Михай Орсаг
Заводи кого угодно, только НЕ КРОКОДИЛА!
Предисловие
За последние десятилетия множество разных животных — как самых обыкновенных, так и диковинных видов — находили себе пристанище у меня дома; некоторых я приютил, потому что мне этого хотелось, другие попали ко мне по воле случая или обстоятельств. Первое время у меня еще была какая-то возможность выбирать — кто из животных меня более интересует, тех я и держал. Но с той поры как я стал ветеринаром и распространился слух о том, что я интересуюсь птицами, пресмыкающимися и мелкими млекопитающими, которых, причем, не принято называть домашними животными, мне стали поставлять больных и увечных птиц, млекопитающих, как охраняемых законом, так и самых заурядных. Животных, утративших способность двигаться, люди чаще всего из жалости подбирают на улице, намереваясь помочь захворавшим или попавшим в беду зверюшкам, но не знают, как это сделать. В результате спустя несколько дней спасатели вместе с животными, обессилевшими от голода и жажды, приходят ко мне. Долг ветеринара предписывает мне сделать все для спасения жизни пациента. Но большинству людей представляется естественным оставить больное животное у меня. Тщетно пытаюсь я снабдить добровольных шефов лекарствами, кормом, советами: больное животное остается у меня, а временный хозяин с чувством облегчения уходит. Если у птицы подстрелено или сломано крыло, если птенец выпал из гнезда — жизнь их можно спасти, но летать им больше не суждено. До конца своих дней они живут в клетке и при должном уходе удваивают свой век по сравнению с сородичами, обитающими в естественных условиях.
В настоящее время я работаю в фонотеке при Венгерской Академии наук, где хранятся записи голосов животных. При записи различных звуков, а также изучении поведения животных и их способности к усвоению новых навыков приходится некоторое время держать птиц в неволе. Современная наука о поведении животных — этология — не исключает наблюдения и эксперименты в четырех стенах. В таких случаях непременно должны выполняться необходимые условия существования наблюдаемых животных.
Но наряду с научными задачами мною руководят и другие соображения: я и поныне держу дома многих животных лишь потому, что они радуют глаз красивой наружностью, окраской, восхищают голосом, грациозностью движений, забавными повадками и вызывают неизменный трепет перед таким чудесным проявлением жизни.
У меня не было намерения писать специальное пособие о том, как содержать животных в домашних условиях; мне хотелось — насколько позволяет род моих занятий и рамки этой книги — лишь в какой-то мере поделиться с читателем своим опытом и впечатлениями о жизни животных, с которыми меня столкнула судьба.
Автор
В настоящее время я работаю в фонотеке при Венгерской Академии наук, где хранятся записи голосов животных. При записи различных звуков, а также изучении поведения животных и их способности к усвоению новых навыков приходится некоторое время держать птиц в неволе. Современная наука о поведении животных — этология — не исключает наблюдения и эксперименты в четырех стенах. В таких случаях непременно должны выполняться необходимые условия существования наблюдаемых животных.
Но наряду с научными задачами мною руководят и другие соображения: я и поныне держу дома многих животных лишь потому, что они радуют глаз красивой наружностью, окраской, восхищают голосом, грациозностью движений, забавными повадками и вызывают неизменный трепет перед таким чудесным проявлением жизни.
У меня не было намерения писать специальное пособие о том, как содержать животных в домашних условиях; мне хотелось — насколько позволяет род моих занятий и рамки этой книги — лишь в какой-то мере поделиться с читателем своим опытом и впечатлениями о жизни животных, с которыми меня столкнула судьба.
Автор
Примечание редактора венгерского издания
Часть из упомянутых в книге видов животных, которых автор держал у себя дома с научными целями, находится в Венгрии под охраной закона и потому содержать их в неволе запрещено. Вот перечень их:
Рыбы
щиповка
пескарь
ерш
Земноводные
краснобрюхая жерлянка
Пресмыкающиеся
лесной уж
степная ящерица
прыткая ящерица
песчаная ящерица
обыкновенная гадюка
сетчатый уж
дикая гадюка
медянка
водяной уж
зеленая ящерица
Птицы
удод
речная чайка
сипуха
золотистая щурка
лазоревка
кукушка
длиннохвостая синица
иволга
скворец
большая синица
горлица
Млекопитающие
лесная соня
ушан
гигантская вечерница
землеройка
ореховая соня
белка
подковонос
соня-полчок
рыжая вечерница
куница
еж
нетопырь-карлик
дикая кошка
Рыбы
щиповка
пескарь
ерш
Земноводные
краснобрюхая жерлянка
Пресмыкающиеся
лесной уж
степная ящерица
прыткая ящерица
песчаная ящерица
обыкновенная гадюка
сетчатый уж
дикая гадюка
медянка
водяной уж
зеленая ящерица
Птицы
удод
речная чайка
сипуха
золотистая щурка
лазоревка
кукушка
длиннохвостая синица
иволга
скворец
большая синица
горлица
Млекопитающие
лесная соня
ушан
гигантская вечерница
землеройка
ореховая соня
белка
подковонос
соня-полчок
рыжая вечерница
куница
еж
нетопырь-карлик
дикая кошка
Заводи кого угодно, только не крокодила!
— заявила не терпящим возражений тоном моя жена Розика, когда я пытался было выведать у нее, как она отнесется к появлению нового жильца. Само слово «крокодил» вызывало у нее бурный протест, и я в душе выбранил себя: «Дернула же меня нелегкая ляпнуть не подумав, нет чтобы сказать «кайман»; глядишь, и это куда более деликатное название, не изменив сути дела — ведь кайман всего-навсего один из видов крокодила, — не вызвало бы такой реакции».
Положение мое было незавидное. Четверть часа назад позвонил доктор Матэ Феньвеши и сообщил, что привез мне каймана, которого нужно срочно забрать: в коробке сидеть ему не нравится, а где еще его держать, сразу не придумаешь. Выбора у меня не было, пришлось спешно отправляться за кайманом.
Я частенько приставал к Матэ — своему коллеге по ветеринарному отделу бойни — с просьбой привезти мне из-за границы какое-нибудь животное. По совести признаться, раньше меня не слишком-то интересовали футбольные матчи, но теперь ситуация изменилась. С тех пор как Матэ посулил при случае выполнить мою просьбу, я с постоянным вниманием следил за результатами зарубежных встреч и горячо болел за венгерскую команду, справедливо полагая, что если наши футболисты выиграют, то приятель мой с большей охотой станет присматривать мне живой подарок.
Как-то он привез мне из Чили двух птиц, которые больше всего напоминали чижей. Они жили у меня долгие годы, самец распевал целые дни напролет, но выводить птенцов чижи желания не выказывали. За неимением соответствующей литературы я не мог определить их вид и называл их чилийскими чижами.
Когда команда «Ференцварош» во время матча в Нью-Йорке заняла второе место, Матэ на радостях привез мне двух черепах, леопарда и детеныша каймана широкомордого, или шакара. К последнему сюрпризу я не был готов ни морально, ни практически — с точки зрения размещения его в городской квартире, но постарался скрыть легкое смятение при виде юного хищника.
Матэ пожаловался на свои злоключения. В дороге ему без конца доставалось от членов команды из-за хлопотного багажа. Дважды — в Монреале и во Франкфурте — ему приходилось на ночь помещать каймана в умывальнике, что вызывало законное недовольство соседа по номеру: тот не мог подойти к раковине, потому что кайман злобно реагировал на все попытки нарушить его одиночество. И последние осложнения возникли уже в Будапеште, в аэропорту «Ферихеди», где каймана не хотели без разрешения впускать в страну, но Матэ устранил эти осложнения, собственноручно выдав ветеринарную справку на ввоз иностранца.
Дома, помня о категорическом запрете Розики, я постарался незаметно прошмыгнуть в комнату, а новое приобретение выдал за ящерицу. Малыш-кайман в ту пору достигал 18 сантиметров в длину. Недолго размышляя, я временно поместил его в довольно большой бассейн литого стекла с «водоемом» и «сушей». На вторую ночь жена разбудила меня, требуя немедленно принять меры, не то ящерица утонет. Я спросонок заверил ее, что все в порядке: животное само вошло в воду, потому что это, мол, водная ящерица. И мой кайман месяца полтора прожил под этим «псевдонимом», но однажды Розика, внимательно присмотревшись к нему, с ужасом заметила, что у «ящерицы» глаза и вообще вся морда точь- в-точь как у крокодила. Я не стал оспаривать справедливость этого замечания и занялся устройством другого жилья для пресмыкающегося в старом аквариуме длиной 70 сантиметров. Задняя и одна узкая боковая стенки аквариума были выложены «скалами», а основание извилистой линией делилось на две части — водный бассейн и выступающую из воды «скалистую» поверхность. В стеклянном дне водной части аквариума я просверлил отверстие, в которое вставил, приклеив эпоксидным клеем, медный краник для спуска воды. Бассейн легко стало чистить — я спускал грязную воду, раза два промывал аквариум, затем закрывал кран и снова наполнял бассейн водой.
Мой акватеррариум был великолепен. Вдоль скал вились влаголюбивые растения, «водная ящерица» то блаженствовала под электрической лампой, то нежилась в воде, прогретой до 5°С. И когда я успокоился, думая, что все обошлось, последовал неожиданный провал. В гости к нам явился один мой коллега, который знал о том, что Матэ привез мне каймана, но о версии «водной ящерицы» не догадывался ни сном, ни духом. Дверь ему открыла Розика, и он еще с порога живо поинтересовался: «Ну, как поживает крокодильчик, которого привез Феньвеши?» Я при этой сцене не присутствовал и спохватился, лишь заслышав отчаянные упреки жены. В конце концов, пропустив по стаканчику-другому вина, мы порешили на том, что, если уж кайман все равно поселился в доме и я столько трудов потратил на устройство его жилья, пусть себе остается. Назвали его Плутоном.
Плутон с самого начала оказался зверем строптивым. Прибыл он худым, в ослабленном состоянии — крупная голова его едва держалась на тонюсенькой шейке, но стоило мне к нему прикоснуться, как он так сильно укусил меня за палец, что кровь хлынула ручьем. Целую неделю я напрасно пытался накормить его рыбой, мальками или говяжьим сердцем — он ничего не ел. Когда же я запустил к нему в бассейн земляного червя, выбрав какой покрупнее, он тотчас проглотил его; следующего червяка он выхватил у меня из рук чуть ли не с пинцетом вместе. В мгновение ока кайман слопал весь запас червей. Вид его округлившегося брюшка успокоил меня. С той поры, что бы ни протягивал я ему на кончике пинцета, он все молниеносно глотал. Вскоре Плутон разгрыз стеклянную трубку для подогрева аквариума вместе с заключенными в ней 220 вольтами напряжения, однако это не причинило кайману ни малейшего ущерба. Правда, новый обогреватель я из предосторожности счел за благо заключить в свинцовую трубку. Плутон получал пищу раза два в неделю; он рос и толстел прямо на глазах. Он обгрыз растительность в террариуме, и живописный уголок, прежде напоминавший джунгли, теперь превратился в суровое нагромождение скал.
Плутон вырос до 30 сантиметров в длину, когда однажды мне прислали мелких тепловодных улиток. Я решил, что раз уж все равно подогреваю воду в бассейне каймана, то на ночь помещу улиток к нему, а на следующий день оборудую для них аквариум. Однако Плутон избавил меня от лишних хлопот — он слопал всех до одной почти неподвижных улиток; к утру от них и следа не осталось.
Не прошло и года, как Плутон настолько вырос, что с трудом втискивался в свой водный бассейн. Необходимо было позаботиться о более просторном жилье для него. После долгих подсчетов я наконец купил детскую пластмассовую ванночку и поставил ее посреди комнаты на полу. Жена оторопела, увидев белую ванночку и в ней каймана, но затем свыклась с этим новшеством в нашем быту.
Началась новая полоса в крокодильей жизни. Из детской ванночки спускать воду было нельзя, и при очередной «чистке помещения» Плутона приходилось извлекать из нее, перетаскивать в обычную нашу ванну, а затем снова переносить в комнату и запускать в его ванночку. Первое время я проделывал эту операцию сравнительно просто: я неожиданно хватал каймана одной рукой за шею, а другой за хвост. При захвате шеи важно было не промахнуться. Во время кормления каймана я имел возможность убедиться, какой он мастак по части кусаться. Однако спустя несколько месяцев схватить его таким способом уже не удавалось, поскольку его рефлексы стали лучше моих. Правда, несколько раз я изловчался и обманывал Плутона. Проделывая одной рукой отвлекающие движения перед носом каймана, другой я в это время хватал его за шею. Очень скоро он разгадал мой трюк и стал следить только за той рукой, которая обычно брала в тиски его шею. Пришлось изобретать новый способ. С помощью длинной палки я набрасывал на голову каймана тряпку, которая закрывала ему глаза. Какое-то время он с поражающей меня безропотностью сносил этот маневр, и мне удавалось беспрепятственно захватывать его с обоих концов.
Аппетит у моего питомца возрастал, все чаще приходилось чистить место его обитания, да и рос он не по дням, а по часам. Он научился вылезать из ванночки, и зачастую я просыпался среди ночи от шумного всплеска воды. Пока я зажигал лампу, Плутон успевал добраться до моей тахты. Почувствовав, что его схватили, он издавал звуки, похожие на короткое вяканье. Когда же я заталкивал его снова в ванночку, он в сердцах с такой силой бил хвостом, что забрызгивал даже потолок. Я решил смастерить из проволочной сетки в металлической раме нечто вроде крыши над ванночкой. Плутону еще раз было дозволено вылезти ночью из убежища — мне хотелось записать его голос на магнитофон. Как только запись была произведена, тяжелая проволочная кровля накрыла ванночку. По ночам Плутон в ярости выплескивал воду из ванночки — утром все в комнате плавало. Теперь уже с трудом удавалось набросить тряпку ему на голову. Однажды он мигом перекусил крепкую палку в палец толщиной, которую я едва успел поднести к его голове.
Не прошло и года, как Плутон почти перерос свою ванночку. Как-то раз, когда я проводил на бойне обычный ветеринарный осмотр свиней, запыхавшись, прибежал один мой коллега и сообщил, что он заменит меня, а я должен немедленно отправляться домой — звонила моя теща и сказала, что кайман удрал, в квартире его нет. Встревоженный, я помчался домой и, обнаружив все двери распахнутыми настежь, первым делом обследовал круговые балконы на каждом этаже дома. Поиски были безрезультатны. Затем я прочесал собственную квартиру, все три комнаты, кухню и подсобные помещения, но Плутона не было нигде. Я опять выскочил на балкон, осмотрел двор — не свалился ли мой кайман с третьего этажа — и снова принялся искать его в комнатах. Я приподнимал даже такие предметы, под которыми ему явно было не уместиться. За платяным шкафом на полу в металлическом футляре цилиндрической формы лежал свернутый в трубку экран для диафильмов. Во время поисков я отодвигал его, но не заметил ничего подозрительного. А сейчас, стоило лишь поднять футляр, как я обнаружил там Плутона. Беглец поджал под себя лапы, и сверху его совсем не было видно.
Детскую ванночку сменил метровой длины террариум с железным каркасом. Мои коллеги-ветеринары вчетвером насилу втащили его на третий этаж. (Я лежал с воспалением легких, и пришедшие навестить меня сослуживцы порадовали таким сюрпризом.)
Террариум, когда-то предназначавшийся для змеи, пришлось переделывать. Прошло не меньше года, пока были готовы бетонный бассейн с краном для спуска воды, цементный пол и стеклянная дверца, открывающаяся вверх. Для меня это было истинным облегчением — Плутона наконец не нужно было вылавливать из ванночки.
В этот период я каждые две-три недели кормил его карликовым сомом, у которого удалял колючки на спине и оба колючих грудных плавника вместе с головой. Кайман съедал 10-15 рыбок, разделанных таким образом.
Плутон толстел, а нрав его делался все более скверным. Часто без всякой видимой причины он с такой силой вгрызался в бетонные детали «плутонариума» (как мы именовали теперь террариум), что сломал несколько зубов. Правда, вместо сломанных зубов вскоре выросли новые, поскольку у крокодилов они вообще растут, как ногти у человека.
Нового террариума кайману не хватило и на год. Плутона разнесло и в ширину, и в длину, а в бассейн с водой он вообще еле-еле мог втиснуться. Однажды утром я нашел его околевшим — он лежал в бассейне кверху брюхом. Судя по всему, кайман ночью соскользнул туда, упал на спину и не смог перевернуться. Когда он бултыхался, пытаясь перевернуться, в легкие попала вода, и он захлебнулся. Я измерил каймана; длина его от головы до хвоста составляла 1 метр и 10 сантиметров. А прожил он на свете пять лет.
Положение мое было незавидное. Четверть часа назад позвонил доктор Матэ Феньвеши и сообщил, что привез мне каймана, которого нужно срочно забрать: в коробке сидеть ему не нравится, а где еще его держать, сразу не придумаешь. Выбора у меня не было, пришлось спешно отправляться за кайманом.
Я частенько приставал к Матэ — своему коллеге по ветеринарному отделу бойни — с просьбой привезти мне из-за границы какое-нибудь животное. По совести признаться, раньше меня не слишком-то интересовали футбольные матчи, но теперь ситуация изменилась. С тех пор как Матэ посулил при случае выполнить мою просьбу, я с постоянным вниманием следил за результатами зарубежных встреч и горячо болел за венгерскую команду, справедливо полагая, что если наши футболисты выиграют, то приятель мой с большей охотой станет присматривать мне живой подарок.
Как-то он привез мне из Чили двух птиц, которые больше всего напоминали чижей. Они жили у меня долгие годы, самец распевал целые дни напролет, но выводить птенцов чижи желания не выказывали. За неимением соответствующей литературы я не мог определить их вид и называл их чилийскими чижами.
Когда команда «Ференцварош» во время матча в Нью-Йорке заняла второе место, Матэ на радостях привез мне двух черепах, леопарда и детеныша каймана широкомордого, или шакара. К последнему сюрпризу я не был готов ни морально, ни практически — с точки зрения размещения его в городской квартире, но постарался скрыть легкое смятение при виде юного хищника.
Матэ пожаловался на свои злоключения. В дороге ему без конца доставалось от членов команды из-за хлопотного багажа. Дважды — в Монреале и во Франкфурте — ему приходилось на ночь помещать каймана в умывальнике, что вызывало законное недовольство соседа по номеру: тот не мог подойти к раковине, потому что кайман злобно реагировал на все попытки нарушить его одиночество. И последние осложнения возникли уже в Будапеште, в аэропорту «Ферихеди», где каймана не хотели без разрешения впускать в страну, но Матэ устранил эти осложнения, собственноручно выдав ветеринарную справку на ввоз иностранца.
Дома, помня о категорическом запрете Розики, я постарался незаметно прошмыгнуть в комнату, а новое приобретение выдал за ящерицу. Малыш-кайман в ту пору достигал 18 сантиметров в длину. Недолго размышляя, я временно поместил его в довольно большой бассейн литого стекла с «водоемом» и «сушей». На вторую ночь жена разбудила меня, требуя немедленно принять меры, не то ящерица утонет. Я спросонок заверил ее, что все в порядке: животное само вошло в воду, потому что это, мол, водная ящерица. И мой кайман месяца полтора прожил под этим «псевдонимом», но однажды Розика, внимательно присмотревшись к нему, с ужасом заметила, что у «ящерицы» глаза и вообще вся морда точь- в-точь как у крокодила. Я не стал оспаривать справедливость этого замечания и занялся устройством другого жилья для пресмыкающегося в старом аквариуме длиной 70 сантиметров. Задняя и одна узкая боковая стенки аквариума были выложены «скалами», а основание извилистой линией делилось на две части — водный бассейн и выступающую из воды «скалистую» поверхность. В стеклянном дне водной части аквариума я просверлил отверстие, в которое вставил, приклеив эпоксидным клеем, медный краник для спуска воды. Бассейн легко стало чистить — я спускал грязную воду, раза два промывал аквариум, затем закрывал кран и снова наполнял бассейн водой.
Мой акватеррариум был великолепен. Вдоль скал вились влаголюбивые растения, «водная ящерица» то блаженствовала под электрической лампой, то нежилась в воде, прогретой до 5°С. И когда я успокоился, думая, что все обошлось, последовал неожиданный провал. В гости к нам явился один мой коллега, который знал о том, что Матэ привез мне каймана, но о версии «водной ящерицы» не догадывался ни сном, ни духом. Дверь ему открыла Розика, и он еще с порога живо поинтересовался: «Ну, как поживает крокодильчик, которого привез Феньвеши?» Я при этой сцене не присутствовал и спохватился, лишь заслышав отчаянные упреки жены. В конце концов, пропустив по стаканчику-другому вина, мы порешили на том, что, если уж кайман все равно поселился в доме и я столько трудов потратил на устройство его жилья, пусть себе остается. Назвали его Плутоном.
Плутон с самого начала оказался зверем строптивым. Прибыл он худым, в ослабленном состоянии — крупная голова его едва держалась на тонюсенькой шейке, но стоило мне к нему прикоснуться, как он так сильно укусил меня за палец, что кровь хлынула ручьем. Целую неделю я напрасно пытался накормить его рыбой, мальками или говяжьим сердцем — он ничего не ел. Когда же я запустил к нему в бассейн земляного червя, выбрав какой покрупнее, он тотчас проглотил его; следующего червяка он выхватил у меня из рук чуть ли не с пинцетом вместе. В мгновение ока кайман слопал весь запас червей. Вид его округлившегося брюшка успокоил меня. С той поры, что бы ни протягивал я ему на кончике пинцета, он все молниеносно глотал. Вскоре Плутон разгрыз стеклянную трубку для подогрева аквариума вместе с заключенными в ней 220 вольтами напряжения, однако это не причинило кайману ни малейшего ущерба. Правда, новый обогреватель я из предосторожности счел за благо заключить в свинцовую трубку. Плутон получал пищу раза два в неделю; он рос и толстел прямо на глазах. Он обгрыз растительность в террариуме, и живописный уголок, прежде напоминавший джунгли, теперь превратился в суровое нагромождение скал.
Не прошло и года, как Плутон настолько вырос, что с трудом втискивался в свой водный бассейн. Необходимо было позаботиться о более просторном жилье для него. После долгих подсчетов я наконец купил детскую пластмассовую ванночку и поставил ее посреди комнаты на полу. Жена оторопела, увидев белую ванночку и в ней каймана, но затем свыклась с этим новшеством в нашем быту.
Началась новая полоса в крокодильей жизни. Из детской ванночки спускать воду было нельзя, и при очередной «чистке помещения» Плутона приходилось извлекать из нее, перетаскивать в обычную нашу ванну, а затем снова переносить в комнату и запускать в его ванночку. Первое время я проделывал эту операцию сравнительно просто: я неожиданно хватал каймана одной рукой за шею, а другой за хвост. При захвате шеи важно было не промахнуться. Во время кормления каймана я имел возможность убедиться, какой он мастак по части кусаться. Однако спустя несколько месяцев схватить его таким способом уже не удавалось, поскольку его рефлексы стали лучше моих. Правда, несколько раз я изловчался и обманывал Плутона. Проделывая одной рукой отвлекающие движения перед носом каймана, другой я в это время хватал его за шею. Очень скоро он разгадал мой трюк и стал следить только за той рукой, которая обычно брала в тиски его шею. Пришлось изобретать новый способ. С помощью длинной палки я набрасывал на голову каймана тряпку, которая закрывала ему глаза. Какое-то время он с поражающей меня безропотностью сносил этот маневр, и мне удавалось беспрепятственно захватывать его с обоих концов.
Не прошло и года, как Плутон почти перерос свою ванночку. Как-то раз, когда я проводил на бойне обычный ветеринарный осмотр свиней, запыхавшись, прибежал один мой коллега и сообщил, что он заменит меня, а я должен немедленно отправляться домой — звонила моя теща и сказала, что кайман удрал, в квартире его нет. Встревоженный, я помчался домой и, обнаружив все двери распахнутыми настежь, первым делом обследовал круговые балконы на каждом этаже дома. Поиски были безрезультатны. Затем я прочесал собственную квартиру, все три комнаты, кухню и подсобные помещения, но Плутона не было нигде. Я опять выскочил на балкон, осмотрел двор — не свалился ли мой кайман с третьего этажа — и снова принялся искать его в комнатах. Я приподнимал даже такие предметы, под которыми ему явно было не уместиться. За платяным шкафом на полу в металлическом футляре цилиндрической формы лежал свернутый в трубку экран для диафильмов. Во время поисков я отодвигал его, но не заметил ничего подозрительного. А сейчас, стоило лишь поднять футляр, как я обнаружил там Плутона. Беглец поджал под себя лапы, и сверху его совсем не было видно.
Детскую ванночку сменил метровой длины террариум с железным каркасом. Мои коллеги-ветеринары вчетвером насилу втащили его на третий этаж. (Я лежал с воспалением легких, и пришедшие навестить меня сослуживцы порадовали таким сюрпризом.)
Террариум, когда-то предназначавшийся для змеи, пришлось переделывать. Прошло не меньше года, пока были готовы бетонный бассейн с краном для спуска воды, цементный пол и стеклянная дверца, открывающаяся вверх. Для меня это было истинным облегчением — Плутона наконец не нужно было вылавливать из ванночки.
В этот период я каждые две-три недели кормил его карликовым сомом, у которого удалял колючки на спине и оба колючих грудных плавника вместе с головой. Кайман съедал 10-15 рыбок, разделанных таким образом.
Плутон толстел, а нрав его делался все более скверным. Часто без всякой видимой причины он с такой силой вгрызался в бетонные детали «плутонариума» (как мы именовали теперь террариум), что сломал несколько зубов. Правда, вместо сломанных зубов вскоре выросли новые, поскольку у крокодилов они вообще растут, как ногти у человека.
Нового террариума кайману не хватило и на год. Плутона разнесло и в ширину, и в длину, а в бассейн с водой он вообще еле-еле мог втиснуться. Однажды утром я нашел его околевшим — он лежал в бассейне кверху брюхом. Судя по всему, кайман ночью соскользнул туда, упал на спину и не смог перевернуться. Когда он бултыхался, пытаясь перевернуться, в легкие попала вода, и он захлебнулся. Я измерил каймана; длина его от головы до хвоста составляла 1 метр и 10 сантиметров. А прожил он на свете пять лет.
На частной квартире
В студенческие годы мы вместе с моим приятелем Чорге решили снять комнату. После долгих поисков нам удалось в районе Зугло, на окраине Пэшта, подыскать комнату с отдельным входом. Тетушка Хильда, наша хозяйка, не подозревая, какая судьба ее ждет, поставила нам лишь одно условие: не приводить к себе дам. Распространить свой запрет на животных ей, конечно, и в голову не пришло.
Жизнь на новом месте протекала благополучно. Хозяева были нами весьма довольны, поскольку зимой мы без звука дрогли в неотапливаемой комнате и лишь по вечерам не в силах были сдержать крика, когда забирались в ледяную постель.
Приближалась весна, и во мне все сильнее росло желание обзавестись каким-нибудь животным. Отец в одном письме прислал мне «траурное сообщение» из дома: он обнаружил мертвой краснобрюхую жерлянку, которую девять лет назад мне удалось вырастить из головастика. Летом мы держали ее на балконе в бочке с водой, и в эту пору года жерлянка находилась на самообеспечении, то есть мы ее не подкармливали. На зиму же она переселялась в отапливаемую комнату и завладевала аквариумом. Пропитанием ей наряду со случайно попадавшимися мухами служили главным образом олигохеты энхитреи (Enchytraens). В общей сложности, если считать и стадию головастика, жерлянка прожила у нас 9 лет, и весть о ее смерти опечалила меня, тем более что я уже подумывал было перевезти старушку к себе в столицу.
Жизнь на новом месте протекала благополучно. Хозяева были нами весьма довольны, поскольку зимой мы без звука дрогли в неотапливаемой комнате и лишь по вечерам не в силах были сдержать крика, когда забирались в ледяную постель.
Приближалась весна, и во мне все сильнее росло желание обзавестись каким-нибудь животным. Отец в одном письме прислал мне «траурное сообщение» из дома: он обнаружил мертвой краснобрюхую жерлянку, которую девять лет назад мне удалось вырастить из головастика. Летом мы держали ее на балконе в бочке с водой, и в эту пору года жерлянка находилась на самообеспечении, то есть мы ее не подкармливали. На зиму же она переселялась в отапливаемую комнату и завладевала аквариумом. Пропитанием ей наряду со случайно попадавшимися мухами служили главным образом олигохеты энхитреи (Enchytraens). В общей сложности, если считать и стадию головастика, жерлянка прожила у нас 9 лет, и весть о ее смерти опечалила меня, тем более что я уже подумывал было перевезти старушку к себе в столицу.
Первые аквариумы
Как-то в мае, когда я прогуливался в районе рыбных прудов у речушки Ракош, один мальчуган выудил маленькую — в пять сантиметров — щучку. Я тотчас выкупил у него рыбешку за форинт. В тот же день я оборудовал пятилитровый аквариум для щуки и двух солнечных рыбок, которых приобрел вместе с аквариумом. Тетушка Хильда и ее муж были в восторге от живого уголка; мне кажется, они впервые в жизни видели подобное зрелище. Должно быть, они даже испытывали гордость за своих жильцов, потому что каждого, кто приходил в дом, они непременно тащили к нам полюбоваться аквариумом. Щука начала было нападать на солнечных рыбок, но поймать их ей не удавалось, а те не обращали на нее ни малейшего внимания. Зачастую она бросалась на собственное отражение в стекле, принимая его за добычу. Как правило, я кормил щуку уклейками — подцепив безжизненную рыбку пинцетом, я протягивал ее щуке. Привыкнув, она вскоре стала бросаться даже на пустой пинцет. Когда щука была голодна, она вся как-то бледнела и тускнела, а после кормления опять делалась темной. Вообще щука отличалась крайней ненасытностью — она заглатывала по две-три двухсантиметровых уклейки, а более мелких могла слопать и шесть-восемь за один раз. Через три недели щука уже давала себя погладить и не уплывала прочь. «Ручная» хищница настолько привыкла получать корм с пинцета, что, когда я запустил к ней живую уклейку, она несколько дней не трогала рыбку, хотя и была голодна; она схватила уклейку, лишь когда я сам выловил ее пинцетом и протянул щучке. К сожалению, с рыбешкой для корма я занес ихтиофтириоз и щучка моя через месяц погибла.
После этого в увлечении аквариумистикой для меня наступил перерыв на несколько месяцев, а по осени я вновь вернулся к этому занятию. Я приобрел сорокалитровый аквариум и водрузил его на жестяную больничную тумбочку, стоявшую в нашей комнате. Тетушка Хильда в лице переменилась при виде столь вольного обращения с ее мебелью. Желая смягчить хозяйкины страдания, я попросил продать мне тумбочку. В нижнем, закрывающемся отделении тумбочки вместо ночного горшка я поместил микрокомпрессор, после чего принялся экспериментировать с домашними рыбками. Больше всего забот мне доставляли щиповка, пескарь и ерш. Помимо того, что эти рыбы требовательны к содержанию кислорода в воде, они еще необыкновенно чувствительны и к температурным колебаниям. Пескарь и ерш к тому же оказались и весьма пугливыми; иной раз достаточно было включить лампу или опустить сачок в аквариум, чтобы какая-нибудь из этих рыбок, испуганно выскочив из воды, тотчас же бездыханная опускалась на дно.
Несколько ящериц и даже чуть ли не гадюка
Весной следующего года я переоборудовал пятилитровый аквариум в террариум. Сделать это было несложно: я вылил из аквариума воду, выстлал дно мхом, поставил стеклянную мисочку с водой, поместил туда несколько прытких и стенных ящериц и заменил стеклянную пластину-крышку проволочной сеткой. Вскоре оказалось, что это техническое решение не самое совершенное. На другой день, когда мы после занятий вернулись домой, тетушка Хильда, несколько бледная, но торжествующая встретила нас и вручила завернутые в газетную бумагу бренные останки прыткой ящерицы. Она обнаружила животное в своей спальне и пристукнула поленом. Расстроенный, я попытался втолковать хозяйке, что ящерица была одной из обитательниц только что созданного террариума и не к чему было убивать безобидное животное. Если тетушке Хильде когда-либо снова попадется ящерица, то надо набросить на нее тряпку, поместить ящерицу в стеклянную банку и накрыть банку тряпкой. Через два дня хозяйка с гордым видом вынесла нам навстречу стеклянную банку из-под варенья, где находилась другая наша ящерица, но на сей раз живая.
Летом меня на месяц призвали на военные сборы. Я попал в Бёхёне, чему был очень рад. В тех краях обитает черная гадюка — разновидность гадюки обыкновенной, — и я мечтал увидеть ее, а если получится, то и поймать. В лагере ходили кошмарные слухи о злобных гадюках, и новоиспеченные солдаты в страхе за свою жизнь каждый день убивали несчастных ящериц семейства безногих, хотя те не могли причинить никакого вреда человеку. Все свободное время я посвятил поискам гадюки, но мне попадались лишь медянки, безногие ящерицы, всевозможные лягушки. Вскоре я поймал молоденькую полевку. Поместив добычу в стеклянную банку, я принес ее в палатку, где кроме меня жили еще десять человек, тоже студенты-ветеринары. В первый же вечер кто-то из ребят, разуваясь, угодил сапогом по банке; банка опрокинулась, полевка убежала, но недалеко — она тоже решила поселиться в нашей палатке. Соседство оказалось малоприятным — по ночам она шуршала-скреблась то в одном соломенном матраце, то в другом, и ребята то и дело издавали испуганные вопли, а днем костили меня на чем свет стоит. Каждый вечер мы слышали и даже видели маленького грызуна, но поймать его так и не сумели.
Когда настал долгожданный последний день сборов, я уже был счастливым обладателем пятнадцати лягушек, двух ящериц и одной медянки. Распределив всю живность по видам, я разложил ее в холщовые мешочки и упаковал вместе с воинским снаряжением в большую и нарядную картонную коробку. До демобилизационного пункта, который находился в Капошваре, мы добирались с пересадкой. И в пути со мной произошел ужасный конфуз. Мы уже направились к Будапешту, когда я спохватился, что коробка с ящерицами-лягушками осталась в другом поезде. На каждой остановке я выскакивал из вагона и мчался к начальнику станции. «При пересадке я забыл в поезде очень ценный сверток»… — взволнованно начинал я, но закончить фразу мне ни разу не удавалось, потому что мой состав трогался и я едва успевал вскочить в него. Обеспокоенные начальники кричали мне вслед один и тот же вопрос: «Что в нем было?». А я, запыхавшись от быстрого бега, надрывался в ответ; «Лягушки и змеи!». Могу себе представить, что думали обо мне эти готовые посочувствовать моей беде люди. Но больше всего мне хотелось бы присутствовать при сцене, когда, обнаружив злополучную коробку, будут вскрывать ее!
На квартире у тетушки Хильды мы перетерпели еще одну зиму без отопления. Если мы прихватывали с собой в комнату стакан воды, то выпить воду нужно было в течение 15 минут, иначе она замерзла бы. Со стеклянной крышки аквариума время от времени приходилось сбивать сосульки, которые мешали рыбам. К счастью, все рыбы были местные, и к холодам им было не привыкать. Вода же в аквариуме не замерзала лишь потому, что мы включали микрокомпрессор на полную мощность и воздушные пузырьки поддерживали воду в постоянном движении.
Когда настал долгожданный последний день сборов, я уже был счастливым обладателем пятнадцати лягушек, двух ящериц и одной медянки. Распределив всю живность по видам, я разложил ее в холщовые мешочки и упаковал вместе с воинским снаряжением в большую и нарядную картонную коробку. До демобилизационного пункта, который находился в Капошваре, мы добирались с пересадкой. И в пути со мной произошел ужасный конфуз. Мы уже направились к Будапешту, когда я спохватился, что коробка с ящерицами-лягушками осталась в другом поезде. На каждой остановке я выскакивал из вагона и мчался к начальнику станции. «При пересадке я забыл в поезде очень ценный сверток»… — взволнованно начинал я, но закончить фразу мне ни разу не удавалось, потому что мой состав трогался и я едва успевал вскочить в него. Обеспокоенные начальники кричали мне вслед один и тот же вопрос: «Что в нем было?». А я, запыхавшись от быстрого бега, надрывался в ответ; «Лягушки и змеи!». Могу себе представить, что думали обо мне эти готовые посочувствовать моей беде люди. Но больше всего мне хотелось бы присутствовать при сцене, когда, обнаружив злополучную коробку, будут вскрывать ее!
На квартире у тетушки Хильды мы перетерпели еще одну зиму без отопления. Если мы прихватывали с собой в комнату стакан воды, то выпить воду нужно было в течение 15 минут, иначе она замерзла бы. Со стеклянной крышки аквариума время от времени приходилось сбивать сосульки, которые мешали рыбам. К счастью, все рыбы были местные, и к холодам им было не привыкать. Вода же в аквариуме не замерзала лишь потому, что мы включали микрокомпрессор на полную мощность и воздушные пузырьки поддерживали воду в постоянном движении.
… наш хлеб нелегко достается
В следующем учебном году нам с Чорге посчастливилось разнообразить обязательную месячную практику. При содействии профессора Котлана мы работали в госхозе лишь две недели, а остальное время — в столичном зоопарке под началом тамошнего ветеринара.
Практика в зоопарке началась успешно. Едва я представился ветеринару, как он энергично воскликнул: «Вот что, приятель, бери мой чемоданчик и пошли!». Его докторский чемоданчик был битком набит шприцами всевозможных размеров и набором медикаментов, которые можно было вводить путем инъекции. Не успел я опомниться, как мы очутились перед дощатой стеной клетки, из которой разило нестерпимой вонью. «Львица уже третий день к мясу не притрагивается!» — пожаловался один служитель. «А ну, приятель, давай за мной, да чемоданчик прихватить не забудь!» — донесся откуда-то голос ветеринара. Повернувшись на голос, я успел заметить спину врача, который через боковую захлопывающуюся дверцу на четвереньках вползал в логово льва. Меня бросило в жар, но отступать было некуда; если ветеринар не побоялся туда войти, значит, и я войду. В клетке, у решетки, обращенной к проходу для зрителей, лежала львица. Зверя, в двух местах — под мышками — перехваченного веревками, две группы людей со стороны зрительского прохода подтягивали к решетке. Голова, шея, лапы и хвост львицы были свободны. Ветеринар, подкравшись на цыпочках, пальцем ткнул львицу в зад. Пациентка оглушительно взревела и замахнулась на лекаря лапой. Оба мы одновременно метнулись к дверце, но застряли в узком проходе. Служитель, тянувший львицу за веревку, неодобрительно заметил: «Нечего прыгать по клетке!». Ветеринар еще дважды ткнул львицу пальцем и каждый раз кидался к дверце с такой прытью, что успевал обскакать меня, хотя я был ближе к выходу. Один раз он даже ухитрился вышибить из моих рук чемоданчик, и мне пришлось подбирать все содержимое в непосредственной близости от львицы. Неожиданно последовала команда: «Лекарство, шприц!», Я наугад вытащил из чемоданчика какое-то снадобье и подал ветеринару. Он набрал лекарство в шприц и всадил иглу львице в мягкую часть. Зверь ревел во всю мочь и старался высвободиться, а мы боязливо отскакивали. Кто-то из служителей высказал предположение, будто львица недовольна тем, что ее слишком туго скрутили. Путы ослабили, но затем пришлось их снова стянуть, поскольку разъяренный зверь после каждого укола шприцем пытался наброситься на нас. Наконец запас лекарств иссяк. Больше всего на свете мне хотелось первому выбраться из клетки, но приходилось помнить о правилах хорошего тона. Врач уже успел выйти на волю и, когда я только стал на четвереньки, готовясь последовать его примеру, назидательно произнес: «Понял, приятель, каково нам хлеб достается?».
Практика в зоопарке началась успешно. Едва я представился ветеринару, как он энергично воскликнул: «Вот что, приятель, бери мой чемоданчик и пошли!». Его докторский чемоданчик был битком набит шприцами всевозможных размеров и набором медикаментов, которые можно было вводить путем инъекции. Не успел я опомниться, как мы очутились перед дощатой стеной клетки, из которой разило нестерпимой вонью. «Львица уже третий день к мясу не притрагивается!» — пожаловался один служитель. «А ну, приятель, давай за мной, да чемоданчик прихватить не забудь!» — донесся откуда-то голос ветеринара. Повернувшись на голос, я успел заметить спину врача, который через боковую захлопывающуюся дверцу на четвереньках вползал в логово льва. Меня бросило в жар, но отступать было некуда; если ветеринар не побоялся туда войти, значит, и я войду. В клетке, у решетки, обращенной к проходу для зрителей, лежала львица. Зверя, в двух местах — под мышками — перехваченного веревками, две группы людей со стороны зрительского прохода подтягивали к решетке. Голова, шея, лапы и хвост львицы были свободны. Ветеринар, подкравшись на цыпочках, пальцем ткнул львицу в зад. Пациентка оглушительно взревела и замахнулась на лекаря лапой. Оба мы одновременно метнулись к дверце, но застряли в узком проходе. Служитель, тянувший львицу за веревку, неодобрительно заметил: «Нечего прыгать по клетке!». Ветеринар еще дважды ткнул львицу пальцем и каждый раз кидался к дверце с такой прытью, что успевал обскакать меня, хотя я был ближе к выходу. Один раз он даже ухитрился вышибить из моих рук чемоданчик, и мне пришлось подбирать все содержимое в непосредственной близости от львицы. Неожиданно последовала команда: «Лекарство, шприц!», Я наугад вытащил из чемоданчика какое-то снадобье и подал ветеринару. Он набрал лекарство в шприц и всадил иглу львице в мягкую часть. Зверь ревел во всю мочь и старался высвободиться, а мы боязливо отскакивали. Кто-то из служителей высказал предположение, будто львица недовольна тем, что ее слишком туго скрутили. Путы ослабили, но затем пришлось их снова стянуть, поскольку разъяренный зверь после каждого укола шприцем пытался наброситься на нас. Наконец запас лекарств иссяк. Больше всего на свете мне хотелось первому выбраться из клетки, но приходилось помнить о правилах хорошего тона. Врач уже успел выйти на волю и, когда я только стал на четвереньки, готовясь последовать его примеру, назидательно произнес: «Понял, приятель, каково нам хлеб достается?».