— Завтра, — сказал Венька.
— Завтра не могу, — сказал Гевондян. — Послезавтра.
— Не торгуйтесь, Вартан Степанович, — укоризненно произнес Венька. — Завтра, послезавтра — какая разница!
— Вам приходилось спасать людей? — воскликнул Юра. — Послезавтра может быть поздно! Тут вопрос жизни и смерти…
— Не разъясняй мне разницу между жизнью и смертью, очень тебя прошу, — сказал Гевондян. — Вертолет нужен всем, а Гевондян один.
Он замолчал, и Венька дернул Юру за руку, чтобы тот не перебивал Гевондяна.
— Ладно, — наконец изрек тот. — Пусть завтра. А кто полетит?
— Я, — сказал Юра.
— Нет, — сказал Венька. — Полечу я.
— Как это ты? — сказал Юра. — Это касается лично меня.
— Это касается не только лично тебя, а лично всех, — сказал Венька. — Что лично ты увидишь с вертолета?
— Ты летал когда-нибудь над тайгой? — в свою очередь, поинтересовался Гевондян.
— Нет, — сказал Юра.
— И не надо, — сказал Гевондян. — Полетит он… — и указал на Веньку. — Он может сосчитать, сколько шишек лежит под каждой сосной. А ты?
Назавтра Гевондян и Венька вылетели на поиски.
Они бороздили небо во всех направлениях, напряженно всматриваясь в каждый лужок, в каждую горку, в каждый овражек. Ничего не привлекало внимания.
Как вдруг Венька увидел…
— Вартан Степанович!
— Спокойно.
— Вижу!
— Что?
— Корову!
Да, на глухом лесном склоне паслась корова. Поблизости никакого жилья. Однако корова не могли очутиться в лесной пустыне сама по себе.
Гевондян опустился пониже.
Два продолговатых строения, замаскированные травой, и над одним легкий дымок, который вот-вот рассеется в воздухе.
— По-видимому, ты прав, — сказал Гевондян. — Корова — это немаловажный фактор.
Венька знал эти места, но записал все координаты.
Петя и обиженный Юра ждали возвращения вертолета на аэродроме. Услышали приближающийся рокот, выбежали из домика.
— Ну как? — закричал Петя навстречу Веньке. — Нашли?
— Нашли! — торжествующе крикнул тот.
— Кого? — с замиранием сердца спросил Юра. — Кого вы видели?
— Корову, — серьезно сказал Венька. — Самую доподлинную корову.
— Завтра не могу, — сказал Гевондян. — Послезавтра.
— Не торгуйтесь, Вартан Степанович, — укоризненно произнес Венька. — Завтра, послезавтра — какая разница!
— Вам приходилось спасать людей? — воскликнул Юра. — Послезавтра может быть поздно! Тут вопрос жизни и смерти…
— Не разъясняй мне разницу между жизнью и смертью, очень тебя прошу, — сказал Гевондян. — Вертолет нужен всем, а Гевондян один.
Он замолчал, и Венька дернул Юру за руку, чтобы тот не перебивал Гевондяна.
— Ладно, — наконец изрек тот. — Пусть завтра. А кто полетит?
— Я, — сказал Юра.
— Нет, — сказал Венька. — Полечу я.
— Как это ты? — сказал Юра. — Это касается лично меня.
— Это касается не только лично тебя, а лично всех, — сказал Венька. — Что лично ты увидишь с вертолета?
— Ты летал когда-нибудь над тайгой? — в свою очередь, поинтересовался Гевондян.
— Нет, — сказал Юра.
— И не надо, — сказал Гевондян. — Полетит он… — и указал на Веньку. — Он может сосчитать, сколько шишек лежит под каждой сосной. А ты?
Назавтра Гевондян и Венька вылетели на поиски.
Они бороздили небо во всех направлениях, напряженно всматриваясь в каждый лужок, в каждую горку, в каждый овражек. Ничего не привлекало внимания.
Как вдруг Венька увидел…
— Вартан Степанович!
— Спокойно.
— Вижу!
— Что?
— Корову!
Да, на глухом лесном склоне паслась корова. Поблизости никакого жилья. Однако корова не могли очутиться в лесной пустыне сама по себе.
Гевондян опустился пониже.
Два продолговатых строения, замаскированные травой, и над одним легкий дымок, который вот-вот рассеется в воздухе.
— По-видимому, ты прав, — сказал Гевондян. — Корова — это немаловажный фактор.
Венька знал эти места, но записал все координаты.
Петя и обиженный Юра ждали возвращения вертолета на аэродроме. Услышали приближающийся рокот, выбежали из домика.
— Ну как? — закричал Петя навстречу Веньке. — Нашли?
— Нашли! — торжествующе крикнул тот.
— Кого? — с замиранием сердца спросил Юра. — Кого вы видели?
— Корову, — серьезно сказал Венька. — Самую доподлинную корову.
СВИДАНИЕ
— Сделаем крюк, минуем заимку Душкина, — командовал Венька, шагая во главе экспедиции. — Лучше десять-пятнадцать километров лишка, чем спугнуть пуганых.
Лида и Венька собирались в путь не так быстро, как хотелось Юре и Пете. Подобрали кое-какой инвентарь, топорики, таганок, кастрюлю, запаслись Салом, крупой, отнеслись к делу со всей серьезностью бывалых людей.
— Знаешь, куда идти? — обратилась перед выходом Лида к Веньке.
— Спрашиваешь! — гордо откликнулся тот. — Местонахождение божьих людей зафиксировано с точностью километр в сантиметре.
Вышли под вечер. Тоже предосторожность со стороны Веньки: «Если кто из их братии околачивается в Тавде, пусть лучше не видит туристов».
Вообще решили не останавливаться ни в деревнях, ни у лесников, чтобы незамеченными добраться до цели.
Переночевали в лесу под Тавдой, шли целый день, и, как Венька ни уверял, что идут наилучшим курсом, пришлось заночевать вторично.
Зато на третий день Венька уже к обеду начал проявлять признаки беспокойства.
— Внимание! Чем ближе цель, тем крепче должны быть нервы.
Невольно ускорили шаг. Под ногами мягко похрустывала хвоя. Шли в гору.
— Тихо, — скомандовал Венька. — Привал.
— Какой там привал! — запротестовала даже благоразумная Лида. — Теперь до конца…
— В том-то и дело, что уже конец, — перебил Венька. — За увалом обетованная земля.
— Неужели… дошли?
— Потому-то и предлагаю стреножить коней. По моим подсчетам, километра полтора. Дальше я двинусь один.
— Почему? — обиделся Петя. — Мы тоже…
— Ни в коем случае. — Лида опустилась на землю. — На разведку идет один Венька. Даже среди лесников он славится как следопыт. Все осмотрит, доложит, а тогда уж решим, как поступать дальше.
Венька скинул с плеча рюкзак, сбросил телогрейку и исчез за деревьями.
— Отдыхать!
Развести костер Лида не позволила, пообедали всухомятку. Лида посоветовала поспать, но никто не заснул, все ждали Веньку.
Уже смеркалось, когда он вернулся из рекогносцировки.
— Все в порядке, — объявил он. — Полная кошелка стариков обоего пола. Но кроме них… несколько хорошеньких девочек. Скрываются в халупы при малейшем подозрительном звуке. Вам, конечно, понятно, что подразумеваются не певчие птички, а самолеты. Оценивая положение на фронте и принимая во внимание превосходящие силы противника, полагаю, что открытое нападение на лагерь успехом не увенчается. Мой наметанный глаз определил соотношение сил шесть к одному…
— Перестань балаганить, — остановила Лида Веньку. — Обедай, и будем решать, что предпринять дальше.
Однако Юра отверг все решения. Прежде всего необходимо узнать, находится ли в этом заповеднике Таня. Юра должен отправиться вместе с Венькой и хотя бы издали увидеть его обитателей. Если Таня среди них, на что Юра очень надеялся, прежде чем что-либо предпринимать, он должен с ней встретиться.
Ему не терпелось немедля подкрасться к обители, но Лида не разрешила отходить ночью от бивуака.
Юра и Венька отправились туда с первыми утренними лучами.
На этот раз Юре не пришлось долго мучиться, он сразу нашел Таню среди девушек, сновавших взад-вперед меж построек.
Он нашел ее и не мог допустить, чтобы Таню опять увели у него на глазах!
— Чем крепче нервы, тем ближе цель, — наставительно повторил Венька, заметив состояние Юры.
Они внимательно наблюдали. Девушки кололи дрова, кухарничали, бегали за водой к ручью. Самым подходящим местом для свидания и был берег ручья.
Так и порешили: сесть в засаду, а когда Таня спустится за водой, перед ней появится Юра.
Невидимая птаха все высвистывала и высвистывала одну и ту же протяжную ноту. Начинался утренний розовый пожар. Лес наполнился необычным светом. Все происходило как в сказке. Холодок пробежал у Юры за плечами, и он подумал, что, как сказочный принц, он должен преодолеть все препятствия и разбудить спящую красавицу.
С трудом верилось, что он посреди уральской тайги и в такой чащобе, куда редко и только в чрезвычайных обстоятельствах забредают люди, — такой солнечный наступал мягкий и радостный рассвет. Деревья стояли удивительно неподвижно, на листве поблескивали капли росы, все оживленнее щебетали птицы, и лишь ручей журчал неутомимо и осторожно, как ночью. Розовые блики сменились желтыми, небо поголубело, ветерок зашелестел листвой, и все залил мягкий белый свет: и прогалину в нехоженом лесу, и откос, поросший ярко-зеленой травой, и песчаное русло узкого ручейка, выбегающего из-под зеленовато-черной коряги.
Тихо вокруг… И вдруг пичуга, что так неутомимо высвистывала в течение всего рассвета свою однотонную песню, захлебнулась и смолкла.
— Тс-с-с-с, — подала Лида сигнал тревоги.
Шепот слился с шелестом ветра, но мальчики сразу уловили в этом шелесте оттенок тревоги и еще неподвижнее замерли на своих постах.
Пичуга смолкла, послышались голоса. Негромкие и звонкие. Точно ручей заговорил веселей и нетерпеливей.
У Юры замерло сердце. Он не мог ошибиться. Год, нет, больше года не слышал он ее голоса. Но он не мог ошибиться…
Две девушки в черных платочках с ведрами в руках пробирались из-за деревьев к ручью.
Как же она похудела! Только глаза все те же…
Девушки спустились к ручью. Таня рукой отвела листья папоротника. Ручей выбил как бы ступеньку, вода падала с небольшого уступа, и Таня подставила под струю ведро.
Вторая девушка стояла повыше Тани, ждала своей очереди. Она бросила вдруг ведро, с легким стуком оно упало в траву, заломила руки, потянулась и громко вздохнула.
— А что, если выкупаться, Тася? — обратилась она к подруге.
— Дурочка, заметят, — ответила та. — Опять придется поклоны отбивать…
Юра не ослышался. Почему Тася? Ведь это же Таня… Таня! А может, подружка ласкательно ее зовет так?…
Таня наполнила ведра и перешла ручей, освободила место подруге.
И тут Юра опомнился… Нельзя терять ни минуты! Он выскочил из-за куста и опрометью понесся вниз.
— Таня! Таня!
«Ах!»
Она даже не сказала это, восклицание замерло в ее глазах.
Ее подружка уронила ведра и побежала.
Таня застыла, точно увидела призрак. Да так оно и было на самом деле! Откуда мог взяться Юра среди этой тайги, в таком месте, о существовании которого не знали даже многие истинные христиане? Юра мог только померещиться. Это было не что иное, как материализация ее греховных мыслей о жизни, которую она навсегда покинула, мыслей, которые она до сих пор не может от себя отогнать…
Признайся она Раисе в том, что ей померещился Юра, не избежать суровой епитимьи. Опять придется поститься, иссушать плоть…
Таня рванулась… Но призрак успел схватить ее за руку, его пальцы так цепко обхватили руку, как вряд ли на это способны привидения.
— Юра?!
— Пойдем, пойдем! Не беги! Мне необходимо тебе сказать…
Он увлекал ее вверх по другую сторону ручья.
— Идем, идем, — приговаривал он. — Танечка, выслушай…
Она поняла уже, что это не призрак, что возле нее самый доподлинный Юра, и тем страшнее, тем немыслимее становилось все происходящее.
— Отпусти меня, — пробормотала она. — Я не должна с тобой говорить…
А он вел ее, продираясь меж кустов, безжалостно топча бруснику, вел с такой настойчивостью и силой, что она не могла сопротивляться, подчинилась ему также, как подчинялась Раисе, только страха она не испытывала, какой всегда ощущала перед Раисой.
Они не заметили, как кто-то пробежал мимо, как кто-то стал карабкаться по откосу вслед за убегающей девушкой, хотя Юра знал, что так все и должно происходить, настолько они были поглощены своей встречей.
— Ну вот… — Юра внезапно остановился и отпустил ее руку. — Сядь.
Сесть было не на что, и они продолжали стоять.
— Вот…
Юра просто не знал, с чего начать. Он подготовил самые лучшие доказательства против существования бога. Наизусть выучил множество изречений философов-материалистов. Он был вооружен неопровержимыми доводами…
Юра мог, конечно, начать антирелигиозный диспут, но скорее он мог убедить в том, что нет бога, щелкающую над его головой белку, чем эту дрожащую, смятенную и обезволенную девочку. И Юра не совершил ошибки, которая могла навсегда развести его с Таней, Юра не затеял спора, который еще неизвестно чем мог кончиться. Он был сейчас на той высоте, на какой находятся люди в моменты самого величайшего просветления: видя утопающую, он не стал рассуждать, каким способом лучше ее спасти и что посоветовать, чтобы она выплыла, он просто поддался непосредственному чувству и кинулся в стремнину, чтобы схватить в руки эту гибнущую драгоценную жизнь.
Все было в этот момент против него: и сама испуганная девушка, которую он не видел более года и которой за этот год ежедневно внушали, что все в мире тлен, суета, грех, что все, кто прежде ее окружал, тянули ее в пропасть; и первозданная природа, окружающая их. Все вокруг было таким, что позволяло, как выражаются поэты, ощутить присутствие бога: и обступившие их могучие березы и сосны, устремившиеся в небо, и само лучезарное бездонное небо, и шелест ветвей, и дуновение ветра, и загадочные шумы и шорохи, и безмолвие дикого леса, и смолистый аромат, так напоминающий запах ладана, — вся эта поэзия таинственного беспредельного леса легко могла внушить слабому и впечатлительному человеку мысль о существовании какого-то незримого, непостижимого и всемогущего существа.
И Юра, которым всегда владело чувство поэзии, тоже не посмел нарушить очарование окружающего их мира холодными умственными рассуждениями.
— Если бы ты знала, — лишь воскликнул он во всей своей юношеской непосредственности, — как я счастлив, что наконец-то нашел тебя!
И тогда Таня широко раскрыла громадные удивленные глаза и невольно спросила:
— А разве ты… Разве ты искал?
Юра смотрел на нее так, как верующие смотрят на чудотворные иконы.
— Весь год, с первого дня, как ты исчезла, каждый день, каждое мгновение…
И было так сказочно, так необыкновенно, так чудесно, что этот красивый и умный юноша не забыл ее, что его слова не остались словами, что он верен тому, о чем они почти никогда между собой и не говорили, что только угадывалось в недосказанных речах и несмелых прикосновениях, — так все это было необыкновенно и чудесно, что Таня заплакала чистыми, радостными и облегчающими душу слезами.
И все вдруг пошло совсем не так, как предполагалось, как должно было идти с точки зрения разума и логики. Не Юра стал спрашивать, убеждать и просвещать бедную Таню, а Таня засыпала Юру беспорядочными житейскими вопросами:
— Юрочка, откуда ты сейчас? Ты ничего не слышал о маме? Как ты узнал? От кого?
И так далее, и так далее — о самом Юре, о Москве, о его поездке…
И Юра принялся рассказывать, как он был у ее матери, как нашел Щеточкину, как вынудил ее поехать в Бескудниково, как попал затем в Ярославль, как видел Таню в окне уходящего поезда…
— Так это был ты? Ты? — прервала Таня. — Так это тебя, значит, видела я на перроне? А Раиса сказала, что это дьявол соблазняет меня…
Юра рассказал, что, потеряв ее след, он решил не поступать в университет, пошел на строительство, чтобы накопить денег, как узнал, где она находится, и как с Петей добрался до Душкина, до Рябошапки и наконец разыскал ее среди здешних непроходимых болот.
И все, что Юра рассказал, было так просто и вместе с тем так удивительно, что Таня снова заплакала, от умиления, от жалости, от любви.
— Что же теперь? — спросила она с замиранием сердца.
— Как что? — удивился Юра. — В Москву. В Москву! Неужели ты думаешь, что я от тебя отстану?
И после ласковых Юриных слов, после всего того, что он рассказал, ей и впрямь показалось страшным вернуться под начало Раисы и опять отбивать поклоны перед закопченными немыми и безучастными иконами.
— Никуда я тебя не отпущу, — повторил Юра. — Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, разберешься сама, но я не дам тебе прятаться от меня, от матери, от всех, кого ты знала и кто не сделал тебе ничего плохого.
И опять он не совершил ошибки и ни в чем не стал ее убеждать, он просто опустился возле Тани на землю, сел на покрытую листьями и сухой хвоей землю, молча взял ее руку, приник к ней лицом и принялся медленно и нежно поглаживать ее по ладони.
И сдержанная молчаливая ласка сделала больше, чем сделало бы все его красноречие. Это было самое главное, чего не хватало Тане в течение прошедшего года. Она опустилась рядом с Юрой и, подчиняясь безотчетному порыву, внезапно поцеловала его в щеку, и раз, и другой, и третий, как целовала она мать, когда хотела в чем-нибудь ее утешить и дать ей понять, что она любит ее и всегда будет с ней.
Мачтовые сосны уходили в облака, облака медленно проплывали над ними, ветер донес до них запах хлеба, чего-то такого теплого и домашнего, чего так долго была лишена Таня.
Юра поднялся и потянул ее за руку.
— Пойдем.
— Куда?
— Домой.
Таня опять ушла в себя.
— Нет, Юра…
— Что нет?
— Я не одна там. Там девочки…
— Какие девочки?
— Такие же, как и я.
— И что из того?
— Может быть, они тоже…
Она не договорила, но Юра понял ее и подумал: «Ради Тани стоило поехать не только на Урал, а за тридевять земель».
— Думаешь там… сладко?
Если она заговорила о том, что другие девушки тоже, может быть, захотят покинуть тайгу, значит, сама Таня приняла решение… Человек возобладал в ней над богом!
— Пусти меня сегодня обратно. Завтра я приду… Честное слово!
И Юра опять не совершил ошибки, не стал удерживать Таню. У нее не должно было возникнуть сомнения в том, что Юра верит ей, верит в нее всем сердцем.
Лида и Венька собирались в путь не так быстро, как хотелось Юре и Пете. Подобрали кое-какой инвентарь, топорики, таганок, кастрюлю, запаслись Салом, крупой, отнеслись к делу со всей серьезностью бывалых людей.
— Знаешь, куда идти? — обратилась перед выходом Лида к Веньке.
— Спрашиваешь! — гордо откликнулся тот. — Местонахождение божьих людей зафиксировано с точностью километр в сантиметре.
Вышли под вечер. Тоже предосторожность со стороны Веньки: «Если кто из их братии околачивается в Тавде, пусть лучше не видит туристов».
Вообще решили не останавливаться ни в деревнях, ни у лесников, чтобы незамеченными добраться до цели.
Переночевали в лесу под Тавдой, шли целый день, и, как Венька ни уверял, что идут наилучшим курсом, пришлось заночевать вторично.
Зато на третий день Венька уже к обеду начал проявлять признаки беспокойства.
— Внимание! Чем ближе цель, тем крепче должны быть нервы.
Невольно ускорили шаг. Под ногами мягко похрустывала хвоя. Шли в гору.
— Тихо, — скомандовал Венька. — Привал.
— Какой там привал! — запротестовала даже благоразумная Лида. — Теперь до конца…
— В том-то и дело, что уже конец, — перебил Венька. — За увалом обетованная земля.
— Неужели… дошли?
— Потому-то и предлагаю стреножить коней. По моим подсчетам, километра полтора. Дальше я двинусь один.
— Почему? — обиделся Петя. — Мы тоже…
— Ни в коем случае. — Лида опустилась на землю. — На разведку идет один Венька. Даже среди лесников он славится как следопыт. Все осмотрит, доложит, а тогда уж решим, как поступать дальше.
Венька скинул с плеча рюкзак, сбросил телогрейку и исчез за деревьями.
— Отдыхать!
Развести костер Лида не позволила, пообедали всухомятку. Лида посоветовала поспать, но никто не заснул, все ждали Веньку.
Уже смеркалось, когда он вернулся из рекогносцировки.
— Все в порядке, — объявил он. — Полная кошелка стариков обоего пола. Но кроме них… несколько хорошеньких девочек. Скрываются в халупы при малейшем подозрительном звуке. Вам, конечно, понятно, что подразумеваются не певчие птички, а самолеты. Оценивая положение на фронте и принимая во внимание превосходящие силы противника, полагаю, что открытое нападение на лагерь успехом не увенчается. Мой наметанный глаз определил соотношение сил шесть к одному…
— Перестань балаганить, — остановила Лида Веньку. — Обедай, и будем решать, что предпринять дальше.
Однако Юра отверг все решения. Прежде всего необходимо узнать, находится ли в этом заповеднике Таня. Юра должен отправиться вместе с Венькой и хотя бы издали увидеть его обитателей. Если Таня среди них, на что Юра очень надеялся, прежде чем что-либо предпринимать, он должен с ней встретиться.
Ему не терпелось немедля подкрасться к обители, но Лида не разрешила отходить ночью от бивуака.
Юра и Венька отправились туда с первыми утренними лучами.
На этот раз Юре не пришлось долго мучиться, он сразу нашел Таню среди девушек, сновавших взад-вперед меж построек.
Он нашел ее и не мог допустить, чтобы Таню опять увели у него на глазах!
— Чем крепче нервы, тем ближе цель, — наставительно повторил Венька, заметив состояние Юры.
Они внимательно наблюдали. Девушки кололи дрова, кухарничали, бегали за водой к ручью. Самым подходящим местом для свидания и был берег ручья.
Так и порешили: сесть в засаду, а когда Таня спустится за водой, перед ней появится Юра.
Невидимая птаха все высвистывала и высвистывала одну и ту же протяжную ноту. Начинался утренний розовый пожар. Лес наполнился необычным светом. Все происходило как в сказке. Холодок пробежал у Юры за плечами, и он подумал, что, как сказочный принц, он должен преодолеть все препятствия и разбудить спящую красавицу.
С трудом верилось, что он посреди уральской тайги и в такой чащобе, куда редко и только в чрезвычайных обстоятельствах забредают люди, — такой солнечный наступал мягкий и радостный рассвет. Деревья стояли удивительно неподвижно, на листве поблескивали капли росы, все оживленнее щебетали птицы, и лишь ручей журчал неутомимо и осторожно, как ночью. Розовые блики сменились желтыми, небо поголубело, ветерок зашелестел листвой, и все залил мягкий белый свет: и прогалину в нехоженом лесу, и откос, поросший ярко-зеленой травой, и песчаное русло узкого ручейка, выбегающего из-под зеленовато-черной коряги.
Тихо вокруг… И вдруг пичуга, что так неутомимо высвистывала в течение всего рассвета свою однотонную песню, захлебнулась и смолкла.
— Тс-с-с-с, — подала Лида сигнал тревоги.
Шепот слился с шелестом ветра, но мальчики сразу уловили в этом шелесте оттенок тревоги и еще неподвижнее замерли на своих постах.
Пичуга смолкла, послышались голоса. Негромкие и звонкие. Точно ручей заговорил веселей и нетерпеливей.
У Юры замерло сердце. Он не мог ошибиться. Год, нет, больше года не слышал он ее голоса. Но он не мог ошибиться…
Две девушки в черных платочках с ведрами в руках пробирались из-за деревьев к ручью.
Как же она похудела! Только глаза все те же…
Девушки спустились к ручью. Таня рукой отвела листья папоротника. Ручей выбил как бы ступеньку, вода падала с небольшого уступа, и Таня подставила под струю ведро.
Вторая девушка стояла повыше Тани, ждала своей очереди. Она бросила вдруг ведро, с легким стуком оно упало в траву, заломила руки, потянулась и громко вздохнула.
— А что, если выкупаться, Тася? — обратилась она к подруге.
— Дурочка, заметят, — ответила та. — Опять придется поклоны отбивать…
Юра не ослышался. Почему Тася? Ведь это же Таня… Таня! А может, подружка ласкательно ее зовет так?…
Таня наполнила ведра и перешла ручей, освободила место подруге.
И тут Юра опомнился… Нельзя терять ни минуты! Он выскочил из-за куста и опрометью понесся вниз.
— Таня! Таня!
«Ах!»
Она даже не сказала это, восклицание замерло в ее глазах.
Ее подружка уронила ведра и побежала.
Таня застыла, точно увидела призрак. Да так оно и было на самом деле! Откуда мог взяться Юра среди этой тайги, в таком месте, о существовании которого не знали даже многие истинные христиане? Юра мог только померещиться. Это было не что иное, как материализация ее греховных мыслей о жизни, которую она навсегда покинула, мыслей, которые она до сих пор не может от себя отогнать…
Признайся она Раисе в том, что ей померещился Юра, не избежать суровой епитимьи. Опять придется поститься, иссушать плоть…
Таня рванулась… Но призрак успел схватить ее за руку, его пальцы так цепко обхватили руку, как вряд ли на это способны привидения.
— Юра?!
— Пойдем, пойдем! Не беги! Мне необходимо тебе сказать…
Он увлекал ее вверх по другую сторону ручья.
— Идем, идем, — приговаривал он. — Танечка, выслушай…
Она поняла уже, что это не призрак, что возле нее самый доподлинный Юра, и тем страшнее, тем немыслимее становилось все происходящее.
— Отпусти меня, — пробормотала она. — Я не должна с тобой говорить…
А он вел ее, продираясь меж кустов, безжалостно топча бруснику, вел с такой настойчивостью и силой, что она не могла сопротивляться, подчинилась ему также, как подчинялась Раисе, только страха она не испытывала, какой всегда ощущала перед Раисой.
Они не заметили, как кто-то пробежал мимо, как кто-то стал карабкаться по откосу вслед за убегающей девушкой, хотя Юра знал, что так все и должно происходить, настолько они были поглощены своей встречей.
— Ну вот… — Юра внезапно остановился и отпустил ее руку. — Сядь.
Сесть было не на что, и они продолжали стоять.
— Вот…
Юра просто не знал, с чего начать. Он подготовил самые лучшие доказательства против существования бога. Наизусть выучил множество изречений философов-материалистов. Он был вооружен неопровержимыми доводами…
Юра мог, конечно, начать антирелигиозный диспут, но скорее он мог убедить в том, что нет бога, щелкающую над его головой белку, чем эту дрожащую, смятенную и обезволенную девочку. И Юра не совершил ошибки, которая могла навсегда развести его с Таней, Юра не затеял спора, который еще неизвестно чем мог кончиться. Он был сейчас на той высоте, на какой находятся люди в моменты самого величайшего просветления: видя утопающую, он не стал рассуждать, каким способом лучше ее спасти и что посоветовать, чтобы она выплыла, он просто поддался непосредственному чувству и кинулся в стремнину, чтобы схватить в руки эту гибнущую драгоценную жизнь.
Все было в этот момент против него: и сама испуганная девушка, которую он не видел более года и которой за этот год ежедневно внушали, что все в мире тлен, суета, грех, что все, кто прежде ее окружал, тянули ее в пропасть; и первозданная природа, окружающая их. Все вокруг было таким, что позволяло, как выражаются поэты, ощутить присутствие бога: и обступившие их могучие березы и сосны, устремившиеся в небо, и само лучезарное бездонное небо, и шелест ветвей, и дуновение ветра, и загадочные шумы и шорохи, и безмолвие дикого леса, и смолистый аромат, так напоминающий запах ладана, — вся эта поэзия таинственного беспредельного леса легко могла внушить слабому и впечатлительному человеку мысль о существовании какого-то незримого, непостижимого и всемогущего существа.
И Юра, которым всегда владело чувство поэзии, тоже не посмел нарушить очарование окружающего их мира холодными умственными рассуждениями.
— Если бы ты знала, — лишь воскликнул он во всей своей юношеской непосредственности, — как я счастлив, что наконец-то нашел тебя!
И тогда Таня широко раскрыла громадные удивленные глаза и невольно спросила:
— А разве ты… Разве ты искал?
Юра смотрел на нее так, как верующие смотрят на чудотворные иконы.
— Весь год, с первого дня, как ты исчезла, каждый день, каждое мгновение…
И было так сказочно, так необыкновенно, так чудесно, что этот красивый и умный юноша не забыл ее, что его слова не остались словами, что он верен тому, о чем они почти никогда между собой и не говорили, что только угадывалось в недосказанных речах и несмелых прикосновениях, — так все это было необыкновенно и чудесно, что Таня заплакала чистыми, радостными и облегчающими душу слезами.
И все вдруг пошло совсем не так, как предполагалось, как должно было идти с точки зрения разума и логики. Не Юра стал спрашивать, убеждать и просвещать бедную Таню, а Таня засыпала Юру беспорядочными житейскими вопросами:
— Юрочка, откуда ты сейчас? Ты ничего не слышал о маме? Как ты узнал? От кого?
И так далее, и так далее — о самом Юре, о Москве, о его поездке…
И Юра принялся рассказывать, как он был у ее матери, как нашел Щеточкину, как вынудил ее поехать в Бескудниково, как попал затем в Ярославль, как видел Таню в окне уходящего поезда…
— Так это был ты? Ты? — прервала Таня. — Так это тебя, значит, видела я на перроне? А Раиса сказала, что это дьявол соблазняет меня…
Юра рассказал, что, потеряв ее след, он решил не поступать в университет, пошел на строительство, чтобы накопить денег, как узнал, где она находится, и как с Петей добрался до Душкина, до Рябошапки и наконец разыскал ее среди здешних непроходимых болот.
И все, что Юра рассказал, было так просто и вместе с тем так удивительно, что Таня снова заплакала, от умиления, от жалости, от любви.
— Что же теперь? — спросила она с замиранием сердца.
— Как что? — удивился Юра. — В Москву. В Москву! Неужели ты думаешь, что я от тебя отстану?
И после ласковых Юриных слов, после всего того, что он рассказал, ей и впрямь показалось страшным вернуться под начало Раисы и опять отбивать поклоны перед закопченными немыми и безучастными иконами.
— Никуда я тебя не отпущу, — повторил Юра. — Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, разберешься сама, но я не дам тебе прятаться от меня, от матери, от всех, кого ты знала и кто не сделал тебе ничего плохого.
И опять он не совершил ошибки и ни в чем не стал ее убеждать, он просто опустился возле Тани на землю, сел на покрытую листьями и сухой хвоей землю, молча взял ее руку, приник к ней лицом и принялся медленно и нежно поглаживать ее по ладони.
И сдержанная молчаливая ласка сделала больше, чем сделало бы все его красноречие. Это было самое главное, чего не хватало Тане в течение прошедшего года. Она опустилась рядом с Юрой и, подчиняясь безотчетному порыву, внезапно поцеловала его в щеку, и раз, и другой, и третий, как целовала она мать, когда хотела в чем-нибудь ее утешить и дать ей понять, что она любит ее и всегда будет с ней.
Мачтовые сосны уходили в облака, облака медленно проплывали над ними, ветер донес до них запах хлеба, чего-то такого теплого и домашнего, чего так долго была лишена Таня.
Юра поднялся и потянул ее за руку.
— Пойдем.
— Куда?
— Домой.
Таня опять ушла в себя.
— Нет, Юра…
— Что нет?
— Я не одна там. Там девочки…
— Какие девочки?
— Такие же, как и я.
— И что из того?
— Может быть, они тоже…
Она не договорила, но Юра понял ее и подумал: «Ради Тани стоило поехать не только на Урал, а за тридевять земель».
— Думаешь там… сладко?
Если она заговорила о том, что другие девушки тоже, может быть, захотят покинуть тайгу, значит, сама Таня приняла решение… Человек возобладал в ней над богом!
— Пусти меня сегодня обратно. Завтра я приду… Честное слово!
И Юра опять не совершил ошибки, не стал удерживать Таню. У нее не должно было возникнуть сомнения в том, что Юра верит ей, верит в нее всем сердцем.
ПОГОНЯ
Спутница Тани рысью промчалась вверх и скрылась за увалом.
Смиренности и степенности обучали послушниц… На этот раз послушница нарушила все правила. Опрометью пронеслась по вырубке и носом ткнулась в грудь инокине Раисе.
Инокиня качнулась и оттолкнула послушницу от себя:
— Оглашенная! Вот как скажу сейчас матери Ираиде…
Девушка не могла открыть рта.
— Да что с тобой?
— Антихрист!
— Свят, свят… Ты в уме, девка?
— Антихристы у ручья! Как налетели… Один, в ковбойке, схватил Тасю и поволок…
Раиса кинулась в мужское общежитие. Доложила иноку Елисею. Тот не поверил, позвал инока Григория, и они вместе отправились к увалу.
Прячась за деревьями, приседая на корточки, стали всматриваться по ту сторону ручья.
Сомнений не было: все, что наболтала перепуганная послушница, подтверждалось. Местопребывание странников открыто. В лесу находились посторонние, и не только находились, но, очевидно, интересовались иноками.
В развевающихся полурясках Григорий и Елисей бегом вернулись к Елпидифору.
— Отец, беда!…
Иноками овладело волнение. Может, на них случайно набрели, а может, и что-нибудь посерьезнее…
Елисей вовсе не хотел попадать в тюрьму. Он знал: за веру его не тронут, но были за ним грешки посерьезнее, у него были поводы избегать столкновения с властями, начнись проверка, кто он да что, ему тюрьмы не миновать.
Отец Елпидифор оставался на высоте.
Жить оставалось мало, и он не боялся ничего.
— Ну! — прикрикнул он на своих соратников. — Да сохранит нас господь и да расточатся враги его!
Елисей и Григорий не так-то уж боялись преимущего, но такова сила его духа, что они не посмели перечить, хотя опасность была налицо.
Тем временем паника распространялась по обители. Инокини крестились, вздыхали, покачивали головами, послушницы шептались и кудахтали, иные увязывали узелки, один инок нет-нет да и посматривал на топор, а другой давно уже растворился в кустах, «яко тать в нощи».
И вдруг из-за горы появилась Таня.
Девушки заверещали:
— Мать Раиса!…
Та опередила послушниц, схватила Таню за руку, поволокла к Елпидифору.
— Говори, говори…
— Это… — Таня не умела врать. — Комсомольцы из моей школы. Из Москвы. Приехали за мной.
Раиса обмерла.
— Свят, свят…
И смолкла — Елпидифор только взглянул на нее.
— Пойдем-ка…
Всем хотелось услышать рассказ Таисии, но старейший отошел с нею в сторону, и, как ни навастривали иноки уши, услышать ничего не пришлось.
Таня честно все рассказала старцу, и опять он на долго замолчал, как-никак ответственность лежала на нем.
— Отец Елисей, — подозвал он наконец своего ближайшего помощника, — скажи Раисе, пусть не отходит от Таиски.
Не намерен он был ее отпускать.
И опять замолчал.
Все томились.
— Уходить, — наконец изрек преимущий.
Иноки побежали было за узелками…
— Куда? — крикнул преимущий. — Молитесь! Уйдем ночью. Авось бог милует…
В обители воцарилось тягостное молчание. Укладывали в мешки нехитрое имущество, собирали вещички.
Девушки перешептывались, старухи бормотали молитвы. Отец Елисей положил возле себя топор. Допоздна ждали нападения. Кто знает, чего надумают нехристи!
Относительно спокойно чувствовал себя один Елпидифор, ему терять было нечего. Тревожнее всех провели ночь, хоть и по разным причинам, Таня и Елисей. Елисей решительно не хотел иметь дело с милицией. А Таня… Таня по-прежнему была обуреваема сомнениями и колебаниями, но предпринять ничего не могла. Фактически она находилась под конвоем, кто-нибудь из иноков обязательно находился возле нее.
После полуночи Елпидифор велел собраться всем странникам. Первым опустился на колени и приказал молиться. Многим было не до молитвы, но ослушаться не посмел никто.
Наконец преимущий встал. Разделил всех на три группы. Трех молчаливых иноков тут же отправил в путь. Затем отпустил несколько дряхлых старух. Наиболее близкие к нему иноки и инокини и воспитанницы школы шли вместе с Елпидифором.
Уходили незаметно. Неслышно крались меж деревьев, осторожно перешли ручей и пошли, пошли… Снова в путь, в странство.
Вечером комсомольцы держали военный совет. Главная цель, которую они поставили на сегодня перед собой, достигнута: Юре удалось поговорить с Таней. Но дальше в оценке положения мнения разошлись. Петя и Венька считали, что Юре не следовало отпускать Таню. Зато Лида считала, что Юра поступил правильно: в конце концов, Таня не безвольное существо, у нее своя голова на плечах, и не надо снимать с нее ответственности за свое поведение.
Во всяком случае, следовало положиться на то, что утро вечера мудренее. Предосторожности ради палатку решили разбить подальше от скита и по очереди не спать.
Всю ночь прислушивались — не подкрадывается ли кто-нибудь с недобрыми намерениями. Ветер шелестел в ветвях, а им казалось, что кто-то подбирается к палатке. Где-то с грохотом упало дерево, а Петя уверял, что это выстрел…
Наконец рассвело. Опять ждали у ручья. Ждали кого-нибудь, кто придет за водой. Но никто не шел. Ребята с тревогой принялись посматривать на часы. Венька вызвался сходить на разведку, посмотреть, что делается у сектантов.
Вернулся, запыхавшись:
— Ребята! Никого!
— Чего никого?
— Никого нет, удрали!
— Что же делать?
— Догонять! Пойду вперед, буду по пути делать отметки. Мне тут известны все тропы, а вы постарайтесь не отставать. Думаю, ушли недалеко. Ночью здесь никто не рискнет идти, ушли только с рассветом…
Венька скрылся.
У Юры защемило сердце. Как же так, думал он, обещала и не пришла? Неужели обманула? Не может быть! Что же произошло? Неужели он нашел Таню, чтобы снова ее потерять?
Петя оглядывается:
— Юрка, не отставай!
Отстать-то он не отстанет, но удастся ли ему еще увидать Таню?
Юра и Петя давно бы сбились со следа, не заметили бы знаков, которые оставлял Венька: надломленную ветку, царапину на стволе, наколотую на хвою ягоду… Одна Лида видела эти вешки.
Юра прибавлял шагу, начинал бежать, задыхался.
— Не торопись, — твердила Лида. — Сбавь темп, иначе не выдержим, отстанем.
Юра ничего не понимал: идти быстро — отстанем, идти тихо — догоним.
— Тайга, — объясняла Лида. — По такому лесу нельзя бежать — собьет с ног.
Малахитовые какие-то ели вперемежку с белесыми березами. Сосны с пунцовыми стволами. Заросли мелкорослой и жалкой ольхи, и опять ели и кривые щербатые березы. А под ногами то мох, то брусника, обломки сухих ветвей и прелые прошлогодние листья.
Все непонятно в этом лесу, никакой тропки не замечал Юра среди кочек, овражков и буераков, а Лида уверяла, что они точно идут по следу.
Юра шел, но уже не верил, что идут они по следу людей, которые увели Таню; опять он ее потерял, опять поиски, опять год, два, три, а может быть, и никогда…
Внезапно Лида остановилась, указала на примятую траву:
— Недавно тут прошло человек пятнадцать. Отдыхали или, во всяком случае, останавливались. Видите?
Юра и Петя не видели ничего.
— Здесь лежало что-то тяжелое, какая-то поклажа, — показывала Лида. — Здесь лежал человек, здесь сидели женщины.
Нет, ничего не видно!
Лида прутиком указала на перетертые листья, на втоптанные с двух сторон следы, на вмятину с человеческий рост, усмехнулась, подняла из кучки прутиков и травинок женскую шпильку.
Шпилька в тайге… Оказывается, и в тайге теряют женщины шпильки!
— Теперь недалеко, — уверенно произнесла Лида. — Полчаса еще, час.
Петя удивился:
— Как вы можете знать?
— Пройдет еще час, расправятся ветви, сдвинутся листья…
Эта девочка читала все в лесу, как по книге.
— Скоро нагоним.
— Неужели мы так быстро сумели покрыть разделяющее нас расстояние? — недоверчиво спросил Юра.
В свою очередь, Лида удивленно посмотрела на Юру.
— Не так уж быстро, мы идем часов шесть.
Юра взглянул на часы:
— А мне казалось, часа два…
Он не чувствовал голода, не замечал усталости.
— Еще немного…
Тронулись дальше.
— А это что?
Лида наклонилась. На кустике можжевельника покачивался клочок бумаги. Точно опавший листок. Она поднесла к глазам и тут же передала Юре:
— Тебе.
Клочок тетрадочной бумаги, и на нем карандашом всего одно слово: «Юра». Почерк Тани! Кто-кто, а Юра не мог ошибиться.
Значит, они действительно прошли здесь. Значит, Таня думает о нем. Значит, уверена, что Юра устремится вслед…
— Юра!
Он не слышал.
Откуда-то появился Венька.
— Тише вы!
— Откуда ты?
— Тише! Все эти монахи тут, за оврагом. На лужке расположились, завтракают. Лучок черным хлебом закусывают.
— А Таня с ними?
— Всю дорогу идет меж двух монахинь. Конвоируют.
— Тебя не заметили?
— Меня?!
— Давайте обсудим…
— А чего обсуждать? — Юра весь напрягся, точно приготовился к прыжку. — Я иду за ней!
— А если полезут драться? Там такие дяди…
— А много их?
— Чертова дюжина. Четыре мужика и девять женщин.
— Старики?
— Трое вполне на уровне, да и старик не даст маху.
Юра махнул рукой.
— Иду!
Смиренности и степенности обучали послушниц… На этот раз послушница нарушила все правила. Опрометью пронеслась по вырубке и носом ткнулась в грудь инокине Раисе.
Инокиня качнулась и оттолкнула послушницу от себя:
— Оглашенная! Вот как скажу сейчас матери Ираиде…
Девушка не могла открыть рта.
— Да что с тобой?
— Антихрист!
— Свят, свят… Ты в уме, девка?
— Антихристы у ручья! Как налетели… Один, в ковбойке, схватил Тасю и поволок…
Раиса кинулась в мужское общежитие. Доложила иноку Елисею. Тот не поверил, позвал инока Григория, и они вместе отправились к увалу.
Прячась за деревьями, приседая на корточки, стали всматриваться по ту сторону ручья.
Сомнений не было: все, что наболтала перепуганная послушница, подтверждалось. Местопребывание странников открыто. В лесу находились посторонние, и не только находились, но, очевидно, интересовались иноками.
В развевающихся полурясках Григорий и Елисей бегом вернулись к Елпидифору.
— Отец, беда!…
Иноками овладело волнение. Может, на них случайно набрели, а может, и что-нибудь посерьезнее…
Елисей вовсе не хотел попадать в тюрьму. Он знал: за веру его не тронут, но были за ним грешки посерьезнее, у него были поводы избегать столкновения с властями, начнись проверка, кто он да что, ему тюрьмы не миновать.
Отец Елпидифор оставался на высоте.
Жить оставалось мало, и он не боялся ничего.
— Ну! — прикрикнул он на своих соратников. — Да сохранит нас господь и да расточатся враги его!
Елисей и Григорий не так-то уж боялись преимущего, но такова сила его духа, что они не посмели перечить, хотя опасность была налицо.
Тем временем паника распространялась по обители. Инокини крестились, вздыхали, покачивали головами, послушницы шептались и кудахтали, иные увязывали узелки, один инок нет-нет да и посматривал на топор, а другой давно уже растворился в кустах, «яко тать в нощи».
И вдруг из-за горы появилась Таня.
Девушки заверещали:
— Мать Раиса!…
Та опередила послушниц, схватила Таню за руку, поволокла к Елпидифору.
— Говори, говори…
— Это… — Таня не умела врать. — Комсомольцы из моей школы. Из Москвы. Приехали за мной.
Раиса обмерла.
— Свят, свят…
И смолкла — Елпидифор только взглянул на нее.
— Пойдем-ка…
Всем хотелось услышать рассказ Таисии, но старейший отошел с нею в сторону, и, как ни навастривали иноки уши, услышать ничего не пришлось.
Таня честно все рассказала старцу, и опять он на долго замолчал, как-никак ответственность лежала на нем.
— Отец Елисей, — подозвал он наконец своего ближайшего помощника, — скажи Раисе, пусть не отходит от Таиски.
Не намерен он был ее отпускать.
И опять замолчал.
Все томились.
— Уходить, — наконец изрек преимущий.
Иноки побежали было за узелками…
— Куда? — крикнул преимущий. — Молитесь! Уйдем ночью. Авось бог милует…
В обители воцарилось тягостное молчание. Укладывали в мешки нехитрое имущество, собирали вещички.
Девушки перешептывались, старухи бормотали молитвы. Отец Елисей положил возле себя топор. Допоздна ждали нападения. Кто знает, чего надумают нехристи!
Относительно спокойно чувствовал себя один Елпидифор, ему терять было нечего. Тревожнее всех провели ночь, хоть и по разным причинам, Таня и Елисей. Елисей решительно не хотел иметь дело с милицией. А Таня… Таня по-прежнему была обуреваема сомнениями и колебаниями, но предпринять ничего не могла. Фактически она находилась под конвоем, кто-нибудь из иноков обязательно находился возле нее.
После полуночи Елпидифор велел собраться всем странникам. Первым опустился на колени и приказал молиться. Многим было не до молитвы, но ослушаться не посмел никто.
Наконец преимущий встал. Разделил всех на три группы. Трех молчаливых иноков тут же отправил в путь. Затем отпустил несколько дряхлых старух. Наиболее близкие к нему иноки и инокини и воспитанницы школы шли вместе с Елпидифором.
Уходили незаметно. Неслышно крались меж деревьев, осторожно перешли ручей и пошли, пошли… Снова в путь, в странство.
Вечером комсомольцы держали военный совет. Главная цель, которую они поставили на сегодня перед собой, достигнута: Юре удалось поговорить с Таней. Но дальше в оценке положения мнения разошлись. Петя и Венька считали, что Юре не следовало отпускать Таню. Зато Лида считала, что Юра поступил правильно: в конце концов, Таня не безвольное существо, у нее своя голова на плечах, и не надо снимать с нее ответственности за свое поведение.
Во всяком случае, следовало положиться на то, что утро вечера мудренее. Предосторожности ради палатку решили разбить подальше от скита и по очереди не спать.
Всю ночь прислушивались — не подкрадывается ли кто-нибудь с недобрыми намерениями. Ветер шелестел в ветвях, а им казалось, что кто-то подбирается к палатке. Где-то с грохотом упало дерево, а Петя уверял, что это выстрел…
Наконец рассвело. Опять ждали у ручья. Ждали кого-нибудь, кто придет за водой. Но никто не шел. Ребята с тревогой принялись посматривать на часы. Венька вызвался сходить на разведку, посмотреть, что делается у сектантов.
Вернулся, запыхавшись:
— Ребята! Никого!
— Чего никого?
— Никого нет, удрали!
— Что же делать?
— Догонять! Пойду вперед, буду по пути делать отметки. Мне тут известны все тропы, а вы постарайтесь не отставать. Думаю, ушли недалеко. Ночью здесь никто не рискнет идти, ушли только с рассветом…
Венька скрылся.
У Юры защемило сердце. Как же так, думал он, обещала и не пришла? Неужели обманула? Не может быть! Что же произошло? Неужели он нашел Таню, чтобы снова ее потерять?
Петя оглядывается:
— Юрка, не отставай!
Отстать-то он не отстанет, но удастся ли ему еще увидать Таню?
Юра и Петя давно бы сбились со следа, не заметили бы знаков, которые оставлял Венька: надломленную ветку, царапину на стволе, наколотую на хвою ягоду… Одна Лида видела эти вешки.
Юра прибавлял шагу, начинал бежать, задыхался.
— Не торопись, — твердила Лида. — Сбавь темп, иначе не выдержим, отстанем.
Юра ничего не понимал: идти быстро — отстанем, идти тихо — догоним.
— Тайга, — объясняла Лида. — По такому лесу нельзя бежать — собьет с ног.
Малахитовые какие-то ели вперемежку с белесыми березами. Сосны с пунцовыми стволами. Заросли мелкорослой и жалкой ольхи, и опять ели и кривые щербатые березы. А под ногами то мох, то брусника, обломки сухих ветвей и прелые прошлогодние листья.
Все непонятно в этом лесу, никакой тропки не замечал Юра среди кочек, овражков и буераков, а Лида уверяла, что они точно идут по следу.
Юра шел, но уже не верил, что идут они по следу людей, которые увели Таню; опять он ее потерял, опять поиски, опять год, два, три, а может быть, и никогда…
Внезапно Лида остановилась, указала на примятую траву:
— Недавно тут прошло человек пятнадцать. Отдыхали или, во всяком случае, останавливались. Видите?
Юра и Петя не видели ничего.
— Здесь лежало что-то тяжелое, какая-то поклажа, — показывала Лида. — Здесь лежал человек, здесь сидели женщины.
Нет, ничего не видно!
Лида прутиком указала на перетертые листья, на втоптанные с двух сторон следы, на вмятину с человеческий рост, усмехнулась, подняла из кучки прутиков и травинок женскую шпильку.
Шпилька в тайге… Оказывается, и в тайге теряют женщины шпильки!
— Теперь недалеко, — уверенно произнесла Лида. — Полчаса еще, час.
Петя удивился:
— Как вы можете знать?
— Пройдет еще час, расправятся ветви, сдвинутся листья…
Эта девочка читала все в лесу, как по книге.
— Скоро нагоним.
— Неужели мы так быстро сумели покрыть разделяющее нас расстояние? — недоверчиво спросил Юра.
В свою очередь, Лида удивленно посмотрела на Юру.
— Не так уж быстро, мы идем часов шесть.
Юра взглянул на часы:
— А мне казалось, часа два…
Он не чувствовал голода, не замечал усталости.
— Еще немного…
Тронулись дальше.
— А это что?
Лида наклонилась. На кустике можжевельника покачивался клочок бумаги. Точно опавший листок. Она поднесла к глазам и тут же передала Юре:
— Тебе.
Клочок тетрадочной бумаги, и на нем карандашом всего одно слово: «Юра». Почерк Тани! Кто-кто, а Юра не мог ошибиться.
Значит, они действительно прошли здесь. Значит, Таня думает о нем. Значит, уверена, что Юра устремится вслед…
— Юра!
Он не слышал.
Откуда-то появился Венька.
— Тише вы!
— Откуда ты?
— Тише! Все эти монахи тут, за оврагом. На лужке расположились, завтракают. Лучок черным хлебом закусывают.
— А Таня с ними?
— Всю дорогу идет меж двух монахинь. Конвоируют.
— Тебя не заметили?
— Меня?!
— Давайте обсудим…
— А чего обсуждать? — Юра весь напрягся, точно приготовился к прыжку. — Я иду за ней!
— А если полезут драться? Там такие дяди…
— А много их?
— Чертова дюжина. Четыре мужика и девять женщин.
— Старики?
— Трое вполне на уровне, да и старик не даст маху.
Юра махнул рукой.
— Иду!
СУМАСШЕДШЕЕ ПИАНИНО
Вчетвером поднялись на взгорок. На лужайке под ярким солнцем табором расположились беглецы. Странное это было зрелище. Все в черном, в каких-то полурясках, в черных платочках, в скуфейках, сидели они кружком, а посередине стоял и ораторствовал высокий худой старик в длинной рясе и уродливом черном колпаке.