Страница:
В письмах, опубликованных впоследствии лейтенантом Пущиным на страницах «Кронштадтского вестника», рассказывается, как именно происходило дело. Лишь только раздался оглушительный взрыв и броненосец стал крениться, Пущин приказал дать полный вперед, а сам принялся рубить найтовы. Но, увы! Катер не тронулся с места. В чем дело? «Я не мог понять этого и что было делать — не знал», — вспоминал он. Но вот у Пущина мелькает мысль: в порядке ли винт? Он прыгает в воду и, держась одной рукой за борт, освобождает винт от неизвестно откуда взявшегося конца дюйма в четыре толщиною. В это время не выключенный двигатель дает полный вперед, и барахтающегося в воде лейтенанта едва успевают уже на ходу втащить на катер. Вдогонку несутся пули, но катеру удается отойти от броненосца на безопасное расстояние. В это время по нему открывает орудийный огонь другой броненосец. Полученные катером повреждения были столь значительны, что спасти его не представлялось никакой возможности. И когда катер стал тонуть, команда по приказу Пущина покинула его и вплавь достигла берега. Пущин же, снесенный течением, был подобран турками и доставлен в Константинополь, где его после бесконечных допросов посадили в одиночную камеру при адмиралтейском доме, приставив к двери камеры усиленную охрану. Здесь же оказались и четыре матроса с затонувшего катера, захваченные турками, когда они вышли на берег. Пятый, машинист Морозов, утонул.
Из своей камеры, выходившей окнами на бухту Золотой Рог, Пущин сделал несколько интересных и ценных наблюдений. В доке стояли сильно поврежденные русскими минами броненосные турецкие корабли, хорошо знакомые Пущину по своему внешнему виду. Борт одного из броненосцев был испещрен множеством суриковых пятен; свежим суриком были прокрашены также целые броневые плиты. «А это значит, — замечает Пущин, — что он, голубчик, получил должное». Здесь же находился и другой броненосец, и также с суриковыми пятнами: «Это значит, что и он заполучил, и теперь лечится».
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки реально почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность, даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в морском министерстве. Остро реагировала на черноморские события и зарубежная печать. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия. «Собственные корреспонденты» английских газет «утверждали» даже, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим и что русские попытки напугать турок являются не чем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов. Но этому никто не верил и прежде всего сами турки.
За успешное нападение на турецкие корабли на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что шестовые и другие мины недостаточно надежны. И Макаров начинает думать о применении против турецких броненосцев незадолго до того появившихся самодвижущихся мин, обладавших большой взрывной силой и удобных в обращении. Такие мины имелись уже на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под тем предлогом, что на их приобретение были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, для которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 сажен можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
Аркас отвечал уклончиво и медлил. Между тем из разных источников все чаще поступали сведения о тревоге, испытываемой каждую ночь турками на рейдах своих портов в ожидании минной атаки русских. Казалось бы, разумно было воспользоваться этим настроением и почаще тревожить турок, посылая в крейсерство по Черному морю «Константина» со всей его флотилией. Но начальство рассуждало иначе и посылало Макарова перевозить то раненых и больных солдат, то всякое военное снаряжение, то провиант для войск кавказской армии и т. д. Рейсы эти совершались в глубокой тайне, по ночам. Как правило, корабль сильно перегружался, и в пути моряки каждую минуту с тревогой ожидали встречи с вражескими военными кораблями, против которых «Константин» без своих минных катеров был беспомощен.
Макарову такая работа не нравилась. «Если ваше превосходительство не одобрит плана нападения на Сулин, то благоволите разрешить мне идти в крейсерство к анатолийскому берегу», — как милости просил Макаров, обращаясь к Аркасу.
Наконец Макарову разрешено было получить в севастопольском адмиралтействе несколько мин Уайтхеда. Макаров тотчас занялся со своими помощниками самодвижущимися минами, приспосабливая их к паровым катерам. Теперь все было готово к походу в Сулин, а главное — получено разрешение идти туда. Но разрешение запоздало. Турки покинули Сулин.
Узнав об этом, Макаров вышел в разведку на юг, к Босфору. Несомненно, это было очень рискованно. Но о таком походе Макаров мечтал еще в самом начале войны и во всех деталях продумал его. С «Константином» шел пароход «Эльбрус», командир которого был чином старше. Командовать в боевой обстановке при таких условиях Макарову было бы трудно, тем более, что экипаж «Эльбруса», как и его командир, опыта в минных атаках не имели, и Макаров боялся, что в случае встречи с противником «Эльбрус» будет только помехой. Выход был найден: находясь на полпути к Константинополю, Макаров поднял сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».
На рассвете, при подходе к Константинополю, моряки «Константина» увидели на горизонте вражеские корабли. Это были две парусные шхуны. Макаров сигналом приказал им остановиться и направился к одной из них. На шхуне началась суета: люди бегали по палубе и спешно что-то выбрасывали за борт. Оказывается, шхуна везла в Константинополь пшеницу. На второй шхуне находились переселенцы из Кюстенжи. Приказав команде с первой шхуны перейти на вторую, Макаров утопил первое судно. Затем у местечка Хили, на расстоянии всего лишь двадцати миль от Босфора, Макаров настиг сразу три турецких корабля. Дав экипажам сигнал перейти на шлюпки, Макаров сжег все три корабля.
Удачно проведя рейд и не встретив неприятельских военных кораблей, Макаров 23 июля возвратился в Севастополь.
Пароход «Константин» с каждым днем завоевывал все большую известность. Раздраженные турки разрабатывали под руководством англичан планы уничтожения этого неуловимого и крайне опасного противника. Действия «минного крейсера» заставляли турецкий флот находиться все время в напряженном ожидании минной атаки. Особенную же популярность пароход «Константин» и его командир Макаров приобрели в результате похода к кавказским берегам на выручку отряда полковника Шелковникова.
Дело обстояло так. При передвижении кавказской армии отряд полковника Шелковникова, направлявшийся в Абхазию, очутился в весьма критическом положении, так как один из турецких броненосцев, заняв удобную позицию на Гагринском рейде, держал под обстрелом проход в Гаграх. Командующий кавказскими войсками обратился, наконец, к главному командиру Черноморского флота адмиралу Аркасу, в распоряжении которого находился «Константин», с просьбой оказать помощь.
Макаров получил задание идти к кавказским берегам и атаковать турецкий броненосец в районе Гагры или же отвлечь его от берега. Сильнейший шторм задержал «Константина» на двое суток. 6 августа, на рассвете, пароход стал приближаться к Гаграм, и моряки увидели находившийся вдали броненосец, который полным ходом шел навстречу «Константину» с явным намерением атаковать его. Вряд ли в этот момент кто-либо на турецком броненосце сомневался в том, что через несколько минут русский пароход будет потоплен. Слишком неравны были силы. Турецкий корабль, защищенный броней и неуязвимый для пушек «Константина», обладал в несколько раз более мощной и дальнобойной артиллерией. «Константин» мог быть расстрелян и потоплен с дистанции, почти вдвое превышавшей дальность выстрела его пушек.
Предвидя возможность встречи с турками в открытом море, Макаров приказал, чтобы в котлах все время поддерживали давление пара, достаточное для полного хода. Предосторожность эта спасла «Константина». Повернув на запад, «Константин» развил максимальный ход. Броненосец устремился за ним. Впоследствии Макаров так вспоминал об этом: «…А дело становилось дрянь, — нажимает, вот-вот начнет разыгрывать. Пароходишко картонный с начинкой из мин… Два-три удачных выстрела — капут!..» Первое время казалось, что броненосец настигает русский корабль. От напряженной работы машин пароход дрожал и трясся, как в лихорадке. Одиннадцать узлов — максимальная скорость хода «Константина», но сейчас он шел со скоростью двенадцать узлов, а ход все увеличивался. Сверились по лагу, — оказалось двенадцать и три четверти узла. На палубу, весь мокрый, поднялся старший механик Павловский и доложил Макарову, что, если нужно, можно прибавить ход еще на пол-узла. «Я не могу достаточно нахвалиться как старшим механиком, так и его помощником и всею машинною командой, — рапортовал Макаров по окончании похода командованию флотом. — Только благодаря опытности и знанию этих людей я обязан несколько раз сохранению парохода. Откровенно должен признаться, что, если бы я не был уверен в своих механиках и машине, я бы не решился ни на одну смелую атаку».
Турецкий броненосец стал заметно отставать, его ход не превышал одиннадцати с половиной узлов. «Я приказал уменьшить ход, чтобы предоставить ему интерес погони», — писал Макаров. Эта игра продолжалась часа два, пока внезапно налетевший шквал с дождем не скрыл противников друг от друга. Когда дождь перестал и небо прояснилось, броненосца уже не было.
Макаров вернулся к кавказским берегам и, обойдя побережье в районе от Сочи до Гагр и не обнаружив нигде турецких кораблей, решил, что свою задачу — отвлечь броненосец — «Константин» выполнил. Когда Макаров прибыл в Новороссийск, выяснилось, что броненосец был отвлечен от Гагр в самую критическую для отряда Шелковникова минуту. В своем донесении Шелковников телеграфировал: «Колонну князя Аргутинского рассвет застал в сфере огня со стороны броненосца. Она била спасена от страшных потерь пароходом „Вел. кн. Константин“.
Эпизод на Гагринском рейде имел весьма благоприятные последствия для Макарова. Самые ярые скептики убедились теперь в том, что «Константин» в умелых руках является полезнейшим орудием в борьбе с турками на море. На время Макарову была предоставлена свобода действий. Газеты были полны описаний гагринского похода «Константина». Иногда, впрочем, в этих описаниях преувеличивались возможности русского минного крейсера, сообщались невероятные, выдуманные подробности. Но внимание к Макарову и его детищу было привлечено, и он, поощренный успехом, сумел как нельзя лучше воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Теперь уже никто не возражал против ночной экспедиции в Сухум-Кале, которую он затевал, проведав, что там находятся неприятельские броненосцы. Зная, что вскоре должно наступить лунное затмение, Макаров предполагал использовать его для обеспечения скрытности и неожиданности нападения.
В день затмения, 11 (23) августа 1877 года, в десятом часу вечера, «Константин», соблюдая все предосторожности, чтобы не выдать себя, подходил к Сухуми. В шести милях от берега Макаров приказал спустить все четыре минных катера. Общее командование ими было поручено лейтенанту Зацаренному. Тихо подойдя к рейду, катера остановились и стали выжидать начала лунного затмения. Как только диск луны покрылся тенью, катера бросились в атаку на стоявший в глубине рейда лучший из турецких военных кораблей броненосец «Шевкет». В это время на берегу вспыхнул пожар и осветил катера. На броненосце поднялась тревога. Загремели орудийные и ружейные выстрелы. Туча пуль и картечи посыпалась и с броненосца и с берега. Катера действовали смело и решительно. Первым бросился на броненосец катер «Синоп» и удачно подорвал мину. Поднялся огромный столб черной воды, вероятно, взрыв пришелся под угольной ямой. На броненосце заметались в отчаянии люди, многие стали бросаться в воду. Удачно действовали и остальные катера. От близких и сильных взрывов на рейде поднялось волнение, волны захлестывали катера; кругом плавало множество обломков. Не прошло и пяти минут с начала атаки, как катера, согласно приказу Макарова, стали возвращаться в свою плавучую базу. Их встречали криками «ура». Возбужденные и радостные поднимались моряки на палубу, их обнимали, поздравляли. «Веселый дух офицеров и команды, твердо верящих в силу своего оружия, не имеет границ», — доносил Макаров.
Общую радость омрачило отсутствие катера «Минер».
Лейтенант Зацаренный, взяв самый быстроходный катер, бросился искать его и вскоре привел. На руках подняли на палубу в бессознательном состоянии командира катера лейтенанта Писаревского. Как выяснилось, катер сцепился с турецкой гребной шлюпкой, стоявшей у борта броненосца. Произошла горячая рукопашная схватка. Дрались отчаянно; озверевший турок изо всей силы ударил командира катера веслом по голове, а затем пытался столкнуть его в воду. Но матросы, пустив в ход приклады, отбили у неприятеля своего командира.
Собрав флотилию и подняв катера на палубу, Макаров поспешил как можно быстрее выйти в море. Вдали появился турецкий броненосец типа «Османие».
Атакованный «Константином» броненосец «Шевкет» получил настолько тяжелые повреждения, что был выведен из строя на долгое время. Полковник Шелковников официально доносил со слов очевидцев, что турки возились три дня с броненосцем и на четвертый медленно повели его на буксире с большим креном в Батум. Но это не мешало туркам и англичанам утверждать, что действия русских не имели никакого успеха и броненосец повреждений не получил.
Для дальнейшей борьбы с турками морское министерство предоставило в распоряжение Макарова еще несколько самодвижущихся мин, сам же он был награжден орденом Георгия 4-й степени. Выследив неприятельские корабли, Макаров решил испробовать мины в Батуме. Его привлекала глубина Батумского рейда, позволявшая использовать торпеды, да и затони здесь корабль — его вряд ли удалось бы поднять. В атаке участвовали все четыре катера, из которых два были снабжены самодвижущимися минами. Несмотря на благоприятные условия погоды и отсутствие достаточной бдительности у часовых на турецких кораблях и на берегу, атака турецкого броненосца не удалась. Обе мины, выпущенные в броненосец «Махмудие», пройдя почти вплотную подле судна, не достигли цели, выскочили на берег и зарылись в песке. Команды катеров, видимо по неопытности, допустили ошибки в расчете.
Турки при батумской атаке не потерпели материального ущерба, но моральное впечатление от все учащающихся атак русских, — на этот раз торпедами, — было огромное. Даже в самой Турции все чаще стали высказываться нарекания на бездеятельность флота, ничем в течение войны себя не проявившего. Растерявшихся турок пытались поддержать англичане. В газете «Таймс» появилась статья турецко-английского адмирала Гоббарт-паши, из которой читатели должны были узнать, что турецкий флот горит нетерпением сразиться с русскими и ожидает только подходящего случая, но они всячески избегают встречи. И якобы даже «поповки», имеющие сильное вооружение и броневую защиту, боятся турецкого флота. Статья была, конечно, инспирирована и рассчитана на доверчивых профанов. Но вышло иначе. Нелепость этого заявления опроверг в той же газете соотечественник Гоббарта, известный английский корабельный инженер Рид. «Вызову Гоббарта я не могу не удивляться, — писал Рид. — Сидя на могущественном мореходном броненосце, имея под командой еще несколько таких же, Гоббарт-паша спрашивает, почему русские не высылают против него своих поповок; мне кажется, на такой вопрос ответ до крайности прост, так как всему миру известно, что поповки выстроены только для оборонительной службы в мелководных местах… Несмотря на столь способного и смелого адмирала, — иронически замечает Рид, — для уничтожения или захвата этих двух единственных небольших броненосцев, которыми владеют русские на Черном море, до сих пор не сделано было еще ни единого турецкого выстрела… Неприятель, горящий желанием отличиться, обыкновенно повсюду ищет своего противника, а не ожидает, что он, отвечая на вызов через газеты, выйдет и подвергнет себя верному уничтожению"39.
Выступления этих двух англичан дают нам достаточно правильное представление о роли и значении русского и турецкого флотов и их руководителей в период войны 1877-1878 годов.
Но вот турки решили предпринять бомбардировку городов крымского побережья. 30 декабря два турецких корабля — «Ассари-Тефтик» и «Османие», под общим начальством английского офицера Монторпа, надевшего феску40 и превратившегося в Монторп-бея, подошли к Евпатории и выпустили по городу сто тридцать пять снарядов, разрушивших множество зданий. На рейде находились два торговых парохода. Турки хотели завладеть ими, но при первых же метких выстрелах береговой батареи ушли. Следующим объектом бомбардировки был избран город Феодосия. Здесь турецкие корабли произвели сто пятьдесят два выстрела; в числе пострадавших домов оказался дом знаменитого русского художника-мариниста Айвазовского. Затем подошли к Анапе и разрушали город в течение двух часов.
Вот что писал об этой варварской бомбардировке один русский исследователь: «Английские газеты, описывая хвастливо эти знаменитые, по их мнению, подвиги своего соотечественника (т. е. Монторп-бея. — Б. О.), с обычным ханжеством заявляли, что турецкие броненосцы, руководимые английским экс-капитаном, не касались мирных жителей и их жилищ, а громили только казенные здания и укрепления, хотя, вероятно, и английским школьникам не может быть не известно, что все эти города никаких укреплений не имеют"41.
В ответ на действия турецких кораблей Макаров предлагал осуществить разработанный им план бомбардировки в лунную ночь турецких городов. «Переведя все пять пушек на один борт, — писал Макаров, — я могу в полчаса выбросить в город до сотни разрывных снарядов. Я полагаю, что это будет так внезапно, что произведет ужасную панику в городе, не ожидающем нападения».
Морское командование не соглашалось с предложением Макарова и поручило ему произвести только демонстрацию у восточных берегов Черного моря.
Воспользовавшись случаем, Макаров 10 января направился к Батуми. Зайдя в Поти, он узнал, что русские войска собираются штурмовать Батум и что там сосредоточена эскадра Гоббарт-паши. Не доходя четырех-пяти миль до Батума, «Константин» остановился. Были спущены два катера — «Чесма» и «Синоп». На беду нашел туман, и катера с трудом пробрались в бухту. Но туман вскоре рассеялся, и с катеров увидели семь судов, стоявших кормой к берегу.
Подойдя к кораблям на расстояние тридцати-сорока саженей, лейтенанты Зацаренный и Шешинский пустили самодвижущиеся мины. Обе торпеды взорвались одновременно. Послышался сильнейший взрыв, стена воды на мгновение заслонила корабль. «Затем слышен был сильный треск от переломившихся частей судна и глухие вопли и крики многочисленной команды. Пароход лег на правый борт и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа. Громкие крики „ура“ команд обоих катеров известили эскадру Гоббарт-паши, что его сторожевой пароход потоплен. От взрыва мин до того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты. Небольшая часть людей, оставшихся на поверхности, хваталась за плававшие обломки и разные вещи с утонувшего парохода, которые образовали около места потопления правильный круг», — так доносил Макаров по докладу участников атаки о потоплении на Батумском рейде в ночь с 13 на 14 января 1878 года турецкого авизо42 «Интибах» водоизмещением в 700 тонн.
За этот успех Макаров, бывший в то время уже капитаном 2 ранга, получил звание флигель-адъютанта, лейтенант Зацаренный — капитана 2 ранга, а Шешинский — орден Георгия 4-й степени.
Макаров не лишен был честолюбия. Награды и повышения в звании он встречал всегда с искренней радостью. Но интересы дела для него всегда были дороже личных отличий. Характерна его просьба, с которой он обратился к главному командиру после первого набега на Батумский рейд:
«Осмеливаюсь быть нескромным, — писал Макаров, — просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Материалы вздорожали, и только поэтому он будет стоить 12 000 рублей. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда взамен взорванных?»
Эта записка прекрасно характеризует министерские нравы того времени. Невероятная рутина, боязнь расходов на новое дело, хотя бы и государственного значения, всегда отличали деятелей петербургского адмиралтейства. В разгар войны моряк-патриот в награду за свои славные дела просит две вещи: катер, который только потому, что «материалы вздорожали», будет стоить 12 000 рублей, и мины Уайтхеда взамен использованных!
Потопление авизо «Интибах» — последний боевой успех Макарова во время русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.
Война близилась к концу. Для всех становилось все более очевидным, что Турция потерпела на море полное поражение. Предпринимаемые турками время от времени бомбардировки поражали своей бесцельностью и нерешительностью. Все делалось так, будто вовсе не было заранее обдуманного плана; казалось, турки действуют лишь для очистки совести: вот, мол, и мы тоже сражались. Но как сражались и каких добились результатов, это их самих, как будто, мало интересовало. Зато в Англии были явно обеспокоены этим. В парламенте все чаще задавались вопросы о том, что же делал в течение войны турецкий флот, и как это получается, что при господстве турок на Черном море русские захватывают их суда? Особенный конфуз получился с большим турецким пароходом «Мерсина"43, который был задержан капитаном 2 ранга Барановым, командиром парохода „Россия“. Вместе с 800 турецкими солдатами „Мерсина“ в качестве трофея была отведена в Севастополь. А в это время английский морской министр доказывал, что турецкий флот все же приносит большую пользу, транспортируя войска и беженцев. Но едва ли эта защита могла кого-нибудь удовлетворить и особенно англичан, затративших крупные средства на сооружение боевого флота для своего союзника и поставивших во главе этого флота своего соотечественника пресловутого Гоббарт-пашу, оказавшегося на деле бездарным авантюристом. И англичане и турки были уверены, что Гоббарт, командуя турецким флотом, превратит в пепел русские крепости и, уничтожив русский Черноморский флот, станет полным господином Черного моря. Но Гоббарт обманул ожидания тех, кто без меры восхвалял его. Даже сами турки иронизировали, говоря, что чаще видели „знаменитого“ адмирала в оттоманском банке получающим свое солидное жалованье, нежели перед русскими крепостями, которые он грозил снести до основания. И всем стало ясно, что лишь жажда стяжательства заставила Гоббарта согласиться встать во главе турецкой эскадры. К чему рисковать жизнью, когда и так прибыль обеспечена!
Минное оружие, примененное на море Макаровым, сыграло в поражении турок немаловажную роль. С самого начала боевых действий на долю русских армии выпала труднейшая задача — форсировать Дунай. Эта полноводная река, при ширине свыше одного километра и глубине до тридцати метров, представляла серьезнейшее препятствие во всех русских войнах с Турцией. Борьба за Дунай во время войны 1877-1878 гг. — одна из славных страниц в истории боевых действий русских моряков, нанесших сокрушительный удар по турецкому флоту, охранявшему подступы к Дунаю. Главнейшим оружием моряков были мины, широко использованные как в наступательных, так и оборонительных целях. В первом случае использовались вооруженные минами катера, во втором — мины заграждения. Турки имели на Дунае восемь броненосцев, пять канонерок и одиннадцать вооруженных пароходов разных типов. Помимо этого, в устье Дуная, у Сулина, стояла броненосная эскадра Гоббарт-паши. Русские же силы на всем Черном море были ничтожны. И все же благодаря беззаветной храбрости русских моряков и умелому использованию нового минного оружия Черноморскому флоту удалось обеспечить русским войскам переправу через Дунай. Особого внимания заслуживают смелые действия четырех минных катеров, атаковавших по примеру Макарова турецкий броненосец «Сельфи» в Мачинском рукаве Дуная в ночь с 13 на 14 мая 1877 года.
Несмотря на сильный орудийный и ружейный огонь, один из катеров, подойдя вплотную к самому крупному в эскадре броненосцу «Сельфи», нанес ему меткий удар миной. Броненосец начал крениться. Другой катер, повторив атаку, довершил дело; последовал второй оглушительный взрыв мины. Спустя десять минут броненосец пошел на дно. Остальные корабли турецкой эскадры, снявшись с якоря, тотчас покинули бухту и направились к Рущуку, болгарскому городу, расположенному на правом берегу Дуная. Атака была проведена русскими моряками с большим искусством и хладнокровием, обеспечившими ей успех.
Из своей камеры, выходившей окнами на бухту Золотой Рог, Пущин сделал несколько интересных и ценных наблюдений. В доке стояли сильно поврежденные русскими минами броненосные турецкие корабли, хорошо знакомые Пущину по своему внешнему виду. Борт одного из броненосцев был испещрен множеством суриковых пятен; свежим суриком были прокрашены также целые броневые плиты. «А это значит, — замечает Пущин, — что он, голубчик, получил должное». Здесь же находился и другой броненосец, и также с суриковыми пятнами: «Это значит, что и он заполучил, и теперь лечится».
Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки реально почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность, даже на подступах к столице.
Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в морском министерстве. Остро реагировала на черноморские события и зарубежная печать. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия. «Собственные корреспонденты» английских газет «утверждали» даже, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим и что русские попытки напугать турок являются не чем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов. Но этому никто не верил и прежде всего сами турки.
За успешное нападение на турецкие корабли на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени.
После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что шестовые и другие мины недостаточно надежны. И Макаров начинает думать о применении против турецких броненосцев незадолго до того появившихся самодвижущихся мин, обладавших большой взрывной силой и удобных в обращении. Такие мины имелись уже на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под тем предлогом, что на их приобретение были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, для которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 сажен можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».
Аркас отвечал уклончиво и медлил. Между тем из разных источников все чаще поступали сведения о тревоге, испытываемой каждую ночь турками на рейдах своих портов в ожидании минной атаки русских. Казалось бы, разумно было воспользоваться этим настроением и почаще тревожить турок, посылая в крейсерство по Черному морю «Константина» со всей его флотилией. Но начальство рассуждало иначе и посылало Макарова перевозить то раненых и больных солдат, то всякое военное снаряжение, то провиант для войск кавказской армии и т. д. Рейсы эти совершались в глубокой тайне, по ночам. Как правило, корабль сильно перегружался, и в пути моряки каждую минуту с тревогой ожидали встречи с вражескими военными кораблями, против которых «Константин» без своих минных катеров был беспомощен.
Макарову такая работа не нравилась. «Если ваше превосходительство не одобрит плана нападения на Сулин, то благоволите разрешить мне идти в крейсерство к анатолийскому берегу», — как милости просил Макаров, обращаясь к Аркасу.
Наконец Макарову разрешено было получить в севастопольском адмиралтействе несколько мин Уайтхеда. Макаров тотчас занялся со своими помощниками самодвижущимися минами, приспосабливая их к паровым катерам. Теперь все было готово к походу в Сулин, а главное — получено разрешение идти туда. Но разрешение запоздало. Турки покинули Сулин.
Узнав об этом, Макаров вышел в разведку на юг, к Босфору. Несомненно, это было очень рискованно. Но о таком походе Макаров мечтал еще в самом начале войны и во всех деталях продумал его. С «Константином» шел пароход «Эльбрус», командир которого был чином старше. Командовать в боевой обстановке при таких условиях Макарову было бы трудно, тем более, что экипаж «Эльбруса», как и его командир, опыта в минных атаках не имели, и Макаров боялся, что в случае встречи с противником «Эльбрус» будет только помехой. Выход был найден: находясь на полпути к Константинополю, Макаров поднял сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».
На рассвете, при подходе к Константинополю, моряки «Константина» увидели на горизонте вражеские корабли. Это были две парусные шхуны. Макаров сигналом приказал им остановиться и направился к одной из них. На шхуне началась суета: люди бегали по палубе и спешно что-то выбрасывали за борт. Оказывается, шхуна везла в Константинополь пшеницу. На второй шхуне находились переселенцы из Кюстенжи. Приказав команде с первой шхуны перейти на вторую, Макаров утопил первое судно. Затем у местечка Хили, на расстоянии всего лишь двадцати миль от Босфора, Макаров настиг сразу три турецких корабля. Дав экипажам сигнал перейти на шлюпки, Макаров сжег все три корабля.
Удачно проведя рейд и не встретив неприятельских военных кораблей, Макаров 23 июля возвратился в Севастополь.
Пароход «Константин» с каждым днем завоевывал все большую известность. Раздраженные турки разрабатывали под руководством англичан планы уничтожения этого неуловимого и крайне опасного противника. Действия «минного крейсера» заставляли турецкий флот находиться все время в напряженном ожидании минной атаки. Особенную же популярность пароход «Константин» и его командир Макаров приобрели в результате похода к кавказским берегам на выручку отряда полковника Шелковникова.
Дело обстояло так. При передвижении кавказской армии отряд полковника Шелковникова, направлявшийся в Абхазию, очутился в весьма критическом положении, так как один из турецких броненосцев, заняв удобную позицию на Гагринском рейде, держал под обстрелом проход в Гаграх. Командующий кавказскими войсками обратился, наконец, к главному командиру Черноморского флота адмиралу Аркасу, в распоряжении которого находился «Константин», с просьбой оказать помощь.
Макаров получил задание идти к кавказским берегам и атаковать турецкий броненосец в районе Гагры или же отвлечь его от берега. Сильнейший шторм задержал «Константина» на двое суток. 6 августа, на рассвете, пароход стал приближаться к Гаграм, и моряки увидели находившийся вдали броненосец, который полным ходом шел навстречу «Константину» с явным намерением атаковать его. Вряд ли в этот момент кто-либо на турецком броненосце сомневался в том, что через несколько минут русский пароход будет потоплен. Слишком неравны были силы. Турецкий корабль, защищенный броней и неуязвимый для пушек «Константина», обладал в несколько раз более мощной и дальнобойной артиллерией. «Константин» мог быть расстрелян и потоплен с дистанции, почти вдвое превышавшей дальность выстрела его пушек.
Предвидя возможность встречи с турками в открытом море, Макаров приказал, чтобы в котлах все время поддерживали давление пара, достаточное для полного хода. Предосторожность эта спасла «Константина». Повернув на запад, «Константин» развил максимальный ход. Броненосец устремился за ним. Впоследствии Макаров так вспоминал об этом: «…А дело становилось дрянь, — нажимает, вот-вот начнет разыгрывать. Пароходишко картонный с начинкой из мин… Два-три удачных выстрела — капут!..» Первое время казалось, что броненосец настигает русский корабль. От напряженной работы машин пароход дрожал и трясся, как в лихорадке. Одиннадцать узлов — максимальная скорость хода «Константина», но сейчас он шел со скоростью двенадцать узлов, а ход все увеличивался. Сверились по лагу, — оказалось двенадцать и три четверти узла. На палубу, весь мокрый, поднялся старший механик Павловский и доложил Макарову, что, если нужно, можно прибавить ход еще на пол-узла. «Я не могу достаточно нахвалиться как старшим механиком, так и его помощником и всею машинною командой, — рапортовал Макаров по окончании похода командованию флотом. — Только благодаря опытности и знанию этих людей я обязан несколько раз сохранению парохода. Откровенно должен признаться, что, если бы я не был уверен в своих механиках и машине, я бы не решился ни на одну смелую атаку».
Турецкий броненосец стал заметно отставать, его ход не превышал одиннадцати с половиной узлов. «Я приказал уменьшить ход, чтобы предоставить ему интерес погони», — писал Макаров. Эта игра продолжалась часа два, пока внезапно налетевший шквал с дождем не скрыл противников друг от друга. Когда дождь перестал и небо прояснилось, броненосца уже не было.
Макаров вернулся к кавказским берегам и, обойдя побережье в районе от Сочи до Гагр и не обнаружив нигде турецких кораблей, решил, что свою задачу — отвлечь броненосец — «Константин» выполнил. Когда Макаров прибыл в Новороссийск, выяснилось, что броненосец был отвлечен от Гагр в самую критическую для отряда Шелковникова минуту. В своем донесении Шелковников телеграфировал: «Колонну князя Аргутинского рассвет застал в сфере огня со стороны броненосца. Она била спасена от страшных потерь пароходом „Вел. кн. Константин“.
Эпизод на Гагринском рейде имел весьма благоприятные последствия для Макарова. Самые ярые скептики убедились теперь в том, что «Константин» в умелых руках является полезнейшим орудием в борьбе с турками на море. На время Макарову была предоставлена свобода действий. Газеты были полны описаний гагринского похода «Константина». Иногда, впрочем, в этих описаниях преувеличивались возможности русского минного крейсера, сообщались невероятные, выдуманные подробности. Но внимание к Макарову и его детищу было привлечено, и он, поощренный успехом, сумел как нельзя лучше воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Теперь уже никто не возражал против ночной экспедиции в Сухум-Кале, которую он затевал, проведав, что там находятся неприятельские броненосцы. Зная, что вскоре должно наступить лунное затмение, Макаров предполагал использовать его для обеспечения скрытности и неожиданности нападения.
В день затмения, 11 (23) августа 1877 года, в десятом часу вечера, «Константин», соблюдая все предосторожности, чтобы не выдать себя, подходил к Сухуми. В шести милях от берега Макаров приказал спустить все четыре минных катера. Общее командование ими было поручено лейтенанту Зацаренному. Тихо подойдя к рейду, катера остановились и стали выжидать начала лунного затмения. Как только диск луны покрылся тенью, катера бросились в атаку на стоявший в глубине рейда лучший из турецких военных кораблей броненосец «Шевкет». В это время на берегу вспыхнул пожар и осветил катера. На броненосце поднялась тревога. Загремели орудийные и ружейные выстрелы. Туча пуль и картечи посыпалась и с броненосца и с берега. Катера действовали смело и решительно. Первым бросился на броненосец катер «Синоп» и удачно подорвал мину. Поднялся огромный столб черной воды, вероятно, взрыв пришелся под угольной ямой. На броненосце заметались в отчаянии люди, многие стали бросаться в воду. Удачно действовали и остальные катера. От близких и сильных взрывов на рейде поднялось волнение, волны захлестывали катера; кругом плавало множество обломков. Не прошло и пяти минут с начала атаки, как катера, согласно приказу Макарова, стали возвращаться в свою плавучую базу. Их встречали криками «ура». Возбужденные и радостные поднимались моряки на палубу, их обнимали, поздравляли. «Веселый дух офицеров и команды, твердо верящих в силу своего оружия, не имеет границ», — доносил Макаров.
Общую радость омрачило отсутствие катера «Минер».
Лейтенант Зацаренный, взяв самый быстроходный катер, бросился искать его и вскоре привел. На руках подняли на палубу в бессознательном состоянии командира катера лейтенанта Писаревского. Как выяснилось, катер сцепился с турецкой гребной шлюпкой, стоявшей у борта броненосца. Произошла горячая рукопашная схватка. Дрались отчаянно; озверевший турок изо всей силы ударил командира катера веслом по голове, а затем пытался столкнуть его в воду. Но матросы, пустив в ход приклады, отбили у неприятеля своего командира.
Собрав флотилию и подняв катера на палубу, Макаров поспешил как можно быстрее выйти в море. Вдали появился турецкий броненосец типа «Османие».
Атакованный «Константином» броненосец «Шевкет» получил настолько тяжелые повреждения, что был выведен из строя на долгое время. Полковник Шелковников официально доносил со слов очевидцев, что турки возились три дня с броненосцем и на четвертый медленно повели его на буксире с большим креном в Батум. Но это не мешало туркам и англичанам утверждать, что действия русских не имели никакого успеха и броненосец повреждений не получил.
Для дальнейшей борьбы с турками морское министерство предоставило в распоряжение Макарова еще несколько самодвижущихся мин, сам же он был награжден орденом Георгия 4-й степени. Выследив неприятельские корабли, Макаров решил испробовать мины в Батуме. Его привлекала глубина Батумского рейда, позволявшая использовать торпеды, да и затони здесь корабль — его вряд ли удалось бы поднять. В атаке участвовали все четыре катера, из которых два были снабжены самодвижущимися минами. Несмотря на благоприятные условия погоды и отсутствие достаточной бдительности у часовых на турецких кораблях и на берегу, атака турецкого броненосца не удалась. Обе мины, выпущенные в броненосец «Махмудие», пройдя почти вплотную подле судна, не достигли цели, выскочили на берег и зарылись в песке. Команды катеров, видимо по неопытности, допустили ошибки в расчете.
Турки при батумской атаке не потерпели материального ущерба, но моральное впечатление от все учащающихся атак русских, — на этот раз торпедами, — было огромное. Даже в самой Турции все чаще стали высказываться нарекания на бездеятельность флота, ничем в течение войны себя не проявившего. Растерявшихся турок пытались поддержать англичане. В газете «Таймс» появилась статья турецко-английского адмирала Гоббарт-паши, из которой читатели должны были узнать, что турецкий флот горит нетерпением сразиться с русскими и ожидает только подходящего случая, но они всячески избегают встречи. И якобы даже «поповки», имеющие сильное вооружение и броневую защиту, боятся турецкого флота. Статья была, конечно, инспирирована и рассчитана на доверчивых профанов. Но вышло иначе. Нелепость этого заявления опроверг в той же газете соотечественник Гоббарта, известный английский корабельный инженер Рид. «Вызову Гоббарта я не могу не удивляться, — писал Рид. — Сидя на могущественном мореходном броненосце, имея под командой еще несколько таких же, Гоббарт-паша спрашивает, почему русские не высылают против него своих поповок; мне кажется, на такой вопрос ответ до крайности прост, так как всему миру известно, что поповки выстроены только для оборонительной службы в мелководных местах… Несмотря на столь способного и смелого адмирала, — иронически замечает Рид, — для уничтожения или захвата этих двух единственных небольших броненосцев, которыми владеют русские на Черном море, до сих пор не сделано было еще ни единого турецкого выстрела… Неприятель, горящий желанием отличиться, обыкновенно повсюду ищет своего противника, а не ожидает, что он, отвечая на вызов через газеты, выйдет и подвергнет себя верному уничтожению"39.
Выступления этих двух англичан дают нам достаточно правильное представление о роли и значении русского и турецкого флотов и их руководителей в период войны 1877-1878 годов.
Но вот турки решили предпринять бомбардировку городов крымского побережья. 30 декабря два турецких корабля — «Ассари-Тефтик» и «Османие», под общим начальством английского офицера Монторпа, надевшего феску40 и превратившегося в Монторп-бея, подошли к Евпатории и выпустили по городу сто тридцать пять снарядов, разрушивших множество зданий. На рейде находились два торговых парохода. Турки хотели завладеть ими, но при первых же метких выстрелах береговой батареи ушли. Следующим объектом бомбардировки был избран город Феодосия. Здесь турецкие корабли произвели сто пятьдесят два выстрела; в числе пострадавших домов оказался дом знаменитого русского художника-мариниста Айвазовского. Затем подошли к Анапе и разрушали город в течение двух часов.
Вот что писал об этой варварской бомбардировке один русский исследователь: «Английские газеты, описывая хвастливо эти знаменитые, по их мнению, подвиги своего соотечественника (т. е. Монторп-бея. — Б. О.), с обычным ханжеством заявляли, что турецкие броненосцы, руководимые английским экс-капитаном, не касались мирных жителей и их жилищ, а громили только казенные здания и укрепления, хотя, вероятно, и английским школьникам не может быть не известно, что все эти города никаких укреплений не имеют"41.
В ответ на действия турецких кораблей Макаров предлагал осуществить разработанный им план бомбардировки в лунную ночь турецких городов. «Переведя все пять пушек на один борт, — писал Макаров, — я могу в полчаса выбросить в город до сотни разрывных снарядов. Я полагаю, что это будет так внезапно, что произведет ужасную панику в городе, не ожидающем нападения».
Морское командование не соглашалось с предложением Макарова и поручило ему произвести только демонстрацию у восточных берегов Черного моря.
Воспользовавшись случаем, Макаров 10 января направился к Батуми. Зайдя в Поти, он узнал, что русские войска собираются штурмовать Батум и что там сосредоточена эскадра Гоббарт-паши. Не доходя четырех-пяти миль до Батума, «Константин» остановился. Были спущены два катера — «Чесма» и «Синоп». На беду нашел туман, и катера с трудом пробрались в бухту. Но туман вскоре рассеялся, и с катеров увидели семь судов, стоявших кормой к берегу.
Подойдя к кораблям на расстояние тридцати-сорока саженей, лейтенанты Зацаренный и Шешинский пустили самодвижущиеся мины. Обе торпеды взорвались одновременно. Послышался сильнейший взрыв, стена воды на мгновение заслонила корабль. «Затем слышен был сильный треск от переломившихся частей судна и глухие вопли и крики многочисленной команды. Пароход лег на правый борт и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа. Громкие крики „ура“ команд обоих катеров известили эскадру Гоббарт-паши, что его сторожевой пароход потоплен. От взрыва мин до того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты. Небольшая часть людей, оставшихся на поверхности, хваталась за плававшие обломки и разные вещи с утонувшего парохода, которые образовали около места потопления правильный круг», — так доносил Макаров по докладу участников атаки о потоплении на Батумском рейде в ночь с 13 на 14 января 1878 года турецкого авизо42 «Интибах» водоизмещением в 700 тонн.
За этот успех Макаров, бывший в то время уже капитаном 2 ранга, получил звание флигель-адъютанта, лейтенант Зацаренный — капитана 2 ранга, а Шешинский — орден Георгия 4-й степени.
Макаров не лишен был честолюбия. Награды и повышения в звании он встречал всегда с искренней радостью. Но интересы дела для него всегда были дороже личных отличий. Характерна его просьба, с которой он обратился к главному командиру после первого набега на Батумский рейд:
«Осмеливаюсь быть нескромным, — писал Макаров, — просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Материалы вздорожали, и только поэтому он будет стоить 12 000 рублей. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда взамен взорванных?»
Эта записка прекрасно характеризует министерские нравы того времени. Невероятная рутина, боязнь расходов на новое дело, хотя бы и государственного значения, всегда отличали деятелей петербургского адмиралтейства. В разгар войны моряк-патриот в награду за свои славные дела просит две вещи: катер, который только потому, что «материалы вздорожали», будет стоить 12 000 рублей, и мины Уайтхеда взамен использованных!
Потопление авизо «Интибах» — последний боевой успех Макарова во время русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг.
Война близилась к концу. Для всех становилось все более очевидным, что Турция потерпела на море полное поражение. Предпринимаемые турками время от времени бомбардировки поражали своей бесцельностью и нерешительностью. Все делалось так, будто вовсе не было заранее обдуманного плана; казалось, турки действуют лишь для очистки совести: вот, мол, и мы тоже сражались. Но как сражались и каких добились результатов, это их самих, как будто, мало интересовало. Зато в Англии были явно обеспокоены этим. В парламенте все чаще задавались вопросы о том, что же делал в течение войны турецкий флот, и как это получается, что при господстве турок на Черном море русские захватывают их суда? Особенный конфуз получился с большим турецким пароходом «Мерсина"43, который был задержан капитаном 2 ранга Барановым, командиром парохода „Россия“. Вместе с 800 турецкими солдатами „Мерсина“ в качестве трофея была отведена в Севастополь. А в это время английский морской министр доказывал, что турецкий флот все же приносит большую пользу, транспортируя войска и беженцев. Но едва ли эта защита могла кого-нибудь удовлетворить и особенно англичан, затративших крупные средства на сооружение боевого флота для своего союзника и поставивших во главе этого флота своего соотечественника пресловутого Гоббарт-пашу, оказавшегося на деле бездарным авантюристом. И англичане и турки были уверены, что Гоббарт, командуя турецким флотом, превратит в пепел русские крепости и, уничтожив русский Черноморский флот, станет полным господином Черного моря. Но Гоббарт обманул ожидания тех, кто без меры восхвалял его. Даже сами турки иронизировали, говоря, что чаще видели „знаменитого“ адмирала в оттоманском банке получающим свое солидное жалованье, нежели перед русскими крепостями, которые он грозил снести до основания. И всем стало ясно, что лишь жажда стяжательства заставила Гоббарта согласиться встать во главе турецкой эскадры. К чему рисковать жизнью, когда и так прибыль обеспечена!
Минное оружие, примененное на море Макаровым, сыграло в поражении турок немаловажную роль. С самого начала боевых действий на долю русских армии выпала труднейшая задача — форсировать Дунай. Эта полноводная река, при ширине свыше одного километра и глубине до тридцати метров, представляла серьезнейшее препятствие во всех русских войнах с Турцией. Борьба за Дунай во время войны 1877-1878 гг. — одна из славных страниц в истории боевых действий русских моряков, нанесших сокрушительный удар по турецкому флоту, охранявшему подступы к Дунаю. Главнейшим оружием моряков были мины, широко использованные как в наступательных, так и оборонительных целях. В первом случае использовались вооруженные минами катера, во втором — мины заграждения. Турки имели на Дунае восемь броненосцев, пять канонерок и одиннадцать вооруженных пароходов разных типов. Помимо этого, в устье Дуная, у Сулина, стояла броненосная эскадра Гоббарт-паши. Русские же силы на всем Черном море были ничтожны. И все же благодаря беззаветной храбрости русских моряков и умелому использованию нового минного оружия Черноморскому флоту удалось обеспечить русским войскам переправу через Дунай. Особого внимания заслуживают смелые действия четырех минных катеров, атаковавших по примеру Макарова турецкий броненосец «Сельфи» в Мачинском рукаве Дуная в ночь с 13 на 14 мая 1877 года.
Несмотря на сильный орудийный и ружейный огонь, один из катеров, подойдя вплотную к самому крупному в эскадре броненосцу «Сельфи», нанес ему меткий удар миной. Броненосец начал крениться. Другой катер, повторив атаку, довершил дело; последовал второй оглушительный взрыв мины. Спустя десять минут броненосец пошел на дно. Остальные корабли турецкой эскадры, снявшись с якоря, тотчас покинули бухту и направились к Рущуку, болгарскому городу, расположенному на правом берегу Дуная. Атака была проведена русскими моряками с большим искусством и хладнокровием, обеспечившими ей успех.