Страница:
«Щегольской вид судна и команды, быстрота и отчетливость всех маневров, производившихся на корвете „Витязь“ после его возвращения из плавания, служили наглядным доказательством, что научные наблюдения не были помехой для строевой службы, а лишь расширили кругозор офицеров, внося новый, облагораживающий интерес в их службу», — писал о возвратившемся в Петербург «Витязе» Ф. Ф. Врангель.
За плавание на «Витязе» Макаров получил чин контр-адмирала. Раннее производство увеличило число завистников и недоброжелателей Степана Осиповича. В высших морских кругах все чаще и чаще Макарова стали называть «выскочкой», «мужиком», но передовые люди флота с восторгом произносили его имя, и оно приобретало все большую популярность на родине и за рубежом.
21 апреля 1891 года, в день пятой годовщины подъема флага на «Витязе», у Макарова состоялся товарищеский обед, на котором сослуживцы по плаванию поднесли своему бывшему командиру жетон и решили ежегодно отмечать этот памятный день. Отправляясь в плавание на «Витязе», Макаров сделал такую запись в своем дневнике: «Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов». Слова эти оправдались полностью.
Представляют большой интерес формы и методы, с помощью которых Макаров заинтересовывал моряков и прививал им любовь к своему кораблю, к морской службе, к морю и флоту. Степан Осипович был замечательным учителем и воспитателем молодых моряков-офицеров и матросов. Вся его многогранная кипучая деятельность была проникнута заботой о повышении боевой мощи родного флота, усовершенствовании всех его боевых средств и обучении и воспитании моряков в духе героических традиций русского флота. Люди, всесторонне подготовленные к любому действию как в боевой, так и в мирной обстановке, по мнению Макарова, и есть то главное, без чего невозможен успех на флоте. Неустанное учение, упражнения, маневры и тренировка в любую погоду, в обстановке, максимально приближенной к боевой, — вот что в течение всей своей жизни с замечательным искусством осуществлял Макаров и в чем он достиг огромных успехов. Он был очень требователен и строг и часто повторял, что никогда нельзя удовлетворяться достигнутым, а нужно идти вперед, учиться и совершенствовать свои знания, и делать это не только для себя, но и для других, делясь своим опытом с менее знающими. Только при этих условиях, при слаженной и дружной работе всего личного состава корабля в целом, можно рассчитывать на прочный успех при любых действиях на море.
Плавать и учиться, одновременно заботясь о повышении боевых качеств корабля, — вот основное, чему учил адмирал Макаров и что он завещал грядущим поколениям моряков. Он неоднократно указывал, что полная уверенность в своих действиях, хладнокровие и ясность мысли — качества, необходимые для моряка. Сама морская служба, пребывание в условиях непостоянной и полной неожиданностей стихии, представляет множество случаев упражнять свою находчивость, изобретательность и энергию. Умей только воспользоваться!
Макаров жил общей жизнью со всем экипажем корабля, был общителен, внимателен к каждому своему подчиненному. Его деятельность, энергия и интерес к делу, которому он был предан всей душой, всегда служили примером для команды. Служба под начальством Макарова являлась для многих моряков в полном смысле практической школой мореплавания.
В 1896 году Макаров плавал в Балтийском море на эскадренном броненосце «Петр Великий» в качестве флагмана Практической эскадры. Это было одно из тех плаваний, в котором во всем блеске развернулись его способности наставника и воспитателя моряков. Оно велось настолько поучительно и все занятия были организованы Макаровым столь тщательно, что, без сомнения всякий участник кампании за это лето получил больше опыта, чем за несколько предыдущих кампаний.
На корабле Макарова ни одной минуты не терялось зря. Артиллерийские стрельбы сменялись минными атаками, постановкой мин заграждения, испытанием различных способов освещения. После короткого отдыха устраивались шлюпочные состязания на призы, устанавливаемые особым арбитражем с Макаровым во главе. После гонок следовал час испытания всевозможных рационализаторско-техничесиих предложений судовых изобретателей: офицеров и матросов, работавших в большинстве по заданным Макаровым темам. Затем начинались инспекторские смотры, экзамены команд и т. д. Все это, чередуясь одно с другим, хотя и требовало много труда и напряженного внимания, но не утомляло и не казалось скучным, так как давало много нового, будило мысль и вносило повсюду оживление и бодрость. К тому же, оставаясь всегда спокойным, адмирал никого не торопил и не нервировал. Все работали без принуждения, охотно и очень много, работали с удовольствием.
Макаров часто говорил: «В плавании не следует пропускать ни одного случая попрактиковаться в упражнениях, полезных в боевом отношении, но случаи эти часто пропускаются», или: «То, что офицер будет требовать от своих подчиненных, он обязан безукоризненно выполнять сам; учась сам, он должен учить и воспитывать других», «нет общих мерок для всех и каждого; прежде всего необходимо изучить способности и индивидуальность своего подчиненного, а уже после этого повести работу с ним».
Макаров настойчиво внушал офицерам мысль о необходимости знать во всех деталях свой корабль, все его особенности и управление им как в нормальных условиях, так и при аварии или повреждении в бою. Макаров всячески подчеркивал важность предварительного овладения на практике всеми методами и средствами исправления полученных кораблем повреждений. Он имел в виду именно это, когда писал: «Люди, не практиковавшиеся в деле, действительно не могут принять мер; если же люди практикуются, то в критическую минуту они в состоянии с необычайной быстротой сделать весьма многое"88. Если смотры и парады не обходятся без репетиций, иронизировал Макаров, то как же можно допустить, что в таких сложных условиях, как исправление повреждений, полученных в бою, можно обойтись без предварительной тренировки89.
Во все время плавания Макаров ни на минуту не забывал о назначении практической эскадры. Он неустанно учил личный состав тому, что необходимо будет знать и делать, если грянет война, или корабль в мирных условиях попадет в беду.
Ежедневно адмирал приглашал к себе в роскошно отделанный адмиральский салон, находившийся в кормовой части броненосца, одного из офицеров. Беседа протекала за обеденным столом, не отличавшимся изысканностью блюд, но неизменно, вплоть до глубокой осени украшенном цветами. Здесь в несколько интимной обстановке, с глазу на глаз с подчиненным, флотоводец-адмирал, запросто, по-отечески беседуя с молодым мичманом, например, о том, как сегодня утром на гонках он не совсем удачно управлял катером или ничем себя не проявил во время стрельбы по движущейся мишени, давал ему ценные советы, разъясняя, как необходимо действовать впредь. Беседа, касавшаяся зачастую и многих других вопросов, давала возможность адмиралу составить полное представление о своем подчиненном.
После обеда, если не было ничего срочного, желающие могли отдыхать, но сам Макаров во время кампании редко пользовался этим правом в дневные часы. Он или принимался за отделку очередной статьи для журнала, или приглашал своего флаг-офицера и диктовал ему очередную главу своей «Тактики», для работы над которой находил время даже в плавании.
Иногда, чаще всего это бывало по субботам, Макаров вызывал одного из мичманов и говорил, что не худо бы, после недели усиленных трудов, поразвлечься. Это означало, что нужно устроить своими силами концерт. Концерт, к большому удовольствию матросов, устраивался обычно в нижней батарейной палубе, а иногда и на открытом воздухе. Участниками были сами матросы: солисты-певцы, балалаечники, гармонисты и танцоры, выступал и хор. Непременным посетителем концертов был сам адмирал.
Некоторые учения, проводившиеся Макаровым в эту кампанию, поражали смелостью приемов. Так, во время практических стрельб на ходу, по движущейся мишени, помещенной между двумя броненосцами, промежуток между ними был настолько мал, что это вызвало удивление одного артиллерийского офицера, посетившего как-то броненосец. Он заметил Макарову:
— Такая стрельба даже мне, специалисту в этом деле, в диковинку. Я думаю, что сухопутные войска при боевой стрельбе с маневрированием никогда бы не решились на подобные вещи!
— Разумная смелость предпринимает дела трудные, но не покушается на невозможные, — отвечал Макаров своим любимым афоризмом.
В описываемое плавание Макаров усиленно внедрял на флоте разработанную им чрезвычайно легкую и удобную для усвоения систему сигнализации флажками. Одним из лучших сигнальщиков на «Петре Великом» был, несомненно, сам адмирал. Почти все на его эскадре умели более или менее хорошо сигналить. Но были и отстающие, не спешившие овладеть искусством быстрой и четкой работы с флажками. Обстоятельство это не укрылось от зоркого глаза флагмана, решившего самолично проверить сигнализационный уровень своих подчиненных. «Сигнало-производство дневное и ночное должно, по нашему мнению, войти в курс морской практики и не только изучаться… но и всесторонне разрабатываться», — писал Макаров в своей «Тактике». Пятьдесят шесть сигналов в минуту — вот та норма, которую Макаров требовал от хорошего сигнальщика. Преимущества флажной сигнализации были настолько очевидны, что Макаров задался целью обучить семафору возможно большее число моряков на эскадре.
— А ну-ка пожалуйте сюда, господин мичман, — подзывал Макаров проходившего мимо офицера.
— Что прикажете, ваше превосходительство? — подлетал тот.
— Свободны?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Так вот что… возьмите эти два флажка… — Макаров вытаскивал из необъятных карманов своего адмиральского сюртука два сигнальных флажка и подавал их мичману. — Вы, вот, станете сюда, а я… — и адмирал отправлялся в дальний конец броненосца.
Начиналось любопытное состязание адмирала с мичманом на скорость передачи друг другу сигналов.
— Отлично сигналите, хвалю! — говорил довольный Макаров мичману по окончании состязания, принимая от него флажки. — Научились, а теперь поучите и других, вот как со мной сейчас упражнялись… Еще много есть у нас на корабле отстающих.
Но иногда следовали и другие отзывы, например: «Разбираете сигналы быстро, а отвечаете медленно, что-то в голове, видно, заедает». Порою же адмирал решительно оставался недоволен.
— Слабина, батенька, совсем слабина, — говорил он. — Никуда не годится! Этак в нужный момент вы рискуете и совсем без языка остаться. Надо поупражняться. Ежедневно упражняйтесь по полчаса с лейтенантом таким-то. Через три недели проверю.
И после подобного педагогического воздействия недели через три-четыре на корабле, кроме священника и врача, не оставалось ни одного человека, не овладевшего в совершенстве искусством сигнализирования.
Макаров всегда стремился, как он сам говорил, учить не рассказом, а показом. Всякое объяснение он старался сделать максимально наглядным и понятным, продемонстрировать все так, как происходит «на самом деле». Вот почему он пользовался решительно каждой возможностью, чтобы извлечь полезный для моряков урок на случай, если с кораблем и «на самом деле» приключится какое-нибудь происшествие или катастрофа. Ярким примером этого является случай с броненосцем «Гангут», входившим в отряд Макарова во время кампании 1896 года, в котором в полной мере проявилась замечательная распорядительность самого Макарова. «Гангут» вблизи финских шхер наскочил на подводный камень, получив настолько серьезную пробоину, что вода стала заливать корпус и уже подходила к самым топкам. Вместе с группой моряков с «Петра Великого» Макаров немедленно прибыл к месту катастрофы. Он использовал все возможные средства, чтобы спасти броненосец, вызвал из Кронштадта и Ревеля спасательные портовые суда для откачивания воды, заготовил плоты из огромных бревен, которые должны были поддерживать «Гангут». С одного из кораблей морского корпуса, стоявших вблизи учебного отряда Макарова, он взял огромный парус, изготовил из него пластырь и, ознакомившись с чертежами «Гангута», чтобы нагляднее представить себе, куда нужно подвести пластырь, подробно объяснил группе офицеров, каков именно характер полученных кораблем повреждений и что необходимо предпринять, чтобы его спасти. Макаров напоминал в эти минуты знаменитого профессора, читающего у постели тяжело больного лекцию студентам.
Командир и личный состав «Гангута», приободренные примером Макарова, удесятерили свои силы, и работы пошли как «по маслу». Корабль был опасен: огромная пробоина была затянута пластырем, и «Гангут» самостоятельно дошел до Кронштадта, где и встал в док. Один из очевидцев происшествия, наблюдавший спасательные работы от начала до конца, справедливо заметил, что из несчастного случая с кораблем получилось интересное и поучительное «упражнение».
Иной раз умение Макарова вовремя подбодрить людей и внушить им веру в собственные силы производило, даже в наиболее тяжелых положениях, эффект необыкновенный. Вот пример. Вскоре после описанного происшествия с «Гангутом» миноносец из отряда Макарова ночью в туманную погоду наскочил на камни. Случай был тяжелый. К тому же, по всем признакам, ожидалась свежая погода, и миноносец могло разбить о камни. Спасать корабль отправился с двумя броненосцами сам адмирал. В помощь он вытребовал из Ревеля портовый пароход «Могучий», имевший мощные водоотливные средства.
Свежело. Разрезая волну, к миноносцу под контр-адмиральским флагом быстро подходил катер. Уже издали заметил Макаров, что спасательные работы ведутся на корабле вяло. На палубе его встретил командир, молодой лейтенант. Растерянное лицо его выражало беспокойство, унылыми были и лица матросов, казалось, потерявших веру в свои силы. Видя, что положение и в самом деле серьезно, Макаров слегка нахмурился, но уже в следующее мгновение лицо его приняло, как всегда, энергичное, бодрое выражение. Чувствовалось, что Степан Осипович что-то придумал.
Выслушав рапорт командира, ожидавшего получить адмиральский выговор, Макаров, пожимая ему руку, произнес с улыбкой:
— А вы, батенька, совершенно напрасно раньше времени, как вижу, нос повесили. Дело, мне кажется, очень даже поправимое. С кем и чего только не бывает на море! Виноваты вы разве, что туман сбил вас с толку, а места эти еще плохо исследованы… Ну-с, а теперь живо, все как один, за работу. Мои молодцы вам также помогут… Готовьте заводить тросы… Давайте сюда боцмана!
И пошла работа! Заулыбались люди, куда девались сомнения и неуверенность. Все трудились с необычайной энергией, позабыты были и усталость, и сон, и отдых. Особенно отличался командир, вихрем летал он по кораблю, казалось, что для него не существовало теперь никаких препятствий. Был доволен и Макаров. К вечеру при громовом «ура» миноносец общими усилиями был снят с камней. В ночь разразился шторм, а на утро командир миноносца был вызван к адмиралу. Когда он уходил от него, то по его смущенному виду и багровому лицу можно было заключить, что он получил изрядную головомойку. Но этим все и ограничилось.
В те времена тарану, как боевому средству нападения, придавали немалое значение; в своей «Тактике» Макаров даже посвятил тарану особую главу. Будучи флагманом Практической эскадры, он, естественно, хотел попрактиковать моряков и в искусстве нанесения противнику таранных ударов. «А то, когда нужно будет, то, пожалуй, и не смогут этого сделать», — говорил Макаров90. Но как обеспечить подобное учение, не идти же броненосцу на броненосец? Впрочем, выход вскоре был найден. Купили большую финскую лайбу, поставили на ней паруса, поправили руль и пустили по ветру. Началось учение, причем каждый корабль эскадры по очереди таранил лайбу в заранее определенное место. Вскоре от лайбы остались одни лишь щепки.
Производя смотр эскадрам, Макаров часто прибегал к затоплению отдельных отсеков корабля, чтобы убедиться в водонепроницаемости переборок и их прочности, и попутно узнать, сколько времени займет вся эта процедура. На опробование собиралось обычно множество офицеров, и адмирал лично давал обстоятельные объяснения, обращая внимание присутствующих на все подробности производимого испытания. Однажды Макаров решил испытать прочность переборок на «Петре Великом», для чего приказал заполнить водой один из отсеков. Были пущены в ход пожарные помпы, но наполнение шло очень медленно.
— Скоро ли они там справятся? — в нетерпении заметил адмирал. — Вероятно помпы не в порядке.
— Никак нет. Помпы в порядке, ваше превосходительство. Но надо открыть кингстон, — уверенно заявил трюмный механик, молодой человек, совершавший первое плавание на военном корабле.
— Вы же знаете, что этого сделать нельзя.
— Нет, можно! — возражал механик.
— Ах, если так, то немедленно же отправляйтесь в трюм и сами откройте кингстон.
Козырнув, механик быстро отправился выполнять приказание.
— Вы сейчас увидите, господа, в каком виде он вернется, — обратился Макаров к офицерам и засмеялся. — Только крысы чувствуют себя свободно в междудонном пространстве, а человеку беда там. На себе испытал: две грыжи заработал!
И в самом деле, через некоторое время механик вернулся сильно сконфуженный. Весь испачканный какой-то липкой грязью, с оторванными на тужурке пуговицами, с исцарапанным лицом, он имел самый жалкий вид.
— Ничего себе! — заметил Макаров. — Совсем как из преисподней. Ну, что же, открыли кингстон?
— Никак нет, ваше превосходительство.
— А еще спорите, — грозно сверкнув глазами, произнес Макаров и, повысив голос, добавил: — и дела своего не знаете! Приказываю вам завтра же обойти или, вернее, облазить все междудонные пространства и подробно доложить мне.
Ничем, кажется, нельзя было так досадить Макарову, как самоуверенным невежеством, явлением весьма нередким среди офицеров в то время. Не терпел он также нарушителей судовой дисциплины. Кто бы ни были последние, Макаров, невзирая на их чины и годы, поступал с ними подчас весьма круто, без всяких церемоний. Вот характерный случай. Летом 1886 года Макаров, стоя на мостике корвета «Витязь», вел его морским каналом из Петербурга в Кронштадт. Вдруг корабль совершенно неожиданно, на полном ходу, резко метнулся в сторону и стал наваливаться на гранитную стенку. Макаров не растерялся, подбежал к штурвалу, и когда всего лишь 5-6 футов отделяли корвет от стенки, искусным маневром отвел корабль в сторону, на середину фарватера. Дав малый ход, Макаров послал матроса в машинное отделение узнать, в чем дело. Посланный сообщил, что старший механик распорядился остановить правую машину. Макаров вызвал механика.
— Как вы осмелились остановить машину без команды с вахты? — строго спросил Макаров механика.
— Бугель эксцентрика стал нагреваться.
— Бугель эксцентрика, говорите вы? — гневно переспросил Макаров.
— Ломайте машину, разрушайте ее, но без команды с вахты не смейте ее останавливать! Вы этим можете погубить корабль. Я вас списываю, так как не могу иметь к вам отныне доверия. — И затем, обращаясь к старшему офицеру, добавил:
— Арестуйте старшего механика с приставлением часового, а по приходе в Кронштадт доставьте его на берег.
Малейший повод, например, падение фуражки в море, служил Макарову предлогом для выполнения нужного упражнения, в данном случае для подачи тревожного сигнала: «Человек за бортом». И корабль ложился в дрейф, со всей поспешностью спускались шлюпки, и моряки отправлялись разыскивать и «спасать» фуражку или какой-нибудь другой случайно упавший в воду предмет, отыскивать который среди волн было подчас задачей далеко не легкой. В итоге выходило интересное и полезное упражнение.
И подобных, часто курьезных примеров было множество. Разумеется, Макаров, как это бывает с каждым, иногда ошибался, допускал мелкие оплошности. Но случалось это очень редко.
Как-то в бурную погоду, когда «Петра Великого» заливало водой и вспененные волны перекатывались через палубу, Макаров, надев дождевик, поднялся в верхнюю рубку и сам повел корабль. Во время шторма он чувствовал в себе особый прилив энергии. У руля стоял матрос Зарин, опытнейший на корабле моряк. Он служил на флоте двадцать пять лет и еще в 1872 году на клипере «Изумруд» ходил на новую Гвинею за Миклухо-Маклаем. Последние двадцать лет он плавал на «Петре Великом». Старый, весь сморщенный как печеное яблоко, почерневший от штормов и ветров, с большой серьгой в ухе, Зарин, несмотря на ворчливость и несдержанный язык, был уважаем и любим на корабле.
— Лево на борт, — командовал Макаров.
— Есть лево на борт, — отвечал Зарин.
— Так держать.
— Есть так держать.
— Вправо не катись.
— Есть вправо не катись.
Однако последнее распоряжение было отдано не совсем правильно, и в совершенстве знавший все особенности своего корабля Зарин не выполнил этого приказания и сделал по-своему. Макаров тотчас заметил это, но, догадавшись в чем дело, ничего не сказал, а лишь переглянулся с командиром и шепнул ему улыбаясь:
— А ведь перехитрил меня. Не проведешь старого! И дисциплину соблюл и корабль оставил на румбе. Вот это настоящая морская гибкость!
А когда вахта окончилась, Макаров обратился к рулевому:
— Озяб, поди, Зарин! Сходи вниз и скажи баталеру, что я приказал выдать тебе чарку водки. Выпьешь за мое здоровье.
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — отвечал Зарин, и улыбка скользнула по его лицу.
А вот другой случай.
Однажды Макаров руководил учением эскадры. Все шло отлично, и Макаров был удовлетворен вполне. Но вот адмирал, решив повести эскадру в кильватерной колонне, приказал дать сигнал. Незначительная, вполне очевидная ошибка, происшедшая в сигнале, была замечена всеми командирами, но они пренебрегли ею и построили корабли в кильватерную колонну. Лишь один командир, несмотря на построение всей эскадры, педантично выполнил ошибочное распоряжение, что испортило всю картину. Формально командир был прав, но никто бы не сказал, что он поступил умно. Увидев беспорядок, Макаров разозлился, но вынужден был повторить сигнал правильно.
— У моряка, — часто говорил Макаров, — должен быть очень зоркий морской глаз, не только зоркий, но и опытный в определении расстояний на море. Он должен уметь на глаз правильно оценивать положение своего корабля и эскадры относительно чужих судов и берегов. Это очень, очень важно, и надо приучать себя разбираться в морских расстояниях.
О том, насколько зоркий глаз был у самого Макарова, видно из следующего интересного случая, происшедшего все на том же «Петре Великом» в кампании 1896 года. Как-то во время маневрирования на Тронгзундском рейде «Петр Великий», точно придерживаясь карты и проходя на надлежащем расстоянии от вех, задел днищем за подводный камень. Все обошлось благополучно, корабль лишь слегка царапнул по камню и, не задержавшись, проскочил далее. Такой случай не мог, конечно, пройти мимо внимания Макарова. Ведь случись это с кораблем, который имел бы более глубокую осадку, последствия были бы самые печальные. Следовало определить, правильно ли проложен курс корабля относительно вехи. В момент, когда корабль коснулся камня, Макаров находился на мостике, рядом стояли командир, старший офицер и старший штурман. Он тотчас спросил их, каково расстояние от камня до вехи. По общему мнению, расстояние не должно было превышать 25-30 саженей. Это означало, что курс был взят неправильно.
— Расстояние в три раза больше, во всяком случае не менее 75 саженей, — уверенно произнес Макаров. — Курс был проложен правильно. Не могу допустить такой ошибки!
Адмиралу никто не возражал, но каждый в глубине души сильно сомневался в правильности его утверждения. Чтобы предупредить возможность аварии в будущем, Макаров приказал во что бы то ни стало разыскать камень. Поиски велись на расстоянии 75 саженей от вехи, как определил Макаров. Два дня бились водолазы и, наконец, нашли камень на расстоянии 80 саженей от вехи. Макаров ошибся всего на 5 саженей. У опасного места он приказал тотчас же установить веху.
Макарову принадлежит множество различных афоризмов, метких замечаний и сжато сформулированных наставлений, имевших большое воспитательное значение для его подчиненных и окружающих. Так, перефразировав несколько Гете, он говорил: «Проводи каждый день так, как если бы это была вся твоя жизнь». Это означало у Макарова: будь всегда деятелен и веди полную смысла жизнь, не забывай ни на мгновение, что ты живешь, не превращай свою жизнь, по примеру многих, в тягучую дорогу к смерти, борись с леностью телесной, умственной и с душевным разгильдяйством, не разбрасывай на ветер своих способностей и пуще всего цени время.
За плавание на «Витязе» Макаров получил чин контр-адмирала. Раннее производство увеличило число завистников и недоброжелателей Степана Осиповича. В высших морских кругах все чаще и чаще Макарова стали называть «выскочкой», «мужиком», но передовые люди флота с восторгом произносили его имя, и оно приобретало все большую популярность на родине и за рубежом.
21 апреля 1891 года, в день пятой годовщины подъема флага на «Витязе», у Макарова состоялся товарищеский обед, на котором сослуживцы по плаванию поднесли своему бывшему командиру жетон и решили ежегодно отмечать этот памятный день. Отправляясь в плавание на «Витязе», Макаров сделал такую запись в своем дневнике: «Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов». Слова эти оправдались полностью.
ВОСПИТАТЕЛЬ МОРЯКОВ
«Надо, чтобы каждый знал, что с выходом из школы учение не оканчивается и что всю свою службу офицер, не желающий идти назад, должен учиться и работать».
С. О. Макаров
Представляют большой интерес формы и методы, с помощью которых Макаров заинтересовывал моряков и прививал им любовь к своему кораблю, к морской службе, к морю и флоту. Степан Осипович был замечательным учителем и воспитателем молодых моряков-офицеров и матросов. Вся его многогранная кипучая деятельность была проникнута заботой о повышении боевой мощи родного флота, усовершенствовании всех его боевых средств и обучении и воспитании моряков в духе героических традиций русского флота. Люди, всесторонне подготовленные к любому действию как в боевой, так и в мирной обстановке, по мнению Макарова, и есть то главное, без чего невозможен успех на флоте. Неустанное учение, упражнения, маневры и тренировка в любую погоду, в обстановке, максимально приближенной к боевой, — вот что в течение всей своей жизни с замечательным искусством осуществлял Макаров и в чем он достиг огромных успехов. Он был очень требователен и строг и часто повторял, что никогда нельзя удовлетворяться достигнутым, а нужно идти вперед, учиться и совершенствовать свои знания, и делать это не только для себя, но и для других, делясь своим опытом с менее знающими. Только при этих условиях, при слаженной и дружной работе всего личного состава корабля в целом, можно рассчитывать на прочный успех при любых действиях на море.
Плавать и учиться, одновременно заботясь о повышении боевых качеств корабля, — вот основное, чему учил адмирал Макаров и что он завещал грядущим поколениям моряков. Он неоднократно указывал, что полная уверенность в своих действиях, хладнокровие и ясность мысли — качества, необходимые для моряка. Сама морская служба, пребывание в условиях непостоянной и полной неожиданностей стихии, представляет множество случаев упражнять свою находчивость, изобретательность и энергию. Умей только воспользоваться!
Макаров жил общей жизнью со всем экипажем корабля, был общителен, внимателен к каждому своему подчиненному. Его деятельность, энергия и интерес к делу, которому он был предан всей душой, всегда служили примером для команды. Служба под начальством Макарова являлась для многих моряков в полном смысле практической школой мореплавания.
В 1896 году Макаров плавал в Балтийском море на эскадренном броненосце «Петр Великий» в качестве флагмана Практической эскадры. Это было одно из тех плаваний, в котором во всем блеске развернулись его способности наставника и воспитателя моряков. Оно велось настолько поучительно и все занятия были организованы Макаровым столь тщательно, что, без сомнения всякий участник кампании за это лето получил больше опыта, чем за несколько предыдущих кампаний.
На корабле Макарова ни одной минуты не терялось зря. Артиллерийские стрельбы сменялись минными атаками, постановкой мин заграждения, испытанием различных способов освещения. После короткого отдыха устраивались шлюпочные состязания на призы, устанавливаемые особым арбитражем с Макаровым во главе. После гонок следовал час испытания всевозможных рационализаторско-техничесиих предложений судовых изобретателей: офицеров и матросов, работавших в большинстве по заданным Макаровым темам. Затем начинались инспекторские смотры, экзамены команд и т. д. Все это, чередуясь одно с другим, хотя и требовало много труда и напряженного внимания, но не утомляло и не казалось скучным, так как давало много нового, будило мысль и вносило повсюду оживление и бодрость. К тому же, оставаясь всегда спокойным, адмирал никого не торопил и не нервировал. Все работали без принуждения, охотно и очень много, работали с удовольствием.
Макаров часто говорил: «В плавании не следует пропускать ни одного случая попрактиковаться в упражнениях, полезных в боевом отношении, но случаи эти часто пропускаются», или: «То, что офицер будет требовать от своих подчиненных, он обязан безукоризненно выполнять сам; учась сам, он должен учить и воспитывать других», «нет общих мерок для всех и каждого; прежде всего необходимо изучить способности и индивидуальность своего подчиненного, а уже после этого повести работу с ним».
Макаров настойчиво внушал офицерам мысль о необходимости знать во всех деталях свой корабль, все его особенности и управление им как в нормальных условиях, так и при аварии или повреждении в бою. Макаров всячески подчеркивал важность предварительного овладения на практике всеми методами и средствами исправления полученных кораблем повреждений. Он имел в виду именно это, когда писал: «Люди, не практиковавшиеся в деле, действительно не могут принять мер; если же люди практикуются, то в критическую минуту они в состоянии с необычайной быстротой сделать весьма многое"88. Если смотры и парады не обходятся без репетиций, иронизировал Макаров, то как же можно допустить, что в таких сложных условиях, как исправление повреждений, полученных в бою, можно обойтись без предварительной тренировки89.
Во все время плавания Макаров ни на минуту не забывал о назначении практической эскадры. Он неустанно учил личный состав тому, что необходимо будет знать и делать, если грянет война, или корабль в мирных условиях попадет в беду.
Ежедневно адмирал приглашал к себе в роскошно отделанный адмиральский салон, находившийся в кормовой части броненосца, одного из офицеров. Беседа протекала за обеденным столом, не отличавшимся изысканностью блюд, но неизменно, вплоть до глубокой осени украшенном цветами. Здесь в несколько интимной обстановке, с глазу на глаз с подчиненным, флотоводец-адмирал, запросто, по-отечески беседуя с молодым мичманом, например, о том, как сегодня утром на гонках он не совсем удачно управлял катером или ничем себя не проявил во время стрельбы по движущейся мишени, давал ему ценные советы, разъясняя, как необходимо действовать впредь. Беседа, касавшаяся зачастую и многих других вопросов, давала возможность адмиралу составить полное представление о своем подчиненном.
После обеда, если не было ничего срочного, желающие могли отдыхать, но сам Макаров во время кампании редко пользовался этим правом в дневные часы. Он или принимался за отделку очередной статьи для журнала, или приглашал своего флаг-офицера и диктовал ему очередную главу своей «Тактики», для работы над которой находил время даже в плавании.
Иногда, чаще всего это бывало по субботам, Макаров вызывал одного из мичманов и говорил, что не худо бы, после недели усиленных трудов, поразвлечься. Это означало, что нужно устроить своими силами концерт. Концерт, к большому удовольствию матросов, устраивался обычно в нижней батарейной палубе, а иногда и на открытом воздухе. Участниками были сами матросы: солисты-певцы, балалаечники, гармонисты и танцоры, выступал и хор. Непременным посетителем концертов был сам адмирал.
Некоторые учения, проводившиеся Макаровым в эту кампанию, поражали смелостью приемов. Так, во время практических стрельб на ходу, по движущейся мишени, помещенной между двумя броненосцами, промежуток между ними был настолько мал, что это вызвало удивление одного артиллерийского офицера, посетившего как-то броненосец. Он заметил Макарову:
— Такая стрельба даже мне, специалисту в этом деле, в диковинку. Я думаю, что сухопутные войска при боевой стрельбе с маневрированием никогда бы не решились на подобные вещи!
— Разумная смелость предпринимает дела трудные, но не покушается на невозможные, — отвечал Макаров своим любимым афоризмом.
В описываемое плавание Макаров усиленно внедрял на флоте разработанную им чрезвычайно легкую и удобную для усвоения систему сигнализации флажками. Одним из лучших сигнальщиков на «Петре Великом» был, несомненно, сам адмирал. Почти все на его эскадре умели более или менее хорошо сигналить. Но были и отстающие, не спешившие овладеть искусством быстрой и четкой работы с флажками. Обстоятельство это не укрылось от зоркого глаза флагмана, решившего самолично проверить сигнализационный уровень своих подчиненных. «Сигнало-производство дневное и ночное должно, по нашему мнению, войти в курс морской практики и не только изучаться… но и всесторонне разрабатываться», — писал Макаров в своей «Тактике». Пятьдесят шесть сигналов в минуту — вот та норма, которую Макаров требовал от хорошего сигнальщика. Преимущества флажной сигнализации были настолько очевидны, что Макаров задался целью обучить семафору возможно большее число моряков на эскадре.
— А ну-ка пожалуйте сюда, господин мичман, — подзывал Макаров проходившего мимо офицера.
— Что прикажете, ваше превосходительство? — подлетал тот.
— Свободны?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Так вот что… возьмите эти два флажка… — Макаров вытаскивал из необъятных карманов своего адмиральского сюртука два сигнальных флажка и подавал их мичману. — Вы, вот, станете сюда, а я… — и адмирал отправлялся в дальний конец броненосца.
Начиналось любопытное состязание адмирала с мичманом на скорость передачи друг другу сигналов.
— Отлично сигналите, хвалю! — говорил довольный Макаров мичману по окончании состязания, принимая от него флажки. — Научились, а теперь поучите и других, вот как со мной сейчас упражнялись… Еще много есть у нас на корабле отстающих.
Но иногда следовали и другие отзывы, например: «Разбираете сигналы быстро, а отвечаете медленно, что-то в голове, видно, заедает». Порою же адмирал решительно оставался недоволен.
— Слабина, батенька, совсем слабина, — говорил он. — Никуда не годится! Этак в нужный момент вы рискуете и совсем без языка остаться. Надо поупражняться. Ежедневно упражняйтесь по полчаса с лейтенантом таким-то. Через три недели проверю.
И после подобного педагогического воздействия недели через три-четыре на корабле, кроме священника и врача, не оставалось ни одного человека, не овладевшего в совершенстве искусством сигнализирования.
Макаров всегда стремился, как он сам говорил, учить не рассказом, а показом. Всякое объяснение он старался сделать максимально наглядным и понятным, продемонстрировать все так, как происходит «на самом деле». Вот почему он пользовался решительно каждой возможностью, чтобы извлечь полезный для моряков урок на случай, если с кораблем и «на самом деле» приключится какое-нибудь происшествие или катастрофа. Ярким примером этого является случай с броненосцем «Гангут», входившим в отряд Макарова во время кампании 1896 года, в котором в полной мере проявилась замечательная распорядительность самого Макарова. «Гангут» вблизи финских шхер наскочил на подводный камень, получив настолько серьезную пробоину, что вода стала заливать корпус и уже подходила к самым топкам. Вместе с группой моряков с «Петра Великого» Макаров немедленно прибыл к месту катастрофы. Он использовал все возможные средства, чтобы спасти броненосец, вызвал из Кронштадта и Ревеля спасательные портовые суда для откачивания воды, заготовил плоты из огромных бревен, которые должны были поддерживать «Гангут». С одного из кораблей морского корпуса, стоявших вблизи учебного отряда Макарова, он взял огромный парус, изготовил из него пластырь и, ознакомившись с чертежами «Гангута», чтобы нагляднее представить себе, куда нужно подвести пластырь, подробно объяснил группе офицеров, каков именно характер полученных кораблем повреждений и что необходимо предпринять, чтобы его спасти. Макаров напоминал в эти минуты знаменитого профессора, читающего у постели тяжело больного лекцию студентам.
Командир и личный состав «Гангута», приободренные примером Макарова, удесятерили свои силы, и работы пошли как «по маслу». Корабль был опасен: огромная пробоина была затянута пластырем, и «Гангут» самостоятельно дошел до Кронштадта, где и встал в док. Один из очевидцев происшествия, наблюдавший спасательные работы от начала до конца, справедливо заметил, что из несчастного случая с кораблем получилось интересное и поучительное «упражнение».
Иной раз умение Макарова вовремя подбодрить людей и внушить им веру в собственные силы производило, даже в наиболее тяжелых положениях, эффект необыкновенный. Вот пример. Вскоре после описанного происшествия с «Гангутом» миноносец из отряда Макарова ночью в туманную погоду наскочил на камни. Случай был тяжелый. К тому же, по всем признакам, ожидалась свежая погода, и миноносец могло разбить о камни. Спасать корабль отправился с двумя броненосцами сам адмирал. В помощь он вытребовал из Ревеля портовый пароход «Могучий», имевший мощные водоотливные средства.
Свежело. Разрезая волну, к миноносцу под контр-адмиральским флагом быстро подходил катер. Уже издали заметил Макаров, что спасательные работы ведутся на корабле вяло. На палубе его встретил командир, молодой лейтенант. Растерянное лицо его выражало беспокойство, унылыми были и лица матросов, казалось, потерявших веру в свои силы. Видя, что положение и в самом деле серьезно, Макаров слегка нахмурился, но уже в следующее мгновение лицо его приняло, как всегда, энергичное, бодрое выражение. Чувствовалось, что Степан Осипович что-то придумал.
Выслушав рапорт командира, ожидавшего получить адмиральский выговор, Макаров, пожимая ему руку, произнес с улыбкой:
— А вы, батенька, совершенно напрасно раньше времени, как вижу, нос повесили. Дело, мне кажется, очень даже поправимое. С кем и чего только не бывает на море! Виноваты вы разве, что туман сбил вас с толку, а места эти еще плохо исследованы… Ну-с, а теперь живо, все как один, за работу. Мои молодцы вам также помогут… Готовьте заводить тросы… Давайте сюда боцмана!
И пошла работа! Заулыбались люди, куда девались сомнения и неуверенность. Все трудились с необычайной энергией, позабыты были и усталость, и сон, и отдых. Особенно отличался командир, вихрем летал он по кораблю, казалось, что для него не существовало теперь никаких препятствий. Был доволен и Макаров. К вечеру при громовом «ура» миноносец общими усилиями был снят с камней. В ночь разразился шторм, а на утро командир миноносца был вызван к адмиралу. Когда он уходил от него, то по его смущенному виду и багровому лицу можно было заключить, что он получил изрядную головомойку. Но этим все и ограничилось.
В те времена тарану, как боевому средству нападения, придавали немалое значение; в своей «Тактике» Макаров даже посвятил тарану особую главу. Будучи флагманом Практической эскадры, он, естественно, хотел попрактиковать моряков и в искусстве нанесения противнику таранных ударов. «А то, когда нужно будет, то, пожалуй, и не смогут этого сделать», — говорил Макаров90. Но как обеспечить подобное учение, не идти же броненосцу на броненосец? Впрочем, выход вскоре был найден. Купили большую финскую лайбу, поставили на ней паруса, поправили руль и пустили по ветру. Началось учение, причем каждый корабль эскадры по очереди таранил лайбу в заранее определенное место. Вскоре от лайбы остались одни лишь щепки.
Производя смотр эскадрам, Макаров часто прибегал к затоплению отдельных отсеков корабля, чтобы убедиться в водонепроницаемости переборок и их прочности, и попутно узнать, сколько времени займет вся эта процедура. На опробование собиралось обычно множество офицеров, и адмирал лично давал обстоятельные объяснения, обращая внимание присутствующих на все подробности производимого испытания. Однажды Макаров решил испытать прочность переборок на «Петре Великом», для чего приказал заполнить водой один из отсеков. Были пущены в ход пожарные помпы, но наполнение шло очень медленно.
— Скоро ли они там справятся? — в нетерпении заметил адмирал. — Вероятно помпы не в порядке.
— Никак нет. Помпы в порядке, ваше превосходительство. Но надо открыть кингстон, — уверенно заявил трюмный механик, молодой человек, совершавший первое плавание на военном корабле.
— Вы же знаете, что этого сделать нельзя.
— Нет, можно! — возражал механик.
— Ах, если так, то немедленно же отправляйтесь в трюм и сами откройте кингстон.
Козырнув, механик быстро отправился выполнять приказание.
— Вы сейчас увидите, господа, в каком виде он вернется, — обратился Макаров к офицерам и засмеялся. — Только крысы чувствуют себя свободно в междудонном пространстве, а человеку беда там. На себе испытал: две грыжи заработал!
И в самом деле, через некоторое время механик вернулся сильно сконфуженный. Весь испачканный какой-то липкой грязью, с оторванными на тужурке пуговицами, с исцарапанным лицом, он имел самый жалкий вид.
— Ничего себе! — заметил Макаров. — Совсем как из преисподней. Ну, что же, открыли кингстон?
— Никак нет, ваше превосходительство.
— А еще спорите, — грозно сверкнув глазами, произнес Макаров и, повысив голос, добавил: — и дела своего не знаете! Приказываю вам завтра же обойти или, вернее, облазить все междудонные пространства и подробно доложить мне.
Ничем, кажется, нельзя было так досадить Макарову, как самоуверенным невежеством, явлением весьма нередким среди офицеров в то время. Не терпел он также нарушителей судовой дисциплины. Кто бы ни были последние, Макаров, невзирая на их чины и годы, поступал с ними подчас весьма круто, без всяких церемоний. Вот характерный случай. Летом 1886 года Макаров, стоя на мостике корвета «Витязь», вел его морским каналом из Петербурга в Кронштадт. Вдруг корабль совершенно неожиданно, на полном ходу, резко метнулся в сторону и стал наваливаться на гранитную стенку. Макаров не растерялся, подбежал к штурвалу, и когда всего лишь 5-6 футов отделяли корвет от стенки, искусным маневром отвел корабль в сторону, на середину фарватера. Дав малый ход, Макаров послал матроса в машинное отделение узнать, в чем дело. Посланный сообщил, что старший механик распорядился остановить правую машину. Макаров вызвал механика.
— Как вы осмелились остановить машину без команды с вахты? — строго спросил Макаров механика.
— Бугель эксцентрика стал нагреваться.
— Бугель эксцентрика, говорите вы? — гневно переспросил Макаров.
— Ломайте машину, разрушайте ее, но без команды с вахты не смейте ее останавливать! Вы этим можете погубить корабль. Я вас списываю, так как не могу иметь к вам отныне доверия. — И затем, обращаясь к старшему офицеру, добавил:
— Арестуйте старшего механика с приставлением часового, а по приходе в Кронштадт доставьте его на берег.
Малейший повод, например, падение фуражки в море, служил Макарову предлогом для выполнения нужного упражнения, в данном случае для подачи тревожного сигнала: «Человек за бортом». И корабль ложился в дрейф, со всей поспешностью спускались шлюпки, и моряки отправлялись разыскивать и «спасать» фуражку или какой-нибудь другой случайно упавший в воду предмет, отыскивать который среди волн было подчас задачей далеко не легкой. В итоге выходило интересное и полезное упражнение.
И подобных, часто курьезных примеров было множество. Разумеется, Макаров, как это бывает с каждым, иногда ошибался, допускал мелкие оплошности. Но случалось это очень редко.
Как-то в бурную погоду, когда «Петра Великого» заливало водой и вспененные волны перекатывались через палубу, Макаров, надев дождевик, поднялся в верхнюю рубку и сам повел корабль. Во время шторма он чувствовал в себе особый прилив энергии. У руля стоял матрос Зарин, опытнейший на корабле моряк. Он служил на флоте двадцать пять лет и еще в 1872 году на клипере «Изумруд» ходил на новую Гвинею за Миклухо-Маклаем. Последние двадцать лет он плавал на «Петре Великом». Старый, весь сморщенный как печеное яблоко, почерневший от штормов и ветров, с большой серьгой в ухе, Зарин, несмотря на ворчливость и несдержанный язык, был уважаем и любим на корабле.
— Лево на борт, — командовал Макаров.
— Есть лево на борт, — отвечал Зарин.
— Так держать.
— Есть так держать.
— Вправо не катись.
— Есть вправо не катись.
Однако последнее распоряжение было отдано не совсем правильно, и в совершенстве знавший все особенности своего корабля Зарин не выполнил этого приказания и сделал по-своему. Макаров тотчас заметил это, но, догадавшись в чем дело, ничего не сказал, а лишь переглянулся с командиром и шепнул ему улыбаясь:
— А ведь перехитрил меня. Не проведешь старого! И дисциплину соблюл и корабль оставил на румбе. Вот это настоящая морская гибкость!
А когда вахта окончилась, Макаров обратился к рулевому:
— Озяб, поди, Зарин! Сходи вниз и скажи баталеру, что я приказал выдать тебе чарку водки. Выпьешь за мое здоровье.
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — отвечал Зарин, и улыбка скользнула по его лицу.
А вот другой случай.
Однажды Макаров руководил учением эскадры. Все шло отлично, и Макаров был удовлетворен вполне. Но вот адмирал, решив повести эскадру в кильватерной колонне, приказал дать сигнал. Незначительная, вполне очевидная ошибка, происшедшая в сигнале, была замечена всеми командирами, но они пренебрегли ею и построили корабли в кильватерную колонну. Лишь один командир, несмотря на построение всей эскадры, педантично выполнил ошибочное распоряжение, что испортило всю картину. Формально командир был прав, но никто бы не сказал, что он поступил умно. Увидев беспорядок, Макаров разозлился, но вынужден был повторить сигнал правильно.
— У моряка, — часто говорил Макаров, — должен быть очень зоркий морской глаз, не только зоркий, но и опытный в определении расстояний на море. Он должен уметь на глаз правильно оценивать положение своего корабля и эскадры относительно чужих судов и берегов. Это очень, очень важно, и надо приучать себя разбираться в морских расстояниях.
О том, насколько зоркий глаз был у самого Макарова, видно из следующего интересного случая, происшедшего все на том же «Петре Великом» в кампании 1896 года. Как-то во время маневрирования на Тронгзундском рейде «Петр Великий», точно придерживаясь карты и проходя на надлежащем расстоянии от вех, задел днищем за подводный камень. Все обошлось благополучно, корабль лишь слегка царапнул по камню и, не задержавшись, проскочил далее. Такой случай не мог, конечно, пройти мимо внимания Макарова. Ведь случись это с кораблем, который имел бы более глубокую осадку, последствия были бы самые печальные. Следовало определить, правильно ли проложен курс корабля относительно вехи. В момент, когда корабль коснулся камня, Макаров находился на мостике, рядом стояли командир, старший офицер и старший штурман. Он тотчас спросил их, каково расстояние от камня до вехи. По общему мнению, расстояние не должно было превышать 25-30 саженей. Это означало, что курс был взят неправильно.
— Расстояние в три раза больше, во всяком случае не менее 75 саженей, — уверенно произнес Макаров. — Курс был проложен правильно. Не могу допустить такой ошибки!
Адмиралу никто не возражал, но каждый в глубине души сильно сомневался в правильности его утверждения. Чтобы предупредить возможность аварии в будущем, Макаров приказал во что бы то ни стало разыскать камень. Поиски велись на расстоянии 75 саженей от вехи, как определил Макаров. Два дня бились водолазы и, наконец, нашли камень на расстоянии 80 саженей от вехи. Макаров ошибся всего на 5 саженей. У опасного места он приказал тотчас же установить веху.
Макарову принадлежит множество различных афоризмов, метких замечаний и сжато сформулированных наставлений, имевших большое воспитательное значение для его подчиненных и окружающих. Так, перефразировав несколько Гете, он говорил: «Проводи каждый день так, как если бы это была вся твоя жизнь». Это означало у Макарова: будь всегда деятелен и веди полную смысла жизнь, не забывай ни на мгновение, что ты живешь, не превращай свою жизнь, по примеру многих, в тягучую дорогу к смерти, борись с леностью телесной, умственной и с душевным разгильдяйством, не разбрасывай на ветер своих способностей и пуще всего цени время.