Страница:
— Все, я готова, — сказала я, последний раз оглядев себя в зеркало.
Вот и все. Граф, усаживая меня в свой «Мерседес», задержал мою руку в своей ладони:
— Надеюсь, это неприятное приключение не вызовет аллергическую реакцию ко всему клубу. Мне бы не хотелось остаться без своей русалки.
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Вот и все. Граф, усаживая меня в свой «Мерседес», задержал мою руку в своей ладони:
— Надеюсь, это неприятное приключение не вызовет аллергическую реакцию ко всему клубу. Мне бы не хотелось остаться без своей русалки.
Глава 12
ВАРАН
Некоторое время я просто смотрела в окно. Какой-то черный мотоциклист следовал за нами, временами обгоняя и словно бы пытаясь заглянуть сквозь стекла «Мерседеса». Я подумала, что он очень походит на того убийцу возле клуба, и тут же забыла о нем. В машине тихо играла магнитола, обычно разговорчивый Степан, личный шофер Графа, молчал. Степану было, наверное, лет тридцать, но он относился к тому типу мужчин, которые до старости остаются мальчишками: веселыми, легкомысленными и, наверное, необидчивыми.
За окнами продолжал накрапывать дождь, дворники неутомимо вылизывали стекло, мой затянувшийся рабочий день кончался, все было нормально. Только в голове моей творилось черт знает что. Меня бросало в дрожь, когда я вспоминала распаленного Варана, и тогда я думала, что сегодня была в клубе последний раз. Но тут же я видела перед собой бархатные глаза Графа, ощущала крепкое и ласковое пожатие его руки, и сразу все неприятное, что случилось сегодня, бледнело и растворялось в воздухе, подобно сигаретному дыму, которым я в избытке надышалась на этом бардачно-банном приеме. Но потом вновь в моем воображении возникал Варан, по-звериному ловко подкрадывающийся ко мне.
— Степан! — обратилась я к шоферу. — Ты случайно не знаешь что-нибудь об Артеме Матвеевиче?
— О Варане? — мигом оживился Степан. — Да я все о нем знаю. Мы как-то с ним столкнулись во Владимирском централе, так что мне все о нем известно. Да и ребята рассказали.
— Во Владимирском централе? — удивилась я и брякнула: — Так вы тоже вор в законе?
Я тут же испугалась, но мой вопрос неожиданно вызвал шумный смех.
— Что ты, Светочка! Я простой баклан, а Варан — законник! Это все равно что сравнивать генерала КГБ и простого сержанта.
— А баклан?..
— Это кто больше руками машет, вместо того, чтобы головой подумать. Подрался — и загремел на два года. Во Владимирском централе я всего месяца три парился, зато Варана повстречал, он меня Юрию Андреевичу и порекомендовал.
— Так ты, как это говорится? — человек Варана?
— Вот уже нет. Варан просто помог. Если он попросит, я ему помогу. А так — ничьим быть не хочу, хватит. Так ты о Варане хотела услышать? Тогда слушай.
Артем Варанов родился на Украине, в шахтерском городе Макеевка. После окончания восьмого класса Артем как-то вечером по глупости или удали залез в продуктовый ларек, но был замечен проезжавшим патрулем милиции, который и препроводил его в КПЗ, а потом — в воспитательно-трудовую колонию. Следующий срок он получил уже за драку. Его обидчик выжил, но остался инвалидом. Артема за это суд наградил семью годами строгого режима.
Строгий режим — это не воспитательно-трудовая колония. Здесь и жизнь посерьезнее, и учителя поумнее. Артем хватал все на лету, дважды повторять не было нужды. И вскоре его авторитет среди зэков стал расти, укрепляться, и в конце концов, уже на третьей ходке, был коронован вором в законе.
Происходило это в знаменитом Владимирском централе — кузнице воровской элиты. Сюда обычно попадали лагерные бунтари, политические, проворовавшиеся партработники, разжалованные чекисты. Здесь Артем Варанов был коронован высшим блатным титулом и познакомился с известными московскими ворами, которые и пригласили его приехать в столицу. По освобождении Варан действительно приехал в Москву, огляделся, а вскоре вновь сел.
На этот раз его этапировали в Волоколамскую тюрьму. О его пребывании здесь ходили легенды. Жил он припеваючи, гораздо лучше, чем сотрудники тюрьмы — добровольные заключенные, живущие на мизерную зарплату. В его камере стоял цветной телевизор, а свежую прессу приносили с утра. Сидя за тюремными стенами, Варан сумел наладить регулярное пополнение местного общака — кассы взаимопомощи для всех осужденных, в его распоряжении ежедневно было любое количество импортных вин, джинов и коньяков. Раз в месяц для него в городской сауне накрывали стол и привозили местных барышень. В застолье принимали участие не только администрация тюрьмы, но и некоторые должностные лица города.
В это время люди Варана начали усиливать контроль за торговлей в некоторых районах Москвы и Подмосковья. В своей камере Варан знакомился с новейшими событиями в уголовном мире столицы. Он не боялся рисковать, предпринимая те или иные ходы для укрепления своих позиций за пределами тюремных стен.
Выйдя из заключения, Варан организовывает ряд легальных предприятий. В арендованном здании бывшего ПТУ подмосковной Балашихи он установил швейное оборудование и начал выпускать верхнюю одежду. Используя свои связи, он получил заказ на пошив школьной формы. Это производство имело огромный коммерческий успех и дало толчок к изменению его мировоззрения. Варан, научившись сам зарабатывать деньги, стал отходить от воровского аскетизма. Он понял, что власть, которую дают деньги, не многим отличается от власти, которую приносит авторитет законника. Однако деньги обеспечивают не в пример более приятную жизнь на свободе, чем та, которая ждет вора в законе за решеткой.
Дальше были деревообрабатывающие и мебельные фабрики, были закупки контрольных пакетов акций крупных промышленных предприятий. Не забывал Варан и рэкет. Под его началом было до ста «штыков», готовых выполнить любое его приказание. Очень скоро его «быки» перестали заниматься грабежами, аферами и разбоем. Варан направлял их присматривать за игорным делом, ресторанами и автомастерскими. Вскоре контрольный пакет акций многих этих предприятий перешел к нему. Последние годы Варан остепенился окончательно, помог некоторым своим старым друзьям стать депутатами Госдумы, что обеспечило его тылы, то есть обезопасило от внимания правоохранительных структур.
— Ну и дура же ты, мать! — не сдержавшись, в сердцах сказала Таня, когда я на следующий день рассказала ей обо всем, что со мной приключилось накануне. — Зачем тебе это надо? Ты же прямиком в мышеловку лезешь. Сыр, видите ли, учуяла.
Я была с ней согласна. Только я не рассказала ей, не захотела рассказать о выражении его глаз, с которым, защищая от Варана, на меня смотрел Граф, не захотела и не смогла рассказать о тепле его руки, которое еще хранила моя ладонь. А это было достаточно весомым для меня.
Впрочем не будь Графа, меня все равно бы тянуло в этот ночной мир. Мне хотелось узнать его еще лучше, и я верила, что сумею выйти победителем из нашей уже начавшейся схватки.
— Ты, мать, не понимаешь, что этот мир затягивает, — с жаром продолжала моя подруга. — Люди там не совсем такие, как я, ты, наше окружение. Они — представители дна, их мировоззрение — родоплеменное, поэтому все, кто не относятся к их миру, — просто не люди. Этих посторонних можно убить, изнасиловать, живьем закопать, сжечь. Для того чтобы выжить, все эти твои образцы выжгли в себе то, что вложила в человека мировая цивилизация: гуманизм и понимание того, что Бог живет в каждом человеке, что каждый человек — это ты сам, но в другом обличье. Я имею в виду твоего Варана и иже с ним.
— Если бы ты видела, — вдруг вырвалось у меня, — как Граф на меня смотрел!
Я спохватилась, увидев, как изменилось ее лицо.
— Я все понимаю, — поспешила заверить я, — понимаю и согласна с тобой на все сто. Но и ты пойми: когда я стану для них совсем своей, на меня их законы тоже будут распространяться. А значит, я буду для них уже человеком. Что и требовалось доказать.
Я засмеялась. А Танька покачала головой:
— Эх ты, дурочка! За все надо платить. Своей-то ты, может быть, для них и станешь. Может, они и будут видеть в тебе человека, но ты тоже одновременно будешь смотреть на мир и их глазами. Чуть-чуть, но все же. Когда-нибудь ты сможешь оправдать то, что раньше не могла, сделать то, о чем раньше не могла бы и подумать. Вот так твое окружение и меняет тебя. Бытие определяет сознание, а не наоборот, моя рискованная подруга.
— Вечно ты все усложняешь, — сказала я, вновь вспоминая Графа. — Все это философия, а мне надо жить.
За окнами продолжал накрапывать дождь, дворники неутомимо вылизывали стекло, мой затянувшийся рабочий день кончался, все было нормально. Только в голове моей творилось черт знает что. Меня бросало в дрожь, когда я вспоминала распаленного Варана, и тогда я думала, что сегодня была в клубе последний раз. Но тут же я видела перед собой бархатные глаза Графа, ощущала крепкое и ласковое пожатие его руки, и сразу все неприятное, что случилось сегодня, бледнело и растворялось в воздухе, подобно сигаретному дыму, которым я в избытке надышалась на этом бардачно-банном приеме. Но потом вновь в моем воображении возникал Варан, по-звериному ловко подкрадывающийся ко мне.
— Степан! — обратилась я к шоферу. — Ты случайно не знаешь что-нибудь об Артеме Матвеевиче?
— О Варане? — мигом оживился Степан. — Да я все о нем знаю. Мы как-то с ним столкнулись во Владимирском централе, так что мне все о нем известно. Да и ребята рассказали.
— Во Владимирском централе? — удивилась я и брякнула: — Так вы тоже вор в законе?
Я тут же испугалась, но мой вопрос неожиданно вызвал шумный смех.
— Что ты, Светочка! Я простой баклан, а Варан — законник! Это все равно что сравнивать генерала КГБ и простого сержанта.
— А баклан?..
— Это кто больше руками машет, вместо того, чтобы головой подумать. Подрался — и загремел на два года. Во Владимирском централе я всего месяца три парился, зато Варана повстречал, он меня Юрию Андреевичу и порекомендовал.
— Так ты, как это говорится? — человек Варана?
— Вот уже нет. Варан просто помог. Если он попросит, я ему помогу. А так — ничьим быть не хочу, хватит. Так ты о Варане хотела услышать? Тогда слушай.
Артем Варанов родился на Украине, в шахтерском городе Макеевка. После окончания восьмого класса Артем как-то вечером по глупости или удали залез в продуктовый ларек, но был замечен проезжавшим патрулем милиции, который и препроводил его в КПЗ, а потом — в воспитательно-трудовую колонию. Следующий срок он получил уже за драку. Его обидчик выжил, но остался инвалидом. Артема за это суд наградил семью годами строгого режима.
Строгий режим — это не воспитательно-трудовая колония. Здесь и жизнь посерьезнее, и учителя поумнее. Артем хватал все на лету, дважды повторять не было нужды. И вскоре его авторитет среди зэков стал расти, укрепляться, и в конце концов, уже на третьей ходке, был коронован вором в законе.
Происходило это в знаменитом Владимирском централе — кузнице воровской элиты. Сюда обычно попадали лагерные бунтари, политические, проворовавшиеся партработники, разжалованные чекисты. Здесь Артем Варанов был коронован высшим блатным титулом и познакомился с известными московскими ворами, которые и пригласили его приехать в столицу. По освобождении Варан действительно приехал в Москву, огляделся, а вскоре вновь сел.
На этот раз его этапировали в Волоколамскую тюрьму. О его пребывании здесь ходили легенды. Жил он припеваючи, гораздо лучше, чем сотрудники тюрьмы — добровольные заключенные, живущие на мизерную зарплату. В его камере стоял цветной телевизор, а свежую прессу приносили с утра. Сидя за тюремными стенами, Варан сумел наладить регулярное пополнение местного общака — кассы взаимопомощи для всех осужденных, в его распоряжении ежедневно было любое количество импортных вин, джинов и коньяков. Раз в месяц для него в городской сауне накрывали стол и привозили местных барышень. В застолье принимали участие не только администрация тюрьмы, но и некоторые должностные лица города.
В это время люди Варана начали усиливать контроль за торговлей в некоторых районах Москвы и Подмосковья. В своей камере Варан знакомился с новейшими событиями в уголовном мире столицы. Он не боялся рисковать, предпринимая те или иные ходы для укрепления своих позиций за пределами тюремных стен.
Выйдя из заключения, Варан организовывает ряд легальных предприятий. В арендованном здании бывшего ПТУ подмосковной Балашихи он установил швейное оборудование и начал выпускать верхнюю одежду. Используя свои связи, он получил заказ на пошив школьной формы. Это производство имело огромный коммерческий успех и дало толчок к изменению его мировоззрения. Варан, научившись сам зарабатывать деньги, стал отходить от воровского аскетизма. Он понял, что власть, которую дают деньги, не многим отличается от власти, которую приносит авторитет законника. Однако деньги обеспечивают не в пример более приятную жизнь на свободе, чем та, которая ждет вора в законе за решеткой.
Дальше были деревообрабатывающие и мебельные фабрики, были закупки контрольных пакетов акций крупных промышленных предприятий. Не забывал Варан и рэкет. Под его началом было до ста «штыков», готовых выполнить любое его приказание. Очень скоро его «быки» перестали заниматься грабежами, аферами и разбоем. Варан направлял их присматривать за игорным делом, ресторанами и автомастерскими. Вскоре контрольный пакет акций многих этих предприятий перешел к нему. Последние годы Варан остепенился окончательно, помог некоторым своим старым друзьям стать депутатами Госдумы, что обеспечило его тылы, то есть обезопасило от внимания правоохранительных структур.
— Ну и дура же ты, мать! — не сдержавшись, в сердцах сказала Таня, когда я на следующий день рассказала ей обо всем, что со мной приключилось накануне. — Зачем тебе это надо? Ты же прямиком в мышеловку лезешь. Сыр, видите ли, учуяла.
Я была с ней согласна. Только я не рассказала ей, не захотела рассказать о выражении его глаз, с которым, защищая от Варана, на меня смотрел Граф, не захотела и не смогла рассказать о тепле его руки, которое еще хранила моя ладонь. А это было достаточно весомым для меня.
Впрочем не будь Графа, меня все равно бы тянуло в этот ночной мир. Мне хотелось узнать его еще лучше, и я верила, что сумею выйти победителем из нашей уже начавшейся схватки.
— Ты, мать, не понимаешь, что этот мир затягивает, — с жаром продолжала моя подруга. — Люди там не совсем такие, как я, ты, наше окружение. Они — представители дна, их мировоззрение — родоплеменное, поэтому все, кто не относятся к их миру, — просто не люди. Этих посторонних можно убить, изнасиловать, живьем закопать, сжечь. Для того чтобы выжить, все эти твои образцы выжгли в себе то, что вложила в человека мировая цивилизация: гуманизм и понимание того, что Бог живет в каждом человеке, что каждый человек — это ты сам, но в другом обличье. Я имею в виду твоего Варана и иже с ним.
— Если бы ты видела, — вдруг вырвалось у меня, — как Граф на меня смотрел!
Я спохватилась, увидев, как изменилось ее лицо.
— Я все понимаю, — поспешила заверить я, — понимаю и согласна с тобой на все сто. Но и ты пойми: когда я стану для них совсем своей, на меня их законы тоже будут распространяться. А значит, я буду для них уже человеком. Что и требовалось доказать.
Я засмеялась. А Танька покачала головой:
— Эх ты, дурочка! За все надо платить. Своей-то ты, может быть, для них и станешь. Может, они и будут видеть в тебе человека, но ты тоже одновременно будешь смотреть на мир и их глазами. Чуть-чуть, но все же. Когда-нибудь ты сможешь оправдать то, что раньше не могла, сделать то, о чем раньше не могла бы и подумать. Вот так твое окружение и меняет тебя. Бытие определяет сознание, а не наоборот, моя рискованная подруга.
— Вечно ты все усложняешь, — сказала я, вновь вспоминая Графа. — Все это философия, а мне надо жить.
Глава 13
ОСКОРБЛЕНИЕ
Прошло несколько дней, прежде чем я снова увидела Графа. Он встретил меня у входа, как и в прошлый раз. Я опаздывала. Сегодня я получила наконец свою машину из автосервиса, думала приехать раньше, но, как это обычно бывает, благие намерения только задержали. В мыле я влетела в двери клуба, и тут же была остановлена Графом.
Мы постояли несколько минут, посмеялись над моим приключением в прошлый раз. Я живо, в комических тонах изобразила свой тогдашний страх — боязнь оказаться настигнутой своим новым поклонником. Он тоже вспомнил, как назвал меня своей женщиной. Да, это было забавно. Вообще-то я чувствовала неловкость. Он, может быть, тоже, хотя и не показывал этого.
Я собралась уходить, когда он повторил свое приглашение: я могу в любое время заказывать себе все, что я захочу из напитков и еды. И вообще, пора мне еще лучше узнать коллектив, не надо сразу убегать после смены, можно когда-нибудь и отдохнуть в свое удовольствие.
Я не совсем поняла, что он так витиевато хотел сказать. Особенно в той части, где говорилось о коллективе. Но я поблагодарила, решив, что это такой с его стороны знак внимания. Я успела рассказать об этом Верочке, и она даже обиделась моим сомнениям. По ее мнению, обязательно надо было развеяться, раз начальство разрешает.
После смены, когда я уже закончила переодеваться, Верочка нашла меня. Девушки заканчивали выступать только после четырех, а сейчас у них как раз был перерыв.
— Ну как, останешься? — ласково щурясь, спросила она.
— Не знаю, еще не решила. А может, останусь, посмотрю.
— Вот и клево! — обрадовалась Верочка. — Хоть посмотришь, как мы потеем. А то мы тебя видим за стеклом, а ты нас ни разу. Давай, тем более ты у нас на особом счету у шефа.
Я в самом деле пошла в зал. Странно было видеть мой аквариум со стороны. В зале было накурено, гремела музыка и громко пел знакомый голос. Я несколько раз оглядывалась, недоумевая, кто это там поет на эстраде. Потом осенило: это был Сташевский. На танцевальном пятачке под эстрадой, где исполняли свои номера наши девочки, сейчас танцевали несколько пар. Девушки — то тут, то там — сидели за столиками, разговаривали с посетителями. Я увидела Верочку, которая улыбалась пожилому толстому мужчине. Наверное, почувствовав мой взгляд, она повернулась и, близоруко щурясь, посмотрела в мою сторону. Свет был достаточно ярок, но казался каким-то рассеянным, словно бы на столики и празднично одетых людей опустился золотистый туман — волшебный, преобразующий повседневность в вечный праздник, доступный только избранным. Скользнувший мимо официант по имени Митя подмигнул мне и на ходу сверху вниз разгладил свои длинные висячие усы.
— Садись где пожелаешь, я обслужу.
Однако мне не хотелось сидеть здесь одной, тем более что свободных столиков я что-то не заметила. Я уже начала жалеть, что осталась. Одинокой девушке в такого рода заведениях делать нечего. Я решила пойти в бар. Не признаваясь себе, я надеялась увидеть где-нибудь Графа.
И увидела. Но прежде случилось вот что.
В баре звучала музыка, длинный узкий зал был погружен в розовый полумрак. Вдоль одной из стен располагались столики, над каждым из которых висели настенные бра. Эти лампы, да еще и свет за стойкой — вот и все, что мешало сумраку поглотить помещение.
Народу было достаточно, но за стойкой бара несколько табуретов были свободными. Я сразу взгромоздилась на один из них. Бармен Саша — гладкий парень без особых примет, поправляя галстук, подмигнул мне.
— Редкая гостья! Решила все-таки посетить наш приют. Что будешь? Хочешь коктейль?
Я кивнула, соглашаясь. Саша ловко завертел миксером и вылил содержимое в круглый фужер. Потом нацепил сбоку спиральку из лимонной цедры и протянул мне. Все это было проделано так быстро, так ловко, что я восхитилась.
— Коктейль «Фантазия», попробуй, — самодовольно сказал Саша.
Попробовать я не успела. Я почувствовала, что меня довольно небрежно берут за руку. В этот момент лицо Саши приняло озабоченное выражение. Я оглянулась и увидела рядом с собой противную толстую харю какого-то парня. Харя была мне чем-то знакома. В первый момент я не узнала, но тут же всплыли именины Аладдина, Варан, приглашающий меня сесть поближе и для этого широким жестом отодвигающий парня, сидевшего рядом. Как раз вот этого самого. Я заметила, что парень был уже навеселе, маленькие черные глазки, утонувшие в розовом сале, весело блестели.
— Вот кого я хотел видеть. Мне сказали, крошка, что ты с простыми смертными не общаешься, в зале не бываешь, только за стеклом паришь, так я тебя решил здесь высмотреть. Разделишь со мной компанию? Сразу говорю, Паша Маленький хорошеньких девочек не обижает.
Вместо ответа я решительно высвободила свой локоть, но моя явная холодность не произвела на этого Пашу Маленького никакого впечатления. Он тут же вновь схватил своей огромной лапищей мою руку и засмеялся. Я попыталась выдернуть локоть, но не смогла.
— Пустите мою руку! — сердито сказала я. — Я ни с кем не хочу знакомиться. Мне хочется побыть одной!
Внизу красной рожи открылась пасть и стала ржать. Сквозь густой смех Паша Маленький сообщил — то ли мне, то ли окружающим, — что крошка — высший класс, таких поискать.
— Мне такие забористые штучки нравятся, — сквозь жирный смех сказал он.
Я так пожалела в этот момент, что я не мужчина и не могу одним ударом выбить его желтые зубы! Однако оставаться после смены, чтобы развлекаться тут одной, я сразу же расхотела. Я попыталась встать, но это животное вдруг обхватило меня, сжало своими ручищами так, что ребра затрещали, и вдруг, к ужасу своему, я почувствовала, как к моим губам прилепляется слюнявый жирный рот. Уже в совершеннейшем ужасе я забилась у него в руках, как маленькая птичка в когтях у ястреба, а он еще полез ко мне в рот толстым языком!..
Внезапно все кончилось; я была свободна, мой насильник, кряхтя и грязно ругаясь, поднимался с пола, а рядом со мной — решительный, грозный и прекрасный! — стоял Граф. На меня он не смотрел, он смотрел на пыхтящую тушу под ногами, но я чувствовала, что Граф видит меня, а не этого толстяка.
Паша Маленький между тем поднялся с пола и, потирая челюсть, процедил сквозь зубы:
— Это ты напрасно сделал, Граф! Ты меня знаешь, я этого не люблю. Из-за какой-то шлюхи!..
— Я предупреждал, Паша, что с моими сотрудницами руки распускать нельзя. Ты сам виноват. Предлагаю выпить за счет заведения и забыть инцидент.
— Ты сделал большую ошибку, Граф, — сказал Паша, видимо даже не слушая, что ему говорят. Внезапно он сунул руку в карман. А когда вытащил, что-то у него щелкнуло, и в кулаке заблестело лезвие ножа.
С неожиданной для его громоздкого тела быстротой Паша Маленький кинулся на врага, и, несмотря на то, что я испугалась до жути, я не могла не отметить, каким изящным и благородным выглядел Граф рядом с этой рассвирепевшей тушей! Он напомнил мне испанского тореадора, с гордым изяществом встречающего свирепого быка. Бычья туша летит, вырастает, целится смертоносными рогами в живот и грудь прекрасного идальго, а тот скользит в сторону, перехватывает руку с ножом, и вот уже зверь хрипит, укрощенный бесстрашной силой героя.
Я очнулась от своих грез: все произошло так быстро! Граф держал Пашу Маленького за руку, завернутую на спину, и что-то тихо ему говорил на ухо. Тот наконец услышал и перестал сопротивляться.
— Все нормально, инцидент исчерпан, — громко сказал Граф всем присутствующим и повернулся к выходу.
За ним пошел Паша Маленький и еще двое таких же здоровенных мужчин. Я сползла с табурета и как сомнамбула тоже пошла за ними. Меня никто не замечал, словно бы то, что произошло здесь, не имело ко мне никакого отношения. Но никто меня и не задерживал.
Мы постояли несколько минут, посмеялись над моим приключением в прошлый раз. Я живо, в комических тонах изобразила свой тогдашний страх — боязнь оказаться настигнутой своим новым поклонником. Он тоже вспомнил, как назвал меня своей женщиной. Да, это было забавно. Вообще-то я чувствовала неловкость. Он, может быть, тоже, хотя и не показывал этого.
Я собралась уходить, когда он повторил свое приглашение: я могу в любое время заказывать себе все, что я захочу из напитков и еды. И вообще, пора мне еще лучше узнать коллектив, не надо сразу убегать после смены, можно когда-нибудь и отдохнуть в свое удовольствие.
Я не совсем поняла, что он так витиевато хотел сказать. Особенно в той части, где говорилось о коллективе. Но я поблагодарила, решив, что это такой с его стороны знак внимания. Я успела рассказать об этом Верочке, и она даже обиделась моим сомнениям. По ее мнению, обязательно надо было развеяться, раз начальство разрешает.
После смены, когда я уже закончила переодеваться, Верочка нашла меня. Девушки заканчивали выступать только после четырех, а сейчас у них как раз был перерыв.
— Ну как, останешься? — ласково щурясь, спросила она.
— Не знаю, еще не решила. А может, останусь, посмотрю.
— Вот и клево! — обрадовалась Верочка. — Хоть посмотришь, как мы потеем. А то мы тебя видим за стеклом, а ты нас ни разу. Давай, тем более ты у нас на особом счету у шефа.
Я в самом деле пошла в зал. Странно было видеть мой аквариум со стороны. В зале было накурено, гремела музыка и громко пел знакомый голос. Я несколько раз оглядывалась, недоумевая, кто это там поет на эстраде. Потом осенило: это был Сташевский. На танцевальном пятачке под эстрадой, где исполняли свои номера наши девочки, сейчас танцевали несколько пар. Девушки — то тут, то там — сидели за столиками, разговаривали с посетителями. Я увидела Верочку, которая улыбалась пожилому толстому мужчине. Наверное, почувствовав мой взгляд, она повернулась и, близоруко щурясь, посмотрела в мою сторону. Свет был достаточно ярок, но казался каким-то рассеянным, словно бы на столики и празднично одетых людей опустился золотистый туман — волшебный, преобразующий повседневность в вечный праздник, доступный только избранным. Скользнувший мимо официант по имени Митя подмигнул мне и на ходу сверху вниз разгладил свои длинные висячие усы.
— Садись где пожелаешь, я обслужу.
Однако мне не хотелось сидеть здесь одной, тем более что свободных столиков я что-то не заметила. Я уже начала жалеть, что осталась. Одинокой девушке в такого рода заведениях делать нечего. Я решила пойти в бар. Не признаваясь себе, я надеялась увидеть где-нибудь Графа.
И увидела. Но прежде случилось вот что.
В баре звучала музыка, длинный узкий зал был погружен в розовый полумрак. Вдоль одной из стен располагались столики, над каждым из которых висели настенные бра. Эти лампы, да еще и свет за стойкой — вот и все, что мешало сумраку поглотить помещение.
Народу было достаточно, но за стойкой бара несколько табуретов были свободными. Я сразу взгромоздилась на один из них. Бармен Саша — гладкий парень без особых примет, поправляя галстук, подмигнул мне.
— Редкая гостья! Решила все-таки посетить наш приют. Что будешь? Хочешь коктейль?
Я кивнула, соглашаясь. Саша ловко завертел миксером и вылил содержимое в круглый фужер. Потом нацепил сбоку спиральку из лимонной цедры и протянул мне. Все это было проделано так быстро, так ловко, что я восхитилась.
— Коктейль «Фантазия», попробуй, — самодовольно сказал Саша.
Попробовать я не успела. Я почувствовала, что меня довольно небрежно берут за руку. В этот момент лицо Саши приняло озабоченное выражение. Я оглянулась и увидела рядом с собой противную толстую харю какого-то парня. Харя была мне чем-то знакома. В первый момент я не узнала, но тут же всплыли именины Аладдина, Варан, приглашающий меня сесть поближе и для этого широким жестом отодвигающий парня, сидевшего рядом. Как раз вот этого самого. Я заметила, что парень был уже навеселе, маленькие черные глазки, утонувшие в розовом сале, весело блестели.
— Вот кого я хотел видеть. Мне сказали, крошка, что ты с простыми смертными не общаешься, в зале не бываешь, только за стеклом паришь, так я тебя решил здесь высмотреть. Разделишь со мной компанию? Сразу говорю, Паша Маленький хорошеньких девочек не обижает.
Вместо ответа я решительно высвободила свой локоть, но моя явная холодность не произвела на этого Пашу Маленького никакого впечатления. Он тут же вновь схватил своей огромной лапищей мою руку и засмеялся. Я попыталась выдернуть локоть, но не смогла.
— Пустите мою руку! — сердито сказала я. — Я ни с кем не хочу знакомиться. Мне хочется побыть одной!
Внизу красной рожи открылась пасть и стала ржать. Сквозь густой смех Паша Маленький сообщил — то ли мне, то ли окружающим, — что крошка — высший класс, таких поискать.
— Мне такие забористые штучки нравятся, — сквозь жирный смех сказал он.
Я так пожалела в этот момент, что я не мужчина и не могу одним ударом выбить его желтые зубы! Однако оставаться после смены, чтобы развлекаться тут одной, я сразу же расхотела. Я попыталась встать, но это животное вдруг обхватило меня, сжало своими ручищами так, что ребра затрещали, и вдруг, к ужасу своему, я почувствовала, как к моим губам прилепляется слюнявый жирный рот. Уже в совершеннейшем ужасе я забилась у него в руках, как маленькая птичка в когтях у ястреба, а он еще полез ко мне в рот толстым языком!..
Внезапно все кончилось; я была свободна, мой насильник, кряхтя и грязно ругаясь, поднимался с пола, а рядом со мной — решительный, грозный и прекрасный! — стоял Граф. На меня он не смотрел, он смотрел на пыхтящую тушу под ногами, но я чувствовала, что Граф видит меня, а не этого толстяка.
Паша Маленький между тем поднялся с пола и, потирая челюсть, процедил сквозь зубы:
— Это ты напрасно сделал, Граф! Ты меня знаешь, я этого не люблю. Из-за какой-то шлюхи!..
— Я предупреждал, Паша, что с моими сотрудницами руки распускать нельзя. Ты сам виноват. Предлагаю выпить за счет заведения и забыть инцидент.
— Ты сделал большую ошибку, Граф, — сказал Паша, видимо даже не слушая, что ему говорят. Внезапно он сунул руку в карман. А когда вытащил, что-то у него щелкнуло, и в кулаке заблестело лезвие ножа.
С неожиданной для его громоздкого тела быстротой Паша Маленький кинулся на врага, и, несмотря на то, что я испугалась до жути, я не могла не отметить, каким изящным и благородным выглядел Граф рядом с этой рассвирепевшей тушей! Он напомнил мне испанского тореадора, с гордым изяществом встречающего свирепого быка. Бычья туша летит, вырастает, целится смертоносными рогами в живот и грудь прекрасного идальго, а тот скользит в сторону, перехватывает руку с ножом, и вот уже зверь хрипит, укрощенный бесстрашной силой героя.
Я очнулась от своих грез: все произошло так быстро! Граф держал Пашу Маленького за руку, завернутую на спину, и что-то тихо ему говорил на ухо. Тот наконец услышал и перестал сопротивляться.
— Все нормально, инцидент исчерпан, — громко сказал Граф всем присутствующим и повернулся к выходу.
За ним пошел Паша Маленький и еще двое таких же здоровенных мужчин. Я сползла с табурета и как сомнамбула тоже пошла за ними. Меня никто не замечал, словно бы то, что произошло здесь, не имело ко мне никакого отношения. Но никто меня и не задерживал.
Глава 14
ПОЕДИНОК
Группа больших мужчин, которую замыкала моя хлипкая фигурка, прошла к лестнице, спустилась вниз, в вестибюль и свернула в сторону от выхода. Я немного отстала, уже начиная сомневаться, стоит ли мне и дальше потворствовать своему любопытству. В этот момент Графа остановил один из братьев-вышибал, кажется, Костя. Граф ему что-то сказал, что-то выслушал и отрицательно покачал головой. Костя пожал могучими плечами и, оглянувшись, нашел меня глазами. Тогда я поняла, что обо мне не забыли, что, хоть я и оказалась как бы на периферии действия, но на самом деле нахожусь в его центре. Внезапно меня это так опьянило, что, кажется, первый раз в жизни я потеряла голову!
На самом деле просто все удачно совпало: обстановка ночного разгульного отдыха, недавнее феерическое скольжение в изумрудной воде аквариума под взглядами любующихся мною мужчин, легкая усталость после смены, адреналиновый стресс от слюнявого насилия Паши Маленького, сдержанная готовность к чему-то отважному у всех этих куда-то спешащих мужчин, а главное — головокружительное понимание, что все вокруг движется, вертится и существует только ради меня и из-за меня.
Признаюсь, до этого момента моя жизнь была скучна, размеренна и начисто лишена романтики. Лекции, семинары, трудовые каникулы — все катилось по накатанной дороге, не встречая ни бугорка, ни трещинки. Личная жизнь насчитывала в активе два-три романа — скучных, бездарных и трагичных уже тем, что в них начисто отсутствовал трагизм, то есть тот накал чувств, без которого, собственно, и любви-то нет, а так… не знаю даже, как все это назвать. Был еще спорт, которому я отдавала значительную часть себя. Но все это, оказывается, не затрагивало чего-то потаенного во мне. И вдруг — все эти события, существующие обычно лишь в книгах, американских боевиках и девичьих мечтах!..
В глубине коридора открылась дверь, и все стали выходить. Была не была; я, словно в омут, нырнула в дверной проем. И опять отметила эту странность: меня продолжали не замечать — то есть буквально не замечать, словно я была невидимкой. Но тем не менее подождали, пока я выйду со всеми вместе, и только тогда закрыли дверь, пододвинулись, чтобы я могла видеть происходящее.
Здесь, в темном внутреннем дворике, огороженном со всех сторон старинными каменными стенами и освещенном лишь древней лампой с круглым жестяным абажуром да еще звездами, находились сейчас Граф, трое мерзавцев во главе с Пашей Маленьким, вышибала Костя с одним из наших охранников и я.
И вдруг я смирилась со всем; вернее, перестала тревожиться; та мелкая социальная зверюшка, которая жила во мне с того момента, как я себя осознала, и до сего времени, — неожиданно отступила. Воспитание, строгость норм общественной жизни, самодисциплина — все показалось мне в этот момент лишенными обычного смысла. Реальную ценность сейчас приобрели тяжелые взгляды мужчин, их сжатые челюсти, та звериная легкость, с которой они начали распределяться по арене, на которой будет решаться вопрос о моей чести и безопасности.
Порыв ветра со стороны реки принес запах сырости и гнили, лампа закачалась из стороны в сторону, разбрасывая длинные тени по кирпичной кладке стен. Я словно бы вернулась назад сквозь века, где тоже, наверное, происходили подобные стычки, и такая же точно девчонка, как я, замирая от сладкого ужаса, ждала начала поединка, в котором решалась ее судьба.
Я подумала было, что я еще большая дура, чем предполагала всегда, но эта трезвая мысль сразу исчезла, потому что окружившие Графа трое бандитов внезапно все вместе бросились на него.
Я не могла понять, почему Граф выступил один против троих, почему Костя и охранник не уравняли шансы? Но вскоре я перестала думать, вся обратившись в зрение. Паша, размахнувшись в прыжке, обрушил на противника свой пудовый кулак. Граф, как-то изящно отодвинув его руку ладонью, присел и очень быстро ткнул в ребра Паши другим кулаком.
Все это произошло очень быстро и как-то несерьезно, но Паша охнул, схватился за бок и осел, словно мешок. А Граф, не давая передышки ни себе, ни врагам, нагнулся и выбросил назад ногу, на которую наткнулся другой нападавший. Мужчину отбросило к стене, он с хрустом ударился головой о кирпич и упал. В этот момент, оказавшись лицом к лицу с последним врагом, Граф неожиданно стал отворачиваться.
Все мои чувства были обострены настолько, что начало поединка, занявшее всего несколько секунд, казалось мне растянутым на долгие минуты. Движения мужчин, хоть и ловкие, протекали плавно: я могла их хорошо рассмотреть. Наверное, ощущение того, что впервые в жизни что-то происходит вокруг меня настоящее, безусловно ценное, то, что не забудется уже до самой смерти, все это так и обострило мое зрение. Я видела все: каждое движение, каждую деталь происходящего.
Граф, отворачиваясь, вдруг закрутился вокруг оси и раскрученным кулаком ударил рванувшегося за ним мужчину в висок. Того отбросило так, словно бы в него ударили булавой.
Я огляделась вокруг: лампа продолжала раскачиваться на ветру, тени метались по стенам, натыкаясь на лежащих мужчин. Паша Маленький уже поднялся и, прислонясь к стене, смотрел на Графа. Лампа, дребезжа проволокой, метнула в его сторону желтый луч — маленькие глазки словно бы вспыхнули на заплывшем от жира толстом лице. И тут я вновь заметила блеск ножа в его руке и сжалась от страха.
Паша, метнувшись вперед, выбросил вперед левую руку, и тут же в воздухе холодно блеснуло лезвие; Граф открытой ладонью ударил противника в подбородок и оттолкнул его в сторону. Они стояли друг против друга, и все мы увидели, что у Графа отсутствует половина галстука, а белая сорочка перечеркнута наискосок темной линией. Вдруг хлынула кровь; Паша Маленький торжествующе взревел, нас всех подхватил порыв — ужаса, ненависти, гнева; Граф взлетел в воздух, словно прыгун, преодолевающий планку, его закрутило по оси, нога его задела Пашу по голове — и все!
Посередине дворика в окровавленной рубашке стоял один Граф, а трое его противников лежали на земле в разных позах без движения. Я почувствовала резкую боль: стоявший рядом со мной вышибала Костя, сам того не замечая, сжимал мое запястье. Его помощник, охрана которого так и не понадобилась, забыв обо всем, смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. Костя, опомнившись, отпустил мою руку. Казалось, что мы все словно бы приходим в себя после сеанса гипноза… Или опьянения… Или…
Я не знаю… я чувствовала, что все во мне дрожит, каждая жилочка, — все во мне трепетало! И самое ужасное, что я понимала: во мне нет ни страха, ни отвращения. Я вся пылала восторгом, впервые во всей полноте ощущала себя женщиной, с ног до головы, — невыносимое, почти болезненное, томительное чувство!
Так я стояла, наблюдая за всем тем, что происходило сейчас передо мной, упиваясь всем происходящим. Когда Графа ранили, первым моим побуждением было броситься к нему. А когда все кончилось, я уже сообразила, что рана поверхностная, что никто, в том числе и Граф, не воспринимает ее всерьез, что все заняты более важными делами, поэтому я осталась стоять в сторонке. Но я продолжала все видеть и слышать.
Тем временем появилось новое действующее лицо: открылась дверь, и в дворик вошел Артем Матвеевич, то есть Варан. Сегодня он был в новеньком смокинге с искрой, заметной и при неярком свете лампы. А еще бросалась в глаза черная бабочка на белоснежной сорочке. В первое мгновение я даже его не узнала, настолько в моем сознании он теперь был запечатлен полуголым, готовым гоняться за такими же полураздетыми девицами.
Мужчина остановился у дверей, гневно огляделся и вскричал:
— Это что тут за!.. Его прервал Граф.
— А, Варан! Наше вам. Видишь, с твоими бойцами повздорил. Но если ты не в претензии, то дело уже закрыто.
Варан еще раз огляделся, на мгновение задержал взгляд на мне, отвернулся и покачал головой. Потом попросил:
— Объясни-ка мне, Граф, все честь по чести.
Голос у него сейчас был низкий, властный, и, казалось, принадлежал человеку гораздо большего роста, чем Варан. Граф отвел его в сторону и что-то тихо стал говорить. Варан один раз бросил острый взгляд в мою сторону, потом просто молча слушал. Наконец громко воскликнул:
— Ладно, дело чистое.
Потом Варан обошел всех лежащих мужчин и остановился рядом с Пашей Маленьким. Несколько секунд молча разглядывал его, потом злобно ударил ногой в бок.
— Сволочь стукнутая! Я еще с тобой поговорю. Он повернулся к Графу:
— Когда очухаются, отправь ко мне. Может, тебе что надо? Доктора получше? Скажи — организуем.
— Благодарю, Варан, ничего не надо.
Варан еще раз огляделся, снова посмотрел на меня.
— Мадам! Мое почтение! — сказал он без тени насмешки.
На самом деле просто все удачно совпало: обстановка ночного разгульного отдыха, недавнее феерическое скольжение в изумрудной воде аквариума под взглядами любующихся мною мужчин, легкая усталость после смены, адреналиновый стресс от слюнявого насилия Паши Маленького, сдержанная готовность к чему-то отважному у всех этих куда-то спешащих мужчин, а главное — головокружительное понимание, что все вокруг движется, вертится и существует только ради меня и из-за меня.
Признаюсь, до этого момента моя жизнь была скучна, размеренна и начисто лишена романтики. Лекции, семинары, трудовые каникулы — все катилось по накатанной дороге, не встречая ни бугорка, ни трещинки. Личная жизнь насчитывала в активе два-три романа — скучных, бездарных и трагичных уже тем, что в них начисто отсутствовал трагизм, то есть тот накал чувств, без которого, собственно, и любви-то нет, а так… не знаю даже, как все это назвать. Был еще спорт, которому я отдавала значительную часть себя. Но все это, оказывается, не затрагивало чего-то потаенного во мне. И вдруг — все эти события, существующие обычно лишь в книгах, американских боевиках и девичьих мечтах!..
В глубине коридора открылась дверь, и все стали выходить. Была не была; я, словно в омут, нырнула в дверной проем. И опять отметила эту странность: меня продолжали не замечать — то есть буквально не замечать, словно я была невидимкой. Но тем не менее подождали, пока я выйду со всеми вместе, и только тогда закрыли дверь, пододвинулись, чтобы я могла видеть происходящее.
Здесь, в темном внутреннем дворике, огороженном со всех сторон старинными каменными стенами и освещенном лишь древней лампой с круглым жестяным абажуром да еще звездами, находились сейчас Граф, трое мерзавцев во главе с Пашей Маленьким, вышибала Костя с одним из наших охранников и я.
И вдруг я смирилась со всем; вернее, перестала тревожиться; та мелкая социальная зверюшка, которая жила во мне с того момента, как я себя осознала, и до сего времени, — неожиданно отступила. Воспитание, строгость норм общественной жизни, самодисциплина — все показалось мне в этот момент лишенными обычного смысла. Реальную ценность сейчас приобрели тяжелые взгляды мужчин, их сжатые челюсти, та звериная легкость, с которой они начали распределяться по арене, на которой будет решаться вопрос о моей чести и безопасности.
Порыв ветра со стороны реки принес запах сырости и гнили, лампа закачалась из стороны в сторону, разбрасывая длинные тени по кирпичной кладке стен. Я словно бы вернулась назад сквозь века, где тоже, наверное, происходили подобные стычки, и такая же точно девчонка, как я, замирая от сладкого ужаса, ждала начала поединка, в котором решалась ее судьба.
Я подумала было, что я еще большая дура, чем предполагала всегда, но эта трезвая мысль сразу исчезла, потому что окружившие Графа трое бандитов внезапно все вместе бросились на него.
Я не могла понять, почему Граф выступил один против троих, почему Костя и охранник не уравняли шансы? Но вскоре я перестала думать, вся обратившись в зрение. Паша, размахнувшись в прыжке, обрушил на противника свой пудовый кулак. Граф, как-то изящно отодвинув его руку ладонью, присел и очень быстро ткнул в ребра Паши другим кулаком.
Все это произошло очень быстро и как-то несерьезно, но Паша охнул, схватился за бок и осел, словно мешок. А Граф, не давая передышки ни себе, ни врагам, нагнулся и выбросил назад ногу, на которую наткнулся другой нападавший. Мужчину отбросило к стене, он с хрустом ударился головой о кирпич и упал. В этот момент, оказавшись лицом к лицу с последним врагом, Граф неожиданно стал отворачиваться.
Все мои чувства были обострены настолько, что начало поединка, занявшее всего несколько секунд, казалось мне растянутым на долгие минуты. Движения мужчин, хоть и ловкие, протекали плавно: я могла их хорошо рассмотреть. Наверное, ощущение того, что впервые в жизни что-то происходит вокруг меня настоящее, безусловно ценное, то, что не забудется уже до самой смерти, все это так и обострило мое зрение. Я видела все: каждое движение, каждую деталь происходящего.
Граф, отворачиваясь, вдруг закрутился вокруг оси и раскрученным кулаком ударил рванувшегося за ним мужчину в висок. Того отбросило так, словно бы в него ударили булавой.
Я огляделась вокруг: лампа продолжала раскачиваться на ветру, тени метались по стенам, натыкаясь на лежащих мужчин. Паша Маленький уже поднялся и, прислонясь к стене, смотрел на Графа. Лампа, дребезжа проволокой, метнула в его сторону желтый луч — маленькие глазки словно бы вспыхнули на заплывшем от жира толстом лице. И тут я вновь заметила блеск ножа в его руке и сжалась от страха.
Паша, метнувшись вперед, выбросил вперед левую руку, и тут же в воздухе холодно блеснуло лезвие; Граф открытой ладонью ударил противника в подбородок и оттолкнул его в сторону. Они стояли друг против друга, и все мы увидели, что у Графа отсутствует половина галстука, а белая сорочка перечеркнута наискосок темной линией. Вдруг хлынула кровь; Паша Маленький торжествующе взревел, нас всех подхватил порыв — ужаса, ненависти, гнева; Граф взлетел в воздух, словно прыгун, преодолевающий планку, его закрутило по оси, нога его задела Пашу по голове — и все!
Посередине дворика в окровавленной рубашке стоял один Граф, а трое его противников лежали на земле в разных позах без движения. Я почувствовала резкую боль: стоявший рядом со мной вышибала Костя, сам того не замечая, сжимал мое запястье. Его помощник, охрана которого так и не понадобилась, забыв обо всем, смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. Костя, опомнившись, отпустил мою руку. Казалось, что мы все словно бы приходим в себя после сеанса гипноза… Или опьянения… Или…
Я не знаю… я чувствовала, что все во мне дрожит, каждая жилочка, — все во мне трепетало! И самое ужасное, что я понимала: во мне нет ни страха, ни отвращения. Я вся пылала восторгом, впервые во всей полноте ощущала себя женщиной, с ног до головы, — невыносимое, почти болезненное, томительное чувство!
Так я стояла, наблюдая за всем тем, что происходило сейчас передо мной, упиваясь всем происходящим. Когда Графа ранили, первым моим побуждением было броситься к нему. А когда все кончилось, я уже сообразила, что рана поверхностная, что никто, в том числе и Граф, не воспринимает ее всерьез, что все заняты более важными делами, поэтому я осталась стоять в сторонке. Но я продолжала все видеть и слышать.
Тем временем появилось новое действующее лицо: открылась дверь, и в дворик вошел Артем Матвеевич, то есть Варан. Сегодня он был в новеньком смокинге с искрой, заметной и при неярком свете лампы. А еще бросалась в глаза черная бабочка на белоснежной сорочке. В первое мгновение я даже его не узнала, настолько в моем сознании он теперь был запечатлен полуголым, готовым гоняться за такими же полураздетыми девицами.
Мужчина остановился у дверей, гневно огляделся и вскричал:
— Это что тут за!.. Его прервал Граф.
— А, Варан! Наше вам. Видишь, с твоими бойцами повздорил. Но если ты не в претензии, то дело уже закрыто.
Варан еще раз огляделся, на мгновение задержал взгляд на мне, отвернулся и покачал головой. Потом попросил:
— Объясни-ка мне, Граф, все честь по чести.
Голос у него сейчас был низкий, властный, и, казалось, принадлежал человеку гораздо большего роста, чем Варан. Граф отвел его в сторону и что-то тихо стал говорить. Варан один раз бросил острый взгляд в мою сторону, потом просто молча слушал. Наконец громко воскликнул:
— Ладно, дело чистое.
Потом Варан обошел всех лежащих мужчин и остановился рядом с Пашей Маленьким. Несколько секунд молча разглядывал его, потом злобно ударил ногой в бок.
— Сволочь стукнутая! Я еще с тобой поговорю. Он повернулся к Графу:
— Когда очухаются, отправь ко мне. Может, тебе что надо? Доктора получше? Скажи — организуем.
— Благодарю, Варан, ничего не надо.
Варан еще раз огляделся, снова посмотрел на меня.
— Мадам! Мое почтение! — сказал он без тени насмешки.
Глава 15
ОТРЕЗВЛЕНИЕ
Варан ушел. Я смотрела на все происходящее, слушала, что говорили все эти мужчины, и чувствовала, как постепенно начинаю трезветь. Какая-то смутная горечь овладевала мной. Я вспомнила, что являюсь здесь лишь наемной русалкой, за тысячу баксов в месяц плавающей в стеклянном корыте, вспомнила, как Граф говорил Паше Маленькому, что предупреждал не трогать его сотрудниц.
«Что же, — думала я, — да, я одна из этих сотрудниц, которых нельзя трогать. На моем месте могла быть любая. Любую девушку Граф точно так же защищал бы».
«Что же, — думала я, — да, я одна из этих сотрудниц, которых нельзя трогать. На моем месте могла быть любая. Любую девушку Граф точно так же защищал бы».