Страница:
Алвин подумал об одной ошеломительной возможности. Ведь Сказителю довелось пожить подле Бена Франклина, не так ли? А Бен Франклин писал что-нибудь в твоей Книге?"
«Он вписал в нее самую первую фразу».
«Он написал о самой важной веши, которую сделал?»
«Точно так».
«Ну так что же это было?»
Сказитель поднялся на ноги. «Пойдем со мной назад домой, парень, и я тебе покажу. И по пути расскажу историю, чтобы ты мог понять, что там написано».
Алвин проворно вскочил, схватил старика за тяжелый рукав и почти потащил его по дороге, ведущей домой. «Ну давай, пойдем!» Алвин не знал, решил ли Сказитель вовсе не ходить в церковь или окончательно забыл, куда они направлялись — какова не была бы причина, он был вполне доволен результатом. Воскресенье без церкви было уже вполне неплохим днем. Добавь к этому истории Сказителя и возможность увидеть собственными глазами записи самого Создателя Бена, это воскресенье становилось просто превосходнейшим. «Спешить некуда, парень. Ни ты и ни я не помрем до полудня, а для того, чтобы рассказать историю, требуется время».
«Так это было что-то, что он сделал? Самая важная вещь?»
«В общем-то, да».
«А я знаю! Очки с двумя стеклами? Очаг?»
«Люди все время говорили ему, Бен, ты — настоящий Создатель. Но он всегда отрицал это. Так же, как отрицал и то, что был волшебником. У меня нет дара к скрытым силам, говорил он. Я просто беру части вашей и складываю их лучшим образом. До того, как я сделал свой очаг, были и другие очаги. До того, как я сделал свои очки, были и другие виды очков. Я никогда по-настоящему не создал ничего в своей жизни так, как сделал бы это настоящий Создатель. Я дал вам очки с двумя стеклами, а настоящий Создатель дал бы вам новые глаза».
«Так он считал, что так никогда ничего и не сделал?» «Однажды я спросил его об этом. В тот самый день, когда я начал свою Книгу. Я спросил его, Бен, что самое важное из того, что ты сделал? И он опять повторил все то же самое, что он никогда по-настоящему ничего не сделал и тогда я сказал ему, Бен, ты сам в это не веришь и я тоже в это не верю. И он тогда ответил, что ж, Билл, ты прав. Одну вещь я действительно сделал и это самая важная вещь из всех, которые я знаю». И Сказитель замолчал, неуклюже спускаясь с холма по громко шуршащим под ногами листьям.
«Так что же это было?»
«Ты не хочешь подождать, пока мы не придем домой, чтобы прочитать это сам?»
Тут Алвин по-настоящему разозлился, сильно, как никогда. «Терпеть не могу, когда кто-нибудь что-то знает и не говорит!».
"Незачем так серчать, парень. Я расскажу тебе. Вот что он написал:
«Единственное, что я действительно создал — это американцы»."
"Это не имеет смысла. Американцы просто рождались. " «Э нет, Алвин, это не так. Рождались дети. И в Англии точно такие же, как в Америке. Так что американцами они стали не просто потому, что были рождены».
Алвин на секунду задумался.
«Наверное, потому, что они родились в Америке». «Ну, это, конечно, правда. Но еще пятьдесят лет назад ребенок, родившийся в Филадельфии, вовсе не считался американцем. Он бал пенсильванцем. И дети, родившиеся в Нью-Амстердаме, были кникербокерами. А в Бостоне — янки. В Чарльстоне — якобинцами или шевалье. Ну, и еще куча всяких имен».
«Ну так и сейчас то же самое», сказал Алвин.
«Да, конечно, парень, но сейчас все они представляют собой кое-что еще. Все эти имена, как считал Старый Бен, все они разделяют нас на вирджинцев, массачусетцев и род-айлендцев, на белых, красно— и чернокожих, на квакеров, пресвитериан, папистов и пуритан, на голландцев, немцев, французов и англичан. Старый Бен видел что, к примеру, вирджинец никогда не станет доверять уроженцу Неттикута, а Белый никогда не поверит до конца Краснокожему, потому что они разные. И он сказал себе, Если у нас есть куча имен, которые разъединяют, то почему бы не появиться одному, которое объединит? Он перепробовал много имен из тех, что уже использовались. Колонисты, к примеру. Но ему не хотелось использовать это имя, потому что оно заставляло нас всегда смотреть назад, в сторону Европы, да и к тому же индейцы вовсе не колонисты. И негры тоже, потому что их привезли сюда как рабов. Понимаешь теперь, в чем дело?»
«Он хотел найти имя, которое мы все могли бы использовать», сказал Алвин.
«Точно. И такое имя, которое объединяет всех, есть. Мы живем на одном континенте. В Северной Америке. Так что он решил, что неплохо назвать нас североамериканцами. Но это было слишком длинно. Поэтому…» «Американцы».
«Вот имя, которое одинаково подходит как живущему на побережье Новой Англии рыбаку, так и плантатору, правящему своим поместьем в юго-западной части Драйдена. Оно подходит и вождю могауков в Ирракве, и лавочнику-кникербокеру в Новом Амстердаме. Старый Бен знал, что если люди начнут думать о себе, как об американцах, то они станут нацией. Не просто частью старой дряхлой европейской страны, но единой новой нацией здесь, на новой земле. Поэтому везде в своих писаниях он стал использовать это слово. Альманах Ричарда был полон фразами типа — американцы то, американцы се. К тому же он стал рассылать всем письма с такими примерно фразами: „Споры о земельных участках — это проблема, которую американцы должны решать вместе“, „Европейцы не могут понять, что необходимо американцам для выживания“, „Почему американцы должны умирать на европейских войнах?“. И через пять лет невозможно было найти человека на всей территории от Новой Англии до Якобии, который не считал бы себя, хотя б отчасти, американцем». «Но ведь это всего лишь имя».
«Но это то имя, которое мы дали себе сами. и оно включает в себя всех на континенте, кто готов его принять. Старый Бен постарался, чтобы в это понятие входило как можно больше людей. И он превратил это имя в нацию, хотя единственным помещением, находившимся в его распоряжении для занятия общественными делами, была старая почтовая контора. Пока якобинцами на юге правит король, а Новой Англией на севере — Лорд-Протектор, он не видит в будущем ничего, кроме хаоса и войны, во время которых зажатая посередине Пенсильвания разлетится на куски. И он хотел предотвратить войну, использовав для этого имя „американцы“. Он сделал так, что жители Новой Англии стали опасаться задевать Пенсильванию, а якобинцы стали искать пенсильванской поддержки. Он был человеком, который ратовал за Американский Конгресс, чтобы установить единую торговую политику и земельные законы». «И в конце концов», продолжал Сказитель. «незадолго до того, как он пригласил меня из Англии, Старый Бен написал Американский Договор и добился того, что семь основных колоний подписали его. Это, знаешь ли, было нелегко — даже договориться о том, сколько колоний должны подписать Договор, было очень нелегко. Голландцы видели, что большинство иммигрантов из Европы — англичане, шотландцы и ирландцы, и они не хотели остаться в меньшинстве, поэтому Старый Бен разрешил им разделить Новую Голландию на три колонии, чтобы получить больше голосов в Конгрессе. Когда Сасквахэнни откололась от земель, принадлежавших Новой Швеции и Пенсильвании, то началась новая грызня».
«Но это же только шесть штатов».
«Старый Бен не позволил никому подписать договор, пока к нему не присоединится в качестве седьмого штата Ирраква. Штата с точно оговоренными границами, в котором Краснокожие управляют сами собой. Многие хотели, чтобы американцы стали нацией Белых, но Старый Бен и слышать об этом не хотел. Единственный путь для мирной жизни для всех американцев, говорил он — объединиться на равных. Вот почему Договор не разрешает ни рабства, ни даже крепостничества. И поэтому же Договор не позволяет ни одной религии иметь преимущество перед другими. И не разрешает запрещать газеты или затыкать кому бы то ни было рот. Белый, Черный и Красный; папист, пуританин и пресвитерианин; богатый, бедный, нищий и вор — все мы живем по одним законам. Целая нация, созданная при помощи всего одного слова».
«Американцы»
«Теперь ты понимаешь, почему это было так важно?»
«Но почему он считает самым важным не сам Договор?» «Договор — это просто слова. Имя „американцы“ было идеей, породившей эти слова».
«Но янки и шевалье все еще не считают себя американцами, и война не остановлена, потому что народ Аппалачей все еще воюет против короля». «Нет, все эти люди тоже американцы, Алвин. Помнишь историю Джорджа Вашингтона при Шенандоа? В те дни он был Лордом Потомакским, предводителем крупнейшей армии Короля Роберта, воюющей с горсткой оборванцев — всем, что осталось у Бена Арнольда. В то утро было совершенно ясно, что шевалье Лорда Потомакского с легкостью прихлопнут этот маленький форт и покончат с восстанием свободных горцев Тома Джефферсона. Но Лорд Потомакский сражался в войнах с французами рука об руку с этими самыми горцами и Том Джефферсон был прежде его другом. Сердцу его была невыносима мысль о завтрашней битве. Кто такой этот король Роберт, чтобы лить ради него столько крови? Все, что хотели эти повстанцы — это обладать собственной землей и чтобы король не сажал при этом повсюду своих баронов, которые изведут всех поборами и превратят в рабов также, как и негров в южных Колониях Короны. Всю ночь он не спал».
«Он молился», сказал Алвин.
«Это Троуэр так рассказывает», язвительно сказал Сказитель. "Но никто этого не знает. И когда на следующее утро он обратился к войскам, то о молитве не было ни слова. Но он говорил о том имени, которое создал Бен Франклин. Он написал письмо Королю, в котором отстранял себя от командования и отказывался от всех земель и титулов. И подписал его не «Лорд Потомакский», а «Джордж Вашингтон». Затем утром он поднялся, встал перед сине-мундирными рядами солдат Короля, рассказал им о своем решении и сказал, что они свободны выбрать, каждый из них, слушать ли своих офицеров и идти в битву или вместо этого встать на защиту великой Декларации Свободы Тома Джефферсона. Он сказал: «Выбор за вами, а что касается меня…» Алвин знал эти слова, как и каждый мужчина, женщина и ребенок на континенте. Теперь слова эти стали ему понятнее и он прокричал: «Мой американский меч никогда не прольет ни капли американской крови!» «А потом, когда большая часть его армии ушла и присоединилась к аппалачским мятежникам вместе со своими ружьями и порохом, фургонами и фуражом, он приказал старшему офицеру оставшихся верными Королю солдат арестовать его. „Я нарушил мою присягу Королю“, сказал он. „Я сделал это во имя высшей правды, но присяга нарушена, и я должен заплатить за предательство“. И он заплатил, это уж точно, заплатил своей головой. Но много ли народу из тех, кто не принадлежит к королевскому двору, посчитало это настоящей изменой?»
«Никто», сказал Алвин.
«И смог ли Король после этого выиграть хоть одну битву против аппалачцев?»
«Ни одной».
«Ни один человек на поле битвы в Шенандоа не был гражданином Соединенных Штатов. Никто из них не жил, подчиняясь Американскому Договору. И все же, когда Джордж Вашингтон говорил об американских мечах и американской крови, они поняли, о чем идет речь. Ну а теперь, Алвин-младший, скажи мне, прав ли был Старый Бен, сказав, что лучшей из сделанных им вашей было простое слово?»
Алвин собрался ответить, но как раз в этот момент они подошли к порогу дома и не успели еще подняться к двери, как она распахнулась и за ней появилась Мама, глядящая на них сверху вниз. Взглянув ей в лицо, Алвин понял, что опять попал в переплет, причем причина была ему известна. «Я хотел пойти в церковь, Ма!»
«Многие покойники тоже собирались отправиться на небеса», ответила она.
«Так вот: они туда не попали».
«Это моя вина, Добрая Фэйт», сказал Сказитель.
«Я уверена, что не ваша, Сказитель», сказала она.
«Мы принялись разговаривать, Добрая Фэйт, и, боюсь, я отвлек мальчика». «Этот мальчик родился отвлеченным от всего благого», сказала она, не отрывая глаз от лица Алвина. «Он идет по стопам отца. Если его не взнуздать, оседлать, и не отправиться на нем в церковь верхом, он так туда никогда и не попадет, и если не прибить его ноги к церковному полу, то через минуту он окажется за дверью. Это десятилетний мальчик, который так ненавидит Господа, что его мать готова пожелать, чтобы он никогда не был рожден». Эти слова уязвили Алвина в самое сердце.
«Ужасно желать что-нибудь подобное», сказал Сказитель. Его голос был очень тих и Мама подняла в конце концов глаза на лицо старика. «Я не желаю этого», сказала она в конце концов.
«Прости меня, Мама», сказал Алвин-младший.
«Зайди внутрь», сказала она. «Я ушла из церкви, чтобы найти тебя, и теперь, пока служба не окончена, мы не можем вернуться». «Мы говорили о всяких вещах, Мама», сказал Алвин. «О моих снах, и о Бене Франклине, и…»
«Я хочу слышать от тебя только одну вещь», сказала Ма. «Пение гимнов. Если ты не хочешь идти в церковь, то будешь сидеть на кухне со мной и, пока я готовлю обед, петь мне гимны» Так что Алвину не удавалось увидеть, что же написал Старый Бен в Книге Сказителя, еще по крайней мере несколько часов. Мама заставляла его петь и работать до обеда, а после обеда Па, старшие сыновья и Сказитель уселись обсуждать завтрашнюю экспедицию за камнем для мельничного жернова, который предстояло снести вниз с гранитной горы.
«Я делаю это для тебя», сказал Папа Сказителю. «Так что неплохо было бы тебе отправиться с нами».
«Я никогда не просил, чтобы ты принес камень для жернова». «С тех пор, как ты появился здесь, не прошло и дня, чтобы мы не услышали, „как жаль, что такая прекрасная мельница используется как амбар, когда здешним людям так нужен свежий помол“.» «Мне помнится, я сказал это только однажды».
«Ну, может, это и так», сказал Па. «Но каждый раз, когда я вижу тебя, я думаю об этом жернове».
«Наверное, тебе просто жаль, что этот камень не оказался на месте, когда ты бросил меня».
«Он этого не хотел!», закричал Калли. «Потому что тогда ты был бы мертвым!»
Сказитель только усмехнулся и Папа усмехнулся ему в ответ. И они продолжили толковать о том — о сем. Затем жены привели племянников и племянниц на воскресный ужин, и они заставили Сказителя спеть им смешную песенку столько раз, что Алвин почувствовал, что готов взвыть, если еще раз услышит это громогласное «ха-ха-ха!».
И только после ужина, когда все племянники и племянницы разошлись по домам, Сказитель достал свою Книгу.
«Я всю думал, откроешь ли ты когда-нибудь эту книгу», сказал Па. «Я просто ждал подходящего времени». Сказитель принялся рассказывать о том, как люди записывали в Книгу о своих самых важных делах. «Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я написал здесь что-нибудь». «О, пока я не дам тебе в ней писать. Ты ведь так и не рассказал мне о самом важном, что совершил в своей жизни». Голос Сказителя стал звучать мягче. «Может быть, оно у тебя еще впереди».
Па выглядел слегка раздраженным и, может быть, испуганным. Как бы то ни было, он встал и подошел. «Покажи же мне, что в этой книге, что это люди считают таким страшно важным».
«Э-э-э», протянул Сказитель. «А ты умеешь читать?» «Я должен тебе сказать, что я получил образование, которое янки в Массачусетсе дают своим детям, еще до того, как женился и обзавелся мельницей в Вест-Хэмпшире, и задолго до того, как переселился в эти места. Это не идет ни в какое сравнение с полученным тобой лондонским образованием, но я сомневаюсь, что тебе удастся написать такое слово, которое я был бы неспособен прочесть, если это только не будет латынь». Сказитель ничего не ответил. Он просто открыл Книгу. Па прочел первую запись. «Единственное, что я действительно создал — это американцы». Он поднял взгляд на Сказителя. «Кто написал это?» «Старый Бен Франклин».
«Судя по тому, что слышал я, единственный сделанный им американец был незаконнорожденным».
«Может, Алвин-младший попозже тебе это объяснит». Пока они говорили, Алвин пролез вперед, чтобы посмотреть на почерк Старого Бена. Он выглядел ничем не отличающимся от почерка любого другого человека. Алвин почувствовал легкое разочарование, хотя и не мог объяснить, чего он ожидал. Может того, что буквы окажутся золотыми? Конечно, нет. Не было никакой причины, почему слова великого человека должны на бумаге отличаться от слов глупца.
И все же он никак не мог отделаться от огорчения, что эти слова выглядели так обыкновенно. Он протянул руку и перевернул страницу, потом еще несколько страниц, листая их пальцами. Слова выглядели одинаково. Коричневые чернила на пожелтевшей бумаге.
На мгновение его ослепила вспышка света, сверкнувшая со страниц Книги.
«Не играй так со страницами», сказал Папа. «Ты их порвешь». Алвин повернулся и посмотрел на Сказителя. «Что это за страница со светом?», спросил он. "Что сказано там? "
«Светом?», спросил Сказитель.
Тут Алвин догадался, что он один видел это.
«Найди страницу сам», сказал Сказитель.
«Да он ее порвет», сказал Папа.
«Он будет осторожен», сказал Сказитель.
Но папин голос был сердитым, «Я сказал тебе, Алвин-младший, оставь в покое эту книгу!»
Алвин послушно отступил, но почувствовал руку Сказителя на своем плече. Голос Сказителя был тих и Алвин почувствовал, как он сложил свои пальцы в знак умиротворения. «Мальчик видел в Книге кое-что», сказал Сказитель. «И я бы хотел, чтобы он разыскал это место для меня опять». И, к удивлению Алвина, Папа пошел на попятную. «Что ж, если ты не имеешь ничего против того, что этот неряшливый ленивый мальчишка порвет твою книгу…» пробормотал он и замолк.
Алвин повернулся к Книге и внимательно перелистал страницы, одну за другой. В конце концов он дошел до страницы, из которой бил свет, вначале ослепивший его, но постепенно начавший меркнуть. И оставшийся только на одной записи, буквы которой горели огнем.
«Видишь, как они горят?», спросил Алвин.
«Нет», сказал Сказитель. «Но чувствую запах дыма. Покажи слова, которые горят для тебя».
Алвин протянул руку и боязливо коснулся первых букв записи. Пламя, к его удивлению, не было горячим, хотя грело, и это пламя прогрело его руку до кости. Он вздрогнул, когда последние остатки осеннего холода покинули его тело. И улыбнулся, ведь теперь он стал таким ярким изнутри. Но почти сразу после того, как он коснулся пламени, оно мигнуло, стало меркнуть и погасло. «Что там сказано», спросила Мама. Теперь она стояла с другой стороны стола. Она не так уж хорошо умела читать, а буквы были для нее вверх ногами. Сказитель прочитал: «Родился Создатель».
«Не было другого Создателя», сказала Мама. «после того, кто смог обратить воду в вино».
«Может и так, но она написала это», сказал Сказитель.
«Кто написал?» спросила Мама.
«Просто маленькая девочка. Около пяти лет назад».
«А какая история связана с этой ее фразой?», спросил Алвин-младший.
Сказитель покачал головой.
«Ты говорил, что не позволяешь людям писать, пока не узнаешь их историю».
«Она написала это, когда я не видел», сказал Сказитель. «И я обнаружил эту запись только на следующей моей ночевке». «Тогда откуда ты знаешь, что именно она это написала?» «Это была она. Никто другой не смог бы снять заклятие, которое я в те дни накладывал на Книгу».
«Так значит, ты не знаешь, что это означает? Ты даже не можешь мне объяснить, почему они горят?»
Сказитель покачал головой. «Насколько я помню, она была дочерью хозяина постоялого двора. Эта девочка очень мало говорила, но когда все же открывала рот, то все сказанное было чистой правдой. Никогда не лгала, даже из вежливости. Считалось, что у нее дурной характер. Но как говорит поговорка, „Если ты всегда говоришь правду в глаза, злодей станет бояться тебя“. Ну, или что-то в этом роде».
«Как ее звали?», спросила Мама. Алвин посмотрел на нее с удивлением. Ведь Мама не видела сверкающих букв, почему же ей было так важно узнать, кто написал их?
«Простите», сказал Сказитель. «Я уже не помню ее имени. А даже если б помнил, то не назвал бы его, как и не сказал бы, где она живет. Мне бы не хотелось, чтобы люди разыскивали ее и беспокоили вопросами, ответы на которые она, возможно, хотела бы держать в тайне. Но вот что я скажу. Она была ведуньей и обладала истинным зрением. Так что если она написала, что был рожден Создатель, то я верю в это и поэтому оставляю ее слова в моей Книге».
«Мне бы хотелось когда-нибудь узнать ее историю», сказал Алвин. "Я хочу знать, почему эти буквы были такими яркими.
Он поднял взгляд и увидел, как Мама и Сказитель настойчиво смотрят друг другу в глаза.
И затем, на задворках зрения, там, где он почти видел, но не мог остановить свой взгляд, он почувствовал Разрушителя, невидимого, дрожащего, ждущего в нетерпении, когда наступит его время раздробить мир на части. И не успев задуматься над тем, что он делает, Алвин вытащил перед своей рубахи из штанов и связал концы ее вместе. Разрушитель содрогнулся и исчез из поля зрения.
«Он вписал в нее самую первую фразу».
«Он написал о самой важной веши, которую сделал?»
«Точно так».
«Ну так что же это было?»
Сказитель поднялся на ноги. «Пойдем со мной назад домой, парень, и я тебе покажу. И по пути расскажу историю, чтобы ты мог понять, что там написано».
Алвин проворно вскочил, схватил старика за тяжелый рукав и почти потащил его по дороге, ведущей домой. «Ну давай, пойдем!» Алвин не знал, решил ли Сказитель вовсе не ходить в церковь или окончательно забыл, куда они направлялись — какова не была бы причина, он был вполне доволен результатом. Воскресенье без церкви было уже вполне неплохим днем. Добавь к этому истории Сказителя и возможность увидеть собственными глазами записи самого Создателя Бена, это воскресенье становилось просто превосходнейшим. «Спешить некуда, парень. Ни ты и ни я не помрем до полудня, а для того, чтобы рассказать историю, требуется время».
«Так это было что-то, что он сделал? Самая важная вещь?»
«В общем-то, да».
«А я знаю! Очки с двумя стеклами? Очаг?»
«Люди все время говорили ему, Бен, ты — настоящий Создатель. Но он всегда отрицал это. Так же, как отрицал и то, что был волшебником. У меня нет дара к скрытым силам, говорил он. Я просто беру части вашей и складываю их лучшим образом. До того, как я сделал свой очаг, были и другие очаги. До того, как я сделал свои очки, были и другие виды очков. Я никогда по-настоящему не создал ничего в своей жизни так, как сделал бы это настоящий Создатель. Я дал вам очки с двумя стеклами, а настоящий Создатель дал бы вам новые глаза».
«Так он считал, что так никогда ничего и не сделал?» «Однажды я спросил его об этом. В тот самый день, когда я начал свою Книгу. Я спросил его, Бен, что самое важное из того, что ты сделал? И он опять повторил все то же самое, что он никогда по-настоящему ничего не сделал и тогда я сказал ему, Бен, ты сам в это не веришь и я тоже в это не верю. И он тогда ответил, что ж, Билл, ты прав. Одну вещь я действительно сделал и это самая важная вещь из всех, которые я знаю». И Сказитель замолчал, неуклюже спускаясь с холма по громко шуршащим под ногами листьям.
«Так что же это было?»
«Ты не хочешь подождать, пока мы не придем домой, чтобы прочитать это сам?»
Тут Алвин по-настоящему разозлился, сильно, как никогда. «Терпеть не могу, когда кто-нибудь что-то знает и не говорит!».
"Незачем так серчать, парень. Я расскажу тебе. Вот что он написал:
«Единственное, что я действительно создал — это американцы»."
"Это не имеет смысла. Американцы просто рождались. " «Э нет, Алвин, это не так. Рождались дети. И в Англии точно такие же, как в Америке. Так что американцами они стали не просто потому, что были рождены».
Алвин на секунду задумался.
«Наверное, потому, что они родились в Америке». «Ну, это, конечно, правда. Но еще пятьдесят лет назад ребенок, родившийся в Филадельфии, вовсе не считался американцем. Он бал пенсильванцем. И дети, родившиеся в Нью-Амстердаме, были кникербокерами. А в Бостоне — янки. В Чарльстоне — якобинцами или шевалье. Ну, и еще куча всяких имен».
«Ну так и сейчас то же самое», сказал Алвин.
«Да, конечно, парень, но сейчас все они представляют собой кое-что еще. Все эти имена, как считал Старый Бен, все они разделяют нас на вирджинцев, массачусетцев и род-айлендцев, на белых, красно— и чернокожих, на квакеров, пресвитериан, папистов и пуритан, на голландцев, немцев, французов и англичан. Старый Бен видел что, к примеру, вирджинец никогда не станет доверять уроженцу Неттикута, а Белый никогда не поверит до конца Краснокожему, потому что они разные. И он сказал себе, Если у нас есть куча имен, которые разъединяют, то почему бы не появиться одному, которое объединит? Он перепробовал много имен из тех, что уже использовались. Колонисты, к примеру. Но ему не хотелось использовать это имя, потому что оно заставляло нас всегда смотреть назад, в сторону Европы, да и к тому же индейцы вовсе не колонисты. И негры тоже, потому что их привезли сюда как рабов. Понимаешь теперь, в чем дело?»
«Он хотел найти имя, которое мы все могли бы использовать», сказал Алвин.
«Точно. И такое имя, которое объединяет всех, есть. Мы живем на одном континенте. В Северной Америке. Так что он решил, что неплохо назвать нас североамериканцами. Но это было слишком длинно. Поэтому…» «Американцы».
«Вот имя, которое одинаково подходит как живущему на побережье Новой Англии рыбаку, так и плантатору, правящему своим поместьем в юго-западной части Драйдена. Оно подходит и вождю могауков в Ирракве, и лавочнику-кникербокеру в Новом Амстердаме. Старый Бен знал, что если люди начнут думать о себе, как об американцах, то они станут нацией. Не просто частью старой дряхлой европейской страны, но единой новой нацией здесь, на новой земле. Поэтому везде в своих писаниях он стал использовать это слово. Альманах Ричарда был полон фразами типа — американцы то, американцы се. К тому же он стал рассылать всем письма с такими примерно фразами: „Споры о земельных участках — это проблема, которую американцы должны решать вместе“, „Европейцы не могут понять, что необходимо американцам для выживания“, „Почему американцы должны умирать на европейских войнах?“. И через пять лет невозможно было найти человека на всей территории от Новой Англии до Якобии, который не считал бы себя, хотя б отчасти, американцем». «Но ведь это всего лишь имя».
«Но это то имя, которое мы дали себе сами. и оно включает в себя всех на континенте, кто готов его принять. Старый Бен постарался, чтобы в это понятие входило как можно больше людей. И он превратил это имя в нацию, хотя единственным помещением, находившимся в его распоряжении для занятия общественными делами, была старая почтовая контора. Пока якобинцами на юге правит король, а Новой Англией на севере — Лорд-Протектор, он не видит в будущем ничего, кроме хаоса и войны, во время которых зажатая посередине Пенсильвания разлетится на куски. И он хотел предотвратить войну, использовав для этого имя „американцы“. Он сделал так, что жители Новой Англии стали опасаться задевать Пенсильванию, а якобинцы стали искать пенсильванской поддержки. Он был человеком, который ратовал за Американский Конгресс, чтобы установить единую торговую политику и земельные законы». «И в конце концов», продолжал Сказитель. «незадолго до того, как он пригласил меня из Англии, Старый Бен написал Американский Договор и добился того, что семь основных колоний подписали его. Это, знаешь ли, было нелегко — даже договориться о том, сколько колоний должны подписать Договор, было очень нелегко. Голландцы видели, что большинство иммигрантов из Европы — англичане, шотландцы и ирландцы, и они не хотели остаться в меньшинстве, поэтому Старый Бен разрешил им разделить Новую Голландию на три колонии, чтобы получить больше голосов в Конгрессе. Когда Сасквахэнни откололась от земель, принадлежавших Новой Швеции и Пенсильвании, то началась новая грызня».
«Но это же только шесть штатов».
«Старый Бен не позволил никому подписать договор, пока к нему не присоединится в качестве седьмого штата Ирраква. Штата с точно оговоренными границами, в котором Краснокожие управляют сами собой. Многие хотели, чтобы американцы стали нацией Белых, но Старый Бен и слышать об этом не хотел. Единственный путь для мирной жизни для всех американцев, говорил он — объединиться на равных. Вот почему Договор не разрешает ни рабства, ни даже крепостничества. И поэтому же Договор не позволяет ни одной религии иметь преимущество перед другими. И не разрешает запрещать газеты или затыкать кому бы то ни было рот. Белый, Черный и Красный; папист, пуританин и пресвитерианин; богатый, бедный, нищий и вор — все мы живем по одним законам. Целая нация, созданная при помощи всего одного слова».
«Американцы»
«Теперь ты понимаешь, почему это было так важно?»
«Но почему он считает самым важным не сам Договор?» «Договор — это просто слова. Имя „американцы“ было идеей, породившей эти слова».
«Но янки и шевалье все еще не считают себя американцами, и война не остановлена, потому что народ Аппалачей все еще воюет против короля». «Нет, все эти люди тоже американцы, Алвин. Помнишь историю Джорджа Вашингтона при Шенандоа? В те дни он был Лордом Потомакским, предводителем крупнейшей армии Короля Роберта, воюющей с горсткой оборванцев — всем, что осталось у Бена Арнольда. В то утро было совершенно ясно, что шевалье Лорда Потомакского с легкостью прихлопнут этот маленький форт и покончат с восстанием свободных горцев Тома Джефферсона. Но Лорд Потомакский сражался в войнах с французами рука об руку с этими самыми горцами и Том Джефферсон был прежде его другом. Сердцу его была невыносима мысль о завтрашней битве. Кто такой этот король Роберт, чтобы лить ради него столько крови? Все, что хотели эти повстанцы — это обладать собственной землей и чтобы король не сажал при этом повсюду своих баронов, которые изведут всех поборами и превратят в рабов также, как и негров в южных Колониях Короны. Всю ночь он не спал».
«Он молился», сказал Алвин.
«Это Троуэр так рассказывает», язвительно сказал Сказитель. "Но никто этого не знает. И когда на следующее утро он обратился к войскам, то о молитве не было ни слова. Но он говорил о том имени, которое создал Бен Франклин. Он написал письмо Королю, в котором отстранял себя от командования и отказывался от всех земель и титулов. И подписал его не «Лорд Потомакский», а «Джордж Вашингтон». Затем утром он поднялся, встал перед сине-мундирными рядами солдат Короля, рассказал им о своем решении и сказал, что они свободны выбрать, каждый из них, слушать ли своих офицеров и идти в битву или вместо этого встать на защиту великой Декларации Свободы Тома Джефферсона. Он сказал: «Выбор за вами, а что касается меня…» Алвин знал эти слова, как и каждый мужчина, женщина и ребенок на континенте. Теперь слова эти стали ему понятнее и он прокричал: «Мой американский меч никогда не прольет ни капли американской крови!» «А потом, когда большая часть его армии ушла и присоединилась к аппалачским мятежникам вместе со своими ружьями и порохом, фургонами и фуражом, он приказал старшему офицеру оставшихся верными Королю солдат арестовать его. „Я нарушил мою присягу Королю“, сказал он. „Я сделал это во имя высшей правды, но присяга нарушена, и я должен заплатить за предательство“. И он заплатил, это уж точно, заплатил своей головой. Но много ли народу из тех, кто не принадлежит к королевскому двору, посчитало это настоящей изменой?»
«Никто», сказал Алвин.
«И смог ли Король после этого выиграть хоть одну битву против аппалачцев?»
«Ни одной».
«Ни один человек на поле битвы в Шенандоа не был гражданином Соединенных Штатов. Никто из них не жил, подчиняясь Американскому Договору. И все же, когда Джордж Вашингтон говорил об американских мечах и американской крови, они поняли, о чем идет речь. Ну а теперь, Алвин-младший, скажи мне, прав ли был Старый Бен, сказав, что лучшей из сделанных им вашей было простое слово?»
Алвин собрался ответить, но как раз в этот момент они подошли к порогу дома и не успели еще подняться к двери, как она распахнулась и за ней появилась Мама, глядящая на них сверху вниз. Взглянув ей в лицо, Алвин понял, что опять попал в переплет, причем причина была ему известна. «Я хотел пойти в церковь, Ма!»
«Многие покойники тоже собирались отправиться на небеса», ответила она.
«Так вот: они туда не попали».
«Это моя вина, Добрая Фэйт», сказал Сказитель.
«Я уверена, что не ваша, Сказитель», сказала она.
«Мы принялись разговаривать, Добрая Фэйт, и, боюсь, я отвлек мальчика». «Этот мальчик родился отвлеченным от всего благого», сказала она, не отрывая глаз от лица Алвина. «Он идет по стопам отца. Если его не взнуздать, оседлать, и не отправиться на нем в церковь верхом, он так туда никогда и не попадет, и если не прибить его ноги к церковному полу, то через минуту он окажется за дверью. Это десятилетний мальчик, который так ненавидит Господа, что его мать готова пожелать, чтобы он никогда не был рожден». Эти слова уязвили Алвина в самое сердце.
«Ужасно желать что-нибудь подобное», сказал Сказитель. Его голос был очень тих и Мама подняла в конце концов глаза на лицо старика. «Я не желаю этого», сказала она в конце концов.
«Прости меня, Мама», сказал Алвин-младший.
«Зайди внутрь», сказала она. «Я ушла из церкви, чтобы найти тебя, и теперь, пока служба не окончена, мы не можем вернуться». «Мы говорили о всяких вещах, Мама», сказал Алвин. «О моих снах, и о Бене Франклине, и…»
«Я хочу слышать от тебя только одну вещь», сказала Ма. «Пение гимнов. Если ты не хочешь идти в церковь, то будешь сидеть на кухне со мной и, пока я готовлю обед, петь мне гимны» Так что Алвину не удавалось увидеть, что же написал Старый Бен в Книге Сказителя, еще по крайней мере несколько часов. Мама заставляла его петь и работать до обеда, а после обеда Па, старшие сыновья и Сказитель уселись обсуждать завтрашнюю экспедицию за камнем для мельничного жернова, который предстояло снести вниз с гранитной горы.
«Я делаю это для тебя», сказал Папа Сказителю. «Так что неплохо было бы тебе отправиться с нами».
«Я никогда не просил, чтобы ты принес камень для жернова». «С тех пор, как ты появился здесь, не прошло и дня, чтобы мы не услышали, „как жаль, что такая прекрасная мельница используется как амбар, когда здешним людям так нужен свежий помол“.» «Мне помнится, я сказал это только однажды».
«Ну, может, это и так», сказал Па. «Но каждый раз, когда я вижу тебя, я думаю об этом жернове».
«Наверное, тебе просто жаль, что этот камень не оказался на месте, когда ты бросил меня».
«Он этого не хотел!», закричал Калли. «Потому что тогда ты был бы мертвым!»
Сказитель только усмехнулся и Папа усмехнулся ему в ответ. И они продолжили толковать о том — о сем. Затем жены привели племянников и племянниц на воскресный ужин, и они заставили Сказителя спеть им смешную песенку столько раз, что Алвин почувствовал, что готов взвыть, если еще раз услышит это громогласное «ха-ха-ха!».
И только после ужина, когда все племянники и племянницы разошлись по домам, Сказитель достал свою Книгу.
«Я всю думал, откроешь ли ты когда-нибудь эту книгу», сказал Па. «Я просто ждал подходящего времени». Сказитель принялся рассказывать о том, как люди записывали в Книгу о своих самых важных делах. «Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы я написал здесь что-нибудь». «О, пока я не дам тебе в ней писать. Ты ведь так и не рассказал мне о самом важном, что совершил в своей жизни». Голос Сказителя стал звучать мягче. «Может быть, оно у тебя еще впереди».
Па выглядел слегка раздраженным и, может быть, испуганным. Как бы то ни было, он встал и подошел. «Покажи же мне, что в этой книге, что это люди считают таким страшно важным».
«Э-э-э», протянул Сказитель. «А ты умеешь читать?» «Я должен тебе сказать, что я получил образование, которое янки в Массачусетсе дают своим детям, еще до того, как женился и обзавелся мельницей в Вест-Хэмпшире, и задолго до того, как переселился в эти места. Это не идет ни в какое сравнение с полученным тобой лондонским образованием, но я сомневаюсь, что тебе удастся написать такое слово, которое я был бы неспособен прочесть, если это только не будет латынь». Сказитель ничего не ответил. Он просто открыл Книгу. Па прочел первую запись. «Единственное, что я действительно создал — это американцы». Он поднял взгляд на Сказителя. «Кто написал это?» «Старый Бен Франклин».
«Судя по тому, что слышал я, единственный сделанный им американец был незаконнорожденным».
«Может, Алвин-младший попозже тебе это объяснит». Пока они говорили, Алвин пролез вперед, чтобы посмотреть на почерк Старого Бена. Он выглядел ничем не отличающимся от почерка любого другого человека. Алвин почувствовал легкое разочарование, хотя и не мог объяснить, чего он ожидал. Может того, что буквы окажутся золотыми? Конечно, нет. Не было никакой причины, почему слова великого человека должны на бумаге отличаться от слов глупца.
И все же он никак не мог отделаться от огорчения, что эти слова выглядели так обыкновенно. Он протянул руку и перевернул страницу, потом еще несколько страниц, листая их пальцами. Слова выглядели одинаково. Коричневые чернила на пожелтевшей бумаге.
На мгновение его ослепила вспышка света, сверкнувшая со страниц Книги.
«Не играй так со страницами», сказал Папа. «Ты их порвешь». Алвин повернулся и посмотрел на Сказителя. «Что это за страница со светом?», спросил он. "Что сказано там? "
«Светом?», спросил Сказитель.
Тут Алвин догадался, что он один видел это.
«Найди страницу сам», сказал Сказитель.
«Да он ее порвет», сказал Папа.
«Он будет осторожен», сказал Сказитель.
Но папин голос был сердитым, «Я сказал тебе, Алвин-младший, оставь в покое эту книгу!»
Алвин послушно отступил, но почувствовал руку Сказителя на своем плече. Голос Сказителя был тих и Алвин почувствовал, как он сложил свои пальцы в знак умиротворения. «Мальчик видел в Книге кое-что», сказал Сказитель. «И я бы хотел, чтобы он разыскал это место для меня опять». И, к удивлению Алвина, Папа пошел на попятную. «Что ж, если ты не имеешь ничего против того, что этот неряшливый ленивый мальчишка порвет твою книгу…» пробормотал он и замолк.
Алвин повернулся к Книге и внимательно перелистал страницы, одну за другой. В конце концов он дошел до страницы, из которой бил свет, вначале ослепивший его, но постепенно начавший меркнуть. И оставшийся только на одной записи, буквы которой горели огнем.
«Видишь, как они горят?», спросил Алвин.
«Нет», сказал Сказитель. «Но чувствую запах дыма. Покажи слова, которые горят для тебя».
Алвин протянул руку и боязливо коснулся первых букв записи. Пламя, к его удивлению, не было горячим, хотя грело, и это пламя прогрело его руку до кости. Он вздрогнул, когда последние остатки осеннего холода покинули его тело. И улыбнулся, ведь теперь он стал таким ярким изнутри. Но почти сразу после того, как он коснулся пламени, оно мигнуло, стало меркнуть и погасло. «Что там сказано», спросила Мама. Теперь она стояла с другой стороны стола. Она не так уж хорошо умела читать, а буквы были для нее вверх ногами. Сказитель прочитал: «Родился Создатель».
«Не было другого Создателя», сказала Мама. «после того, кто смог обратить воду в вино».
«Может и так, но она написала это», сказал Сказитель.
«Кто написал?» спросила Мама.
«Просто маленькая девочка. Около пяти лет назад».
«А какая история связана с этой ее фразой?», спросил Алвин-младший.
Сказитель покачал головой.
«Ты говорил, что не позволяешь людям писать, пока не узнаешь их историю».
«Она написала это, когда я не видел», сказал Сказитель. «И я обнаружил эту запись только на следующей моей ночевке». «Тогда откуда ты знаешь, что именно она это написала?» «Это была она. Никто другой не смог бы снять заклятие, которое я в те дни накладывал на Книгу».
«Так значит, ты не знаешь, что это означает? Ты даже не можешь мне объяснить, почему они горят?»
Сказитель покачал головой. «Насколько я помню, она была дочерью хозяина постоялого двора. Эта девочка очень мало говорила, но когда все же открывала рот, то все сказанное было чистой правдой. Никогда не лгала, даже из вежливости. Считалось, что у нее дурной характер. Но как говорит поговорка, „Если ты всегда говоришь правду в глаза, злодей станет бояться тебя“. Ну, или что-то в этом роде».
«Как ее звали?», спросила Мама. Алвин посмотрел на нее с удивлением. Ведь Мама не видела сверкающих букв, почему же ей было так важно узнать, кто написал их?
«Простите», сказал Сказитель. «Я уже не помню ее имени. А даже если б помнил, то не назвал бы его, как и не сказал бы, где она живет. Мне бы не хотелось, чтобы люди разыскивали ее и беспокоили вопросами, ответы на которые она, возможно, хотела бы держать в тайне. Но вот что я скажу. Она была ведуньей и обладала истинным зрением. Так что если она написала, что был рожден Создатель, то я верю в это и поэтому оставляю ее слова в моей Книге».
«Мне бы хотелось когда-нибудь узнать ее историю», сказал Алвин. "Я хочу знать, почему эти буквы были такими яркими.
Он поднял взгляд и увидел, как Мама и Сказитель настойчиво смотрят друг другу в глаза.
И затем, на задворках зрения, там, где он почти видел, но не мог остановить свой взгляд, он почувствовал Разрушителя, невидимого, дрожащего, ждущего в нетерпении, когда наступит его время раздробить мир на части. И не успев задуматься над тем, что он делает, Алвин вытащил перед своей рубахи из штанов и связал концы ее вместе. Разрушитель содрогнулся и исчез из поля зрения.
Глава 11
МЕЛЬНИЧНЫЙ ЖЕРНОВ
Сказитель проснулся из-за того, что кто-то тряс его за плечо. За дверями еще кромешная темень, но уже пора в путь. Он сел, слегка потянулся и с удовольствием ощутил, что за ночи, проведенные в мягкой постели, ноющая боль в костях совершенно прошла. Я смог бы привыкнуть к этому, подумал он. Мне могло бы понравиться жить здесь.
Бекон был таким сочным, что даже отсюда было слышно, как он шипит на кухне. Сказитель уже почти надел ботинки, когда в комнату постучала Мэри. «Я уже более или менее прилично одет», сообщил он. Она вошла, неся в руках две пары толстых шерстяных чулок. «Я связала их сама», сказала она.
«Таких толстых носков мне не купить бы и в Филадельфии». «У нас в Уоббиш зима очень холодная и…», Мэри не закончила. Страшно смущенная, она качнула головой и стремглав выбежала из комнаты. Сказитель натянул чулки, затем надел на них ботинки и довольно улыбнулся. Он не имел ничего против того, чтобы принимать маленькие подарки вроде этого. Ведь он работал не хуже других и сделал немало для подготовки фермы к зиме. Сказитель был очень хорошим кровельщиком — любил карабкаться вверх и не боялся высоты. Так что и он приложил свою руку к тому, что дом, амбары, сараи и курятники будут всю зиму сухими и теплыми. И, хотя никто не просил его заниматься этим, он подготовил мельницу к установке жернова. И лично загрузил всю солому с пола мельницы, все пять фургонов. Близнецы, женившиеся только этим летом и не успевшие еще обзавестись собственными фермами, перевезли сено в большой амбар. За все это время сам Миллер даже не прикоснулся к вилам. Сказитель не особо беспокоился из-за этого, как и сам Миллер.
Но было и многое другое, что складывалось не так удачно. Та-Кумсав со своими Краснокожими Шауни согнал большинство фермеров с земель, находящихся ниже Картхэджа, и все были очень встревожены. Конечно, это очень хорошо, что Пророк основал там, за рекой большой город, где поселились тысячи Краснокожих, обещавших никогда ни на кого не поднимать руки. Но было множество Краснокожих считавших, как и Та-Кумсав, что неплохо было бы прогнать Белых к побережью Атлантики и пусть они плывут себе назад в Европу, на кораблях или без них. Они хотели войны и поговаривали, что Билл Харрисон в Картхэдже только рад раздуванию огня, не говоря уже о французах в Детройте, всегда подстрекавших Краснокожих к нападению на американских поселенцев в стране, которую они провозгласили частью Канады. Народ в Вигор-Черче постоянно обсуждал все эти дела, но Сказитель знал, что Миллер не относится к этому серьезно. Он считал Краснокожих чем-то вроде шутов способных думать только о том, как бы побыстрей накачаться виски. Сказитель уже встречался с подобными представлениями прежде, но только в Новой Англии. Казалось янки и не приходило в голову, что все чего-нибудь стоящие индейцы из Новой Англии давно уже перебрались в Ирракву. Янки наверняка по другому взглянули бы на Краснокожих, если бы знали то, что индейцы из Ирраквы работают с паровыми машинами, привезенными прямо из Англии и то, что на Фингер Лэйке Белый по имени Эли Уитни помогает строить фабрику, которая будет изготавливать ружья в двадцать раз быстрее обычного. Когда-нибудь янки еще предстоит очнуться и осознать, что Краснокожие вовсе не все беспробудные пьяницы и некоторым Белым придется изрядно попотеть, чтобы не отстать от них.
В то же время, однако, Миллер не придавал значения и воинственным замыслам. «Всем известно, что где-то там в лесах Краснокожие. Никто не может помешать им там шляться, но у меня пока не пропало ни одного цыпленка, так что не о чем и тревожиться.»
«Еще бекона?» спросил Миллер. Он подвинул блюдо с беконом через стол ближе к Сказителю.
«Я не привык много есть по утрам», ответил Сказитель. «С тех пор, как я живу с вами, за каждым обедом я съедаю больше, чем обычно за день.» «Вам неплохо было бы нарастить немного мяса на костях», сказала Фэйт.
Она положила ему несколько горячих лепешек, обмазанных медом.
«Но я больше не могу съесть ни кусочка», запротестовал Сказитель. Лепешки исчезли с тарелки. «Вот они мне и попались», воскликнул Алвин младший.
«Никогда не лезь так через стол,» сказал Миллер. «К тому же, двух лепешек тебе не съесть.»
Ал-младший на удивление быстро доказал отцу его неправоту. Затем они смыли мед с рук, надели рукавицы и вышли к фургону. Первые проблески света уже показались на востоке, когда подъехали живущие ближе к поселку Дэвид и Калм. Ал-младший вскарабкался на заднюю часть фургона туда, где лежали инструменты, веревки, палатки и продовольствие — пройдет несколько дней прежде чем они вернутся назад.
Бекон был таким сочным, что даже отсюда было слышно, как он шипит на кухне. Сказитель уже почти надел ботинки, когда в комнату постучала Мэри. «Я уже более или менее прилично одет», сообщил он. Она вошла, неся в руках две пары толстых шерстяных чулок. «Я связала их сама», сказала она.
«Таких толстых носков мне не купить бы и в Филадельфии». «У нас в Уоббиш зима очень холодная и…», Мэри не закончила. Страшно смущенная, она качнула головой и стремглав выбежала из комнаты. Сказитель натянул чулки, затем надел на них ботинки и довольно улыбнулся. Он не имел ничего против того, чтобы принимать маленькие подарки вроде этого. Ведь он работал не хуже других и сделал немало для подготовки фермы к зиме. Сказитель был очень хорошим кровельщиком — любил карабкаться вверх и не боялся высоты. Так что и он приложил свою руку к тому, что дом, амбары, сараи и курятники будут всю зиму сухими и теплыми. И, хотя никто не просил его заниматься этим, он подготовил мельницу к установке жернова. И лично загрузил всю солому с пола мельницы, все пять фургонов. Близнецы, женившиеся только этим летом и не успевшие еще обзавестись собственными фермами, перевезли сено в большой амбар. За все это время сам Миллер даже не прикоснулся к вилам. Сказитель не особо беспокоился из-за этого, как и сам Миллер.
Но было и многое другое, что складывалось не так удачно. Та-Кумсав со своими Краснокожими Шауни согнал большинство фермеров с земель, находящихся ниже Картхэджа, и все были очень встревожены. Конечно, это очень хорошо, что Пророк основал там, за рекой большой город, где поселились тысячи Краснокожих, обещавших никогда ни на кого не поднимать руки. Но было множество Краснокожих считавших, как и Та-Кумсав, что неплохо было бы прогнать Белых к побережью Атлантики и пусть они плывут себе назад в Европу, на кораблях или без них. Они хотели войны и поговаривали, что Билл Харрисон в Картхэдже только рад раздуванию огня, не говоря уже о французах в Детройте, всегда подстрекавших Краснокожих к нападению на американских поселенцев в стране, которую они провозгласили частью Канады. Народ в Вигор-Черче постоянно обсуждал все эти дела, но Сказитель знал, что Миллер не относится к этому серьезно. Он считал Краснокожих чем-то вроде шутов способных думать только о том, как бы побыстрей накачаться виски. Сказитель уже встречался с подобными представлениями прежде, но только в Новой Англии. Казалось янки и не приходило в голову, что все чего-нибудь стоящие индейцы из Новой Англии давно уже перебрались в Ирракву. Янки наверняка по другому взглянули бы на Краснокожих, если бы знали то, что индейцы из Ирраквы работают с паровыми машинами, привезенными прямо из Англии и то, что на Фингер Лэйке Белый по имени Эли Уитни помогает строить фабрику, которая будет изготавливать ружья в двадцать раз быстрее обычного. Когда-нибудь янки еще предстоит очнуться и осознать, что Краснокожие вовсе не все беспробудные пьяницы и некоторым Белым придется изрядно попотеть, чтобы не отстать от них.
В то же время, однако, Миллер не придавал значения и воинственным замыслам. «Всем известно, что где-то там в лесах Краснокожие. Никто не может помешать им там шляться, но у меня пока не пропало ни одного цыпленка, так что не о чем и тревожиться.»
«Еще бекона?» спросил Миллер. Он подвинул блюдо с беконом через стол ближе к Сказителю.
«Я не привык много есть по утрам», ответил Сказитель. «С тех пор, как я живу с вами, за каждым обедом я съедаю больше, чем обычно за день.» «Вам неплохо было бы нарастить немного мяса на костях», сказала Фэйт.
Она положила ему несколько горячих лепешек, обмазанных медом.
«Но я больше не могу съесть ни кусочка», запротестовал Сказитель. Лепешки исчезли с тарелки. «Вот они мне и попались», воскликнул Алвин младший.
«Никогда не лезь так через стол,» сказал Миллер. «К тому же, двух лепешек тебе не съесть.»
Ал-младший на удивление быстро доказал отцу его неправоту. Затем они смыли мед с рук, надели рукавицы и вышли к фургону. Первые проблески света уже показались на востоке, когда подъехали живущие ближе к поселку Дэвид и Калм. Ал-младший вскарабкался на заднюю часть фургона туда, где лежали инструменты, веревки, палатки и продовольствие — пройдет несколько дней прежде чем они вернутся назад.