Осинский Владимир. Астропилот Ронг Третий

   Никогда в жизни Ронг, потомок астролетчиков Ронгов, ничем не будет гордиться столь откровенно и юношески непосредственно, как своей работой в качестве командира вспомогательной ракеты с погибшей "Эфемериды". Я могу утверждать это с полной уверенностью, ибо пережитого мною за время, прошедшее с момента Распада до посадки на планету двух солнц, иному хватило бы на целую жизнь. Хотя реальность полета на корабле-малютке была очень короткой. Ведь ракета обладала слишком малым запасом автономии. Всем пришлось погрузиться в состояние аварийного анабиоза, чтоб экономить воду и воздух. Автоматический прибор "Поиск среды, пригодной для жизни человека" определил оптимальный курс в Пространстве. Чтобы предупредить возможные осложнения, мы с Вельдом сделали пассажирам анабио-инъекции до того, как они пришли в сознание. Затем Вельд сам раздавил ампулу-шприц у себя на запястье.
   Этого рода анабиоза хватало ненадолго, недаром он назывался аварийным. Все-таки я не стал прибегать даже к нему и довольствовался строго рассчитанными дозами снотворного: подсознание оставалось чутким, прибавлялось шансов вернуться, в случае неожиданной опасности, к бодрствованию.
   Все прошло благополучно: "Поиск" привел ракету к незнакомой планете, которая значилась в галактическом каталоге под длинным, ничего не говорящим номером. Впрочем, мне номер говорил об одном очень важном обстоятельстве: планета была пригодна для жизни.
   "Поиск" не умел осуществлять посадку. Я посадил корабль вручную.
   КРИСТАЛЛ ВТОРОЙ. ПЛАНЕТА ДВУХ СОЛНЦ
   Был ранний утренний час. Оба светила планеты, на которую привел нас автомат, уже взошли, однако время зноя еще не настало. Мы полукругом расположились перед ракетой. После посадки она мягко легла на бок и находилась теперь в таком же положении, в каком была, покоясь в просторном отсеке "Эфемериды".
   Два ярко-желтых солнца горели низко над горизонтом. Вокруг лежала кирпично-красная холмистая пустыня. Судя по всему, она была мертва, если не считать коротких, похожих на кактусы, только темно-серых, бревен, разбросанных кое-где, как валуны, оставшиеся с ледникового периода, длиною в полметра. Они росли торчмя, лишенные веток и листьев. Поначалу мы приняли их за камни и, только разрубив, обнаружили, что это древесина - иссохшая, рыхлая на первый взгляд, безжизненная. Однако "кактусы" росли, так глубоко пустив корпи в крупные острые песчинки, что расшатать их оказалось невозможным.
   Тингли нетерпеливо сказал:
   - Чего мы ждем? В конце концов я могу отправиться на разведку один... Коль скоро остальные не торопятся перейти от слов к делу.
   Это был выпад в адрес Вельда. Признаться, меня тоже раздражала его медлительность.
   Шли всего вторые сутки нашего пребывания на планете. Вместо того, чтобы благодарить судьбу, люди нервничали.
   Рустинг мрачно молчал. Время от времени он принимался уныло рассуждать о бесцельности земного существования.
   Кора Ирви впала в транс. Она оживлялась, только слушая Рустинга: больные речи маленького напуганного человечка явно находили отклик в душе несчастной женщины.
   Их я ни в чем не винил - мне были известны данные корабельной картотеки.
   А Тингли, хотя в принципе я разделял его нетерпение, злил меня своей вздорной агрессивностью.
   Вельд тоже раздражал - уже известно почему. И Дин Горт вызывал недобрые чувства-подчеркнутым спокойствием, невозмутимостью, неизменной холодной цепкостью внимательного взгляда.
   Я встал с "кактуса", сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, стряхивая с себя наваждение. В голове приятно зашумело и прояснилось-воздух здесь был богат кислородом. Потом я взглянул на Вельда и понял: он уже разобрался во всем-как всегда, раньше меня.
   - Вот так,-сказал, обращаясь ко мне, "космический мусорщик".-Вот так и обстоят наши дела...
   Рустинг бросил на него панический взгляд. Кора Ирри безучастно смотрела в одну ТОЧКУ. Дин Горт прохаживался в стороне, думая о своем. Только Тингли продолжал щетиниться.
   - Может, вы объясните нам глубинный смысл вашей таинственной реплики? - иронически осведомился он.-И вообще: кто, собственно...
   - Дал мне право распоряжаться?
   - Именно! По-моему, в наших обстоятельствах y Вcex равные права...
   Ирви жалобно сказала:
   - Пожалуйста, не надо ссориться...
   Вмешался я:
   - "Эфемерида" погибла. Мы шестеро остались ЖИвЫ только благодаря случайности, опыту и выдержке Сона Вельда. Если б не он...
   - Вы забыли о собственных заслугах, - ядовито встaвил Тингли.
   Спокойно, Ронг, сказал я себе, спокойно! Ты-астропилот и должен быть на высоте. Кроме того, ты знаешь в чем дело, а он--нет.
   Стояла тишина-если иметь в виду живые голоса или хотя бы их подобие. Вместе с тем тишины, как ее понимают люди, не было: ровное, еле различимое, монотонное, слышалось безостановочное сухое шуршание.
   Мы не скоро сообразили, что это шуршит песок, нагреваясь и шевелясь под косыми, пологими, но уже ощутимыми лучами солнц, Мириады песчинок словно затаенно, злобно перешептывались, к чему-то готовились, что-то недоброе, гнусное замышляли...
   От такого сравнения по телу прошел озноб - и внезапно я понял!
   Не было у меня никакого права осуждать товарищей, потому что сам я находился в таком же состоянии, как они. Чужая планета протестовала против вторжения незваных гостей и пыталась изгнать их. Если бросить в холодную воду раскаленный камень, то она зашипит, заклокочет, возмущенная контактом с чужеродным телом, и будет беситься, пока не убьет в нем жар жизни, не погасит пламенной, самобытности... Мертвая планета не желала принять нас-дышащих полной грудью, думающих, чувствующих, говорящих и звуками своих голосов тревожащих ее тусклое, шуршащее молчание.
   - Не забыл. Но речь идет не о чьих-либо заслугах. Я только хочу сказать, что сама профессия Сона Вельда дает ему в данной ситуации больше прав решать, чем имеем все мы, вместе взятые. И скажу вам честно, Тингли Челл: я бы не хотел сейчас быть на его месте... Словом, лично я готов выполнить любое указание Вельда.
   - Я-тоже!-четко сказал подошедший Горт.
   - А как же иначе?!-встрепенулась было Ирви, и вновь все в ней словно умерло.
   Тингли тяжело перевел дыхание, вытер со лба пот.
   - Эти два солнца...-мягко начал Вельд.-Этот чертов лес и огрызки бревен вместо нормальных деревьев, этот зной, которым небо уже так и пышет, несмотря на ранний час... А ведь мы летели на Утренний лес-благословенную планету, где полно зелени и птичьих голосов, где на каждом шагу журчат студеные ручьи... Но попали сюда. Я знаю, вам кажется сейчас, что планета ждет не дождется минуты, когда можно будет схватить нас, стереть в порошок, сжечь на медленном огне и смешать пепел с этой кирпично-красной дрянью, которая имеет наглость называть себя песком... Ну, правду я говорю?.. Все это ерунда, поверьте! Нет в Пространстве планет-людоедок, маскирующихся под кислородной оболочкой. Космос совсем не так коварен, как о нем часто думают. Если планета непригодна для жизни-она честно иредупреждает людей, и тогда люди посылают к ней корабли-автоматы или вообще отказываются от нее...
   После того, как ракета совершила посадку на планете, выбранной "Поиском", я проспал двенадцать часов подряд. Вельд, вышедший из анабиоза раньше остальных, не будил меня и был прав: несмотря на снотворное, я пережил с момента катастрофы огромное напряжение.
   Естественный долгий сон снял все - и утомление, и первую остроту боли за погибших товарищей. Она сменилась глубокой щемящей печалью, смешанной с чувством гневного протеста. Ибо человек, сколько бы ему там ни толковали о нерушимой святости законов природы, никогда не смирится с мыслью о смерти как о логическом завершении его земного бытия.
   Небольшой, однако достаточно неприятный конфликт, зачинщиком которого стал Тингли, был в известной мере обусловлен действиями самого Вельда, накануне категорически запретившего кому бы то ни было покидать ракету.
   Неугомонному практиканту (а отчасти и мне) это запрещение показалось ничем не оправданным, основанным на одной гипертрофированной осторожности.
   "Поиск" добросовестнейшим образом исследовал внешнюю среду и нашел ее вполне благоприятной для человека. Чего же еще? Сколько ни перепроверяй показания прибора, они от этого не изменятся - "Поиск" знал свое дело. Выйдя из ракеты, мы не нарушили бы ни один параграф Инструкции, существующей для подобных случаев. Насколько же придирчива Ее Величество Инструкция, регламентирующая контакт с неведомый миром, известно каждому. Тем не менее Сон Вельд настоял на своем.
   Выход из состояния аварийного анабиоза неприятен уже сам по себе. Вынужденное бездействие в единственной тесной и неуютной каюте корабля-малютки не могло улучшить настроения людей. Мы пообедали и поужинали консервами: Вельд с самого начала потребовал соблюдать строжайшую экономию воды.
   Хуже всего было полное отсутствие возможности хоть чем-нибудь заняться. Тингли попробовал рассказывать какие-то истории из своей жизни. Ничего не получилось. Не оттого, что ему не о чем было рассказывать. За три года, минувшие после окончания гуманитарного университета, практикант Общества пробовал свои силы во многих областях деятельности. Он пытался работать в жанре люминесцентной живописи, входившей по следнее время в моду, и бросил это занятие. Снял небольшой голографический фильм из жизни подводной фауны, не привлекший внимания. Написал психологическую повесть, которая не удалась, потому что Тингли привлекали только проблемы глобального масштаба, а осмысление материала такого рода оказалось для него несовместимым с занимательностью повествования одним из главных требований, предъявляемых к литературному произведению (глубина мысли, верность жизненной правде и поэтичность восприятия художником действительности считались само собой подразумевающимися вещами). Он метался в поисках настоящего дела и успел многое повидать. Наверно, все это, самостоятельно взятое, было весьма интересно. Но Тингли-рассказчик страдал неизлечимой болезнью. Вы слушали его-и у вас появлялось ощущение, что во всех событиях, описаниях и так далее по-настоящему важно только одно: неповторимо сложная личность самого Тингли Челла, его отношение к вещам, его впечатления, переживания, выводы. Все остальное-второстепенно и существует лишь постольку, поскольку в той или иной степени имеет к нему, Тингли, определенное отношение. Выходило утомительно. У слушателей рождалось ощущение досады и какой-то виноватости перед рассказчиком. Практикант почувствовал это, прервал себя на полуслове, ушел в дальний угол, мрачно уселся в амортизационное кресло, которое было превращено в обыкновенную постель.
   Я, не подумав, попросил Сона Вельда рассказать что-нибудь о своей работе. Он прищурился:
   - Стоит ли, сынок? Мусор - всегда мусор, даже если сгребаешь его в Космосе. А здесь присутствует дама, и хоть я порядком постарел, все же не забыл еще правил хорошего тона...
   Отшутившись таким образом, он снова застыл перед экраном внешнего обзора, продолжая что-то выискивать среди окружающей ракету однообразной кирпичной пустыни.
   Взгляд Рустинга, который сидел в своем кресле, меланхолический, привычно прямой, упал на топографическую камеру-альбом, лежавшую на коленях Дина Горта. Рустинг обрадовался:
   - Давайте рассматривать голографии!..
   Странная была у Горта улыбка.
   - Пожалуйста. Только вряд ли они вас развлекут.
   В альбом годографа, как вам уже известно, было вмонтировано проекционное устройство. Стоило нажать кнопку... Рустинг опасливо придавил ее-и все мы невольно подались назад, чтобы в следующую секунду сконфуженно опомниться.
   Иллюзия была слишком искусной.
   На огромной скорости, в отсвечивающие чугунно-черным острые скалы врезался аэролет. Снимок изображал не катастрофу, а испытание (я вспомнил: в прошлом году газеты сообщали об изобретении, сводившем практически к нулю опасность для жизни пассажиров, даже если они попадут в такую переделку). Здесь, в метре от нас, все было наcтоящим: яростная встреча несокрушимых тканей аэролета с гранитом, сумасшедший изгиб сверхпрочного материала, сопротивляющегося громадной силе удара, и высеченные при этом несколько крупных, как спелые вишни, искр... А за прозрачным колпаком-лицо пилота, решившегося на безумный прыжок. Его не назовешь маской, хотя оно окаменело рт напряжения. В затвердевших мужественных чертах - спокойная сосредоточенность человека, занятого ответственной и трудной работой. И только вторым планом - готовность к встрече с опасностью.
   Дело было под вечер. Ворвались в иллюминатор пологие лучи двух солнц, нарушили гармонию живых красок объемного изображения...
   Мы помолчали, приходя в себя. Рустинг заменил кадр новым.
   За толстой прозрачной стенкой террариума изготовилась к прыжку кобра: жутко застывшие мертвые глаза и неотвратимая угроза в грациозном наклоне стальной пружины туловища. От этого сочетания красоты с бессмысленной злобой становилось холодно на душе... Снимок назывался "Апофеоз жизнеощущения". Что-то отталкивающее было в этом винегрете противоречивых свойств природы-должно быть, противоестественность их смешения в едином образе ядовитого пресмыкающегося. Зло не может быть красивым, но именно красота жила в собравшейся перед прыжком змее. Название же работы выражало, на мой взгляд, холодный цинизм мастера, словно благословляющего единство несовместимых понятий.
   Да, Дин Горт сказал правду. Его произведения не могли "развлечь", они не предназначались для того, чтобы нести людям отдохновение и радость.
   - Как она отвратительна... и смотрит прямо на меня!-содрогнулась Кора Ирви.-Рустинг, пожалуйста, уберите эту змею!
   ...Голографические изображения, а вернее-живые, переливающиеся гаммой пестрых чувств, яркие, поразительные в своей подлинности фигуры сменяли одна другую в тесном пространстве нашего замкнутого мирка.
   Здесь были люди и животные. Горт не признавал неодушевленной природы. Здесь были очень разные по содержанию, но всегда яркие куски жизни, неизменно вызывавшие острое чувство .личной причастности к изображенному на снимке. И здесь не было ни одной работы, статичной по характеру. Взрыв эмоций, грозная тишина последнего раздумья перед решающим шагом, трагическая смятенность мыслей, толкущихся в хаосе неверия и растерянности, захлебывающаяся в безнадежности нескончаемая тоска, отточенность и устремленность ненависти и алое зарево могучего мужского гнева - все это мощно жило в произведениях Горта, и я впервые по-настоящему осознал величие его таланта и неимоверность лежащей на нем тяжести. Такому человеку можно простить все, подумал я, ибо в любом случае он окажется в полной мере наказанным авансом. Что бы он ни совершил, нет кары большей, чем мука его обнаженной и беззащитной перед бытием души Художника.
   Светила чужой планеты зашли одновременно-как будто спрыгнули с обрыва двое взявшихся за руки веселых детей. Автоматически зажглось общее внутреннее освещение. Рустинг вновь нажал кнопку проектора-и я замер, не веря глазам.
   Передо мной была Сель. Тонкая, гибкая, чуть угловатая, как подросток, у которого затянулся период формирования, черноволосая, она стояла во весь рост, отведя назад одну руку и свободно уронив вдоль бедра другую. Сразу было видно, что она уже давно стоит вот так неподвижно и не собирается что-либо предпринимать, словно смирилась с большой неизбежной потерей и сейчас неспешно и, как всегда, добросовестно старается осмыслить совершившееся... В узких глазах нет ни печали, ни обиды, только легкое удивление человека, знающего, что он еще не все осознал до конца. В незавершенной улыбке-вопрос и ожидание... Словом, стоит себе девушка, от которой что-то или кто-то ушел, а она пока не решила, насколько это важно.
   - Ничего себе девушка,-оценил Тингли.-Только... зачем она?
   Кора Ирви-она уже давно сидела рядом с практикантом: то ли случайно переменила место, то ли хотела быть подальше от слишком живых гортовских людей и зверей,-положила ему руку на плечо, объяснила мягко:
   - Она любит, Тингли... И пока не знает: с нею ее любовь или уже ушла.
   Оказывается, Вельд все-таки бросил наблюдение за экраном. Он сказал простодушно:
   - Правильно, Кора Ирви! Женщина, конечно, не могла этого не увидеть... А девушка - стоящая... Смелая, хорошая девушка.
   Я молчал, потому что от неожиданности не мог прийти в себя. Сель-в альбоме Дина Горта! Откуда? Спокойно, шевельнулась трезвая мысль, альбом голографа-не донжуанский список, мало ли где мог встретить ее Художник, которого весь цивилизованный мир знает как величайшего в истории "охотника за мгновениями".
   Кто-то стоял за моей спиной. Я обернулся, и Дин Горт спросил:
   - Вы ее знали?
   Сель, потерянный мною дорогой человек, смотрела на нас. Вдруг я увидел, ради чего годограф схватил это мгновение. Все было обыкновенно в ней, все так, как я рассказал. Но если смотреть долго и внимательно, то рано или поздно невозможно было не сказать себе:
   "Как же я не заметил сразу? Она еще не знает, что именно произошло. Но когда узнает-совершит Поступок".
   Будто подслушав, Вельд уверенно повторил:
   - Да, это стоящая девушка. Уж она никого не спросит, как ей поступить.
   И я ответил Горту, отчетливо выговаривая каждое слово:
   - Я очень хорошо знал эту девушку, Дин Горт.
   -А я-думал, что знаю,-сказал голограф и с вежливой настойчивостью попросил Рустинга:-Давайте-ка закончим это представление... Вам не надоело? С меня, например, хватит. Не пора ли потерпевшим кораблекрушение отправляться баиньки? Утро вечера мудренее...
   Вельд, разумеется, поддержал его. Отдыхать действительно было пора, а "космическому мусорщику" совсем не хотелось лишний раз выступать в роли волевого начала.
   Но утро принесло нам досадные склоки, о которых я уже рассказал.
   Вторая половина дня прошла, против ожидания, вполне терпимо.
   Вельд, безоговорочно признанный руководителем нашей крошечной колонии, доверил (после некоторого колебания) Тингли Челлу ультразвуковой пистолетединственный, оказавшийся в ракете,-и практикант принялся с упоением крушить валуноподобные "кактусы", оказавшиеся превосходным топливом. Правда, почти лишенные влаги, они сгорали слишком быстро.
   Мы разожгли костер. Выяснилось, что Кора Ирви, при всей ее склонности к мистицизму,-отличная повариха. Она сумела приготовить из консервов аппетитный обед, и настроение у всех поднялось. Рустинг решился на комплимент:
   - Удивительно, что столь утонченная женщина так великолепно умеет стряпать!
   - Стряпать?-переспросила Кора, глядя на Рустинга затуманившимися глазами.-Мои мальчики любили, когда я им готовила. У нас в доме почти не пользовались автоматической кухней. Мои мальчики любили все настоящее, они любили проводить выходные дни на Птичьем Острове-туда ведь всего час лету, если, конечно, вызвать скоростную ракету... Я не терпела этих ракет, я им всегда говорила, что нельзя до конца доверять свою жизнь бездушным автоматическим пилотам. Хотя кто знает...-Миловидное лицо женщины странно изменилось, в голосе зазвучала одержимость. - Кто знает, может, эти автоматы не так уж бездушны? Может, кто-то оттуда подсказал людям идею создать их?.. Я не верю в бога-каким представляли его язычники и христиане, однако что-нибудь ведь должно существовать там... наверху...
   Я один знал историю Коры Ирви. Но я не знал, чго делать. Положение спас Тингли Челл. Он попросту грубовато предложил:
   - Накиньте-ка, уважаемая Кора, вот это. Солнце припекает, а я не допущу, чтобы загар посягнул на единственную женщину в нашей компании! - и протянул ей свой громадный цветастый носовой платок.
   Ирви непонимающе посмотрела на него и вдруг расплакалась, как ребенок, сбивчиво говоря сквозь слезы:
   - Вот они... мои бедные мальчики... тоже так подшучивали надо мной. Они... часто говорили, что... что я красивая и они рады, что я их мать, иначе они... подрались бы из-за меня на дуэли!..
   Начавшийся было психический сдвиг растворился в слезах. А тут еще Сол Рустинг с горячностью выпалил:
   - Вы в самом деле очень красивы, Кора Ирви!
   Он произнес это с таким неподдельным жаром, что женщина смутилась. Во всяком случае, истерики не случилось.
   Чуть позже, едва Кора ненадолго отлучилась, я коротко рассказал остальным то, что знал о ней, - и с женщиной, болезнью которой были горе и одиночество, стали обращаться с тактичной ласковостью и осторожной предупредительностью. Впрочем, понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: маленький, смешной и обычно жалкий Сол Рустинг преображается рядом с Ирви и явно забывает о своих хронических страхах, а она, однажды обнаружив или выдумав сходство Тингли Челла с одним из погибших сыновей, взяла его под опеку.
   Сон Вельд сказал мне:
   - Хорошо это. Когда человек думает о других, он не боится.
   Немного подумал и добавил:
   - А справившись с первой серьезной трудностью, начинает верить в себя-и взрослеть. Ведь зрелость Приходит не столько с годами, сколько с уверенностью... Как у тебя, сынок.
   ... Итак, мы пообедали. Потом неплохо устроились в тени ракеты. Все знали, что предстоит разговор, который должен определить наши дальнейшие действия.
   Сон Вельд назвал нас "товарищами по несчастью" не ради красного словца. Он знал, что говорит. И я тоже знал. А остальные пока только догадывались-каждый в меру своей способности оценить создавшиеся обстоятельства.
   "Космический мусорщик" говорил коротко:
   - Я не буду произносить надгробных речей. Четверо людей остались в Пространстве. Пусть живут их имена. Не станем мы устраивать и прощальных салютов-последняя вспышка "Эфемериды" была достаточно яркой... Четыре человека ушли из жизни, а живые обязаны бороться до конца. Таков Закон, товарищи.
   Мы сами его создавали, так что будем действовать, как он велит.
   Теперь о нашем положении.
   Ронг успел рассказать о ракете главное. На ней далеко не улетишь-чудо, что мы добрались сюда... "Поиск" поведал нам о планете и много, и мало. Много, так как мы знаем: здесь нет опасной радиации и вообще ничего, что могло бы повредить здоровью человека. Мы весим тут столько же, сколько на земле. Нам не придется привыкать к иному, чем на Земле, суточному циклу, а два солнца вместо одного-тоже не очень существенно и даже не представляет особых неудобств, к этому надо просто привыкнуть... Вместе с тем мы знаем о планете ничтожно мало-прежде всего, нам не известно, есть ли на ней жизнь. Не буду скрывать: возможно, она существует, и к тому же в формах, которые могут нам не понравиться... Но мы вооружены (кстати, Челл, отдайте-ка пистолет-вам он уже не нужен), хотя я, признаться, не понимаю, благодаря какой счастливой случайности попало оружие на борт ракеты... Кроме того, я очень надеюсь, что на нас никто не вздумает нападать, и говорю о возможной опасности только для того, чтобы все были к ней готовы. Собственно, я просто следую Инструкции.
   Сейчас у нас только один реальный враг-дефицит воды. И отсюда вытекает главная задача (не будет преувеличением, если я назову ее решение целью нашего существования, по крайней мере на первых порах) найти водный источник: колодец, озеро, речку, родник -все равно! Об остальном будем думать потом. Впрочем, коснемся и темы будущего-в самых общих чертах.
   После того, как "Поиск" выбрал маршрут, Ронг послал радиограмму... в направлении наибольшей вероятности прохождения пассажирских трасс. На подходе к планете он выбросил радиобуй, который стал ее спутником. Словом, рано или поздно нас найдут и спасут. Не было еще робинзонов, к острову которых в конце концов не приходил корабль. Что касается еды, то ее нам хватит до конца жизни. Мы нашли бортовой журнал ракеты. "Эфемерида" была буквально набита всякого рода консервированными продуктами, и часть их пришлось разместить на борту нашего кораблика. Консервы везли на Утренний лес. А о воде, разумеется, не позаботились. Ведь там, куда мы летели, ее разливанное море... Итак, предлагаю следующее резюме.
   Будем считать, что по дороге на Утренний лес мы передумали-решили пожить на планете с более суровым климатом. А заодно немного поиграть в тех чудаков, которым нравились необитаемые острова... Второе: завтра на рассвете Ронг, Тингли Челл и Дин Торт пойдут на разведку с одной-единственной целью -отыскать источник пресной воды. Они отправятся в пять утра и вернутся не позже полудня, независимо от результатов... Конечно, я бы с удовольствием прогулялся сам. Да вот годы дают о себе знать. Жаль! В кои веки раз удалось попасть на незнакомую планeтку.
   Как говорили древние, старость не радость...
   Закончив столь прозаично свою программную речь, Сон Вельд, увязая в красном песке, поплелся по ту сторону ракеты. Его тяжелая походка говорила о прожитых годах и застарелой усталости, она прямо кричала о них. Но прежде чем скрыться за тускло поблескивающим покатым боком нашего ковчега, он, словно невзначай, взялся большим и указательным пальцами за мочку уха. Человек, чья профессия была связана с Пространством, не мог сделать этого случайно. Знак требовал: "Внимание!"
   Весь внутренне подобравшись, я приготовился воспользоваться первым же удобным случаем и пойти за ним.
   Обстановка между тем нормализовалась: Вельд умел говорить с людьми. Тингли, предвкушая утреннюю вылазку, оживился. Он принялся рассказывать Коре и Рустингу что-то, судя по всему, очень смешное. Горт отчужденно сидел в сторонке. Я уже решил, что мой уход останется незамеченным, когда голограф поднялся и кивнул мне. Что ему надо?-враждебно подумал я. Но он улыбнулся - приветливо и чуть смущенно, и я подошел к нему.