Осинский Владимир. Астропилот Ронг Третий

   Нет, я хочу немногого, и главное в этом немногом-все те же уверенность в себе. Противно повторять прописные истины, но так уж устроен человек, что ему .жизненно необходимо хоть что-то уметь делать в совершенстве-будь то пилотирование звездолетов, искусство врачевания или просто навыки землекопа... хотя эта профессия давно отмерла за ненадобностью... Ах, Ронг, очень тяжело и унизительно быть дилетантом. А ведь когда общество было вынуждено поощрять и культивировать специализацию, люди мечтали о нынепщих временах как о фантастическом, высшем благе. В свободе от необходимости с предельным рационализмом использовать производительные силы - в том числе человека-они видели благодатную почву для массового выращивания так называемых гармонически развитых личностей. В их представлении это выглядело довольно просто: тот же землекоп забывает на досуге о лопате и берется за виолончель, а профессор изящной словесности жонглирует двухпудовыми гирями...
   Как видите, все оказалось сложнее. Практически приведенная выше схема осуществлена. А вот счастья... счастья по-прежнему нет. Э, что там говорить! Вот вы, астролетчик Ронг Третий, воплощение древней человеческой мечты о гармоническом совершенстве личности, вы, например, счастливы?
   Что я мог ему сказать? Было мне жаль этого запутавшегося человека, тошно отчего-то и смутно на душе. И уж вовсе не хотелось продолжать с ним разговор, хотя, при всей болезненкости жизнеощущения, был он, по-моему, во многом прав. Поэтому я задал Тингли Челлу совершенно конкретный вопрос:
   - Для чего вы мне все это сказали?
   - Дело в том, что когда мы трое попали утром в переделку, я действительно испугался: вдруг вы оба погибнете...
   У меня отлегло от сердца.
   - Вот видите! Значит, незачем жаловаться на судьбу. Главное в вас-настоящее.
   Он страдальчески посмотрел мне в глаза:
   - Нет. Я боялся другого - что останусь один и тоже могу погибнуть.
   Перед сном я рассказал Сону Вельду о разговоре с практикантом. Это не было нескромностью: Руководитель должен знать о людях, за которых он отвечает, все.
   - Все это очень старо, - такой вывод сделал "космический мусорщик". Тысячи лет назад неудачники тоже обвиняли в собственной несостоятельности не себя, а общество.
   - Ну, а последнее?-вступился я за Челла.-Его последнее признание, Вельд? Ведь чтобы решиться на такое, нужно мужество!
   - Не торопись, сынок. Если человек расписался в своей подлости, это еще не значит, что он стал другим... Пойдем в ракету.
   Шла третья ночь со времени нашей посадки на планету двух солнд.
   На следующее утро Сон Вельд сходил с Дином Гортом к колодцу. Они отсутствовали около трех часов и принесли полный бидон воды. Вместе с водой они принесли потрясающее известие: черные цветы с поляны исчезли. Исчез и альбом с голографическими снимками.
   А ночью ко мне пришла Сель.
   Что-то заставило подняться и подойти к иллюминатору, и я увидел в черном круге, вырезанном из ночного неба, ее овальное лицо, и оно было матово-белым, призрачным, потому что спутник планеты уже взошел.
   На губах Сели застыла та же незавершенная улыбка, которой она улыбалась на снимке Горта. Сель знакомо-решительно и вместе ласково-тряхнула головой и тонкой рукой поманила меня, показывая куда-то через плечо, тоже щемяще знакомое: худенькое, чуть приподнятое... Я не удивился, потому что меня сразу охватили нетерпение и боязнь не успеть. Я быстро махнул ей, как прежде, когда выглядывал в окно нa ее зов, поспешно оделся и осторожно, чтобы не разбудить спящих, выбрался из ракеты в прохладную неподвижную ночь. Сель уже ждала у входа, я протянул к ней руки, но она мягко отстранилась и пошла в сторону от кораблика, ставшего нам домом, и я покорно пошел вслед.
   Мы ходили долго, пока ночь не начала умирать, и говорили, говорили... Несколько раз я пытался коснуться руки или плеча Сели, однако она по-прежнему ускользала. Когда небо на горизонте утратило уверенную тяжелую густоту красок, мы опять были у ракеты, и молча попрощались, и я знал, что Сель еще придет, и во мне звенело чувство благодарной радости.
   У входа в ракету я лицом к лицу встретился с Дином Гортом. Он отшатнулся, будто увидел привидение. Сразу овладел собой, наклонил голову, предлагая войти первым. Я кивнул в ответ, бесшумно нашел свое кресло и сейчас же крепко заснул.
   КРИСТАЛЛ ЧЕТВЕРТЬИ. КОЕ-ЧТО О СТРАХЕ
   Я нарушил Инструкцию и не жалел об этом. Нарушил тем, что ни словом не обмолвился Вельду о ночном приключении. Просто не мог этого сделать. Казалось, превратив свой сон в событие, подлежащее регистрации в корабельном журнале, я совершу предательство по отношению к Сели и к тому Ронгу Третьему, которым я привык себя ощущать. В том, что это был именно Сель, я не сомневался. А ведь сновидения принадлежат человеку безраздельно - коль скоро они уже посетили его. Другой вопрос, что наши сны зависят от предшествовавшей действительности, хотя и это до сих пор не до конца выяснено.
   И все-таки я нарушил Инструкцию, ибо она достаточно ясно говорила: в условиях неизученной планеты психические явления представляют не меньшую важность, чем факторы объективного, внешнего характера такие, как дождь или ветер, или скачок радиации.
   В тот вечер все мы долго не могли заснуть, и причиной тому было исчезновение черных цветов и альбома Дина Горта. Тингли Челл имел неосторожность с дурацким глубокомыслием изречь в присутствии Ирви и Рустинга;
   - Таинственное происшествие! По-моему, наша малая планегка начинает показывать коготки...
   Как и следовало ожидать, Рустинг сразу побледнел, а женщина с молчаливой покорностью уставилась на Тингли, видимо ожидая от него каких-то откровений. Пришлось мне перебить не в меру словоохотливого практиканта и самому рассказать этим двоим обо всем. Само собой: я постарался изложить факты с предельной сдержанностью, так, чтобы от них и не пахло мистикой или чем-нибудь подобным.
   - А вообще,-сказал я в заключение,-наши друзья явно заблудились и не нашли той полянки.
   Вельд утвердительно хмыкнул. Горт серьезно кивнул. На секунду наши глаза встретились. Меня удивило, что голограф поспешно спрятал взгляд-при его-то манере настойчиво и бесцеремонно пялиться на собеседника.
   -Попытка скрасить последствия Челловой неосторожности, разумеется, ни к чему не привела.
   - Я уверена,-голос Ирви был неестественно ровьым,-что это-предостережение... Да, предостережение... оттуда. Там, наверно, не прощают, если человек... хоть ненадолго забывает о своем горе... Если он ищет хоть капельку счастья в новой привязанности. Там не признают любви, потому что...
   Она кивала в такт своим словам усталой красивой головой и, когда замолчала, продолжала кивать, а ее изящная худая рука сжимала, комкала вязанье, и всем было ясно, к кому относится эта тоска, эта беспредельная потребность в привязанности. Всем и нахмурившемуся Челлу тоже.
   - Полно,-коснулся Вельд ее вздрагивающей руки.-Вы просто устали, Кора... Все не так, как кажется...
   "Космический мусорщик" говорил ласково, рассудительно и очень трезво. Кора сказала:
   - Спасибо, Сои Вельд. За то, что вы очень, хотите меня утешить. Но не надо. Не надо стараться. Ведь вы не можете, потому что... не понимаете. Спасибо вам.
   И тут прорвало Рустинга. Он начал бессвязно, путаясь в словах, волнуясь и сначала безмерно стесняясь. Однако уже тогда в речи маленького служащего звучала убежденность, все более переходящая в одержимость. Очень скоро остальным сделалocь ясно, что это одержимость маньяка. Однако я запомнил почти каж дое его слово. Наверно, даже человек, обычно мыслящий до тошноты заурядно, поднимается порою до высот истинного красноречия - и случается это тогда, когда он, забыв обо всем, пытается выразить святая-святых своего жизнеощущения.
   - "Спасибо, Вельд"! - неожиданно передразнил Рустинг.-Ну, конечно, спасибо! Вы, Кора Ирви, не могли ответить иначе... на всю эту галиматью. Да, дa, галиматью! Разве он способен понять живую душу?! Может быть, вам надо завидовать, железный человек: ведь вы, наверно, никогда и ни в чем не сомневаетесь. Но я не хочу завидовать. Только ограниченность не знает сомнений.-Природная деликатность взяла на минуту верх-служащий спохватился:-Не обижайтесь на меня. Только... вы так невозмутимы - с самого начала нашего дикого, похожего на кошмарный сон путешествия! Вас ничто не удивляет, ничто не в силах ужаснуть!.. Вероятно, это и называется мужеством. Должно быть, это и есть бесстрашие. А задумывались ли вы над тем, что такое настоящий страх?..
   Голос Рустинга сорвался. Он, как слепой, пошарил рукой по столу, нащупал стакан с водой, принесенной несколько часов назад оттуда, где был одинокий колодец, а еще накануне-непонятно куда исчезнувшие диковинные черные цветы, залпом выпил-и мысли его ненадолго приняли новое направление:
   - Вы думаете, я боюсь, того дн,я, когда мы останемся без воды и все кончится? Не отрицаю-боюсь. Но всего несколько дней назад мне и в голову бы не пришло думать о такой опасности. Тем не менее я боялся! (Странно-он произнес это почти с гордостью). Я ведь боюсь... Ох, как я давно боюсь!
   Рустинг замолчал снова, невидящим взглядом скользя по нашим лицам. Он гневно барабанил пальцами по пластику стола, и это выглядело очень жалко.
   Кора Ирви, добрая душа, должно быть и впрямь созданная природой с единственной целью щедро дарить окружающих бескорыстной материнской любовью, наклонилась к Рустингу, погладила его бьющуюся на столе руку, с бесконечным участием спросила:
   - В чем дело, Сол? Я не совсем понимаю... Расскажите нам-и, увидите, вам сразу станет легче.
   Посмотрели бы вы, с какой пылкой нежностью уставился на нее Рустинг! Тингли подавил смешок, но, честное слово, ничего смешного тут не было.
   - В самом деле,-сказал Горт.-Объясните-ка нам причины вашей... э-э... безнадежности в отношении к бытию. Вашего, так сказать, гипер-пессимизма.
   В голосе. Художника была неподдельная заинтересованность, этакое холодное, я бы даже сказал-жестокое, любопытство. Рустинг мгновенно отрезвел oт его тона. Привычно запинаясь, неловко повел головой, словно ему мешал воротник:
   - Мое... моя безнадежность? Но... стоит ли?
   -Да, Сол, да,-по-прежнему участливо ободрила его Ирви и в этой участливости явственно прозвучало все то же "...и вам станет легче",
   Рустинг весь засветился:
   - Если настаиваете вы...
   Удивительно, с какой стремительностью эволюционировали наши взаимоотношения. Наверно, подумал я, так всегда бывает в подобных ситуациях. Только почему? Не проявление ли это подсознательного желания успеть, пока действительность не отняла возможности вообще как-либо относиться друг к другу?
   - ...Если вы настаиваете,-повторил Рустинг.- Что ж, когда конец близок-принято исповедываться.
   Сон Вельд, который до сих пор не вмешивался в происходящее, сделал гневное движение--и промолчал.
   - Всю свою жизнь я был чиновником,-задумчиво начал Рустинг.-И всю жизнь-на ОДнoМ и том же месте... Учреждение, где я служу вот уже тридцать четвертый год, называется Департаментом регистрации изменений в составе Общества. Тот, кто интересовался историей, без труда проведет аналогию с так называемым: ЗАГСом-и не ошибется. Наши предки были, на мой взгляд, наделены довольно мрачным чувством юмора: в ЗАГСе один и тот же человек одним и тем же пером и в одной и той же книге регистрировал радость и горе, смерть и рождение, свадьбу и то, что называлось в прошлом "развод". Что ж, прошли века - и все, по существу, осталось без изменений. Я говорю: "по существу", потому что преобразования коснулись только мелочей. Не стало разводов, ибо люди отказались от формальности-регистрации браков, а поступили они так в силу изменений социального, нравственного и иного характера. Ну, смерть и рождение не счесть уже как давно записываются не пером, а при помощи хитроумных автоматических фиксаторов. Нет, наконец, очередей, которые возникали в древних ЗАГСах,-но той прозаической причине, что эти учреждения не работали по воскресеньям и понедельникам, а также потому, что возросший уровень общественного сознания позволил нам перейти на заочное оформление событий, именуемых изменениями в составе Общества. До чего все стало просто: у вас родился сын-вы по видеофоиу извещаете об этом какого-нибудь Сола Рустинга, и он, полностью вам доверяя, изображает радостную улыбку -и потом соответствующим образом регистрирует это великое событие. У вас скончался близкий-и совершается та же процедура, только вместо улыбки Рустинг живописует глубочайшую скорбь... До чего все просто!-с яростью повторил маленький человек, и у меня мелькнула вполне резонная мысль, что в департаменте регистрации не мешало бы заменить чиновника. Если человек охладевает к своей работе, ему следует подыскать другую,-таков один из мудрых законов Общества. Тингли смотрел на Рустинга без обычной насмешливости. А тот продолжал - и боль, тоска, безнадежность были в его словах и лице, и надо всем -я отчетливо видел это-доминировала огромная серая усталость.
   - У наших предков, - сказал я, - было довольно мрачное чувство юмора. Как видите, оно передалось нам: мы ведь тоже заносим в единую прихо дно-расходную книгу и смерть, и рождение. Значит, по существу ничего не изменилось. И никогда не изменится! Да, мы достигли долголетия в таких масштабах, какие и не снились древним. Мы почти абсолютно исключили несчастные случаи и одолели подавляющее большинство болезней... Но мы не властны над смертью как неизбежным логическим концом жизни в любом ее проявлении. Знаете ли вы, сколько смертей зарегистрировал я за три десятка лет?! За редчайшим исключением среди них не было преждевременных-тем страшнее, потому что это лишь подчеркивает безнадежность нашего положения. Вот вам и ответ. Дин Горт, на вопрос, откуда берется мой "гипeрпессимизм",-устало наморщил лобик Сол Рустинг. - Если же впереди все равно Конец, то к чему все? К чему?-повторил он, по очереди вглядываясь в нас.
   - Но ведь все это... Простите мою дерзость,-подчеркнуто вежливо возразил я. - Все это... как бы сказать...
   - Жевано-пережевано, не так ли?-задиристо отозвался Рустинг. - Ну и что же, молодой человек? Разве оттого, что вы тысячу раз скажете "холодно", вам станет теплее? Стираются слова-смысл остается. И я вас спрашиваю: к чему постоянно обманывать себя вымышленной грандиозностью задач, которые мы перед собой сточим, и тщетной суетностью надежд, что после нас останется что-нибудь важное и ценное.
   - ...Даже от того, что мы делаем для других из любви к ним?-негромко спросила Ирви. - Бедный Рустннг, как вам трудно жить!
   В любви нет возраста, в ней есть только опыт или его отсутствие. А Рустинг был, несомненно, очень неопытным влюбленным и потому совершенно не умел скрывать своих чувств. Судя по тому, что уже ни для кого не составляло секрета, ему оставалось только сдаться.
   Но он не сдался. Позже я понял почему. Когда человек отстаивает то, на чем держится все его мироздание, его не собьешь. Может, он и рад бы немножко потесниться на своих позициях, но просто не может: чем тогда жить?
   - Поймите, милая Кора,-упрямо сказал человечек.-Все мы обманываем себя. Возможно, я понимаю это лучше других только в силу своей профессии, скромно добавил он.--Знаете, в старину бытовало понятие "надбавка за вредность". Может, у меня просто профессиональное заболевание?
   - Вы сами сказали!-торжествующе воскликнул я. Рустинг моментально парировал:
   - Говоря о "профессиональном заболевании", я имел в виду обостренное чувство реальности во взгляде на вещи. Для вас смерть-понятие абстрактное. Для Мeня-десятки, сотни, тысячи имен, -и за ними люди, которые жили и которых больше нет. Понимаете? Просто нет!.. Право, я иногда завидую древним: они верили в потустороннюю жизнь.
   Удивительная все-таки вещь любовь. Выпалив свою последнюю чеканную фразу, Рустииг покосился на Кору Ирви.
   Цепкий взгляд Горта мгновенно засек это.
   - Вот вы и опровергли самого себя, Сол Рустинг, -лениво констатировал он.-Я знал, что так будет. Если все наши усилия смешны и бесполезны, то к чему с таким азартом отстаивать свою точку зрения? Сдагтся мне, с некоторых пор жизнь уже не представляется вам столь же бесцельной, как и прежде...
   Намек был слишком прямолинейным, чтобы его нe заметить. Рустинг прямо-таки взвился:
   - Что вы хотите этим сказать?
   Художник пожал плечами:
   - Одно-единственное: жизнь не так уж глупо уст-роена.
   И тут меня несказанно удивил Сон Вельд.
   - Смерть, страх, безнадежность... - медленно заговорил он.-Прямо не но себе становится, как подумаешь, до чего важные проблемы тут поднимали. И ни до чего ведь не договорились. А надо бы. Особенно в нашем положении... Хорошо. Оставим безнадежность и прочие страхи. Ну, а смерть? Я хочу сказать: от нее в конце-то концов и в-самом деле никому никуда не уйти.
   Как же с этим быть? И стоит ли, действительно, к чему-то там стремиться, с чем-то там бороться, если в конце-одно для всех? Если герой и подлец одинаково перестают существовать, превращаются в пыль, прах - как наша бедная "Эфемерида"?
   Я просто ушам своим не верил: только, казалось, отчадил и свернулся этот вредоносный, ненужный и опасный разговор-и вдруг сам Вельд, наш многоопытный руководитель, возвращается к нему!
   Между тем "космический мусорщик" обращался ко мне:
   - Вот ты, Ронг Третий, потомственный астропилот, что ты скажешь; стоит ли стартовать к звезде, на которой-и это тебе заведомо известно-уже не будет ничего, кроме небытия, потому что жизни не хватит долететь до нее?
   - Не знаю. Я как-то никогда не задумывался над этим,
   - Почему же ты сказал Рустингу, что он не говорит ничего нового?
   - Ну... Я знал это. Читал. И вообще...
   - Именно "вообще". Ты знал. Но ты не прочувствовал. Значит, не тебе об этом и судить... Даже не вам, Дин Горт, хртя вы и Художник. Не сердитесь, что я выкладываю так прямо. Рустинг ошибается, когда говорит о "профессиональной болезни". Профессия само собой. А главное-мысли о смерти, о том, что конца не миновать, будь ты самой распрекрасной личностью на свете,--такие мысли приходят с годами. И я вам еще раз скажу: обижаться тут не на что. Наоборот--радоваться надо. Не волнуйтесь, к вам это тоже придет. Оно не приходит только к безнадежно тупым. Но среди нас таких нет.. (Здесь Тингли Чeлл довольно громко сказал: "И на том спасибо!", однако Вельд не обратил на него никакого внимания). И при всем том Рустинг ошибается вдвойне. Не о страхе-все равно, с большой или с маленькой буквы,-надо здесь говорить. Страх-иное, и мне кое-что на этот счет известно... ("Разве?-простодушно сказала Кора Ирви, твердо уверовавшая в полное отсутствие у Вельда каких бы то ни было слабостей.-Вы для нас так говорите!"). Впрочем, Тингли Челл, сдается мне, хочет что-то сказать.
   Практикант прижал руку к сердцу:
   - Вы необычайно проницательны. Сон Вельд. Я действительно хотел бы поделиться с обществом некоторыми соображениями-правда, на первый взгляд, несколько, может, неуместного характера.
   - Ладно,-разрешил "космический мусорщик".- А я пока передохну.
   - Премного благодарен. Так вот. Ронг уже знает, что в своей бестолковой жизни я переменил немало занятий. В данном случае мне хочется сказать несколько слов с позиций литератора. Знаете, что представляем мы с вами в сложившейся ситуации? Великолепнейший материал для драматурга... Предвижу возражения уважаемого Сола Рустинга, настроенного сегодня, как мы имели удовольствие убедиться, довольно агрессивно. Однако пусть, Рустинг, вас не коробит роль "материала". Она может оказаться даже почетной. История знает не один случай того, как зауряднейшие личности, сделавшись прообразом литературных героев, обретали самую настоящую известность. Все зависит от автора...
   Мне надоело это шутовство. Я перебил Тингли:
   - А автором будете, конечно, вы?
   - О, нет! Писатель из меня не получился, и вам это отлично известно. Но я попробую быть теоретиком. Итак: нас шестеро, то есть достаточно мало, чтобы мы поместились в пьесу и автору было бы нетрудно постоянно держать каждого в сфере внимания. Это первое. Второе: мы попали в положение, в котором вынуждены почти непрерывно общаться друг с другом. Последнее уже само по себе исполнено драматизма: как-то выявятся наши характеры? И третье: против нас ополчилась целая армия объективных факторов - нехватка воды, неведомые звери, таинственные черные цветы, вся эта песочная планета с дурацкой парой солнц сплошная вещь в себе,-и, наконец, полная неопределенность в вопросе, как и когда мы отсюда выберемся, а также произойдет ли это когда-нибудь вообще...
   Позднее я спросил Вельда, почему он позволил Тингли нести всю эту чепуху, от которой был один вред. Спросил и о том, с чего это он, вдруг сам заговорил о смерти и прочем. По поводу первого он ответил:
   - Знаешь, мне было интересно. Меня ведь ничему такому не учили, а болтал он складно, ничего не скажешь...
   А собственный поступок объяснил так:
   - Разозлился. Надоела мне эта муть, хоть и жалко и Рустинга, и женщину...
   И я в который раз подумал, что мы охотно выдумываем себе людей и потом не можем простить им, что они не желают умещаться в рамках этой модели. Зато Вельд стал понятнее и ближе.
   Но вернемся к Тинглн.
   - Заполучив такой материал,-продолжал разглагольствовать практикант,-драматург пальчики оближет. Но прежде чем приступить к делу, он должен выбрать себе вариант. Их же-несколько. Вариант № 1: мы просто ждем, пока придет помощь, и обеспечены буквально всем. Единственное неудобство-вынуждеьшое совместное существование, ибо здесь рано или поздно начинает действовать фактор несовместимости. Данный вариант-конфетка для писателя, обожающего всякого рода психологические нюансы и прочие душевные изломы. Вариант №2-по существу то же, что и №1. Единственная разница-какие-либо трудности объективного характера, ну, там недостаток продовольствия или что-нибудь другое. Такой фактор, естественно, обостряет ситуацию, внося в нее элемент возможного конфликта на почве борьбы за существование. Вариант №3: состав компании-тот же, никому из действующих лиц ничего не грозит, однако в опасности-кто-то или что-то постороннее. Драматизм здесь основывается на следующем: кто как отнесется к попавшему в беду... Можно назвать и другие возможные коллизии, но важно иное. А именно: во всех возможных вариантах действующие лица рано или поздно непременно делятся на "цац" и "бяк", на положительных героев и негодяев. И мне...-тут Тингли криво, болезненно (или мне показалось?) усмехнулся.Мне очень интересно, как...
   ...- Как разделимся, коль скоро возникнет подобная неизбежность, мы? спросил в своей неторопливо-холодной манере Дин Горт.-Вы это хотели сказать?
   Тингли не ответил-видно, уразумел, что никчемный и попросту неумный затеял разговор. Но голограф не собирался его щадить:
   - Значит, я понял вас правильно. Однако в подобных случаях слишком опасно делать прогнозы. Причем любые. Давайте лучше подождем.
   - А еще лучше, - сказал я беззаботно, - чтобы и случая такого не представилось.
   - Конечно, Ронг! Конечно!-поддержала Кора Ирви, одарив меня ласковым взглядом.
   - Какая разница? - мрачно вопросил Рустинг.-Я знаю одно: в конце пути каждого ждет...
   - Ладно! - Вельд тяжело опустил на стол кулак. Гляжу я: Сол Рустинг нелегко меняет пластинку. Пусть так. Хотите, я расскажу вам, что такое настоящий СТРАХ? Когда все буквы большие, бежать при этом нельзя,, потому что некуда бежать...
   РАССКАЗ СОНА ВЕЛЬДА
   Давайте условимся: санитары-в самом широком смысле слова - во все времена были нужны Обществу не меньше, чем люди любой другой профессии; А по мере развития цивилизации их роль все возрастала. Если пещерный человек думал о том, как раздобыть кусок мяса, и совсем не заботился, куда выбросить обглоданную кость, то сейчас дело обстоит совсем иначе. Ученые люди обожают слово "парадокс". Так вот здесь оно, по моему разумению, подходит как нельзя лучше. Сегодня для общества уже не составляет проблемы производство необходимых продуктов и вещей. Что делать с отходами-куда более сложная задача. Не мне вас учить: была пора, когда всякого рода отбросы всерьез грозили захламить нашу бедную Землю. Видать, что-то там не додумали в прошлом проектировщики будущего... Ну, с Землей и новыми мирами люди справились. Многое научились пускать на переработку, так сказать, в оборот. Да только все еще большая часть отходов попросту выбрасывалась. Куда? Да в Космос, разумеется. В Пространстве места не занимать, рассуждали парни из службы санитарии... Только до бесконечности так продолжаться, ясно, не могло. Всякого рода бытовой и. промышленный мусор-еще куда ни шло. Но когда началась эра массового освоения Пространства, ученым пришлось призадуматься. Масштабы-то измерялись, как говорится, в корне. Всякие там контейнеры с ни на что не годными отбросами удалялись с планет запросто их цепляли к ракете и -раз! Это для Космоса все равно, что ведро гнилой картошки для океана... Но техника, как вы знаете, уже не шагала вперед-она развивалась громадными скачками. Рождались несметные излишки энергии, и их приходилось куда-то до поры до времени девать, консервировать, что ли. Мудрецы-то наши и тут несколько просчитались: все били тревогу по поводу того, что энергия, мол, истощается, а вышло прямо наоборот, ее научились получать непосредственно из материи Пространства...Ну, здесь я не. специалист. Мое дело-мусор возить. К этому и веду... Да только и с избыткoм энергии люди научились управляться довольно скоро, и все это-пустяки по сравнению с тем, что готовил НaМ сам Космос. Я говорил об эпохе его массового освоения. А ведь все начиналось со спутников, как автомобиль с колеса. Мы буквально лопались от гордости, запустив на орбиту несколько килограммов металла, пластика и электроники. Между тем спутники размножались, как пара кроликов, если пустить их в огород да заблаговременно убрать оттуда собаку... Так и шло к общему удовольствию пока кто-то не задумался: а что будет дальше? Становилось все больше орбитальных станций, межпланетные ракеты - сначала автоматические, потом пилотируемые, грузовые, экспериментальные, почтовые-стартовали по нескольку раз в день. Пришлось наладить сложнейшую систему диспетчерской службы, чтобы они там не лезли на чужие трассы. Хетя и это еще не было самым тяжелым делом. Настоящая работа для мусорщиков началась после того, как люди забрались в дальний Космос. Корабли возвращались в околоземное Пространство замызганные, как мотоциклисты с кроссовой дистанции. И чего только они не притаскивали на своих антирадиационных и всяких прочих обшивках! Само собой, совершалась предварительная санитарная обработка в течение обратного рейса. Да только это не всегда помогало. Попадались такие устойчивые микроорганизмы, что им было нипочем самое жесткое облучение. Возникло несколько случаев заболевания диковинными космическими болезнями. Их, правда, вовремя пресекли, медики у нас молодцы, ничего не скажешь, и все-таки главным было не просто убить заразу, а распознать ее, по косточкам разобрать, чтобы все стало ясно. Стоит ли говорить, до чего мудреное это дело! Факт, что речь идет не только о болезнях. В Пространстве, я полагаю, любой диковине место найдется. Иной раз выходило па поверку: люди столкнулись не с новым врагом, а с добрым и сильным другом, однако не с того конца к нему подошли. Помните историю с "синей болезнью"? Четверо тогда погибли от злокачественных новообразований, а потом вдруг выяснилось,, что мы просто говорим на разных языках с этими малютками из системы Дега-ГП, до того застенчивыми-только в микроскоп и увидишь. И наши врачи научились использовать их для регенерации некоторых кровеносных сосудов. Лет двадцать назад об этом все газеты писали... Да, на все нужно время. Вот ведь так и не разгадали, отчего произошел этот проклятый Распад, хотя восемьдесят три года с тех пор минуло. А теперь-наша "Эфемерида...