пол, опять взвилась… часы остановились… телефон приподнялся и превратился в голову Графа, хитро ей подмигнувшего…
Граф и тетка под руки уводят Матвея… Голова его бессильно свесилась на грудь… Из-за гигантской туши, лежащей в истоме позолоченной русалкой, выходят трое охранников и преграждают ей путь… Отчаянно рвется Света, чтобы поспеть за теткой и Графом, уводящими ее Матвея… С неба, вместо дождя, капают, капают слезы…
Света стонет во сне, плачет, пытается догнать любимого человека… Старается разорвать тончайшую паутину сна, отдаляющую ее от Матвея… Кошмар в кошмаре… Невыносимая боль потери!..
Звон затихал уже и в голове, и что-то, сопровождаемое отчетливым металлическим звяканием, уходило вверх белой широкой полосой, по-змеиному изгибавшейся. Бессмысленное продолжение кошмара, составленное из элементов обыденности, казалось еще более ужасным. Но тут же прозвучали шаги, мысль осела, полоса превратилась в занавеску, все еще выдуваемую порывами ветра из приоткрытого окна, Света поняла, что знакомая поступь в соседней комнате принадлежит вернувшемуся из командировки отцу: как всегда, сначала позвонил в дверь, потом, не услышав привычных быстрых домашних шагов дочери, открыл замок своим ключом, и вот уже осторожно заглядывает к ней со знакомым выражением радостного ожидания, за которым прячется едва заметное, но привычное чувство вины.