--------------------------------------
Классический еврейский юмор.
Составил и перевел с идиша Хаим Бейдер
Предисловие Зои Копельман
c Гешарим, 2000
OCR Сергей Васильченко
--------------------------------------
Анекдоты от Гершеле Острополера.
Книга анекдотов про Гершеле Острополера переносит читателя в еврейский
мир Подолии, края, где в эпоху независимости польского государства Речи
Посполитой распоряжались поляки, а позднее, с конца восемнадцатого века, -
русские и украинцы. Более того, мы попадаем в гущу хасидской жизни, во двор
великого цадика ребе Боруха из Меджибожа, известного также как ребе Борухл
из Тульчина, городка, где он возглавлял еврейскую общину пока в Меджибоже
был жив его знаменитый дед Бешт (Исраэль бен Элиэзер Баал Шем Тов),
основатель хасидизма.
Как часто случается в отношении хасидских цадиков, разные источники
предлагают разные версии их жизнеописаний. Известно, что в Меджибоже, где в
обстановке еврейского мистицизма и всеобщего поклонения, прожил свои
последние годы Бешт, основатель хасидизма, у его единственной дочери Адели
родилось два сына. Исследователи называют даты их рождения: 1748 год для
ребе Моше Хаима Эфраима и 1757-й - для ребе Боруха бен Иехиэля, а народное
предание сблизило эти сроки и сделало братьев близнецами. Ребе Эфраим, цадик
в Судилкове, около Шепетовки на Волыни, со временем стал еврейским
книжником, автором труда "Дегель маханэ Эфроим" ("Знамя колена Эфраимова"),
где размышлял над учением и образом жизни деда, а также указывал на
недостатки его прямых учеников и последователей. Из его книги видно, как
много значило для хасидов фигура цадика вообще: "От мудрецов, сподвижников
деда моего, я унаследовал великую истину, что людям, стоящим во главе
народа, дана власть очищать души израильские, запятнанные тиной грехов, и
что от них зависит сущность покаяния... Одних праведник приближает к
совершенству своею молитвою и учением, других - будничною беседою и
занимательными рассказами". Брат Эфраима, ребе Борух во истину был
человеком, "стоящим во главе народа".
Братья родились примерно за несколько лет до смерти деда, их детство
прошло среди экзальтированных и мечтательных мистиков, наблюдавших воочию
творимые Бештом чудеса. Они воспитывались в уверенности, что "озаренный
бесконечным светом их святой дед мог духовным оком видеть все, что делается
в мире от одного конца его до другого". Эта способность к мистическому
зрению отличала многих великих цадиков, в том числе и ребе Боруха. Но Боруха
еще и завораживала внешняя сторона жизни: убежденность Бешта в своей
святости, поклонение хасидов, беспрекословное подчинение приказу цадика,
шумная, восторженная, до экстаза доходящая молитва. Позднее, уже будучи
цадиком в Тульчине, ребе Борух молился неистово, исступленно - предание
говорит, что со стороны казалось, будто он объят пламенем, а его голос
потрясал собравшихся до глубины души.
Любимым чтением ребе Боруха была "Песнь Песней", которую еврейская
традиция понимает и как рассказ о мистической любви души человека к Богу.
Говорили, что в ребе Борухе живет частица души автора "Песни Песней" - царя
Соломона. Говорили также, что и частица души царя Саула пребывает в ребе
Борухе, и вспоминали об этом, когда цадика охватывали приступы меланхолии,
мрачного уныния и сердечного смятения. Поговаривали даже, что эти приступы -
наказание за дерзкое намерение ребе Боруха во что бы то ни стало привести
Машиаха. В самом деле, ребе считал себя величайшим праведником и был уверен
в своем от Бога полученном необычайном могуществе. Как-то раз, в
празднование нового года деревьев "Ту-би-шват", ребе Борух рассказал своим
хасидам виденный накануне сон, будто за длинным столом восседают в Царствии
Небесном праведники всех времен, и председатель собрания, раби Шимон бен
Йохай (которого хасиды считают автором каббалистической книги "Зохар"),
читает присутствующим нравоучения. Под впечатлением резких слов раби Шимона
ребе Борух убоялся и побледнел от страха. Тогда раби Шимон бен Йохай
поднялся, подошел к цадику, который стоял в дальнем конце стола, дружески
похлопал его по плечу и сказал: "Борухл-сердце, не тебя подразумеваю я, ибо
ты - совершенный человек!"
Ребе Борух быстро сделался одним из влиятельнейших цадиков. Еще будучи
в Тульчине, он много разъезжал по Подолии, беседовал с евреями, творил
чудеса, помогал и оказывал покровительство, а хасиды платили ему
восторженной любовью и одаряли его бесчисленными подношениями. Когда же
после смерти Бешта ребе Борух вернулся в Меджибож, слава великого деда
воссияла над ним. Подобно мудрецу древности, редактору Мишны раби Иегуде
ха-Наси, ребе Борух из Меджибожа был сказочно богат. Он в прямом смысле
слова имел "двор", сильно напоминавший дворы польских магнатов, разъезжал в
великолепной карете. Десятки слуг, поваров и кухарок обслуживали никогда не
прекращавшийся поток паломников, которых ребе принимал в особой зале, сидя в
высоком кресле. При "дворе" ребе часто задавались пиры, на которых в паузах
между переменами блюд цадик вразумлял и наставлял свою паству.
И тут нельзя умолчать об одной весьма малоприятной черте ребе: он был
донельзя нетерпим и гневлив, язвительно говорил о других цадиках, а с
основателем "хабада", ребе Шнеуром Залманом из Ляд и цадиком Леви-Ицхоком из
Бердичева всю жизнь пребывал в конфликте. В идишских записках о ребе Борухе
из Меджибожа находим, что "однажды он говорил о своих знаменитых
современниках и гневался на них чрезвычайно, и утверждал, что они облекаются
в неподобающие им ризы, что им не к лицу поучать народ в духе каббалы и
сосредоточенно молиться", а также что "однажды он сидел за столом в
присутствии многих цадиков и стал поносить и унижать праведников, умерших
сто лет до того, и удивились все присутствующие".
Хасидам больно было наблюдать вспышки гнева "сварливого цадика", как
называли его на расстоянии, и они истолковали их в положительном смысле, о
чем свидетельствует такая, например, история:
"У ребе Боруха из Меджибожа был свой путь святого служения, и
заключался он в том, что ребе Борух нещадно поносил своих учеников и изливал
ярость на приходивших к нему за советом хасидов.
Как-то раз сидит он за столом, по правую руку от него сидит его кум,
цадик Авраам Дов из Хмельника, а по левую руку - кум, цадик Йосеф из Ямполя.
Сидят они и трапезничают, как входит в залу один богатый еврей. Вдруг ни с
того ни с сего ребе Борух начинает его поносить на все лады да еще и
приказывает своим слугам вытолкать еврея взашей. Слуги, понятное дело,
повиновались. Тут заговорил его кум, ребе из Хмельника:
- А как же быть со словами Гемары: "срамящий ближнего прилюдно"?
Поглядел на него ребе Борух и говорит:
- Что говорит ученый муж? "Срамящий ближнего прилюдно"? Отчего же не
закончить изречение: "...нет у такого доли в будущем мире"? Только я как
увидел, что этому человеку грозит тяжкое испытание, и узнал, что, унизив и
осрамив его перед всеми, я могу отвратить беду, мог ли я не отдать свой
будущий мир ради благополучия сына Израилева?
Ребе из Хмельника извинился и сказал, что ему о том ничего ведомо не
было".
В этой и других аналогичных историях гневливость и несдержанность ребе
Боруха не только получили оправдание, как "меньшее из двух зол", но и
предстали как великая жертва цадика.
Однако история историей, а почитателям ребе трудно было переносить
цадика в гневе и больно было видеть его в мрачной угрюмости. Тем более что
сам ребе Борух, хотя и заставлял евреев поститься, был поклонником веселья,
так как "грусть вредит человеку даже в деле заработка". Более того, ребе
наказывал евреям побольше бывать на людях, ибо "иной сидит по целым дням
взаперти в своей комнате и постоянно учится и не выходит на улицу, чтобы
разговаривать с людьми, - такой человек называется нечестивым, как сказано
(Мишна Авот, гл.2): "Не будь нечестивцем про себя!", т.е. не сделайся
нечестивым через то, что всегда живешь с самим собою". (В этом поучении
очевидно негативное отношение к противникам хасидизма - рациональным
талмудистам, которые во главу угла ставили изучение Талмуда и не признавали
ни религиозного экстаза, ни чудодейства, ни авторитета цадиков и
бессмысленного, как они полагали, поклонения толпы.)
Не удивительно, что воспитываемым в таком духе хасидам хотелось, чтобы
кто-нибудь развеселил ребе, разогнал его тяжелую печаль. И такой человек
нашелся. То был острослов и проказник Гирш из Острополя, более известный как
Гершеле Острополер. О первой встрече Гершеле с ребе Борухом в народе
рассказывается так:
"Случилось ребе быть в особенно подавленном настроении. Он никого не
хотел видеть, заперся в комнате и строго-настрого запретил нарушать его
уединение. Мрачный и раздраженный вышагивал ребе взад-вперед по комнате,
когда туда неожиданно прокрался Гершеле и принялся ходить за ним следом,
высоко поднимая фонарь.
- Что ты здесь ищешь, человече? - спросил изумленный цадик.
- Слышал я, где-то здесь ребе повесил свой нос, вот я и пришел его
искать, - ответил Гершеле.
Ребе улыбнулся, и Гершеле остался при нем".
Что же за человек был Гершеле Острополер? До сих пор бытует мнение, что
это фольклорный персонаж, плод народной фантазии. Но это не так. Гершеле -
реальная фигура, хотя о его жизни нам известно совсем немногое. Он жил во
второй половине 18 века и по названию родного Волынского городка Острополя
получил свое прозвище. В детстве Гершеле отличался поразительными
способностями к учению, и ему прочили блестящее будущее еврейского мудреца,
не иначе как раввина. Но надежды меламедов не оправдались: мальчик рано
осиротел, и надо было думать о том, как прокормиться. Тогда он выучился на
резника домашней птицы и некоторое время этим занятием зарабатывал себе на
хлеб. Однако у Гершеле была неспокойная натура: с одной стороны, он любил
учиться и углубляться мыслью в религиозные книги, постигая высшую
премудрость каббалы, а с другой - не мог пройти мимо чьего-то недостатка,
какой-то нелепой или неблаговидной ситуации, обязательно ему нужно было
вмешаться и откомментировать событие - едко, метко и невзирая на лица.
Только люди - всего лишь люди, и, даже сознавая справедливость слов Гершеле,
они предпочитали его своеобразной критики не слышать и не видеть, ведь все
замечания Гершеле были такими смешными и занозистыми, что их потом еще долго
передавали из уст в уста. Гершеле нажил в Острополе слишком много врагов,
вот почему, как говорят, ему пришлось довольно долго скитаться по Подолии,
не брезгуя и попрошайничеством, пока, наконец, в какой-то корчме он не
повстречался с ребе Борухом из Меджибожа и его хасидами.
Гершеле вовсе не был пустым скоморохом. Многие его шутки построены на
игре словами из Священного Писания и других еврейских книг (такие шутки
особенно трудны для перевода). В родословии Гершеле упоминают его прадеда,
раби Шимшона из Острополя, который был раввином в Подолии накануне погромов
Богдана Хмельницкого в 1648 - 1649 годах. Рассказывают, что к раби Шимшону
ежедневно являлся ангел и посвящал праведника и каббалиста в тайны Учения,
так что после этих "уроков" он написал свой комментарий к Торе. Однако
заслуги перед Небом не помогли раввину спасти свою общину от погромщиков.
Когда озверелые казаки ворвались в Острополь, раби Шимшон собрал евреев в
синагоге, и все они погибли, освящая Имя Господне.
Видимо, Гершеле был первым еврейским шутом - не свадебным затейником и
сочинителем экспромтов бадханом, не дурашливым или нарочито серьезным
пуримшпилером, а именно шутом при дворе ребе Боруха в Меджибоже, тем, что на
иврите называется лец, то есть насмешник и пересмешник. Шуты, как известно,
имелись при дворах европейских монархов и крупных феодалов и обладали
совершенно особым социальным статусом. В образе шута словно соединились два
персонажа. Один - грубый, некультурный, не связанный никакими условностями.
Другой - мудрец, насквозь видящий людей, читающий их мысли, маг и чудодей.
Ясно, что чем более регламентирована жизнь общества, тем с большим
нетерпением ждут в нем минуты раскрепощения, тем готовнее примут шута в его
первой ипостаси. С другой стороны, в обществе, где мистика почитается высшей
мудростью и наградой за благочестие, а магия воспринимается как удел
избранных, осененных Высшей милостью, вторая ипостась шута вызовет душевный
трепет и будет притягивать к себе людей, жаждущих прикоснуться к Святому.
Хасидское бытие совмещало в себе и ревностное религиозное благочестие, и
строго узаконенный церемониал во всем, что касалось цадика, и привычное, но
всегда напряженное ожидание мистических откровений и чудес, а потому
создавало идеальные условия для появления шута. Гершеле Острополер стал
еврейским "придворным" шутом не только в силу собственного остроумия,
дерзости и наблюдательности, но и благодаря существованию пышного двора
ребе.
Давно замечено, что ивритское "лец" при обратном прочтении превращается
в "цел", то есть "тень". Еврейский шут Гершеле во многом был "теневым
отражением" своего патрона. Их объединяло несколько основополагающих черт: и
тот и другой хорошо знали природу человека (ребе, бывало, говорил: "Для моей
души нет ничего сокрытого"); и тот и другой были достаточно начитаны в
еврейской религиозной литературе, однако в силу разных причин избрали
мирскую жизнь в гуще людских масс, а не ученое затворничество. Оба не могли
не отреагировать на человеческое несовершенство, потому что им были дороги
мораль и исполнение заповедей. Может быть, благодаря этому глубинному
сходству Гершеле так любил переодеваться в одежды ребе и - пока тот бывал в
разъездах или надолго исчезал в своей комнате - усаживался в кресло цадика и
вместо него устраивал прием посетителей, как если бы он был сам ребе Борух.
Не только приехавшие издалека, но и домашние не могли распознать подмены в
осанистом и авторитетном "ребе", а полученные от Гершеле советы действовали
безотказно.
Однако жало критики Гершеле Острополера не щадило и цадика, и тут мы
имеем прямо противоположные сведения о характере их отношений. У маскилим,
просвещенных евреев нового времени, сложилось резко отрицательное отношение
к хасидам, и потому и ивритский поэт Авраам Дов Готлобер в своих
"Воспоминаниях", и Семен Дубнов в "Истории хасидского раскола" сходятся на
том, что "вообще, Борух представляет собою первообраз позднейшего
украинского цадика, со всеми непривлекательными чертами этого типа. Внук
Бешта, восседавший на престоле своего славного деда, в его резиденции,
воплощал уже собою грядущее вырождение хасидизма". Поэтому они настойчиво
повторяют историю о том, как гневливый цадик в конце концов потерял терпение
и в ответ на особенно обидную шутку Гершеле приказал спустить шута с
лестницы. А поскольку дело было в разгаре многолюдного пиршества и все были
несколько навеселе, бросившиеся исполнять веление ребе хасиды
переусердствовали, и Гершеле получил тяжелую травму, от которой вскорости
скончался. Эта версия получила широкое хождение в художественной литературе
о Гершеле, в частности, в рассказе Ицика Мангера.
В отличие от кругов еврейских просветителей хасиды благоговейно чтят
память ребе Боруха. В сборниках хасидских историй, например, в том, что
составлен раввином и ученым Шломо Йосефом Зевином (1890, Белоруссия - 1978,
Иерусалим), ребе Борух из Меджибожа предстает великим провидцем, заступником
хасидов и на небе, и на земле. В апологетических источниках мы не найдем
обвинений цадика в гибели его шута, напротив, там говорится о
снисходительности ребе и безнаказанности проделок Гершеле.
Истории о Гершеле в предлагаемой читателю книжке отобраны и переведены
с идиш Хаимом Бейдером, и, как всякое извлечение из большого корпуса,
композиция книги и ее состав отражают вкус и позицию составителя.
Хаим Бейдер родился в 1920 году в Подолье. С 12 лет начал печататься на
идише в детских журналах. Закончил педагогический институт в Одессе. Дважды,
в 1941 и в 1948 годах, предполагал выпустить поэтические сборники на идише,
но оба раза осуществить план не удалось - сначала из-за войны, потом из-за
антисемитской кампании в СССР. На Украине Бейдера опекал Перец Маркиш, и в
1947 году в Киеве, на съезде писателей республики был устроен персональный
вечер еврейского автора.
С 1941 года Хаим Бейдер был русскоязычным журналистом, и лишь с
наступлением "оттепели" в 1961 году вернулся к сотрудничеству в идишских
изданиях: газете "Биробиджанер штерн" и особенно журнале "Советиш геймланд",
где проработал с 1973-го по 1991 год - заведовал отделом, а позднее был
заместителем главного редактора. В 1991 году выпустил в издательстве
"Советский писатель" книгу на идише об истории еврейской литературы на этом
языке, а в 1991-м - издал хрестоматию для самостоятельно изучающих идиш. В
1992 - 1994 читал лекции в Еврейском университете в Москве по идишской
литературе и публиковал статьи в "Вестнике" этого университета. С середины
1990-х годов Хаим Бейдер живет в США, где сотрудничает в еврейских газетах
"Цукунфт" и "Форвертс" (последняя выходит также по-русски).
Зоя Копельман, Иерусалим
У Гершеле совсем прохудились сапоги. На дворе осень, дождь, ноги
промокли, а он как назло в чужом местечке. С трудом разыскав чеботаря,
Гершеле показывает ему свою обутку. Чеботарь глянул на замызганные сапоги и
сказал, что попытаться можно, но работа большая и обойдется недешево. А у
Гершеле, как всегда, ни копейки. Постоял он, повздыхал и попросил на минутку
шило.
- Нате, - говорит чеботарь, не понимая, с чего бы это гостю
понадобилось шило. Гершеле сел на лавку, стащил сапог, вылил из него воду и
принялся ковырять подошву.
- Это еще зачем? - удивляется чеботарь.
- Починяю, - говорит Гершеле.
- Сейчас напочиняете!
- Видите ли, - невозмутимо заявляет Гершеле, - дырка, куда втекает
вода, у нас уже есть. Почему бы не провертеть еще одну, чтобы воде было куда
вытекать? Вода - туда, вода - сюда, и мы имеем сухо! Чем вам не нравится эта
мысль?
- Мысль первый сорт, - смеется чеботарь. - Такое может прийти в голову
человеку пускай бедному, но неунывающему!
- А что, не бедному? Но вы правы - Гершеле Острополер не унывает.
- Гершеле Острополер? И он молчит? Давайте ваши сапоги!
- А деньги? Это уже дело унылое...
- Ваши шутки стоят любых денег...
Чеботарь был рад удружить знаменитому человеку и привел сапоги в
порядок.
Гершеле с детства любил разные дурачества. Приходит он с живым петухом
к соседу-часовщику и говорит:
- Дядя, почините петуха!
- Я починяю часы, глупый мальчик!
- Петух и есть часы, - важно замечает Гершеле. - Но раньше он кукарекал
в шесть, а теперь в полседьмого. На полчаса отстает. Вот и почините его!
...И ШАПКА ТОЖЕ!
Маленький Гершеле шел по шляху между Острополем и ближним селом, а
навстречу - помещик на дрожках. Гершеле, чтоб не попасть под лошадей, сошел
на обочину, но шапку не снял. Помещик, изумившись такой дерзости, велел
кучеру остановиться и важно спрашивает:
- Сконд естэшь, жиде? ("Откуда ты, еврей?")
- 3 Острополю, - отвечает Гершеле, но шапку так и не снимает.
Помещик разозлился, тычет палкой:
- Шапка!
- Шапка? - говорит мальчик. - Она тоже из Острополя!
И что духу - в лес.
Маленький Гершеле пришел с отцом в гости. Когда подали гуся, Гершеле
незаметно стащил ножку. Отец видит, у гуся одна нога, и спрашивает:
- Твоя работа, Гершеле?
- Нет! Так и было.
- Где ты видел одноногих гусей, Гершеле?
- На речке. Не веришь?.. После гостей оба пошли к речке. Гершеле
показывает гуся, стоящего на одной ноге.
- Ну? Одноногий?
- Э, - говорит отец, - глупости. Он замахнулся, и гусь, сразу встав на
обе ноги, отковылял в сторону.
- Если бы ты замахнулся на того, который был на блюде, у него тоже
появилась бы вторая нога, - как ни в чем не бывало сказал Гершеле.
В Меджибоже жил невозможный враль, от которого никогда не слышали
правдивого слова. Про это знал каждый, и никто вруну не верил. Будучи весьма
состоятельным, человек этот вздумал нанять свидетеля, который бы удостоверял
любое вранье: мол, сам видел и могу поклясться, что сказанное - чистая
правда. Кого же звать в свидетели? Конечно, Гершеле Острополера. Во-первых -
умница. Во-вторых, все его уважают.
Пришел он к Гершеле и говорит:
- Хочу нанять вас на год свидетелем. Что бы я ни говорил, вам следует
поддакивать и подтверждать, мол, все так и было, а на свете, мол, еще
похлеще бывает.
- Договорились, - согласился Гершеле. На следующий день меджибожский
врун уверял на базаре любопытных:
- Один раз я попал в город, где делают такие большие телеги, каких я в
жизни не видал... Одна, чтоб не соврать, была длиной с одного конца света до
другого... Реб Гершеле! Вы же тоже это видели... Да?
- Вранье, - сказал Гершеле. Все захохотали, а враль покраснел и
быстренько удалился.
Гершеле - за ним.
- Это называется подтвердили? Почему вы сказали "вранье"? - затопал
ногами посрамленный выдумщик.
- Я подрядился, - ответил Гершеле, - поддакивать всему, что на свете
бывает. Но это же была ложь несусветная...
Проходя однажды с приятелем мимо базара, Гершеле заметил, что какая-то
женщина, причитая, роется в мусоре.
- Боже мой, чем я буду кормить детей?
- Что случилось? - поинтересовался Гершеле.
Женщина рассказала, что у нее был единственный рубль, на который она
собиралась купить еды, и этот рубль потерялся.
- Но почему вы ищете именно тут? - говорит Гершеле. - Он же мог
потеряться по дороге?
- Нет! - плачет женщина. - Сердце подсказывает, что где-то здесь.
- Поможем? - предлагает Гершеле приятелю, принимается шарить по земле и
незаметно подбрасывает рубль.
- Вот он!
- Сердце меня не обманывало! - восклицает женщина, сама не своя от
радости. Когда Гершеле с приятелем остались одни, тот его спрашивает:
- Зачем ты такое устроил? Можно же было рубль просто подарить!
- Э, нет! Она бы тогда еще долго копалась в мусоре, считая, что дареный
- это дареный, а свой, на который она так рассчитывала, - это свой!
В молитвенном доме у печки рассуждали, почему люди живут по-разному:
для одних жизнь - праздник, для других - мука.
Один из запечных мудрецов глубокомысленно изрек:
- Если б у людей были средства на жизнь, то и нужды бы не было...
Второй на это:
- Вы правы... Нужда дыхнуть не дает. Но у меня есть план, как все
исправить. Люди должны сложить что у кого имеется - деньги, имущество - в
один сундук, и пусть потом каждый берет сколько кому надо. И всем будет
хорошо... Ну, так это не план?
- Это план!.. Это очень хороший план! - согласились все и обращаются к
Гершеле:
- А ты почему молчишь? Ты так не думаешь?
- Я думаю, - отвечает Гершеле, - что это план, каких еще не было. Но
прежде чем действовать, давайте разделим обязанности - я берусь уговорить
бедняков, а вы уговорите богатых...
Как-то Гершеле, завидев в корчме перед одним из посетителей похлебку с
многими глазками жира, сказал хозяйке, что хочет такую же и за каждый глазок
заплатит три копейки. Жадная хозяйка не раздумывая вместо одной ложки
гусиного жира положила шесть, отчего, к ее огорчению, на поверхности
похлебки получился сплошной жир - то есть глазок был величиной с тарелку.
Хитрец с удовольствием поел, отсчитал три копейки и ушел восвояси.
Стоило прийти Гершеле в один городишко и на постоялом дворе он сразу
разузнал, что местный богатей, весьма благочестивый человек, целыми днями
сидит в молельне, соблюдает все предписания, но скряга ужасный - ни на
общину не даст, ни бедному. Гершеле, ясное дело, этим заинтересовался и
надумал содрать со скряги как можно больше.
Приходит он к нему и заводит речь насчет денег. А тот на это:
- Вы не местный? Не знаете, что я не подаю?
- А, - говорит Гершеле, - ясно. Только мне доподлинно известно, что вас
заждались благословлять... Вы же благочестивый еврей...
- Кто? Где?
- На том свете, - сообщает Гершеле и поворачивается уходить.
Богач, однако, заинтересовался тем, что незнакомец имел в виду. Гершеле
отвечает:
- Сперва - деньги, потом - скажу. Скряга достает два рубля, дает
Гершеле, и Гершеле ему сообщает:
- Жил-был большой богач, прямо настоящий магнат, и при этом набожный
человек - молился, изучал Тору, соблюдал все посты и предписания о подаянии.
Пришло время умирать - послал он за раввином и говорит: "Ребе, я хочу, чтобы
мои деньги положили со мной в могилу".
Раввин пообещал, и желание скупого человека было исполнено. И вот
является погребенному ангел, спрашивает, что покойник совершил при жизни.
Тот перечисляет - столько-то молился, столько постился... Ангел на это: "А
цдака? Пожертвования беднякам?" "Это - нет, - отвечает богач, - но я принес
с собой все мои богатства, вот они в могиле".
Судили-рядили наверху, мол, поместить его в рай, так он не заслужил, в
ад - тоже нельзя, он же все-таки был набожен, поэтому пусть остается в
могиле. Теперь посудите сами: Корах тоже ушел в землю со всеми своими
Классический еврейский юмор.
Составил и перевел с идиша Хаим Бейдер
Предисловие Зои Копельман
c Гешарим, 2000
OCR Сергей Васильченко
--------------------------------------
Анекдоты от Гершеле Острополера.
Книга анекдотов про Гершеле Острополера переносит читателя в еврейский
мир Подолии, края, где в эпоху независимости польского государства Речи
Посполитой распоряжались поляки, а позднее, с конца восемнадцатого века, -
русские и украинцы. Более того, мы попадаем в гущу хасидской жизни, во двор
великого цадика ребе Боруха из Меджибожа, известного также как ребе Борухл
из Тульчина, городка, где он возглавлял еврейскую общину пока в Меджибоже
был жив его знаменитый дед Бешт (Исраэль бен Элиэзер Баал Шем Тов),
основатель хасидизма.
Как часто случается в отношении хасидских цадиков, разные источники
предлагают разные версии их жизнеописаний. Известно, что в Меджибоже, где в
обстановке еврейского мистицизма и всеобщего поклонения, прожил свои
последние годы Бешт, основатель хасидизма, у его единственной дочери Адели
родилось два сына. Исследователи называют даты их рождения: 1748 год для
ребе Моше Хаима Эфраима и 1757-й - для ребе Боруха бен Иехиэля, а народное
предание сблизило эти сроки и сделало братьев близнецами. Ребе Эфраим, цадик
в Судилкове, около Шепетовки на Волыни, со временем стал еврейским
книжником, автором труда "Дегель маханэ Эфроим" ("Знамя колена Эфраимова"),
где размышлял над учением и образом жизни деда, а также указывал на
недостатки его прямых учеников и последователей. Из его книги видно, как
много значило для хасидов фигура цадика вообще: "От мудрецов, сподвижников
деда моего, я унаследовал великую истину, что людям, стоящим во главе
народа, дана власть очищать души израильские, запятнанные тиной грехов, и
что от них зависит сущность покаяния... Одних праведник приближает к
совершенству своею молитвою и учением, других - будничною беседою и
занимательными рассказами". Брат Эфраима, ребе Борух во истину был
человеком, "стоящим во главе народа".
Братья родились примерно за несколько лет до смерти деда, их детство
прошло среди экзальтированных и мечтательных мистиков, наблюдавших воочию
творимые Бештом чудеса. Они воспитывались в уверенности, что "озаренный
бесконечным светом их святой дед мог духовным оком видеть все, что делается
в мире от одного конца его до другого". Эта способность к мистическому
зрению отличала многих великих цадиков, в том числе и ребе Боруха. Но Боруха
еще и завораживала внешняя сторона жизни: убежденность Бешта в своей
святости, поклонение хасидов, беспрекословное подчинение приказу цадика,
шумная, восторженная, до экстаза доходящая молитва. Позднее, уже будучи
цадиком в Тульчине, ребе Борух молился неистово, исступленно - предание
говорит, что со стороны казалось, будто он объят пламенем, а его голос
потрясал собравшихся до глубины души.
Любимым чтением ребе Боруха была "Песнь Песней", которую еврейская
традиция понимает и как рассказ о мистической любви души человека к Богу.
Говорили, что в ребе Борухе живет частица души автора "Песни Песней" - царя
Соломона. Говорили также, что и частица души царя Саула пребывает в ребе
Борухе, и вспоминали об этом, когда цадика охватывали приступы меланхолии,
мрачного уныния и сердечного смятения. Поговаривали даже, что эти приступы -
наказание за дерзкое намерение ребе Боруха во что бы то ни стало привести
Машиаха. В самом деле, ребе считал себя величайшим праведником и был уверен
в своем от Бога полученном необычайном могуществе. Как-то раз, в
празднование нового года деревьев "Ту-би-шват", ребе Борух рассказал своим
хасидам виденный накануне сон, будто за длинным столом восседают в Царствии
Небесном праведники всех времен, и председатель собрания, раби Шимон бен
Йохай (которого хасиды считают автором каббалистической книги "Зохар"),
читает присутствующим нравоучения. Под впечатлением резких слов раби Шимона
ребе Борух убоялся и побледнел от страха. Тогда раби Шимон бен Йохай
поднялся, подошел к цадику, который стоял в дальнем конце стола, дружески
похлопал его по плечу и сказал: "Борухл-сердце, не тебя подразумеваю я, ибо
ты - совершенный человек!"
Ребе Борух быстро сделался одним из влиятельнейших цадиков. Еще будучи
в Тульчине, он много разъезжал по Подолии, беседовал с евреями, творил
чудеса, помогал и оказывал покровительство, а хасиды платили ему
восторженной любовью и одаряли его бесчисленными подношениями. Когда же
после смерти Бешта ребе Борух вернулся в Меджибож, слава великого деда
воссияла над ним. Подобно мудрецу древности, редактору Мишны раби Иегуде
ха-Наси, ребе Борух из Меджибожа был сказочно богат. Он в прямом смысле
слова имел "двор", сильно напоминавший дворы польских магнатов, разъезжал в
великолепной карете. Десятки слуг, поваров и кухарок обслуживали никогда не
прекращавшийся поток паломников, которых ребе принимал в особой зале, сидя в
высоком кресле. При "дворе" ребе часто задавались пиры, на которых в паузах
между переменами блюд цадик вразумлял и наставлял свою паству.
И тут нельзя умолчать об одной весьма малоприятной черте ребе: он был
донельзя нетерпим и гневлив, язвительно говорил о других цадиках, а с
основателем "хабада", ребе Шнеуром Залманом из Ляд и цадиком Леви-Ицхоком из
Бердичева всю жизнь пребывал в конфликте. В идишских записках о ребе Борухе
из Меджибожа находим, что "однажды он говорил о своих знаменитых
современниках и гневался на них чрезвычайно, и утверждал, что они облекаются
в неподобающие им ризы, что им не к лицу поучать народ в духе каббалы и
сосредоточенно молиться", а также что "однажды он сидел за столом в
присутствии многих цадиков и стал поносить и унижать праведников, умерших
сто лет до того, и удивились все присутствующие".
Хасидам больно было наблюдать вспышки гнева "сварливого цадика", как
называли его на расстоянии, и они истолковали их в положительном смысле, о
чем свидетельствует такая, например, история:
"У ребе Боруха из Меджибожа был свой путь святого служения, и
заключался он в том, что ребе Борух нещадно поносил своих учеников и изливал
ярость на приходивших к нему за советом хасидов.
Как-то раз сидит он за столом, по правую руку от него сидит его кум,
цадик Авраам Дов из Хмельника, а по левую руку - кум, цадик Йосеф из Ямполя.
Сидят они и трапезничают, как входит в залу один богатый еврей. Вдруг ни с
того ни с сего ребе Борух начинает его поносить на все лады да еще и
приказывает своим слугам вытолкать еврея взашей. Слуги, понятное дело,
повиновались. Тут заговорил его кум, ребе из Хмельника:
- А как же быть со словами Гемары: "срамящий ближнего прилюдно"?
Поглядел на него ребе Борух и говорит:
- Что говорит ученый муж? "Срамящий ближнего прилюдно"? Отчего же не
закончить изречение: "...нет у такого доли в будущем мире"? Только я как
увидел, что этому человеку грозит тяжкое испытание, и узнал, что, унизив и
осрамив его перед всеми, я могу отвратить беду, мог ли я не отдать свой
будущий мир ради благополучия сына Израилева?
Ребе из Хмельника извинился и сказал, что ему о том ничего ведомо не
было".
В этой и других аналогичных историях гневливость и несдержанность ребе
Боруха не только получили оправдание, как "меньшее из двух зол", но и
предстали как великая жертва цадика.
Однако история историей, а почитателям ребе трудно было переносить
цадика в гневе и больно было видеть его в мрачной угрюмости. Тем более что
сам ребе Борух, хотя и заставлял евреев поститься, был поклонником веселья,
так как "грусть вредит человеку даже в деле заработка". Более того, ребе
наказывал евреям побольше бывать на людях, ибо "иной сидит по целым дням
взаперти в своей комнате и постоянно учится и не выходит на улицу, чтобы
разговаривать с людьми, - такой человек называется нечестивым, как сказано
(Мишна Авот, гл.2): "Не будь нечестивцем про себя!", т.е. не сделайся
нечестивым через то, что всегда живешь с самим собою". (В этом поучении
очевидно негативное отношение к противникам хасидизма - рациональным
талмудистам, которые во главу угла ставили изучение Талмуда и не признавали
ни религиозного экстаза, ни чудодейства, ни авторитета цадиков и
бессмысленного, как они полагали, поклонения толпы.)
Не удивительно, что воспитываемым в таком духе хасидам хотелось, чтобы
кто-нибудь развеселил ребе, разогнал его тяжелую печаль. И такой человек
нашелся. То был острослов и проказник Гирш из Острополя, более известный как
Гершеле Острополер. О первой встрече Гершеле с ребе Борухом в народе
рассказывается так:
"Случилось ребе быть в особенно подавленном настроении. Он никого не
хотел видеть, заперся в комнате и строго-настрого запретил нарушать его
уединение. Мрачный и раздраженный вышагивал ребе взад-вперед по комнате,
когда туда неожиданно прокрался Гершеле и принялся ходить за ним следом,
высоко поднимая фонарь.
- Что ты здесь ищешь, человече? - спросил изумленный цадик.
- Слышал я, где-то здесь ребе повесил свой нос, вот я и пришел его
искать, - ответил Гершеле.
Ребе улыбнулся, и Гершеле остался при нем".
Что же за человек был Гершеле Острополер? До сих пор бытует мнение, что
это фольклорный персонаж, плод народной фантазии. Но это не так. Гершеле -
реальная фигура, хотя о его жизни нам известно совсем немногое. Он жил во
второй половине 18 века и по названию родного Волынского городка Острополя
получил свое прозвище. В детстве Гершеле отличался поразительными
способностями к учению, и ему прочили блестящее будущее еврейского мудреца,
не иначе как раввина. Но надежды меламедов не оправдались: мальчик рано
осиротел, и надо было думать о том, как прокормиться. Тогда он выучился на
резника домашней птицы и некоторое время этим занятием зарабатывал себе на
хлеб. Однако у Гершеле была неспокойная натура: с одной стороны, он любил
учиться и углубляться мыслью в религиозные книги, постигая высшую
премудрость каббалы, а с другой - не мог пройти мимо чьего-то недостатка,
какой-то нелепой или неблаговидной ситуации, обязательно ему нужно было
вмешаться и откомментировать событие - едко, метко и невзирая на лица.
Только люди - всего лишь люди, и, даже сознавая справедливость слов Гершеле,
они предпочитали его своеобразной критики не слышать и не видеть, ведь все
замечания Гершеле были такими смешными и занозистыми, что их потом еще долго
передавали из уст в уста. Гершеле нажил в Острополе слишком много врагов,
вот почему, как говорят, ему пришлось довольно долго скитаться по Подолии,
не брезгуя и попрошайничеством, пока, наконец, в какой-то корчме он не
повстречался с ребе Борухом из Меджибожа и его хасидами.
Гершеле вовсе не был пустым скоморохом. Многие его шутки построены на
игре словами из Священного Писания и других еврейских книг (такие шутки
особенно трудны для перевода). В родословии Гершеле упоминают его прадеда,
раби Шимшона из Острополя, который был раввином в Подолии накануне погромов
Богдана Хмельницкого в 1648 - 1649 годах. Рассказывают, что к раби Шимшону
ежедневно являлся ангел и посвящал праведника и каббалиста в тайны Учения,
так что после этих "уроков" он написал свой комментарий к Торе. Однако
заслуги перед Небом не помогли раввину спасти свою общину от погромщиков.
Когда озверелые казаки ворвались в Острополь, раби Шимшон собрал евреев в
синагоге, и все они погибли, освящая Имя Господне.
Видимо, Гершеле был первым еврейским шутом - не свадебным затейником и
сочинителем экспромтов бадханом, не дурашливым или нарочито серьезным
пуримшпилером, а именно шутом при дворе ребе Боруха в Меджибоже, тем, что на
иврите называется лец, то есть насмешник и пересмешник. Шуты, как известно,
имелись при дворах европейских монархов и крупных феодалов и обладали
совершенно особым социальным статусом. В образе шута словно соединились два
персонажа. Один - грубый, некультурный, не связанный никакими условностями.
Другой - мудрец, насквозь видящий людей, читающий их мысли, маг и чудодей.
Ясно, что чем более регламентирована жизнь общества, тем с большим
нетерпением ждут в нем минуты раскрепощения, тем готовнее примут шута в его
первой ипостаси. С другой стороны, в обществе, где мистика почитается высшей
мудростью и наградой за благочестие, а магия воспринимается как удел
избранных, осененных Высшей милостью, вторая ипостась шута вызовет душевный
трепет и будет притягивать к себе людей, жаждущих прикоснуться к Святому.
Хасидское бытие совмещало в себе и ревностное религиозное благочестие, и
строго узаконенный церемониал во всем, что касалось цадика, и привычное, но
всегда напряженное ожидание мистических откровений и чудес, а потому
создавало идеальные условия для появления шута. Гершеле Острополер стал
еврейским "придворным" шутом не только в силу собственного остроумия,
дерзости и наблюдательности, но и благодаря существованию пышного двора
ребе.
Давно замечено, что ивритское "лец" при обратном прочтении превращается
в "цел", то есть "тень". Еврейский шут Гершеле во многом был "теневым
отражением" своего патрона. Их объединяло несколько основополагающих черт: и
тот и другой хорошо знали природу человека (ребе, бывало, говорил: "Для моей
души нет ничего сокрытого"); и тот и другой были достаточно начитаны в
еврейской религиозной литературе, однако в силу разных причин избрали
мирскую жизнь в гуще людских масс, а не ученое затворничество. Оба не могли
не отреагировать на человеческое несовершенство, потому что им были дороги
мораль и исполнение заповедей. Может быть, благодаря этому глубинному
сходству Гершеле так любил переодеваться в одежды ребе и - пока тот бывал в
разъездах или надолго исчезал в своей комнате - усаживался в кресло цадика и
вместо него устраивал прием посетителей, как если бы он был сам ребе Борух.
Не только приехавшие издалека, но и домашние не могли распознать подмены в
осанистом и авторитетном "ребе", а полученные от Гершеле советы действовали
безотказно.
Однако жало критики Гершеле Острополера не щадило и цадика, и тут мы
имеем прямо противоположные сведения о характере их отношений. У маскилим,
просвещенных евреев нового времени, сложилось резко отрицательное отношение
к хасидам, и потому и ивритский поэт Авраам Дов Готлобер в своих
"Воспоминаниях", и Семен Дубнов в "Истории хасидского раскола" сходятся на
том, что "вообще, Борух представляет собою первообраз позднейшего
украинского цадика, со всеми непривлекательными чертами этого типа. Внук
Бешта, восседавший на престоле своего славного деда, в его резиденции,
воплощал уже собою грядущее вырождение хасидизма". Поэтому они настойчиво
повторяют историю о том, как гневливый цадик в конце концов потерял терпение
и в ответ на особенно обидную шутку Гершеле приказал спустить шута с
лестницы. А поскольку дело было в разгаре многолюдного пиршества и все были
несколько навеселе, бросившиеся исполнять веление ребе хасиды
переусердствовали, и Гершеле получил тяжелую травму, от которой вскорости
скончался. Эта версия получила широкое хождение в художественной литературе
о Гершеле, в частности, в рассказе Ицика Мангера.
В отличие от кругов еврейских просветителей хасиды благоговейно чтят
память ребе Боруха. В сборниках хасидских историй, например, в том, что
составлен раввином и ученым Шломо Йосефом Зевином (1890, Белоруссия - 1978,
Иерусалим), ребе Борух из Меджибожа предстает великим провидцем, заступником
хасидов и на небе, и на земле. В апологетических источниках мы не найдем
обвинений цадика в гибели его шута, напротив, там говорится о
снисходительности ребе и безнаказанности проделок Гершеле.
Истории о Гершеле в предлагаемой читателю книжке отобраны и переведены
с идиш Хаимом Бейдером, и, как всякое извлечение из большого корпуса,
композиция книги и ее состав отражают вкус и позицию составителя.
Хаим Бейдер родился в 1920 году в Подолье. С 12 лет начал печататься на
идише в детских журналах. Закончил педагогический институт в Одессе. Дважды,
в 1941 и в 1948 годах, предполагал выпустить поэтические сборники на идише,
но оба раза осуществить план не удалось - сначала из-за войны, потом из-за
антисемитской кампании в СССР. На Украине Бейдера опекал Перец Маркиш, и в
1947 году в Киеве, на съезде писателей республики был устроен персональный
вечер еврейского автора.
С 1941 года Хаим Бейдер был русскоязычным журналистом, и лишь с
наступлением "оттепели" в 1961 году вернулся к сотрудничеству в идишских
изданиях: газете "Биробиджанер штерн" и особенно журнале "Советиш геймланд",
где проработал с 1973-го по 1991 год - заведовал отделом, а позднее был
заместителем главного редактора. В 1991 году выпустил в издательстве
"Советский писатель" книгу на идише об истории еврейской литературы на этом
языке, а в 1991-м - издал хрестоматию для самостоятельно изучающих идиш. В
1992 - 1994 читал лекции в Еврейском университете в Москве по идишской
литературе и публиковал статьи в "Вестнике" этого университета. С середины
1990-х годов Хаим Бейдер живет в США, где сотрудничает в еврейских газетах
"Цукунфт" и "Форвертс" (последняя выходит также по-русски).
Зоя Копельман, Иерусалим
У Гершеле совсем прохудились сапоги. На дворе осень, дождь, ноги
промокли, а он как назло в чужом местечке. С трудом разыскав чеботаря,
Гершеле показывает ему свою обутку. Чеботарь глянул на замызганные сапоги и
сказал, что попытаться можно, но работа большая и обойдется недешево. А у
Гершеле, как всегда, ни копейки. Постоял он, повздыхал и попросил на минутку
шило.
- Нате, - говорит чеботарь, не понимая, с чего бы это гостю
понадобилось шило. Гершеле сел на лавку, стащил сапог, вылил из него воду и
принялся ковырять подошву.
- Это еще зачем? - удивляется чеботарь.
- Починяю, - говорит Гершеле.
- Сейчас напочиняете!
- Видите ли, - невозмутимо заявляет Гершеле, - дырка, куда втекает
вода, у нас уже есть. Почему бы не провертеть еще одну, чтобы воде было куда
вытекать? Вода - туда, вода - сюда, и мы имеем сухо! Чем вам не нравится эта
мысль?
- Мысль первый сорт, - смеется чеботарь. - Такое может прийти в голову
человеку пускай бедному, но неунывающему!
- А что, не бедному? Но вы правы - Гершеле Острополер не унывает.
- Гершеле Острополер? И он молчит? Давайте ваши сапоги!
- А деньги? Это уже дело унылое...
- Ваши шутки стоят любых денег...
Чеботарь был рад удружить знаменитому человеку и привел сапоги в
порядок.
Гершеле с детства любил разные дурачества. Приходит он с живым петухом
к соседу-часовщику и говорит:
- Дядя, почините петуха!
- Я починяю часы, глупый мальчик!
- Петух и есть часы, - важно замечает Гершеле. - Но раньше он кукарекал
в шесть, а теперь в полседьмого. На полчаса отстает. Вот и почините его!
...И ШАПКА ТОЖЕ!
Маленький Гершеле шел по шляху между Острополем и ближним селом, а
навстречу - помещик на дрожках. Гершеле, чтоб не попасть под лошадей, сошел
на обочину, но шапку не снял. Помещик, изумившись такой дерзости, велел
кучеру остановиться и важно спрашивает:
- Сконд естэшь, жиде? ("Откуда ты, еврей?")
- 3 Острополю, - отвечает Гершеле, но шапку так и не снимает.
Помещик разозлился, тычет палкой:
- Шапка!
- Шапка? - говорит мальчик. - Она тоже из Острополя!
И что духу - в лес.
Маленький Гершеле пришел с отцом в гости. Когда подали гуся, Гершеле
незаметно стащил ножку. Отец видит, у гуся одна нога, и спрашивает:
- Твоя работа, Гершеле?
- Нет! Так и было.
- Где ты видел одноногих гусей, Гершеле?
- На речке. Не веришь?.. После гостей оба пошли к речке. Гершеле
показывает гуся, стоящего на одной ноге.
- Ну? Одноногий?
- Э, - говорит отец, - глупости. Он замахнулся, и гусь, сразу встав на
обе ноги, отковылял в сторону.
- Если бы ты замахнулся на того, который был на блюде, у него тоже
появилась бы вторая нога, - как ни в чем не бывало сказал Гершеле.
В Меджибоже жил невозможный враль, от которого никогда не слышали
правдивого слова. Про это знал каждый, и никто вруну не верил. Будучи весьма
состоятельным, человек этот вздумал нанять свидетеля, который бы удостоверял
любое вранье: мол, сам видел и могу поклясться, что сказанное - чистая
правда. Кого же звать в свидетели? Конечно, Гершеле Острополера. Во-первых -
умница. Во-вторых, все его уважают.
Пришел он к Гершеле и говорит:
- Хочу нанять вас на год свидетелем. Что бы я ни говорил, вам следует
поддакивать и подтверждать, мол, все так и было, а на свете, мол, еще
похлеще бывает.
- Договорились, - согласился Гершеле. На следующий день меджибожский
врун уверял на базаре любопытных:
- Один раз я попал в город, где делают такие большие телеги, каких я в
жизни не видал... Одна, чтоб не соврать, была длиной с одного конца света до
другого... Реб Гершеле! Вы же тоже это видели... Да?
- Вранье, - сказал Гершеле. Все захохотали, а враль покраснел и
быстренько удалился.
Гершеле - за ним.
- Это называется подтвердили? Почему вы сказали "вранье"? - затопал
ногами посрамленный выдумщик.
- Я подрядился, - ответил Гершеле, - поддакивать всему, что на свете
бывает. Но это же была ложь несусветная...
Проходя однажды с приятелем мимо базара, Гершеле заметил, что какая-то
женщина, причитая, роется в мусоре.
- Боже мой, чем я буду кормить детей?
- Что случилось? - поинтересовался Гершеле.
Женщина рассказала, что у нее был единственный рубль, на который она
собиралась купить еды, и этот рубль потерялся.
- Но почему вы ищете именно тут? - говорит Гершеле. - Он же мог
потеряться по дороге?
- Нет! - плачет женщина. - Сердце подсказывает, что где-то здесь.
- Поможем? - предлагает Гершеле приятелю, принимается шарить по земле и
незаметно подбрасывает рубль.
- Вот он!
- Сердце меня не обманывало! - восклицает женщина, сама не своя от
радости. Когда Гершеле с приятелем остались одни, тот его спрашивает:
- Зачем ты такое устроил? Можно же было рубль просто подарить!
- Э, нет! Она бы тогда еще долго копалась в мусоре, считая, что дареный
- это дареный, а свой, на который она так рассчитывала, - это свой!
В молитвенном доме у печки рассуждали, почему люди живут по-разному:
для одних жизнь - праздник, для других - мука.
Один из запечных мудрецов глубокомысленно изрек:
- Если б у людей были средства на жизнь, то и нужды бы не было...
Второй на это:
- Вы правы... Нужда дыхнуть не дает. Но у меня есть план, как все
исправить. Люди должны сложить что у кого имеется - деньги, имущество - в
один сундук, и пусть потом каждый берет сколько кому надо. И всем будет
хорошо... Ну, так это не план?
- Это план!.. Это очень хороший план! - согласились все и обращаются к
Гершеле:
- А ты почему молчишь? Ты так не думаешь?
- Я думаю, - отвечает Гершеле, - что это план, каких еще не было. Но
прежде чем действовать, давайте разделим обязанности - я берусь уговорить
бедняков, а вы уговорите богатых...
Как-то Гершеле, завидев в корчме перед одним из посетителей похлебку с
многими глазками жира, сказал хозяйке, что хочет такую же и за каждый глазок
заплатит три копейки. Жадная хозяйка не раздумывая вместо одной ложки
гусиного жира положила шесть, отчего, к ее огорчению, на поверхности
похлебки получился сплошной жир - то есть глазок был величиной с тарелку.
Хитрец с удовольствием поел, отсчитал три копейки и ушел восвояси.
Стоило прийти Гершеле в один городишко и на постоялом дворе он сразу
разузнал, что местный богатей, весьма благочестивый человек, целыми днями
сидит в молельне, соблюдает все предписания, но скряга ужасный - ни на
общину не даст, ни бедному. Гершеле, ясное дело, этим заинтересовался и
надумал содрать со скряги как можно больше.
Приходит он к нему и заводит речь насчет денег. А тот на это:
- Вы не местный? Не знаете, что я не подаю?
- А, - говорит Гершеле, - ясно. Только мне доподлинно известно, что вас
заждались благословлять... Вы же благочестивый еврей...
- Кто? Где?
- На том свете, - сообщает Гершеле и поворачивается уходить.
Богач, однако, заинтересовался тем, что незнакомец имел в виду. Гершеле
отвечает:
- Сперва - деньги, потом - скажу. Скряга достает два рубля, дает
Гершеле, и Гершеле ему сообщает:
- Жил-был большой богач, прямо настоящий магнат, и при этом набожный
человек - молился, изучал Тору, соблюдал все посты и предписания о подаянии.
Пришло время умирать - послал он за раввином и говорит: "Ребе, я хочу, чтобы
мои деньги положили со мной в могилу".
Раввин пообещал, и желание скупого человека было исполнено. И вот
является погребенному ангел, спрашивает, что покойник совершил при жизни.
Тот перечисляет - столько-то молился, столько постился... Ангел на это: "А
цдака? Пожертвования беднякам?" "Это - нет, - отвечает богач, - но я принес
с собой все мои богатства, вот они в могиле".
Судили-рядили наверху, мол, поместить его в рай, так он не заслужил, в
ад - тоже нельзя, он же все-таки был набожен, поэтому пусть остается в
могиле. Теперь посудите сами: Корах тоже ушел в землю со всеми своими