Страница:
Из окна я посмотрела на ту часть здания, которую могла видеть. Непривычно мало было светящихся окон — почти все студенты и аспиранты разъехались на летние каникулы, лишь тут да там желтели редкие квадраты окон сквозь набухающую душную тьму. Вдруг вновь надавил ветер, и тотчас же фиолетово полыхнуло, где-то прокатился гром, ударили первые крупные капли дождя, и я поспешно затворила тяжелую раму. Выключив свет, села на широкий подоконник и, обхватив колени руками, стала смотреть, как грохочет и сотрясается за стеклом мрачное небо.
Я стала вспоминать события этого длинного выходного: реку, ресторан, Катьку, одиноких Шурочку и Петра Ивановича, нашу с ними беседу. Мысли мои невольно вновь обратились к Матвею. Рассказ Шурочки хотя и уточнил нечто в образе неведомого мне Матвея, ясности не принес. Так и не могла я понять, что заставляет окружающих меня людей превращать Матвея в какую-то знаковую фигуру, обособлять его от прочего уголовного сброда. И надо было что-то решать с Графом: не могли наши отношения, зависнув в неустойчивом равновесии, сохраняться такими и впредь. Да я и сама этого не желала. Только я чувствовала, что его страсть хоть начинает распалять и меня, однако вызывает во мне и протест, которому я и сама не была рада.
Все было ясно и понятно до тех пор, пока он не рассказал мне о Матвее. Что-то в его рассказе не сходилось, что-то было упущено или недоговорено. Тем не менее совершенно неожиданно для меня между нами стала расти и сгущаться пока еще зыбкая, но все более набиравшая вес и плоть загадочная фигура этого бандита, рассудок которого, по всей видимости, дал трещину под грузом памяти о собственном предательстве.
Раздевшись, я, потеснив Мурку, юркнула в холодную постель. По привычке свернулась калачиком, чтобы быстрее согреться, но тут же поняла, что мне и так не холодно. Духота ли, мысли ли мои были тому виной, но мне вдруг стало жарко. Откинув легкое одеяло, я слушала, как за окном рушится ночь. Грозно вспыхивал великолепный голубой свет, грохотал невидимый камнепад, широко и шумно шел дождь.
Граф рассказал, что, после того, как Матвей отпустил и потерял свою русалку, он больше никогда не встречал Атаманшу. Последним их разговором был телефонный звонок Атаманши, когда она разрешила отпустить похищенную племянницу. Скорее всего, говорил Граф, она взяла деньги, оставленные в тайнике ее братом, и сбежала подальше от кредиторов и убыточного клуба. Что с ней потом произошло, никто не знал. И Матвей так никогда и не получил свои заработанные предательством доллары. Так и не смог он ощутить себя тогда богатым и сильным — все оказалось зря, все пошло прахом.
Без всякой связи мысли мои совершили прыжок, и я вновь услышала слова Катьки о том, что Матвей постоянно приходит смотреть на мои выступления. За окном продолжало грохотать, а в воображении вновь быстро замелькали лица: Граф, Матвей, Катька, Шурочка, Петр Иванович… Каждый пытался мне что-то сказать, но слова их заглушал грохот небесного камнепада. Потом вдруг все, кроме Матвея и Графа, исчезли, стал блекнуть и Матвей, лишь один Граф обретал телесность, я заснула, чувствуя его, осязая, слабея от счастья, которое и выразить уже не могла, — и сон мой был полон лишь одним им, одним Графом.
Глава 46
Глава 47
Глава 48
Я стала вспоминать события этого длинного выходного: реку, ресторан, Катьку, одиноких Шурочку и Петра Ивановича, нашу с ними беседу. Мысли мои невольно вновь обратились к Матвею. Рассказ Шурочки хотя и уточнил нечто в образе неведомого мне Матвея, ясности не принес. Так и не могла я понять, что заставляет окружающих меня людей превращать Матвея в какую-то знаковую фигуру, обособлять его от прочего уголовного сброда. И надо было что-то решать с Графом: не могли наши отношения, зависнув в неустойчивом равновесии, сохраняться такими и впредь. Да я и сама этого не желала. Только я чувствовала, что его страсть хоть начинает распалять и меня, однако вызывает во мне и протест, которому я и сама не была рада.
Все было ясно и понятно до тех пор, пока он не рассказал мне о Матвее. Что-то в его рассказе не сходилось, что-то было упущено или недоговорено. Тем не менее совершенно неожиданно для меня между нами стала расти и сгущаться пока еще зыбкая, но все более набиравшая вес и плоть загадочная фигура этого бандита, рассудок которого, по всей видимости, дал трещину под грузом памяти о собственном предательстве.
Раздевшись, я, потеснив Мурку, юркнула в холодную постель. По привычке свернулась калачиком, чтобы быстрее согреться, но тут же поняла, что мне и так не холодно. Духота ли, мысли ли мои были тому виной, но мне вдруг стало жарко. Откинув легкое одеяло, я слушала, как за окном рушится ночь. Грозно вспыхивал великолепный голубой свет, грохотал невидимый камнепад, широко и шумно шел дождь.
Граф рассказал, что, после того, как Матвей отпустил и потерял свою русалку, он больше никогда не встречал Атаманшу. Последним их разговором был телефонный звонок Атаманши, когда она разрешила отпустить похищенную племянницу. Скорее всего, говорил Граф, она взяла деньги, оставленные в тайнике ее братом, и сбежала подальше от кредиторов и убыточного клуба. Что с ней потом произошло, никто не знал. И Матвей так никогда и не получил свои заработанные предательством доллары. Так и не смог он ощутить себя тогда богатым и сильным — все оказалось зря, все пошло прахом.
Без всякой связи мысли мои совершили прыжок, и я вновь услышала слова Катьки о том, что Матвей постоянно приходит смотреть на мои выступления. За окном продолжало грохотать, а в воображении вновь быстро замелькали лица: Граф, Матвей, Катька, Шурочка, Петр Иванович… Каждый пытался мне что-то сказать, но слова их заглушал грохот небесного камнепада. Потом вдруг все, кроме Матвея и Графа, исчезли, стал блекнуть и Матвей, лишь один Граф обретал телесность, я заснула, чувствуя его, осязая, слабея от счастья, которое и выразить уже не могла, — и сон мой был полон лишь одним им, одним Графом.
Глава 46
В МИЛИЦИИ
Утро было пасмурное, прохладное, с серой рябью черных луж на асфальте, и, так же, как вчера ночью, продолжали шуметь клены. Я едва не проспала. Мой будильник услышала Танька. Трезвон надоел ей через стенку, она зашла ко мне и навела порядок. Будильник успокоился, а я же была вынуждена проснуться. Сходив в душ и насладившись утренней чашкой кофе с сигаретой, я, все еще сонная, пошлепала по мокрому асфальту в сторону автостоянки, где еще спал мой «Опель».
К зданию РУБОП я прибыла вовремя. Заехав в огороженный низеньким бетонным заборчиком дворик, я приткнулась возле черно-зеленых милицейских тачек, заперла машину и пошла к крыльцу. На ступенях стояли трое толстеньких крепышей с автоматами на шеях, курили и нагло разглядывали меня. Меня не остановили, поэтому я молча прошла мимо них внутрь.
Повестки у меня не было, но я объяснила дежурному офицеру в окошечко проходной цель своего визита, он позвонил Сергею, доложил о моем прибытии, после чего отпустил меня гулять по этажам.
— Вам на третий этаж, вторая дверь направо будет кабинетом следователя Митрохина.
Я уже здесь была и дорогу приблизительно знала. Сначала я подошла к лифтам и нажала кнопку вызова. Пробегавший мимо милиционер притормозил, чтобы сообщить, что лифт не работает. Не успела я среагировать, как другой мужик, уже пожилой и в штатском, остановился рядом с нами и стал интересоваться, что я ищу и как мне помочь? Еще один остановился, как вкопанный, и попытался вмешаться в мужскую беседу, так как я еще ничего никому не успела сказать и в теме не участвовала.
Явно ощущалось, что здесь не хватает симпатичных девушек. Уловив паузу в их беседе, я сообщила, что дорогу знаю и в помощи не нуждаюсь. Но меня все равно так просто отпускать не хотели, еще раз расспросили, еще раз сказали, что к Митрохину мне надо на третий этаж, вторая дверь направо, и только тогда благословили.
Казенные учреждения подобного типа, занимающиеся делом важным, но скрываемым от глаз передовой общественности, не нуждаются в косметическом оформлении. Это вам не какой-нибудь там офис или министерство, по которым судят о благополучии отдельно взятой фирмы или страны в целом. Я шла по бетонным ступеням лестницы, окрашенной светло-зеленой краской, стены кое-где уже покрошились до штукатурки, встречались и подозрительного вида пятна. Я, невольно перевоплощаясь, представляла, каково это идти здесь, будучи задержанной за правонарушение, и знать, что во всем этом гудящем от напряженной работы здании нет ни одного человека, который мог бы тебя пожалеть и посочувствовать твоей беде.
Второй кабинет направо, где меня должен был ждать следователь Митрохин, открылся, едва я приблизилась к двери. Навстречу мне вывалился огромный, как гора, мужчина, в топорном лице которого прятались умненькие глазки, цепко оглядевшие меня сверху донизу. Чем-то он мне показался знакомым, возможно, где-то я его видела, может, прошлый раз?
Мужик скорчил свирепую гримасу, которая должна была, наверное, означать приветливую улыбку, и, тяжело сотрясая этаж, пошел к выходу на лестницу. Пройдя несколько шагов, громила внезапно оглянулся и вновь уставился на меня. Я не стала дожидаться развития его интереса к своей особе и, постучавшись, юркнула в кабинет.
За те недели, которые прошли с моего первого и единственного допроса, здесь ничего не изменилось. Комната была небольшая, с двумя столами, расположенными каждый напротив своего окна. Второй стол, как и в первый раз, пустовал, а из-за первого, с шумом отодвигая стул, уже выходил Сергей Митрохин, следователь РУБОП. Ему еще не было тридцати, и это был довольно симпатичный, хотя, на мой взгляд, несколько простоватый мужчина.
На ходу пригладив темный ежик волос левой рукой, он правой подхватил меня под локоть, подвел к столу и придвинул стул. У меня сразу пропало возникшее на лестнице ощущение, что я задержанная преступница, тем более что поймала его взгляд, устремленный на мои ноги. Наверное, у «оперов», привыкших к схваткам и погоне за бандитами, от сидячей работы кровь приливает к нижним конечностям, отчего возникает повышенный интерес к вопросам пола. У Сереги интерес был явным.
— Очень, очень хорошо, что вы, Света, пришли, — поздоровавшись, сказал он. — А я вас все по тому же делу беспокою. Кстати, видели, кто сейчас вышел из кабинета?
— Это тот большой мужчина, с которым я столкнулась в дверях?
— Не узнали? Это сам знаменитый Уралов, олимпийский чемпион и чемпион мира по вольной борьбе. Ну и могуч мужик! Я его первый раз вот так перед собой вижу. Неужели никогда не видели?
— Не знаю, — пожала я плечами и улыбнулась, — я борьбой особенно не увлекаюсь, больше плаванием. Хотя, кажется, видела его на сборах, но в мое время он уже не выступал, может быть, на тренерскую перешел?
— Нет, не на тренерскую, он уже лет десять как в бизнесе крутится. А вы спортом занимаетесь?
— Занималась, но недавно бросила, — пояснила я и осмотрелась.
На столе Сергея, кроме перекидного календаря, стакана с карандашами и ручками, нескольких папок, может быть, судя по худобе, пустых, и маленького будильника, была расстелена газета с какими-то печеньями и пончиками и пустым стаканом.
— Хотите чаю или кофе? — тут же спросил Сергей.
Я согласилась, только чтобы сделать парню приятное. Представляю, какой кофе они тут пьют! Мне и хотелось убраться отсюда побыстрее, но в то же время невольно пробуждался профессиональный журналистский интерес и желание закрепить новое знакомство. «Свой человек в РУБОП никогда не помешает», — думала я.
Сергей отошел к обшарпанному шкафу, извлек из его недр две чашки, сообщил, что они только что помыты, и стал наливать кипяток из жестяного электрочайника, исходящего паром на соседнем, пустующем столе.
— Я Уварова тоже по нашему делу вызывал, — сообщил он, стараясь не смотреть на мой голый живот под коротенькой кофточкой. С утра, несмотря на пасмурную погоду, было тепло, так что я оделась легко. Может быть, слишком легко, судя по интересу, который проявили ко мне обитатели управления по борьбе с оргпреступностью, пока я искала Сергея.
— Он, оказывается, со многими знаком в вашем клубе, — продолжил Сергей, жестом предлагая мне накидываться на печенье и пончики. — Братья Свиридовы, Иван и Константин — они у вас в охране работают, — тоже его приятели. А Уваров сообщил нам кое-какие сведения многолетней давности. Я уже порылся в архивах, кое-что накопал интересного. Вот опять Уварова пришлось вызывать, уточнять детали тех лет, когда у вашего клуба был другой хозяин. Вернее, хозяйка. Вообще-то заведение еще то, я был, знаете, удивлен, когда узнал, что вы поступили работать в клуб.
— Вот так получилось, — заметила я, отхлебывая кофе. Или то, что здесь называлось кофе.
— Да, в жизни еще не то случается, — подтвердил он, оторвав взгляд от моего пупка с маленьким, но заметным серебряным колечком.
Кольцо в пупке было давним увлечением, увлечением юности. Когда-то давным-давно я пошла на это, думая, что все парни теперь будут моими. Однако вот и результат: следователь Митрохин не знает, куда прятать глаза.
Сергей попытался перейти к делу.
— Тут открылись новые факты, всплыли новые фигуранты, так я бы хотел и на эту тему с вами поговорить.
— Но я все, что знала, уже в первый раз рассказала, — заметила я.
Он махнул рукой, словно бы успокаивая меня:
— На всякий случай, на всякий случай. Честно говоря, из всей… теперь уж и вашей, братии, раз вы работаете в клубе, вы единственная, с кем приятно иметь дело.
Сергей обаятельно улыбнулся и провел рукой по ежику волос. Я скромно опустила глазки и тоже улыбнулась. Сергей, обрадованный моей реакцией, полез в стол. Достав какую-то папку, он извлек оттуда фотографию и подал мне:
— Посмотрите, Светочка, вам не знакомо это лицо?
Фотографий было две. На них в служебном варианте был изображен в анфас и в профиль один человек — какой-то уголовник, судя по бритой голове и угрюмому лицу. Я всмотрелась, фото было плохого качества. Человек был еще совсем молодой, но какой-то уставший. Глаза у него даже на фотографии были уставшими. Впрочем, это было неудивительно, учитывая, при каких обстоятельствах были сделаны эти памятные снимки. Мне этот парень был незнаком. Я протянула фото обратно:
— К сожалению…
— Очень жаль, очень жаль. Интересная, надо сказать, личность. И с вашим клубом тесно связанная.
— А кто это? — поинтересовалась я, думая о том, что из-за следовательского внимания к моей особе я потратила полдня совершенно бездарно. Лучше бы выспалась.
— Некий Матвей Иванович Бездомный, уроженец города Грозный. Фамилия, кстати, очень к нему подходит. Он бывший детдомовец, но так до сих пор постоянного жилья и не имеет. В Москве с девяносто шестого года. С перерывом, правда. Специалист высокого класса — в своей области, конечно…
Я почти его не слушала. Сообщение, что этот уголовник на фото и есть тот самый Матвей, о котором я невольно последнее время так много думала, повергло меня в шок. Я вновь машинально взяла фотографию и с новым интересом стала вглядываться в изображение. Нет, ничего в этом молодом человеке на снимке не напоминало мне тот образ, который сложился во мне по рассказам клубных аборигенов.
Я подняла глаза. Сергей настороженно смотрел на меня.
— Все-таки узнали? — спросил он меня почти протокольным голосом.
Я покачала головой:
— Нет, я его не видела.
— А почему же у вас была такая реакция, когда я назвал его имя?
— Дело в том, что я много слышала о нем в клубе. Мне говорили, что у него были неприятности в личной жизни, несчастливая любовь и прочее, — это волнует наших девушек.
Сергей усмехнулся. Посмотрел на мою недопитую чашку:
— А печенье почему не берете?
— Спасибо, я хорошо позавтракала, — поблагодарила я, и печенье так и не взяла.
— А гражданин Бездомный нам здесь известен несколько с иной, чем вам, стороны. Нас, знаете ли, любовные отношения интересуют постольку, поскольку они связаны с криминалом, — он еще раз усмехнулся и кивнул на фото. — А неприятности в личной жизни — это имеется в виду тот случай, когда он утопил племянницу своей хозяйки несколько лет назад?
— Утопил? — удивилась я. — Мне рассказывали, что это она сама бросилась с моста.
— Вы даже и такие подробности знаете, — насторожился мой следователь.
— Конечно, — подтвердила я. — Наши танцовщицы считают, что он до сих пор хранит верность этой утонувшей девушке.
Сергей отвернулся к окну и задумался. В комнате повисло молчание. Мне вдруг показалось, что теперь и я буду замешана в деле об убийстве тех двух мужчин и во все другие — любовные и уголовные — дела Матвея. Внезапно вместо следователя я увидела силуэт черного мотоциклиста, направляющего на меня длинный ствол пистолета. Я подумала, Сергей потому меня и вызвал, что хочет вырвать у меня признание, — хочет, чтобы я признала в мотоциклисте-убийце Матвея.
Сергей, продолжая задумчиво смотреть в окно, вдруг с выражением сказал:
— Вот гады, ничего не боятся!
Он повернулся ко мне и пояснил, указывая в окно:
— Вон там, в доме напротив, на четвертом этаже. Видите, подоконник с кошкой и вороной. Кошка хозяйская, через форточку вылезает на подоконнике посидеть. А ворона тут как тут. И ведь не боится кошки! Чуть та на подоконник, а эта сволочь старается кошку сбросить. Надо позвонить хозяевам, предупредить.
Сергей повернулся окончательно, провел левой рукой по ежику и откинулся на спинку стула:
— В общем-то, это все, что я хотел у вас выяснить. Жаль, что вы не опознали этого гражданина Бездомного.
Он с сожалением вздохнул.
— Мы вот, милиция, часто бессильны. Сейчас такие законы, что вот, знаешь точно — это бандит, а подобраться нельзя. Приходится досье на будущее составлять, а когда оно пригодится — кто его знает? Но все равно пригодится! — значительно погрозил он пальцем. — Вы, Светочка, не представляете, сколько же криминала можно обнаружить во всех уровнях общества. Вы журналистка, будущая журналистка, — поправился он, — так вы и без меня, наверное, догадываетесь, что не все в стране обстоит гладко. А мы, на переднем краю, видим все особенно ясно. Вот взять этого Бездомного. Я почти уверен, что это он убил тех двоих. Уверен-то уверен, а у подозреваемого Бездомного железное алиби. Человек десять уже подтвердили, что он был в казино «Сириус» в Бибирево в тот вечер. А все потому, что все свидетели — это люди некоего Варана. Тоже, знаете, еще та личность.
— Артем Матвеевич?
Сергей встрепенулся было, но тут же успокоился:
— Все забываю, что Варан у вас тоже постоянный клиент. Старый приятель вашего шефа. Вот тоже пример современного сращивания криминала и бизнеса: владелец ночного клуба связан с вором в законе. Все повязано, все повязано, — безнадежно сказал он.
— А Матвей, — спросила я, — он что, очень опасный человек?
— Бездомный? Ну, как подходить, — развел руками Сергей. — Иной вор в законе больше приносит вреда, но сам-то не убивает. За него как раз убивают такие Бездомные. На этого гражданина у нас пухлое досье. Только прямых улик нет.
Сергей воодушевился, ему было приятно показать мне свою причастность к суровому миру, где стреляют, убивают, сколачивают капиталы, — словом, занимаются мужским делом.
— Знаете, Светочка, этот Бездомный у нас как кость в горле. У нас есть информация, что он причастен к большому числу заказных убийств. И очень громких убийств. Но поймать его пока не удается. Он действует чисто и дерзко. С ним вообще-то все ясно. За него пока удача, но такие, как он, долго не живут. Такое ощущение, что он ищет смерти. Или просто равнодушен к ней. Свидетелей он тоже убирает. Это, кстати, нас и удивило в последний раз. Вы-то в живых остались. Либо это сбой в работе Бездомного, либо…
— Либо что?
— Либо это не он. Может, и вправду кто под него работает? Всякое бывает.
Во время этого затянувшегося визита к следователю, которому, видно, нравилось общаться со мной даже в ущерб делу и времени, я начинала ощущать, как, словно бы под влиянием неведомой силы, моя жизнь все более и более начинает сплетаться с жизнью этого совсем ненужного мне Матвея.
Сергей продолжал говорить о том, как много ему известно, как много в его власти и как много сил в самых верхах заинтересованы в сохранении нынешнего положения вещей. Он говорил еще многое в этом духе, но все, что он излагал, почти не достигало моих ушей. Я молчала под шелест его слов, как молчат в гостях, когда боятся сказать невпопад.
Почувствовав, что его слова начинают падать в пустоту, Сергей оборвал сам себя. Улыбаясь, проговорил, давая понять, что аудиенция закончена:
— Я надеюсь, мы еще, Светочка, встретимся в более непринужденной обстановке? Что вы думаете насчет сегодняшнего вечера?
Я была вынуждена его огорчить: мой рабочий день как раз начинался к ночи. Но я надеялась, что его надежды, наши надежды, надежды всех…
Мы тепло попрощались. Он выписал мне пропуск, и я ушла.
А на улице за это время начал моросить дождь.
К зданию РУБОП я прибыла вовремя. Заехав в огороженный низеньким бетонным заборчиком дворик, я приткнулась возле черно-зеленых милицейских тачек, заперла машину и пошла к крыльцу. На ступенях стояли трое толстеньких крепышей с автоматами на шеях, курили и нагло разглядывали меня. Меня не остановили, поэтому я молча прошла мимо них внутрь.
Повестки у меня не было, но я объяснила дежурному офицеру в окошечко проходной цель своего визита, он позвонил Сергею, доложил о моем прибытии, после чего отпустил меня гулять по этажам.
— Вам на третий этаж, вторая дверь направо будет кабинетом следователя Митрохина.
Я уже здесь была и дорогу приблизительно знала. Сначала я подошла к лифтам и нажала кнопку вызова. Пробегавший мимо милиционер притормозил, чтобы сообщить, что лифт не работает. Не успела я среагировать, как другой мужик, уже пожилой и в штатском, остановился рядом с нами и стал интересоваться, что я ищу и как мне помочь? Еще один остановился, как вкопанный, и попытался вмешаться в мужскую беседу, так как я еще ничего никому не успела сказать и в теме не участвовала.
Явно ощущалось, что здесь не хватает симпатичных девушек. Уловив паузу в их беседе, я сообщила, что дорогу знаю и в помощи не нуждаюсь. Но меня все равно так просто отпускать не хотели, еще раз расспросили, еще раз сказали, что к Митрохину мне надо на третий этаж, вторая дверь направо, и только тогда благословили.
Казенные учреждения подобного типа, занимающиеся делом важным, но скрываемым от глаз передовой общественности, не нуждаются в косметическом оформлении. Это вам не какой-нибудь там офис или министерство, по которым судят о благополучии отдельно взятой фирмы или страны в целом. Я шла по бетонным ступеням лестницы, окрашенной светло-зеленой краской, стены кое-где уже покрошились до штукатурки, встречались и подозрительного вида пятна. Я, невольно перевоплощаясь, представляла, каково это идти здесь, будучи задержанной за правонарушение, и знать, что во всем этом гудящем от напряженной работы здании нет ни одного человека, который мог бы тебя пожалеть и посочувствовать твоей беде.
Второй кабинет направо, где меня должен был ждать следователь Митрохин, открылся, едва я приблизилась к двери. Навстречу мне вывалился огромный, как гора, мужчина, в топорном лице которого прятались умненькие глазки, цепко оглядевшие меня сверху донизу. Чем-то он мне показался знакомым, возможно, где-то я его видела, может, прошлый раз?
Мужик скорчил свирепую гримасу, которая должна была, наверное, означать приветливую улыбку, и, тяжело сотрясая этаж, пошел к выходу на лестницу. Пройдя несколько шагов, громила внезапно оглянулся и вновь уставился на меня. Я не стала дожидаться развития его интереса к своей особе и, постучавшись, юркнула в кабинет.
За те недели, которые прошли с моего первого и единственного допроса, здесь ничего не изменилось. Комната была небольшая, с двумя столами, расположенными каждый напротив своего окна. Второй стол, как и в первый раз, пустовал, а из-за первого, с шумом отодвигая стул, уже выходил Сергей Митрохин, следователь РУБОП. Ему еще не было тридцати, и это был довольно симпатичный, хотя, на мой взгляд, несколько простоватый мужчина.
На ходу пригладив темный ежик волос левой рукой, он правой подхватил меня под локоть, подвел к столу и придвинул стул. У меня сразу пропало возникшее на лестнице ощущение, что я задержанная преступница, тем более что поймала его взгляд, устремленный на мои ноги. Наверное, у «оперов», привыкших к схваткам и погоне за бандитами, от сидячей работы кровь приливает к нижним конечностям, отчего возникает повышенный интерес к вопросам пола. У Сереги интерес был явным.
— Очень, очень хорошо, что вы, Света, пришли, — поздоровавшись, сказал он. — А я вас все по тому же делу беспокою. Кстати, видели, кто сейчас вышел из кабинета?
— Это тот большой мужчина, с которым я столкнулась в дверях?
— Не узнали? Это сам знаменитый Уралов, олимпийский чемпион и чемпион мира по вольной борьбе. Ну и могуч мужик! Я его первый раз вот так перед собой вижу. Неужели никогда не видели?
— Не знаю, — пожала я плечами и улыбнулась, — я борьбой особенно не увлекаюсь, больше плаванием. Хотя, кажется, видела его на сборах, но в мое время он уже не выступал, может быть, на тренерскую перешел?
— Нет, не на тренерскую, он уже лет десять как в бизнесе крутится. А вы спортом занимаетесь?
— Занималась, но недавно бросила, — пояснила я и осмотрелась.
На столе Сергея, кроме перекидного календаря, стакана с карандашами и ручками, нескольких папок, может быть, судя по худобе, пустых, и маленького будильника, была расстелена газета с какими-то печеньями и пончиками и пустым стаканом.
— Хотите чаю или кофе? — тут же спросил Сергей.
Я согласилась, только чтобы сделать парню приятное. Представляю, какой кофе они тут пьют! Мне и хотелось убраться отсюда побыстрее, но в то же время невольно пробуждался профессиональный журналистский интерес и желание закрепить новое знакомство. «Свой человек в РУБОП никогда не помешает», — думала я.
Сергей отошел к обшарпанному шкафу, извлек из его недр две чашки, сообщил, что они только что помыты, и стал наливать кипяток из жестяного электрочайника, исходящего паром на соседнем, пустующем столе.
— Я Уварова тоже по нашему делу вызывал, — сообщил он, стараясь не смотреть на мой голый живот под коротенькой кофточкой. С утра, несмотря на пасмурную погоду, было тепло, так что я оделась легко. Может быть, слишком легко, судя по интересу, который проявили ко мне обитатели управления по борьбе с оргпреступностью, пока я искала Сергея.
— Он, оказывается, со многими знаком в вашем клубе, — продолжил Сергей, жестом предлагая мне накидываться на печенье и пончики. — Братья Свиридовы, Иван и Константин — они у вас в охране работают, — тоже его приятели. А Уваров сообщил нам кое-какие сведения многолетней давности. Я уже порылся в архивах, кое-что накопал интересного. Вот опять Уварова пришлось вызывать, уточнять детали тех лет, когда у вашего клуба был другой хозяин. Вернее, хозяйка. Вообще-то заведение еще то, я был, знаете, удивлен, когда узнал, что вы поступили работать в клуб.
— Вот так получилось, — заметила я, отхлебывая кофе. Или то, что здесь называлось кофе.
— Да, в жизни еще не то случается, — подтвердил он, оторвав взгляд от моего пупка с маленьким, но заметным серебряным колечком.
Кольцо в пупке было давним увлечением, увлечением юности. Когда-то давным-давно я пошла на это, думая, что все парни теперь будут моими. Однако вот и результат: следователь Митрохин не знает, куда прятать глаза.
Сергей попытался перейти к делу.
— Тут открылись новые факты, всплыли новые фигуранты, так я бы хотел и на эту тему с вами поговорить.
— Но я все, что знала, уже в первый раз рассказала, — заметила я.
Он махнул рукой, словно бы успокаивая меня:
— На всякий случай, на всякий случай. Честно говоря, из всей… теперь уж и вашей, братии, раз вы работаете в клубе, вы единственная, с кем приятно иметь дело.
Сергей обаятельно улыбнулся и провел рукой по ежику волос. Я скромно опустила глазки и тоже улыбнулась. Сергей, обрадованный моей реакцией, полез в стол. Достав какую-то папку, он извлек оттуда фотографию и подал мне:
— Посмотрите, Светочка, вам не знакомо это лицо?
Фотографий было две. На них в служебном варианте был изображен в анфас и в профиль один человек — какой-то уголовник, судя по бритой голове и угрюмому лицу. Я всмотрелась, фото было плохого качества. Человек был еще совсем молодой, но какой-то уставший. Глаза у него даже на фотографии были уставшими. Впрочем, это было неудивительно, учитывая, при каких обстоятельствах были сделаны эти памятные снимки. Мне этот парень был незнаком. Я протянула фото обратно:
— К сожалению…
— Очень жаль, очень жаль. Интересная, надо сказать, личность. И с вашим клубом тесно связанная.
— А кто это? — поинтересовалась я, думая о том, что из-за следовательского внимания к моей особе я потратила полдня совершенно бездарно. Лучше бы выспалась.
— Некий Матвей Иванович Бездомный, уроженец города Грозный. Фамилия, кстати, очень к нему подходит. Он бывший детдомовец, но так до сих пор постоянного жилья и не имеет. В Москве с девяносто шестого года. С перерывом, правда. Специалист высокого класса — в своей области, конечно…
Я почти его не слушала. Сообщение, что этот уголовник на фото и есть тот самый Матвей, о котором я невольно последнее время так много думала, повергло меня в шок. Я вновь машинально взяла фотографию и с новым интересом стала вглядываться в изображение. Нет, ничего в этом молодом человеке на снимке не напоминало мне тот образ, который сложился во мне по рассказам клубных аборигенов.
Я подняла глаза. Сергей настороженно смотрел на меня.
— Все-таки узнали? — спросил он меня почти протокольным голосом.
Я покачала головой:
— Нет, я его не видела.
— А почему же у вас была такая реакция, когда я назвал его имя?
— Дело в том, что я много слышала о нем в клубе. Мне говорили, что у него были неприятности в личной жизни, несчастливая любовь и прочее, — это волнует наших девушек.
Сергей усмехнулся. Посмотрел на мою недопитую чашку:
— А печенье почему не берете?
— Спасибо, я хорошо позавтракала, — поблагодарила я, и печенье так и не взяла.
— А гражданин Бездомный нам здесь известен несколько с иной, чем вам, стороны. Нас, знаете ли, любовные отношения интересуют постольку, поскольку они связаны с криминалом, — он еще раз усмехнулся и кивнул на фото. — А неприятности в личной жизни — это имеется в виду тот случай, когда он утопил племянницу своей хозяйки несколько лет назад?
— Утопил? — удивилась я. — Мне рассказывали, что это она сама бросилась с моста.
— Вы даже и такие подробности знаете, — насторожился мой следователь.
— Конечно, — подтвердила я. — Наши танцовщицы считают, что он до сих пор хранит верность этой утонувшей девушке.
Сергей отвернулся к окну и задумался. В комнате повисло молчание. Мне вдруг показалось, что теперь и я буду замешана в деле об убийстве тех двух мужчин и во все другие — любовные и уголовные — дела Матвея. Внезапно вместо следователя я увидела силуэт черного мотоциклиста, направляющего на меня длинный ствол пистолета. Я подумала, Сергей потому меня и вызвал, что хочет вырвать у меня признание, — хочет, чтобы я признала в мотоциклисте-убийце Матвея.
Сергей, продолжая задумчиво смотреть в окно, вдруг с выражением сказал:
— Вот гады, ничего не боятся!
Он повернулся ко мне и пояснил, указывая в окно:
— Вон там, в доме напротив, на четвертом этаже. Видите, подоконник с кошкой и вороной. Кошка хозяйская, через форточку вылезает на подоконнике посидеть. А ворона тут как тут. И ведь не боится кошки! Чуть та на подоконник, а эта сволочь старается кошку сбросить. Надо позвонить хозяевам, предупредить.
Сергей повернулся окончательно, провел левой рукой по ежику и откинулся на спинку стула:
— В общем-то, это все, что я хотел у вас выяснить. Жаль, что вы не опознали этого гражданина Бездомного.
Он с сожалением вздохнул.
— Мы вот, милиция, часто бессильны. Сейчас такие законы, что вот, знаешь точно — это бандит, а подобраться нельзя. Приходится досье на будущее составлять, а когда оно пригодится — кто его знает? Но все равно пригодится! — значительно погрозил он пальцем. — Вы, Светочка, не представляете, сколько же криминала можно обнаружить во всех уровнях общества. Вы журналистка, будущая журналистка, — поправился он, — так вы и без меня, наверное, догадываетесь, что не все в стране обстоит гладко. А мы, на переднем краю, видим все особенно ясно. Вот взять этого Бездомного. Я почти уверен, что это он убил тех двоих. Уверен-то уверен, а у подозреваемого Бездомного железное алиби. Человек десять уже подтвердили, что он был в казино «Сириус» в Бибирево в тот вечер. А все потому, что все свидетели — это люди некоего Варана. Тоже, знаете, еще та личность.
— Артем Матвеевич?
Сергей встрепенулся было, но тут же успокоился:
— Все забываю, что Варан у вас тоже постоянный клиент. Старый приятель вашего шефа. Вот тоже пример современного сращивания криминала и бизнеса: владелец ночного клуба связан с вором в законе. Все повязано, все повязано, — безнадежно сказал он.
— А Матвей, — спросила я, — он что, очень опасный человек?
— Бездомный? Ну, как подходить, — развел руками Сергей. — Иной вор в законе больше приносит вреда, но сам-то не убивает. За него как раз убивают такие Бездомные. На этого гражданина у нас пухлое досье. Только прямых улик нет.
Сергей воодушевился, ему было приятно показать мне свою причастность к суровому миру, где стреляют, убивают, сколачивают капиталы, — словом, занимаются мужским делом.
— Знаете, Светочка, этот Бездомный у нас как кость в горле. У нас есть информация, что он причастен к большому числу заказных убийств. И очень громких убийств. Но поймать его пока не удается. Он действует чисто и дерзко. С ним вообще-то все ясно. За него пока удача, но такие, как он, долго не живут. Такое ощущение, что он ищет смерти. Или просто равнодушен к ней. Свидетелей он тоже убирает. Это, кстати, нас и удивило в последний раз. Вы-то в живых остались. Либо это сбой в работе Бездомного, либо…
— Либо что?
— Либо это не он. Может, и вправду кто под него работает? Всякое бывает.
Во время этого затянувшегося визита к следователю, которому, видно, нравилось общаться со мной даже в ущерб делу и времени, я начинала ощущать, как, словно бы под влиянием неведомой силы, моя жизнь все более и более начинает сплетаться с жизнью этого совсем ненужного мне Матвея.
Сергей продолжал говорить о том, как много ему известно, как много в его власти и как много сил в самых верхах заинтересованы в сохранении нынешнего положения вещей. Он говорил еще многое в этом духе, но все, что он излагал, почти не достигало моих ушей. Я молчала под шелест его слов, как молчат в гостях, когда боятся сказать невпопад.
Почувствовав, что его слова начинают падать в пустоту, Сергей оборвал сам себя. Улыбаясь, проговорил, давая понять, что аудиенция закончена:
— Я надеюсь, мы еще, Светочка, встретимся в более непринужденной обстановке? Что вы думаете насчет сегодняшнего вечера?
Я была вынуждена его огорчить: мой рабочий день как раз начинался к ночи. Но я надеялась, что его надежды, наши надежды, надежды всех…
Мы тепло попрощались. Он выписал мне пропуск, и я ушла.
А на улице за это время начал моросить дождь.
Глава 47
ЧЕРНЫЙ МОТОЦИКЛИСТ
Когда я вышла на крыльцо РОВД, там курили лишь двое милиционеров. Третий поднимался мне навстречу по ступенькам в обнимку с высоким толстым парнем, чем-то мне неприятно знакомым. Все посторонились, пропуская меня, я легко сбежала с крыльца и направилась к своей машине. Дождик моросил так легко, так невесомо, что я не могла понять: дышу ли влажным воздухом или теплой дождевой взвесью. Аллею впереди подметал, разбрасывая во все стороны мусор, кто-то из задержанных, по-видимому, бомж. Когда я поравнялась с ним, бомж, останавливая замах метлы, взглянул на меня оценивающим взглядом, словно бы я была не человеком, а вещью, явлением, которое можно так или иначе использовать: продать, купить, потребить… Этот взгляд вновь напомнил мне того огромного парня, что поднимался только что по крыльцу. Где-то я его видела? С чем-то он был связан, с чем-то неприятным для меня, — я не могла вспомнить.
Оглянувшись, я увидела, как все трое милиционеров и этот толстый громила, ухмыляясь, смотрят мне вслед. Даже кто-то похабно хохотнул. Я решительно продолжила свой путь. Шаркание метлы за спиной возобновилось.
Настроение у меня внезапно испортилось. Я села в машину, но не спешила заводить двигатель и трогаться с места. Вместо этого вынула из пачки сигарету и закурила. Мужчины на крыльце продолжали о чем-то весело, с похохатыванием говорить. Бомж метал мусор по сторонам. Мне был виден выезд из дворика РОВД и часть дороги уже с той стороны, по которой время от времени проскальзывали машины. Я думала о недавнем допросе, о Матвее, о Графе, о себе. Мне начинало казаться, что обитатели клуба «Русалка», история клуба, тени клуба — все вместе сплелись сейчас в единый, полуреальный, но от этого не менее опасный клубок.
Не прошло еще и двух месяцев, как я устроилась сюда, но уже окружена клубными заботами и страстями, да и не только окружена, но и живу ими. Еще более тревожило меня другое: полная неразбериха во мне самой. Совсем недавно, когда я только начинала работать в клубе, мне и в голову не приходило, что такая ясная на первый взгляд ситуация — устроилась на халявную работу, где мне покровительствует сам хозяин, — вдруг обернется сложностями.
Влюбленность Графа, мое к нему чувство, в котором я уже не сомневалась, новые клубные знакомые, этот Матвей — все вдруг покрылось патиной сомнений. Все отдалилось, словно происходило не со мной, а виделось во сне, как бывает, когда в обстановке миража, наскоро составленного аляповатым постановщиком кошмара, сам ты одновременно и действующее лицо, и в то же время наблюдатель. Но одно я знала твердо: Граф любит меня, желает меня, и последнее время голова его занята только мною. Тут не было сомнений. Все же остальное, вернее, все, что творилось во мне самой, — это мне было непонятно и это тревожило.
Еще несколько дней назад и я сама была готова найти повод, чтобы слабеющая воля позволила мне ощутить всю радость любви. Но теперь… Бывало, проходили часы, и я ловила себя на мысли, что не вспоминаю о нем. В такие мгновения я словно бы спохватывалась, удивляясь себе, и тут же ощущала укол укоризны, как школьница, вместо контрольной отправившаяся в кино: «Как же так? Что же это такое со мной?» В такие минуты мне сразу страстно хотелось увидеть Графа, услышать его голос, и я звонила по сотовому или ехала в клуб и была счастлива слышать его обрадованный голос, видеть его загорающиеся глаза.
Вот так все и протекало в эти последние дни. Оба они занимали все мои мысли и чувства: без всякого сомнения, любящий меня и, кажется, любимый мною Граф и всплывшая откуда-то из небытия бесплотная и мрачная фигура Матвея.
Я выбросила в приоткрытое окошко окурок сигареты и вновь оглянулась на крыльцо; двое милиционеров все еще курили на ступеньках, штатский незнакомец и его приятель куда-то исчезли, и непрерывно доносился со стороны асфальтовой дорожки равномерный шорох метлы раз и навсегда заведенного на работу бомжа. И в следующий миг, поворачиваясь к рулю и протягивая руку к ключу, я увидела в просвете ограды черного мотоциклиста на большом темном мотоцикле.
Я застыла на месте, вглядываясь изо всех сил в тонированное стекло мотоциклетного шлема, за которым прятался мой преследователь. Откуда-то снизу, как кулак, ударило сердце, подождало секунду, и пошло, как поршень, стучать, нагнетая мои страхи. Мотоцикл, взревев, унес черного всадника. Треск мотора стих вдалеке, и только тогда в груди так стеснило, что я поспешно откинулась на спинку сиденья, пережидая, пока сердце не забьется немного ровнее.
В это мгновение близко-близко всплыло и зависло перед глазами лицо недавнего громилы, обнимающегося с приятелем-милиционером. Но только не на фоне крыльца РОВД, а во дворике клуба «Русалка», где он и еще два его приятеля пытались победить Графа в простом рукопашном бою.
Я вспомнила, вспомнила: это был один из приятелей Паши Маленького, попытавшегося хамски унизить меня еще в самом начале моей работы в клубе. С того момента, как Граф побил их, я так никого из них не видела больше, я думала, они исчезли, как крысы, испугавшиеся кота. Но видно, крысы никогда не успокаиваются. А то, что соратник Паши Маленького предшествовал черному мотоциклисту, совсем уже исключало возможность простого совпадения. Значит, мотоциклист и Паша связаны, действуют вместе, замышляют что-то против меня!
В конце концов я собралась с силами и уехала. Весь оставшийся день прошел как во сне. Вернее, в каком-то кошмаре. Мне все время чудились преследователи, в каждом мотоциклисте, которых стало попадаться неожиданно много — на каждом шагу, — я видела Матвея, в любом крупном толстяке проглядывались черты Паши Маленького со товарищи. Даже в «Ленинке», куда мне надо было заехать, чтобы собрать библиографию для реферата, даже там, в читальном зале, стоило мне поднять голову от книги и посмотреть поверх низкого абажура настольной лампы в сторону прохода между столами, — невдалеке тут же появлялась какая-нибудь крупная фигура, конечно, бандитская.
Совершенно разбитая — даже не физически, морально, — я прибыла в клуб. Приехала я немного раньше обычного. Во-первых, в клубе находиться мне казалось как-то безопаснее, а во-вторых, хотелось кое с кем пообщаться до выступления.
Оглянувшись, я увидела, как все трое милиционеров и этот толстый громила, ухмыляясь, смотрят мне вслед. Даже кто-то похабно хохотнул. Я решительно продолжила свой путь. Шаркание метлы за спиной возобновилось.
Настроение у меня внезапно испортилось. Я села в машину, но не спешила заводить двигатель и трогаться с места. Вместо этого вынула из пачки сигарету и закурила. Мужчины на крыльце продолжали о чем-то весело, с похохатыванием говорить. Бомж метал мусор по сторонам. Мне был виден выезд из дворика РОВД и часть дороги уже с той стороны, по которой время от времени проскальзывали машины. Я думала о недавнем допросе, о Матвее, о Графе, о себе. Мне начинало казаться, что обитатели клуба «Русалка», история клуба, тени клуба — все вместе сплелись сейчас в единый, полуреальный, но от этого не менее опасный клубок.
Не прошло еще и двух месяцев, как я устроилась сюда, но уже окружена клубными заботами и страстями, да и не только окружена, но и живу ими. Еще более тревожило меня другое: полная неразбериха во мне самой. Совсем недавно, когда я только начинала работать в клубе, мне и в голову не приходило, что такая ясная на первый взгляд ситуация — устроилась на халявную работу, где мне покровительствует сам хозяин, — вдруг обернется сложностями.
Влюбленность Графа, мое к нему чувство, в котором я уже не сомневалась, новые клубные знакомые, этот Матвей — все вдруг покрылось патиной сомнений. Все отдалилось, словно происходило не со мной, а виделось во сне, как бывает, когда в обстановке миража, наскоро составленного аляповатым постановщиком кошмара, сам ты одновременно и действующее лицо, и в то же время наблюдатель. Но одно я знала твердо: Граф любит меня, желает меня, и последнее время голова его занята только мною. Тут не было сомнений. Все же остальное, вернее, все, что творилось во мне самой, — это мне было непонятно и это тревожило.
Еще несколько дней назад и я сама была готова найти повод, чтобы слабеющая воля позволила мне ощутить всю радость любви. Но теперь… Бывало, проходили часы, и я ловила себя на мысли, что не вспоминаю о нем. В такие мгновения я словно бы спохватывалась, удивляясь себе, и тут же ощущала укол укоризны, как школьница, вместо контрольной отправившаяся в кино: «Как же так? Что же это такое со мной?» В такие минуты мне сразу страстно хотелось увидеть Графа, услышать его голос, и я звонила по сотовому или ехала в клуб и была счастлива слышать его обрадованный голос, видеть его загорающиеся глаза.
Вот так все и протекало в эти последние дни. Оба они занимали все мои мысли и чувства: без всякого сомнения, любящий меня и, кажется, любимый мною Граф и всплывшая откуда-то из небытия бесплотная и мрачная фигура Матвея.
Я выбросила в приоткрытое окошко окурок сигареты и вновь оглянулась на крыльцо; двое милиционеров все еще курили на ступеньках, штатский незнакомец и его приятель куда-то исчезли, и непрерывно доносился со стороны асфальтовой дорожки равномерный шорох метлы раз и навсегда заведенного на работу бомжа. И в следующий миг, поворачиваясь к рулю и протягивая руку к ключу, я увидела в просвете ограды черного мотоциклиста на большом темном мотоцикле.
Я застыла на месте, вглядываясь изо всех сил в тонированное стекло мотоциклетного шлема, за которым прятался мой преследователь. Откуда-то снизу, как кулак, ударило сердце, подождало секунду, и пошло, как поршень, стучать, нагнетая мои страхи. Мотоцикл, взревев, унес черного всадника. Треск мотора стих вдалеке, и только тогда в груди так стеснило, что я поспешно откинулась на спинку сиденья, пережидая, пока сердце не забьется немного ровнее.
В это мгновение близко-близко всплыло и зависло перед глазами лицо недавнего громилы, обнимающегося с приятелем-милиционером. Но только не на фоне крыльца РОВД, а во дворике клуба «Русалка», где он и еще два его приятеля пытались победить Графа в простом рукопашном бою.
Я вспомнила, вспомнила: это был один из приятелей Паши Маленького, попытавшегося хамски унизить меня еще в самом начале моей работы в клубе. С того момента, как Граф побил их, я так никого из них не видела больше, я думала, они исчезли, как крысы, испугавшиеся кота. Но видно, крысы никогда не успокаиваются. А то, что соратник Паши Маленького предшествовал черному мотоциклисту, совсем уже исключало возможность простого совпадения. Значит, мотоциклист и Паша связаны, действуют вместе, замышляют что-то против меня!
В конце концов я собралась с силами и уехала. Весь оставшийся день прошел как во сне. Вернее, в каком-то кошмаре. Мне все время чудились преследователи, в каждом мотоциклисте, которых стало попадаться неожиданно много — на каждом шагу, — я видела Матвея, в любом крупном толстяке проглядывались черты Паши Маленького со товарищи. Даже в «Ленинке», куда мне надо было заехать, чтобы собрать библиографию для реферата, даже там, в читальном зале, стоило мне поднять голову от книги и посмотреть поверх низкого абажура настольной лампы в сторону прохода между столами, — невдалеке тут же появлялась какая-нибудь крупная фигура, конечно, бандитская.
Совершенно разбитая — даже не физически, морально, — я прибыла в клуб. Приехала я немного раньше обычного. Во-первых, в клубе находиться мне казалось как-то безопаснее, а во-вторых, хотелось кое с кем пообщаться до выступления.
Глава 48
КАТЬКА ЗЛОБИТСЯ
Дождь как начал сыпать днем, так и не думал переставать. Это была какая-то нудная, бесконечная взвесь, которой был полон воздух, легкие, одежда. Все отсыревало вокруг, все было нудным, бесконечным и беспросветным. Когда же я подъехала к «Русалке», день уже окончательно посерел, включенные уличные фонари мокро блестели внутри мутных ореолов, которые создавала все та же водяная пыль.