Страница:
Он растолкал Страхолюдлих:
– Хельга, ваша очередь дежурить. Кстати, по сведениям драконьего метеоцентра, завтра облачно, слабый ветер, тепло, и мухи не кусают.
Коля лег на спину, кутаясь в плащ. Перед тем как уснуть, прочитал кусочек рекламного объявления:
Утро выдалось теплым. Облака были редки, солнце атаковало Драконью долину по-летнему жаркими лучами.
Лавочкин, Страхолюдлих и Палваныч шли вдоль реки, стараясь не выходить на открытый берег. Лучше держаться под сенью дубов, не привлекая внимания драконов.
Деревья здесь росли фантастически крупные. Солдат подумал: «Чего ты хотел, Колян? В долине гигантов все должно быть размера XXL. Все равно неуютно как-то…»
Козленок проявлял беспокойство, уже ставшее привычным. Хельга вышагивала, словно на балу. Она тревоги не испытывала.
Монотонный путь продолжался долгие часы, пока искатели Барабана не услышали тихие вопли. Где-то кричала женщина. Лавочкин велел графине сидеть с прапорщиком и не высовываться, а сам отправился на разведку. Ориентируясь на голос, он углубился в лес и наткнулся на чудо, какого еще не видывал.
Сначала, в свете солнца, Коле показалось, что между дубами, на высоте метра в четыре, висит бабочка переросток. Потом светило скрылось за облачком, позволяя все подробно разглядеть. На огромной толстенной паутине, сплетенной неведомым паучищем, трепыхалась дамочка. Притом непростая: голая (это солдат, естественно, ухватил в первую очередь), а еще с большими цветастыми крыльями, как у махаона. Именно из-за них Лавочкин принял дамочку за бабочку.
– Да… – протянул парень. – А я думал, Борис Вальеджо свои картины по сугубой укурке рисовал…
– Помогите! – крикнула баба-бабочка.
Хотя почему баба? Лет тридцать, не больше.
– Как же я вам помогу? – спросил Коля.
– Руби паутину, рыцарь!
– Чем? – буркнул Лавочкин, скидывая мешок с плеча.
Там вместе со всей формой лежал штык-нож. Тупой, как собирательный образ военного. Но на безрыбье…
Солдату повезло. Прозрачные канаты-паутинки лопались, стоило только начать их подпиливать. Вскоре пленница провисла на верхних канатах. Они стали вытягиваться и рваться. Дамочка с визгом рухнула вниз.
Коля поймал ее, точнее, смягчил падение.
Неудавшаяся жертва паука придавила солдата к земле и накрыла роскошными крыльями.
– Что ж ты… кхе!.. не полетела? – прокряхтел парень, ловя воздух ртом.
– Паутина крылья склеила, – продышала спасенная в Колино ухо. – Спасибо, рыцарь.
Губы касались кожи, вызывая особые ощущения эротической щекотки. Но не везде солдату было так же комфортно, как в районе уха.
– Пожалуйста… колено… убери… – просипел он.
– Ах, прости!
Дамочка поднялась на ноги и, только-только осознав, что стоит нагишом перед мужчиной, покраснела, стыдливо прикрылась. Руками. Попытка обернуться крыльями закончилась фиаско – держала оборванная паутина.
Лавочкин встал, отдышался, бережно оторвал липкие канаты от нежных крыл.
Хозяйка взмахнула ими пару раз, проверяя, все ли в порядке. Удовлетворенно кивнула, закуталась в них, словно одевшись в длинное платье.
– Как ты попалась-то? – поинтересовался Коля.
– А, нектара насосалась и по пьянке вляпалась. У нас, у фей, такое случается.
– Так ты фея?!
– Фея. Кем же мне еще быть?
– А голая почему?
Фея откинула голову, встряхнув длинными рыжими волосами, и засмеялась. Ее переливчатый смех понравился Лавочкину. Бронзовая загорелая кожа, веснушки на носу и щеках…
– Ну, ты отколол! – Дамочка улыбалась восхитительной улыбкой. – Нам, феям, одежда не нужна.
– А как же?.. Вот в «Золушке»…
– Ты где-нибудь слышал, что фея-крестная являлась Золушке одетая? Женщинам друг от друга прятать нечего.
– Понятно. Пойдем отсюда. Вдруг паук приползет?
– Не приползет. Он еще вчера приполз, но его очень кстати сожрал дракон.
– А отчего тебя не освободил?
– Нет, ты тот еще шут! – Фея снова рассмеялась. – Дракон останавливался перекусить, а не погеройствовать. Мне ужасно повезло: заметил бы меня – слопал бы вместо десерта. Фейчатина с паучатиной. Отличный ужин.
– Мне все равно пора, – сказал Коля. – Меня ждут.
– Эй, а расплатиться?
– За что?!
– Ты меня спас? Спас. С меня услуга.
– Фух! – выдохнул солдат. – А я думал, еще и должен остался.
– Хватит меня смешить! Загадывай желание.
– Любое?
– Любое.
– А сумеешь человека, из копытца напившегося, из козла в нормальное состояние вернуть?
– Легче легкого!
– Вот здорово! – Проблема прапорщика была практически разрешена.
– Только учти, у меня волшебство вечернее.
– Как это?
– Ровно в полночь твой человек снова окозлится. Ну, ты должен помнить: тыква, мыши, лохмотья…
– Вот засада! – Коля задумался. – А если отсрочить мое желание? Например, сделать так, чтобы я когда-нибудь что-нибудь загадал бы, а оно исполнилось?
– Молодец! – Фея выпростала из-под крыльев руку и легонько щелкнула солдата в нос. – Редкие люди так распоряжаются возможностью, которую я им даю. Ступай с миром. Захочешь загадать желание, скажи: «Офелия, о, нимфа!.. Исполни…» и дальше по существу. Оно и сбудется.
– Идти и все? – Лавочкин подозрительно сощурился. – А как же волшебная палочка? Пассы?
Фея грязно выругалась.
– То ты на тело мое прекрасное пялишься, то про странные волшебные палочки толкуешь… Ты это, без излишеств давай. Я тебя в нос щелкнула. Это посильнее размахиваний палочками будет. А если не веришь даме, то какой ты, к буйволу, рыцарь?
Она демонстративно развернула крылья, оттолкнулась от земли и, хохоча, полетела прочь.
– Поосторожнее! – крикнул ей вслед Коля. – А то опять вляпаешься!
– Помни!.. Полночь!.. Тыква!..
Он вернулся к Хельге и Палванычу. Дубовых пасся под чутким призором графини.
– Что случилось? – спросила Страхолюдлих.
– Да ерунда, – соврал солдат. – Опоздал я.
Блуждания по сказочному миру отучили Лавочкина доверять людям. А уж бывшей соратнице Дункельонкеля тем более.
– Тогда в путь, – с патетическим смирением произнесла далеко не глупая графиня. – Мы потеряли уйму времени. Кое за кем идут наемные убийцы, если я не ошибаюсь?..
– Интересно, близко ли они? – задал риторический вопрос Коля.
Мор и Брань не сразу сели на хвост Николасу Могучему. Убийцы потеряли целый день только на то, чтобы выведать направление, в котором исчезла их мишень. Попутно они выявили связь Николаса с Марлен Всезнайгель и вернулись к Рамштайнту за советом.
– Малышка Марлен спрятала барона?! – не поверил король преступности. – Я ее знаю с малых лет. Она, конечно, большая оригиналка, вся в отца, но зачем ей Николас? Они сроду не встречались… Хотя с Всезнайгелем Могучий знаком… Есть вероятность, что они отбыли по реке, в Наменлос. Колдун живет там. Странно… А я полагал, барон отправится на юг… Но это сильный ход – заручиться поддержкой Всезнайгеля.
Убийцы сопоставили факты, посетили пару столичных портовых забегаловок, и им улыбнулась удача. Нашлись люди, умудрившиеся в полной темноте заприметить уплывавшую из Пикельбурга подозрительную пару.
Двигаясь вдоль берега, Мор и Брань были вознаграждены за упорство. Четкие следы Николаса и его спутницы вели на юг. Добравшись до деревни, а затем и до домика Красной Шапочки, убийцы аккуратно вызнали, что мишень в сопровождении женщины с козлом отправилась к обрыву.
Там стало ясно – Николас исчез в заброшенной шахте. Отличные отпечатки ног вели именно туда.
Многочасовой спуск окончился тупиком.
Мор и Брань скептически осмотрели спящего дракончика, закупорившего выход.
– Будить нельзя, – хмуро сказала Брань.
– И убить нельзя, – не менее хмуро добавил Мор.
– Оно и к лучшему. Мы почти третьи сутки на ногах. Хоть выспимся наконец.
– Пожалуй, ты права.
– Морген, давай бросим это задание? – промолвила Брань. – Противник слишком удачлив или расчетлив. Нам опять приходится лезть в Драконью долину… А мы только что еле унесли отсюда ноги! Мы умертвили дракона, Морген… Теперь на нас дурацкое проклятье, которое я не смогла снять. Выйдя в долину, мы уподобимся площадным дурачкам, бегающим и орущим: «Я убийца!»
– Выкрутимся, Брунхильда. Я сам не рад, что взял этот заказ. Но надо работать! Мы должны добывать золото. Иначе… – Мор помолчал. – Далеко не пойдем. Если мишень улизнула и на этот раз, то вернемся.
– И вернем золото?
– Да.
– Все, отдыхать.
Убийцы спрятались поглубже в штольню и заснули.
Глава 17.
– Хельга, ваша очередь дежурить. Кстати, по сведениям драконьего метеоцентра, завтра облачно, слабый ветер, тепло, и мухи не кусают.
Коля лег на спину, кутаясь в плащ. Перед тем как уснуть, прочитал кусочек рекламного объявления:
Вы еще летаете за девственницами к отдаленным деревням и замкам, рискуя нарваться на какого-нибудь идиота-рыцаря? Тогда это сообщение для вас! Прямые поставки девственниц от лучших производителей…Лавочкину приснилась Эльза, девушка с лицом повзрослевшей Алисы Селезневой. Та самая, которую он спас от дракона. Эльза качала головой и приговаривала: «Что же ты, мой идиот-рыцарь, не сохранил мне верность?»
Утро выдалось теплым. Облака были редки, солнце атаковало Драконью долину по-летнему жаркими лучами.
Лавочкин, Страхолюдлих и Палваныч шли вдоль реки, стараясь не выходить на открытый берег. Лучше держаться под сенью дубов, не привлекая внимания драконов.
Деревья здесь росли фантастически крупные. Солдат подумал: «Чего ты хотел, Колян? В долине гигантов все должно быть размера XXL. Все равно неуютно как-то…»
Козленок проявлял беспокойство, уже ставшее привычным. Хельга вышагивала, словно на балу. Она тревоги не испытывала.
Монотонный путь продолжался долгие часы, пока искатели Барабана не услышали тихие вопли. Где-то кричала женщина. Лавочкин велел графине сидеть с прапорщиком и не высовываться, а сам отправился на разведку. Ориентируясь на голос, он углубился в лес и наткнулся на чудо, какого еще не видывал.
Сначала, в свете солнца, Коле показалось, что между дубами, на высоте метра в четыре, висит бабочка переросток. Потом светило скрылось за облачком, позволяя все подробно разглядеть. На огромной толстенной паутине, сплетенной неведомым паучищем, трепыхалась дамочка. Притом непростая: голая (это солдат, естественно, ухватил в первую очередь), а еще с большими цветастыми крыльями, как у махаона. Именно из-за них Лавочкин принял дамочку за бабочку.
– Да… – протянул парень. – А я думал, Борис Вальеджо свои картины по сугубой укурке рисовал…
– Помогите! – крикнула баба-бабочка.
Хотя почему баба? Лет тридцать, не больше.
– Как же я вам помогу? – спросил Коля.
– Руби паутину, рыцарь!
– Чем? – буркнул Лавочкин, скидывая мешок с плеча.
Там вместе со всей формой лежал штык-нож. Тупой, как собирательный образ военного. Но на безрыбье…
Солдату повезло. Прозрачные канаты-паутинки лопались, стоило только начать их подпиливать. Вскоре пленница провисла на верхних канатах. Они стали вытягиваться и рваться. Дамочка с визгом рухнула вниз.
Коля поймал ее, точнее, смягчил падение.
Неудавшаяся жертва паука придавила солдата к земле и накрыла роскошными крыльями.
– Что ж ты… кхе!.. не полетела? – прокряхтел парень, ловя воздух ртом.
– Паутина крылья склеила, – продышала спасенная в Колино ухо. – Спасибо, рыцарь.
Губы касались кожи, вызывая особые ощущения эротической щекотки. Но не везде солдату было так же комфортно, как в районе уха.
– Пожалуйста… колено… убери… – просипел он.
– Ах, прости!
Дамочка поднялась на ноги и, только-только осознав, что стоит нагишом перед мужчиной, покраснела, стыдливо прикрылась. Руками. Попытка обернуться крыльями закончилась фиаско – держала оборванная паутина.
Лавочкин встал, отдышался, бережно оторвал липкие канаты от нежных крыл.
Хозяйка взмахнула ими пару раз, проверяя, все ли в порядке. Удовлетворенно кивнула, закуталась в них, словно одевшись в длинное платье.
– Как ты попалась-то? – поинтересовался Коля.
– А, нектара насосалась и по пьянке вляпалась. У нас, у фей, такое случается.
– Так ты фея?!
– Фея. Кем же мне еще быть?
– А голая почему?
Фея откинула голову, встряхнув длинными рыжими волосами, и засмеялась. Ее переливчатый смех понравился Лавочкину. Бронзовая загорелая кожа, веснушки на носу и щеках…
– Ну, ты отколол! – Дамочка улыбалась восхитительной улыбкой. – Нам, феям, одежда не нужна.
– А как же?.. Вот в «Золушке»…
– Ты где-нибудь слышал, что фея-крестная являлась Золушке одетая? Женщинам друг от друга прятать нечего.
– Понятно. Пойдем отсюда. Вдруг паук приползет?
– Не приползет. Он еще вчера приполз, но его очень кстати сожрал дракон.
– А отчего тебя не освободил?
– Нет, ты тот еще шут! – Фея снова рассмеялась. – Дракон останавливался перекусить, а не погеройствовать. Мне ужасно повезло: заметил бы меня – слопал бы вместо десерта. Фейчатина с паучатиной. Отличный ужин.
– Мне все равно пора, – сказал Коля. – Меня ждут.
– Эй, а расплатиться?
– За что?!
– Ты меня спас? Спас. С меня услуга.
– Фух! – выдохнул солдат. – А я думал, еще и должен остался.
– Хватит меня смешить! Загадывай желание.
– Любое?
– Любое.
– А сумеешь человека, из копытца напившегося, из козла в нормальное состояние вернуть?
– Легче легкого!
– Вот здорово! – Проблема прапорщика была практически разрешена.
– Только учти, у меня волшебство вечернее.
– Как это?
– Ровно в полночь твой человек снова окозлится. Ну, ты должен помнить: тыква, мыши, лохмотья…
– Вот засада! – Коля задумался. – А если отсрочить мое желание? Например, сделать так, чтобы я когда-нибудь что-нибудь загадал бы, а оно исполнилось?
– Молодец! – Фея выпростала из-под крыльев руку и легонько щелкнула солдата в нос. – Редкие люди так распоряжаются возможностью, которую я им даю. Ступай с миром. Захочешь загадать желание, скажи: «Офелия, о, нимфа!.. Исполни…» и дальше по существу. Оно и сбудется.
– Идти и все? – Лавочкин подозрительно сощурился. – А как же волшебная палочка? Пассы?
Фея грязно выругалась.
– То ты на тело мое прекрасное пялишься, то про странные волшебные палочки толкуешь… Ты это, без излишеств давай. Я тебя в нос щелкнула. Это посильнее размахиваний палочками будет. А если не веришь даме, то какой ты, к буйволу, рыцарь?
Она демонстративно развернула крылья, оттолкнулась от земли и, хохоча, полетела прочь.
– Поосторожнее! – крикнул ей вслед Коля. – А то опять вляпаешься!
– Помни!.. Полночь!.. Тыква!..
Он вернулся к Хельге и Палванычу. Дубовых пасся под чутким призором графини.
– Что случилось? – спросила Страхолюдлих.
– Да ерунда, – соврал солдат. – Опоздал я.
Блуждания по сказочному миру отучили Лавочкина доверять людям. А уж бывшей соратнице Дункельонкеля тем более.
– Тогда в путь, – с патетическим смирением произнесла далеко не глупая графиня. – Мы потеряли уйму времени. Кое за кем идут наемные убийцы, если я не ошибаюсь?..
– Интересно, близко ли они? – задал риторический вопрос Коля.
Мор и Брань не сразу сели на хвост Николасу Могучему. Убийцы потеряли целый день только на то, чтобы выведать направление, в котором исчезла их мишень. Попутно они выявили связь Николаса с Марлен Всезнайгель и вернулись к Рамштайнту за советом.
– Малышка Марлен спрятала барона?! – не поверил король преступности. – Я ее знаю с малых лет. Она, конечно, большая оригиналка, вся в отца, но зачем ей Николас? Они сроду не встречались… Хотя с Всезнайгелем Могучий знаком… Есть вероятность, что они отбыли по реке, в Наменлос. Колдун живет там. Странно… А я полагал, барон отправится на юг… Но это сильный ход – заручиться поддержкой Всезнайгеля.
Убийцы сопоставили факты, посетили пару столичных портовых забегаловок, и им улыбнулась удача. Нашлись люди, умудрившиеся в полной темноте заприметить уплывавшую из Пикельбурга подозрительную пару.
Двигаясь вдоль берега, Мор и Брань были вознаграждены за упорство. Четкие следы Николаса и его спутницы вели на юг. Добравшись до деревни, а затем и до домика Красной Шапочки, убийцы аккуратно вызнали, что мишень в сопровождении женщины с козлом отправилась к обрыву.
Там стало ясно – Николас исчез в заброшенной шахте. Отличные отпечатки ног вели именно туда.
Многочасовой спуск окончился тупиком.
Мор и Брань скептически осмотрели спящего дракончика, закупорившего выход.
– Будить нельзя, – хмуро сказала Брань.
– И убить нельзя, – не менее хмуро добавил Мор.
– Оно и к лучшему. Мы почти третьи сутки на ногах. Хоть выспимся наконец.
– Пожалуй, ты права.
– Морген, давай бросим это задание? – промолвила Брань. – Противник слишком удачлив или расчетлив. Нам опять приходится лезть в Драконью долину… А мы только что еле унесли отсюда ноги! Мы умертвили дракона, Морген… Теперь на нас дурацкое проклятье, которое я не смогла снять. Выйдя в долину, мы уподобимся площадным дурачкам, бегающим и орущим: «Я убийца!»
– Выкрутимся, Брунхильда. Я сам не рад, что взял этот заказ. Но надо работать! Мы должны добывать золото. Иначе… – Мор помолчал. – Далеко не пойдем. Если мишень улизнула и на этот раз, то вернемся.
– И вернем золото?
– Да.
– Все, отдыхать.
Убийцы спрятались поглубже в штольню и заснули.
Глава 17.
В пещере горного маньяка, или Крест, поставленный на карте
Вечерело. Величественно шумел водопад. Маленькие радуги высвечивались в облаке брызг, чтобы снова пропасть, когда солнце пряталось за тучку.
Коля, Хельга и Палваныч стояли на берегу прозрачного озера, наполненного падающей дробенландской водой.
Солдат созерцал природное чудо, раскрыв рот. Подъем к Дробенланду был столь высок, что не проглядывался из-за туманной завесы.
Графиня стояла, обхватив плечи руками, и внимала мощному мерному рокоту.
Товарищ прапорщик пил воду из озера, тряся серыми боками.
– Судя по карте, нам нужно за водопад! – прокричал Лавочкин.
Страхолюдлих кивнула, поняв скорее жесты, а не слова.
Через полчаса троица подошла к стене. Между скалой и водным потоком обнаружилась покатая, зато сухая полоска – своеобразный карниз.
Пройдя по нему, путники остановились. Теперь рот открыла даже графиня.
Перед странниками предстало поистине чудесное сооружение. Высокие своды поддерживались колоннадой. Исполинская пещера уходила вглубь. Стены были идеально ровными, будто вылитыми по форме.
– Елки-ковырялки! – восхищенно протянул Коля. – Да сюда можно «Титаник» загнать, и еще для одного место останется…
В лица путников дул непрекращающийся ветер. Огни факелов трепетали, грозя опалить волосы людей. Через три сотни шагов туннель закончился, и странники попали в широкий зал. Света факелов не хватало, поэтому стены терялись в темноте. Создавалось ощущение бесконечности подземного пространства.
Лавочкин не сдержался:
– Ни фига себе!.. бе!.. бе!.. бе!..
Когда умерло эхо, Хельга и Коля различили еле слышный шорох. На стенах начали зажигаться огоньки. Десятки, сотни… Казалось, они рождались из ниоткуда.
Проступили детали. Огромный зал поражал. На потолке мерцала мозаика, изображающая сцены боя великанов и людей. Стены также были декорированы мозаикой и барельефами. Героев этих гигантских произведений неведомые авторы увековечили в циничные моменты пыток и казней. По спине солдата забегали мурашки. Табунами.
Безвестные мастера не пожалели и пол. На нем были запечатлены столь отвратительные оргии, что останавливаться на их описании попросту противно.
Страшное произведение извращенных искусств подавляло, внушало оторопь и желание бежать прочь. Коля потел, козленок жался к ноге Хельги. Сама Страхолюдлих не разделяла чувств спутников.
– Дом, родной дом! – с бесконечной теплотой выдохнула она.
– Это твой дом?! – спросил Лавочкин.
– Почти. По преданию, здесь зажигается волшебный свет, только когда сюда заходят настоящие Страхолюдлихи. Николас, это обиталище моего легендарного предка, – гордо пояснила графиня. – Ты как раз стоишь на его лице.
Солдат глянул под ноги, отпрыгнул в сторону, присмотрелся внимательнее.
Предок Хельги Страхолюдлих был маленьким горбуном, притом, судя по картинке, весьма порочным.
– И как он попал в легенды? – поинтересовался Коля. – Надеюсь, не за то, что изображено на этой эпической картине?
Хельга воодушевленно заявила:
– Садитесь, Николас, пол теплый. Я подарю вам балладу, передаваемую женщинами нашего рода из поколения в поколение. – Она закрыла глаза и запела:
Солдат понял главное: Хельга привела его и прапорщика в цитадель легендарного предка.
Палваныч, которому посчастливилось услышать бессмысленно-жестокую историю о горбуне во второй раз, уснул. Коля тоже сомкнул потяжелевшие вежды и почти задремал.
Когда голос Страхолюдлих смолк, все открыли глаза.
К неудовольствию путников, обстановка в зале претерпела существенные изменения. Троицу окружила целая орда гномов. Хмурые бородачи, вооруженные ломами и кирками, ждали окончания баллады.
Коля вскочил на ноги.
– Вы чужаки, – сказал старший гном. – Вы должны умереть.
– Это почему? – Лавочкин упер руки в бока.
Он имел опыт общения с маленькими рудокопами, а вот Хельга растерялась. Палваныч тем более.
Гномий старшина топнул ногой:
– Приказы Белоснежки не обсуждаются!
– И тут Белоснежка! – воскликнул Коля. – А вы, надо полагать, семь гномов…
– Ты верно назвал наш орден, – с оттенком удивления проговорил гном. – Может, ты и пароль назовешь?
Солдату кроме дурацкого «Здесь продается славянский шкаф?» ничего на ум не шло.
– Да хрен его знает! – сказал он.
– Это устаревший пароль, – невозмутимо отчеканил старший. – Я вынужден вас задержать до выяснения ваших личностей. Козла мы, несомненно, съедим.
– «Несомненно»?! – Колины мысли неслись галопом. – Права не имеете!
Страхолюдлих выручила Лавочкина и, разумеется, Палваныча.
– Важность этого козленка не подлежит описанию, – ледяным тоном произнесла она. – И не вам решать его дальнейшую судьбу.
– А кому? – оторопел гном.
Толпа бородачей зашевелилась, зашептала.
– Презренные слуги! – воскликнула графиня. – Судьба сего животного в руках более могущественных, чем даже… даже…
– …Чем руки самой Белоснежки! – закончил Коля.
Гномы попятились.
Лавочкин решил развить преимущество. Он достал из своего мешка автомат.
– Зовите своего чудика в мантии и колпаке. Пусть пощупает эту вещицу. Вопросы отпадут.
Коротышки зароптали:
– Это Николас Могучий… Неужели?!.. Да-да, смертельный металл…
– Вы меня знаете?
– Что знает одна семья – знают все гномы, – сказал главный. – Весть о сильнейшем герое современности, разошедшемся миром с нашим скромным народом, облетела все подземелья. Добро пожаловать, Николас!
Гномы церемонно поклонились. Коля ответил.
Бородачи опустили кирки и ломики, Хельга и козленок немного расслабились.
Главный гном обратился к графине:
– А вы наверняка потомок автора этого дворца. Волшебные светильники… Я сразу заметил фамильное сходство…
Солдат снова посмотрел на изображение злобного карлы, потом на спутницу. Ничего общего, кроме неестественной бледности лица.
– Да, я из рода Страхолюдлих, – отрекомендовалась графиня.
– Значит, мы дальние родственники. Ваш славный предок, сын гнома и человеческой женщины, был начинателем здешней династии Страхенцвергов[22].
«Свой среди чужих, чужой среди своих, – подумал Коля, продолжая пялиться под ноги. – Да, высоковат для гнома, но низковат для человека. Полукровка…»
– Пророчество сбывается, – загадочно сказал старший гном. – Пойдемте в пиршественный зал. Вы устали и голодны. Мы хотим проявить гостеприимство.
Солдат не возражал. Дела можно отложить и на утро.
Все проследовали в менее помпезное помещение, в котором стояли сдвинутые буквой «П» каменные столы и скамьи. Проворные гномихи в считанные минуты натаскали небогатой снеди. Гостям отвели места во главе стола, рядом со старостой. Подальше расселись рядовые гномы и их подруги. Галдеж царил несусветный. Лавочкин сравнил это застолье с обедом в пионерском лагере, только детишки были бородатыми.
Староста (Лавочкин узнал, что его величали эрцгерцогом[23]) залез на скамью, пронзительно свистнул. Шум стих.
– Братья и сестры! – крикнул главный гном. – Вы знаете: у нас на каждое событие есть свое пророчество. Влюбленным родителям Страхенцверга предрекали плохую судьбу… И верно, они стали изгоями, а их сын – чародеем и оборотнем. Самому нашему предку сулили лютую смерть, и он ее принял. Предсказана нам и ее величие Белоснежка. И вот мы ей служим… – Маленькие рудокопы зароптали, недовольные хозяйкой. – Но из темного прошлого посланы нам и светлые лучики надежды. Одной из этих надежд проникнуто пророчество о том, что придет герой и приведет высокородного потомка легендарного Страхенцверга. Потомка из людей! Воцарится сей потомок в нашем роду, приведя его к свободе, достатку и миру! Так поприветствуйте же Николаса Могучего и нашу родственницу Страхолюдлих!!!
Трапезная взорвалась радостным гвалтом. Гномы хлопали, орали, улюлюкали и топали ножками по полу.
Коля почувствовал пристальный взгляд. На него откровенно пялилась гномиха. Знаки приязни одинаковы у людей и гномов: кончик языка пробежался по пухлым губкам, обнаженное плечико подалось вперед, копна каштановых волос взыграла волной, когда обольстительница отвернулась, чтобы вновь скоситься на героя из героев.
– Похоже, на тебя положили глаз! – крикнула в ухо Лавочкину Хельга.
Начался пир.
Следующий же тост выпал Николасу Могучему.
– Уважаемые хозяева! – громко проговорил Лавочкин, когда стих шум. – Ваше гостеприимство безгранично. Но я заметил, у вас трудные времена…
Гномы закивали, хмуро взирая на пареную репу, корешки хрена, запеченную кротятину и разбавленное пиво. По залу пробежал шепот:
– Эх, сейчас бы козлятинки…
– Подождите! Козла не трогать! – Коля поднял руку, в которой сжимал флейту. – Пировать, так с музыкой!
Он заиграл корявую мелодию, напоминающую «Цыпленок жареный», заполняя столы горячей курятиной, хлебом, сметаной и добрым элем.
Раздались аплодисменты, плавно переходящие в чавканье и стук кружек.
– За будущий достаток! – провозгласил Лавочкин.
Позже эрцгерцог наклонился к Колиному уху и прошептал:
– Эх, Николас, вашу музыку я готов слушать хоть каждый вечер.
– Поверьте, мой репертуар быстро надоедает.
Слегка набив животики, бородачи потянулись к искусству.
В основном звучали длинные эпические песни вроде Хельгиной.
Из этих жемчужин народного творчества солдат узнал многое о жизни славного Страхенцверга. К примеру, сын гнома и человеческой женщины сам был женат и оставил после себя не только гору трупов, но и двух детей. Дочь Страхенцверга родилась гномихой, а сын – человеком. Гномиха осталась в пещере и стала предводительницей местного племени маленьких рудокопов. А сын ушел наверх, в королевство Вальденрайх, дав начало роду Страхолюдлих.
Любопытным оказалось и объяснение того, почему укус горбуна превратил похищенную принцессу в оборотня. Дело в том, что будущая мать злейшего в мире карлика сильно болела. Недуг был страшным, практически неизлечимым. А будущий отец Страхенцверга, могущественный колдун и многознатец, все-таки спас женщину, пересадив ей волчий гипофиз. Она выздоровела, но по полнолуниям стала превращаться в волчицу. Горбун унаследовал эту неприятную особенность. Позже он заметил за собой желание кого-нибудь укусить. Укушенные заражались оборотничеством.
Еще предок местных бородачей и их подруг отличался редкостной любовью к садизму. На его совести была гибель целого вида драконов – двенадцатиголовых. Страхенцверг охотился только на таких.
Он мог вырезать деревню, спалить город или наслать мор на целую страну, для того чтобы пробудить воображение, испытать вдохновение художника. До конца своих черных дней горбун считал себя именно живописцем, а не сумасбродным палачом…
Когда бесконечные песни закончились, настало время танцев. Гномы плясали под быструю ритмичную музыку, зачастую лишенную какой-либо мелодии. Каштанововолосая искусительница вытянула Колю из-за стола и закружила по мраморному полу, не прекращая обольстительных мероприятий и показывая «товар лицом».
Гномьи пляски предполагали высокие затейливые прыжки. Лавочкин самоотверженно танцевал и продержался довольно долго. Наконец сдался:
– Все, красавица. Я устал.
– Если герой устал, то красавица отведет его в опочивальню, – вкрадчиво сказала каштанововолосая.
Солдат, расслабленный элем и бесконечными скачками, не почуял скрытого смысла предложения гномихи, хотя она не очень-то и скрывала этот смысл.
– Веди, – кивнул Коля.
Он успел заметить ехидную улыбку Хельги Страхолюдлих, прежде чем вышел из зала.
Впереди семенила, отчаянно виляя бедрами, маленькая искусительница. Мощные своды, разукрашенные картинами, закончились, незаметно сменившись грубо вырубленными в скале пещерами. Эхо, размножавшее шаги, исчезло. Стало глухо, как в погребе. Потолки были едва выше человеческого роста. Коридоры постоянно разветвлялись. Все чаще в основных, широких, ходах встречались боковые двери.
– Квартиры, – пояснила провожатая.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Лавочкин.
– О! А я думала, герой не спросит. Пфердхен[24].
– Кобылка?!
– Да, я именно так и представилась.
– Очень… приятно. Я Николас.
– Экая новость! – рассмеялась гномиха. – Ну, вот мы и пришли. Наше с сестрой гнездышко.
– А сестра?..
– На пиру. Она любит веселиться…
Пфердхен толкнула одну из дверей, ступила во тьму. Через полминуты зажегся мутный свет: хозяйка запалила свечу.
Зайдя внутрь, солдат очутился в норе: низко, узко, мрачно… Согнувшись в три погибели, Лавочкин проследовал за Пфердхен в крайнюю справа дыру. Там стояла неестественно большая кровать – человеческая, не гномья.
– Вот и ложе, рыцарь.
Хозяйка водрузила свечу на сундук, стащила с кровати покрывало.
– Милости прошу.
– Спасибо. – Коля выжидающе посмотрел на Пфердхен.
– Раздевайся, – сказала она.
– А ты?.. – Солдат принялся подбирать слова, обозначающие «Ты уже иди, да?»
– А я тоже разденусь, не волнуйся, – ответила гномиха.
Лавочкин начал понимать, в какую сторону развиваются события. Пфердхен, конечно, женщина симпатичная, но очень уж маленькая: чуть ниже его пояса.
«Дурной вариант, – подумал парень. – Я будто этот… Ну, в „Лолите“… с мелкой… А тут еще Марлен… Ерунда какая-то!»
– Если я правильно догадываюсь… – промямлил он.
– Правильно, правильно, – проворковала Пфердхен, расстегивая платьице.
– Тогда, прости, ничего не получится.
– Ты повредился в бою?
– Н-нет.
– Болеешь?
– Нет.
– А что? – нетерпеливо спросила гномиха.
– Я дал обет.
– Ха! Я тоже дала обет. Я дала – я взяла.
– Нет, я так не могу. Понимаешь, ты…
– Я что? – гневно взвизгнула Пфердхен. – Я маленькая, да? Говори!!!
И тут из соседней комнатки донесся детский плач.
– Это кто? – Коля вытаращился на стену.
– Племянничек. Разбудили мы его, – досадливо сказала гномиха. – Побегу за сестрой.
Она зашагала к двери.
– А мне что делать?
– Ничего. Жди!
Пфердхен выскочила в коридор.
Солдат почесал затылок, слушая «А-а-а-а! Уа-а-а-а!!!». Ребенок не умолкал, вопли были душераздирающими.
– Ну и нравы, – пробормотал Лавочкин. – Детей в люльки – и на пир!
Он зашел в комнатку, где стояла крохотная колыбель. В ней ревел грудной гномик – маленький розовенький пупсик.
Коля осторожно взял ребенка на руки. Точнее, на одну. Второй стал размахивать, привлекая внимание плаксы. Тот заинтересовался. Притих, следя за болтающимися пальцами.
– Вот… Умница… Баю-баюшки-баю… – заговорил Лавочкин. – Спят усталые игрушки… Книжки спят… Одеяла и подушки ждут… Уй-я!!!
Гномик проворно согнулся и цапнул солдата за большой палец.
Жертва детского вероломства уложила преступника обратно в люльку.
– Блин… Больно-то как! До кровищи… Неужели у тебя уже есть зубы?!
Грудничок рассмеялся, показывая два передних зубика.
– Ржешь еще… – обиженно сказал Коля, вытирая и зажимая ранку. – Ну ни хрена у меня не получается с вами, детьми!.. То загипнотизирую, то усыплю не там, где нужно. Ты вот кусаешься…
Притопали Пфердхен с сестрой. Мать мельком взглянула в люльку.
– Хм, порядок, – сказала она и пропела:
– Так, Пфердхен. – Мамаша ткнула пальцем в грудь сестры. – Опять кричала во время?.. Хотя вы оба одеты… Но в любом случае, я тебе сколько раз говорила, чтобы ты вела себя тихо? Николас, прошу вас, вы человек сознательный… Не позволяйте этой бесовке, как бы сказать… В общем, не надо близости в нашем доме, хорошо? А то она верещит – уши закладывает. И вам неприятность, и мальчонку моего разбудите.
Коля, Хельга и Палваныч стояли на берегу прозрачного озера, наполненного падающей дробенландской водой.
Солдат созерцал природное чудо, раскрыв рот. Подъем к Дробенланду был столь высок, что не проглядывался из-за туманной завесы.
Графиня стояла, обхватив плечи руками, и внимала мощному мерному рокоту.
Товарищ прапорщик пил воду из озера, тряся серыми боками.
– Судя по карте, нам нужно за водопад! – прокричал Лавочкин.
Страхолюдлих кивнула, поняв скорее жесты, а не слова.
Через полчаса троица подошла к стене. Между скалой и водным потоком обнаружилась покатая, зато сухая полоска – своеобразный карниз.
Пройдя по нему, путники остановились. Теперь рот открыла даже графиня.
Перед странниками предстало поистине чудесное сооружение. Высокие своды поддерживались колоннадой. Исполинская пещера уходила вглубь. Стены были идеально ровными, будто вылитыми по форме.
– Елки-ковырялки! – восхищенно протянул Коля. – Да сюда можно «Титаник» загнать, и еще для одного место останется…
В лица путников дул непрекращающийся ветер. Огни факелов трепетали, грозя опалить волосы людей. Через три сотни шагов туннель закончился, и странники попали в широкий зал. Света факелов не хватало, поэтому стены терялись в темноте. Создавалось ощущение бесконечности подземного пространства.
Лавочкин не сдержался:
– Ни фига себе!.. бе!.. бе!.. бе!..
Когда умерло эхо, Хельга и Коля различили еле слышный шорох. На стенах начали зажигаться огоньки. Десятки, сотни… Казалось, они рождались из ниоткуда.
Проступили детали. Огромный зал поражал. На потолке мерцала мозаика, изображающая сцены боя великанов и людей. Стены также были декорированы мозаикой и барельефами. Героев этих гигантских произведений неведомые авторы увековечили в циничные моменты пыток и казней. По спине солдата забегали мурашки. Табунами.
Безвестные мастера не пожалели и пол. На нем были запечатлены столь отвратительные оргии, что останавливаться на их описании попросту противно.
Страшное произведение извращенных искусств подавляло, внушало оторопь и желание бежать прочь. Коля потел, козленок жался к ноге Хельги. Сама Страхолюдлих не разделяла чувств спутников.
– Дом, родной дом! – с бесконечной теплотой выдохнула она.
– Это твой дом?! – спросил Лавочкин.
– Почти. По преданию, здесь зажигается волшебный свет, только когда сюда заходят настоящие Страхолюдлихи. Николас, это обиталище моего легендарного предка, – гордо пояснила графиня. – Ты как раз стоишь на его лице.
Солдат глянул под ноги, отпрыгнул в сторону, присмотрелся внимательнее.
Предок Хельги Страхолюдлих был маленьким горбуном, притом, судя по картинке, весьма порочным.
– И как он попал в легенды? – поинтересовался Коля. – Надеюсь, не за то, что изображено на этой эпической картине?
Хельга воодушевленно заявила:
– Садитесь, Николас, пол теплый. Я подарю вам балладу, передаваемую женщинами нашего рода из поколения в поколение. – Она закрыла глаза и запела:
Песнь была долгой, словно полярная ночь. Лавочкин узнал, что славный предок графини злодействовал почище Кощея Бессмертного. Карлик – колдун и обладатель волшебного жезла – похитил прекрасную принцессу, превратил ее в волчицу-оборотня, усыпил, а потом отбивался от ее возлюбленного. Погиб сам, но и богатырь пал от клыков проснувшейся принцессы. Та, осознав тяжесть содеянного, наложила на себя руки. Короче, все умерли.
Моя история грустна, как ведьма на костре,
Моя история стара, как муть на серебре.
И ты, вкушающий ее, задумайся чуть-чуть,
Слезинкой капни, е-мое, и дальше счастлив будь…
Солдат понял главное: Хельга привела его и прапорщика в цитадель легендарного предка.
Палваныч, которому посчастливилось услышать бессмысленно-жестокую историю о горбуне во второй раз, уснул. Коля тоже сомкнул потяжелевшие вежды и почти задремал.
Когда голос Страхолюдлих смолк, все открыли глаза.
К неудовольствию путников, обстановка в зале претерпела существенные изменения. Троицу окружила целая орда гномов. Хмурые бородачи, вооруженные ломами и кирками, ждали окончания баллады.
Коля вскочил на ноги.
– Вы чужаки, – сказал старший гном. – Вы должны умереть.
– Это почему? – Лавочкин упер руки в бока.
Он имел опыт общения с маленькими рудокопами, а вот Хельга растерялась. Палваныч тем более.
Гномий старшина топнул ногой:
– Приказы Белоснежки не обсуждаются!
– И тут Белоснежка! – воскликнул Коля. – А вы, надо полагать, семь гномов…
– Ты верно назвал наш орден, – с оттенком удивления проговорил гном. – Может, ты и пароль назовешь?
Солдату кроме дурацкого «Здесь продается славянский шкаф?» ничего на ум не шло.
– Да хрен его знает! – сказал он.
– Это устаревший пароль, – невозмутимо отчеканил старший. – Я вынужден вас задержать до выяснения ваших личностей. Козла мы, несомненно, съедим.
– «Несомненно»?! – Колины мысли неслись галопом. – Права не имеете!
Страхолюдлих выручила Лавочкина и, разумеется, Палваныча.
– Важность этого козленка не подлежит описанию, – ледяным тоном произнесла она. – И не вам решать его дальнейшую судьбу.
– А кому? – оторопел гном.
Толпа бородачей зашевелилась, зашептала.
– Презренные слуги! – воскликнула графиня. – Судьба сего животного в руках более могущественных, чем даже… даже…
– …Чем руки самой Белоснежки! – закончил Коля.
Гномы попятились.
Лавочкин решил развить преимущество. Он достал из своего мешка автомат.
– Зовите своего чудика в мантии и колпаке. Пусть пощупает эту вещицу. Вопросы отпадут.
Коротышки зароптали:
– Это Николас Могучий… Неужели?!.. Да-да, смертельный металл…
– Вы меня знаете?
– Что знает одна семья – знают все гномы, – сказал главный. – Весть о сильнейшем герое современности, разошедшемся миром с нашим скромным народом, облетела все подземелья. Добро пожаловать, Николас!
Гномы церемонно поклонились. Коля ответил.
Бородачи опустили кирки и ломики, Хельга и козленок немного расслабились.
Главный гном обратился к графине:
– А вы наверняка потомок автора этого дворца. Волшебные светильники… Я сразу заметил фамильное сходство…
Солдат снова посмотрел на изображение злобного карлы, потом на спутницу. Ничего общего, кроме неестественной бледности лица.
– Да, я из рода Страхолюдлих, – отрекомендовалась графиня.
– Значит, мы дальние родственники. Ваш славный предок, сын гнома и человеческой женщины, был начинателем здешней династии Страхенцвергов[22].
«Свой среди чужих, чужой среди своих, – подумал Коля, продолжая пялиться под ноги. – Да, высоковат для гнома, но низковат для человека. Полукровка…»
– Пророчество сбывается, – загадочно сказал старший гном. – Пойдемте в пиршественный зал. Вы устали и голодны. Мы хотим проявить гостеприимство.
Солдат не возражал. Дела можно отложить и на утро.
Все проследовали в менее помпезное помещение, в котором стояли сдвинутые буквой «П» каменные столы и скамьи. Проворные гномихи в считанные минуты натаскали небогатой снеди. Гостям отвели места во главе стола, рядом со старостой. Подальше расселись рядовые гномы и их подруги. Галдеж царил несусветный. Лавочкин сравнил это застолье с обедом в пионерском лагере, только детишки были бородатыми.
Староста (Лавочкин узнал, что его величали эрцгерцогом[23]) залез на скамью, пронзительно свистнул. Шум стих.
– Братья и сестры! – крикнул главный гном. – Вы знаете: у нас на каждое событие есть свое пророчество. Влюбленным родителям Страхенцверга предрекали плохую судьбу… И верно, они стали изгоями, а их сын – чародеем и оборотнем. Самому нашему предку сулили лютую смерть, и он ее принял. Предсказана нам и ее величие Белоснежка. И вот мы ей служим… – Маленькие рудокопы зароптали, недовольные хозяйкой. – Но из темного прошлого посланы нам и светлые лучики надежды. Одной из этих надежд проникнуто пророчество о том, что придет герой и приведет высокородного потомка легендарного Страхенцверга. Потомка из людей! Воцарится сей потомок в нашем роду, приведя его к свободе, достатку и миру! Так поприветствуйте же Николаса Могучего и нашу родственницу Страхолюдлих!!!
Трапезная взорвалась радостным гвалтом. Гномы хлопали, орали, улюлюкали и топали ножками по полу.
Коля почувствовал пристальный взгляд. На него откровенно пялилась гномиха. Знаки приязни одинаковы у людей и гномов: кончик языка пробежался по пухлым губкам, обнаженное плечико подалось вперед, копна каштановых волос взыграла волной, когда обольстительница отвернулась, чтобы вновь скоситься на героя из героев.
– Похоже, на тебя положили глаз! – крикнула в ухо Лавочкину Хельга.
Начался пир.
Следующий же тост выпал Николасу Могучему.
– Уважаемые хозяева! – громко проговорил Лавочкин, когда стих шум. – Ваше гостеприимство безгранично. Но я заметил, у вас трудные времена…
Гномы закивали, хмуро взирая на пареную репу, корешки хрена, запеченную кротятину и разбавленное пиво. По залу пробежал шепот:
– Эх, сейчас бы козлятинки…
– Подождите! Козла не трогать! – Коля поднял руку, в которой сжимал флейту. – Пировать, так с музыкой!
Он заиграл корявую мелодию, напоминающую «Цыпленок жареный», заполняя столы горячей курятиной, хлебом, сметаной и добрым элем.
Раздались аплодисменты, плавно переходящие в чавканье и стук кружек.
– За будущий достаток! – провозгласил Лавочкин.
Позже эрцгерцог наклонился к Колиному уху и прошептал:
– Эх, Николас, вашу музыку я готов слушать хоть каждый вечер.
– Поверьте, мой репертуар быстро надоедает.
Слегка набив животики, бородачи потянулись к искусству.
В основном звучали длинные эпические песни вроде Хельгиной.
Из этих жемчужин народного творчества солдат узнал многое о жизни славного Страхенцверга. К примеру, сын гнома и человеческой женщины сам был женат и оставил после себя не только гору трупов, но и двух детей. Дочь Страхенцверга родилась гномихой, а сын – человеком. Гномиха осталась в пещере и стала предводительницей местного племени маленьких рудокопов. А сын ушел наверх, в королевство Вальденрайх, дав начало роду Страхолюдлих.
Любопытным оказалось и объяснение того, почему укус горбуна превратил похищенную принцессу в оборотня. Дело в том, что будущая мать злейшего в мире карлика сильно болела. Недуг был страшным, практически неизлечимым. А будущий отец Страхенцверга, могущественный колдун и многознатец, все-таки спас женщину, пересадив ей волчий гипофиз. Она выздоровела, но по полнолуниям стала превращаться в волчицу. Горбун унаследовал эту неприятную особенность. Позже он заметил за собой желание кого-нибудь укусить. Укушенные заражались оборотничеством.
Еще предок местных бородачей и их подруг отличался редкостной любовью к садизму. На его совести была гибель целого вида драконов – двенадцатиголовых. Страхенцверг охотился только на таких.
Он мог вырезать деревню, спалить город или наслать мор на целую страну, для того чтобы пробудить воображение, испытать вдохновение художника. До конца своих черных дней горбун считал себя именно живописцем, а не сумасбродным палачом…
Когда бесконечные песни закончились, настало время танцев. Гномы плясали под быструю ритмичную музыку, зачастую лишенную какой-либо мелодии. Каштанововолосая искусительница вытянула Колю из-за стола и закружила по мраморному полу, не прекращая обольстительных мероприятий и показывая «товар лицом».
Гномьи пляски предполагали высокие затейливые прыжки. Лавочкин самоотверженно танцевал и продержался довольно долго. Наконец сдался:
– Все, красавица. Я устал.
– Если герой устал, то красавица отведет его в опочивальню, – вкрадчиво сказала каштанововолосая.
Солдат, расслабленный элем и бесконечными скачками, не почуял скрытого смысла предложения гномихи, хотя она не очень-то и скрывала этот смысл.
– Веди, – кивнул Коля.
Он успел заметить ехидную улыбку Хельги Страхолюдлих, прежде чем вышел из зала.
Впереди семенила, отчаянно виляя бедрами, маленькая искусительница. Мощные своды, разукрашенные картинами, закончились, незаметно сменившись грубо вырубленными в скале пещерами. Эхо, размножавшее шаги, исчезло. Стало глухо, как в погребе. Потолки были едва выше человеческого роста. Коридоры постоянно разветвлялись. Все чаще в основных, широких, ходах встречались боковые двери.
– Квартиры, – пояснила провожатая.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Лавочкин.
– О! А я думала, герой не спросит. Пфердхен[24].
– Кобылка?!
– Да, я именно так и представилась.
– Очень… приятно. Я Николас.
– Экая новость! – рассмеялась гномиха. – Ну, вот мы и пришли. Наше с сестрой гнездышко.
– А сестра?..
– На пиру. Она любит веселиться…
Пфердхен толкнула одну из дверей, ступила во тьму. Через полминуты зажегся мутный свет: хозяйка запалила свечу.
Зайдя внутрь, солдат очутился в норе: низко, узко, мрачно… Согнувшись в три погибели, Лавочкин проследовал за Пфердхен в крайнюю справа дыру. Там стояла неестественно большая кровать – человеческая, не гномья.
– Вот и ложе, рыцарь.
Хозяйка водрузила свечу на сундук, стащила с кровати покрывало.
– Милости прошу.
– Спасибо. – Коля выжидающе посмотрел на Пфердхен.
– Раздевайся, – сказала она.
– А ты?.. – Солдат принялся подбирать слова, обозначающие «Ты уже иди, да?»
– А я тоже разденусь, не волнуйся, – ответила гномиха.
Лавочкин начал понимать, в какую сторону развиваются события. Пфердхен, конечно, женщина симпатичная, но очень уж маленькая: чуть ниже его пояса.
«Дурной вариант, – подумал парень. – Я будто этот… Ну, в „Лолите“… с мелкой… А тут еще Марлен… Ерунда какая-то!»
– Если я правильно догадываюсь… – промямлил он.
– Правильно, правильно, – проворковала Пфердхен, расстегивая платьице.
– Тогда, прости, ничего не получится.
– Ты повредился в бою?
– Н-нет.
– Болеешь?
– Нет.
– А что? – нетерпеливо спросила гномиха.
– Я дал обет.
– Ха! Я тоже дала обет. Я дала – я взяла.
– Нет, я так не могу. Понимаешь, ты…
– Я что? – гневно взвизгнула Пфердхен. – Я маленькая, да? Говори!!!
И тут из соседней комнатки донесся детский плач.
– Это кто? – Коля вытаращился на стену.
– Племянничек. Разбудили мы его, – досадливо сказала гномиха. – Побегу за сестрой.
Она зашагала к двери.
– А мне что делать?
– Ничего. Жди!
Пфердхен выскочила в коридор.
Солдат почесал затылок, слушая «А-а-а-а! Уа-а-а-а!!!». Ребенок не умолкал, вопли были душераздирающими.
– Ну и нравы, – пробормотал Лавочкин. – Детей в люльки – и на пир!
Он зашел в комнатку, где стояла крохотная колыбель. В ней ревел грудной гномик – маленький розовенький пупсик.
Коля осторожно взял ребенка на руки. Точнее, на одну. Второй стал размахивать, привлекая внимание плаксы. Тот заинтересовался. Притих, следя за болтающимися пальцами.
– Вот… Умница… Баю-баюшки-баю… – заговорил Лавочкин. – Спят усталые игрушки… Книжки спят… Одеяла и подушки ждут… Уй-я!!!
Гномик проворно согнулся и цапнул солдата за большой палец.
Жертва детского вероломства уложила преступника обратно в люльку.
– Блин… Больно-то как! До кровищи… Неужели у тебя уже есть зубы?!
Грудничок рассмеялся, показывая два передних зубика.
– Ржешь еще… – обиженно сказал Коля, вытирая и зажимая ранку. – Ну ни хрена у меня не получается с вами, детьми!.. То загипнотизирую, то усыплю не там, где нужно. Ты вот кусаешься…
Притопали Пфердхен с сестрой. Мать мельком взглянула в люльку.
– Хм, порядок, – сказала она и пропела:
Она провела ладонью по лицу малыша. Тот сомкнул веки и мерно засопел.
Спи, усни, закрывши глазки, баюшки-баю,
И не мучай понапрасну нынче мать твою.
– Так, Пфердхен. – Мамаша ткнула пальцем в грудь сестры. – Опять кричала во время?.. Хотя вы оба одеты… Но в любом случае, я тебе сколько раз говорила, чтобы ты вела себя тихо? Николас, прошу вас, вы человек сознательный… Не позволяйте этой бесовке, как бы сказать… В общем, не надо близости в нашем доме, хорошо? А то она верещит – уши закладывает. И вам неприятность, и мальчонку моего разбудите.