Панарин Сергей. Барабан на шею!

   – Слово рыцаря. – Лавочкин отсалютовал.
   – Вот и отлично. А я обещала танец одному красавцу. – Мамаша подобрала юбки и стремительно покинула чадо и Колю с Пфердхен.
   – Идите спать, Могучий, – зло произнесла гномиха. – Я лягу здесь. От греха подальше.
   Солдат проснулся в отличном состоянии духа. Постель была мягкой, сон глубоким, тишина обволакивающей. Чего еще можно пожелать после ночевок в шахте и под открытым небом?
   Улизнув из квартирки разбитных сестриц и поблуждав в гномьих пещерках, Коля выбрел в зал, где вчера гремел пир. Сейчас здесь властвовали тишина и чистота.
   Сев за крайний столик, Лавочкин достал карту-схему. Цель, указанная крестиком, находилась где-то близко. Солдат дождался первого проходящего мимо гнома, попросил проводить. Отмеченное помещение не производило впечатления.
   Одна стена была расписана волшебными рисунками Страхенцверга, да и та не полностью. Остальные – просто неровные стены. Никаких предметов, гробниц, дверей – только вход в каменный мешок. Полный тупик.
   Гном поведал, что накануне своей геройской гибели горбун работал именно в этом зале.
   Коля устроил дознание:
   – А тут ничего раньше не стояло?
   – Всегда пусто было.
   На дилетантский взгляд солдата, изображение не несло информации о Барабане Власти.
   – Присмотрись, уважаемый, – в отчаянье призвал бородача Лавочкин. – Не изменился ли рисунок?
   Коротышка долго пялился на непотребство, запечатленное злым гением, особенно долго останавливаясь на прекрасных женщинах, принимающих лютую смерть в самых необычных обстоятельствах.
   – Да нет… Вроде все, как писал праотец…
   «Все, точно тупик, – сокрушенно подумал Коля. – А я, дурень, надеялся, что Барабан просто так меня дожидается. Приходи – бери… Неужели карта Рамштайнта ложная? Где мне теперь искать чертов артефакт?..»
   – Вообще-то это хрусталь. – Гном пощелкал пальцем по стене. – Способ нанесения рисунка – волшебный. Если картину меняли, должны остаться следы. Вам лучше с колдуном поговорить.
   – Будь другом, отведи к нему!
   Колдун жил затворником в самой далекой и тесной пещерке. Белая борода начиналась от самого входа и была уложена в несколько колец по периметру норки-комнатушки. Седая мега-мочалка росла из тощего остренького лица, покрытого глубокими морщинами. Колпак и мантия дополняли портрет мага.
   – Пришел ко мне спрашивать про незаконченную залу, – проскрипел колдун, когда солдат занес ногу над порогом.
   – Да, здравствуйте, я Ни…
   – Знаю, кто, зачем и куда. – Старик махнул костлявой рукой: – Не трать времени. Ответ: да, рисунок изменялся несколько лет назад. Читаю будущее. Склоняюсь к необходимости помочь. Соединив все причинные места на картине, получишь подсказку. Все, иди. Буду держать за тебя пальцы.
   Колдун показал нитку, на которой висела гроздь серых сухих пальцев.
   Лавочкин поспешил ретироваться.
   – А что это за пальцы? – поинтересовался он у гнома-проводника.
   – Это священный амулет нашего рода – настоящие пальцы Страхенцверга. Они светятся в темноте и приносят удачу тому, за кого их держат.
   – Отличная новость, – хмыкнул Коля. – Хоть на конкурс везунчиков записывайся.

Глава 18.
Места знать надо, или Пророчества о Белоснежках

   Гномы с готовностью исполнили прихоти Николаса Могучего: принесли в незаконченную залу стол и стул, отыскали проворного художника.
   – Сможешь перенести картину со стены на бумагу? – спросил его Коля.
   – Завсегда легко. – Рисовальщик поклонился. – У господина героя отменный вкус. Поздние работы Страхенцверга отличаются особой экспрессией и смысловой наполненностью…
   – По-моему, они столь же отвратительны, как и ранние. – Лавочкин прервал льстивые речи художника. – У меня есть особая просьба. Сделай изображение светлым, почти бледным.
   Солдат постеснялся сформулировать более конкретную задачу.
   – Сколько тебе понадобится времени? – поинтересовался он.
   – С учетом того, что нужно изготовить краски, неделю.
   – Долго. Можешь нарисовать черно-белый эскиз?
   – Да, за сутки.
   – Остановимся на этом варианте. Пиши грубо, главное – пропорции.
   Следующие сутки Коля провел в ожиданиях. Он не стал мешать художнику. Послонялся в пещерах, подсобил нескольким гномам, таская тяжести. Поискал Хельгу. Она занималась изучением древних скрижалей и разговаривала со старейшинами.
   Зато Палваныч был весь к услугам солдата. Козленку отвели отдельную комнатку, принесли свежей травы, налили воды.
   – Отлично устроились, товарищ прапорщик, – сказал Лавочкин.
   Дубовых непонимающе поморгал, уплетая одуванчики.
   Солдат прогулялся с козленком на поверхность, к водопаду. Палваныч побегал по лугу. Коля выкупался в озере, ныряя до каменистого дна и доставая красивые разноцветные голыши. Наплававшись вдоволь, сел на берегу обсыхать.
   Лавочкину было не особо весело. Он наблюдал за резвящимся прапорщиком и вдруг подумал, что скучает по разговорам с ним, по тупизмам Дубовых, по своим попыткам подколоть начальника…
   Козленок словно почувствовал настроение солдата, подошел к нему, ткнулся в плечо. Коля погладил земляка по рогатой голове. И как-то непроизвольно заговорил с ним, тренируя умение приврать:
   – Давайте-ка, товарищ прапорщик, я доложу вам текущую оперативную обстановку. Нас с вами послали за Барабаном Власти, довольно мощным магическим артефактом. Много веков назад сделали несколько таких волшебных инструментов. Три штуки отдали эльфам, семь барабанов достались гномам, а девять получили люди. Волшебные артефакты гарантировали хозяевам победу в сражении, поднимая боевой дух войск на небывалую высоту… Но в пещерах Темномырдора нашелся умник, который смастерил супербарабан, подчиняющий себе остальные. Вот представьте. Спят люди, гномы, эльфы, никого не трогают. А этот умелец у себя в замке начинает бить в свой Барабан Власти. И мгновенно все девятнадцать барабанов повторяют удары главного! Спящие вскакивают, как солдаты во время ночной побудки, хватаются за оружие, и все такое… В общем, устали три народа, стали подозревать друг друга в нечестном использовании барабанов. Вспыхнул ряд войн. Были разрушены города, вытоптаны посевы, завалены пещеры, а уши эльфов стали самым модным украшением воина-гнома. Что обиженные эльфы вешали на свои доспехи, я, пожалуй, не скажу. Потом стало ясно: бедокурит тот умник, сварганивший Барабан Власти. Разведчики разузнали, мол, в Темномырдоре готовится Апокалипсический Удар – удар в Барабан Власти, нанесенный с использованием особой техники после многодневного выбивания сверхзамороченного ритма. Апокалипсический Удар должен многократно усилиться «младшими» барабанами. Люди, гномы и эльфы съехались на совет и постановили уничтожить свои барабаны, а потом пойти и поставить темномырдорского умника на место. Что и сделали. Отобрали барабан, закрыли его за семью печатями, а умельца посадили в тюрьму, запретив до конца своих дней изготавливать музыкальные инструменты. Слишком необузданный талант выказал.
   – Ме, – удовлетворенно произнес прапорщик.
   Лавочкину стало неуютно: слишком уж Палваныч верил его брехливым экспромтам.
   Потом прилетел Вран, так что в подземелье Лавочкин вернулся с пополнением.
   За ужином Страхолюдлих поблагодарила Колю.
   – Вран чувствует себя неловко в пещере. Если бы не вы, он бы не решился сюда пробраться. Он не заметил ни одного человека в Драконьей долине. Значит, ваши неизвестные преследователи либо безнадежно отстали, либо не люди.
   Ни солдат, ни графиня не знали, что Мор и Брань все еще сидели возле спящего дракона.
   – Интересно, где Марлен с Шлюпфригом? – пробормотал Лавочкин.
   – Пса в башмаках ворон тоже не видел, – сказала Хельга.
   Коля поделился с ней удачами минувшего дня. Она сдержанно порадовалась.
   После застолья гномы устроили потешные игрища.
   Мужчины разделились на две команды и начали действо, которое солдат мысленно окрестил невеселыми стартами. Состязания носили характер жестоких испытаний. В программу входили бег с препятствиями, драка на затупленных кирках и игра, напоминающая регби, только вместо мяча бородачи орудовали гранитным булыжником.
   На всем протяжении невеселых стартов Лавочкина не покидало ощущение, будто он смотрит большой американский мультфильм. Герои получали сокрушительные удары, падали, влетали в стены, попадали в «коробочку» между соперниками, ловили гранитный «мячик», но никто не остался лежать бездыханным. Все проворно прыгали на ноги, встряхивались и снова кидались под раздачу.
   – Мы очень сильные, – пояснил довольный эрцгерцог.
   Женщины не отставали от мужчин. Некоторые из них участвовали в «регби» наравне с бородатыми игроками, причем демонстрировали куда более крутой нрав.
   Болельщицы разделились на пары и во время небольших перерывов между таймами провели чемпионат по бою на скалках. Маленькие барышни показали филигранное владение этими кухонными инструментами, нанося друг другу серии жесточайших ударов. Проигрывала отступившая либо потерявшая равновесие.
   Победила Пфердхен. В финале противница сломала об нее обе скалки, а потом получила легкий нокдаун. Коля понял: ему сказочно повезло, когда он отлынил от романа с каштанововолосой девочкой. Вполне вероятно, что прошлая ночь оказалась бы для него последней.
   Вопреки ожиданиям солдата, «олимпиада» закончилась без скандалов. Проигравшие поздравляли победителей, те не кичились достижениями. Лавочкина забавляла и слегка пугала эта идиллия. Он сам неоднократно дрался и играл в силовые игры, но здесь бы его покалечили в самом начале соревнований. «Как же хорошо, что они такие суеверные и уважительные», – подумал он.
   Хельга Страхолюдлих была счастлива. Ей в обретенных родичах нравилось решительно все.
   Пфердхен подскочила к солдату.
   – Свое первое место я посвящаю тебе, Николас! – воскликнула она. – А остальные свои места я могу посвятить тебе в уединенном гнездышке. Его мне уступила подруга. Так как?
   Объятый ужасом Лавочкин соврал, что должен всю ночь бдеть в незавершенной зале, и, успешно сымитировав огорчение, отказался от щедрого предложения гномихи-терминаторши.
   Раздобыв матрас и одеяло, Коля в самом деле улегся возле трудящегося над эскизом художника. Скучающий маэстро разговорил солдата. Правда, сфера интересов рисовальщика отличалась изрядной оригинальностью.
   – Господин Николас, – обратился он к Лавочкину. – Моя работа значительно ускорилась бы, если бы вы сочли возможным рассказать о каких-нибудь досадных случаях. Меня сильно вдохновляют истории реальных людей об обстоятельствах, в которых им было ужасно стыдно. Порадуйте меня чем-нибудь гадким.
   По-настоящему стыдно Лавочкину бывало нечасто.
   Навскидку он вспомнил, как на втором курсе сильно обидел преподавателя культурологии. Его имя и отчество солдат уже не помнил. Такое часто случается, когда у человека смешная фамилия. Культуролога звали Скоморохов.
   Скоморохов был натурой одухотворенной и имел внешность херувима пенсионного возраста. В тот памятный день препод пришел на лекцию в прекрасном расположении духа. Объявил тему: «Введение на Руси азбуки Кирилла и Мефодия».
   Поток записал тему и с чувством выполненного долга предался разговорам. В аудитории воцарился привычный гул. Скоморохов заговорил громко, не обращая внимания на шум. На лекциях преподаватели вели себя подобно гоголевскому Хоме Бруту, разве только не чертили мелом защитного круга. Читали материал, как тропарь, а уж на экзаменах отыгрывались.
   Коля развлекал соседок едкими комментариями в адрес «Скомороха» и его лекции. Препод веско чеканил слова:
   – Важнейшим событием в становлении русской культуры стало изобретение азбуки…
   И тут шум сам собой стих (такие замирания случаются довольно часто) и на всю аудиторию раздался голос Лавочкина:
   – Морзе!!!
   – Морзе?.. – растерялся Скоморохов. – При чем тут Морзе?
   Он медленно пал с культурологических высот на бренную землю.
   – Вон! Вон!!! – закричал рассерженный препод, топая ногой. – Если вы не окончательный хам, то принесете мне свои извинения. А сейчас – вон!
   Через пару дней Коля явился на кафедру культурологии. Вечерком. Скоморохов сидел в кабинете один.
   – Здравствуйте, я принес…
   – Что?
   – Ну, вы сказали принести извинения… – напомнил Лавочкин, выставляя на стол водку и скромную студенческую закуску.
   – А… Ну, садитесь… – Стареющий херувим полез в шкаф за стаканами…
   Вот за эту всю историю Коле почему-то было нестерпимо стыдно. Даже нос чесался, когда он ее вспоминал.
   Художника откровения Николаса не вдохновили. Солдат погряз в объяснениях, что такое академия, кафедра, азбука, Кирилл, Мефодий, Морзе и культурология. В конце концов рисовальщик забраковал сам сюжет:
   – Вы уж меня простите, господин герой, но я не вижу ничего постыдного в вашем поступке. От всех этих сложностей голова кругом идет. Я бы этого вашего Шутмана поколотил бы. Воистину говорят, герои идеальны… Мне бы про убийства, про насилие всякое…
   – Тут я тебе, извини, не помощник.
   «Чувствуются гены маньяка-предка, – подумал он. – Черпать вдохновение в мерзостях…»
   Лавочкин отвернулся и заснул.
   Через несколько часов бородач разбудил Колю – репродукция пыточной вакханалии была готова.
   – Безупречная копия, – оценил солдат, сличив изображения. – Даже жалко будет по такой черкать.
   – Черкать?! – Красные глаза гнома чуть не выскочили из орбит.
   – Я должен соединить линиями все причинные места.
   – И какой извращенец вас надоумил?
   – Ваш мудрец. Длиннобородый.
   – Ой… Тогда конечно… – Маэстро сник, но тут же воскликнул: – Подождите! Я принесу несколько листов тонкой бумаги. Мы наложим их на картинку и начертим все, что вас интересует.
   Сказано – сделано.
   Коля склонился над иллюстрацией, покрытой белым прозрачным пергаментом, и кумекал, как бы исполнить предписанное. Художник вовсю сопел на матрасе. Помучившись, Лавочкин повел карандаш по периметру. В результате получилась замкнутая кривая.
   – Вылитая карта, – хмыкнул солдат. – Только есть ли такая страна, и куда идти-то? Соединить все точки… Нет, ну это глупость. Тут их двадцать четыре, я все заштрихую, их соединяя. Хотя… Стоп! Вот же еще одно, двадцать пятое причинное местечко!
   Примерно в центре свеженарисованной страны обнаружилась последняя точка.
   – А вот и цель! – торжествующе завопил Николас Могучий. – Картографа мне!
   Художник ответил громким храпом.
   Утром (времена суток в пещере объявлял специальный служитель) Лавочкин походкой Петра Первого внесся в трапезную залу.
   – Ахтунг! – Он бухнул на стол широкую прозрачную бумажку с жирно обведенными контурами и главной точкой. – Полцарства тому, кто скажет, что это за место.
   Гномы сгрудились вокруг карты. Заспорили. Без толку.
   – Пропустите, черти! – прикрикнул эрцгерцог.
   Толпа расступилась. Он прищурился.
   Покрутил рисунок вокруг оси. Покачал головой.
   Перевернул пергамент. Снова покрутил.
   – Ерунда какая-то… – пробурчал он. – Верхняя часть весьма похожа на Дробенланд, а вот нижняя сильно смахивает на Черное королевство…
   Коля осторожно поинтересовался:
   – Тогда, может быть, это Дробенланд и Черное королевство вместе?
   – Верно!
   – Тогда держи полцарства! – Лавочкин разорвал лист и протянул кусок гному. – Чего ты так смотришь? У меня еще есть!
   Он достал из кармана новый пергамент.
   – Итак, страну мы определили. Теперь точка. У вас настоящие карты есть?
   Карты нашлись.
   Двадцать пятым причинным местом оказался Мраморшвиммер^[25]. То обстоятельство, что он располагался на территории Дробенланда, обрадовало солдата, ведь соваться в Черное королевство совсем не улыбалось. Пункт назначения стоял почти на границе. «Зато гляну на вотчину Дункельонкеля с безопасного расстояния», – подумал Коля.
   После завтрака, на котором отсутствовала Хельга, парень спросил у эрцгерцога, где она.
   – Читает, сердешная. Без отрыва, – вздохнул тот. – Восполняет пробелы.
   – Ну-ка, пойдем к ней.
   Гном привел Лавочкина к дверям одной из квартирок, сам почтительно остался в коридоре.
   Страхолюдлих дремала, сидя с фолиантом на коленях и верным Враном на спинке кресла.
   – Графиня… – позвал солдат, дотрагиваясь до ее плеча. – Графиня, завтра утром выдвигаемся. Отдохните как следует, а то на вас лица нет.
   Страхолюдлих взяла Колю за руку.
   – Подождите, барон… – Она потерла лоб тонкими пальцами. – Есть проблема.
   – Какая?
   – Я не могу идти дальше. Мое место здесь. Во всяком случае, сейчас.
   – Почему?
   – Пророчество. Я читала свитки. В них все предсказано! Даже цвет моей одежды – «странник в темно-синем»! Страхенцверги ждали именно меня. Они попросту не отпустят…
   – А товарищ прапорщик?
   – Лучше ему остаться со мной.
   – Э, нет, – возразил солдат. – Я вам Палваныча не оставлю. Он хоть и козел, но самый близкий мне человек.
   – Подумайте, Николас, – в отчаянье заговорила Хельга, – как вы с ним управитесь, когда вас настигнут убийцы? А если бой? А если придется бежать или прятаться? Лучше раздобудьте ингредиенты для противоядия и возвращайтесь.
   Лавочкин взвесил все «за» и «против». Он давно хотел избавиться от лишних спутников, в особенности от товарища прапорщика. А тут и Тилль Всезнайгель появится. С ним-то дела пойдут веселее.
   – Да, вы правы, графиня. Берегите нашего Пауля.
   Коля вышел из ее покоев.
   – Если барону ничего не надо, то я предпочел бы отлучиться поработать, – сказал эрцгерцог.
   – Да-да, спасибо. Завтра я ухожу и не стану вас больше стеснять, – задумчиво проговорил Лавочкин. – А чем вы занимаетесь?
   – Тем же, чем занимались в века пращура Страхенцверга. Добываем железо из руды. Белоснежка шутить не любит.
   – Да кто она такая?
   – О, она – соль наших слез, сахар наших сладостей, перец наших острот, – распевно произнес гном. – В пророчествах, найденных совсем недавно, встретилась история о девушке, которая… Можно, я все-таки пойду в забой? Вечером вы обязательно услышите это драматическое предсказание!
   Эрцгерцог побежал на кривых ножках в глубины пещеры.
   День снова протек бездарно. Гномы вызвались постирать Колину одежду. Он облачился в военную форму, отдал местные шмотки прачкам. От безделья перебрал автомат, повздыхал, мол, вот бы вернуться в полк – пусть служить и не хочется, главное, домой.
   Цапнутый младенцем палец распух и болел. Лавочкин пожалел, что не перевязал его перед тем, как выпачкаться в смазке. Возясь с оружием, солдат много размышлял над текущим положением. «Марлен послала весточку Всезнайгелю. Колдун скоро должен появиться, если только не отлучился по каким-нибудь делам. Это вероятно, но нежелательно.
   Нужно докопаться до Барабана Власти… Спрятанного Всезнайгелем! Как отнесется Тилль к тому, что я пообещал магический артефакт преступнику Рамштайнту? А пусть и плохо отнесется! Тогда с него – новый план. Знамя N-ского полка должно вернуться на Родину!
   Теперь Шлюпфриг и Марлен. Подозрительно долго их нет. Ха! Они же пошли за нами! То есть нарвались на спящего дракона. Ну, у Марлен были припасы, пару суток протянут, а там и ящер проснется… Елки-ковырялки!
   А убийцы? Если они взяли след, значит, сидят сейчас вместе с Марлен и Псом в сапогах перед дрыхнущим дракончиком!..»
   Коля ошибся. Мор и Брань куковали у забаррикадированного выхода вдвоем. Ни красавица Всезнайгель, ни двуликий Шлюпфриг в штольню не спускались.
   Вечером Коля узнал историю Белоснежки. Разумеется, из длинной эпической песни в исполнении певца с высоким голоском.
   Бородатый певец начал издалека. Вкратце сюжет был таков.
   Пятьдесят веков назад жил король, у которого была дочь – белокожая красавица со смоляными волосами. За цвет кожи ее прозвали Белоснежкой. За цвет волос – Черноголовкой. Все любили Белоснежку-Черноголовку, отец души в ней не чаял, ну, и прочая такая лирика. Вскоре король решил жениться повторно.
   Странное дело, кстати. Да, не стар. Да, женщинами интересуешься. Но жениться-то на кой?!
   Монарх нашел себе красивую, но бессердечную жену. То ли в людях слабо разбирался, то ли выбирал не умом, а чем пониже. Новая королева сразу невзлюбила Белоснежку. У злой мачехи был пунктик: она не терпела женщин красивее нее. Для выяснения, кто на свете всех милее, у королевы было волшебное зеркальце.
   Как оно работало? Спросит его хозяйка:

 
Ну-ка, зеркальце, скажи,
Всех, в натуре, заложи:
Я ль на свете всех красивше?
Я ль всех в рейтинге повыше?
 

   А зеркало подумает-подумает, да ответит:

 
Ох, боюсь, меня расколешь,
Но ты пятая всего лишь.
 

   Для улучшения положения в рейтинге топ-моделей у злодейки была так называемая чернавка – слуга, уроженка Востока, что носила черные одежды и скрывала свое лицо, оставляя лишь полоску для глаз, везде ходила с мечом и умела исчезать в облаке дыма.
   Зеркало называло имена и показывало лики, а чернавка растворялась в ночи, дабы подкрасться к ничего не подозревавшей жертве и скорректировать топ-лист.
   Таким незамысловатым способом мачеха Белоснежки вышла на второе место. Воцарению на пьедестале мешала лишь падчерица. И вот поздним весенним вечером чернавка по наводке волшебного зеркальца проникла в спальню девушки. Белоснежка сочиняла стихотворение о цветке вишни, символе недолговечности красоты, который нынче радует взор, а завтра заплачет слезами лепестков. Убийца растрогалась и не стала умерщвлять принцессу. «Беги, дось белого варвара, – сказала она на ломаном немецком. – Инасе масеха предаст тебя умерсьвлению».
   Белоснежка взяла самое дорогое – отцовы векселя и фамильные драгоценности и покинула дворец. Брела долго. Пока не упала на пороге пещеры, где жили семеро гномов. Маленький горный народ тогда много экспериментировал в сфере построения коллективов, стремясь установить, какое количество гномов в общине является самым оптимальным.
   У семерых гномов дела не ладились. И выработка низкая, и постоянные конфликты… Но стоило прийти Белоснежке, показатели общины резко повысились: темпы добычи руды взвинтились, межличностные отношения наладились. На радостях поселенье назвали Большой Восьмеркой.
   Позже гномы пытались воспроизвести схему «семь мужичков – одна дамочка», но общины неизменно разваливались. Мудрые теоретики нескоро поняли свою ошибку: в схеме «7+1» та самая «1» должна быть человеком, а не гномихой, иначе начинается банальное соревнование за место в постели.
   Человеческая красавица Белоснежка стала для семерых гномов идеей, а не самочкой. А идейный гном роет в два раза быстрее и совестится в два раза сильнее.
   Такова была эра модерна в гномьей цивилизации. Через десять веков, правда, гном и женщина родили Страхенцверга, показав подземному миру: с идеей можно и переспать. Это уже получался натуральный постмодерн.
   Слушая эпопею о Белоснежке и схеме «7+1», Коля пригорюнился: на него вдруг сошло озарение. Стало жаль, что человеческая женщина Россия попала к семерым богатеньким гномам именно в эпоху постмодернизма.
   Вторым слоем легла все крепнущая и крепнущая тоска по дому.
   Но настало время следующей песни – песни об обретенном пророчестве.
   Была пещера, где жил большой гномий род. Он славился плеядами ученых, мастеров и книжников. В катакомбах этого рода находилась самая богатая библиотека подземного народа. Там были собраны не только увековеченные на бумаге летописи и эпосы, но и все известные гномам предсказания. Не нашлось только предсказания того, что случится землетрясение и своды пещеры обрушатся.
   После катастрофы другие семьи, скорбящие о погибшем роде и понимающие важность накопленных им знаний, выделили по несколько гномов, которые занялись раскопками. Работы продолжались почти целый век. И всего пять лет назад маленькие трудяги добрались до библиотеки.
   Там в числе прочих пророчеств отыскался «Прогноз о Белоснежке».
   «Раз в пять тысяч лет, – гласил этот документ, – к гномам приходит Она. Ее миссия – развитие. Вспомним последнюю, давшую нам Идею. Никто не помнит, но до Нее приходила Другая, черная кожей, но белая власами. То была дочь южного короля-альбиноса, управлявшего племенами пигмеев. Она дала нам Танец… Зрите новое откровение! Скоро, скоро придет Следующая! Третья – бела и кожей, и волосами. Она даст нам Цель. Это ключевой момент нашей истории. Следуйте за Белоснежкой и обрящете счастье. Не признав ее, ввергнете себя в пучину Тьмы, а именно…»
   Далее следовал список страшных мук. Куплетов на семнадцать.
   Бородачи с тревогой восприняли содержание предсказания. Неизвестный пророк предрекал многие беды, которых можно избежать, лишь приняв Цель.
   Два года спустя в один из гномьих городов спустилась милая девушка во всем белом. На молочном фоне краснели пятна крови. В плече торчала стрела.