Оуэн Рут. Дочь игрока

   – Был когда-то. Но сейчас… – Он потер глаза. – Всем в Рейвенсхолде будет лучше без меня.
   – Это неправда, – возразила она, подошла и встала рядом с ним у камина. Он казался таким потерянным, как в тот день, когда они разговаривали в детской. Сердце перевернулось у нее в груди. – Эдуард, ты не можешь покинуть Рейвенсхолд. Бабушка и сестра тебя любят. Твоим детям…
   – …будет без меня лучше, – мрачно закончил он. – Кажется, мой удел в жизни приносить несчастье тем, кто для меня дороже всего. Моей жене. Моим детям. Тебе.
   Рина ухватилась за каминную полку. Неужели он назвал ее «дорогой»? Должно быть, она неверно расслышала его слова, заглушённые треском дров. Ведь она для него всего лишь досадная ошибка.
   – Я знаю, ты считаешь, что у тебя передо мной есть обязательства, но…
   Ее прервал его горький смех.
   – Я считаю, что очень обязан тебе. Но это обязательство не распространяется на то, чтобы видеть тебя изо дня в день, обращаться к тебе с вежливой учтивостью, словно мы лишь посторонние люди. Смотреть, как ты живешь своей жизнью, жизнью, частью которой я никогда не стану. И в конце концов увидеть, как ты свяжешь свою жизнь с другим, лучшим человеком.
   Он обеими руками пригладил мокрые волосы и глубоко вздохнул.
   – Я понимаю, почему ты отвергла мое предложение. Я обидел тебя так, что мне нет прощения. Но я не смогу вынести фарс, в который превратится моя жизнь, если я останусь здесь, с тобой. Мир широк, достаточно широк для того, чтобы человек мог в нем затеряться. Если я поищу хорошенько, то смогу найти такое место, где обрету подобие покоя и забуду о том, что люблю тебя.
   Рина пыталась вдохнуть и наконец ей удалось выговорить сдавленным голосом:
   – Ты… любишь меня?
   – И всегда любил. Но я знаю, ты не испытываешь ко мне того же чувства, и не стану пытаться изменить…
   Речь Эдуарда внезапно оборвалась, потому что Рина, обхватив руками его шею, закрыла ему рот поцелуем.

Глава 26

   «Это сон», – подумал Эдуард. Сны о ней мучили его с той первой ночи в конюшне. От видений он мгновенно просыпался, плоть его была напряжена, и все в нем горело от жажды снова вернуться в обжигающий рай ее объятий.
   Но горячие медовые губы, прильнувшие к его рту, были настоящими. Пышные формы под его ладонями были настоящими. Страстное желание, охватившее его, заставило почувствовать себя живым. Впервые это случилось после той ночи с ней. Застонав, он впился в ее губы, забыв обо всем в сладком безумии ее ласки. «Господь милосердный, если это сон, позволь мне никогда не просыпаться».
   Но когда она попыталась расстегнуть его плащ и, потерпев неудачу, произнесла неподобающие леди слова, он понял: это не сон. Это женщина, которую он обесчестил и которую любит. Он не опозорит ее снова. Стиснув зубы, Эдуард заставил себя отодвинуть ее на расстояние вытянутой руки.
   – Ты не можешь… хотеть этого. Ты меня не любишь. Я это знаю и уже смирился.
   Ее губы изогнулись в колдовской улыбке.
   – Нет, я тебя люблю. Я всегда любила тебя. Даже когда думала, что ты – отец ребенка Клары. Даже когда ты сказал, что моя любовь ничего для тебя не значит…
   – Она для меня – все, – признался Эдуард. – Но я боялся в это поверить. И из-за своей боязни причинял тебе боль. – Он нежно погладил кончиками пальцев ее щеку, – Я все еще вижу эту боль в твоих глазах.
   – Так прогони ее, – выдохнула Рина. На ее глазах блестели слезы. – Только ты можешь это сделать, Эдуард. Только ты… – Она умолкла, потому что он прильнул к ее губам страстным поцелуем.
   Их обоих сжигал священный огонь в предчувствии блаженства. Они выбрались из одежды, рассмеялись, когда он оторвал рукав ее платья, и еще раз, когда она с размаху села на пол, пытаясь стянуть с него сапоги. Эдуард подумал, что они никогда не смеялись вместе, и удовольствие от этого было столь же эротичным, как от прикосновений ее смелых рук и ее мягких, сладких губ. Они смеялись, путались в одежде и ласкали друг друга до тех пор, пока оба не остались нагими – она лежала под ним на ковре у камина, утопая в массе своих волос.
   От ее красоты у него захватило дух. Отблески огня играли на пышных изгибах и впадинах ее тела, подобно опытному любовнику. Его жадный взор скользил по ее телу, он наслаждался видом ее грудей, ее пышных бедер, мягкого пушка рыжих волос, оттеняющих треугольник между бедрами. Ее глухой стон привлек его взгляд к ее лицу, и он увидел, что она тоже его рассматривает. Ее широко раскрывшиеся глаза смотрели на ту часть его тела, которая красноречиво говорила о его желании.
   Рина потрясенно прошептала:
   – В конюшне… в темноте… я не знала, что ты такой… большой.
   Эдуард усмехнулся, словно школьник, – он знал, что она не понимает, как такое замечание действует на его самолюбие.
   – Рад, что ты одобряешь, – рассмеялся он. – Так как я единственный мужчина, у которого ты это увидишь.
   Он ожидал, что она вместе с ним посмеется над его шуткой. Вместо этого она отвернулась в сторону. Она сделала это быстро, но он все же успел заметить промелькнувший в ее глазах стыд и отблеск явственного ужаса, которые рассказали ему гораздо больше, чем сказали бы слова. Волна тошноты поднялась в нем. «Господи, почему это должно было случиться с ней?» Он взял ее за подбородок и повернул к себе.
   – Кто это был?
   – Не имеет значения. Он не…
   – Он пытался, – зарычал Эдуард. – И это имеет значение, черт подери. Какой-то ублюдок пытался тебя изнасиловать. Я хочу знать его имя.
   – Альберт, – прошептала она. – Он… умер.
   «Ему повезло», – подумал Эдуард. Любая смерть более приятна, чем та, которая грозила бы этому грязному псу от руки графа. В его мозгу роились вопросы. Как это произошло? Когда? И где этот негодяй прикасался к ней? Он хотел знать все, но не сейчас. Она должна забыть то, что случилось, и помнить только любовь и уважение, которые могут дать прикосновения мужчины. Его прикосновения.
   Эдуард прижался ртом к ее груди и втянул в себя сосок медленными, жгучими поцелуями. Она ахнула и вцепилась пальцами в его волосы, ее глаза блестели их общей страстью, из них исчезла тень прошлого. Она выгнулась дугой и прижалась к нему с глухим стоном. Он улыбался и продолжал свое нежное наступление, осыпая ее талию и живот влажными, дразнящими поцелуями, а потом его палец проник в нее, и они оба задохнулись от остроты ощущений. Рина вцепилась в ковер, извиваясь от страсти.
   – Сейчас, Эдуард. Я хочу тебя.
   Кровь громко пульсировала в его жилах. Он так же сгорал от желания, как и она, но сдерживал себя. Он приподнялся над ней, заглянув ей в глаза.
   – Я хочу тебя, – выдохнул он, слова вырывались у него короткими хриплыми толчками. – Прикоснись ко мне. Господи, я хочу, чтобы ты ко мне прикоснулась.
   Неуверенность промелькнула в ее глазах. Он нагнул голову и завладел ее ртом глубоким, жадным поцелуем. Низкий стон вырвался из чьей-то груди, бог знает из чьей. Их поцелуй еще длился, когда она взяла его плоть в свою руку. Наслаждение заставило его содрогнуться. Приподняв бедра, Рина широко раздвинула ноги и направила его в свою податливую сердцевину, радуясь его проникновению каждой частицей тела и души. Они двигались как одно целое, сливались, повинуясь той ослепительной магии, которая впервые завладела ими в конюшне. Он проникал в нее, сливал свою силу с ее мягкостью, пока уже не мог отличить, где кончается его душа и начинается ее. Последний, безумный взлет – он упал на ковер рядом с ней, крепко прижал к себе и запечатлел на лбу любимой последний нежный поцелуй.
 
   Сабрина проснулась в постели Эдуарда, лежа на его теплой груди. Его рука жестом собственника обхватила ее плечи. Посреди ночи он отнес ее в спальню и сказал, что ей уже давно пора с ней познакомиться. Ее губы сложились в легкую улыбку, когда она вспомнила, в чем именно состояло это знакомство.
   Удовлетворенно вздохнув, Рина теснее прижалась к его груди. Ее убаюкивало его мерное дыхание, она чувствовала себя в полной безопасности – защищенной впервые в жизни. И любимой. Она открыла глаза и посмотрела на лицо спящего человека, который за одну ночь дал ей больше любви, чем она встречала за всю свою жизнь. Его лицо было повернуто в сторону, вторая рука лежала на подушке над головой, согнутая в локте. Его черные волосы растрепались, спутавшись во время любовных игр, и падали ему на лоб. Он выглядел удивительно юным. Не в силах устоять перед искушением, она подняла руку, чтобы пригладить его волосы, но ее рука замерла, когда она поняла, что мягкий свет за окном означает наступление рассвета.
   Рассвет. Слуги. Она представила, как горничная входит к ней в комнату с утренним шоколадом. Пойдут сплетни. Заработают языки. Очень скоро Мэри-Роза добавит свою порцию, как она прошлой ночью застала вместе мисс Уинтроп и графа…
   Ей надо немедленно вернуться к себе. Бросив последний взгляд на возлюбленного, она начала осторожно выбираться из его объятий.
   Рука на ее плече не шелохнулась.
   Рина снова бросила взгляд на его лицо и увидела, что он наблюдает за ней с большим удовольствием. Губы его изогнулись в лукавой улыбке.
   – И куда это ты собралась?
   Его чуть ворчливый голос растопил ее, как огонь воск. Она едва сохраняла способность держать себя в руках.
   – Я должна вернуться к себе. Уже почти рассвело, а ты знаешь, что произойдет, если слуги обнаружат, что мы… ну, если слуги обнаружат…
   Эдуард откинулся на подушки.
   – Гм. Да, понимаю. Новость распространится по графству со скоростью лесного пожара. Будет скандал. Мне уже никогда не оправдаться. Нам придется немедленно пожениться. – Он закрыл глаза и сонно зевнул. – Я не вижу тут никакой проблемы.
   Рина с отчаянием вздохнула.
   – Ну ты…
   Он открыл один глаз.
   – Большой?
   – Неисправимый, – закончила она, густо покраснев. – Тебе нельзя быть причиной еще одного скандала. Подумай о своей бабушке. Подумай о детях.
   Его рука скользнула вниз, он обнял ее за талию, прижав к своему мощному обнаженному телу.
   – Я и думаю о детях. Наших с тобой.
   Рина перестала дышать. Мысль о том, чтобы выйти за него замуж и рожать ему детей, наполнила ее таким счастьем, которое она едва могла вынести, и такой болью, что она едва сумела ее скрыть. Эдуард ее любит, а она лгала ему и его семье. И она убийца.
   Рина отвернулась, пряча от него глаза, и ответила:
   – Если ты думаешь лишить меня благопристойной помолвки с цветами и музыкой и того чтобы ты опустился на одно колено перед невестой, то глубоко ошибаешься. А теперь я в самом деле должна идти к себе.
   Она ловко вывернулась и выскользнула из его рук. Эдуард не делал попыток ее удержать. Считая, что он наконец с ней согласен, она отбросила одеяло и начала выбираться из кровати.
   Но в следующую секунду она уже лежала на спине, придавленная тяжестью его тела. Ухмыляясь, он опустил голову и прошептал ей на ухо:
   – А если ты думаешь, что я выпущу тебя отсюда, не получив ответа, то ты глубоко ошибаешься.
   Он стал целовать ее шею, обжигая ее тело влажными неспешными поцелуями. Рина едва сдержалась, чтобы не ахнуть вслух. Этот человек – страшный негодяй, когда речь идет о том, чтобы настоять на своем. Ее глаза закрылись, сладкая боль нарастала в ней.
   – Ты… играешь нечестно.
   – Я играю, чтобы выиграть, дорогая. И я собираюсь выиграть тебя. Но пока меня устроит короткий ответ – «да». Подробности можем обсудить после моего возвращения.
   Рина открыла глаза.
   – Ты уезжаешь?
   – Мне все же надо по делам в Труро. – Он сжал ее лицо в ладонях и нежно чмокнул в кончик носа. – Не смотри так грустно. Меня не будет всего несколько дней. Теперь ничто не сможет удержать меня от возвращения в Рейвенсхолд… к тебе.
   К тому времени когда Эдуард вернется, они с Квином уже исчезнут. Эдуард проклянет ее имя. Она закрыла глаза, скрывая отчаяние, которого он не должен был видеть.
   – Я люблю тебя, – сказала Рина.
   Он со вздохом прижался лбом к ее лбу.
   – Я знаю, дорогая. Но еще я знаю, что в твоей маленькой умной головке больше лабиринтов и поворотов, чем в кроличьей норе. Я хочу получить прямой ответ до отъезда. – Он приподнял ее голову и пристально посмотрел на нее. – Ты выйдешь за меня замуж?
   Рина прочла в его глазах неуверенность, отблеск отчаяния, которое чуть не погубило его после бегства жены. Он нуждался в ней не меньше, чем она в нем. Рина с трудом перевела дух. Он ее любит. Может быть, любит настолько, что сможет простить обман и жениться на ней. Но она – убийца. И не может позволить ему связать жизнь с преступницей. Даже если бы они попытались сохранить все в тайне, правда в конце концов откроется. Скандал погубит его и всех остальных в Рейвенсхолде.
   Она смотрела в его осунувшееся лицо, вглядываясь в каждую любимую его черточку, чтобы запечатлеть в своей памяти навсегда. Затем дала ему единственно возможное обещание:
   – Я никогда ни за кого не выйду замуж, кроме тебя.
   Его улыбка осветила комнату, словно солнце.
   Рина запустила пальцы в его волосы, притянула его к себе и поцеловала горячо, с яростным отчаянием. Внезапный прилив страсти немного удивил его, но граф тут же ощутил ответный порыв страсти. Они катались по простыням, их руки и сердца соединялись в любви столь жаркой, что она едва не растопила их сердца. Рина отдавалась ему самозабвенно, ее тело говорило о любви так, как не могли сказать никакие слова. Прикосновениями, стонами и огненными поцелуями она давала ему молчаливые клятвы верности. А после, когда он, утомленный, погрузился в сладостный сон, она легонько поцеловала его в губы и выскользнула из его объятий – навсегда.
 
   – Если вам угодно, мисс Уинтроп, графиня хотела бы видеть вас у себя.
   Сабрина подняла глаза от вышивки и посмотрела на служанку, вежливо присевшую в поклоне. Прекрасная возможность отвлечься: херувим, которого она пыталась все утро вышивать, больше походил на перезревшую дыню. Вышиванием она занялась лишь для того, чтобы не думать об Эдуарде. Словно что-то могло стереть из памяти эту волшебную ночь…
   – Мисс?
   – О… д-да, – ответила Рина, заикаясь. – Спасибо, Виолетта. Я пойду к бабушке прямо сейчас. – «И хорошо бы собрать остатки рассудка, когда я пойду к ней».
   Комнаты графини, выдержанные в голубых тонах, выходили окнами на море, залитое солнцем. Рамы были широко распахнуты навстречу соленому ветру и отдаленному рокоту прибоя.
   – Пруденс.
   Рина обернулась, удивленная усталым голосом леди Пенелопы. Это удивление переросло в тревогу, когда она увидела, что графиня лежит в постели, очень бледная на фоне голубых подушек. Она подбежала к кровати.
   – Бабушка, вы больны!
   – Я стара, – поправила леди Пенелопа, с трудом садясь. – От этого нет лекарств. Ну, не суетись. У меня часто бывают эти приступы. Они проходят после отдыха.
   – Тогда я вернусь позднее, когда вы наберетесь сил.
   – Позднее не годится. Мне надо обсудить с тобой важный вопрос, дорогая.
   – Но ведь это может подождать, пока вы не почувствуете себя лучше.
   – Не может. Я тебе уже когда-то говорила: мне известно обо всем, что происходит в этом доме. – Ее усталость мгновенно исчезла, она расправила плечи. – Ты провела ночь в спальне моего внука, и я хочу знать, что ты собираешься делать дальше.

Глава 27

   Теперь побледнела Сабрина.
   – Я… вы ошибаетесь. Я действительно говорила с графом в его комнате вчера ночью, но ушла…
   – В пять часов утра. В разорванном платье. Со спутанными волосами. Мне все очень подробно описали. Я стара, дорогая, но не настолько, чтобы не помнить, как выглядит женщина, которая только что занималась любовью.
   Рина склонила голову, заливаясь ярким румянцем.
   – Полагаю, отрицать бесполезно.
   – Разумное замечание, – одобрила леди Пенелопа. Перспектива намечающегося скандала вернула краску на щеки старой леди. Она похлопала ладонью по постели рядом с собой, приглашая Сабрину сесть. – Я снова спрашиваю тебя: что ты намерена делать?
   «Я намерена стащить ваше ожерелье и разбить сердце всем вам», – мрачно подумала Рина.
   – Возможно, вам следует спросить Эдуарда, когда он вернется.
   Графиня фыркнула.
   – Парень ходит злой, словно ужаленный пчелами медведь. Любой дурак, у которого есть глаза, мог заметить, что он с ума по тебе сходит. То, что он затащил тебя в постель, служит доказательством: Эдуард не сделал бы ничего подобного, если бы не собирался жениться. Но если я никогда не сомневалась в сердце внука, то не уверена в твоем.
   Леди Пенелопа подалась вперед, ее гордое лицо выдавало несвойственное ей смятение.
   – Отец Эдуарда, мой сын, стал самым большим разочарованием в моей жизни. Он ничего не любил, кроме денег и власти. Но у Эдуарда душа деда. Каждый раз, когда смотрю на него, я вижу моего дорогого Генри. – Она замолчала и смахнула слезу. – У Эдуарда смелое и щедрое сердце, но Изабелла чуть не погубила его. Еще одна неудачная любовь может привести его к гибели. Поэтому мне нужно знать: ты любишь моего внука или нет?
   Сабрина перевела взгляд в окно. Несколько секунд она наблюдала, как чайки кружатся и пикируют над морским простором, и слушала их пронзительные тревожные крики.
   – Я люблю его, – ответила она. Потом из горла ее вырвалось рыдание, и она бросилась в объятия графини, – Ох, бабушка, я ужасно люблю его!
   Она плакала на плече леди Пенелопы, выливая свои страдания в бурных рыданиях. Старая женщина гладила ее по волосам, качала девушку в своих объятиях, так не делал никто с тех пор, как умерла мать Рины.
   – Честное слово, что за дети, всегда у них то одна беда, то другая. Не сомневаюсь, вам с Эдуардом еще предстоит не один шторм в вашем плавании по житейским морям, но если вы любите друг друга, то все в конце концов будет хорошо. Ну, вытри глаза. Я хочу тебе кое-что дать.
   Рина нежно любила старую женщину, и ее вера в то, что они с Эдуардом будут счастливы, пронзила ее сердце, словно кинжал. Вытирая слезы, она соскользнула с шелкового покрывала.
   – Я ценю ваш совет, бабушка. Но уверяю вас, мне ничего не нужно от…
   Слова замерли у нее на губах, когда леди Пенелопа вложила ей в руку… «Ожерелье голландца».
   Рина смотрела на бриллианты, переливающиеся в ее пальцах. Откуда-то словно издалека она услышала голос графини:
   – …подарено мне моим мужем в брачную ночь. Я всегда собиралась передать его Изабелле, но что-то меня удерживало. Думаю, то, что как бы я ни любила эту девочку, она не подходила моему внуку. Она не любила Рейвенсхолд так, как любил его Эдуард, как должны любить Тревелины. А ты всегда любила эту землю, я увидела это в твоих глазах в тот день, когда ты приехала сюда. Ты сможешь разделить с Эдуардом эту любовь, которую не разделяла его жена.
   Она протянула руку и погладила Рину по щеке.
   – Раньше я тревожилась, думая, что будет с моим дорогим мальчиком и всей семьей после моей смерти. Теперь не боюсь. Ты вернула любовь и смех в наш дом. Возьми ожерелье, дорогая моя. Носи его смело. Это твое право, ведь ты – одна из нас. Во всем главном ты – настоящая Тревелин.
   Из-за ожерелья она приехала сюда, ради этого сокровища все это время рисковала головой. Теперь не нужно обманным путем красться в комнаты графини. Не нужно взламывать сейф. Осталось спокойно положить драгоценность в карман и ждать встречи с Квином, которая состоится сегодня вечером. Она почти слышала, как Дэниел Мерфи шепчет ей на ухо: «Твой корабль вернулся в гавань, детка. Я же тебе говорил, что он вернется».
   Да, осталось солгать старой женщине в последний раз. Что такое еще одна ложь после всего, что она нагромоздила? В любом случае семья узнает правду о ней через несколько дней. Леди Удача вложила в ее руки огромное состояние, и она была бы последней дурой, если бы отказалась от него.
   Сабрина подняла глаза, готовясь заверить вдову, что ожерелье и сердце ее внука – в надежных руках, и она о них позаботится. И встретила взгляд леди Пенелопы, глаза которой сияли ярче любых бриллиантов. Глаза Эдуарда. «Во всем главном ты настоящая Тревелин»…
   Пусть она будет последней дурой, которую видел свет, подумала Сабрина и – вернула ожерелье графине.
 
   – Сделай глубокий вдох, Квин, – сказала Рина, колотя его по спине. – Да, вот так. Через минуту ты придешь в себя.
   – Черта с два! Ты его отдала? Ты держала ожерелье в руках, оно было в полном твоем распоряжении, и ты отдала его об…
   Он схватился за грудь, которую сотрясал чудовищный приступ кашля. Рина заставила его сесть на каменную ограду, которая тянулась вдоль заброшенной боковой дороги, ее Квин выбрал для их вечерней встречи.
   – Ну-ка расслабься. Иначе ты еще хуже будешь себя чувствовать.
   – Здорово сказано. Ты выбрасываешь на ветер единственный шанс разбогатеть, который у нас был, а теперь заботишься о моем здоровье. – Он свирепо взглянул на нее и с такой силой пригладил жидкую поросль медного цвета на своем черепе, что Рина испугалась, как бы он не лишился последних волос.
   – Господи, детка, что на тебя нашло, почему ты сделала такую глупость?
   Неподалеку паслась пара лошадей, которую Квин приготовил для их бегства, бегства, от которого она отказалась.
   – Я не могла взять ожерелье, Квин, и я решила остаться.
   – Ты – что?.. – Он вскочил, и слова градом посыпались из него: – Ты не можешь… это полное безумие… Ты не знаешь, что ты… Ты сошла с ума!
   – Нет. Но я не могу причинить зла никому из этой семьи, особенно Эдуарду. Он… просил меня стать его женой.
   – Ох, детка. Ты же не думаешь, что он на тебе женится… после того как узнает правду.
   – Я бы и сама не согласилась, даже если бы он захотел. Но я должна рассказать ему правду о том, кто я, должна. Иначе я не могу… – Она судорожно вздохнула, едва сдерживая слезы. – Прости меня, Квин. Ты для меня так много сделал, и я знаю, ты хотел, чтобы все это закончилось иначе.
   – Да, хотел. Все ведь задумывалось иначе. – Он встал, наклонился и, сердито морщась, подобрал свою шляпу. – Я не стану говорить тебе, что ты потрясающая дура, и сама это знаешь. Но будь я проклят, если тоже заделаюсь дураком. – Он бросил взгляд на пустынную дорогу и кивнул на коней. – Можешь ехать со мной, а можешь оставаться. Выбор за тобой. Но если ты выбираешь Черного Графа, то между нами все кончено. У меня, кроме моей шкуры, ничего нет, и я не намерен рисковать ею по причине чистого безумия, даже ради дочери Дэниела Мерфи. Так что тебе решать, детка.
   Сабрина понимала, что Квин прав. Чистым безумием было рисковать и рассказывать Эдуарду правду. В лучшем случае он ее выгонит. В худшем – вызовет судебного исполнителя, и ее увезут обратно, в Лондон, где будут судить за убийство Альберта. И даже если каким-то чудом он все равно захочет на ней жениться, ей придется лишить этого счастья его и себя. Она слишком его любит, чтобы позволить ему обесчестить семью, женившись на убийце. В любом случае ее сердце будет разбито. И все же…
   – Квин, я не могу позволить ему думать, что я бессовестно предала его, как это сделала его первая жена. Даже если это приведет меня к гибели, я все равно не могу.
   Квин долго смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, пошел к лошадям. Острая боль пронзила сердце Рины. Она любила Квина, и ей стало больно, что он уходит от нее, даже не попрощавшись. Она смотрела, как он взял за повод одну из лошадей и вскочил на вторую, а потом ускакал в темноту.
   С моря пополз туман. Рина запахнула свой влажный плащ и пошла обратно к Рейвенсхолду. Не успела она сделать и десяти шагов, как услышала за спиной топот копыт. На мгновение у нее возникла безумная надежда, что Квин вернулся попрощаться. Но всадник, вынырнувший из клубящегося тумана, сидел на длинноногой чистопородной лошади и был облачен в черный траурный наряд.
   – Касси?
   – Слава Богу! – воскликнула в отчаянии леди, останавливая коня. – Я приехала в Рейвенсхолд, чтобы увидеть тебя. Парис уехал в Лондон сегодня утром, а я осталась, чтобы дать последние указания слугам. Я собиралась отправиться вслед за ним вечером, но когда узнала… – Она уронила поводья и закрыла лицо руками. – Ох, Пруденс, ты должна немедленно поехать со мной в Фицрой-Холл. Я знаю, что случилось с Изабеллой.
 
   Леди Рамли поднесла фонарь поближе к затейливой панельной обшивке.
   – Механизм где-то здесь. Мне только надо… а, вот он. – Она нажала на маленькую, вырезанную из дерева розу. Раздался тихий щелчок, и часть стены бесшумно повернулась. – Пойдем, Пруденс. Я нашла вход контрабандистов.
   Сабрина с сомнением посмотрела через ее плечо на сырую, затянутую паутиной каменную лестницу. Касси объяснила, что ее брат наткнулся на потайную дверь в Фицрой-Холле и обнаружил, что она ведет в систему пещер, которые использовали контрабандисты для хранения товаров. И все же связь ускользала от Рины.
   – Какое отношение имеет находка Париса к первой жене Эдуарда?
   – Я тебе покажу. Иди за мной.
   И не успела Рина остановить ее, как Касси исчезла за первым поворотом уходящей вниз лестницы. У Рины не оставалось выбора, и она двинулась следом.
   Здесь пахло как в темнице. Плесень и гнилая вода скопились в углублениях пола грубо вытесанных проходов, а потолок порой опускался так низко, что Рине приходилось нагибаться, чтобы пройти. Фонарь высвечивал гниющую, покрытую паутиной и пылью бесформенную кучу того, что некогда было добычей контрабандистов. За кругом света от фонаря Рина слышала шорох копошащихся по углам крыс. Она содрогнулась от омерзения.
   – Уже недалеко! – крикнула ушедшая вперед Касси. Торопливо догнав подругу, Рина увидела, что Касси стоит на выложенном камнем краю отверстия, напоминающего колодец.