Страница:
1 октября.Утром, когда я метелкой подметал у нее в клетке, она цапнула меня лапой, оставив три кровавых полоски. По расстоянию между полосками я смог определить, какой величины лапа у моей киски. Я назвал ее Гизи.
2 октября.Над глазами у кошки с обеих сторон содрана кожа, потому что она все время пытается выдавить лбом проволочную сетку. Деревянные планки, те, что потолще, она запросто разгрызает.
4 октября.К сожалению, новая клетка для Гизи все еще не готова. Из теперешней клетки я не решаюсь ее выпустить, так как опасаюсь, что не сумею водворить обратно, а кошке во время еды явно хочется выйти наружу. Когда протягиваешь ей пинцетом мясо, она даже встает на задние лапки. Вечером я поил ее молоком, держа мисочку в руках.
5 октября.За вчерашний вечер и сегодняшнее утро Гизи в общей сложности съела 200 граммов говядины. Ранки на ее лбу я лечил порошком ультрасептила, смешанным с детским кремом. Подцепив мазь краешком пинцета, я во время кормления незаметно смазывал пораненные места… Наконец-то готова новая клетка. Как и у всех прежних сооружений подобного рода, на одной стороне клетки сделаны стеклянное оконце и дверца из проволочной сетки, а остальные стенки обшиты досками; пол клетки выстлан пластиком. Прежде чем перевести кошку на новое место, я предложил ей мясо из рук. В присутствии гостя, который в это время находился у нас в доме, дикая кошка подошла ко мне, взяла мясо из рук и съела его.
В новую клетку я положил тряпку и поставил небольшой ящичек с песком. Расположив обе клетки дверцами одну против другой, я открыл их одновременно, и Гизи по образовавшемуся таким образом переходу моментально проскочила на новое место. Первым делом она как следует обнюхала каждый уголок, а затем улеглась в ящик с песком.
6 октября.Дикую кошку я и утром обнаружил в ящике с песком. Вечером я впервые выпустил ее из клетки. Она медленно обошла комнату, обнюхав все кругом, и забралась на крышку террариума, где жили лягушки. Тут я вдруг резко поднял руку, и Гизи, к величайшему моему удивлению, спрыгнула на пол, убежала в свою клетку и улеглась в ящик с песком. Позднее она несколько раз осмеливалась снова выходить из клетки, но стоило мне хлопнуть в ладоши или сделать резкое движение, как она тотчас убегала на место.
7 октября.За кошкой нужен глаз да глаз, потому что она все время норовит залезть, куда-нибудь повыше. Особенно ее волнует пара снегирей, ей хочется допрыгнуть до их клетки. Резкими жестами и хлопками в ладоши пока что удается сдерживать ее. Соня Кинга и хомяк по кличке Хельга не боятся дикой кошки; когда она подходит к их клеткам и потягивается, становясь на задние лапы, они чуть ли не соприкасаются носами через проволочную сетку.
19 октября.Я получил в подарок подстреленную лысуху в ягдташе. Гизи вышла из клетки, схватила охотничью сумку и унесла к себе. Я отнял добычу и снова положил на полу в комнате. Кошка опять вышла из клетки, но на сей раз вытащила лысуху из сумки и лишь после этого опять унесла добычу к себе. Она долго возилась с перьями, поэтому пришлось ей помочь: я сам ощипал птицу и отдал кошке половину.
20 октября.К утру остались лишь крупные кости. Во второй половине дня Гизи, не смущаясь присутствием гостей в доме, вышла из клетки и взяла у меня из рук мясо. Вечером я отдал, ей вторую половину лысухи.
Несколько дней я совсем не занимался с кошкой, только каждый день ставил ей в клетку тарелку с мясом. За это время она сильно одичала.
25 октября.После обеда, когда я убирал клетку, Гизи выбежала из нее, прыгнула на аквариумы, сбросив стеклянные крышки. Напуганная звоном бьющегося стекла, она пыталась взобраться по стене, но все время соскальзывала вниз. Затем подбежала к кафельной печи и спряталась под ней. Лишь поздно вечером мне удалось выманить ее оттуда мясом. Пока Гизи ела, я забаррикадировал ее лаз досками, однако она вмиг расшвыряла баррикаду и вновь спряталась в облюбованное ею место. В десять вечера пришлось выломать железную решетку под печкой, чтобы выкурить оттуда беглянку. Обозленная столь бесцеремонным вмешательством, она бросилась на меня, но я вовремя успел схватить метелку и отбил кошачье нападение.
31 октября.По оконному переплету Гизи несколько раз подбиралась к самому потолку и оттуда гулко шмякалась всеми четырьмя лапами на пол. В последние дни она ведет себя встревоженно и неприветливо.
17 декабря.Прежде чем выпустить Гизи из клетки, я накрыл снегирей своим пальто, чтобы клетки не было видно. После ужина я какое-то время не мог найти кошку. И вдруг мое зимнее пальто заходило ходуном — Гизи, воспользовавшись прикрытием, пыталась добраться до птиц. К счастью, она не причинила вреда снегирям, а те в потемках, не заметив опасности, не успели даже напугаться.
20 ? 21 декабрядикая кошка не пожелала есть. Правда, уже не раз случалось, что она на два-три дня устраивала себе «разгрузку». Зато когда я на короткое время отлучился из комнаты, Гизи прыгнула на клетку снегирей и вместе с клеткой свалилась на пол.
22 декабря.Дикая кошка опять, как положено, ест говяжью селезенку и легкие.
29 декабряона прыгнула на свою клетку с самого верха кафельной печки, после чего едва могла ступить на правую переднюю лапу и часто падала при ходьбе.
На другой день Гизи уже ступала на поврежденную лапу, но с большой осторожностью. Она ходила прихрамывая, но на третий день окончательно поправилась.
7 январямне пришлось выехать на месяц в Сегед, чтобы замещать на сегедской бойне своего коллегу. Разумеется, семья моя была не в восторге. Жена и теща и без того вбили себе в голову, будто дикая кошка рано или поздно спрыгнет кому-нибудь на шею с кафельной печки. С большим трудом мне удалось внушить жене, что такие опасения маловероятны, и Розика согласилась во время моего отсутствия кормить Гизи, но убирать ее клетку не бралась. В последний момент мне удалось договориться с двумя приятелями, чтобы те поочередно через день наведывались прибирать апартаменты Гизи. Одной заботой стало меньше, и все-таки я уезжал с тяжелым сердцем. Каждый второй день вечером я звонил домой, и вскоре тревога моя улеглась. Дома все шло гладко. Розика за месяц привязалась к Гизи. По вечерам они затевали игру: Розика тянула бумажку на веревочке, а кошка, как и положено, гонялась за ней.
Я застал Гизи в отличной форме и превосходном настроении. Я продолжал с ней играть, только вместо бумажки тащил по полу привязанный к веревочке кусок мяса, а кошка пыталась схватить его передними лапами. Когда я поднимал веревочку и мясо раскачивалось в воздухе, Гизи вставала на задние лапы или по всем правилам делала сальто. Если веревочная петля не соскальзывала с мяса, кошка с силой дергала его, а я уступал ей понемногу: мне хотелось, чтобы кошка размялась в движении. Пытаясь удержаться на скользком паркете, Гизи расставляла задние лапы. Если я не уступал ей, она быстро подскакивала на одном месте всеми четырьмя лапами и в конце концов все-таки съедала мясо — иной раз вместе с обрывком бечевки. Чем труднее доставался ей предыдущий кусок, тем активнее зарабатывала она следующий.
Я регулярно давал ей витамины А+Д2, фосфат кальция и разболтанное в молоке сырое яйцо. В случае если она довольно длительное время не получала этих добавлений к пище, у нее убывал аппетит и пропадало игривое настроение, кошка становилась нервной, шерсть ее тускнела. Эти симптомы устранялись за два-три дня при регулярном употреблении минеральных солей и витаминных препаратов.
Дикая кошка стремительно развивалась; клетку свою она переросла, поэтому немало часов проводила на свободе. Необходимо было предпринимать все большие предосторожности, чтобы обезопасить других животных. Насытившись хорошенько, кошка занимала свою излюбленную позицию на верху кафельной печки и оттуда наблюдала за всем, что происходит в доме. Стоило кому-нибудь войти в комнату или, напротив, направиться к выходу, Гизи не упускала случая нагнать страху: она ворчала, громко шипела и норовила дотянуться своей мощной лапой до головы намеченной жертвы. Подчас и у меня возникало ощущение, что еще вот-вот и она бросится сверху кому-нибудь на шею. Если в дом приходил посторонний человек с не слишком закаленной нервной системой, к тому же не знакомый с Гизи, то заставить его выйти из комнаты через дверь возле печки не удавалось никакими силами. К счастью, из комнаты есть «запасный» выход через ванную комнату.
Специалисты, не раз имевшие дело с дикими кошками, утверждали, что такой великолепный мощный экземпляр с гладкой блестящей шерстью им редко доводилось видеть, — Гизи в длину достигала ширины нашей кафельной печки. Я же все больше утверждался в подозрении, что она вовсе не кошка, а кот. Теперь мне и самому кажется странным, что я не удосужился проверить это раньше. Но факт, что я окончательно убедился в своем предположении, лишь когда, загнав Гизи из клетки в мешок, отвез ее в зоопарк. А там, прежде чем пустить кошку в клетку, ее основательно осмотрели и установили пол. Гизи оказалась диким котом.
Зоологический отдел Музея природоведения заключил соглашение с зоопарком: когда Гизи околеет, передать ее чучело для хранения в собрание млекопитающих.
Я часто навещал Гизи на новом месте. Но однажды, примерно месяца через два, я не обнаружил его в клетке. Служитель сказал мне, что в рамках обмена животными дикого кота отправили в зоологический сад в Западную Европу.
Берци — полевая землеройка
Лягушки, ядом которых смазывают стрелы
2 октября.Над глазами у кошки с обеих сторон содрана кожа, потому что она все время пытается выдавить лбом проволочную сетку. Деревянные планки, те, что потолще, она запросто разгрызает.
4 октября.К сожалению, новая клетка для Гизи все еще не готова. Из теперешней клетки я не решаюсь ее выпустить, так как опасаюсь, что не сумею водворить обратно, а кошке во время еды явно хочется выйти наружу. Когда протягиваешь ей пинцетом мясо, она даже встает на задние лапки. Вечером я поил ее молоком, держа мисочку в руках.
5 октября.За вчерашний вечер и сегодняшнее утро Гизи в общей сложности съела 200 граммов говядины. Ранки на ее лбу я лечил порошком ультрасептила, смешанным с детским кремом. Подцепив мазь краешком пинцета, я во время кормления незаметно смазывал пораненные места… Наконец-то готова новая клетка. Как и у всех прежних сооружений подобного рода, на одной стороне клетки сделаны стеклянное оконце и дверца из проволочной сетки, а остальные стенки обшиты досками; пол клетки выстлан пластиком. Прежде чем перевести кошку на новое место, я предложил ей мясо из рук. В присутствии гостя, который в это время находился у нас в доме, дикая кошка подошла ко мне, взяла мясо из рук и съела его.
В новую клетку я положил тряпку и поставил небольшой ящичек с песком. Расположив обе клетки дверцами одну против другой, я открыл их одновременно, и Гизи по образовавшемуся таким образом переходу моментально проскочила на новое место. Первым делом она как следует обнюхала каждый уголок, а затем улеглась в ящик с песком.
6 октября.Дикую кошку я и утром обнаружил в ящике с песком. Вечером я впервые выпустил ее из клетки. Она медленно обошла комнату, обнюхав все кругом, и забралась на крышку террариума, где жили лягушки. Тут я вдруг резко поднял руку, и Гизи, к величайшему моему удивлению, спрыгнула на пол, убежала в свою клетку и улеглась в ящик с песком. Позднее она несколько раз осмеливалась снова выходить из клетки, но стоило мне хлопнуть в ладоши или сделать резкое движение, как она тотчас убегала на место.
7 октября.За кошкой нужен глаз да глаз, потому что она все время норовит залезть, куда-нибудь повыше. Особенно ее волнует пара снегирей, ей хочется допрыгнуть до их клетки. Резкими жестами и хлопками в ладоши пока что удается сдерживать ее. Соня Кинга и хомяк по кличке Хельга не боятся дикой кошки; когда она подходит к их клеткам и потягивается, становясь на задние лапы, они чуть ли не соприкасаются носами через проволочную сетку.
19 октября.Я получил в подарок подстреленную лысуху в ягдташе. Гизи вышла из клетки, схватила охотничью сумку и унесла к себе. Я отнял добычу и снова положил на полу в комнате. Кошка опять вышла из клетки, но на сей раз вытащила лысуху из сумки и лишь после этого опять унесла добычу к себе. Она долго возилась с перьями, поэтому пришлось ей помочь: я сам ощипал птицу и отдал кошке половину.
20 октября.К утру остались лишь крупные кости. Во второй половине дня Гизи, не смущаясь присутствием гостей в доме, вышла из клетки и взяла у меня из рук мясо. Вечером я отдал, ей вторую половину лысухи.
Несколько дней я совсем не занимался с кошкой, только каждый день ставил ей в клетку тарелку с мясом. За это время она сильно одичала.
25 октября.После обеда, когда я убирал клетку, Гизи выбежала из нее, прыгнула на аквариумы, сбросив стеклянные крышки. Напуганная звоном бьющегося стекла, она пыталась взобраться по стене, но все время соскальзывала вниз. Затем подбежала к кафельной печи и спряталась под ней. Лишь поздно вечером мне удалось выманить ее оттуда мясом. Пока Гизи ела, я забаррикадировал ее лаз досками, однако она вмиг расшвыряла баррикаду и вновь спряталась в облюбованное ею место. В десять вечера пришлось выломать железную решетку под печкой, чтобы выкурить оттуда беглянку. Обозленная столь бесцеремонным вмешательством, она бросилась на меня, но я вовремя успел схватить метелку и отбил кошачье нападение.
31 октября.По оконному переплету Гизи несколько раз подбиралась к самому потолку и оттуда гулко шмякалась всеми четырьмя лапами на пол. В последние дни она ведет себя встревоженно и неприветливо.
17 декабря.Прежде чем выпустить Гизи из клетки, я накрыл снегирей своим пальто, чтобы клетки не было видно. После ужина я какое-то время не мог найти кошку. И вдруг мое зимнее пальто заходило ходуном — Гизи, воспользовавшись прикрытием, пыталась добраться до птиц. К счастью, она не причинила вреда снегирям, а те в потемках, не заметив опасности, не успели даже напугаться.
20 ? 21 декабрядикая кошка не пожелала есть. Правда, уже не раз случалось, что она на два-три дня устраивала себе «разгрузку». Зато когда я на короткое время отлучился из комнаты, Гизи прыгнула на клетку снегирей и вместе с клеткой свалилась на пол.
22 декабря.Дикая кошка опять, как положено, ест говяжью селезенку и легкие.
29 декабряона прыгнула на свою клетку с самого верха кафельной печки, после чего едва могла ступить на правую переднюю лапу и часто падала при ходьбе.
На другой день Гизи уже ступала на поврежденную лапу, но с большой осторожностью. Она ходила прихрамывая, но на третий день окончательно поправилась.
7 январямне пришлось выехать на месяц в Сегед, чтобы замещать на сегедской бойне своего коллегу. Разумеется, семья моя была не в восторге. Жена и теща и без того вбили себе в голову, будто дикая кошка рано или поздно спрыгнет кому-нибудь на шею с кафельной печки. С большим трудом мне удалось внушить жене, что такие опасения маловероятны, и Розика согласилась во время моего отсутствия кормить Гизи, но убирать ее клетку не бралась. В последний момент мне удалось договориться с двумя приятелями, чтобы те поочередно через день наведывались прибирать апартаменты Гизи. Одной заботой стало меньше, и все-таки я уезжал с тяжелым сердцем. Каждый второй день вечером я звонил домой, и вскоре тревога моя улеглась. Дома все шло гладко. Розика за месяц привязалась к Гизи. По вечерам они затевали игру: Розика тянула бумажку на веревочке, а кошка, как и положено, гонялась за ней.
Я застал Гизи в отличной форме и превосходном настроении. Я продолжал с ней играть, только вместо бумажки тащил по полу привязанный к веревочке кусок мяса, а кошка пыталась схватить его передними лапами. Когда я поднимал веревочку и мясо раскачивалось в воздухе, Гизи вставала на задние лапы или по всем правилам делала сальто. Если веревочная петля не соскальзывала с мяса, кошка с силой дергала его, а я уступал ей понемногу: мне хотелось, чтобы кошка размялась в движении. Пытаясь удержаться на скользком паркете, Гизи расставляла задние лапы. Если я не уступал ей, она быстро подскакивала на одном месте всеми четырьмя лапами и в конце концов все-таки съедала мясо — иной раз вместе с обрывком бечевки. Чем труднее доставался ей предыдущий кусок, тем активнее зарабатывала она следующий.
Я регулярно давал ей витамины А+Д2, фосфат кальция и разболтанное в молоке сырое яйцо. В случае если она довольно длительное время не получала этих добавлений к пище, у нее убывал аппетит и пропадало игривое настроение, кошка становилась нервной, шерсть ее тускнела. Эти симптомы устранялись за два-три дня при регулярном употреблении минеральных солей и витаминных препаратов.
Дикая кошка стремительно развивалась; клетку свою она переросла, поэтому немало часов проводила на свободе. Необходимо было предпринимать все большие предосторожности, чтобы обезопасить других животных. Насытившись хорошенько, кошка занимала свою излюбленную позицию на верху кафельной печки и оттуда наблюдала за всем, что происходит в доме. Стоило кому-нибудь войти в комнату или, напротив, направиться к выходу, Гизи не упускала случая нагнать страху: она ворчала, громко шипела и норовила дотянуться своей мощной лапой до головы намеченной жертвы. Подчас и у меня возникало ощущение, что еще вот-вот и она бросится сверху кому-нибудь на шею. Если в дом приходил посторонний человек с не слишком закаленной нервной системой, к тому же не знакомый с Гизи, то заставить его выйти из комнаты через дверь возле печки не удавалось никакими силами. К счастью, из комнаты есть «запасный» выход через ванную комнату.
Специалисты, не раз имевшие дело с дикими кошками, утверждали, что такой великолепный мощный экземпляр с гладкой блестящей шерстью им редко доводилось видеть, — Гизи в длину достигала ширины нашей кафельной печки. Я же все больше утверждался в подозрении, что она вовсе не кошка, а кот. Теперь мне и самому кажется странным, что я не удосужился проверить это раньше. Но факт, что я окончательно убедился в своем предположении, лишь когда, загнав Гизи из клетки в мешок, отвез ее в зоопарк. А там, прежде чем пустить кошку в клетку, ее основательно осмотрели и установили пол. Гизи оказалась диким котом.
Зоологический отдел Музея природоведения заключил соглашение с зоопарком: когда Гизи околеет, передать ее чучело для хранения в собрание млекопитающих.
Я часто навещал Гизи на новом месте. Но однажды, примерно месяца через два, я не обнаружил его в клетке. Служитель сказал мне, что в рамках обмена животными дикого кота отправили в зоологический сад в Западную Европу.
Берци — полевая землеройка
Как-то раз в полдень раздался телефонный звонок. Один мой приятель взволнованно сообщил, что он заливал водой нору суслика, а оттуда выскочил остроносый зверек, вроде бы похожий на мышь и все-таки не мышь. Приятель сказал, что находится на дежурстве и не может сам доставить мне пойманного им пленника; он убедительно просит меня приехать к нему в аэропорт «Ферихеди», да поторопиться, потому что из дежурной комнаты весь народ разбежался. Я был в полной уверенности, что остроносый зверек окажется землеройкой, поэтому люди и не вынесли соседства с ним…
Приятель встретил меня с распростертыми объятиями и повел в комнату, но на пороге у нас обоих дух захватило: незнакомый, резкий, тошнотворный запах даже меня на миг пригвоздил к месту. Такой отвратительной вони мне сроду не доводилось нюхать. Тотчас стало понятно, почему все разбежались из дежурной комнаты. Брезгливо морщась, мы переглянулись и, сделав глубокий вдох, вошли в комнату. Под столом в небольшой картонной коробке копошился зверек, еще более миниатюрный, чем мышь. Его острый хоботообразный нос постоянно двигался, принюхиваясь к незнакомым запахам. Конечно же, это была землеройка. Я был несколько растерян, поскольку с землеройками до той поры не сталкивался и не мог точно определить вид, но никто меня об этом и не спрашивал. Мы с приятелем безо всяких осложнений заставили зверька перелезть в транспортировочный ящик. Любопытно, что вблизи запах не казался нам столь невыносимым, как с порога комнаты.
Не без опасений направлялся я к автобусной остановке, размышляя, какие трудности предстоят в пути. Дело в том, что одной стенкой ящика служила проволочная сетка и «аромат» из ящика мог просачиваться совершенно беспрепятственно.
Первый автобус оказался набит битком, и я пропустил его в надежде, что следующий будет свободнее. И в самом деле, в очередном автобусе были всего три пассажира. Я поспешно вскочил в него и задвинул ящик с землеройкой под сиденье. Водитель уже включил мотор, когда вдруг из здания аэропорта высыпала огромная толпа пассажиров и направилась к автобусу. Не успел я опомниться, как автобус наполнился до отказа и тронулся в путь.
Воздух в салоне, и без того довольно спертый, вмиг пропитался вонью. Люди с брезгливыми гримасами морщились, судорожно сглатывали, чтобы подавить рвотный позыв, и оглядывались по сторонам в поисках источника этого зловония. Я тоже брезгливо морщил нос и вертелся на месте еще более ретиво, чем мои спутники.
Поездка тянулась нескончаемо долго, казалось, автобус никогда не доберется до нужной остановки. Когда же наконец мы подъехали к площади Кальвина, я выждал, пока откроется дверь, а затем одним махом выхватил из-под сиденья ящик с землеройкой и был таков!
Дома я поместил вновь приобретенного питомца в клетку из древесных плит площадью 50?20 сантиметров. Обе меньшие стороны клетки были забраны проволочной сеткой, а одна из больших сторон — стеклом. Пол клетки я посыпал сухим песком и стал кормить землеройку. Она схватила протянутого ей пинцетом мучного червя и, тихонько чавкая, умяла штук пять хорошо развитых червей.
У землероек очень быстро протекает процесс обмена веществ, поэтому они почти все время едят. Их трудно поймать живьем: они часто попадаются ночью в мышеловки или крысоловки, заряженные кусочком сала или грецкого ореха и к утру в большинстве случаев погибают от голода. Поэтому необходимо создать им такие условия, чтобы они имели возможность постоянно подкармливаться. Я положил на пробу кусок сырого говяжьего сердца в клетку землеройки. Приподняв голову и шевеля носом, зверек принюхался, подошел к пище и принялся за дело. Такой способ кормления оправдал себя и в дальнейшем. Землеройка ежедневно съедала положенный ей в клетку кусок сырого мяса или сердца, по весу примерно такой же, как вес ее собственного тела; время от времени я посыпал корм витаминами и минеральными веществами. На «десерт» я давал ей мучного червя, а подходить за этим лакомством приучил ее следующим образом. Я сжимал концы пинцета и слегка пощелкивал ими. Землеройка поворачивала голову на звук и принюхивалась, но теперь уже я держал пинцетом мучного червя, а она, обычно, вздернув голову и не переставая принюхиваться подходила и брала добычу. Впоследствии из раскрытой клетки она выбиралась даже на стол за мучным червем, но, получив лакомство, всякий раз бежала на привычное место, чтобы там насладиться им всласть.
Редко выпадает удовольствие самому определить вид млекопитающего или птицы, ставших твоей собственностью. Пробел в своих знаниях о землеройках я восполнил, изучая отечественную литературу по нужному разделу. Определить видовую принадлежность в данном случае оказалось гораздо легче, чем я предполагал. На хвосте у моей землеройки между плотно прилегающими ворсинками торчали отдельные длинные волоски. Из этого я заключил, что она относится к землеройкам с волнистым хвостом. В Венгрии обитает два вида этих землероек. Для белобрюхой белозубки характерна темная спинка, резкой чертой отделенная от более светлоокрашенного брюшка, в то время как у восточной землеройки от темной спинки к брюшку окраска постепенно светлеет. Зубы у обоих этих видов землеройки белые, а у остальных четырех видов, обитающих на территории Венгрии, кончики зубов красновато-бурые. На основании этих отличительных примет я определил, что «подарок» моего приятеля — белобрюхая белозубка (Crocidura lencodon).
Мои увлекательные научные исследования были прерваны отчаянными причитаниями жены и тещи. Забившись в самый отдаленный уголок квартиры, они в один голос твердили, что к этакой вонище притерпеться просто немыслимо и что зверек, хоть и невелик, а всех нас из дома повыживет. И тут я окончательно убедился, что в непосредственной близости от землеройки запах не столь непереносим, как на расстоянии, то есть, казалось бы, он в меньшей концентрации. Я решил было провести среди домашних просветительскую работу и принялся втолковывать им, что расположенные по обеим сторонам тела землеройки кожные железы выделяют секрецию с запахом мускуса. Этот резкий запах помогает особям противоположного пола обнаружить друг друга. Кроме того, отвратительная вонь защищает землероек и от врагов. Хищники, пока не научатся узнавать землероек, частенько ловят их, но проглотить не могут и выплевывают. Вот почему по утрам на лесных тропинках можно обнаружить нетронутые трупы землероек.
Однако моя популярная лекция не удовлетворила родственников. Мне же очень хотелось оставить у себя землеройку, и я стал ломать голову над тем, как облегчить домашним их участь. И тут в лежащей передо мной книге наткнулся на место, где говорилось, что полевые землеройки в годовалом возрасте достигают половой зрелости и что средняя продолжительность жизни их полтора года. Сперва я расстроился, что несчастные землеройки столь недолговечны, а затем мне пришла в голову спасительная мысль. «Это половозрелая особь, — объяснил я жене и теще, — ей, бедняжке, всего и жить-то осталось полгода, а до тех пор мы уж как-нибудь потерпим!»
Землеройка оказалась самцом, и я назвал его Берци.
Вскоре пришло письмо из Дёра, от моей матери: «… если ты хоть немного уважаешь родителей, то по прочтении этого письма сразу же возьми свою мерзкую вонючую тварь, отвези куда-нибудь подальше и выпусти на волю!»
Берци прожил у нас три года. Не знаю, может, благодаря удивительной способности человеческого организма к приспособлению, а может, потому, что по мере старения Берци и мускусный запах слабел, — а только мы вытерпели. К концу жизни наш Берци совершенно облысел, но до последнего дыхания выходил на пощелкивание пинцета за любимым лакомством — мучным червем.
Через несколько лет я наведался к своему приятелю, который также держал землероек — лесных и восточных, — и записал их голоса. Владелец землероек, видя, что я прихватил с собой и фотоаппарат, решил потешить меня эффектным зрелищем и впустил в террариум к восточным землеройкам более крупную, чем они, медведку. В то же мгновение трое миниатюрных кровожадных хищников набросились на жертву. Они кусали, терзали ее, рвали на части и через несколько секунд, чуть похрустывая хитином, принялись пожирать медведку. Мне вспомнилось замечание профессора Ганса Петца в томе «Урании», посвященном млекопитающим: «Счастье, что эти насекомоядные не вырастают до размеров медведя или льва. При своей ненасытной жадности и плодовитости они истребили бы все другие виды животных на земле».
Как-то раз я прокрутил при 32-кратном замедлении запись этой сцены одному своему приятелю, который занимается млекопитающими. Прослушав запись, он, не задумываясь, произнес: «Волчий вой!»
Приятель встретил меня с распростертыми объятиями и повел в комнату, но на пороге у нас обоих дух захватило: незнакомый, резкий, тошнотворный запах даже меня на миг пригвоздил к месту. Такой отвратительной вони мне сроду не доводилось нюхать. Тотчас стало понятно, почему все разбежались из дежурной комнаты. Брезгливо морщась, мы переглянулись и, сделав глубокий вдох, вошли в комнату. Под столом в небольшой картонной коробке копошился зверек, еще более миниатюрный, чем мышь. Его острый хоботообразный нос постоянно двигался, принюхиваясь к незнакомым запахам. Конечно же, это была землеройка. Я был несколько растерян, поскольку с землеройками до той поры не сталкивался и не мог точно определить вид, но никто меня об этом и не спрашивал. Мы с приятелем безо всяких осложнений заставили зверька перелезть в транспортировочный ящик. Любопытно, что вблизи запах не казался нам столь невыносимым, как с порога комнаты.
Не без опасений направлялся я к автобусной остановке, размышляя, какие трудности предстоят в пути. Дело в том, что одной стенкой ящика служила проволочная сетка и «аромат» из ящика мог просачиваться совершенно беспрепятственно.
Первый автобус оказался набит битком, и я пропустил его в надежде, что следующий будет свободнее. И в самом деле, в очередном автобусе были всего три пассажира. Я поспешно вскочил в него и задвинул ящик с землеройкой под сиденье. Водитель уже включил мотор, когда вдруг из здания аэропорта высыпала огромная толпа пассажиров и направилась к автобусу. Не успел я опомниться, как автобус наполнился до отказа и тронулся в путь.
Воздух в салоне, и без того довольно спертый, вмиг пропитался вонью. Люди с брезгливыми гримасами морщились, судорожно сглатывали, чтобы подавить рвотный позыв, и оглядывались по сторонам в поисках источника этого зловония. Я тоже брезгливо морщил нос и вертелся на месте еще более ретиво, чем мои спутники.
Поездка тянулась нескончаемо долго, казалось, автобус никогда не доберется до нужной остановки. Когда же наконец мы подъехали к площади Кальвина, я выждал, пока откроется дверь, а затем одним махом выхватил из-под сиденья ящик с землеройкой и был таков!
Дома я поместил вновь приобретенного питомца в клетку из древесных плит площадью 50?20 сантиметров. Обе меньшие стороны клетки были забраны проволочной сеткой, а одна из больших сторон — стеклом. Пол клетки я посыпал сухим песком и стал кормить землеройку. Она схватила протянутого ей пинцетом мучного червя и, тихонько чавкая, умяла штук пять хорошо развитых червей.
У землероек очень быстро протекает процесс обмена веществ, поэтому они почти все время едят. Их трудно поймать живьем: они часто попадаются ночью в мышеловки или крысоловки, заряженные кусочком сала или грецкого ореха и к утру в большинстве случаев погибают от голода. Поэтому необходимо создать им такие условия, чтобы они имели возможность постоянно подкармливаться. Я положил на пробу кусок сырого говяжьего сердца в клетку землеройки. Приподняв голову и шевеля носом, зверек принюхался, подошел к пище и принялся за дело. Такой способ кормления оправдал себя и в дальнейшем. Землеройка ежедневно съедала положенный ей в клетку кусок сырого мяса или сердца, по весу примерно такой же, как вес ее собственного тела; время от времени я посыпал корм витаминами и минеральными веществами. На «десерт» я давал ей мучного червя, а подходить за этим лакомством приучил ее следующим образом. Я сжимал концы пинцета и слегка пощелкивал ими. Землеройка поворачивала голову на звук и принюхивалась, но теперь уже я держал пинцетом мучного червя, а она, обычно, вздернув голову и не переставая принюхиваться подходила и брала добычу. Впоследствии из раскрытой клетки она выбиралась даже на стол за мучным червем, но, получив лакомство, всякий раз бежала на привычное место, чтобы там насладиться им всласть.
Редко выпадает удовольствие самому определить вид млекопитающего или птицы, ставших твоей собственностью. Пробел в своих знаниях о землеройках я восполнил, изучая отечественную литературу по нужному разделу. Определить видовую принадлежность в данном случае оказалось гораздо легче, чем я предполагал. На хвосте у моей землеройки между плотно прилегающими ворсинками торчали отдельные длинные волоски. Из этого я заключил, что она относится к землеройкам с волнистым хвостом. В Венгрии обитает два вида этих землероек. Для белобрюхой белозубки характерна темная спинка, резкой чертой отделенная от более светлоокрашенного брюшка, в то время как у восточной землеройки от темной спинки к брюшку окраска постепенно светлеет. Зубы у обоих этих видов землеройки белые, а у остальных четырех видов, обитающих на территории Венгрии, кончики зубов красновато-бурые. На основании этих отличительных примет я определил, что «подарок» моего приятеля — белобрюхая белозубка (Crocidura lencodon).
Мои увлекательные научные исследования были прерваны отчаянными причитаниями жены и тещи. Забившись в самый отдаленный уголок квартиры, они в один голос твердили, что к этакой вонище притерпеться просто немыслимо и что зверек, хоть и невелик, а всех нас из дома повыживет. И тут я окончательно убедился, что в непосредственной близости от землеройки запах не столь непереносим, как на расстоянии, то есть, казалось бы, он в меньшей концентрации. Я решил было провести среди домашних просветительскую работу и принялся втолковывать им, что расположенные по обеим сторонам тела землеройки кожные железы выделяют секрецию с запахом мускуса. Этот резкий запах помогает особям противоположного пола обнаружить друг друга. Кроме того, отвратительная вонь защищает землероек и от врагов. Хищники, пока не научатся узнавать землероек, частенько ловят их, но проглотить не могут и выплевывают. Вот почему по утрам на лесных тропинках можно обнаружить нетронутые трупы землероек.
Однако моя популярная лекция не удовлетворила родственников. Мне же очень хотелось оставить у себя землеройку, и я стал ломать голову над тем, как облегчить домашним их участь. И тут в лежащей передо мной книге наткнулся на место, где говорилось, что полевые землеройки в годовалом возрасте достигают половой зрелости и что средняя продолжительность жизни их полтора года. Сперва я расстроился, что несчастные землеройки столь недолговечны, а затем мне пришла в голову спасительная мысль. «Это половозрелая особь, — объяснил я жене и теще, — ей, бедняжке, всего и жить-то осталось полгода, а до тех пор мы уж как-нибудь потерпим!»
Землеройка оказалась самцом, и я назвал его Берци.
Вскоре пришло письмо из Дёра, от моей матери: «… если ты хоть немного уважаешь родителей, то по прочтении этого письма сразу же возьми свою мерзкую вонючую тварь, отвези куда-нибудь подальше и выпусти на волю!»
Берци прожил у нас три года. Не знаю, может, благодаря удивительной способности человеческого организма к приспособлению, а может, потому, что по мере старения Берци и мускусный запах слабел, — а только мы вытерпели. К концу жизни наш Берци совершенно облысел, но до последнего дыхания выходил на пощелкивание пинцета за любимым лакомством — мучным червем.
Через несколько лет я наведался к своему приятелю, который также держал землероек — лесных и восточных, — и записал их голоса. Владелец землероек, видя, что я прихватил с собой и фотоаппарат, решил потешить меня эффектным зрелищем и впустил в террариум к восточным землеройкам более крупную, чем они, медведку. В то же мгновение трое миниатюрных кровожадных хищников набросились на жертву. Они кусали, терзали ее, рвали на части и через несколько секунд, чуть похрустывая хитином, принялись пожирать медведку. Мне вспомнилось замечание профессора Ганса Петца в томе «Урании», посвященном млекопитающим: «Счастье, что эти насекомоядные не вырастают до размеров медведя или льва. При своей ненасытной жадности и плодовитости они истребили бы все другие виды животных на земле».
Как-то раз я прокрутил при 32-кратном замедлении запись этой сцены одному своему приятелю, который занимается млекопитающими. Прослушав запись, он, не задумываясь, произнес: «Волчий вой!»
Лягушки, ядом которых смазывают стрелы
На моем рабочем столе стоит 50-сантиметровый террариум, освещенный 15-ваттной неоновой трубкой. Человек не слишком наблюдательный увидит в нем бромелии, оплетенные сциндапсусом, и несколько криптантусов. Поэтому не раз бывало, что моих посетителей ставил в тупик вопрос: как им нравятся красные лягушки? Впоследствии они признавались, что приняли живых лягушек за пластмассовых, помещенных среди растений экзотики ради.
Четверка древолазов маленьких (Dendrobates pumilio) размером 2-2,5 сантиметра и четверо листолазов (Phyllobates lugubris) размером сантиметра три кажутся керамическими, будто сделанными старым гончаром, одряхлевшие руки которого тряслись и не могли их раскрасить одинаково; неповторимые узоры извилистых линий и размытых пятен отличают лягушек одну от другой.
Тело древолазов, за исключением их конечностей, окрашено в разные цвета, от блестящего оранжево-красного до маково-алого в черную крапинку. Встречаются особи и полностью красные, без пятнышек. Конечности животных в нижней части черного цвета, выше расцвечены красными или красными и темно-синими пятнышками. На концах черных пальцев находятся мелкие диски для прилипания. Встречаются особи, у которых на красном фоне шейки и брюха находятся черные и желтовато-зеленые пятна, словом, не встретишь двух одинаково расцвеченных древолазов.
У листолазов спинка и бока блестящие, черные. По обе стороны спины тянется оранжево-красная неравномерная по ширине полоска, сходящаяся, вернее сливающаяся, воедино, у носа. Черные бока окаймлены синевато-зеленой цепочкой пятнышек или полосой, начинающейся выше глаз и захватывающей передние конечности. Когда на животных — в особенности самцов, более изящных по комплекции, — падает освещение, они сами точно бы излучают свет, фосфоресцируют.
Третий вид древолазов, который можно наблюдать и в Венгрии (он живет и размножается в террариуме у моего друга Шандора Жилински), — это четырехсантиметровый красящий древолаз (Dendrobates auratus). Экземпляры этого вида, те, что родом из Панамы, — черного и золотистого оттенков, а из Коста-Рики — черные с неправильно расположенными зелеными пятнами.
Древолазы и листолазы являются идеальными животными для террариума не только благодаря своей великолепной окраске, но и потому, что они ведут дневной образ жизни, не зарываются в землю, а постоянно находятся в движении заняты охотой.
Маленькие лягушки эти сверкают среди зеленой тропической растительности террариума подобно драгоценным камням В естественных условиях они обитают в джунглях Центральной и Южной Америки. Ярко-красная, синяя, желтая, зеленая и блестящая, как лак, черная окраска лягушек хорошо знакома хищникам, которые не трогают этих животных, усвоив, что ядовитые выделения их подкожных желез сильно действуют на нервную систему. Единственный враг у этих животных — человек. Индейцы, держа лягушек над огнем, собирают их выделения для изготовления отравленных стрел. Красящими этих древолазов называют неспроста. Индейцы вырывают у молодых зеленых попугаев в некоторых местах перья и втирают им в кожу слизь древолаза; тогда у попугаев вместо зеленых вырастают перья другого цвета. Местные жители знают даже от какой лягушки какого цветового эффекта можно ждать в таких случаях.
Из трех перечисленных видов лягушек чаще всего удавалось разводить красящих древолазов. У двух других видов размножение сходное.
Между самцами и самками нет явного отличия; последние на несколько миллиметров крупнее и толще. Готовый к спариванию, самец часто издает звуки, более похожие на трели, чем на кваканье. Услышав зов, самка начинает любовную игру, подскакивает к самцу и передними лапками принимается гладить его по спине. Самец отскакивает и вновь разражается трелью, а самка опять подпрыгивает к нему и снова начинает ласкать его. Если есть возможность, то пара устраивается на горизонтально расположенных листьях бромелии, которые сверху подобно крыше прикрывает другой лист. Не раз случается, что еще до откладывания яиц самку пытается отогнать от самца соперница. Если же это не удается ей, она усаживается на соседний лист бромелии и оттуда следит за парочкой. Самка откладывает 3-9 черных двухмиллиметровых яиц, которые заключены в шестимиллиметровую студенистую оболочку. Самка откладывает икринки на листе бромелии вплотную одна к другой. Самец на протяжении этой процедуры временами удаляется, а вернувшись, производит оплодотворение. Студенистая оболочка вокруг икринок набухает. Самка больше не заботится об икринках, зато самец, раза четыре в день взбираясь на лист бромелии, охраняет икринки, сидит на них иной раз минут 50 и время от времени увлажняет их. Было подмечено, что и остальные лягушки, находящиеся в террариуме, тоже часто садятся на икринки, перетаскивают их на другие листья, зачастую растаптывают или просто поедают шевелящихся эмбрионов. Поэтому целесообразно как можно скорее обрезать листья бромелии вместе с икринками и поместить их в стеклянной мисочке таким образом, чтобы они покоились над водой на каком-нибудь выступающем из воды предмете; Мисочку следует закрыть сверху стеклом. На третий день на икринке обозначатся контуры эмбриона, который будет расти с каждым днем. На пятый день на голове с двух сторон появляются тонкие красные жаберные лепестки. Эмбрион продолжает расти и все активнее движется в студенистой оболочке. К восьмому дню наружные жабры регрессируют, затем эмбрион прорывает оболочку и выскальзывает в воду. Длина его к этому моменту составляет 1,7 сантиметра. (В естественных условиях самец кладет себе на спину вылупившихся из икринок головастиков и опускает их в воду.)
Хельмут Циммерман, немецкий специалист по террариумам, держал только что вылупившихся головастиков в воде, уровень которой был 1 сантиметр, а через несколько дней повышал уровень до 3-5 сантиметров. Головастики, чуть ли не стоя вертикально, кормились рассыпанным по поверхности воды порошковым продуктом «Табимин». Температура воды днем была 24°С, ночью — 22°С; жесткость, согласно проведенным доселе опытам, не играет роли в развитии личинок. Мы кормим головастиков мелко нарезанным и хорошо промытым трубочником. Воду меняем каждые два дня на свежую, не хлорированную и такой же температуры.
Головастики развиваются неравномерно. К примеру, у самых крупных задние лапки образуются через 47 дней после откладывания яичек, у тех, что помельче, — зачастую лишь через 100 дней, а передние лапки — через 61-119 дней. После того как задние лапки «прорезались», на черных спинках головастиков появляется нечеткий зеленый узор, хорошо заметный к моменту превращения. Соотношение черного и зеленого цветов в следующие шесть недель может меняться в пользу черного. Только что появившиеся лягушата обладают способностью взбираться вверх по стеклянной стенке, поэтому рекомендуется забирать аквариум сверху проволочной сеткой. Лягушат можно поместить вместе со взрослыми особями; на второй день они все вместе прыгают за мошками и личинками кузнечиков.
Четверка древолазов маленьких (Dendrobates pumilio) размером 2-2,5 сантиметра и четверо листолазов (Phyllobates lugubris) размером сантиметра три кажутся керамическими, будто сделанными старым гончаром, одряхлевшие руки которого тряслись и не могли их раскрасить одинаково; неповторимые узоры извилистых линий и размытых пятен отличают лягушек одну от другой.
Тело древолазов, за исключением их конечностей, окрашено в разные цвета, от блестящего оранжево-красного до маково-алого в черную крапинку. Встречаются особи и полностью красные, без пятнышек. Конечности животных в нижней части черного цвета, выше расцвечены красными или красными и темно-синими пятнышками. На концах черных пальцев находятся мелкие диски для прилипания. Встречаются особи, у которых на красном фоне шейки и брюха находятся черные и желтовато-зеленые пятна, словом, не встретишь двух одинаково расцвеченных древолазов.
У листолазов спинка и бока блестящие, черные. По обе стороны спины тянется оранжево-красная неравномерная по ширине полоска, сходящаяся, вернее сливающаяся, воедино, у носа. Черные бока окаймлены синевато-зеленой цепочкой пятнышек или полосой, начинающейся выше глаз и захватывающей передние конечности. Когда на животных — в особенности самцов, более изящных по комплекции, — падает освещение, они сами точно бы излучают свет, фосфоресцируют.
Третий вид древолазов, который можно наблюдать и в Венгрии (он живет и размножается в террариуме у моего друга Шандора Жилински), — это четырехсантиметровый красящий древолаз (Dendrobates auratus). Экземпляры этого вида, те, что родом из Панамы, — черного и золотистого оттенков, а из Коста-Рики — черные с неправильно расположенными зелеными пятнами.
Древолазы и листолазы являются идеальными животными для террариума не только благодаря своей великолепной окраске, но и потому, что они ведут дневной образ жизни, не зарываются в землю, а постоянно находятся в движении заняты охотой.
Маленькие лягушки эти сверкают среди зеленой тропической растительности террариума подобно драгоценным камням В естественных условиях они обитают в джунглях Центральной и Южной Америки. Ярко-красная, синяя, желтая, зеленая и блестящая, как лак, черная окраска лягушек хорошо знакома хищникам, которые не трогают этих животных, усвоив, что ядовитые выделения их подкожных желез сильно действуют на нервную систему. Единственный враг у этих животных — человек. Индейцы, держа лягушек над огнем, собирают их выделения для изготовления отравленных стрел. Красящими этих древолазов называют неспроста. Индейцы вырывают у молодых зеленых попугаев в некоторых местах перья и втирают им в кожу слизь древолаза; тогда у попугаев вместо зеленых вырастают перья другого цвета. Местные жители знают даже от какой лягушки какого цветового эффекта можно ждать в таких случаях.
Из трех перечисленных видов лягушек чаще всего удавалось разводить красящих древолазов. У двух других видов размножение сходное.
Между самцами и самками нет явного отличия; последние на несколько миллиметров крупнее и толще. Готовый к спариванию, самец часто издает звуки, более похожие на трели, чем на кваканье. Услышав зов, самка начинает любовную игру, подскакивает к самцу и передними лапками принимается гладить его по спине. Самец отскакивает и вновь разражается трелью, а самка опять подпрыгивает к нему и снова начинает ласкать его. Если есть возможность, то пара устраивается на горизонтально расположенных листьях бромелии, которые сверху подобно крыше прикрывает другой лист. Не раз случается, что еще до откладывания яиц самку пытается отогнать от самца соперница. Если же это не удается ей, она усаживается на соседний лист бромелии и оттуда следит за парочкой. Самка откладывает 3-9 черных двухмиллиметровых яиц, которые заключены в шестимиллиметровую студенистую оболочку. Самка откладывает икринки на листе бромелии вплотную одна к другой. Самец на протяжении этой процедуры временами удаляется, а вернувшись, производит оплодотворение. Студенистая оболочка вокруг икринок набухает. Самка больше не заботится об икринках, зато самец, раза четыре в день взбираясь на лист бромелии, охраняет икринки, сидит на них иной раз минут 50 и время от времени увлажняет их. Было подмечено, что и остальные лягушки, находящиеся в террариуме, тоже часто садятся на икринки, перетаскивают их на другие листья, зачастую растаптывают или просто поедают шевелящихся эмбрионов. Поэтому целесообразно как можно скорее обрезать листья бромелии вместе с икринками и поместить их в стеклянной мисочке таким образом, чтобы они покоились над водой на каком-нибудь выступающем из воды предмете; Мисочку следует закрыть сверху стеклом. На третий день на икринке обозначатся контуры эмбриона, который будет расти с каждым днем. На пятый день на голове с двух сторон появляются тонкие красные жаберные лепестки. Эмбрион продолжает расти и все активнее движется в студенистой оболочке. К восьмому дню наружные жабры регрессируют, затем эмбрион прорывает оболочку и выскальзывает в воду. Длина его к этому моменту составляет 1,7 сантиметра. (В естественных условиях самец кладет себе на спину вылупившихся из икринок головастиков и опускает их в воду.)
Хельмут Циммерман, немецкий специалист по террариумам, держал только что вылупившихся головастиков в воде, уровень которой был 1 сантиметр, а через несколько дней повышал уровень до 3-5 сантиметров. Головастики, чуть ли не стоя вертикально, кормились рассыпанным по поверхности воды порошковым продуктом «Табимин». Температура воды днем была 24°С, ночью — 22°С; жесткость, согласно проведенным доселе опытам, не играет роли в развитии личинок. Мы кормим головастиков мелко нарезанным и хорошо промытым трубочником. Воду меняем каждые два дня на свежую, не хлорированную и такой же температуры.
Головастики развиваются неравномерно. К примеру, у самых крупных задние лапки образуются через 47 дней после откладывания яичек, у тех, что помельче, — зачастую лишь через 100 дней, а передние лапки — через 61-119 дней. После того как задние лапки «прорезались», на черных спинках головастиков появляется нечеткий зеленый узор, хорошо заметный к моменту превращения. Соотношение черного и зеленого цветов в следующие шесть недель может меняться в пользу черного. Только что появившиеся лягушата обладают способностью взбираться вверх по стеклянной стенке, поэтому рекомендуется забирать аквариум сверху проволочной сеткой. Лягушат можно поместить вместе со взрослыми особями; на второй день они все вместе прыгают за мошками и личинками кузнечиков.