– Я не браконьер, – терпеливо объяснил Павел, взяв тон учителя, толкующего с недалёким ребёнком. – Я статьи пишу. Профессия у меня такая. На букву «ка».
– Кретин, что ли? – хмыкнул Прохор.
– Корреспондент, – устало выдохнул Гришечкин.
– Ну, одно другому не мешает, – мудро изрёк лесник. – Ты больше с ним не водись. Дурной он. И второй такой же, Федя который. А теперь допивай чай и айда смотреть, где там у тебя кенгуру завелись. Говорить с тобой не буду, сразу понял, ты слушать не умеешь. А байка твоя про сумчатых понравилась. Надо проверить.
Прохор и Павел пришли в окрестности деревни, и лесничий признал, что странная тишина не вымысел заезжего журналиста. Мужик быстро сориентировался по следам, повёл спутника на северо-восток.
Павел на ходу рассуждал над загадкой природы.
– А в деревне, мил-человек, не было никаких взрывов или там шумов постоянных?
– Кажется, нет, – ответил корреспондент.
– Точно? Сваи там какие-нибудь не колотили? – не унимался Прохор. – Хотя какие там сваи… Разве тут что-нибудь будут строить? Пожары. Слава богу, без них пока. Тогда я просто не понимаю.
Лесник припал на колено, разглядывая чёткий след… «Ребёнок? – удивился Прохор. – Быть такого не может. Нет-нет-нет, слишком неправильная ступня. Неужели и взаправду обезьяна?!»
Теперь лесник двигался медленно, рассматривая каждый клочок земли, на котором могли остаться отпечатки звериных лап. Таких клочков было немного, ведь песчаный грунт плотно укрывался слоем сухих иголок, мелких веточек и тонких чешуек сосновой коры. Но несколько раз Прохору повезло: обнаружились следы кенгуру и… петуха. Первые лесник не распознал, ведь он не был в Австралии, а вот куриную лапу определил без проблем.
– Надо же… – протянул мужик, сдвинув фуражку и почёсывая затылок. – Ажно закурить захотелось. Жаль, нельзя. А то, мил-человек, от меня вонять будет, как от химзавода. Этак ни один зверь не покажется. Ты, кстати, зря без шапчонки-то. Тут клещуки лютые, моё тебе почтение. Энцефалита пока у нас не было, но зачем судьбу искушать, верно?
Гришечкин запустил обе пятерни в шевелюру, принялся судорожно искаться. Затем залез в свой рюкзачишко, достал запасную майку и накинул её на голову.
– Вот и умница, – одобрил Прохор. – Ещё бы теперича понять, что тут делала курица…
– Не курица, а петух, – корреспондент произнёс это с этаким шерлок-холмсовским апломбом и даже скосил взгляд на отпечаток.
– Это ты как определил?
– Элементарно… – Павел чуть не добавил «Ватсон». – Очевидцы говорили, что кенгуру украл из деревни петуха. И не надо корчить такое лицо, я тоже очумел, когда такое услышал.
– Гмык, – вырвалось у лесника. – Ладно, потопали. Тут хоть птицы запели, значит, и зверьё где-то близко.
Через некоторое время Прохор заметил белку, потом не в меру делового ежа. Тот привстал, словно оценивая, кто это такой здесь шастает. Затем животных стало больше. Даже городской журналист их засёк, хоть и вёл себя в лесу, как слепо-глухой.
– Километрах в трёх отсюда есть замечательное озерцо, – сказал Прохор. – Предлагаю посетить, искупаться. Целебная водичка, мил-человек, чистейшая.
Корреспондент с непривычки умаялся бродить, поэтому принял предложение лесника с усталым восторгом.
День был жарким, хотя солнце иногда скрывалось за лёгкими молочно-голубыми облаками. От зноя спасал еле заметный ветер. Когда люди вышли к озеру, они почувствовали свежесть, навеваемую от воды.
Места были прекраснейшие. Павел постоянно фотографировал, не жалея плёнки, потом вдруг замер, просто засмотревшись.
«Господи, – думал молодой журналист, – красотища-то какая! Вот где надо жить, а не в Москву стремиться… Как там лесник говорил? Зорьку вечернюю встречать».
Искупались. Вода была восхитительна – полоса тёплой, полоса прохладной. Обсохли, молча любуясь игрой бликов на глади, небом и лесом. Прохор достал из мешка хлеба и сильно закопченные колбаски. Перекусили. Запили водой из фляжки.
– Всё, мил-человек, пора обратно, – промолвил лесничий. – Мы с тобой дали изрядного крюка, пока до моей лачуги дошкандыбаем, стемнеет.
Гришечкин топал и мысленно прикидывал содержание будущей статьи. Пока получалось сплошное коллективное враньё да страхи корреспондента из-за тишины в бору. Как-то маловато. Павел охотно верил историям браконьеров, бабки, продавщицы и селян, видевших лису, а в «мёртвом лесу» побывал сам, но как убедить читателя? Факты, факты давай, скажет главный редактор и будет прав. Сенсационный материал спасут только фотографии кенгуру, обезьяны и пресловутого зловонного енота… И тут журналист встал как вкопанный:
– Ага!
– Чего это ты? – обернулся Прохор.
– Я знаю, откуда тут вся эта экзотика! – Павел не скрывал гордости. – На днях в Тамбове из цирка сбежали животные. Заметку готовила, кажется, Любочка… Это не важно. Да, там пропали кенгуру, обезьяна, скунс и петух!
– А сюда они как прибыли? На попутках?
– Возможно, их кто-то похитил, отвёз сюда, и они вырвались на свободу, – предположил корреспондент. – Между прочим, директор цирка жаловался в милицию, что ему угрожали.
– Ну, прямо «Следствие ведут знатоки», – усмехнулся лесник.
– Дельце пахнет криминалом, – пробормотал Гришечкин. – Крупной сенсации не светит, а вот раскрутить тему бандитского произвола вполне возможно… Прохор, нам во что бы то ни стало нужно найти этих зверей!
У Михайлы Ломоносыча хватало забот. Лисёна принесла весть о том, что люди стали ходить на разведку, правда, как-то странно. Зайдут в лес, потом вдруг поворачивают и сбегают в неясной тревоге. Медведь знал, что ощущение опасности – штука тонкая. Бывало, оно спасало множество зверей. К примеру, какой-нибудь волк замается, завоет беспокойно, уведёт стаю, а через какое-то время нагрянут охотники, только волков-то уже тю-тю. Знал лесной губернатор и то, что некоторые начинают чувствовать землетрясение или ещё какую-нибудь катастрофу.
«Неужели мы вовремя снялись с мест?» – думал Михайло.
Лисёну он на всякий случай пожалел, не послал обратно в разведку. А канюк продолжал наблюдение с воздуха, изредка оглашая деревню печальными криками. Кстати, возможно, поэтому тамошние жители ощущали какую-то тоску и подавленность.
Ещё зачем-то пришёл лесник с каким-то незнакомцем. Прохору можно было доверять, он мужик свой, а вот его спутник вызывал серьёзные подозрения. Всё прикладывал какую-то штуковину к лицу, замирал, щёлкала она. Совершенно ясно, что от такого поведения хорошего ждать не стоило, а стрельба весьма вероятна. Вот, к примеру, каждая собака знает: наклонился человек или присел – жди летящего в тебя камня. Нехорошо, в общем, тревожно.
Кроме людской угрозы возникла проблема с расселением. Не все были довольны отведёнными участками. Хомяки не хотели селиться у озера, а белки жаловались на тесноту из-за нехватки дупел. Стук Стукыч проблему с дуплами решить не мог, так как долбил громко, но медленно.
И конечно же, надо было что-то решать с послами. Американец сильно задел ежа, а остальные иноземцы неслабо на него взъелись. Однако это полбеды. Когда слух о том, что Парфюмер оскорбил Колючего, обошёл лес, в народе появились, мягко говоря, опасные мысли относительно скунса и его коллег. Ломоносыч предпочёл утрясти конфликт, втайне желая, чтобы неугомонные дипломаты вымелись из Тамбовщины куда подальше. Тем не менее хлопцы они были симпатичные, только больно уж их было много. Всего четверо, а проблем – хоть с соседями делись.
Для урегулирования политических разногласий медведь собственнолично пожаловал к посольскому шалашу. Время выбрал вечернее, тихое.
– Эй, гостюшки, выходите, надо потолковать, – позвал Михайло.
Циркачи выбрались, расселись, глядя в землю. Последним вальяжно вышел Вонючка Сэм, занял место с краю.
Ломоносыч хмуро начал:
– Значит, музыкального слуха у меня нету, всё-таки в берлоге рос, а там на ухо, сами понимаете, наступили, и не раз, поэтому я вам сейчас не спою, а просто заявлю ноту протеста. Если ещё раз кто-нибудь из вас допустит хотя бы малейшее оскорбление моих подданных, я того лично вызову на самые серьёзные дебаты. На всякий случай намекну, что полемику со мной пока никто не пережил.
– Не надо меня пугать, у нас в стране самая крутая армия, – горделиво сказал Вонючка Сэм. – Видели бы вы наших морских котиков. Сущие дьяволы!
– Так, трепло пушное, – устало проговорил Михайло. – Имей уважение к тому, с кем беседуешь. На каждого вашего морского котика у нас найдётся сухопутный пёсик. А ты сейчас извинишься передо мной, руководителем леса, а потом перед Колючим, моим заместителем по связям с иностранцами.
Скунса, похоже, совсем занесло.
– Вот ещё, извиняться! – ляпнул он и развернулся для химической атаки.
Хвост Сэма ещё поднимался, а медведь уже начал кувырок, и к моменту, когда зловонная струя брызнула туда, где только что сидел Михайло, тот уже был рядом со скунсом, чуть сбоку.
Американец вякнул, почувствовав стальную хватку у себя на шее. Ломоносыч поднял Сэма в воздух, приблизил свою морду к его острой физиономии:
– Ещё раз применишь химическое оружие в моём лесу – съем тебя вместе с хвостом. Понял?
– Да, – прохрипел Вонючка.
– Ты хочешь принести извинения?
– Разумеется… Простите, я больше так не буду.
Михайло разжал лапу, скунс брякнулся оземь.
– Отчего вы все только силу и понимаете? – в отчаянии спросил медведь. – Просишь по-хорошему, никакой реакции. А придавишь горлышко-то, и пожалуйте – результат. Вы поймите, черти иноземные, мы вам искренне рады. Только не надо плевать в колодец.
Циркачи совсем притихли, хотя Ман-Кей хотел возразить, дескать, и не думали никуда плевать, и не знаем, где тут колодец, но промолчал. Сказал Гуру Кен:
– Ты не держи зла, Михайло Ломоносыч. Я с Колючим вчера поговорил, он простил Сэма.
Медведь снова уселся, удовлетворённо кивая.
– И я давно хотеть иметь намерение восхититься. Превосходный тут у вас место, ваш Фатерлянд, – промолвил Петер. – Я есть испытывать зависть белого цвета.
Ломоносыч погладил землю:
– Хорошо тут. Дом это мой. Я-то на Тамбовщину совсем молодым пришёл. С рыбным обозом. Сам-то обоз ехал в Москву, но я всю рыбу с него потаскал ночами, вот он тут и остановился. И верно, чего порожним ехать-то? Ну, я огляделся – любо. Так и поселился. Активность проявил, любознательность. Можно сказать, этот лес – мои университеты. Рос я, рос да вырос в губернатора. – Медведь помолчал. – Хорошие вы ребята, правильные. Если чего, то знайте – тут у вас есть сильная мохнатая лапа.
Пробеседовав ещё несколько часов, Михайло и циркачи расстались друзьями.
Вонючка Сэм сидел пристыженный, вяло жевал жвачечку и погружался в пучины самоанализа.
Бывают натуры, которые надуваются, словно воздушные шарики, от чувства собственного достоинства, лоснятся от самодовольства, а потом жизнь наносит им щелчок. Тогда они сдуваются, теряют спесь, морщась и ноя. Правда, потом снова начинают медленно надуваться… Скунс был из таких натур.
Сейчас ему было и гадко из-за себя, и мерзко оттого, что его так унизили. Но он действительно осознал свою неправоту. Прав был Ломоносыч: только взбучка протрезвила напыщенного наглеца.
– Ребята, вы тоже меня простите, – сказал Сэм друзьям-актёрам.
– Йо, Парфюмер, ты даёшь нам пример откровенности, говоря «прости». Брат, я с тобой, ты реальный boy.
– Молодец, Сэм, я есть гордиться твоим дружбом, – добавил Петер.
Гуру Кен просто пожал скунсу лапу.
В густых сумерках никто не следил за мнимыми послами. Только стоявший на опушке Таинственный Кабан тихо наблюдал за иностранцами. На рыле секача замерла загадочная полуулыбка наподобие той, что тронула лик Джоконды.
Таинственный Кабан вздохнул и скрылся в зарослях.
Глава 6
Часто бывает: после ссоры стороны мирятся и сходятся ещё теснее, чем прежде. Так случилось и в истории с ежом. Вонючка Сэм искренне повинился, а Колючий заверил его: мол, зла не держит. К вящей радости циркачей и тамбовчан, они скрепили мир тёплым лапопожатием.
Потом разговорились и как-то незаметно ушли от шалаша.
Кенгуру не оставлял занятий спортом, посвящая свободное время бегу, прыжкам и избиению деревьев. Местные косились на боксёра, молотящего сосну кулаками, да шептались, дескать, у Стук Стукыча подрастает конкурент.
Петер завёл знакомство с тамбовскими птицами. Те оказались любителями почирикать. Немец от них не отставал:
– Был у меня знакомый режиссёр – попугай по имени Риччи. Этот попугай Риччи вечно хотеть стремиться запутать всё действо вокруг какой-нибудь яркий блестящий предмет или сокровищ. Я понимай, сказывалась его наследственность. Предки Риччи иметь ходить на пиратских судах и с плеч капитанов насмотрелись на такое, что перья дыбом должен встать…
Эм Си Ман-Кей продолжал проповедовать рэп в среде тамбовской молодёжи. Зайчики привели бурундучков, бурундучки сусликов, а суслики совершенно неожиданно сагитировали юного ворона. Ворон зазвал знакомых соек. На подпевку. Теперь шимпанзе мог гордиться – он сколотил настоящую gangster-rap банду.
Косые делали первые попытки к чтению собственных текстов:
Я зая-зая-зая-заяц!
Рэп! Я – за!
Не кладите в рот мне палец —
откушу. Потерял тормоза.
Испытываю жжение
за рэп-движение,
это не унижение —
всё подряд рифмовать!
Зря ты так, зайчиха-мать…
Ман-Кей был просто счастлив. Способные ученики.
Маленькие тамбовчане в свою очередь показали шимпанзе несколько акробатических танцевальных трюков. Эм Си поведал своей «банде» о клубах. Тут же было решено открыть клуб. Подбор места оказался сложной задачей. Но это не представляло особенной трудности, главное – модная молодёжная культура тамбовского леса переживала бурное развитие.
Во время очередной пробежки кенгуру снова встретил волка. На сей раз Серёга никуда не спешил, наоборот, захотел побеседовать с австралийцем. Гуру Кен был не против.
– Вы ещё хотите домой-то? – поинтересовался волк.
– Ещё бы!
– Я думал над вашей проблемой. Вам, извините, пора. Это я не из злобы, а сугубо в профилактических целях… – Волк присел возле тропки. – Зима не за горами. У нас ведь как говорят? Готовь берлогу летом. Нынешнее перевалило через середину. Замёрзнете вы. И я, главный санитарный врач леса, буду вынужден решить, что с вами делать.
– О! – Кенгуру плюхнулся на землю.
– Во-во. Никому такой расклад не нравится, в том числе и мне. Поэтому я рассудил: существуют разные пути, самый простой из которых – автомобиль.
– Ну, с небольшими нюансами, так и есть.
– С какими? – удивлённо поинтересовался Серёга.
– Машины лучше ездят по людским дорогам, когда в кабине сидит специальный человек – шофёр, машину остановят на таможне…
– Что за штука такая – «там можно»? – не понял волк.
– Таможня. Насколько я знаю, она даёт добро. Ну, можно ехать через границу или нет.
– Ясно. Шофёра мы добудем, а вот насчёт твоей таможни… Надо взять такое авто, чтобы легко чухало по бездорожью. Правильно?
– Точно.
– Тогда у меня есть замечательный вариант. Бежим!
Серёга и Гуру Кен бежали на запад довольно долго, около часа, пока не очутились на границе леса и поля. Здесь, в широком пересохшем канале, стоял накренившись огромный старый трактор. Несмотря на ветхость и заброшенность, сельскохозяйственный агрегат был относительно цел и, на первый взгляд, не носил признаков мародёрства. Запылённые стёкла, выцветшие наклейки на кабине. Целые гусеницы, не тронутый вроде бы двигатель, раз уж кожух опущен.
Кенгуру обратил внимание на то, что поле было таким же заброшенным, как и трактор. Из высоченного травостоя тут и там торчали молодые, но уже крепкие деревья – берёзки, тополя, встречались островки кустарников.
– Тут не сеют?
– И не пашут, – подтвердил волк. – Колхоз развалился лет десять тому назад. А почему трактор бросили – неясно.
Гуру Кен представил картинку: где-то на границе в чистом поле вдруг появляется трактор. Внутри – цирковой квартет. На полном ходу трактор пересекает контрольно-следовую полосу, сметает пограничный столб и врывается на территорию какой-нибудь Польши. А там уже будет легче…
Помечтав, австралийский боксёр заскочил на шасси, попробовал открыть дверь кабины. Дверь отвалилась и рухнула вниз, чуть не придавив Серёгу. Волк поморщился, отчего его морда стала будто бы ещё кривее.
– Хлипковато.
– А где руль? – недоумённо прошептал кенгуру.
Привычная баранка отсутствовала, да и рычаги были явно выломаны. При попытке заглянуть в двигательный отсек австралиец отломил защитный кожух. Волк, наученный горьким опытом, стоял поодаль, с благородным спокойствием наблюдая, как металл осыпается, словно осенний лист. Движок изъела ржавчина, провода были уничтожены какими-то грызунами.
Всё-таки первое впечатление оказалось обманчивым.
– Хорошая попытка, Серёга, – пробормотал кенгуру, – но эта машина вряд ли когда-нибудь поедет.
Возвращались пешком, бегать совсем не хотелось.
Гуру Кену вдруг стало невыносимо стыдно. Всё же он был правдолюбом, этот австралийский спортсмен, и сильно тяготился необходимостью ежедневно врать местным насчёт посольской миссии. А, казалось бы, замкнутый тамбовский волк показал ему примеры честности и дружбы. Сначала тот самый совет о лидерстве, теперь предложение помощи…
– Знаешь, Серёга, я просто обязан признаться: мы не послы, а беглые циркачи.
И кенгуру подробно рассказал о шапито и побеге.
– Ну, что ж, – произнёс волк после недолгих раздумий, – артисты так артисты. Могло быть и хуже.
У Гуру аж нижняя челюсть упала.
– И всё?
– А чего ты ждёшь? «Ай, какие вы плохие», что ли? Наверное, плохие. Но я ставлю себя на ваше место и могу только удивиться вашей удачливости. Вчетвером по ночному городу, на барже, потом у нас… Вы старались выжить, стоит ли за это вас ругать? Разве что признаться давно пора было.
– Да, я хочу поговорить с ребятами насчёт правды, – кивнул кенгуру.
– Поговори. А что касается меня, так я ничего не слышал, – промолвил волк со всей серьёзностью.
– Спасибо тебе, Серёга, ты благородный зверь! – горячо воскликнул Гуру Кен.
– Да брось ты, – в суровом голосе серого хищника проскочили нотки стеснения. – Считай, это врачебная тайна. Санитар я или кто?
Вечером все циркачи, кроме Вонючки Сэма, собрались у своей «резиденции».
– Валить отсюда надо, – мрачно сказал Гуру Кен. – Сегодня был с Серёгой возле заброшенного трактора, пробовали завести. Не вышло. У кого-нибудь есть идеи, как попасть на родину?
Никто не откликнулся.
– Ребята, мне не нравится ваша расслабленность.
– Йо, здесь можно жить тоже, хоть на Африку и не похожа растительность местная, нам неизвестная, – протараторил Эм Си.
– О, мы сколотили банду и уже готовы остаться с аборигенами? – спросил Гуру с издёвкой в голосе. – А что ты запоёшь зимой, рэпер ты наш продвинутый? Или отправишься на зимовку к продавщице, которую ограбил?
– Есть предложений пойти вернуться в цирк, – сказал Петер.
– Мы больше недели в бегах, друг мой, – напомнил кенгуру. – А гастроли были заявлены именно на семь дней. Так что цирк уехал, а мы с вами, дорогие мои, остались. И ещё. Я уверен, что пора прекратить пудрить мозги приютившим нас зверям. Честность – лучшая политика, господа послы из погорелого цирка.
Все погрузились в раздумья.
К шалашу подошёл медведь-губернатор.
– Так, граждане дипломаты, скунс с ежом примирились? – с напускной строгостью спросил он.
– Конечно, и даже больше, – ответил кенгуру. – Парфюмер подружился с вашим сорвиголовой, весь день где-то пропадают вместе.
– Не хотеть ли задумать они очередной гроссе проказа? – озаботился Петер.
– Хм… Ёж у нас хулиган, да, любит всех подкалывать, – протянул Михайло с улыбкой. – Одно время норовил улечься туда, куда я собирался сеть. Что я могу сказать? Больно было, неожиданно, опять же. Потом, конечно, научился его аккуратно смахивать лапой. Приложился он пару раз о стволы сосёнок да и перестал меня разыгрывать. Ваш-то тоже тот ещё хлюст. Но, думаю, сладим.
Ломоносыч пожелал послам спокойной ночи и ушёл.
– И как к такой огромный злой мишка иметь произносить правда? – проговорил Петер.
– Всё сидите? – раздался навязчивый голосок скунса.
– Явился не запылился, – почти без акцента выдал петух.
– Не с вами же пухнуть. А с Колючим хотя бы потешно. И вообще спать пора.
С этим никто спорить не стал. Действительно, было поздно.
На следующее утро ёж пришёл к шалашу. Циркачи уже проснулись и позавтракали.
– Ребята, у меня есть идея, – провозгласил Колючий. – Я знаю, как вам попасть домой. Пойдём, посмотрите сами.
Шли долго, полдня, не меньше. Наконец выбрались к странной насыпи, делящей лес на две части. Наверху торчали столбы и еле слышно гудели провода. Между своеобразным бесконечным валом и деревьями пролегла полоса отчуждения – луговая лента, заросшая бурьяном и засыпанная бумажным и пластиковым мусором. Редкие мелкие деревца чуть оживляли картину, но циркачам отчего-то стало неуютно.
– Садитесь, – сказал ёж, плюхаясь в траву. – Надо подождать.
Через четверть часа по земле побежал тревожный гул, застучало, и по валу побежала электричка. Вагоны слились в длинную синюю полосу с мелькающими просветами окон. Грохот стоял невозможный. Но вот состав проскочил место, где сидели звери, шум постепенно стих.
– И ты привёл нас сюда, чтобы продемонстрировать поезд?! – спросил Вонючка Сэм, выражая общее недоумение.
– Точно, Парфюмер. Предлагаю вам ехать поездом. – Ёж улыбался, словно только что открыл новый закон. – Сядете в вагончик и с ветерком на родину.
– Как ты думаешь, Колючий, – медленно начал Гуру Кен, – здесь ходит поезд «Тамбов – Сидней»?
– Наверняка, – уверенно сказал ёж.
– Хм… – Кенгуру потеребил себя за нижнюю губу. – А ты знаешь, что такое океан?
– Конечно! Это такое огромное озеро.
– Да?! Ладно, пусть будет так. Я живу за океаном, Парфюмер живёт за океаном… По воде рельсы не прокладывают, понимаешь?
Колючий насупился:
– Вона как. Хорошо. Моё дело предложить, а ваше отказаться. Я же не знал, что вы настолько иноземные гости.
– Ты не иметь повод для грусть, господин йож, – церемонно произнёс Петер. – Мой друг поспешил поторопиться. Поезд есть хороший идея. Мы выбираться из ваш варварский страна, а там будет легче!
– Точно, Гуру, не горбь фигуру. Поддержим план Колючего, я не слышал ничего лучшего, – завёлся Ман-Кей. – Люблю поезда. Скажи поезду да! Йес, йес, если нет никакой альтернативы, то одна перспектива!
– Да-да, Эм Си, спасибо, мы поняли твою точку зрения, – раздражённо проговорил Вонючка Сэм. – Железная дорога – хорошая идея, Колючий. Ты реально хороший парень.
– Вот уж спасибочки, – буркнул ёж, снова припомнив, как познакомился со скунсом.
Кенгуру стало стыдно: зря он сразу отверг помощь Колючего, да ещё и насмехался над пробелами в знаниях ежа.
– Слушай, – замялся Гуру, – ты не обижайся, ладно? Ты хороший товарищ, а я…
– Чудило ты моё австралийское! – Колючий буквально расцвёл. – Не бери в голову. Ты тоже типа мировой перец. И потом… Я ж теперь всем говорю, что у меня друг боксёр. Знаешь, как это на задир действует? Так что всё нормально.
Пока ёж водил циркачей к железной дороге, в лесу произошло два важных события.
Первое было вполне предсказуемым. Лесник Прохор и корреспондент Гришечкин снова нарисовались в окрестностях озера. Михайло велел Серёге показаться людям на глаза. Волк появился эффектно, неожиданно выйдя из-за орешника прямо навстречу леснику и журналисту. Остановился метрах в пятнадцати, пригнув голову к земле и глядя на визитёров исподлобья. По серой шерсти несколько раз пробежала волна – Серёга разминал мускулы. Когда Павел полез за фотокамерой, волк скрылся в зарослях.
– Вот, мил-человек, – прошептал Прохор, сжимая своё по обыкновению не заряженное ружьё. – Считай, нам сделали недвусмысленное предупреждение здесь не околачиваться.
– Вроде того, что занято?
– Вроде того, вроде того. Нечасто волк так выходит, как на демонстрацию трудящих. Айда потихоньку другой стороной.
Люди осторожно двинулись прочь от орешника. Лопоухий корреспондент решил не прятать фотоаппарат, пока не поймает какого-нибудь зверя в объектив. «Это же огромная удача – увидеть серого хищника так близко, – думал Павел Гришечкин. – По крайней мере, у Дроздова в передаче говорили именно так».
А смуглый лесник хмурился своим мыслям. Ему решительно не нравилось происходящее. «Живёшь, живёшь, а потом в один прекрасный день будто все с ума съезжают. Сроду лес так себя не вёл», – размышлял Прохор, качая кучерявой головой.
– Слышь-ка, мил-человек, – сказал мужик. – Надо бы нам домой, за патронами.
Корреспондента прошиб холодный пот.
– У нас нет патронов?!
Прохор подарил спутнику щербатую улыбку:
– Не знаю, как у тебя, а у меня точно нету.
– Быстрее домой, – срывающимся голосом вымолвил Гришечкин, стараясь унять дрожь в коленках.
Лесник и журналист удалились, причём Павел очень уж спешил. Таким было первое происшествие.
А о втором важном событии речь пойдёт чуть ниже.
Часть четвёртая,
в которой люди ведут себя ещё хуже, а звери становятся лучше
Глава 1
Недаром говорят: мир тесен. Порой судьба переплетает наши дороги столь причудливым образом, что кажется: кто-то сильно похлопотал, выстраивая затейливую цепь совпадений.