Более того, именно в наши дни мысли и искания биологов особенно напряженно следуют в этом направлении. Вполне законно и необходимо стремиться к тому, чтобы перекинуть мост между процессами индивидуального и видового развития, или, как еще иначе говорят в науке, между процессами онтогенеза и филогенеза.
Я не имею возможности углубляться здесь в анализ этого сложнейшего вопроса: интересующимся я хотел бы только указать, что некоторые попытки, направленный к разрешению этой фундаментальной проблемы, делаются многими учеными (См. Б.М.Завадовский, "Дарвинизм и марксизм", Госиздат, 1926; книгу "Очерки внутренней секреции", изд. "Прибой", 1928; И.И.Шмальгаузен, "Организм как целое в его индивидуальном и историческом развитии", изд. Академии наук СССР, 1942; и его же работа "Проблемы дарвинизма", изд. "Советская наука", 1946).
Автор научно-фантастической повести имел право поставить эту важную и трудную проблему биологической науки - перехода от индивидуальных изменений и преобразования животных форм к закреплению этих изменений в потомстве и, таким образом, представить эту проблему как уже осуществленную. В этом еще одна весьма ценная сторона научно-фантастической литературы.
Литератор не всегда обязан даже знать, насколько трудны для воплощения эти мечты и фантазии, но он вправе ставить эти проблемы, предоставляя ученым-специалистам, и в особенности своим юным читателям, многие из которых могут со временем стать такими учеными-специалистами, творчески двигающими науку вперед, найти реальные пути и средства для разрешения этих сложных проблем.
--------------------------------------------------------------------------
----
Итак, ценность данной повести А.Р.Палея состоит в том, что она знакомит читателя с рядом увлекательных достижений науки и в особенности с той ее молодой отраслью, которая получила название: учение о внутренней секреции. Достижения этой науки безусловно заслуживают внимания и широкой популяризации среди юных читателей. Они не только позволили нам объяснить длинный ряд ранее непонятных явлений природы, и в том числе явлений и процессов, протекающих в человеческом организме, но и радикально излечивать многие ранее считавшиеся неизлечимыми болезни.
Наконец, на базе этих новейших достижений науки были созданы и уже получают свое применение в практике социалистического животноводства ценные методы, позволяющие повысить продуктивность животных.
Нашей задачей было указать ту грань, которая разделяет при нынешнем состоянии науки область реально сделанного от того, что еще предстоит сделать. Я надеюсь, что мне удалось достаточно ясно показать, как много еще предстоит сделать по сравнению с тем немалым, но достаточно скромным началом, которое охватывает область сделанного. Хотелось бы, чтобы читатели этой повести не остановились на том объеме фактов и идей, которые они найдут как в самой повести, так и в этих кратких комментариях к ней, и стали на путь более основательного и более углубленного изучения всего того круга проблем, которые затронуты в повести.
Пусть читатели не забывают, что все же утки и по сей день не линяют от щитовидной железы, что гиганты-поросята еще не вышли из стен лаборатории, что современная наука еще не разрешила вопроса о создании таких новых пород сельскохозяйственных животных-гигантов, о которых еще мечтал Герберт Уэллс более пятидесяти лет назад в своем знаменитом романе "Пища богов", о которых не перестают мечтать и вздыхать ученые-эндокринологи и о которых еще раз напоминает автор этой повести А.Р.Палей.
Все эти задачи предстоит разрешить, и это вполне по силам тем молодым поколениям советских людей, для которых предназначена данная книга и из среды которых выйдут новые кадры ученых - счастливых продолжателей дела Рашковых.
Глава 1
По следам газетной утки
Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона он увидел своего друга Гущина.
- А, Сурок! Добрый день!
Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.
- Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете "Ильинская звезда". Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:
Поразительная игра природы
Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.
- Все?
- Ну, все! Вот уж подлинно газетная утка!
- Почему же ты думаешь, что это газетная утка?
- А по-твоему, бывают утки без перьев?
- Разумеется.
- Это где же?
- На блюде.
- Не дури, Юра! - рассердился Гущин. - Я говорю - в природе!
- В природе не бывают.
- Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.
- Не торопись, Лева.
- А почему?
- Как бы ты не попал впросак.
- Да ведь ты говоришь...
- Я говорю - в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: "почти". А это существенная оговорка.
- И ты скажешь: без перьев они могут летать?
- Смотря, без каких, и смотря, как летать.
- Да откуда же она могла взяться?..
- Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере? Завтра я тебе буду звонить.
--------------------------------------------------------------------------
----
- Насколько мне известно, - сказал Цветков, - в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.
- Вы правы: нет таких хозяйств, - согласился академик Рашков.
Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.
Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.
Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.
- Вы ведь знаете, - продолжал Рашков, - на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда...
- Вот это-то меня и удивляет, - заметил Цветков. - Такая птица не могла туда залететь - а летают они, естественно, плохо.
- Вот именно, - подхватил Рашков. - И что ж из этого, по-вашему, следует?
- В том-то и дело, что я не знаю.
- Гм... - многозначительно произнес Рашков.
- А вы знаете, Николай Фомич?
- Нет, не знаю. - Рашков выдержал паузу. - Не знаю, но предполагаю.
- Что же именно?
- Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.
Цветков изумленно взглянул на академика.
- Почему вы так думаете, Николай Фомич?
- Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.
- Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?
- Об этом надо его самого спросить, - возразил Рашков.
- Вы говорите так, словно уверены в его существовании...
- Не уверен, но допускаю.
- Да объясните же, наконец, Николай Фомич! - взмолился Цветков, но тут же спохватился: - Как я мог упустить из виду! Ведь он сделал то, чего мы так недавно добились и пока еще только в опытном порядке!
- Ну, то-то же, - добродушно усмехнулся Рашков. - А в наказание за вашу невнимательность я предложил бы вам самому все это выяснить.
- Каким образом? - удивился Цветков.
- Очень просто: вы поедете в командировку для розысков этого талантливого чудака.
Цветков благодарно взглянул на своего учителя:
- Ох, Николай Фомич, если бы вы знали, как я мечтал попутешествовать ведь я уже год не расставался с лабораторией!
- Ну, вот и хорошо, хорошо... Если бы я не знал, не предлагал бы вам...
--------------------------------------------------------------------------
----
Рано утром Гущина разбудил телефонный звонок.
- Лева! У меня к тебе заманчивое предложение! - сказал Цветков. - Ты можешь взять командировку у себя в редакции?
- Куда?
- На Север. Мой академик очень заинтересовался твоей уткой и посылает меня на розыски.
- Постой, постой! Значит, академик считает дело стоящим! - воскликнул Гущин. - А что мы будем искать? Еще таких уток?
- Пожалуй. И ученого.
- Какого? - изумился Гущин.
- Неизвестного талантливого чудака.
- Ничего не понимаю! Да что это за ученый? В какой области науки он работает?
- В той же, что и я.
- Значит, эндокринолог. Ну, хорошо... А почему он неизвестен? Почему чудак? И зачем его надо искать?
- А вот послушай...
Цветкова и Гущина связывала крепкая дружба еще со школьных лет, хотя и характеры и профессии у них были различны.
Горячий, порывистый Гущин был журналистом. Он любил свою профессию, много и часто разъезжал и, как сам говорил о себе, три четверти сознательной жизни провел на колесах и под парусами. Цветков, начинающий ученый, уже несколько лет был ассистентом знаменитого Рашкова. В противоположность Гущину и несмотря на свою молодость, Юрий был нетороплив и часто слышал попреки от своего непоседливого друга за то, что не был легок на подъем. Но разве дружат только люди одинаковых профессий и характеров? Чаще бывает наоборот.
Гущина сразу захватило предложение Цветкова.
- Ехать вместе? Отлично! Конечно, газета охотно даст командировку. А если найдем неизвестного ученого, это будет такое замечательное событие, одинаково интересное и для читателей и для...
- И для нас с тобой. Значит, едем?
- Сам знаешь, меня долго уговаривать не надо. Едем безусловно. И как можно скорее!
- Но ты ведь еще не договорился о командировке?
- Я это сделаю в одну минуту!
--------------------------------------------------------------------------
----
Собственно говоря, Рашкову очень хотелось бы самому отправиться на поиски своего странного коллеги. Он имел серьезные основания предполагать его существование и был крайне всем заинтересован. Он даже сердился на Цветкова, который не обратил внимания на то, что прямо-таки бросалось в глаза.
"Но как мне ехать, когда я уже начал читать курс лекций студентам? А Цветкова можно освободить от работы на время", - думал Рашков.
У Гущина вопрос с поездкой разрешился легко. Он не ошибся: редакция охотно дала ему командировку.
- Едем завтра же! Нечего долго раздумывать! - торопил он Цветкова.
- Ты не очень увлекайся, Лева. Может оказаться и в самом деле утка, только газетная, - подтрунивал Цветков над его горячностью.
Но ироническое спокойствие приятеля еще больше возбуждало фантазию Гущина.
Он уже представлял себе сенсацию, которую произведут его сообщения, когда они найдут этого талантливого чудака.
Вдруг в глухой лесной избушке, среди топей и болот, они обнаруживают полусумасшедшего... или нет, просто талантливого самоучку, какого-нибудь обросшего седой бородой лесника или охотника, и он своим умом дошел до открытий, уже сделанных Рашковым!
- Конечно, мы этого чудака найдем! Я не сомневаюсь - Рашков прав: этот самоучка блестяще талантлив. Мы привозим его в Москву, он знакомится с достижениями науки и через год становится крупнейшим ученым, лауреатом! Открывает...
- Логарифмы!
- И изобретает...
- Громоотвод!
- Никакой не громоотвод! Ведь он не техник, а физиолог. Открывает, допустим, неизвестную еще вам железу внутренней секреции.
- Эх ты, горячка! Ты и в школе фантазировал, да еще как! Помнишь, на уроке географии ты так увлекательно рассказывал о саваннах, что Петр Петрович спросил тебя, не жил ли ты сам в саваннах? А ты, не моргнув глазом, выпалил: "Жил!" Помнишь, как все смеялись и дразнили тебя потом?
- Это я машинально тогда сказал, - улыбнулся Гущин.
- Ну конечно. И теперь увлекаешься. Этот твой лесник в избушке, наверно, не имеет никакой аппаратуры, нужной для сложных эндокринологических экспериментов.
- Почему не имеет? - запальчиво возразил Гущин.
- Да ты же сам говоришь: он самоучка, значит - оторван от научно-исследовательских учреждений.
Но Цветков только делал вид, что сомневается и не верит в успех поисков, он сам не меньше Гущина был увлечен предстоящей поездкой. Расторопность, с которой он собрался в дорогу, изумила Гущина.
На следующее же утро поезд увозил их из Москвы.
А еще через день друзья сошли на маленькой станции, которая тонула в густом хвойном лесу.
День был исключительно теплый. Лес стоял тихий, торжественный, насквозь пронизанный солнечными лучами. Пахло смолой и разогретой прошлогодней хвоей.
Они уже знали, что до Ильинска от станции восемнадцать километров. На худой конец, с рюкзаками можно и пешком дойти, решили было они, но тут к ним подошел молодой веселый человек:
- Вы не в Ильинск? Хотите, довезу?
По дороге разговорились. Возница оказался колхозником из ближайшего села и ехал в Ильинск за покупками. Он был человеком живым, общительным, расспрашивал москвичей, зачем они приехали и что нового в Москве. Гущин спросил, не слышал ли товарищ об удивительной ощипанной утке, убитой не так давно недалеко от Ильинска.
К сожалению, Андрей Тихонов (так звали колхозника) ничего об этом не слыхал. О заметке в газете он не помнил. Быть может, и читал, да не обратил внимания.
Разговор на время смолк.
По обеим сторонам дороги стоял хвойный лес, и телега катилась, словно по узкому коридору, между двумя зелеными стенами.
Солнечный свет свободно проникал между высокими стволами сосен. По лошадиной спине пробегали причудливые тени ветвей.
Наконец они выехали из леса в поле. Вдали показались дома, заборы, и вскоре телегу стало слегка потряхивать по булыжной мостовой.
- Ну вот, и приехали, - сказал Тихонов.
Ряды одноэтажных бревенчатых домов с затейливыми резными деревянными украшениями и высокими крышами тянулись по обеим сторонам улицы; ближе к центру они чередовались с новыми кирпичными постройками в несколько этажей с нарядными фасадами и лепными орнаментами. Прохожих на улицах было немного.
- А вы знаете, где гостиница? - спросил Цветков возницу.
- Да мы уже к ней приехали, - ответил Тихонов.
Двухэтажное здание гостиницы, очевидно, было только что выстроено. Оно еще носило следы той холодноватой неуютности необжитого помещения, которая напоминает ощущение от нового костюма: в нем еще чувствуешь себя неловко, но он радует свежестью.
Друзья приняли душ, пообедали, и Гущин тут же заторопил:
- Ну, пошли!
- Что ты, Сурок! - возразил Цветков, усаживаясь на диване. - Дай немного отдохнуть с дороги.
Но отдыхать не пришлось. Не так-то легко было удержать Гущина, когда он был чем-нибудь увлечен!
Расспросив дежурного, как найти редакцию "Ильинской звезды", они вышли на улицу. День уже был на исходе.
- Кремлевская улица, - прочитал Цветков на эмалированной табличке. Значит, недалеко. Дежурный сказал: угол Кремлевской и Ломоносовской. Нам налево, кажется?
В это время навстречу им из соседнего дома вышел необычайно грузный мужчина. Трудно было определить на взгляд его возраст; во всяком случае, он был немолод. Его голова имела почти шестиугольную форму. Белая кепка, сдвинутая на затылок, казалась детской. Нос, брови, уши, нижняя челюсть поражали своими размерами.
- Будьте любезны, гражданин, - обратился к нему Гущин, - не можете ли вы сказать, где находится редакция "Ильинской звезды"?
Человек ответил не сразу. Что-то вялое было во всех его словах и движениях.
- Р-р-ре-дакция, - с трудом выговорил он, - н-недалеко... з... за этим уг-г-глом.
- Благодарю вас! - в один голос ответили путешественники и поклонились.
В ответ прохожий сделал какой-то жест, словно хотел приподнять кепку, но, не донеся руки до головы, будто раздумал и опустил ее. Очевидно, трудно было поднять такую непомерно толстую руку.
Когда они немного отошли, Гущин сказал:
- Это, наверно, больной.
- Безусловно, - ответил Цветков. - У него акромегалия, или, как ее называют, слоновая болезнь. Ты заметил, с каким трудом он говорит? У него и язык чрезмерно разросся.
- А от чего эта болезнь?
- От чрезмерной работы передней доли гипофиза.
- Гипофиз - это одна из желез внутренней секреции?
- Да. Придаток головного мозга.
- О, значит, по твоей специальности! - воскликнул Гущин. - Какое совпадение!
- Тут ничего нет особенно удивительного. Эта болезнь не так редка. Ее сейчас успешно лечат. А совсем недавно слоновая болезнь считалась неизлечимой. Но с тех пор как...
- А вот мы и пришли! - сказал Гущин.
Над подъездом нового трехэтажного дома висела вывеска: "Редакция газеты "Ильинская звезда".
Друзьям повезло: в редакции они застали того самого сотрудника, который дал заметку о необыкновенной утке. Репортер Путятин, веснушчатый блондин лет тридцати, очень обрадовался москвичам. Он подтвердил достоверность заметки и сказал, что сам держал в руках странную птицу.
- Если хотите знать обо всем подробнее, я могу вам дать адрес охотника, который ее убил, - предложил репортер.
- Прекрасно! - сказал Гущин.
- А кто хотел разругать их в обзоре печати? - улыбнулся Цветков. Выходит, что утка не газетная, а настоящая?
- Ты меня давно убедил, - отмахнулся Гущин. - Пойдем скорее к охотнику!
- Кого вы хотели ругать? За что? - насторожился Путятин.
Но москвичи успокоили его и вкратце объяснили, в чем дело.
- А я и не предполагал, что это так существенно, - задумчиво произнес Путятин. - Я бы пошел проводить вас к Якушеву, но мне сейчас сдавать материал в номер...
- Не беспокойтесь, мы и сами найдем его, - сказал Цветков.
Путятин подробно объяснил, как найти Якушева, и взял с них обещание рассказать ему обо всем, что узнают.
Глава 2
У охотника Якушева
Когда путешественники вышли из редакции, уже наступили бледные северные сумерки.
Через полчаса они были у дома Якушева. Дом находился на краю города и стоял среди обширного сада. Сразу было видно, что хозяин - знаток и любитель цветов. Пышными кустами разрослись золотые шары, рядом с ними темнели пурпурные георгины. Бледно-розовые флоксы перемежались на клумбах с синими гелиотропами и пестрыми астрами. Огоньки настурций, от бледно-желтых до почти алых, пылали среди поздней зелени. И тонкий, едва уловимый аромат растворялся в воздухе.
Двор был окружен невысоким забором. Гущин постучал в калитку. Никто не отозвался. Он стал стучать настойчивее.
- Погоди, не шуми так, - остановил его Цветков.
Он нащупал с внутренней стороны задвижку, отвел ее и легонько толкнул калитку. Она открылась. Цветков и Гущин пошли по тропинке к дому. Позади дома поднимался густой столб дыма, в нем мелькали искры.
Зайдя за угол, они увидели хозяина. Согнувшись над самоваром, он энергично раздувал его.
Рядом лежала кучка сосновых шишек.
- Добрый вечер, Сергей Иваныч! - громко сказал Гущин. (Имя и отчество Якушева сообщил Путятин.)
Якушев неторопливо выпрямился. Это был мужчина средних лет, высокий, плечистый, смуглый и черноволосый, как цыган.
- Добрый вечер, - медленно ответил он. - А что за люди? Откуда меня знаете?
- Да мы только сегодня приехали из Москвы, - сказал Цветков, - и главным образом, чтобы вас повидать, Сергей Иваныч.
- Вот как! - недоверчиво отозвался Якушев и внимательно посмотрел на гостей.
Они смущенно замолчали. Наконец охотник сказал:
- Ну что ж! Поговорим. Пойдемте в дом.
И громко произнес:
- Елена Михайловна! Пойди-ко сюда!
На крылечко вышла пожилая женщина, невысокая и полная. Увидев незнакомых, она сдержанно поздоровалась.
- Погляди-ко за самоваром, Елена Михайловна, - сказал Якушев.
И обратился к гостям:
- Прошу.
И с простотой человека, очевидно мало привыкшего бывать на людях, он первый вошел в дверь.
После нарядного цветника Якушева жилье его казалось особенно скромным.
Дощатые стены, стол и лавки по обеим сторонам, два стула, шкаф, комод вот и вся мебель. На стенах несколько фотографий и два ружья. Только широкая кровать с пышной пирамидой подушек нарушала спартанский стиль комнаты.
- Прошу, садитесь к столу, - пригласил Якушев гостей; у него был северный окающий выговор.
- Мы к вам по делу, Сергей Иваныч, - начал Гущин.
- Понимаю, - сказал Якушев. - О деле и поговорим.
Гости представились. Но разговор вначале не ладился, Якушев держался настороженно.
Вскоре вошла хозяйка с кипящим самоваром.
Была неуловимая спорая быстрота в неторопливых на взгляд движениях этой женщины. Не успели москвичи оглянуться, как на столе появились кринка с топленым молоком, домашние сдобные булки, старинная резная деревянная сахарница, масленка.
Москвичи даже смутились: вышло, будто они напросились на угощение.
Но хозяева были так деловито радушны, что неловкость гостей быстро сгладилась. Сергей Иванович намазывал ломти пушистой булки толстым слоем масла, Елена Михайловна разливала крепкий чай.
- Мы были в редакции газеты, видели Путятина, - говорил Гущин, - от него и адрес ваш узнали. Мы насчет необыкновенной утки, которую вы убили.
Наливая чай в блюдце, Якушев спросил:
- На что же вам эта утка?
- Знаете, - пояснил Цветков, - мы предполагаем, что с этой уткой кто-то опыт производил. Наши ученые добились искусственной линьки живых птиц, и теперь это широко применяют в птицеводстве. Но нам хотелось бы выяснить, откуда взялась такая птица в этих краях.
- Чего же от меня хотите?
- А мы хотели расспросить вас подробнее, как у нее с перьями, - сказал Цветков.
- И как она без перьев летала, - добавил Гущин.
- Без перьев птицы не летают, - сказал Якушев.
Он объяснил, что перья на утке были, но их было мало, а пуха почти вовсе не было. И летала утка плохо - неровно, будто слепая.
- А не заметили вы, - спросил Гущин, - с какой стороны она летела?
Подумав, Якушев ответил:
- Помню: с полуночи.
- Но вряд ли она издалека летела? - полувопросительно заметил Цветков.
- Да нет, не могла! - убежденно ответил Якушев.
Гущин даже вскочил со стула: выходит, разгадка где-то здесь, близко! И даже направление поисков ясно. Он готов был тотчас же отправиться дальше. Но прежде всего надо было выяснить, куда и как ехать. А кроме того, Якушев и его жена так заинтересовались линькой птиц, что уйти тут же от новых знакомых было неловко.
--------------------------------------------------------------------------
----
В этот вечер Цветкову пришлось рассказать о работах академика Рашкова и его учеников. Хозяева узнали о значении желез внутренней секреции для жизни и развития организма. Цветков рассказал и о гипофизе - маленькой железе, расположенной в нижней части головного мозга. Гипофиз и щитовидная железа оба эти органа влияют на рост организма. Если деятельность их нарушается еще в раннем детстве, человек остается на всю жизнь карликом или, наоборот, превращается в великана - в зависимости от характера нарушения. Он объяснил, какое значение имеет поджелудочная железа: она регулирует обмен сахара в организме, и ее заболевание вызывает диабет, или сахарную болезнь. Для лечения этой болезни дают гормон поджелудочной железы, то есть выделяемое ею специфическое вещество.
Цветков и сам увлекся: он рассказал и о надпочечниках и об их гормоне адреналине, который повышает кровяное давление.
- Секреция, то есть выделение адреналина, - говорил он, - увеличивается при боли, при сильном возбуждении - в момент боя, опасности, при спортивных или трудовых соревнованиях, при особо напряженной работе. Благодаря этому человек или животное проявляет невероятную для него в обычное время силу, неутомимость, Теперь даже впрыскивают адреналин в тех случаях, когда надо побороть утомление: например, вьючным или верховым животным при длительном переходе, если нельзя сделать привал.
И, словно читая лекцию, Цветков продолжал:
- Задумывались ли вы, друзья мои, вот над чем... На земном шаре примерно два миллиарда людей. Но своих знакомых я отличу везде, если только не совсем забыл их. По каким признакам мы узнаем людей?
- По чертам лица, по росту, - сказал Гущин.
- По голосу, - добавила Елена Михайловна.
- По цвету глаз, волос, - вставил охотник.
- Все это верно, - заметил Цветков. - Можно указать и другие индивидуальные отличия: сложение, походку. Поется же в песне: "Я милого узнала по походке..." И, знаете, все эти различия зависят от работы желез внутренней секреции. Вот я, например, рыжий, вы - черный. Это все зависит от работы щитовидной железы. Но дело не только в этом: щитовидная железа имеет огромное значение для здоровья. Например, если действие ее очень усилится, человек заболевает Базедовой болезнью - она назвала по имени врача Базедова, который впервые ее описал. Тяжелая это болезнь! Щитовидная железа опухает, дыхание учащается, сильно изменяется обмен веществ, глаза выпучены. Больной всегда возбужден.
- А лечат эту болезнь? - спросила Елена Михайловна.
- Лечат, конечно. А вот если слабо работает щитовидная железа, тогда, пожалуй, еще хуже: человек становится кретином, идиотом.
Затем Цветков рассказал о том, как академик Рашков добился искусственной линьки птиц тем, что кормил их щитовидной железой других животных. У птиц после линьки перья опять вырастают, им снова дают щитовидную железу, и перья опять выпадают, так что в течение года получается несколько "урожаев" пуха и пера.
Я не имею возможности углубляться здесь в анализ этого сложнейшего вопроса: интересующимся я хотел бы только указать, что некоторые попытки, направленный к разрешению этой фундаментальной проблемы, делаются многими учеными (См. Б.М.Завадовский, "Дарвинизм и марксизм", Госиздат, 1926; книгу "Очерки внутренней секреции", изд. "Прибой", 1928; И.И.Шмальгаузен, "Организм как целое в его индивидуальном и историческом развитии", изд. Академии наук СССР, 1942; и его же работа "Проблемы дарвинизма", изд. "Советская наука", 1946).
Автор научно-фантастической повести имел право поставить эту важную и трудную проблему биологической науки - перехода от индивидуальных изменений и преобразования животных форм к закреплению этих изменений в потомстве и, таким образом, представить эту проблему как уже осуществленную. В этом еще одна весьма ценная сторона научно-фантастической литературы.
Литератор не всегда обязан даже знать, насколько трудны для воплощения эти мечты и фантазии, но он вправе ставить эти проблемы, предоставляя ученым-специалистам, и в особенности своим юным читателям, многие из которых могут со временем стать такими учеными-специалистами, творчески двигающими науку вперед, найти реальные пути и средства для разрешения этих сложных проблем.
--------------------------------------------------------------------------
----
Итак, ценность данной повести А.Р.Палея состоит в том, что она знакомит читателя с рядом увлекательных достижений науки и в особенности с той ее молодой отраслью, которая получила название: учение о внутренней секреции. Достижения этой науки безусловно заслуживают внимания и широкой популяризации среди юных читателей. Они не только позволили нам объяснить длинный ряд ранее непонятных явлений природы, и в том числе явлений и процессов, протекающих в человеческом организме, но и радикально излечивать многие ранее считавшиеся неизлечимыми болезни.
Наконец, на базе этих новейших достижений науки были созданы и уже получают свое применение в практике социалистического животноводства ценные методы, позволяющие повысить продуктивность животных.
Нашей задачей было указать ту грань, которая разделяет при нынешнем состоянии науки область реально сделанного от того, что еще предстоит сделать. Я надеюсь, что мне удалось достаточно ясно показать, как много еще предстоит сделать по сравнению с тем немалым, но достаточно скромным началом, которое охватывает область сделанного. Хотелось бы, чтобы читатели этой повести не остановились на том объеме фактов и идей, которые они найдут как в самой повести, так и в этих кратких комментариях к ней, и стали на путь более основательного и более углубленного изучения всего того круга проблем, которые затронуты в повести.
Пусть читатели не забывают, что все же утки и по сей день не линяют от щитовидной железы, что гиганты-поросята еще не вышли из стен лаборатории, что современная наука еще не разрешила вопроса о создании таких новых пород сельскохозяйственных животных-гигантов, о которых еще мечтал Герберт Уэллс более пятидесяти лет назад в своем знаменитом романе "Пища богов", о которых не перестают мечтать и вздыхать ученые-эндокринологи и о которых еще раз напоминает автор этой повести А.Р.Палей.
Все эти задачи предстоит разрешить, и это вполне по силам тем молодым поколениям советских людей, для которых предназначена данная книга и из среды которых выйдут новые кадры ученых - счастливых продолжателей дела Рашковых.
Глава 1
По следам газетной утки
Раздался звонок. Цветков поднял от книги рыжеволосую голову. На экране видеофона он увидел своего друга Гущина.
- А, Сурок! Добрый день!
Еще в школе Гущина прозвали Сурком за небольшой рост, худощавое лицо и острые зубы.
- Привет, Юра! Послушай, какую заметку я нашел в газете "Ильинская звезда". Ты ведь специалист в этом деле. Может ли быть такой вздор? Послушай, я тебе прочту:
Поразительная игра природы
Охотник С.И. Якушев в нескольких километрах от города застрелил утку, почти совершенно лишенную перьев. Товарищ Якушев доставил удивительную утку в редакцию.
- Все?
- Ну, все! Вот уж подлинно газетная утка!
- Почему же ты думаешь, что это газетная утка?
- А по-твоему, бывают утки без перьев?
- Разумеется.
- Это где же?
- На блюде.
- Не дури, Юра! - рассердился Гущин. - Я говорю - в природе!
- В природе не бывают.
- Ясно! Я их разделаю в обзоре печати.
- Не торопись, Лева.
- А почему?
- Как бы ты не попал впросак.
- Да ведь ты говоришь...
- Я говорю - в природе уток без перьев не бывает. Но ведь в заметке сказано: "почти". А это существенная оговорка.
- И ты скажешь: без перьев они могут летать?
- Смотря, без каких, и смотря, как летать.
- Да откуда же она могла взяться?..
- Погоди, погоди! Какая, говоришь, газета? И где она выходит? На Севере? Завтра я тебе буду звонить.
--------------------------------------------------------------------------
----
- Насколько мне известно, - сказал Цветков, - в тех краях нет таких птицеводческих хозяйств, где производятся подобные работы с утками.
- Вы правы: нет таких хозяйств, - согласился академик Рашков.
Грудной низкий голос и спокойная скороговорка придавали оттенок убедительности его словам. В противоположность ему, молодой ассистент говорил размеренно, заметными паузами разделяя фразы. Но в его медлительности чувствовалось сдержанное волненье.
Разговор происходил в кабинете Рашкова. Академик, одетый по-домашнему, в пижаме, облегавшей его крупную фигуру и похожей цветом на его русые, с густой проседью волосы, сидел за огромным письменным столом, заваленным рукописями, книгами и уставленным антикварными безделушками.
Цветков сидел против хозяина. Свет массивной настольной лампы, смягченный оранжевым абажуром, освещал его энергичное, вдумчивое, с крупными чертами лицо, широко открытые глаза.
- Вы ведь знаете, - продолжал Рашков, - на Севере в тех краях у нас другие хозяйства, а птицеводческие далеко оттуда...
- Вот это-то меня и удивляет, - заметил Цветков. - Такая птица не могла туда залететь - а летают они, естественно, плохо.
- Вот именно, - подхватил Рашков. - И что ж из этого, по-вашему, следует?
- В том-то и дело, что я не знаю.
- Гм... - многозначительно произнес Рашков.
- А вы знаете, Николай Фомич?
- Нет, не знаю. - Рашков выдержал паузу. - Не знаю, но предполагаю.
- Что же именно?
- Я думаю, что где-то в тех краях работает какой-то талантливый ученый, чудак, о котором никто не знает.
Цветков изумленно взглянул на академика.
- Почему вы так думаете, Николай Фомич?
- Вам это непонятно, Юрий Михайлович? А загадка не из трудных.
- Нет, не могу понять, Николай Фомич! Если это ученый, зачем он занимается кустарщиной, повторяет то, что давно известно? Конечно, в таком случае он действительно чудак. Но почему вы считаете его талантливым? И кто же из талантливых ученых мог бы туда забраться? И зачем?
- Об этом надо его самого спросить, - возразил Рашков.
- Вы говорите так, словно уверены в его существовании...
- Не уверен, но допускаю.
- Да объясните же, наконец, Николай Фомич! - взмолился Цветков, но тут же спохватился: - Как я мог упустить из виду! Ведь он сделал то, чего мы так недавно добились и пока еще только в опытном порядке!
- Ну, то-то же, - добродушно усмехнулся Рашков. - А в наказание за вашу невнимательность я предложил бы вам самому все это выяснить.
- Каким образом? - удивился Цветков.
- Очень просто: вы поедете в командировку для розысков этого талантливого чудака.
Цветков благодарно взглянул на своего учителя:
- Ох, Николай Фомич, если бы вы знали, как я мечтал попутешествовать ведь я уже год не расставался с лабораторией!
- Ну, вот и хорошо, хорошо... Если бы я не знал, не предлагал бы вам...
--------------------------------------------------------------------------
----
Рано утром Гущина разбудил телефонный звонок.
- Лева! У меня к тебе заманчивое предложение! - сказал Цветков. - Ты можешь взять командировку у себя в редакции?
- Куда?
- На Север. Мой академик очень заинтересовался твоей уткой и посылает меня на розыски.
- Постой, постой! Значит, академик считает дело стоящим! - воскликнул Гущин. - А что мы будем искать? Еще таких уток?
- Пожалуй. И ученого.
- Какого? - изумился Гущин.
- Неизвестного талантливого чудака.
- Ничего не понимаю! Да что это за ученый? В какой области науки он работает?
- В той же, что и я.
- Значит, эндокринолог. Ну, хорошо... А почему он неизвестен? Почему чудак? И зачем его надо искать?
- А вот послушай...
Цветкова и Гущина связывала крепкая дружба еще со школьных лет, хотя и характеры и профессии у них были различны.
Горячий, порывистый Гущин был журналистом. Он любил свою профессию, много и часто разъезжал и, как сам говорил о себе, три четверти сознательной жизни провел на колесах и под парусами. Цветков, начинающий ученый, уже несколько лет был ассистентом знаменитого Рашкова. В противоположность Гущину и несмотря на свою молодость, Юрий был нетороплив и часто слышал попреки от своего непоседливого друга за то, что не был легок на подъем. Но разве дружат только люди одинаковых профессий и характеров? Чаще бывает наоборот.
Гущина сразу захватило предложение Цветкова.
- Ехать вместе? Отлично! Конечно, газета охотно даст командировку. А если найдем неизвестного ученого, это будет такое замечательное событие, одинаково интересное и для читателей и для...
- И для нас с тобой. Значит, едем?
- Сам знаешь, меня долго уговаривать не надо. Едем безусловно. И как можно скорее!
- Но ты ведь еще не договорился о командировке?
- Я это сделаю в одну минуту!
--------------------------------------------------------------------------
----
Собственно говоря, Рашкову очень хотелось бы самому отправиться на поиски своего странного коллеги. Он имел серьезные основания предполагать его существование и был крайне всем заинтересован. Он даже сердился на Цветкова, который не обратил внимания на то, что прямо-таки бросалось в глаза.
"Но как мне ехать, когда я уже начал читать курс лекций студентам? А Цветкова можно освободить от работы на время", - думал Рашков.
У Гущина вопрос с поездкой разрешился легко. Он не ошибся: редакция охотно дала ему командировку.
- Едем завтра же! Нечего долго раздумывать! - торопил он Цветкова.
- Ты не очень увлекайся, Лева. Может оказаться и в самом деле утка, только газетная, - подтрунивал Цветков над его горячностью.
Но ироническое спокойствие приятеля еще больше возбуждало фантазию Гущина.
Он уже представлял себе сенсацию, которую произведут его сообщения, когда они найдут этого талантливого чудака.
Вдруг в глухой лесной избушке, среди топей и болот, они обнаруживают полусумасшедшего... или нет, просто талантливого самоучку, какого-нибудь обросшего седой бородой лесника или охотника, и он своим умом дошел до открытий, уже сделанных Рашковым!
- Конечно, мы этого чудака найдем! Я не сомневаюсь - Рашков прав: этот самоучка блестяще талантлив. Мы привозим его в Москву, он знакомится с достижениями науки и через год становится крупнейшим ученым, лауреатом! Открывает...
- Логарифмы!
- И изобретает...
- Громоотвод!
- Никакой не громоотвод! Ведь он не техник, а физиолог. Открывает, допустим, неизвестную еще вам железу внутренней секреции.
- Эх ты, горячка! Ты и в школе фантазировал, да еще как! Помнишь, на уроке географии ты так увлекательно рассказывал о саваннах, что Петр Петрович спросил тебя, не жил ли ты сам в саваннах? А ты, не моргнув глазом, выпалил: "Жил!" Помнишь, как все смеялись и дразнили тебя потом?
- Это я машинально тогда сказал, - улыбнулся Гущин.
- Ну конечно. И теперь увлекаешься. Этот твой лесник в избушке, наверно, не имеет никакой аппаратуры, нужной для сложных эндокринологических экспериментов.
- Почему не имеет? - запальчиво возразил Гущин.
- Да ты же сам говоришь: он самоучка, значит - оторван от научно-исследовательских учреждений.
Но Цветков только делал вид, что сомневается и не верит в успех поисков, он сам не меньше Гущина был увлечен предстоящей поездкой. Расторопность, с которой он собрался в дорогу, изумила Гущина.
На следующее же утро поезд увозил их из Москвы.
А еще через день друзья сошли на маленькой станции, которая тонула в густом хвойном лесу.
День был исключительно теплый. Лес стоял тихий, торжественный, насквозь пронизанный солнечными лучами. Пахло смолой и разогретой прошлогодней хвоей.
Они уже знали, что до Ильинска от станции восемнадцать километров. На худой конец, с рюкзаками можно и пешком дойти, решили было они, но тут к ним подошел молодой веселый человек:
- Вы не в Ильинск? Хотите, довезу?
По дороге разговорились. Возница оказался колхозником из ближайшего села и ехал в Ильинск за покупками. Он был человеком живым, общительным, расспрашивал москвичей, зачем они приехали и что нового в Москве. Гущин спросил, не слышал ли товарищ об удивительной ощипанной утке, убитой не так давно недалеко от Ильинска.
К сожалению, Андрей Тихонов (так звали колхозника) ничего об этом не слыхал. О заметке в газете он не помнил. Быть может, и читал, да не обратил внимания.
Разговор на время смолк.
По обеим сторонам дороги стоял хвойный лес, и телега катилась, словно по узкому коридору, между двумя зелеными стенами.
Солнечный свет свободно проникал между высокими стволами сосен. По лошадиной спине пробегали причудливые тени ветвей.
Наконец они выехали из леса в поле. Вдали показались дома, заборы, и вскоре телегу стало слегка потряхивать по булыжной мостовой.
- Ну вот, и приехали, - сказал Тихонов.
Ряды одноэтажных бревенчатых домов с затейливыми резными деревянными украшениями и высокими крышами тянулись по обеим сторонам улицы; ближе к центру они чередовались с новыми кирпичными постройками в несколько этажей с нарядными фасадами и лепными орнаментами. Прохожих на улицах было немного.
- А вы знаете, где гостиница? - спросил Цветков возницу.
- Да мы уже к ней приехали, - ответил Тихонов.
Двухэтажное здание гостиницы, очевидно, было только что выстроено. Оно еще носило следы той холодноватой неуютности необжитого помещения, которая напоминает ощущение от нового костюма: в нем еще чувствуешь себя неловко, но он радует свежестью.
Друзья приняли душ, пообедали, и Гущин тут же заторопил:
- Ну, пошли!
- Что ты, Сурок! - возразил Цветков, усаживаясь на диване. - Дай немного отдохнуть с дороги.
Но отдыхать не пришлось. Не так-то легко было удержать Гущина, когда он был чем-нибудь увлечен!
Расспросив дежурного, как найти редакцию "Ильинской звезды", они вышли на улицу. День уже был на исходе.
- Кремлевская улица, - прочитал Цветков на эмалированной табличке. Значит, недалеко. Дежурный сказал: угол Кремлевской и Ломоносовской. Нам налево, кажется?
В это время навстречу им из соседнего дома вышел необычайно грузный мужчина. Трудно было определить на взгляд его возраст; во всяком случае, он был немолод. Его голова имела почти шестиугольную форму. Белая кепка, сдвинутая на затылок, казалась детской. Нос, брови, уши, нижняя челюсть поражали своими размерами.
- Будьте любезны, гражданин, - обратился к нему Гущин, - не можете ли вы сказать, где находится редакция "Ильинской звезды"?
Человек ответил не сразу. Что-то вялое было во всех его словах и движениях.
- Р-р-ре-дакция, - с трудом выговорил он, - н-недалеко... з... за этим уг-г-глом.
- Благодарю вас! - в один голос ответили путешественники и поклонились.
В ответ прохожий сделал какой-то жест, словно хотел приподнять кепку, но, не донеся руки до головы, будто раздумал и опустил ее. Очевидно, трудно было поднять такую непомерно толстую руку.
Когда они немного отошли, Гущин сказал:
- Это, наверно, больной.
- Безусловно, - ответил Цветков. - У него акромегалия, или, как ее называют, слоновая болезнь. Ты заметил, с каким трудом он говорит? У него и язык чрезмерно разросся.
- А от чего эта болезнь?
- От чрезмерной работы передней доли гипофиза.
- Гипофиз - это одна из желез внутренней секреции?
- Да. Придаток головного мозга.
- О, значит, по твоей специальности! - воскликнул Гущин. - Какое совпадение!
- Тут ничего нет особенно удивительного. Эта болезнь не так редка. Ее сейчас успешно лечат. А совсем недавно слоновая болезнь считалась неизлечимой. Но с тех пор как...
- А вот мы и пришли! - сказал Гущин.
Над подъездом нового трехэтажного дома висела вывеска: "Редакция газеты "Ильинская звезда".
Друзьям повезло: в редакции они застали того самого сотрудника, который дал заметку о необыкновенной утке. Репортер Путятин, веснушчатый блондин лет тридцати, очень обрадовался москвичам. Он подтвердил достоверность заметки и сказал, что сам держал в руках странную птицу.
- Если хотите знать обо всем подробнее, я могу вам дать адрес охотника, который ее убил, - предложил репортер.
- Прекрасно! - сказал Гущин.
- А кто хотел разругать их в обзоре печати? - улыбнулся Цветков. Выходит, что утка не газетная, а настоящая?
- Ты меня давно убедил, - отмахнулся Гущин. - Пойдем скорее к охотнику!
- Кого вы хотели ругать? За что? - насторожился Путятин.
Но москвичи успокоили его и вкратце объяснили, в чем дело.
- А я и не предполагал, что это так существенно, - задумчиво произнес Путятин. - Я бы пошел проводить вас к Якушеву, но мне сейчас сдавать материал в номер...
- Не беспокойтесь, мы и сами найдем его, - сказал Цветков.
Путятин подробно объяснил, как найти Якушева, и взял с них обещание рассказать ему обо всем, что узнают.
Глава 2
У охотника Якушева
Когда путешественники вышли из редакции, уже наступили бледные северные сумерки.
Через полчаса они были у дома Якушева. Дом находился на краю города и стоял среди обширного сада. Сразу было видно, что хозяин - знаток и любитель цветов. Пышными кустами разрослись золотые шары, рядом с ними темнели пурпурные георгины. Бледно-розовые флоксы перемежались на клумбах с синими гелиотропами и пестрыми астрами. Огоньки настурций, от бледно-желтых до почти алых, пылали среди поздней зелени. И тонкий, едва уловимый аромат растворялся в воздухе.
Двор был окружен невысоким забором. Гущин постучал в калитку. Никто не отозвался. Он стал стучать настойчивее.
- Погоди, не шуми так, - остановил его Цветков.
Он нащупал с внутренней стороны задвижку, отвел ее и легонько толкнул калитку. Она открылась. Цветков и Гущин пошли по тропинке к дому. Позади дома поднимался густой столб дыма, в нем мелькали искры.
Зайдя за угол, они увидели хозяина. Согнувшись над самоваром, он энергично раздувал его.
Рядом лежала кучка сосновых шишек.
- Добрый вечер, Сергей Иваныч! - громко сказал Гущин. (Имя и отчество Якушева сообщил Путятин.)
Якушев неторопливо выпрямился. Это был мужчина средних лет, высокий, плечистый, смуглый и черноволосый, как цыган.
- Добрый вечер, - медленно ответил он. - А что за люди? Откуда меня знаете?
- Да мы только сегодня приехали из Москвы, - сказал Цветков, - и главным образом, чтобы вас повидать, Сергей Иваныч.
- Вот как! - недоверчиво отозвался Якушев и внимательно посмотрел на гостей.
Они смущенно замолчали. Наконец охотник сказал:
- Ну что ж! Поговорим. Пойдемте в дом.
И громко произнес:
- Елена Михайловна! Пойди-ко сюда!
На крылечко вышла пожилая женщина, невысокая и полная. Увидев незнакомых, она сдержанно поздоровалась.
- Погляди-ко за самоваром, Елена Михайловна, - сказал Якушев.
И обратился к гостям:
- Прошу.
И с простотой человека, очевидно мало привыкшего бывать на людях, он первый вошел в дверь.
После нарядного цветника Якушева жилье его казалось особенно скромным.
Дощатые стены, стол и лавки по обеим сторонам, два стула, шкаф, комод вот и вся мебель. На стенах несколько фотографий и два ружья. Только широкая кровать с пышной пирамидой подушек нарушала спартанский стиль комнаты.
- Прошу, садитесь к столу, - пригласил Якушев гостей; у него был северный окающий выговор.
- Мы к вам по делу, Сергей Иваныч, - начал Гущин.
- Понимаю, - сказал Якушев. - О деле и поговорим.
Гости представились. Но разговор вначале не ладился, Якушев держался настороженно.
Вскоре вошла хозяйка с кипящим самоваром.
Была неуловимая спорая быстрота в неторопливых на взгляд движениях этой женщины. Не успели москвичи оглянуться, как на столе появились кринка с топленым молоком, домашние сдобные булки, старинная резная деревянная сахарница, масленка.
Москвичи даже смутились: вышло, будто они напросились на угощение.
Но хозяева были так деловито радушны, что неловкость гостей быстро сгладилась. Сергей Иванович намазывал ломти пушистой булки толстым слоем масла, Елена Михайловна разливала крепкий чай.
- Мы были в редакции газеты, видели Путятина, - говорил Гущин, - от него и адрес ваш узнали. Мы насчет необыкновенной утки, которую вы убили.
Наливая чай в блюдце, Якушев спросил:
- На что же вам эта утка?
- Знаете, - пояснил Цветков, - мы предполагаем, что с этой уткой кто-то опыт производил. Наши ученые добились искусственной линьки живых птиц, и теперь это широко применяют в птицеводстве. Но нам хотелось бы выяснить, откуда взялась такая птица в этих краях.
- Чего же от меня хотите?
- А мы хотели расспросить вас подробнее, как у нее с перьями, - сказал Цветков.
- И как она без перьев летала, - добавил Гущин.
- Без перьев птицы не летают, - сказал Якушев.
Он объяснил, что перья на утке были, но их было мало, а пуха почти вовсе не было. И летала утка плохо - неровно, будто слепая.
- А не заметили вы, - спросил Гущин, - с какой стороны она летела?
Подумав, Якушев ответил:
- Помню: с полуночи.
- Но вряд ли она издалека летела? - полувопросительно заметил Цветков.
- Да нет, не могла! - убежденно ответил Якушев.
Гущин даже вскочил со стула: выходит, разгадка где-то здесь, близко! И даже направление поисков ясно. Он готов был тотчас же отправиться дальше. Но прежде всего надо было выяснить, куда и как ехать. А кроме того, Якушев и его жена так заинтересовались линькой птиц, что уйти тут же от новых знакомых было неловко.
--------------------------------------------------------------------------
----
В этот вечер Цветкову пришлось рассказать о работах академика Рашкова и его учеников. Хозяева узнали о значении желез внутренней секреции для жизни и развития организма. Цветков рассказал и о гипофизе - маленькой железе, расположенной в нижней части головного мозга. Гипофиз и щитовидная железа оба эти органа влияют на рост организма. Если деятельность их нарушается еще в раннем детстве, человек остается на всю жизнь карликом или, наоборот, превращается в великана - в зависимости от характера нарушения. Он объяснил, какое значение имеет поджелудочная железа: она регулирует обмен сахара в организме, и ее заболевание вызывает диабет, или сахарную болезнь. Для лечения этой болезни дают гормон поджелудочной железы, то есть выделяемое ею специфическое вещество.
Цветков и сам увлекся: он рассказал и о надпочечниках и об их гормоне адреналине, который повышает кровяное давление.
- Секреция, то есть выделение адреналина, - говорил он, - увеличивается при боли, при сильном возбуждении - в момент боя, опасности, при спортивных или трудовых соревнованиях, при особо напряженной работе. Благодаря этому человек или животное проявляет невероятную для него в обычное время силу, неутомимость, Теперь даже впрыскивают адреналин в тех случаях, когда надо побороть утомление: например, вьючным или верховым животным при длительном переходе, если нельзя сделать привал.
И, словно читая лекцию, Цветков продолжал:
- Задумывались ли вы, друзья мои, вот над чем... На земном шаре примерно два миллиарда людей. Но своих знакомых я отличу везде, если только не совсем забыл их. По каким признакам мы узнаем людей?
- По чертам лица, по росту, - сказал Гущин.
- По голосу, - добавила Елена Михайловна.
- По цвету глаз, волос, - вставил охотник.
- Все это верно, - заметил Цветков. - Можно указать и другие индивидуальные отличия: сложение, походку. Поется же в песне: "Я милого узнала по походке..." И, знаете, все эти различия зависят от работы желез внутренней секреции. Вот я, например, рыжий, вы - черный. Это все зависит от работы щитовидной железы. Но дело не только в этом: щитовидная железа имеет огромное значение для здоровья. Например, если действие ее очень усилится, человек заболевает Базедовой болезнью - она назвала по имени врача Базедова, который впервые ее описал. Тяжелая это болезнь! Щитовидная железа опухает, дыхание учащается, сильно изменяется обмен веществ, глаза выпучены. Больной всегда возбужден.
- А лечат эту болезнь? - спросила Елена Михайловна.
- Лечат, конечно. А вот если слабо работает щитовидная железа, тогда, пожалуй, еще хуже: человек становится кретином, идиотом.
Затем Цветков рассказал о том, как академик Рашков добился искусственной линьки птиц тем, что кормил их щитовидной железой других животных. У птиц после линьки перья опять вырастают, им снова дают щитовидную железу, и перья опять выпадают, так что в течение года получается несколько "урожаев" пуха и пера.