Страница:
Верочка рассказала, как вербовщик, привезя девушек в Москву, сдал их молодым мужчинам в помещении то ли детского сада, то ли еще чего-то там. Вновь прибывших стали немедленно методично насиловать. Все это продолжалось несколько дней: молча, деловито, энергично. Потом Верочка узнала, что это называлось психологической обработкой материала. Женщине, прошедшей первую ступень обработки и уже свыкшейся со всеми возможными извращениями, могла показаться раем простая работа проститутки — с отдыхом и нормальным простым сексом.
Верочка проработала так примерно полгода. Потом одна из девушек сбежала, сообщила в милицию о притоне, и рабынь освободили. Домой возвращаться не имело смысла. Более того, Верочка чувствовала, что домой в таком состоянии возвращаться было никак нельзя, надо было прежде как-то прийти в себя, выздороветь. Она устроилась продавщицей в ларек, торговала фруктами и однажды разговорилась с покупательницей. Та, узнав, что Верочка хорошо танцует, порекомендовала ее в клуб «Русалка». Женщину звали Анастасия, и она оказалась женой замдиректора клуба Аркадия Николаевича Сыромятникова. Верочку проверили и взяли в штат. Ее сказка оказалась со счастливым концом. Так она считала, а мне — с недоумением и обидой за женскую половину человечества — приходилось ей верить на слово. У каждого свое счастье, и, чтобы его прочувствовать, надо его заслужить. Это была жизнь и философия, с которыми я раньше не сталкивалась, о которых не знала.
— Сейчас все хорошо, сейчас меня здесь все устраивает. А что было раньше!.. — Верочка содрогнулась нервно. — Никакой девчонке не пожелаю того, что мне пришлось в Москве перенести!
Ночь была синяя, недавно проехала поливальная машина, и асфальт перед клубом отражал фары проезжавших машин. Время еще было, мы не спешили. Верочка взяла меня под руку и увлекла в сторону от дорожного бордюра, на который как раз мягко, по-хамски оттесняя нас, вползал чей-то синий «БМВ».
— Вот гады! — сказала Верочка, имея в виду тех, кто приехал в «БМВ», чуть нас не задавивших.
И сразу же вернулась к Шурочке, продолжая с немного наигранной печалью:
— У них с Петром Ивановичем, нашим швейцаром, большая дружба. А знаешь, я думаю, если людям хорошо вместе, то это никакой не грех. Как ты думаешь? Ведь они же никого не трогают, они сами по себе, и оба несчастные. А вместе им хорошо. И они так нежно друг к другу относятся.
Петр Иванович как раз открывал нам дверь. Желтый луч автомобильной фары отразился от латунной дверной пластины и скользнул по его улыбающемуся приветливому лицу, изрезанному глубокими морщинами. Он поздоровался с нами, а я представила, как он и Шурочка… нет, я подумала, кто я такая, чтобы судить? И тут меня кто-то придержал за локоть. Это был хозяин.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Верочка проработала так примерно полгода. Потом одна из девушек сбежала, сообщила в милицию о притоне, и рабынь освободили. Домой возвращаться не имело смысла. Более того, Верочка чувствовала, что домой в таком состоянии возвращаться было никак нельзя, надо было прежде как-то прийти в себя, выздороветь. Она устроилась продавщицей в ларек, торговала фруктами и однажды разговорилась с покупательницей. Та, узнав, что Верочка хорошо танцует, порекомендовала ее в клуб «Русалка». Женщину звали Анастасия, и она оказалась женой замдиректора клуба Аркадия Николаевича Сыромятникова. Верочку проверили и взяли в штат. Ее сказка оказалась со счастливым концом. Так она считала, а мне — с недоумением и обидой за женскую половину человечества — приходилось ей верить на слово. У каждого свое счастье, и, чтобы его прочувствовать, надо его заслужить. Это была жизнь и философия, с которыми я раньше не сталкивалась, о которых не знала.
— Сейчас все хорошо, сейчас меня здесь все устраивает. А что было раньше!.. — Верочка содрогнулась нервно. — Никакой девчонке не пожелаю того, что мне пришлось в Москве перенести!
Ночь была синяя, недавно проехала поливальная машина, и асфальт перед клубом отражал фары проезжавших машин. Время еще было, мы не спешили. Верочка взяла меня под руку и увлекла в сторону от дорожного бордюра, на который как раз мягко, по-хамски оттесняя нас, вползал чей-то синий «БМВ».
— Вот гады! — сказала Верочка, имея в виду тех, кто приехал в «БМВ», чуть нас не задавивших.
И сразу же вернулась к Шурочке, продолжая с немного наигранной печалью:
— У них с Петром Ивановичем, нашим швейцаром, большая дружба. А знаешь, я думаю, если людям хорошо вместе, то это никакой не грех. Как ты думаешь? Ведь они же никого не трогают, они сами по себе, и оба несчастные. А вместе им хорошо. И они так нежно друг к другу относятся.
Петр Иванович как раз открывал нам дверь. Желтый луч автомобильной фары отразился от латунной дверной пластины и скользнул по его улыбающемуся приветливому лицу, изрезанному глубокими морщинами. Он поздоровался с нами, а я представила, как он и Шурочка… нет, я подумала, кто я такая, чтобы судить? И тут меня кто-то придержал за локоть. Это был хозяин.
Глава 6
ПЕРСОНАЛ
В тот день Граф пришел на работу к восьми часам вечера. Поздоровавшись с Петром Ивановичем, он задержался в вестибюле, ища взглядом начальника охраны и его заместителя. Обычно они по вечерам находились рядом со швейцаром. Так было заведено уже многие годы, и обязанности их не менялись, росли только суммы их оклада.
Оба сидели в широких креслах в глубине вестибюля и, пользуясь ранним часом и отсутствием начальства, оживленно болтали с младшим поваром Митей из ресторана клуба. Увидев хозяина, все встрепенулись; Митя поспешил к лестнице в подвальное помещение, где размещалась кухня ресторана, а охранники направились к Графу. Это были братья Свиридовы, Иван и Константин, бывшие борцы классического стиля, заслуженные мастера спорта, сейчас, на покое, раздавшиеся вширь и устрашавшие подвыпивших посетителей одним своим видом.
Оба работали в клубе давно, еще когда заведение принадлежало прежней хозяйке, Анне Марковне Лебедянской. Анна Марковна начинала свою карьеру в райсовете Дзержинского района, курировала в том числе и спорт, а когда обзавелась клубом, привлекла на работу братьев. Граф знал, что с началом перестройки Иван и Костя оказались буквально на улице. Выступать им уже не позволял возраст, да и негде было выступать. Тогда казалось, что со спортом покончено окончательно, спортсмены организованно подались в рэкетиры, а таким мужикам, как Свиридовы, сам Бог велел. Соответственно обряженные, они производили устрашающее впечатление на нервных кооператоров, так что им даже не приходилось прилагать каких-либо усилий — все шло само собой.
Оказалось, что братья лишены амбиций, им было достаточно той славы, которая их и сейчас стала окружать. Лезть вверх они не помышляли, так что их и оставили в покое. Тем не менее слава славе рознь: однажды на них напала группа конкурентов и, отбиваясь, братья вошли в раж, поломали массу костей, кого-то убили. Подоспевшая милиция их арестовала, и об этом деле стало известно. Вот тогда-то вмешалась Анна Марковна. На суде ее заступничество оказало влияние, срок братья получили минимальный и, отбыв в колонии общего режима около года, устроились к ней в клуб.
Здесь братья и застряли, добросовестно исполняя роль вышибал и хранителей порядка. Кроме того, оба безотказно выполняли разные мелкие поручения: надавить ли на снабженцев, поставлявших некачественный товар и не желавших платить штраф, или на периодически объявлявшееся в округе мелкое хулиганье — тут братья были просто незаменимы.
Пожимая им руки, Граф, незаметно для себя, старался выпрямиться, чтобы казаться выше. Выпуклая грудь его еще больше выгибалась вперед и тому, кто наблюдал за ним со стороны, мог сейчас показаться задиристым петушком, готовым немедленно вступить в бой с кем угодно, даже с этими тяжелыми и мощными братьями-вышибалами.
Граф между тем заговорил о вчерашнем случае, когда братьям пришлось под утро усмирять одного пьяного посетителя. По мнению Графа, братья перестарались. Пострадавший входил в солнцевскую группировку, и по поводу его поврежденной руки Графу уже звонили. Хорошо еще, что парень принадлежал к «быкам», то есть к боевикам, и находился на низкой ступеньке иерархической лестницы. Тем не менее Граф был раздосадован случившимся и решил устроить нагоняй своим служащим. В присутствии братьев он, однако, переменил свое первоначальное решение: Граф обычно не считал нужным быть грубым с подчиненными и, как в силу своей натуры, так и по тактическим соображениям, предпочитал являться в роли благодетеля, а не компрометировать себя излишней грубостью.
Напомнив обоим о вчерашнем, он смеясь спросил:
— Парни, нельзя ли было помягче? Мне братва уже счет выставила. С утра звонили, требовали ваши головы. Если так дальше пойдет, то они сюда нагрянут.
Как Граф и ожидал, братья немедленно вспылили. Старший, Иван, набычившись, заявил:
— Пускай попробуют. Костя этому охламону только руку придержал, а она хрустеть стала. Пускай приезжают, посмотрим, уедут ли живые, сволочи!
— Мужики! Мы здесь на жизнь зарабатываем, а не на ковре выступаем. Надо будет, устраним любого, но здесь все должно быть на уровне. Посетитель всегда прав, он должен уходить в приятном расположении духа, а не со сломанными руками.
Младший, Константин, ухмыльнулся. Он сунул руку в карман и вытащил, как показалось Графу, нож. Но это был не совсем нож, а нож-кастет — довольно устрашающее на вид оружие.
— Ваш пострадавший вот этой игрушкой размахивал. Если бы мы не подоспели, он бы кого-нибудь пырнул. Я думаю, для клуба это было бы хуже, чем его сломанная рука.
Граф поднялся к себе в кабинет. Он думал о разговоре с братьями. Конечно, Костя прав, но, если еще подобное повторится, придется Свиридовых наказывать. Можно будет снять премию, но только часть, чтобы не обиделись всерьез. Своим приходится многое прощать, конкуренты были бы рады переманить к себе таких бугаев. А работают парни грубовато, это надо признать: вместо того, чтобы мягко урезонить, они кости ломают. Обезоружили бы пьяного идиота, и на этом все и закончилось бы. Утром никто ничего и не помнил бы, а так, из-за сломанной руки, уже забыть трудно. Придется разбираться с братвой, может быть, Варана просить быть посредником.
В дверь постучали, и, не ожидая ответа, в кабинет вошел очень высокий молодой мужчина. Светлые реденькие и коротко остриженные волосы были почти незаметны на круглой голове, а толстое, добродушное, расширяющееся к подбородку лицо придавало ему степенный вид преуспевающего чиновника. Граф, разглядывающий в этот момент пачку вчерашних накладных, поднял глаза и спросил:
— Как отдохнул, Аркадий?
— Хорошо, и вам того же, — усмехнулся мужчина и принялся по-хозяйски расхаживать по кабинету.
Это был заместитель генерального директора клуба «Русалка» Аркадий Николаевич Сыромятников. С утра он чувствовал себя плохо, думал, что не выспался, и не подозревал, что настроение его испортилось из-за новенькой исполнительницы роли русалки: что-то он ощутил в ней враждебное себе. И это несмотря на то, что она, кажется, за свои несколько рабочих дней его и не заметила.
Аркадий Николаевич приехал в Москву несколько лет назад из Екатеринбурга. Время было доперестроечное. Удачно женившись на дочери полковника КГБ, он, благодаря родственным связям (хотя был еще студентом юридического факультета), получил должность заместителя директора по снабжению Центрального военторга.
Место было чрезвычайно хлебное, поскольку Центральному военторгу подчинялись несколько десятков филиалов, а в условиях советского дефицита ведать распределением товаров было выгодно. Перед очень умным и энергичным молодым провинциалом открывались перспективы отличной карьеры, но тут грянула перестройка, и здание Военторга было закрыто на ремонт. Место сразу перестало приносить реальный доход, Аркадий еще пару лет прозябал на одну зарплату, потом на семейном совете ему было предложено пойти в частный сектор — тоже заместителем директора небольшого, но бурно развивающегося кооператива.
Кооперативу принадлежала фабрика игрушек, заведовать которой и было доверено Аркадию Николаевичу. Игрушки были в дефиците, так что деньги потекли рекой. Все вроде бы налаживалось, но тут в администрацию фабрики явились посыльные вора в законе Варана и потребовали плату в общак. Вначале Аркадий Николаевич никак не мог взять в толк, какое отношение имеет фабрика к уголовному миру? Он даже на свой страх и риск решил отказать пришельцам, но через несколько дней упавший с крыши кирпич едва не разбил ему голову, потом загорелся один из корпусов фабрики — тоже вроде бы случайное совпадение. Однако на следующий день позвонил один из наглых рэкетиров, и стало ясно, что и кто стоит за случайностями.
Аркадий Николаевич кинулся к хозяину кооператива, посоветовался с тестем — как-никак полковник КГБ, почти генерал, как ожидалось. Но и начальство, и информированный родственник посоветовали ему не заниматься самодеятельностью и впредь быть умнее.
Это событие повлияло на Аркадия Николаевича странным образом: он тяжело задумался. А так как он был человеком чрезвычайно способным и даже неглупым, то результатом его умственной деятельности стала кардинальная переоценка ценностей. Он пришел к выводу, что в России произошла тайная и необъявленная революция: власть в стране перешла к криминальному миру и чтобы дальше как-то существовать, надо срочно искать свое место под новым солнцем.
Конечно, Сыромятников не собирался идти по этапу, это сомнительное удовольствие он решил предоставить другим, но вот искать «крышу» надо было срочно.
Он и нашел. Вновь помог тесть. По его оперативным данным, большое будущее ожидало некий ночной клуб «Русалка», вернее, его директора, Юрия Андреевича Шерстнева, по кличке Граф. Тому как раз требовался опытный заместитель генерального директора по хозяйственной части. Аркадий им и стал.
Присмотревшись в течение некоторого времени к новому начальству (Граф, кстати, был ему ровесник), Аркадий Николаевич решил, что не прогадал с переменой работы. Тем более что в числе постоянных гостей клуба он обнаружил известного уже ему Варана.
Аркадий сразу понял, что уступает Графу во многом. В частности, он признавал, что лишен той смелости, с которой Шерстнев решал многие рискованные задачи, лишен присущего Графу изящества в выполнении задуманного, а главное — той твердости характера, которую не сразу можно было разглядеть в приветливом, часто внешне легкомысленном, вечно увлекающемся женщинами хозяине ночного клуба «Русалка».
Мало-помалу, пройдя необходимые проверки, Аркадий доказал свою честность, а также преданность интересам клуба и стал самым влиятельным помощником Графа. Тот практически не имел секретов от Аркадия, кроме разве что самых тайных, так что Аркадий знал обо всем, что творилось в кулуарах клуба.
Оба сидели в широких креслах в глубине вестибюля и, пользуясь ранним часом и отсутствием начальства, оживленно болтали с младшим поваром Митей из ресторана клуба. Увидев хозяина, все встрепенулись; Митя поспешил к лестнице в подвальное помещение, где размещалась кухня ресторана, а охранники направились к Графу. Это были братья Свиридовы, Иван и Константин, бывшие борцы классического стиля, заслуженные мастера спорта, сейчас, на покое, раздавшиеся вширь и устрашавшие подвыпивших посетителей одним своим видом.
Оба работали в клубе давно, еще когда заведение принадлежало прежней хозяйке, Анне Марковне Лебедянской. Анна Марковна начинала свою карьеру в райсовете Дзержинского района, курировала в том числе и спорт, а когда обзавелась клубом, привлекла на работу братьев. Граф знал, что с началом перестройки Иван и Костя оказались буквально на улице. Выступать им уже не позволял возраст, да и негде было выступать. Тогда казалось, что со спортом покончено окончательно, спортсмены организованно подались в рэкетиры, а таким мужикам, как Свиридовы, сам Бог велел. Соответственно обряженные, они производили устрашающее впечатление на нервных кооператоров, так что им даже не приходилось прилагать каких-либо усилий — все шло само собой.
Оказалось, что братья лишены амбиций, им было достаточно той славы, которая их и сейчас стала окружать. Лезть вверх они не помышляли, так что их и оставили в покое. Тем не менее слава славе рознь: однажды на них напала группа конкурентов и, отбиваясь, братья вошли в раж, поломали массу костей, кого-то убили. Подоспевшая милиция их арестовала, и об этом деле стало известно. Вот тогда-то вмешалась Анна Марковна. На суде ее заступничество оказало влияние, срок братья получили минимальный и, отбыв в колонии общего режима около года, устроились к ней в клуб.
Здесь братья и застряли, добросовестно исполняя роль вышибал и хранителей порядка. Кроме того, оба безотказно выполняли разные мелкие поручения: надавить ли на снабженцев, поставлявших некачественный товар и не желавших платить штраф, или на периодически объявлявшееся в округе мелкое хулиганье — тут братья были просто незаменимы.
Пожимая им руки, Граф, незаметно для себя, старался выпрямиться, чтобы казаться выше. Выпуклая грудь его еще больше выгибалась вперед и тому, кто наблюдал за ним со стороны, мог сейчас показаться задиристым петушком, готовым немедленно вступить в бой с кем угодно, даже с этими тяжелыми и мощными братьями-вышибалами.
Граф между тем заговорил о вчерашнем случае, когда братьям пришлось под утро усмирять одного пьяного посетителя. По мнению Графа, братья перестарались. Пострадавший входил в солнцевскую группировку, и по поводу его поврежденной руки Графу уже звонили. Хорошо еще, что парень принадлежал к «быкам», то есть к боевикам, и находился на низкой ступеньке иерархической лестницы. Тем не менее Граф был раздосадован случившимся и решил устроить нагоняй своим служащим. В присутствии братьев он, однако, переменил свое первоначальное решение: Граф обычно не считал нужным быть грубым с подчиненными и, как в силу своей натуры, так и по тактическим соображениям, предпочитал являться в роли благодетеля, а не компрометировать себя излишней грубостью.
Напомнив обоим о вчерашнем, он смеясь спросил:
— Парни, нельзя ли было помягче? Мне братва уже счет выставила. С утра звонили, требовали ваши головы. Если так дальше пойдет, то они сюда нагрянут.
Как Граф и ожидал, братья немедленно вспылили. Старший, Иван, набычившись, заявил:
— Пускай попробуют. Костя этому охламону только руку придержал, а она хрустеть стала. Пускай приезжают, посмотрим, уедут ли живые, сволочи!
— Мужики! Мы здесь на жизнь зарабатываем, а не на ковре выступаем. Надо будет, устраним любого, но здесь все должно быть на уровне. Посетитель всегда прав, он должен уходить в приятном расположении духа, а не со сломанными руками.
Младший, Константин, ухмыльнулся. Он сунул руку в карман и вытащил, как показалось Графу, нож. Но это был не совсем нож, а нож-кастет — довольно устрашающее на вид оружие.
— Ваш пострадавший вот этой игрушкой размахивал. Если бы мы не подоспели, он бы кого-нибудь пырнул. Я думаю, для клуба это было бы хуже, чем его сломанная рука.
Граф поднялся к себе в кабинет. Он думал о разговоре с братьями. Конечно, Костя прав, но, если еще подобное повторится, придется Свиридовых наказывать. Можно будет снять премию, но только часть, чтобы не обиделись всерьез. Своим приходится многое прощать, конкуренты были бы рады переманить к себе таких бугаев. А работают парни грубовато, это надо признать: вместо того, чтобы мягко урезонить, они кости ломают. Обезоружили бы пьяного идиота, и на этом все и закончилось бы. Утром никто ничего и не помнил бы, а так, из-за сломанной руки, уже забыть трудно. Придется разбираться с братвой, может быть, Варана просить быть посредником.
В дверь постучали, и, не ожидая ответа, в кабинет вошел очень высокий молодой мужчина. Светлые реденькие и коротко остриженные волосы были почти незаметны на круглой голове, а толстое, добродушное, расширяющееся к подбородку лицо придавало ему степенный вид преуспевающего чиновника. Граф, разглядывающий в этот момент пачку вчерашних накладных, поднял глаза и спросил:
— Как отдохнул, Аркадий?
— Хорошо, и вам того же, — усмехнулся мужчина и принялся по-хозяйски расхаживать по кабинету.
Это был заместитель генерального директора клуба «Русалка» Аркадий Николаевич Сыромятников. С утра он чувствовал себя плохо, думал, что не выспался, и не подозревал, что настроение его испортилось из-за новенькой исполнительницы роли русалки: что-то он ощутил в ней враждебное себе. И это несмотря на то, что она, кажется, за свои несколько рабочих дней его и не заметила.
Аркадий Николаевич приехал в Москву несколько лет назад из Екатеринбурга. Время было доперестроечное. Удачно женившись на дочери полковника КГБ, он, благодаря родственным связям (хотя был еще студентом юридического факультета), получил должность заместителя директора по снабжению Центрального военторга.
Место было чрезвычайно хлебное, поскольку Центральному военторгу подчинялись несколько десятков филиалов, а в условиях советского дефицита ведать распределением товаров было выгодно. Перед очень умным и энергичным молодым провинциалом открывались перспективы отличной карьеры, но тут грянула перестройка, и здание Военторга было закрыто на ремонт. Место сразу перестало приносить реальный доход, Аркадий еще пару лет прозябал на одну зарплату, потом на семейном совете ему было предложено пойти в частный сектор — тоже заместителем директора небольшого, но бурно развивающегося кооператива.
Кооперативу принадлежала фабрика игрушек, заведовать которой и было доверено Аркадию Николаевичу. Игрушки были в дефиците, так что деньги потекли рекой. Все вроде бы налаживалось, но тут в администрацию фабрики явились посыльные вора в законе Варана и потребовали плату в общак. Вначале Аркадий Николаевич никак не мог взять в толк, какое отношение имеет фабрика к уголовному миру? Он даже на свой страх и риск решил отказать пришельцам, но через несколько дней упавший с крыши кирпич едва не разбил ему голову, потом загорелся один из корпусов фабрики — тоже вроде бы случайное совпадение. Однако на следующий день позвонил один из наглых рэкетиров, и стало ясно, что и кто стоит за случайностями.
Аркадий Николаевич кинулся к хозяину кооператива, посоветовался с тестем — как-никак полковник КГБ, почти генерал, как ожидалось. Но и начальство, и информированный родственник посоветовали ему не заниматься самодеятельностью и впредь быть умнее.
Это событие повлияло на Аркадия Николаевича странным образом: он тяжело задумался. А так как он был человеком чрезвычайно способным и даже неглупым, то результатом его умственной деятельности стала кардинальная переоценка ценностей. Он пришел к выводу, что в России произошла тайная и необъявленная революция: власть в стране перешла к криминальному миру и чтобы дальше как-то существовать, надо срочно искать свое место под новым солнцем.
Конечно, Сыромятников не собирался идти по этапу, это сомнительное удовольствие он решил предоставить другим, но вот искать «крышу» надо было срочно.
Он и нашел. Вновь помог тесть. По его оперативным данным, большое будущее ожидало некий ночной клуб «Русалка», вернее, его директора, Юрия Андреевича Шерстнева, по кличке Граф. Тому как раз требовался опытный заместитель генерального директора по хозяйственной части. Аркадий им и стал.
Присмотревшись в течение некоторого времени к новому начальству (Граф, кстати, был ему ровесник), Аркадий Николаевич решил, что не прогадал с переменой работы. Тем более что в числе постоянных гостей клуба он обнаружил известного уже ему Варана.
Аркадий сразу понял, что уступает Графу во многом. В частности, он признавал, что лишен той смелости, с которой Шерстнев решал многие рискованные задачи, лишен присущего Графу изящества в выполнении задуманного, а главное — той твердости характера, которую не сразу можно было разглядеть в приветливом, часто внешне легкомысленном, вечно увлекающемся женщинами хозяине ночного клуба «Русалка».
Мало-помалу, пройдя необходимые проверки, Аркадий доказал свою честность, а также преданность интересам клуба и стал самым влиятельным помощником Графа. Тот практически не имел секретов от Аркадия, кроме разве что самых тайных, так что Аркадий знал обо всем, что творилось в кулуарах клуба.
Глава 7
АРКАДИЙ И ГРАФ
Зайдя в кабинет к Графу, он прошелся по толстому ковру, заглянул в окно, затем покосился на хозяина.
— А ты опять кого-нибудь из наших девочек прихватил на ночь? — фамильярно спросил он.
— Да нет, сегодня решил отдохнуть, — отшутился Граф. — Что-то мне наши девочки приелись.
— Взял бы со стороны, — предложил Аркадий.
— Кого? — протянул Граф. — Шлюх? Увольте, мне еще долго жить хочется. Я не собираюсь от СПИДа раньше времени загибаться. А на нормальных баб совершенно нет времени, сам знаешь. Хотя чего я тебе объясняю, ты у нас отличный семьянин с нордическим характером.
Аркадий прыснул, хитро сморщив толстое лицо, и погладил жиденькие светлые волосы на лысеющем черепе:
— Будь у тебя такая жена, как у меня, у тебя тоже появился бы нордический характер.
Жена Аркадия, Анастасия, и впрямь была знаменита своим крутым нравом. По отцу она была армянка, кровь имела горячую и за мужем следила строго. Однажды, еще когда Аркадий только начал работать в клубе, одна из мелких чеченских групп, недавно обосновавшаяся в Москве и еще плохо в ней ориентирующаяся, наехала лично на Аркадия с требованием отдать его «БМВ» в качестве откупного. Кто-то из чеченцев позвонил ему домой и нарвался на жену, люто ненавидевшую кавказцев-мусульман. Что она говорила бедному чеченцу, осталось за кадром, лишь Аркадий иной раз при упоминании этого случая смущенно хмыкал. Однако лично его чеченцы оставили в покое и больше не трогали.
А что касается женщин, то на самом деле Аркадий не упускал случая изменить жене, но его измены всегда были случайными, быстрыми и шкодливыми — в общем, если он и грешил, то с оглядкой, по мнению Графа, только зря время тратил. Сам же Граф, наоборот, относился к женщинам серьезно, был с ними щедр, никогда не обижал и, расставаясь с очередной избранницей, делал все, чтобы оставить о себе приятное воспоминание.
— Пожалуй, я никогда не женюсь, — пробормотал Граф, вчитываясь в очередную накладную.
Аркадий продолжал неторопливо расхаживать по кабинету. Он подошел к окну и сквозь белые шелковые занавески бросил взгляд на реку, по которой как раз проходила вереница катеров, затем снова повернулся к Графу и сделал хитрую физиономию:
— А как новенькая, ты ее еще не оприходовал?
— Ты это о чем? — спросил Граф, уже потерявший нить беседы.
— Я говорю о новенькой русалке, об этой твоей студентке-спортсменке и красавице. Долго ты с ней еще будешь тянуть?
Граф немедленно повеселел при упоминании о новенькой. О ней он еще всерьез не думал, а если бы ему кто смог намекнуть о том, что его ожидает в дальнейшем, он бы все равно не поверил. Однако упоминание о ней Графу было приятно. Тем не менее он пожал плечами и объявил, что новенькая, как видно, порядочная, а на порядочных у него времени нет, работы полно. Если только сама захочет, в этом случае он сопротивляться не будет.
Аркадий задумчиво покачал головой. Он вновь зашагал из угла в угол, думая о Графе и о его легкомысленных увлечениях женщинами. Сам Аркадий в глубине души был разумен, бесстрастен и не способен на падение, а главное, не понимал привлекательности порока. Наконец он произнес, словно бы рассуждая сам с собой:
— Когда-нибудь ты попадешься с очередной порядочной или непорядочной. Уж тогда она отыграется за всех. То-то ты тогда попляшешь.
— Такая еще не родилась, — весело заявил Граф и подмигнул.
Аркадий вспомнил, как вчера только столкнулся с новенькой блондинкой. До этого он как-то не смог присмотреться к ней, а тут вдруг случай. Сейчас он молча покачал головой, вспоминая, как вылетела из-за угла незнакомая девушка в чем-то красном, сверкнула этим красным, взмахнула светлыми шелковыми волосами, взглянула холодно и беспечно и пролетела мимо, оставив после себя неясное ощущение какой-то непонятной Аркадию потери. Потом весь день он был в плохом настроении, даже не отдавая себе отчета, что этим он обязан пролетевшей мимо него девушке, которая уже никогда-никогда не остановится рядом с ним. Он вспомнил сейчас свою жену, свое устоявшееся счастье, потом вновь — совсем некстати — золотистые волосы этой новенькой и опять, уже убежденно, пробормотал:
— Отыграется, конечно, отыграется. Некоторое время Граф еще занимался накладными, а потом стал расспрашивать Аркадия о возможности приобрести в аренду здание рядом с клубом. Это был трехэтажный жилой особняк, достаточно запущенный и даже признанный негодным к проживанию. Граф накануне просил Аркадия выяснить все об этом доме.
— С особняком все нормально, — доложил Аркадий. — Я узнал, что жильцов выселили, чтобы отписать здание в собственность кому-то из аппарата мэра. Кому — точно неизвестно, но арендный договор нам можно подписать хоть завтра. Дела ведут третьи лица, хозяин не хочет светиться. Условия не самые выгодные, но мы потянуть можем. Только я не понимаю, зачем это нам?
Особняк был нужен Графу потому, что некоторое время назад ему пришла в голову мысль начать расширять клуб. А для этой цели лучше всего подходил соседний дом. Когда Граф увлекался какой-то идеей, он немедленно бросался исполнять ее, и всегда с таким блеском, с такой потребностью чего-то колоссального, что всех вокруг поначалу брала оторопь. Аркадий понимал, что это было проявление таланта, которого сам он был лишен, и смирялся перед натиском Графа. Тем не менее затея с казино казалась Аркадию слишком рискованной. Успешно действующее казино неизбежно должно было привлечь к себе внимание криминальных сил более высокого уровня, чем те, что сейчас опекали клуб. Аркадий знал, что Граф ведет какие то секретные дела с вором в законе Вараном, допускал, что в случае чего тот мог бы помочь клубу. Но насколько силен Варан, Аркадий не знал.
Тем не менее дело с арендой особняка набирало обороты, и Аркадий приходил в ужас от того, что на обслуживание нового здания, на его обустройство и на взятки чиновникам из мэрии должны были уйти все резервы клуба. Граф даже уже успел договориться о том, чтобы взять значительный кредит, в случае просрочки выплаты которого катастрофа была бы неминуема. Хозяина клуб «Русалка», во всяком случае, поменял бы обязательно. И однако, понимая всю серьезность дела, Граф оставался, по своему обыкновению, весел, доволен и уверен в ожидающей его победе. А на вопрос Аркадия только рассмеялся:
— Зачем нам казино? Как зачем? Это же реальные деньги! Тогда уж мы начнем по-настоящему расширяться.
Это было что-то новенькое. Значит, после особняка их ожидают новые авантюры. Зная Графа, Аркадий немедленно поверил его словам, и перспектива вкладывать деньги в дальнейшие проекты снова привела его в ужас. Он был реалистом и хорошо осознавал свой потолок. Риск должен быть разумным и не должен касаться основополагающих вещей — это было его убеждение. Зачем лезть в авантюры, когда ночной клуб «Русалка» с несколькими десятками служащих, занятых в ресторане, саунах и в обслуживании отдельных кабинетов второго этажа, вполне обеспечивал сносную жизнь для всех?
— Нет, Аркадий, останавливаться я не собираюсь. Если не двигаешься вперед, то, значит, идешь назад. Только вперед!
Граф встал и потянулся, как кот. Его забавлял ужас, который охватил благоразумного Аркадия. Сам Граф давно уже понял, что эпоха перемен как раз и создана для людей, мыслящих нетрадиционно, умеющих использовать стереотипы окружающих, но для себя их игнорирующих. И он отлично осознавал неодолимую силу своей решимости, сметающей людей и препятствия на пути к видимой только ему цели.
— А ты опять кого-нибудь из наших девочек прихватил на ночь? — фамильярно спросил он.
— Да нет, сегодня решил отдохнуть, — отшутился Граф. — Что-то мне наши девочки приелись.
— Взял бы со стороны, — предложил Аркадий.
— Кого? — протянул Граф. — Шлюх? Увольте, мне еще долго жить хочется. Я не собираюсь от СПИДа раньше времени загибаться. А на нормальных баб совершенно нет времени, сам знаешь. Хотя чего я тебе объясняю, ты у нас отличный семьянин с нордическим характером.
Аркадий прыснул, хитро сморщив толстое лицо, и погладил жиденькие светлые волосы на лысеющем черепе:
— Будь у тебя такая жена, как у меня, у тебя тоже появился бы нордический характер.
Жена Аркадия, Анастасия, и впрямь была знаменита своим крутым нравом. По отцу она была армянка, кровь имела горячую и за мужем следила строго. Однажды, еще когда Аркадий только начал работать в клубе, одна из мелких чеченских групп, недавно обосновавшаяся в Москве и еще плохо в ней ориентирующаяся, наехала лично на Аркадия с требованием отдать его «БМВ» в качестве откупного. Кто-то из чеченцев позвонил ему домой и нарвался на жену, люто ненавидевшую кавказцев-мусульман. Что она говорила бедному чеченцу, осталось за кадром, лишь Аркадий иной раз при упоминании этого случая смущенно хмыкал. Однако лично его чеченцы оставили в покое и больше не трогали.
А что касается женщин, то на самом деле Аркадий не упускал случая изменить жене, но его измены всегда были случайными, быстрыми и шкодливыми — в общем, если он и грешил, то с оглядкой, по мнению Графа, только зря время тратил. Сам же Граф, наоборот, относился к женщинам серьезно, был с ними щедр, никогда не обижал и, расставаясь с очередной избранницей, делал все, чтобы оставить о себе приятное воспоминание.
— Пожалуй, я никогда не женюсь, — пробормотал Граф, вчитываясь в очередную накладную.
Аркадий продолжал неторопливо расхаживать по кабинету. Он подошел к окну и сквозь белые шелковые занавески бросил взгляд на реку, по которой как раз проходила вереница катеров, затем снова повернулся к Графу и сделал хитрую физиономию:
— А как новенькая, ты ее еще не оприходовал?
— Ты это о чем? — спросил Граф, уже потерявший нить беседы.
— Я говорю о новенькой русалке, об этой твоей студентке-спортсменке и красавице. Долго ты с ней еще будешь тянуть?
Граф немедленно повеселел при упоминании о новенькой. О ней он еще всерьез не думал, а если бы ему кто смог намекнуть о том, что его ожидает в дальнейшем, он бы все равно не поверил. Однако упоминание о ней Графу было приятно. Тем не менее он пожал плечами и объявил, что новенькая, как видно, порядочная, а на порядочных у него времени нет, работы полно. Если только сама захочет, в этом случае он сопротивляться не будет.
Аркадий задумчиво покачал головой. Он вновь зашагал из угла в угол, думая о Графе и о его легкомысленных увлечениях женщинами. Сам Аркадий в глубине души был разумен, бесстрастен и не способен на падение, а главное, не понимал привлекательности порока. Наконец он произнес, словно бы рассуждая сам с собой:
— Когда-нибудь ты попадешься с очередной порядочной или непорядочной. Уж тогда она отыграется за всех. То-то ты тогда попляшешь.
— Такая еще не родилась, — весело заявил Граф и подмигнул.
Аркадий вспомнил, как вчера только столкнулся с новенькой блондинкой. До этого он как-то не смог присмотреться к ней, а тут вдруг случай. Сейчас он молча покачал головой, вспоминая, как вылетела из-за угла незнакомая девушка в чем-то красном, сверкнула этим красным, взмахнула светлыми шелковыми волосами, взглянула холодно и беспечно и пролетела мимо, оставив после себя неясное ощущение какой-то непонятной Аркадию потери. Потом весь день он был в плохом настроении, даже не отдавая себе отчета, что этим он обязан пролетевшей мимо него девушке, которая уже никогда-никогда не остановится рядом с ним. Он вспомнил сейчас свою жену, свое устоявшееся счастье, потом вновь — совсем некстати — золотистые волосы этой новенькой и опять, уже убежденно, пробормотал:
— Отыграется, конечно, отыграется. Некоторое время Граф еще занимался накладными, а потом стал расспрашивать Аркадия о возможности приобрести в аренду здание рядом с клубом. Это был трехэтажный жилой особняк, достаточно запущенный и даже признанный негодным к проживанию. Граф накануне просил Аркадия выяснить все об этом доме.
— С особняком все нормально, — доложил Аркадий. — Я узнал, что жильцов выселили, чтобы отписать здание в собственность кому-то из аппарата мэра. Кому — точно неизвестно, но арендный договор нам можно подписать хоть завтра. Дела ведут третьи лица, хозяин не хочет светиться. Условия не самые выгодные, но мы потянуть можем. Только я не понимаю, зачем это нам?
Особняк был нужен Графу потому, что некоторое время назад ему пришла в голову мысль начать расширять клуб. А для этой цели лучше всего подходил соседний дом. Когда Граф увлекался какой-то идеей, он немедленно бросался исполнять ее, и всегда с таким блеском, с такой потребностью чего-то колоссального, что всех вокруг поначалу брала оторопь. Аркадий понимал, что это было проявление таланта, которого сам он был лишен, и смирялся перед натиском Графа. Тем не менее затея с казино казалась Аркадию слишком рискованной. Успешно действующее казино неизбежно должно было привлечь к себе внимание криминальных сил более высокого уровня, чем те, что сейчас опекали клуб. Аркадий знал, что Граф ведет какие то секретные дела с вором в законе Вараном, допускал, что в случае чего тот мог бы помочь клубу. Но насколько силен Варан, Аркадий не знал.
Тем не менее дело с арендой особняка набирало обороты, и Аркадий приходил в ужас от того, что на обслуживание нового здания, на его обустройство и на взятки чиновникам из мэрии должны были уйти все резервы клуба. Граф даже уже успел договориться о том, чтобы взять значительный кредит, в случае просрочки выплаты которого катастрофа была бы неминуема. Хозяина клуб «Русалка», во всяком случае, поменял бы обязательно. И однако, понимая всю серьезность дела, Граф оставался, по своему обыкновению, весел, доволен и уверен в ожидающей его победе. А на вопрос Аркадия только рассмеялся:
— Зачем нам казино? Как зачем? Это же реальные деньги! Тогда уж мы начнем по-настоящему расширяться.
Это было что-то новенькое. Значит, после особняка их ожидают новые авантюры. Зная Графа, Аркадий немедленно поверил его словам, и перспектива вкладывать деньги в дальнейшие проекты снова привела его в ужас. Он был реалистом и хорошо осознавал свой потолок. Риск должен быть разумным и не должен касаться основополагающих вещей — это было его убеждение. Зачем лезть в авантюры, когда ночной клуб «Русалка» с несколькими десятками служащих, занятых в ресторане, саунах и в обслуживании отдельных кабинетов второго этажа, вполне обеспечивал сносную жизнь для всех?
— Нет, Аркадий, останавливаться я не собираюсь. Если не двигаешься вперед, то, значит, идешь назад. Только вперед!
Граф встал и потянулся, как кот. Его забавлял ужас, который охватил благоразумного Аркадия. Сам Граф давно уже понял, что эпоха перемен как раз и создана для людей, мыслящих нетрадиционно, умеющих использовать стереотипы окружающих, но для себя их игнорирующих. И он отлично осознавал неодолимую силу своей решимости, сметающей людей и препятствия на пути к видимой только ему цели.
Глава 8
УТРЕННИЙ ОБХОД
Через пару минут они уже шли по клубу в свой обычный обход. Прежде всего зашли на кухню. Кухня находилась в подвале и соединялась с раздачей и помещением для официантов маленьким грузовым лифтом. Этот крошечный подъемник размером с тумбочку обычно находился в непрерывном движении: то спуская вниз заказы от официантов, то поднимая готовые блюда. Со стороны лифт напоминал ненасытного обжору, то и дело заглатывающего все новые и новые яства, неистощимым фонтаном бьющего в зал ресторана и по отдельным кабинетам: гусь по-фламандски, заяц в горшочке, утка по-пекински, жареные поросята, кавказский шашлык, кролик в сметане. Поток вкуснейших блюд не кончался всю ночь, с глухим нутряным рокотом поднимаясь к нетерпеливо ожидавшим гостям.
Зайдя в помещение кухни, Граф и Аркадий остановились в дверях. Если бы не аппетитные запахи и белые одежды поваров, можно было подумать, что находишься в аду: пар из всевозможных кастрюль заполнял помещение, на сковородах всех видов и размеров что-то шипело, шкворчало и булькало, сновали служащие, перекрикивая шум, громко отдавали приказы старшие повара.
Граф смотрел молча, ни словом, ни жестом не давая понять, как его завораживает эта суета. Прошло уже несколько лет, как клуб стал его собственностью, но до сих пор он испытывал жгучее наслаждение при виде того, как эти люди, его служащие, суетятся, ругаются, работают, борются за существование с себе подобными и с самой жизнью, а в итоге только он становился все богаче, лишь его личный банковский счет все стремительнее разбухает и жиреет.
— Все привезли, Петр Сергеевич? — спросил Граф, подходя к пожилому толстому мужчине, который в этот момент сверял со списком в руке количество вносимых в открытую дверь ящиков и их содержимое.
— Сегодня вроде все, а вот вчера «Гермес» напортачил и вместо шампиньонов привез ящик шпината, — возмущенно ответил Петр Сергеевич. — А на днях вместо цыплят доставил партию свиного сала. Черт знает что! Я уж подумывал, не отказать ли им?
— Посмотрим, — примирительно сказал Граф. — Если повторится еще, вы мне доложите.
Петр Сергеевич Листопадов был знаменитостью в узком кругу кулинаров. В прежнее время, работая в советском посольстве в Греции, он ухитрялся свой законный отпуск проводить не на родине, а в одной из европейских стран, каждый раз в новой. Там он на время отпуска нанимался работать поваром в какой-нибудь приличный ресторан. Тем более что рекомендации имел всегда прекрасные. Потом Петр Сергеевич подсуетился и принял участие во всеевропейском конкурсе поваров, где, разумеется, занял первое место. Дальше — больше. Как лауреат, Листопадов попал в номенклатурные списки элитных служащих, востребованных на самые привилегированные должности. Последовал официальный запрос от генсека ООН к советскому правительству, где была просьба отпустить Петра Сергеевича Листопадова работать личным поваром главы ООН.
Конечно, Петра Сергеевича не только не отпустили, но и отозвали из Греции. Некоторое время он мог найти себе работу только помощником главного повара в третьестепенных ресторанах, потом пришел Горбачев, начал перестройку, и все наладилось. Однако что-то сломалось в душе самого Листопадова, ничего ему уже не было интересно, никуда не хотелось ехать. Лишь старые друзья не забывали, и однажды кто-то порекомендовал его Атаманше, прежней владелице клуба. Атаманша нашла его среди рядовых поваров ресторана «Абхазия» на Новочеремушкинской улице, нашла действительно разочарованным во всем том, что прежде его увлекало. Однако уговорить себя он дал, рассчитался в «Абхазии» и стал главным поваром ночного клуба «Русалка». Здесь Петру Сергеевичу неожиданно понравилось, он прижился и постепенно снова расцвел. Владельцы престижных ресторанов, знавшие его прежде, сразу вспомнили былую славу повара-лауреата и теперь сулили золотые горы. Старались переманить к себе, но бесполезно — Листопадов держался за клуб.
— У меня есть на примете хорошие поставщики, я могу переговорить, — предложил Аркадий.
— Вообще-то «Гермес» нас раньше не подводил, может, случайность, — сказал Листопадов и, грузно повернувшись, вдруг закричал: — Ты что, охламон, не видишь, убегает!
Граф и Аркадий посмотрели в сторону, куда указывал толстый палец главного повара «Русалки». Из ближайшей кастрюли, вмещающей литров пятьдесят, приподнимая крышку и заливая огонь, лезла пена. К кастрюле уже спешил младший повар Митя, невысокий коренастый молодой человек с круглым розовым лицом. Он был родом из подмосковных Мытищ, где продолжали жить его родители и сестра. Благодаря врожденной услужливости и умению обходить конфликтные ситуации, за полтора года работы в клубе он сумел со всеми наладить хорошие отношения. Граф, хорошо разбиравшийся в людях, считал Митю перспективным работником и уже подумывал через некоторое время повысить его в должности.
Зайдя в помещение кухни, Граф и Аркадий остановились в дверях. Если бы не аппетитные запахи и белые одежды поваров, можно было подумать, что находишься в аду: пар из всевозможных кастрюль заполнял помещение, на сковородах всех видов и размеров что-то шипело, шкворчало и булькало, сновали служащие, перекрикивая шум, громко отдавали приказы старшие повара.
Граф смотрел молча, ни словом, ни жестом не давая понять, как его завораживает эта суета. Прошло уже несколько лет, как клуб стал его собственностью, но до сих пор он испытывал жгучее наслаждение при виде того, как эти люди, его служащие, суетятся, ругаются, работают, борются за существование с себе подобными и с самой жизнью, а в итоге только он становился все богаче, лишь его личный банковский счет все стремительнее разбухает и жиреет.
— Все привезли, Петр Сергеевич? — спросил Граф, подходя к пожилому толстому мужчине, который в этот момент сверял со списком в руке количество вносимых в открытую дверь ящиков и их содержимое.
— Сегодня вроде все, а вот вчера «Гермес» напортачил и вместо шампиньонов привез ящик шпината, — возмущенно ответил Петр Сергеевич. — А на днях вместо цыплят доставил партию свиного сала. Черт знает что! Я уж подумывал, не отказать ли им?
— Посмотрим, — примирительно сказал Граф. — Если повторится еще, вы мне доложите.
Петр Сергеевич Листопадов был знаменитостью в узком кругу кулинаров. В прежнее время, работая в советском посольстве в Греции, он ухитрялся свой законный отпуск проводить не на родине, а в одной из европейских стран, каждый раз в новой. Там он на время отпуска нанимался работать поваром в какой-нибудь приличный ресторан. Тем более что рекомендации имел всегда прекрасные. Потом Петр Сергеевич подсуетился и принял участие во всеевропейском конкурсе поваров, где, разумеется, занял первое место. Дальше — больше. Как лауреат, Листопадов попал в номенклатурные списки элитных служащих, востребованных на самые привилегированные должности. Последовал официальный запрос от генсека ООН к советскому правительству, где была просьба отпустить Петра Сергеевича Листопадова работать личным поваром главы ООН.
Конечно, Петра Сергеевича не только не отпустили, но и отозвали из Греции. Некоторое время он мог найти себе работу только помощником главного повара в третьестепенных ресторанах, потом пришел Горбачев, начал перестройку, и все наладилось. Однако что-то сломалось в душе самого Листопадова, ничего ему уже не было интересно, никуда не хотелось ехать. Лишь старые друзья не забывали, и однажды кто-то порекомендовал его Атаманше, прежней владелице клуба. Атаманша нашла его среди рядовых поваров ресторана «Абхазия» на Новочеремушкинской улице, нашла действительно разочарованным во всем том, что прежде его увлекало. Однако уговорить себя он дал, рассчитался в «Абхазии» и стал главным поваром ночного клуба «Русалка». Здесь Петру Сергеевичу неожиданно понравилось, он прижился и постепенно снова расцвел. Владельцы престижных ресторанов, знавшие его прежде, сразу вспомнили былую славу повара-лауреата и теперь сулили золотые горы. Старались переманить к себе, но бесполезно — Листопадов держался за клуб.
— У меня есть на примете хорошие поставщики, я могу переговорить, — предложил Аркадий.
— Вообще-то «Гермес» нас раньше не подводил, может, случайность, — сказал Листопадов и, грузно повернувшись, вдруг закричал: — Ты что, охламон, не видишь, убегает!
Граф и Аркадий посмотрели в сторону, куда указывал толстый палец главного повара «Русалки». Из ближайшей кастрюли, вмещающей литров пятьдесят, приподнимая крышку и заливая огонь, лезла пена. К кастрюле уже спешил младший повар Митя, невысокий коренастый молодой человек с круглым розовым лицом. Он был родом из подмосковных Мытищ, где продолжали жить его родители и сестра. Благодаря врожденной услужливости и умению обходить конфликтные ситуации, за полтора года работы в клубе он сумел со всеми наладить хорошие отношения. Граф, хорошо разбиравшийся в людях, считал Митю перспективным работником и уже подумывал через некоторое время повысить его в должности.