Страница:
Одобрение кабинетом "принципа самоопределения" С. Хор именует в своих мемуарах "поворотным пунктом" в развитии кризиса. Это означало, признает он, отторжение Судетской области и расчленение чехословацкого государства. Заседание кабинета завершило работу в атмосфере откровенного капитулянтства. "Лорд председатель Совета (виконт Хейлшем) сказал, - заявил морской министр Дафф Купер, - что мы должны пойти на унижение; он считает, что это правильно отражает создавшееся положение".
В заключительном выступлении Чемберлен выразил своим коллегам глубокую признательность за поддержку предложенного им курса. При этом он отклонил высказанную некоторыми членами кабинета мысль добиться некоторых уступок от Гитлера в отношении формы передачи Судет Германии.
"Премьер-министр, - говорится в протоколе, - упомянул о последних телеграммах из Чехословакии, свидетельствующих о росте сопротивления общественного мнения осуществлению самоопределения. Это может привести к стремительным действиям со стороны г-на Гитлера, которые мы не сможем остановить. Премьер-министр признал, что попытка г-на Гитлера разрешить вопрос о самоопределении силой, без должной договоренности, не явится решением, к которому желательно быть причастным. Тем не менее он возражает против того, чтобы при возобновлении переговоров у него были связаны руки точно установленными пределами, за которые он не сможет выйти (курсив мой. Авт.).
Английский кабинет, таким образом, заранее соглашался с возможностью разбойничьего вторжения Германии в Чехословакию. Это была полная капитуляция. В основе ее лежала не "военная слабость" Англии, а ненависть ее правящих кругов к социализму и демократии, страх перед революцией{*29}.
"Английские перчатки" Жоржа Бонне
В середине мая 1940 г., когда стало известно, что германские танки движутся к Парижу, французскую столицу охватила паника. Над дворцом Кэ д'Орсе поднялся столб густого дыма: уничтожались дипломатические архивы. Большие хлопья пепла летели вдоль набережной Сены, задерживались в молодой листве каштанов, медленно падали в реку. Вместе с ними уходили в небытие тайны французской дипломатии дней Мюнхена.
После войны все те во Франции, кто был в той или иной мере причастен к мюнхенскому предательству, поспешили от него отмежеваться. Отпечатанные на простой грубой бумаге, без обреза, один за другим выходят тома мемуаров бывших министров, военачальников, послов - Бонне, Фландена, Рейно, де Монзи, Гамелена, Франсуа-Понсе, Кулондра... Истина, однако, лишь кое-где робко коснулась их страниц: она не узнала себя в кривом зеркале "воспоминаний" и односторонне подобранных фактов.
Французским мюнхенцам не удалось уйти от суда истории. Марксистская наука в СССР и за рубежом полностью раскрыла ответственность правящих кругов Франции за позорную империалистическую сделку. Менее полно освещена закулисная сторона англо-французских отношений того периода. Протоколы секретных заседаний английского кабинета и другие ныне доступные документы проливают свет на этот аспект проблемы.
Франция Народного фронта вызывала на берегах Темзы растущее недоверие. Союз с такой страной считался рискованным. "Лучше Гитлер, чем Блюм", - этот лозунг французской реакции находил в Англии немало сторонников. Закономерным результатом было растущее стремление сблизиться с Германией. Букет подобных настроении был богато представлен в Кливдене: леди Астор была известна своей острой неприязнью к Франции, это чувство разделяли завсегдатаи ее салона.
К моменту возникновения чехословацкого кризиса антифранцузские акценты в политической стратегии Лондона уже были расставлены несколько иначе. Еще Блюм, посетивший Англию в связи с испанскими событиями, очаровал Болдуина своими изящными манерами и тонким пониманием живописи и дал понять, насколько необоснованны страхи старомодных тори перед французскими правосоциалистическими лидерами. Деятельность правительства Шотана, продолжавшего политику саботажа программы Народного фронта, искусно начатую Блюмом, а затем кабинета Даладье, окончательно развалившего союз левых сил во Франции, привела к установлению полного взаимопонимания в отношении задач укрепления "подлинной демократии" Европе руками нацистов и итальянских чернорубашечников. Опасной помехой на пути осуществления этих планов в Лондоне считали договоры Франции с Чехословакией и Советским Союзом. Где гарантия, что в случае резкого поворота событий Франция, вопреки желанию ее правительства, не будет вовлечена в вооруженный конфликт с Германией? В подобной ситуации и Англия оказалась бы втянутой в войну. А ее неизбежным результатом, полагали на Даунинг-стрит, 10, была бы "большевизация" всего европейского континента.
Таковы соображения, определившие тактику английской дипломатии в отношениях с Францией. Стараясь не раскрывать карты своим партнерам, чтобы снять первые сливки в сделке с Гитлером, Лондон в то же время стремился подчинить своему контролю позицию французского правительства в чехословацком вопросе. В качестве главного рычага давления был использован вопрос об оказании военной поддержки. Подтверждая готовность помочь Франции, если она станет жертвой неспровоцированного нападения, Форин оффис предупреждал, что это обязательство не распространяется на случай вовлечения ее в конфликт в силу подписанных ею соглашений с третьими странами.
Пытаясь реабилитировать внешнеполитический курс страны в период мюнхенского кризиса, французская буржуазная историография охотно использует данное обстоятельство. "Без поддержки Англии, - пишет Бонне, - Франция не могла оказать Чехословакии эффективной помощи". Несостоятельность тезиса очевидна. Самостоятельной, решительной политикой, отвечающей национальным интересам, Франция могла, в сотрудничестве с СССР, изменить ход событий в Европе. Объединенные действия Советского Союза, Франции и Чехословакии, к чему призывало правительство СССР, безусловно, предотвратили бы чехословацкую трагедию. Но французское правительство, превратив в мертвую букву договор с СССР, добровольно пошло на поводу у Лондона.
Один из документов, обнаруженных в чехословацких архивах, показывает пружины, приводившие в движение французскую внешнюю политику тех лет. Он принадлежит профессору теологии Ф. Дворнику, которого еще в 1937 г. министерство иностранных дел Чехословакии направило во Францию и Англию для политической агитации в местных католических кругах и сбора информации. Посланная им 20 октября 1938 г. в Прагу обзорная записка содержит интересные подробности, касающиеся вдохновителей мюнхенского курса в Англии и Франции.
Как подчеркивает автор, почерпнутая им информация - результат его контактов с группой видных английских политиков.
"Роковой поворот в судьбе Чехословакии, - сообщал Ф. Дворник, произошел еще осенью прошлого года, в период посещения Германии Галифаксом...
После его возвращения в Лондон была создана группировка, включавшая наиболее влиятельных консерваторов и группу лиц, обладавших сверхкрупными состояниями. Ее столпами были: Галифакс, его дочь леди Фавершэм, лорд Брокет, маркиз Лондондерри, леди Нэнси Астор, лорд Стэм, группа герцога Вестминстерского (самый богатый человек в Англии), Агахан, магараджа Хайдерабада, наиболее влиятельный и состоятельный человек в Индии. Цель группировки - предотвратить, чего бы это ни стоило, возникновение войны, добиваться сближения с Германией, противодействовать какому-либо вмешательству России в дела Европы и Азии, поскольку Россия якобы может угрожать английскому господству в Индии и вообще в Азии.
...Необходимо иметь в виду, что эта группировка имела решающее влияние на лондонский Сити. В данной связи следует рассматривать и визиты Фландена в Лондон и затем в Берлин в конце ноября 1937 г. Таким путем была установлена связь между лондонской группировкой и финансовыми и консервативными французскими кругами и согласована общая линия действия...
Слишком поспешное проведение социальных реформ истощило Францию в финансовом отношении и ухудшило ее экономическое положение{77}. Падение франка и опасность дальнейшего обесценения французской валюты усилили влияние английского Сити на Францию. Группировка лорда Галифакса приобретала все большие возможности навязывать свой политический курс Франции. Это можно было уже заметить в связи с прошлогодним визитом Шотана и Дельбоса в Лондон. С этого времени Чемберлен, используя финансы, полностью контролировал французскую политику. Поскольку группировка Галифакса и Сити считали само собой разумеющимся, что аншлюс Австрии непредотвратим и Англии не заинтересована воспрепятствовать ему, было уже заранее ясно, как произойдет все. Франция, даже если бы хотела что-либо предпринять, была беспомощна, поскольку слишком зависела от Англии, где точка зрения названной выше группировки и Сити была решающей. Кроме того, у Франции никогда не было ни желания, ни воли противодействовать неизбежным событиям. Я лично в этом убедился, когда за две недели до аншлюса находился в Париже и переводил для Дельбоса, Лежег Рейно, Блюма и других послания и просьбы президента Микласа, бургомистра Вены Шмитца и канцлера Шушнига. Я вернулся из Парижа с убеждением, что аншлюс неизбежен и что ни Франция, ни Англия не пошевелят и пальцем, дабы предотвратить его. Грубый образ действий Гитлера вызвал некоторое недовольство английского и французского общественного мнения{78}, которое предполагало, что осуществление этих планов потребует большого времени, но их обоснованность в целом была признана, особенно в Англии, а также группой Фландена во Франции".
Английские консерваторы, продолжает Дворник, ничего так не боятся, как коммунизма. Во Франции эти настроения разделяли группировка Фландена и радикалы, представлявшие интересы буржуазии. Германская пропаганда, разумеется, максимально использовала оба факта.
Характеризуя средства, которые Англия применяла для давления на французское правительство накануне Мюнхена, Дворник пишет:
"Тем временем группировка из окружения Галифакса... совместно с лондонским Сити действовала и во Франции. Еще весною этого года, когда мне представилась возможность наблюдать деятельность группировки Фландена, я указывал на вероятность полной переориентации французской политики не в нашу пользу. Еще в письме от июля с. г. я писал, что Бонне - безусловный фланденист. Последующее развитие событий показало, что это именно так. Не следует, однако, упускать из виду, что Англия, используя финансовое положение Франции, держала ее политику полностью под контролем.
Группировка, направлявшая британскую политику, стремилась как можно уже трактовать англо-французский договор, чтобы таким путем удержать Францию от слишком активного участия в делах Средней Европы. Таким образом, становится ясно, почему в Лондоне в последнее время подчеркивалось, что Англия считала своим долгом оказать помощь Франции в случае, если бы та стала жертвой нападения. Но если бы Франция пришла на помощь Чехословакии, то сама стала бы агрессором".
Несмотря на односторонность суждений автора (упускает из виду имевшуюся у Франции возможность проводить принципиально иной курс в сотрудничестве с СССР), документ исключительно интересен с точки зрения иллюстрации тех методов, к каким прибегала международная реакция при подготовке мюнхенского сговора. Выдвинув на авансцену изощренных политиканов типа Чемберлена (вкупе с Вильсоном) и Бонне, правящие круги Англии и Франции проводили заранее согласованный политический курс. В его основе лежали страх перед революцией и ненависть к стране социализма.
Правда, для французских капитулянтов, связанных договором о взаимопомощи с Чехословакией, путь в Мюнхен был значительно сложнее, чем для их британских коллег. И если Форин оффис обходился своим традиционным опытом натравливания народов друг на друга, прикрываясь разговорами о мире, то от французской буржуазии Мюнхен потребовал большего. Он заставил ее раскрыть всю глубину предательства, на какое она способна, всю скрытую под внешней респектабельностью психологию собственника, который ради своих эгоистических целей идет на измену национальным интересам.
Трудность задачи потребовала, чтобы во главе Кэ д'Орсе был поставлен человек, пользовавшийся доверием "200 семейств" и не связанный в проведении заданного курса сомнениями этического порядка. Таким человеком стал Жорж Бонне, министр иностранных дел в кабинете Даладье.
Симпатии хозяина, как известно, становятся талантом слуги. Одним из "ценных качеств", определивших карьеру Бонне, были его общеизвестные связи по ту сторону Рейна. Правда, это вызвало некоторые неудобства. Например, генерал Гамелен на заседаниях правительства не рисковал в его присутствии сообщать сведения о состоянии французской обороны. Он был уверен, что на другой же день они станут известны в Берлине.
Вполне правдоподобно высказанное Томпсоном мнение: стремясь заранее исключить возможность вооруженного столкновения Франции и Германии из-за Чехословакии, Бонне заблаговременно дал знать в Берлин (через де Бриона или другого посредника), что "французы воевать не будут".
"Представители германского генерального штаба, - пишет названный автор, - с которыми Отто Штрассер имел встречи в Швейцарии, сообщили ему: Гитлер дал германским генералам "слово чести", что Франция не станет выполнять своих обязательств. Возможно, слово чести Гитлера не было товаром, который следовало ценить очень высоко, но он производил впечатление человека, необычайно уверенного в том, что у него не возникнет трудностей со стороны Франции".
Характерный прием, к которому прибегали в те дни французские политики, показывают переговоры в конце апреля 1938 г. Представители Франции с неожиданной твердостью заявили англичанам, что они полны решимости выполнить свои обязательства в отношении Чехословакии. А до этого на заседаниях французского кабинета они, же говорили о безнадежности любых попыток помочь ей. Этот феномен объясняется крайне просто. Изыскивая пути освободиться от обязательств по договору и видя выход в том, чтобы принудить Прагу капитулировать перед гитлеровскими требованиями, дипломатия Кэ д'Орсе желала осуществить неблаговидное дело в "английских перчатках". "Мы связаны честью по отношению к Чехословакии... Вы должны действовать!" - заявил Даладье британским корреспондентам во время упомянутых лондонских переговоров.
Французская дипломатия искусно играла на стремлении Чемберлена договориться с Гитлером. Доказывая "безвыходность" своего положения, вынуждающего Францию поддерживать Чехословакию, Кэ д'Орсе заставлял англичан оказывать давление на Прагу в желательном для французского правительства направлении.
Эта особенность тактики кабинета Даладье, как правило, замалчиваемая французскими буржуазными исследователями, была частично раскрыта в одной из работ, вышедших в Пар-иже вскоре после подписания мюнхенского соглашения.
"Отметим, насколько игра французского правительства была плохо понята даже здесь, во Франции, - пишет, автор, касаясь упомянутых выше переговоров в Лондоне. - Дураки думали, что правительство Даладье - Бонне бросило Чехословакию. Они говорили это. Они верили этому... Но мы знаем, что наши представители, наоборот, все сделали во всех случаях, чтобы защитить Чехословакию...
Сидя с глазу на глаз с г. Невилем Чемберленом и лордом Галифаксом, Даладье и Бонне утверждали, что Франция не допустит вторжения в Чехословакию.
Бонне произвел впечатление на умы англичан, их сердца были тронуты интонациями Даладье, энергичного, простого, человечного. Можно ли требовать от Франции, чтобы она себя обесчестила, отвергла свое прошлое, свои традиции, свою природу, свою сущность? Конечно, существовали договоры, но кроме них была еще честь...
Англичане размышляли... Они знали Францию, ее горячность, ее великодушие. На второй вечер они были убеждены...
С этого момента Англия вовлекалась в чехословацкую проблему, Она вступала осторожно, скромно, но, в конце концов, все же вступала.
Франция не оставалась уже совершенно одинокой в своих попытках защитить одновременно и Чехословакию и здравый смысл".
Дипломатии Кэ д'Орсе в значительной мере удалось достичь своей цели. Английское правительство взяло на себя главную роль в подготовке Мюнхена. Прямолинейный эгоизм и грубоватая бесцеремонность Чемберлена, вносившего в политику дух коммерческой сделки, когда мораль отступает перед здравым смыслом, а здравый смысл измеряется размерами выгоды, явились удобной ширмой для французских капитулянтов.
Правительство Франции весьма одобрительно реагировало на неожиданную для него поездку Чемберлена в Берхтесгаден.
"Я видел сегодня министра иностранных дел, - сообщал английский посол в Париже Фиппс 15 сентября 1938 г. - Он просил меня передать вашей светлости его горячую благодарность, а также благодарность правительства в связи с великолепным шагом премьер-министра, решившего поехать в Берхтесгаден... Его превосходительство добавил, что... он будет решительно рекомендовать своему правительству принять любое предложение, касающееся Чехословакии, которое может быть сделано г-ном Чемберленом, независимо от того, будет ли оно принято чехами или нет".
Утром 18 сентября, получив приглашение британского премьера, Даладье и Бонне вылетели в Лондон{*30}.
Англо-французский ультиматум Праге
Особое место в истории мюнхенского ультиматум Праге предательства занимают англо-французские "предложения", вернее ультиматум направленный 19 сентября Чехословакии:
"...дальнейшее сохранение в границах чехословацкого государства районов, населенных преимущественно судетскими немцами, - говорилось в документе, - фактически не может более продолжаться без того, чтобы не поставить под угрозу интересы самой Чехословакии и интересы европейского мира... Поддержание мира и безопасности и жизненных интересов Чехословакии не может быть обеспечено, если эти районы сейчас же не передать Германской империи" (курсив мой. - Авт.).
Чехословацкое правительство должно было передать Германии без проведения плебисцита пограничные районы, где немецкое население составляло свыше 50%. Специальная международная комиссия уточнит новую границу. Англия и Франция выражали готовность пре-, доставить Чехословакии в новых границах гарантии против неспровоцированной агрессии. Но Чехословакия должна ликвидировать договоры о взаимной помощи с Францией и СССР. Нота заканчивалась напоминанием, что Чемберлен возобновит переговоры с Гитлером не позднее 22 сентября и поэтому правительство Чехословакии обязано как можно скорее сообщить свой ответ.
Этот циничный документ был выработан в ходе англофранцузских переговоров в Лондоне 18 сентября 1938 г. История переговоров достаточно изучена на основе опубликованных Форин оффисом документов. Ставшие не давно известными секретные материалы английского кабинета дают исключительно интересное и важное дополнение. Оказывается, самые "деликатные" моменты стороны согласовали путем доверительных бесед в перерывах между официальными встречами. Эту "тайну" приоткрывает сообщение, сделанное Чемберленом на заседании кабинета 19 сентября.
Англо-французские переговоры вначале "не двигались с места". Каждая из сторон старалась переложить на другую ответственность за формальное выдвижение идеи расчленения Чехословакии. Проявив незаурядное мастерство полемиста, Чемберлен сослался на предложение Ренсимена принять принцип самоопределения, подчеркнул остроту ситуации и весьма искусно загнал Даладье "в угол". Французский премьер, однако, в соответствии с разработанной тактикой "решительно" заявил: связанная с Чехословакией договором, Франция не покинет своего союзника. "Игра в футбол" продолжалась два с лишним часа, пока Даладье не сказал, что никогда не был "фанатичным сторонником Версальского договора" и что в Лондон приехал для выяснения, как можно "сохранить мир, не ставя при этом под угрозу существование Чехословакии". Тогда объявили перерыв.
"Как это часто бывает в международных переговорах, - заметил Чемберлен, рассказывая на заседании кабинета об итогах визита французских государственных деятелей в Лондон, - самый мрачный час был перед перерывом. Во время завтрака происходили полезные конфиденциальные беседы. Г-н Даладье доверительно сообщил ему (Чемберлену), что, имея' самые серьезные возражения против принятия принципа самоопределения в общей форме (а это повлекло бы за собой вопрос о других меньшинствах), он полагал, что смог бы добиться согласия Бенеша на уступку территории в частном случае, касающемся су-детских немцев. Как г-н Бонне заявил министру иностранных дел, возможность разрешения имеющихся трудностей зависит от того, готова ли Англия в какой-либо форме присоединиться к международной гарантии Чехословакии".
После, завтрака уже в "более свободной", по выражению Чемберлена, атмосфере возобновились переговоры. В определенной мере они походили на спектакль, разыгранный специально "для истории". Даладье заявил, что идея плебисцита неприемлема для правительства Франции. Чемберлен, желая помочь своему партнеру хоть в какой-то мере "спасти лицо", высказал предложение решить вопрос о положении су детских немцев путем прямой передачи Германии части чехословацкой территории. Даладье "согласился", что можно было бы рассмотреть вопрос о "передаче в той или иной форме части территории Судет". Дальнейшее формальное согласование позиций уже не представляло трудностей.
Приведенный выше документ свидетельствует о необоснованности выдвигаемого французской буржуазной историографией тезиса, будто соглашение в Лондоне 18 сентября было чуть ли не навязано Франции. В действительности французская делегация прибыла на переговоры с продуманной программой, включающей и отторжение Судет от Чехословакии и пресловутые "гарантии",
Искусство, проявленное Чемберленом в переговорах с французами, получило высокую оценку его коллег. Так, С. Хор отметил, что премьеру в полной мере удалось "добиться, чтобы принятые решения являлись совместной акцией, за которую на нас не может быть взвалена большая доля ответственности". То же самое высказали Саймон.
При обсуждении итогов переговоров с французами на заседании английского кабинета 19 сентября видное место занял вопрос о "гарантиях", упомянутых в проекте англо-французской ноты Чехословакии.
В выступлениях министров откровенно прозвучало признание того факта, что правительство, принимая решение о предоставлении "гарантии" новых границ Чехословакии, в действительности считало это обязательство неосуществимым. Заявление о "гарантии" являлось лишь тактическим ходом, чтобы обмануть чехословацкий народ, сломить его сопротивление и тем самым сделать возможным сговор "западных демократий" с Гитлером. Не военная машина рейха, еще не обладавшая средствами для преодоления долговременных укреплений, а фиктивные англо-французские "гарантии" призваны были взломать чехословацкую "линию Мажино" и открыть путь для похода Гитлера на Восток.
Полную несостоятельность обязательства о "гарантиях" отметил, в частности, британский военный министр Хор-Белиша.
"По его мнению, - записано в протоколе, - Чехословакия после передачи Судето-германской области превратится в экономически нежизнеспособное государство. Трудно себе представить, как оно сможет сохранить независимое существование. Кроме того, в стратегическом отношении положение страны будет уязвимым, и нет средств, с помощью которых мы могли бы выполнить гарантию. Как, например, могли бы мы вести военные действия против Польши или Венгрии, если бы они совершили акт агрессии против Чехословакии?"
Признав справедливость замечаний военного министра, Чемберлен оказался вынужденным приоткрыть коварный замысел предложенного им тактического хода.
"Премьер-министр сказал, - зафиксировано в протоколе, - что неверно считать, будто гарантия обязывает нас сохранять существующие границы Чехословакии (курсив мой. - Авт.). Гарантия имеет отношение только к случаю неспровоцированной агрессии. Он отдает себе отчет в трудности найти путь для выполнения нами гарантии. Ее главная роль будет в осуществлении сдерживающего эффекта".
Следует остановиться на аргументации, выдвинутой Галифаксом в пользу решения о предоставлении "гарантии". Ее предоставление, отметил он, было поставлено в зависимость от "нейтрализации чехословацкой внешней политики".
Таким образом, одной из целей "гарантии" было ли" шить Чехословакию возможности опереться на помощь СССР и Франции. В "нейтрализации" Чехословакии английские мюнхенцы усматривали привлекательные аспекты. Аннулирование франко-чехословацкого договора положило бы конец их тревогам насчет вовлечения Франции, а затем и Англии в войну против Германии. "Нейтрализация" Чехословакии выбивала центральное звено в системе военных союзов, связывающих Францию и Чехословакию с СССР, и означала важный шаг на пути изоляции нашей страны. Кроме того, был бы положен предел в развитии дружественных связей советского и чехословацкого народов, которые английские правящие круги считали опасными для социальных устоев Западной Европы.
В заключительном выступлении Чемберлен выразил своим коллегам глубокую признательность за поддержку предложенного им курса. При этом он отклонил высказанную некоторыми членами кабинета мысль добиться некоторых уступок от Гитлера в отношении формы передачи Судет Германии.
"Премьер-министр, - говорится в протоколе, - упомянул о последних телеграммах из Чехословакии, свидетельствующих о росте сопротивления общественного мнения осуществлению самоопределения. Это может привести к стремительным действиям со стороны г-на Гитлера, которые мы не сможем остановить. Премьер-министр признал, что попытка г-на Гитлера разрешить вопрос о самоопределении силой, без должной договоренности, не явится решением, к которому желательно быть причастным. Тем не менее он возражает против того, чтобы при возобновлении переговоров у него были связаны руки точно установленными пределами, за которые он не сможет выйти (курсив мой. Авт.).
Английский кабинет, таким образом, заранее соглашался с возможностью разбойничьего вторжения Германии в Чехословакию. Это была полная капитуляция. В основе ее лежала не "военная слабость" Англии, а ненависть ее правящих кругов к социализму и демократии, страх перед революцией{*29}.
"Английские перчатки" Жоржа Бонне
В середине мая 1940 г., когда стало известно, что германские танки движутся к Парижу, французскую столицу охватила паника. Над дворцом Кэ д'Орсе поднялся столб густого дыма: уничтожались дипломатические архивы. Большие хлопья пепла летели вдоль набережной Сены, задерживались в молодой листве каштанов, медленно падали в реку. Вместе с ними уходили в небытие тайны французской дипломатии дней Мюнхена.
После войны все те во Франции, кто был в той или иной мере причастен к мюнхенскому предательству, поспешили от него отмежеваться. Отпечатанные на простой грубой бумаге, без обреза, один за другим выходят тома мемуаров бывших министров, военачальников, послов - Бонне, Фландена, Рейно, де Монзи, Гамелена, Франсуа-Понсе, Кулондра... Истина, однако, лишь кое-где робко коснулась их страниц: она не узнала себя в кривом зеркале "воспоминаний" и односторонне подобранных фактов.
Французским мюнхенцам не удалось уйти от суда истории. Марксистская наука в СССР и за рубежом полностью раскрыла ответственность правящих кругов Франции за позорную империалистическую сделку. Менее полно освещена закулисная сторона англо-французских отношений того периода. Протоколы секретных заседаний английского кабинета и другие ныне доступные документы проливают свет на этот аспект проблемы.
Франция Народного фронта вызывала на берегах Темзы растущее недоверие. Союз с такой страной считался рискованным. "Лучше Гитлер, чем Блюм", - этот лозунг французской реакции находил в Англии немало сторонников. Закономерным результатом было растущее стремление сблизиться с Германией. Букет подобных настроении был богато представлен в Кливдене: леди Астор была известна своей острой неприязнью к Франции, это чувство разделяли завсегдатаи ее салона.
К моменту возникновения чехословацкого кризиса антифранцузские акценты в политической стратегии Лондона уже были расставлены несколько иначе. Еще Блюм, посетивший Англию в связи с испанскими событиями, очаровал Болдуина своими изящными манерами и тонким пониманием живописи и дал понять, насколько необоснованны страхи старомодных тори перед французскими правосоциалистическими лидерами. Деятельность правительства Шотана, продолжавшего политику саботажа программы Народного фронта, искусно начатую Блюмом, а затем кабинета Даладье, окончательно развалившего союз левых сил во Франции, привела к установлению полного взаимопонимания в отношении задач укрепления "подлинной демократии" Европе руками нацистов и итальянских чернорубашечников. Опасной помехой на пути осуществления этих планов в Лондоне считали договоры Франции с Чехословакией и Советским Союзом. Где гарантия, что в случае резкого поворота событий Франция, вопреки желанию ее правительства, не будет вовлечена в вооруженный конфликт с Германией? В подобной ситуации и Англия оказалась бы втянутой в войну. А ее неизбежным результатом, полагали на Даунинг-стрит, 10, была бы "большевизация" всего европейского континента.
Таковы соображения, определившие тактику английской дипломатии в отношениях с Францией. Стараясь не раскрывать карты своим партнерам, чтобы снять первые сливки в сделке с Гитлером, Лондон в то же время стремился подчинить своему контролю позицию французского правительства в чехословацком вопросе. В качестве главного рычага давления был использован вопрос об оказании военной поддержки. Подтверждая готовность помочь Франции, если она станет жертвой неспровоцированного нападения, Форин оффис предупреждал, что это обязательство не распространяется на случай вовлечения ее в конфликт в силу подписанных ею соглашений с третьими странами.
Пытаясь реабилитировать внешнеполитический курс страны в период мюнхенского кризиса, французская буржуазная историография охотно использует данное обстоятельство. "Без поддержки Англии, - пишет Бонне, - Франция не могла оказать Чехословакии эффективной помощи". Несостоятельность тезиса очевидна. Самостоятельной, решительной политикой, отвечающей национальным интересам, Франция могла, в сотрудничестве с СССР, изменить ход событий в Европе. Объединенные действия Советского Союза, Франции и Чехословакии, к чему призывало правительство СССР, безусловно, предотвратили бы чехословацкую трагедию. Но французское правительство, превратив в мертвую букву договор с СССР, добровольно пошло на поводу у Лондона.
Один из документов, обнаруженных в чехословацких архивах, показывает пружины, приводившие в движение французскую внешнюю политику тех лет. Он принадлежит профессору теологии Ф. Дворнику, которого еще в 1937 г. министерство иностранных дел Чехословакии направило во Францию и Англию для политической агитации в местных католических кругах и сбора информации. Посланная им 20 октября 1938 г. в Прагу обзорная записка содержит интересные подробности, касающиеся вдохновителей мюнхенского курса в Англии и Франции.
Как подчеркивает автор, почерпнутая им информация - результат его контактов с группой видных английских политиков.
"Роковой поворот в судьбе Чехословакии, - сообщал Ф. Дворник, произошел еще осенью прошлого года, в период посещения Германии Галифаксом...
После его возвращения в Лондон была создана группировка, включавшая наиболее влиятельных консерваторов и группу лиц, обладавших сверхкрупными состояниями. Ее столпами были: Галифакс, его дочь леди Фавершэм, лорд Брокет, маркиз Лондондерри, леди Нэнси Астор, лорд Стэм, группа герцога Вестминстерского (самый богатый человек в Англии), Агахан, магараджа Хайдерабада, наиболее влиятельный и состоятельный человек в Индии. Цель группировки - предотвратить, чего бы это ни стоило, возникновение войны, добиваться сближения с Германией, противодействовать какому-либо вмешательству России в дела Европы и Азии, поскольку Россия якобы может угрожать английскому господству в Индии и вообще в Азии.
...Необходимо иметь в виду, что эта группировка имела решающее влияние на лондонский Сити. В данной связи следует рассматривать и визиты Фландена в Лондон и затем в Берлин в конце ноября 1937 г. Таким путем была установлена связь между лондонской группировкой и финансовыми и консервативными французскими кругами и согласована общая линия действия...
Слишком поспешное проведение социальных реформ истощило Францию в финансовом отношении и ухудшило ее экономическое положение{77}. Падение франка и опасность дальнейшего обесценения французской валюты усилили влияние английского Сити на Францию. Группировка лорда Галифакса приобретала все большие возможности навязывать свой политический курс Франции. Это можно было уже заметить в связи с прошлогодним визитом Шотана и Дельбоса в Лондон. С этого времени Чемберлен, используя финансы, полностью контролировал французскую политику. Поскольку группировка Галифакса и Сити считали само собой разумеющимся, что аншлюс Австрии непредотвратим и Англии не заинтересована воспрепятствовать ему, было уже заранее ясно, как произойдет все. Франция, даже если бы хотела что-либо предпринять, была беспомощна, поскольку слишком зависела от Англии, где точка зрения названной выше группировки и Сити была решающей. Кроме того, у Франции никогда не было ни желания, ни воли противодействовать неизбежным событиям. Я лично в этом убедился, когда за две недели до аншлюса находился в Париже и переводил для Дельбоса, Лежег Рейно, Блюма и других послания и просьбы президента Микласа, бургомистра Вены Шмитца и канцлера Шушнига. Я вернулся из Парижа с убеждением, что аншлюс неизбежен и что ни Франция, ни Англия не пошевелят и пальцем, дабы предотвратить его. Грубый образ действий Гитлера вызвал некоторое недовольство английского и французского общественного мнения{78}, которое предполагало, что осуществление этих планов потребует большого времени, но их обоснованность в целом была признана, особенно в Англии, а также группой Фландена во Франции".
Английские консерваторы, продолжает Дворник, ничего так не боятся, как коммунизма. Во Франции эти настроения разделяли группировка Фландена и радикалы, представлявшие интересы буржуазии. Германская пропаганда, разумеется, максимально использовала оба факта.
Характеризуя средства, которые Англия применяла для давления на французское правительство накануне Мюнхена, Дворник пишет:
"Тем временем группировка из окружения Галифакса... совместно с лондонским Сити действовала и во Франции. Еще весною этого года, когда мне представилась возможность наблюдать деятельность группировки Фландена, я указывал на вероятность полной переориентации французской политики не в нашу пользу. Еще в письме от июля с. г. я писал, что Бонне - безусловный фланденист. Последующее развитие событий показало, что это именно так. Не следует, однако, упускать из виду, что Англия, используя финансовое положение Франции, держала ее политику полностью под контролем.
Группировка, направлявшая британскую политику, стремилась как можно уже трактовать англо-французский договор, чтобы таким путем удержать Францию от слишком активного участия в делах Средней Европы. Таким образом, становится ясно, почему в Лондоне в последнее время подчеркивалось, что Англия считала своим долгом оказать помощь Франции в случае, если бы та стала жертвой нападения. Но если бы Франция пришла на помощь Чехословакии, то сама стала бы агрессором".
Несмотря на односторонность суждений автора (упускает из виду имевшуюся у Франции возможность проводить принципиально иной курс в сотрудничестве с СССР), документ исключительно интересен с точки зрения иллюстрации тех методов, к каким прибегала международная реакция при подготовке мюнхенского сговора. Выдвинув на авансцену изощренных политиканов типа Чемберлена (вкупе с Вильсоном) и Бонне, правящие круги Англии и Франции проводили заранее согласованный политический курс. В его основе лежали страх перед революцией и ненависть к стране социализма.
Правда, для французских капитулянтов, связанных договором о взаимопомощи с Чехословакией, путь в Мюнхен был значительно сложнее, чем для их британских коллег. И если Форин оффис обходился своим традиционным опытом натравливания народов друг на друга, прикрываясь разговорами о мире, то от французской буржуазии Мюнхен потребовал большего. Он заставил ее раскрыть всю глубину предательства, на какое она способна, всю скрытую под внешней респектабельностью психологию собственника, который ради своих эгоистических целей идет на измену национальным интересам.
Трудность задачи потребовала, чтобы во главе Кэ д'Орсе был поставлен человек, пользовавшийся доверием "200 семейств" и не связанный в проведении заданного курса сомнениями этического порядка. Таким человеком стал Жорж Бонне, министр иностранных дел в кабинете Даладье.
Симпатии хозяина, как известно, становятся талантом слуги. Одним из "ценных качеств", определивших карьеру Бонне, были его общеизвестные связи по ту сторону Рейна. Правда, это вызвало некоторые неудобства. Например, генерал Гамелен на заседаниях правительства не рисковал в его присутствии сообщать сведения о состоянии французской обороны. Он был уверен, что на другой же день они станут известны в Берлине.
Вполне правдоподобно высказанное Томпсоном мнение: стремясь заранее исключить возможность вооруженного столкновения Франции и Германии из-за Чехословакии, Бонне заблаговременно дал знать в Берлин (через де Бриона или другого посредника), что "французы воевать не будут".
"Представители германского генерального штаба, - пишет названный автор, - с которыми Отто Штрассер имел встречи в Швейцарии, сообщили ему: Гитлер дал германским генералам "слово чести", что Франция не станет выполнять своих обязательств. Возможно, слово чести Гитлера не было товаром, который следовало ценить очень высоко, но он производил впечатление человека, необычайно уверенного в том, что у него не возникнет трудностей со стороны Франции".
Характерный прием, к которому прибегали в те дни французские политики, показывают переговоры в конце апреля 1938 г. Представители Франции с неожиданной твердостью заявили англичанам, что они полны решимости выполнить свои обязательства в отношении Чехословакии. А до этого на заседаниях французского кабинета они, же говорили о безнадежности любых попыток помочь ей. Этот феномен объясняется крайне просто. Изыскивая пути освободиться от обязательств по договору и видя выход в том, чтобы принудить Прагу капитулировать перед гитлеровскими требованиями, дипломатия Кэ д'Орсе желала осуществить неблаговидное дело в "английских перчатках". "Мы связаны честью по отношению к Чехословакии... Вы должны действовать!" - заявил Даладье британским корреспондентам во время упомянутых лондонских переговоров.
Французская дипломатия искусно играла на стремлении Чемберлена договориться с Гитлером. Доказывая "безвыходность" своего положения, вынуждающего Францию поддерживать Чехословакию, Кэ д'Орсе заставлял англичан оказывать давление на Прагу в желательном для французского правительства направлении.
Эта особенность тактики кабинета Даладье, как правило, замалчиваемая французскими буржуазными исследователями, была частично раскрыта в одной из работ, вышедших в Пар-иже вскоре после подписания мюнхенского соглашения.
"Отметим, насколько игра французского правительства была плохо понята даже здесь, во Франции, - пишет, автор, касаясь упомянутых выше переговоров в Лондоне. - Дураки думали, что правительство Даладье - Бонне бросило Чехословакию. Они говорили это. Они верили этому... Но мы знаем, что наши представители, наоборот, все сделали во всех случаях, чтобы защитить Чехословакию...
Сидя с глазу на глаз с г. Невилем Чемберленом и лордом Галифаксом, Даладье и Бонне утверждали, что Франция не допустит вторжения в Чехословакию.
Бонне произвел впечатление на умы англичан, их сердца были тронуты интонациями Даладье, энергичного, простого, человечного. Можно ли требовать от Франции, чтобы она себя обесчестила, отвергла свое прошлое, свои традиции, свою природу, свою сущность? Конечно, существовали договоры, но кроме них была еще честь...
Англичане размышляли... Они знали Францию, ее горячность, ее великодушие. На второй вечер они были убеждены...
С этого момента Англия вовлекалась в чехословацкую проблему, Она вступала осторожно, скромно, но, в конце концов, все же вступала.
Франция не оставалась уже совершенно одинокой в своих попытках защитить одновременно и Чехословакию и здравый смысл".
Дипломатии Кэ д'Орсе в значительной мере удалось достичь своей цели. Английское правительство взяло на себя главную роль в подготовке Мюнхена. Прямолинейный эгоизм и грубоватая бесцеремонность Чемберлена, вносившего в политику дух коммерческой сделки, когда мораль отступает перед здравым смыслом, а здравый смысл измеряется размерами выгоды, явились удобной ширмой для французских капитулянтов.
Правительство Франции весьма одобрительно реагировало на неожиданную для него поездку Чемберлена в Берхтесгаден.
"Я видел сегодня министра иностранных дел, - сообщал английский посол в Париже Фиппс 15 сентября 1938 г. - Он просил меня передать вашей светлости его горячую благодарность, а также благодарность правительства в связи с великолепным шагом премьер-министра, решившего поехать в Берхтесгаден... Его превосходительство добавил, что... он будет решительно рекомендовать своему правительству принять любое предложение, касающееся Чехословакии, которое может быть сделано г-ном Чемберленом, независимо от того, будет ли оно принято чехами или нет".
Утром 18 сентября, получив приглашение британского премьера, Даладье и Бонне вылетели в Лондон{*30}.
Англо-французский ультиматум Праге
Особое место в истории мюнхенского ультиматум Праге предательства занимают англо-французские "предложения", вернее ультиматум направленный 19 сентября Чехословакии:
"...дальнейшее сохранение в границах чехословацкого государства районов, населенных преимущественно судетскими немцами, - говорилось в документе, - фактически не может более продолжаться без того, чтобы не поставить под угрозу интересы самой Чехословакии и интересы европейского мира... Поддержание мира и безопасности и жизненных интересов Чехословакии не может быть обеспечено, если эти районы сейчас же не передать Германской империи" (курсив мой. - Авт.).
Чехословацкое правительство должно было передать Германии без проведения плебисцита пограничные районы, где немецкое население составляло свыше 50%. Специальная международная комиссия уточнит новую границу. Англия и Франция выражали готовность пре-, доставить Чехословакии в новых границах гарантии против неспровоцированной агрессии. Но Чехословакия должна ликвидировать договоры о взаимной помощи с Францией и СССР. Нота заканчивалась напоминанием, что Чемберлен возобновит переговоры с Гитлером не позднее 22 сентября и поэтому правительство Чехословакии обязано как можно скорее сообщить свой ответ.
Этот циничный документ был выработан в ходе англофранцузских переговоров в Лондоне 18 сентября 1938 г. История переговоров достаточно изучена на основе опубликованных Форин оффисом документов. Ставшие не давно известными секретные материалы английского кабинета дают исключительно интересное и важное дополнение. Оказывается, самые "деликатные" моменты стороны согласовали путем доверительных бесед в перерывах между официальными встречами. Эту "тайну" приоткрывает сообщение, сделанное Чемберленом на заседании кабинета 19 сентября.
Англо-французские переговоры вначале "не двигались с места". Каждая из сторон старалась переложить на другую ответственность за формальное выдвижение идеи расчленения Чехословакии. Проявив незаурядное мастерство полемиста, Чемберлен сослался на предложение Ренсимена принять принцип самоопределения, подчеркнул остроту ситуации и весьма искусно загнал Даладье "в угол". Французский премьер, однако, в соответствии с разработанной тактикой "решительно" заявил: связанная с Чехословакией договором, Франция не покинет своего союзника. "Игра в футбол" продолжалась два с лишним часа, пока Даладье не сказал, что никогда не был "фанатичным сторонником Версальского договора" и что в Лондон приехал для выяснения, как можно "сохранить мир, не ставя при этом под угрозу существование Чехословакии". Тогда объявили перерыв.
"Как это часто бывает в международных переговорах, - заметил Чемберлен, рассказывая на заседании кабинета об итогах визита французских государственных деятелей в Лондон, - самый мрачный час был перед перерывом. Во время завтрака происходили полезные конфиденциальные беседы. Г-н Даладье доверительно сообщил ему (Чемберлену), что, имея' самые серьезные возражения против принятия принципа самоопределения в общей форме (а это повлекло бы за собой вопрос о других меньшинствах), он полагал, что смог бы добиться согласия Бенеша на уступку территории в частном случае, касающемся су-детских немцев. Как г-н Бонне заявил министру иностранных дел, возможность разрешения имеющихся трудностей зависит от того, готова ли Англия в какой-либо форме присоединиться к международной гарантии Чехословакии".
После, завтрака уже в "более свободной", по выражению Чемберлена, атмосфере возобновились переговоры. В определенной мере они походили на спектакль, разыгранный специально "для истории". Даладье заявил, что идея плебисцита неприемлема для правительства Франции. Чемберлен, желая помочь своему партнеру хоть в какой-то мере "спасти лицо", высказал предложение решить вопрос о положении су детских немцев путем прямой передачи Германии части чехословацкой территории. Даладье "согласился", что можно было бы рассмотреть вопрос о "передаче в той или иной форме части территории Судет". Дальнейшее формальное согласование позиций уже не представляло трудностей.
Приведенный выше документ свидетельствует о необоснованности выдвигаемого французской буржуазной историографией тезиса, будто соглашение в Лондоне 18 сентября было чуть ли не навязано Франции. В действительности французская делегация прибыла на переговоры с продуманной программой, включающей и отторжение Судет от Чехословакии и пресловутые "гарантии",
Искусство, проявленное Чемберленом в переговорах с французами, получило высокую оценку его коллег. Так, С. Хор отметил, что премьеру в полной мере удалось "добиться, чтобы принятые решения являлись совместной акцией, за которую на нас не может быть взвалена большая доля ответственности". То же самое высказали Саймон.
При обсуждении итогов переговоров с французами на заседании английского кабинета 19 сентября видное место занял вопрос о "гарантиях", упомянутых в проекте англо-французской ноты Чехословакии.
В выступлениях министров откровенно прозвучало признание того факта, что правительство, принимая решение о предоставлении "гарантии" новых границ Чехословакии, в действительности считало это обязательство неосуществимым. Заявление о "гарантии" являлось лишь тактическим ходом, чтобы обмануть чехословацкий народ, сломить его сопротивление и тем самым сделать возможным сговор "западных демократий" с Гитлером. Не военная машина рейха, еще не обладавшая средствами для преодоления долговременных укреплений, а фиктивные англо-французские "гарантии" призваны были взломать чехословацкую "линию Мажино" и открыть путь для похода Гитлера на Восток.
Полную несостоятельность обязательства о "гарантиях" отметил, в частности, британский военный министр Хор-Белиша.
"По его мнению, - записано в протоколе, - Чехословакия после передачи Судето-германской области превратится в экономически нежизнеспособное государство. Трудно себе представить, как оно сможет сохранить независимое существование. Кроме того, в стратегическом отношении положение страны будет уязвимым, и нет средств, с помощью которых мы могли бы выполнить гарантию. Как, например, могли бы мы вести военные действия против Польши или Венгрии, если бы они совершили акт агрессии против Чехословакии?"
Признав справедливость замечаний военного министра, Чемберлен оказался вынужденным приоткрыть коварный замысел предложенного им тактического хода.
"Премьер-министр сказал, - зафиксировано в протоколе, - что неверно считать, будто гарантия обязывает нас сохранять существующие границы Чехословакии (курсив мой. - Авт.). Гарантия имеет отношение только к случаю неспровоцированной агрессии. Он отдает себе отчет в трудности найти путь для выполнения нами гарантии. Ее главная роль будет в осуществлении сдерживающего эффекта".
Следует остановиться на аргументации, выдвинутой Галифаксом в пользу решения о предоставлении "гарантии". Ее предоставление, отметил он, было поставлено в зависимость от "нейтрализации чехословацкой внешней политики".
Таким образом, одной из целей "гарантии" было ли" шить Чехословакию возможности опереться на помощь СССР и Франции. В "нейтрализации" Чехословакии английские мюнхенцы усматривали привлекательные аспекты. Аннулирование франко-чехословацкого договора положило бы конец их тревогам насчет вовлечения Франции, а затем и Англии в войну против Германии. "Нейтрализация" Чехословакии выбивала центральное звено в системе военных союзов, связывающих Францию и Чехословакию с СССР, и означала важный шаг на пути изоляции нашей страны. Кроме того, был бы положен предел в развитии дружественных связей советского и чехословацкого народов, которые английские правящие круги считали опасными для социальных устоев Западной Европы.