Страница:
Удачно проведенные испытания положили конец колебаниям Витте, и он окончательно разрешил экспедицию. Через два дня Макаров представил полную программу плавания и план всех подготовительных работ. «Ермак» должен был идти к устью Енисея, но не через Югорский Шар149, как обычно ходили туда, а вокруг северных берегов Новой Земли, то есть вокруг мыса Желания. Такой маршрут, сравнительно менее рискованный, был вполне сознательно избран Макаровым из опасения, что более смелые и широкие замыслы могут испугать Витте и экспедиция опять не будет разрешена. Намеченный маршрут не удовлетворял Макарова, но он вынужден был с этим смириться.
Вместе с тем и этот маршрут заслуживал внимания, так как северные окраины Новой Земли и условия плавания в этом районе еще никем не были изучены. Обратный путь, в случае благоприятного состояния льдов, намечался севернее.
Такая программа действительно не вызвала возражений и была утверждена. На Макарова возлагалось исследование пути по северную сторону Новой Земли и одновременно нанесение на карту ее западного берега.
Макаров не скрывал своей радости. Полтора года с удивительной настойчивостью добивался он разрешения вновь устремиться на своем ледоколе в неизведанные просторы Арктики и, наконец, достиг своего.
Обладая большим жизненным опытом и трезво оценивая сложившуюся обстановку, Макаров отлично понимал, что он взялся за дело чрезвычайно рискованное и что неудача может постичь его так же, как и в предыдущих плаваниях. Об этом свидетельствует его «весьма секретная записка», составленная им перед отправлением в плавание и адресованная на имя царя. Эту записку в запечатанном конверте Макаров передал адмиралу В. Мессеру «на случай, если к 15 октября 1901 года никаких известий о благополучном возвращении „Ермака“ не будет». Содержание этой записки теперь известно.
«Теперь предстоит плавание в Ледовитый океан, — писал в ней Макаров. — Вся ответственность как за мою мысль, так и за ее исполнение лежит на мне одном, и если на „Ермаке“ что-нибудь не сделано, то виноваты не те, которые сумели помешать, а я, который не сумел этого отвратить. Мною сделано все, что оказалось в данных условиях возможным, чтобы ледокол „Ермак“ мог выдержать всякие случайности, которые сопряжены с этим плаванием…"150 Далее Макаров советует, что надо будет делать и как поступать, если придется посылать экспедицию на поиски исчезнувшего ледокола. Считая посылку санной партии нецелесообразной, Макаров советовал немедленно приступить к постройке ледокола, вдвое меньшего, чем „Ермак“. Тут же были приложены чертежи этого ледокола. Заканчивалась записка так: „Прошу великодушно простить мне это, ибо единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами“.
Начались сборы. Времени оставалось мало. Макаров представил программу министру 11 апреля. В середине мая «Ермак» должен был отправиться в путь, а ничего еще не было готово. Сам Макаров, исполнявший в это время обязанности главного командира Кронштадтского порта, имел очень мало времени для наблюдения за подготовкой экспедиции, «лишь небольшие обрывки», как говорил он.
И все же экспедицию нельзя было упрекнуть в плохой организации. С особенным вниманием Макаров подбирал людей. Команда была предупреждена о возможных трудностях и случайностях, вплоть до вынужденной зимовки. Но это отпугнуло лишь немногих. Личный состав «Ермака» почти не переменился — в новое плавание пошли почта все те, кто плавал на «Ермаке» зимой. Всего в экипаже «Ермака» числилось девяносто три человека. Это был народ молодой, энергичный и бесстрашный. Хорошо была обеспечена экспедиция и научным персоналом. На корабле имелись астроном, геолог, метеоролог, топограф, гидролог, физик-магнитолог, зоолог, ботаник и фотограф.
16 мая 1901 года «Ермак» отправился в путь. Он должен был зайти в Ньюкасл за углем, затем в Тромсе. Макаров не участвовал в плавании. Ему предстояло еще закончить дела в Кронштадте. В Ньюкасле было погружено 3200 тонн угля — столько, сколько могли вместить бункера. Перед походом к Новой Земле «Ермак» временно поступил в распоряжение русской градусной экспедиции академика Ф. Н. Чернышева. Под его начальством «Ермак» сходил на Шпицберген и 14 июня вернулся в Тромсе. Через три дня сюда прибыл и Макаров.
В Тромсе Макаров собрал всех членов экспедиции и подробно разъяснил, кто и что должен делать. На себя он взял руководство гидрологической частью. Закончив все приготовления и пополнив запасы угля, «Ермак» 21 июня 1901 года отправился в путь, взяв курс на расположенный в северной части Новой Земли полуостров Адмиралтейства. Обычно в это время западные берега Новой Земли на значительном протяжении бывают свободны от льда, но в 1901 году ледовая обстановка в этом районе была исключительно тяжелой. Еще не доходя новоземельских берегов, ледокол вошел в большое, совершенно ровное поле льда толщиной около одного метра. Однако новоземельский лед был для «Ермака» не труден. Он смело и уверенно шел вперед, легко ломая лед.
По пути встречалось много медведей. Они с любопытством смотрели на невиданное зрелище и иногда почти вплотную подходили к борту ледокола.
Научные работы велись с самого начала плавания. Через каждые пятьдесят миль делали станцию151 и производили глубоководные исследования.
Но чем дальше продвигался «Ермак», тем яснее было, что изменения, произведенные в конструкции носовой части, помогают ледоколу мало. Ему все труднее становилось бороться со льдами. Щель, которую он прокладывал во льдах, становилась все уже и извилистее. Не доходя до полуострова Адмиралтейства, несколько южнее его, ледокол оказался в сплошном торосистом льду и дальше продвигаться не смог. Эта стоянка продолжалась несколько дней. По временам лед слегка ослабевал, расходился, и тогда «Ермак» немного продвигался. Но эти ничтожные результаты никого не радовали. Угля расходовалось очень много. Тяжело было на сердце у Макарова. Все же он решил бороться. Начались бешеные удары в лед с полного хода. За первым ударом следовал второй, третий… но успеха не было. После первого удара перед торосом образовалась густая каша битого льда, которая ослабляла силу последующих ударов. После каждого удара ледокол продвигался вперед все меньше.
Другие меры, принятые Макаровым, также успеха не имели. «Ермак» застрял во льдах. Через несколько дней лед немного ослабел и удалось пройти вперед около двух миль, но затем снова началось сжатие льдов, причем более сильное, чем предыдущее.
Всегда жизнерадостный и веселый, заражавший всех своей бодростью, Макаров на этот раз сам начал терять уверенность в благополучном исходе. Однако виду не показывал. Вот запись в его дневнике от 11 июля: «Проснулся в 41/2 часа и до утра не мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет. Если льды раздвинутся — мы можем выйти, а если нет — мы останемся и зазимуем. Мы находимся в торосистом поле. Перед носом и за кормой у нас тяжелый лед, слева — легкое поле, все усилия повернуть ледокол в эту сторону оказались напрасными». Над «Ермаком» нависла реальная угроза зимовки.
Чтобы поднять настроение экипажа, Макаров решил занять всех общей работой. С лопатами, кирками и другими инструментами люди вышли на лед и начали растаскивать куски льда в разные стороны. Макаров был вместе со всеми. Но скоро все увидели, что руками в ледовитом океане много не сделаешь. Работы на льду были отменены.
Но сидение на корабле быстро наскучило. Многие совершали прогулки по льду, иногда проваливаясь в запорошенные снегом проталины. Макаров сам дважды выкупался в такой проталине.
Как-то вечером группа участников экспедиции отправилась пешком к западу на разведку. Впереди расстилались бесконечные поля смерзшихся льдин. Светило незаходящее полярное солнце. Прошли километр, другой — ничего утешительного вокруг, нигде никаких признаков свободней воды. Так ничего и не разведав, группа решила возвратиться к ледоколу. Решение было принято вовремя. Неожиданно началась сильная передвижка льда. Огромные льдины, не менее пятидесяти метров в поперечнике, с треском расходились, образуя полыньи в три-четыре метра. Но тотчас же из воды выныривали льдины второго слоя. Они перевертывались, рассыпались, разламывались и, сталкиваясь, нагромождались в огромные торосы. «Все это происходило, — вспоминал участник похода геолог Вебер, — как бы беспричинно. Явление стихийно-зловещее; чувствовалось, что подо льдом океан. Насилу мы добрались к „Ермаку“.
30 июля Макаров устроил совещание научных работников, штурманов и механиков. В ободряющей речи он заявил, что есть полная надежда выйти из ловушки, так как лед рассыпается на мелкие глыбы. Стоит только задуть ветру, и «Ермак» свободен.
А на другой день вечером, сидя в своей каюте, он записывал: «Обыкновенно засыпаю около часу ночи, но в три просыпаюсь. Мысли о предстоящей зимовке не выходят из головы. Потом читаю, опять засыпаю и опять просыпаюсь и т. д. до 7 часов утра, когда входит капитан. Вечером обдумывал и писал письма, которые хочу послать о помощи.
А погода словно дразнит. Тишина. Весь день солнце, горизонт чистый. В прозрачном сверкающем воздухе отчетливо видны мрачные берега Новой Земли. Чистота полярного воздуха удивительная!» Геолог В. Н. Вебер, писал Макаров, профильтровал снеговую воду и не обнаружил в ней ни одной пылинки. Не случайно на «Ермаке» все были здоровы, и даже умиравший от воспаления легкик в тромсенской больнице матрос Лизунов быстро поправился"152.
Положение не улучшалось. Льды стояли неподвижно. Наконец, Макаров решил, что если лед в ближайшее время не разойдется, придется готовиться к зимовке. Одновременно он собирался направить группу людей на Новую Землю, где находился опорный пункт всех научных новоземельских экспедиций, чтобы дать знать в Петербург о том, в какое положение попал «Ермак». В поход должны были отправиться шесть человек с двухмесячным запасом продовольствия, так как до ближайшего поселения Малые Кармакулы было 285 километров. Начальником группы был назначен геолог Вебер. Намечалась посылка и второй партии. Немедленно приступили к сборам. Вечером засели писать официальные донесения и письма к родным к друзьям.
В письме к жене от 22 июля 1901 года Макаров писал: «Широта 74 o 41', долгота 54 o 23'. Мы вошли под берегом Новой Земли в торосистое поле в то время, когда оно было случайно в периоде ослабления; но затем оно пришло в состояние сжатия, и мы едва можем в нем пошевельнуться. Все зависит от ветра. Если будет свежий норд-ост, то льдина может ослабнуть в своем сжатии, и мы быстро освободимся. Но вот уже почти месяц, и таких условий пока не наступало… Через месяц могут грянуть морозы (и теперь по ночам иногда 3 o мороза). Необходимо подумать о том, как снять с «Ермака» экипаж, поэтому я посылаю две партии… Необходимо уговорить Витте, чтобы он устроил посылку ледокола Э 2 и парохода «Рюрик» к границе постоянных льдов, снять экипаж… надо снимать команду в начале сентября, ибо позже будет труднее…
Я совершенно здоров, но сильно озабочен участью «Ермака». Напрягаю все силы, чтобы найти выход. Пробиваясь с ледоколом, прилагаю все мое искусство и всю мою энергию. Результатов нет, и мы нисколько не двигаемся. Эта работа вовсю без результатов в высшей степени тяжела и физически и психически. Неделю тому назад это у меня отозвалось на неправильной работе сердца, но я сейчас же бросил курить и пить кофе… И теперь я опять здоров. Как это будет грустно бросить «Ермак»! И еще будет грустней остаться здесь на зиму…"153
Ледовая обстановка, сложившаяся в 1901 году у берегов Новой Земли, была исключительно неблагоприятной. Никогда не наблюдалось здесь ничего подобного. Вместо обычно дувших здесь в это время года восточных ветров целый месяц упорно держались западные, нагнавшие столько льда и «наторосившие», по словам Вебера, такую кашу, что ее надо сначала видеть, а потом уж винить «Ермак». Температура поверхностного слоя воды вместо +4, +6 была отрицательной. «Со стороны глядя, — заносит Вебер в дневник, — дело выходит позорное: начать работу с полуострова Адмиралтейства и, не подойдя к нему, застрять, притом не на мели или камнях, но во льду (ледокол!). Но если посмотреть, что проделала с ним природа, то придется оправдать судно и руководителей экспедиции».
Между тем жизнь на корабле шла обычным порядком: все занимались своими делами, готовились к ледовому пешему походу на Новую Землю, читали книга с описанием полярных путешествий и со все возрастающим нетерпением ждали одного — «раздвижки льдов». А сам Макаров производил опыты. Из кусков листового железа, отшлифованного и неотшлифованного, он сделал две модели парохода и испытывал их в корыте с водой и льдом, чтобы определить, облегчит ли отшлифовка листов обшивки продвижение ледокола в сжатом льду.
Все уже было готово к двум пешим экспедициям на Новую Землю, написаны донесения и письма, уменьшен суточный рацион и продумана подготовка к предстоящей зимовке, когда вдруг неожиданно пришло освобождение. 6 августа в три часа вахтенный заметил, что лед как будто тронулся. Стали проверять. Средством проверки служил шпагат с колышком, спущенный с борта судна на лед и там закрепленный. Взглянули на шпагат и убедились, что за время последней вахты он немного натянулся. Сообщили командиру. Осмотрев лед, Васильев приказал будить команду и немедленно разводить пары. На палубе показался адмирал. Он был спокоен и не проявлял никаких признаков радости. «Может быть, начавшаяся передвижка так же неожиданно кончится и лед снова сожмет корабль», — думал он.
Но лед расходился по-настоящему. Все шире становились полыньи, черными лентами извивались появившиеся во льду каналы, то и дело раздавался треск лопавшихся льдин.
В пятом часу утра «Ермак» шел полным ходом, но уже не к берегам Новой Земли, а к загадочной Земле Франца-Иосифа, где не побывало еще ни одно русское судно154. Путешествие это предпринималось взамен неудавшегося рейса на Енисей. От Земли Франца-Иосифа решено было идти к мысу Ледяному на Новой Земле, а потом, если позволят условия, на Шпицберген, производя по пути научные исследования.
День 6 августа был незабываемым для всех участников похода. «Мы были выпущены на свободу и, выйдя изо льда, испытывали то же, что выпущенные из тюрьмы», — замечает Вебер. В этой ледовой тюрьме путники находились двадцать дней.
На третий день похода в туманной мгле стали вырисовываться очертания угрюмого архипелага. Многие, выходя на палубу и всматриваясь вдаль, спрашивали: где же земля? И в самом деле, Земля Франца-Иосифа не похожа на землю. Скорее это какой-то грандиозный ледяной купол, поражающий своей суровостью даже видевшего всякие виды полярника. Земля Франца-Иосифа — подлинная Арктика. Чем ближе подходил к ней «Ермак», тем чаще встречались огромные плавающие ледяные горы, айсберги, особенно много их нагромоздилось у мыса Флора.
Ледокол вступил в полосу льда, не испытавшего, по-видимому, сжатия. Льдины гладкие, без нагроможденных на них барьеров, не то, что у Новой Земли.
«Ермак», легко и свободно расталкивая лед, пробирался к берегу. По временам встречались более тяжелые, торосистые поля, но и они не были сколько-нибудь серьезным препятствием.
На другой день поутру «Ермак» взял курс на северные новоземельские берега. Почти весь день он пробивался через сплоченные плавучие льды, по-прежнему периодически делали станции и производили океанографические наблюдения. Вблизи Новой Земли, у мыса Нассау, ледокол встретил такие тяжелые льды, что Макаров, учтя недавний урок, решил вернуться к Земле Франца-Иосифа. Попытка обогнуть мыс Желания и пройти в Карское море не удалась.
Секретная записка, оставленная Макаровым перед уходом в плавание, заканчивалась такими словами: «…Единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами». Раскрыть тайны, думал Макаров, это значит надежно обследовать и изучить незнакомые раньше никому места, открыть новые земля. Он не без основания предполагал наличие в отдаленных районах Арктики неизвестных еще земель и островов. Во время второго ледового плавания «Ермака» Макарову показалось, что он увидел такую землю в западном направлении от Шпицбергена, но разглядеть ее тогда как следует не удалось.
Теперь у Макарова были вполне серьезные основания предполагать наличие не открытых еще земель к востоку от земли Франца-Иосифа. О существовании их можно было догадываться по целому ряду признаков. В оставшейся после Макарова рукописи, относящейся к плаванию 1901 года, можно прочесть: «Места к востоку от Земли Франца-Иосифа мне представляются особенно интересными, так как есть некоторая вероятность найти там острова. Мне кажется, что если бы там не было островов, то в пролив между северной оконечностью Новой Земли и Землей Франца-Иосифа должен бы направляться довольно значительный поток полярных льдов. Между тем, этого нет, и корабль Вайпрехта „Тегетгоф“ несло первоначально на северо-восток вдоль Новой Земли, а потом уже двинуто на запад к южной оконечности Земли Франца-Иосифа"155.
Спустя тридцать четыре года предположение Макарова подтвердилось. В 1935 году советской экспедицией на ледоколе «Садко» в указанном Макаровым месте был открыт остров, названный в честь первым увидевшего этот остров участника экспедиции — островов Ушакова.
Во второй раз подойдя к Земле Франца-Иосифа, «Ермак» почти вплотную приблизился к островам. Натуралисты немедленно отправились на берег. Они произвели много интересных наблюдений, собрали коллекции и убили двух белых медведей. 18 августа «Ермак» снялся с якоря и снова отправился к северо-восточным берегам Новой Земли. Тяжелые многолетние льды, еще более придвинувшиеся к берегам, снова преградили ему путь. Попытка проникнуть в Карское море не удалась. Проход туда был закрыт прочно.
Но южнее море было почти совершенно свободно ото льдов. Время позволяло еще заняться съемочными и другими научными работами у берегов Новой Земли в районе от полуострова Адмиралтейства до Сухого Носа.
По сравнению с безжизненной Землей Франца-Иосифа Новая Земля кажется югом. В Крестовой губе — живописнейшем из фиордов Новой Земли — сделали продолжительную остановку. Значительные глубины позволяют безопасно маневрировать здесь судам с любой осадкой. Чрезвычайная прозрачность ярко-зеленой воды с непривычки изумляет. Вокруг — каменистая пустыня, влажная и липкая от таящего снега, по сторонам — белеющие пятна фирновых полей156, а в глубине — резкая цепь заметенных снегом гор, — такова Крестовая губа. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.
Целые дни проходили в работе, в научных наблюдениях, исследованиях. Было собрано много геологических образцов и окаменелостей. На берегу разбили лагерь. Определили астрономический пункт. Макаров приказал установить на этом месте большой крест с надписью на доске: «Ермак», астрономический пункт. 10 (23) августа 1901 г.» Около креста соорудили будку и оставили в ней провиант на случай, если какие-нибудь мореплаватели попадут в беду. На всякий случай Макаров оставил здесь значительный запас угля157.
Пока сотрудники Макарова работали на берегу, сам он разъезжал на катере по необъятной Крестовой губе, делая ее гидрологические разрезы и производя другие исследования. Если позволяла погода, «Ермак» выходил в море для фотограмметрической съемки в районе между Машигиной губой и Сухим Носом.
29 августа впервые по-настоящему пахнуло зимой. Погода испортилась, началась вьюга, палуба покрылась снегом. «На машинном люке сидят три куличка с длинными носами, людей боятся, но не улетают: все равно — смерть, а на люке тепло"158.
Установив на берегу мареограф для определения высоты прилива, снялись с якоря и вышли в море. Путь лежал на материк, в норвежский порт Вардэ. Через каждые пятьдесят миль останавливались и производили исследования. Из Вардэ «Ермак» направился в Тромсе, куда прибыл 2 сентября. Оттуда — домой, в Кронштадт.
Неприветливо встретили Макарова на родине. Почти месячная задержка «Ермака» в торосистых нагромождениях вблизи новоземельских берегов привела к провалу планов адмирала Макарова. Неудачей похода снова воспользовались его тайные и явные враги. Опять «неопровержимо доказывалась» абсурдность идеи ломки полярного льда с помощью ледокола. Однако это было несправедливо. Все три похода «Ермака» в Арктику полностью выявили его блестящие качества и одновременно наметили предел его возможностей. Вопреки утверждениям адмирала Бирилева и его единомышленников, «Ермак» оказался вполне пригодным к полярному плаванию, необычайно крепким и выносливым кораблем. Его корпус выдерживал борьбу с тяжелыми полярными льдами в любом из районов Арктики, где побывал ледокол. От сильнейших ударов с полного хода в льдины корпус ледокола не претерпел никаких изменений. Не только крепления и непроницаемые переборки, но и котлы и машины не нуждались в ремонте даже по окончания плавания. Макаров говорил шутя, что механиками корабля «были приложены все старания, чтобы сломать машины, но эти старания не увенчались успехом». «Ермак» превосходно выдержал испытание. Никакой другой корабль не смог бы выдержать того напора льда, какой выдерживал ледокол во время новоземельского плена. Благодаря тому, что корпус корабля имел своеобразную бочкообразную конструкцию, напиравший лед не давил на его бока, а уходил под корпус, подминался кораблем.
Но против самой серьезной арктической беды, против льда в состоянии сжатия «Ермак» ничего не мог поделать. Войдя в мощное торосистое поле, ледокол свободно ломал его, вползая на лед. Но вот лед пришел в движение, началось сжатие, проложенный ход стал замыкаться, и «Ермак» оказался в ловушке. Ни вперед, ни назад он двинуться уже не мог.
Все те, кто с пеной у рта доказывал бессмысленность замыслов Макарова, либо ничего не понимали в условиях полярных плаваний, либо не желали вникать в эти условия и требовали невозможного.
Что касается Макарова, то он был вполне удовлетворен качествами созданного им корабля. После третьего похода в Арктику Макаров удостоверился в силе и выносливости ледокола, с успехом выдержавшего сильнейший натиск льда. Он по-прежнему был убежден, что «Ермак» может успешно бороться с полярным льдом и побеждать его, но при условии, если плавание не будет ограничено коротким сроком. Состояние сжатия всегда возможно, и нужно быть готовым к этому. Попав в сжатие, ледокол должен отказаться от всякой попытки форсировать преграду и терпеливо выжидать, когда лед, в зависимости от перемены ветра и течения, разойдется и даст кораблю возможность двигаться.
Еще из Тромсе Макаров послал Витте телеграмму о результатах экспедиции, хотя на собственном опыте убедился, что этого делать не следовало.
«Северная часть Новой Земли, — говорилось в телеграмме, — в это лето была обложена тяжелыми прибрежными льдами, которые находились весь июль в сжатии. „Ермак“ потерял три недели в упорной борьбе с этими льдами, вследствие чего пришлось программу сократить. Сделаны два рейса к Земле Франца-Иосифа и обратно, первый раз через льды, второй — по свободной воде. Собрали большой материал по ледоведению, глубоководным и магнитным исследованиям, составлена карта Новой Земли и Сухого Носа до полуострова Адмиралтейства. Путь на Енисей кругом Новой Земли для коммерческих пароходов считаю непрактичным…"159
Сообщение Макарова было расценено как признание поражения. Зашевелились старые враги. Более всего торжествовал, конечно, Бирилев, являвшийся наиболее ярым выразителем враждебного к Макарову отношения со стороны реакционных морских кругов. Зная характер адмирала, все понимали, что на следующий же год он снова будет добиваться нового плавания в Арктику. Поэтому решено было положить конец дальнейшим «проискам» Макарова.
Специально созданная комиссия представила Витте свои соображения, и вопрос о дальнейшей судьбе «Ермака» был решен окончательно.
13 октября 1901 года Макаров получил из министерства финансов отношение следующего содержания:
«Государь император, по всеподданнейшему докладу министра финансов о дальнейшей эксплуатации ледокола „Ермак“, 6 октября с. г. высочайше повелеть соизволил:
1. Ограничить деятельность ледокола «Ермак» проводкою судов в портах Балтийского моря.
2. Передать ледокол в ведение комитета по портовым делам с освобождением вашего превосходительства от лежащих на вас обязанностей по отношению к опытным плаваниям во льдах и ближайшее заведывание работами ледокола возложить на Отдел торгового мореплавания».
И все же Макаров не сдавался. Через некоторое время он снова поднял вопрос об экспедиции в Арктику. На этот раз он нашел поддержку в Физико-химическом обществе. Общество подробно рассмотрело новый проект Макарова и создало специальную комиссию для обсуждения «научной экспедиции вице-адмирала Макарова в полярные страны на ледоколе „Ермак“. Но когда встал вопрос о том, кто будет финансировать экспедицию, Академия наук от этого отказалась. Макаров обратился в Географическое общество. Вице-председатель общества П. П. Семенов также не поддержал его.
Вместе с тем и этот маршрут заслуживал внимания, так как северные окраины Новой Земли и условия плавания в этом районе еще никем не были изучены. Обратный путь, в случае благоприятного состояния льдов, намечался севернее.
Такая программа действительно не вызвала возражений и была утверждена. На Макарова возлагалось исследование пути по северную сторону Новой Земли и одновременно нанесение на карту ее западного берега.
Макаров не скрывал своей радости. Полтора года с удивительной настойчивостью добивался он разрешения вновь устремиться на своем ледоколе в неизведанные просторы Арктики и, наконец, достиг своего.
Обладая большим жизненным опытом и трезво оценивая сложившуюся обстановку, Макаров отлично понимал, что он взялся за дело чрезвычайно рискованное и что неудача может постичь его так же, как и в предыдущих плаваниях. Об этом свидетельствует его «весьма секретная записка», составленная им перед отправлением в плавание и адресованная на имя царя. Эту записку в запечатанном конверте Макаров передал адмиралу В. Мессеру «на случай, если к 15 октября 1901 года никаких известий о благополучном возвращении „Ермака“ не будет». Содержание этой записки теперь известно.
«Теперь предстоит плавание в Ледовитый океан, — писал в ней Макаров. — Вся ответственность как за мою мысль, так и за ее исполнение лежит на мне одном, и если на „Ермаке“ что-нибудь не сделано, то виноваты не те, которые сумели помешать, а я, который не сумел этого отвратить. Мною сделано все, что оказалось в данных условиях возможным, чтобы ледокол „Ермак“ мог выдержать всякие случайности, которые сопряжены с этим плаванием…"150 Далее Макаров советует, что надо будет делать и как поступать, если придется посылать экспедицию на поиски исчезнувшего ледокола. Считая посылку санной партии нецелесообразной, Макаров советовал немедленно приступить к постройке ледокола, вдвое меньшего, чем „Ермак“. Тут же были приложены чертежи этого ледокола. Заканчивалась записка так: „Прошу великодушно простить мне это, ибо единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами“.
Начались сборы. Времени оставалось мало. Макаров представил программу министру 11 апреля. В середине мая «Ермак» должен был отправиться в путь, а ничего еще не было готово. Сам Макаров, исполнявший в это время обязанности главного командира Кронштадтского порта, имел очень мало времени для наблюдения за подготовкой экспедиции, «лишь небольшие обрывки», как говорил он.
И все же экспедицию нельзя было упрекнуть в плохой организации. С особенным вниманием Макаров подбирал людей. Команда была предупреждена о возможных трудностях и случайностях, вплоть до вынужденной зимовки. Но это отпугнуло лишь немногих. Личный состав «Ермака» почти не переменился — в новое плавание пошли почта все те, кто плавал на «Ермаке» зимой. Всего в экипаже «Ермака» числилось девяносто три человека. Это был народ молодой, энергичный и бесстрашный. Хорошо была обеспечена экспедиция и научным персоналом. На корабле имелись астроном, геолог, метеоролог, топограф, гидролог, физик-магнитолог, зоолог, ботаник и фотограф.
16 мая 1901 года «Ермак» отправился в путь. Он должен был зайти в Ньюкасл за углем, затем в Тромсе. Макаров не участвовал в плавании. Ему предстояло еще закончить дела в Кронштадте. В Ньюкасле было погружено 3200 тонн угля — столько, сколько могли вместить бункера. Перед походом к Новой Земле «Ермак» временно поступил в распоряжение русской градусной экспедиции академика Ф. Н. Чернышева. Под его начальством «Ермак» сходил на Шпицберген и 14 июня вернулся в Тромсе. Через три дня сюда прибыл и Макаров.
В Тромсе Макаров собрал всех членов экспедиции и подробно разъяснил, кто и что должен делать. На себя он взял руководство гидрологической частью. Закончив все приготовления и пополнив запасы угля, «Ермак» 21 июня 1901 года отправился в путь, взяв курс на расположенный в северной части Новой Земли полуостров Адмиралтейства. Обычно в это время западные берега Новой Земли на значительном протяжении бывают свободны от льда, но в 1901 году ледовая обстановка в этом районе была исключительно тяжелой. Еще не доходя новоземельских берегов, ледокол вошел в большое, совершенно ровное поле льда толщиной около одного метра. Однако новоземельский лед был для «Ермака» не труден. Он смело и уверенно шел вперед, легко ломая лед.
По пути встречалось много медведей. Они с любопытством смотрели на невиданное зрелище и иногда почти вплотную подходили к борту ледокола.
Научные работы велись с самого начала плавания. Через каждые пятьдесят миль делали станцию151 и производили глубоководные исследования.
Но чем дальше продвигался «Ермак», тем яснее было, что изменения, произведенные в конструкции носовой части, помогают ледоколу мало. Ему все труднее становилось бороться со льдами. Щель, которую он прокладывал во льдах, становилась все уже и извилистее. Не доходя до полуострова Адмиралтейства, несколько южнее его, ледокол оказался в сплошном торосистом льду и дальше продвигаться не смог. Эта стоянка продолжалась несколько дней. По временам лед слегка ослабевал, расходился, и тогда «Ермак» немного продвигался. Но эти ничтожные результаты никого не радовали. Угля расходовалось очень много. Тяжело было на сердце у Макарова. Все же он решил бороться. Начались бешеные удары в лед с полного хода. За первым ударом следовал второй, третий… но успеха не было. После первого удара перед торосом образовалась густая каша битого льда, которая ослабляла силу последующих ударов. После каждого удара ледокол продвигался вперед все меньше.
Другие меры, принятые Макаровым, также успеха не имели. «Ермак» застрял во льдах. Через несколько дней лед немного ослабел и удалось пройти вперед около двух миль, но затем снова началось сжатие льдов, причем более сильное, чем предыдущее.
Всегда жизнерадостный и веселый, заражавший всех своей бодростью, Макаров на этот раз сам начал терять уверенность в благополучном исходе. Однако виду не показывал. Вот запись в его дневнике от 11 июля: «Проснулся в 41/2 часа и до утра не мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет. Если льды раздвинутся — мы можем выйти, а если нет — мы останемся и зазимуем. Мы находимся в торосистом поле. Перед носом и за кормой у нас тяжелый лед, слева — легкое поле, все усилия повернуть ледокол в эту сторону оказались напрасными». Над «Ермаком» нависла реальная угроза зимовки.
Чтобы поднять настроение экипажа, Макаров решил занять всех общей работой. С лопатами, кирками и другими инструментами люди вышли на лед и начали растаскивать куски льда в разные стороны. Макаров был вместе со всеми. Но скоро все увидели, что руками в ледовитом океане много не сделаешь. Работы на льду были отменены.
Но сидение на корабле быстро наскучило. Многие совершали прогулки по льду, иногда проваливаясь в запорошенные снегом проталины. Макаров сам дважды выкупался в такой проталине.
Как-то вечером группа участников экспедиции отправилась пешком к западу на разведку. Впереди расстилались бесконечные поля смерзшихся льдин. Светило незаходящее полярное солнце. Прошли километр, другой — ничего утешительного вокруг, нигде никаких признаков свободней воды. Так ничего и не разведав, группа решила возвратиться к ледоколу. Решение было принято вовремя. Неожиданно началась сильная передвижка льда. Огромные льдины, не менее пятидесяти метров в поперечнике, с треском расходились, образуя полыньи в три-четыре метра. Но тотчас же из воды выныривали льдины второго слоя. Они перевертывались, рассыпались, разламывались и, сталкиваясь, нагромождались в огромные торосы. «Все это происходило, — вспоминал участник похода геолог Вебер, — как бы беспричинно. Явление стихийно-зловещее; чувствовалось, что подо льдом океан. Насилу мы добрались к „Ермаку“.
30 июля Макаров устроил совещание научных работников, штурманов и механиков. В ободряющей речи он заявил, что есть полная надежда выйти из ловушки, так как лед рассыпается на мелкие глыбы. Стоит только задуть ветру, и «Ермак» свободен.
А на другой день вечером, сидя в своей каюте, он записывал: «Обыкновенно засыпаю около часу ночи, но в три просыпаюсь. Мысли о предстоящей зимовке не выходят из головы. Потом читаю, опять засыпаю и опять просыпаюсь и т. д. до 7 часов утра, когда входит капитан. Вечером обдумывал и писал письма, которые хочу послать о помощи.
А погода словно дразнит. Тишина. Весь день солнце, горизонт чистый. В прозрачном сверкающем воздухе отчетливо видны мрачные берега Новой Земли. Чистота полярного воздуха удивительная!» Геолог В. Н. Вебер, писал Макаров, профильтровал снеговую воду и не обнаружил в ней ни одной пылинки. Не случайно на «Ермаке» все были здоровы, и даже умиравший от воспаления легкик в тромсенской больнице матрос Лизунов быстро поправился"152.
Положение не улучшалось. Льды стояли неподвижно. Наконец, Макаров решил, что если лед в ближайшее время не разойдется, придется готовиться к зимовке. Одновременно он собирался направить группу людей на Новую Землю, где находился опорный пункт всех научных новоземельских экспедиций, чтобы дать знать в Петербург о том, в какое положение попал «Ермак». В поход должны были отправиться шесть человек с двухмесячным запасом продовольствия, так как до ближайшего поселения Малые Кармакулы было 285 километров. Начальником группы был назначен геолог Вебер. Намечалась посылка и второй партии. Немедленно приступили к сборам. Вечером засели писать официальные донесения и письма к родным к друзьям.
В письме к жене от 22 июля 1901 года Макаров писал: «Широта 74 o 41', долгота 54 o 23'. Мы вошли под берегом Новой Земли в торосистое поле в то время, когда оно было случайно в периоде ослабления; но затем оно пришло в состояние сжатия, и мы едва можем в нем пошевельнуться. Все зависит от ветра. Если будет свежий норд-ост, то льдина может ослабнуть в своем сжатии, и мы быстро освободимся. Но вот уже почти месяц, и таких условий пока не наступало… Через месяц могут грянуть морозы (и теперь по ночам иногда 3 o мороза). Необходимо подумать о том, как снять с «Ермака» экипаж, поэтому я посылаю две партии… Необходимо уговорить Витте, чтобы он устроил посылку ледокола Э 2 и парохода «Рюрик» к границе постоянных льдов, снять экипаж… надо снимать команду в начале сентября, ибо позже будет труднее…
Я совершенно здоров, но сильно озабочен участью «Ермака». Напрягаю все силы, чтобы найти выход. Пробиваясь с ледоколом, прилагаю все мое искусство и всю мою энергию. Результатов нет, и мы нисколько не двигаемся. Эта работа вовсю без результатов в высшей степени тяжела и физически и психически. Неделю тому назад это у меня отозвалось на неправильной работе сердца, но я сейчас же бросил курить и пить кофе… И теперь я опять здоров. Как это будет грустно бросить «Ермак»! И еще будет грустней остаться здесь на зиму…"153
Ледовая обстановка, сложившаяся в 1901 году у берегов Новой Земли, была исключительно неблагоприятной. Никогда не наблюдалось здесь ничего подобного. Вместо обычно дувших здесь в это время года восточных ветров целый месяц упорно держались западные, нагнавшие столько льда и «наторосившие», по словам Вебера, такую кашу, что ее надо сначала видеть, а потом уж винить «Ермак». Температура поверхностного слоя воды вместо +4, +6 была отрицательной. «Со стороны глядя, — заносит Вебер в дневник, — дело выходит позорное: начать работу с полуострова Адмиралтейства и, не подойдя к нему, застрять, притом не на мели или камнях, но во льду (ледокол!). Но если посмотреть, что проделала с ним природа, то придется оправдать судно и руководителей экспедиции».
Между тем жизнь на корабле шла обычным порядком: все занимались своими делами, готовились к ледовому пешему походу на Новую Землю, читали книга с описанием полярных путешествий и со все возрастающим нетерпением ждали одного — «раздвижки льдов». А сам Макаров производил опыты. Из кусков листового железа, отшлифованного и неотшлифованного, он сделал две модели парохода и испытывал их в корыте с водой и льдом, чтобы определить, облегчит ли отшлифовка листов обшивки продвижение ледокола в сжатом льду.
Все уже было готово к двум пешим экспедициям на Новую Землю, написаны донесения и письма, уменьшен суточный рацион и продумана подготовка к предстоящей зимовке, когда вдруг неожиданно пришло освобождение. 6 августа в три часа вахтенный заметил, что лед как будто тронулся. Стали проверять. Средством проверки служил шпагат с колышком, спущенный с борта судна на лед и там закрепленный. Взглянули на шпагат и убедились, что за время последней вахты он немного натянулся. Сообщили командиру. Осмотрев лед, Васильев приказал будить команду и немедленно разводить пары. На палубе показался адмирал. Он был спокоен и не проявлял никаких признаков радости. «Может быть, начавшаяся передвижка так же неожиданно кончится и лед снова сожмет корабль», — думал он.
Но лед расходился по-настоящему. Все шире становились полыньи, черными лентами извивались появившиеся во льду каналы, то и дело раздавался треск лопавшихся льдин.
В пятом часу утра «Ермак» шел полным ходом, но уже не к берегам Новой Земли, а к загадочной Земле Франца-Иосифа, где не побывало еще ни одно русское судно154. Путешествие это предпринималось взамен неудавшегося рейса на Енисей. От Земли Франца-Иосифа решено было идти к мысу Ледяному на Новой Земле, а потом, если позволят условия, на Шпицберген, производя по пути научные исследования.
День 6 августа был незабываемым для всех участников похода. «Мы были выпущены на свободу и, выйдя изо льда, испытывали то же, что выпущенные из тюрьмы», — замечает Вебер. В этой ледовой тюрьме путники находились двадцать дней.
На третий день похода в туманной мгле стали вырисовываться очертания угрюмого архипелага. Многие, выходя на палубу и всматриваясь вдаль, спрашивали: где же земля? И в самом деле, Земля Франца-Иосифа не похожа на землю. Скорее это какой-то грандиозный ледяной купол, поражающий своей суровостью даже видевшего всякие виды полярника. Земля Франца-Иосифа — подлинная Арктика. Чем ближе подходил к ней «Ермак», тем чаще встречались огромные плавающие ледяные горы, айсберги, особенно много их нагромоздилось у мыса Флора.
Ледокол вступил в полосу льда, не испытавшего, по-видимому, сжатия. Льдины гладкие, без нагроможденных на них барьеров, не то, что у Новой Земли.
«Ермак», легко и свободно расталкивая лед, пробирался к берегу. По временам встречались более тяжелые, торосистые поля, но и они не были сколько-нибудь серьезным препятствием.
На другой день поутру «Ермак» взял курс на северные новоземельские берега. Почти весь день он пробивался через сплоченные плавучие льды, по-прежнему периодически делали станции и производили океанографические наблюдения. Вблизи Новой Земли, у мыса Нассау, ледокол встретил такие тяжелые льды, что Макаров, учтя недавний урок, решил вернуться к Земле Франца-Иосифа. Попытка обогнуть мыс Желания и пройти в Карское море не удалась.
Секретная записка, оставленная Макаровым перед уходом в плавание, заканчивалась такими словами: «…Единственное побуждение, которое толкает меня на север, есть любовь к науке, желание раскрыть те тайны, которые природа скрывает от нас за тяжелыми ледяными преградами». Раскрыть тайны, думал Макаров, это значит надежно обследовать и изучить незнакомые раньше никому места, открыть новые земля. Он не без основания предполагал наличие в отдаленных районах Арктики неизвестных еще земель и островов. Во время второго ледового плавания «Ермака» Макарову показалось, что он увидел такую землю в западном направлении от Шпицбергена, но разглядеть ее тогда как следует не удалось.
Теперь у Макарова были вполне серьезные основания предполагать наличие не открытых еще земель к востоку от земли Франца-Иосифа. О существовании их можно было догадываться по целому ряду признаков. В оставшейся после Макарова рукописи, относящейся к плаванию 1901 года, можно прочесть: «Места к востоку от Земли Франца-Иосифа мне представляются особенно интересными, так как есть некоторая вероятность найти там острова. Мне кажется, что если бы там не было островов, то в пролив между северной оконечностью Новой Земли и Землей Франца-Иосифа должен бы направляться довольно значительный поток полярных льдов. Между тем, этого нет, и корабль Вайпрехта „Тегетгоф“ несло первоначально на северо-восток вдоль Новой Земли, а потом уже двинуто на запад к южной оконечности Земли Франца-Иосифа"155.
Спустя тридцать четыре года предположение Макарова подтвердилось. В 1935 году советской экспедицией на ледоколе «Садко» в указанном Макаровым месте был открыт остров, названный в честь первым увидевшего этот остров участника экспедиции — островов Ушакова.
Во второй раз подойдя к Земле Франца-Иосифа, «Ермак» почти вплотную приблизился к островам. Натуралисты немедленно отправились на берег. Они произвели много интересных наблюдений, собрали коллекции и убили двух белых медведей. 18 августа «Ермак» снялся с якоря и снова отправился к северо-восточным берегам Новой Земли. Тяжелые многолетние льды, еще более придвинувшиеся к берегам, снова преградили ему путь. Попытка проникнуть в Карское море не удалась. Проход туда был закрыт прочно.
Но южнее море было почти совершенно свободно ото льдов. Время позволяло еще заняться съемочными и другими научными работами у берегов Новой Земли в районе от полуострова Адмиралтейства до Сухого Носа.
По сравнению с безжизненной Землей Франца-Иосифа Новая Земля кажется югом. В Крестовой губе — живописнейшем из фиордов Новой Земли — сделали продолжительную остановку. Значительные глубины позволяют безопасно маневрировать здесь судам с любой осадкой. Чрезвычайная прозрачность ярко-зеленой воды с непривычки изумляет. Вокруг — каменистая пустыня, влажная и липкая от таящего снега, по сторонам — белеющие пятна фирновых полей156, а в глубине — резкая цепь заметенных снегом гор, — такова Крестовая губа. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.
Целые дни проходили в работе, в научных наблюдениях, исследованиях. Было собрано много геологических образцов и окаменелостей. На берегу разбили лагерь. Определили астрономический пункт. Макаров приказал установить на этом месте большой крест с надписью на доске: «Ермак», астрономический пункт. 10 (23) августа 1901 г.» Около креста соорудили будку и оставили в ней провиант на случай, если какие-нибудь мореплаватели попадут в беду. На всякий случай Макаров оставил здесь значительный запас угля157.
Пока сотрудники Макарова работали на берегу, сам он разъезжал на катере по необъятной Крестовой губе, делая ее гидрологические разрезы и производя другие исследования. Если позволяла погода, «Ермак» выходил в море для фотограмметрической съемки в районе между Машигиной губой и Сухим Носом.
29 августа впервые по-настоящему пахнуло зимой. Погода испортилась, началась вьюга, палуба покрылась снегом. «На машинном люке сидят три куличка с длинными носами, людей боятся, но не улетают: все равно — смерть, а на люке тепло"158.
Установив на берегу мареограф для определения высоты прилива, снялись с якоря и вышли в море. Путь лежал на материк, в норвежский порт Вардэ. Через каждые пятьдесят миль останавливались и производили исследования. Из Вардэ «Ермак» направился в Тромсе, куда прибыл 2 сентября. Оттуда — домой, в Кронштадт.
Неприветливо встретили Макарова на родине. Почти месячная задержка «Ермака» в торосистых нагромождениях вблизи новоземельских берегов привела к провалу планов адмирала Макарова. Неудачей похода снова воспользовались его тайные и явные враги. Опять «неопровержимо доказывалась» абсурдность идеи ломки полярного льда с помощью ледокола. Однако это было несправедливо. Все три похода «Ермака» в Арктику полностью выявили его блестящие качества и одновременно наметили предел его возможностей. Вопреки утверждениям адмирала Бирилева и его единомышленников, «Ермак» оказался вполне пригодным к полярному плаванию, необычайно крепким и выносливым кораблем. Его корпус выдерживал борьбу с тяжелыми полярными льдами в любом из районов Арктики, где побывал ледокол. От сильнейших ударов с полного хода в льдины корпус ледокола не претерпел никаких изменений. Не только крепления и непроницаемые переборки, но и котлы и машины не нуждались в ремонте даже по окончания плавания. Макаров говорил шутя, что механиками корабля «были приложены все старания, чтобы сломать машины, но эти старания не увенчались успехом». «Ермак» превосходно выдержал испытание. Никакой другой корабль не смог бы выдержать того напора льда, какой выдерживал ледокол во время новоземельского плена. Благодаря тому, что корпус корабля имел своеобразную бочкообразную конструкцию, напиравший лед не давил на его бока, а уходил под корпус, подминался кораблем.
Но против самой серьезной арктической беды, против льда в состоянии сжатия «Ермак» ничего не мог поделать. Войдя в мощное торосистое поле, ледокол свободно ломал его, вползая на лед. Но вот лед пришел в движение, началось сжатие, проложенный ход стал замыкаться, и «Ермак» оказался в ловушке. Ни вперед, ни назад он двинуться уже не мог.
Все те, кто с пеной у рта доказывал бессмысленность замыслов Макарова, либо ничего не понимали в условиях полярных плаваний, либо не желали вникать в эти условия и требовали невозможного.
Что касается Макарова, то он был вполне удовлетворен качествами созданного им корабля. После третьего похода в Арктику Макаров удостоверился в силе и выносливости ледокола, с успехом выдержавшего сильнейший натиск льда. Он по-прежнему был убежден, что «Ермак» может успешно бороться с полярным льдом и побеждать его, но при условии, если плавание не будет ограничено коротким сроком. Состояние сжатия всегда возможно, и нужно быть готовым к этому. Попав в сжатие, ледокол должен отказаться от всякой попытки форсировать преграду и терпеливо выжидать, когда лед, в зависимости от перемены ветра и течения, разойдется и даст кораблю возможность двигаться.
Еще из Тромсе Макаров послал Витте телеграмму о результатах экспедиции, хотя на собственном опыте убедился, что этого делать не следовало.
«Северная часть Новой Земли, — говорилось в телеграмме, — в это лето была обложена тяжелыми прибрежными льдами, которые находились весь июль в сжатии. „Ермак“ потерял три недели в упорной борьбе с этими льдами, вследствие чего пришлось программу сократить. Сделаны два рейса к Земле Франца-Иосифа и обратно, первый раз через льды, второй — по свободной воде. Собрали большой материал по ледоведению, глубоководным и магнитным исследованиям, составлена карта Новой Земли и Сухого Носа до полуострова Адмиралтейства. Путь на Енисей кругом Новой Земли для коммерческих пароходов считаю непрактичным…"159
Сообщение Макарова было расценено как признание поражения. Зашевелились старые враги. Более всего торжествовал, конечно, Бирилев, являвшийся наиболее ярым выразителем враждебного к Макарову отношения со стороны реакционных морских кругов. Зная характер адмирала, все понимали, что на следующий же год он снова будет добиваться нового плавания в Арктику. Поэтому решено было положить конец дальнейшим «проискам» Макарова.
Специально созданная комиссия представила Витте свои соображения, и вопрос о дальнейшей судьбе «Ермака» был решен окончательно.
13 октября 1901 года Макаров получил из министерства финансов отношение следующего содержания:
«Государь император, по всеподданнейшему докладу министра финансов о дальнейшей эксплуатации ледокола „Ермак“, 6 октября с. г. высочайше повелеть соизволил:
1. Ограничить деятельность ледокола «Ермак» проводкою судов в портах Балтийского моря.
2. Передать ледокол в ведение комитета по портовым делам с освобождением вашего превосходительства от лежащих на вас обязанностей по отношению к опытным плаваниям во льдах и ближайшее заведывание работами ледокола возложить на Отдел торгового мореплавания».
И все же Макаров не сдавался. Через некоторое время он снова поднял вопрос об экспедиции в Арктику. На этот раз он нашел поддержку в Физико-химическом обществе. Общество подробно рассмотрело новый проект Макарова и создало специальную комиссию для обсуждения «научной экспедиции вице-адмирала Макарова в полярные страны на ледоколе „Ермак“. Но когда встал вопрос о том, кто будет финансировать экспедицию, Академия наук от этого отказалась. Макаров обратился в Географическое общество. Вице-председатель общества П. П. Семенов также не поддержал его.