Однажды утром из Тамбова выехала машина. Она была из тех, которые в народе называют крутыми тачками. В здоровенном джипе сидели трое бритоголовых ребят бандитского телосложения. Они направлялись на отдых.
У ребят были имена, но они предпочитали пользоваться кличками. Худого звали Жилой, крепенького Костылём, а прозвище главного звучало гордо – Граф.
Случается, клички прилипают к человеку после какого-то события. Многие берут своё начало от фамилий или имён. Попадаются и сложные варианты. Например, в классе, где учился Жила, была девочка, которую все звали Вороной, а фамилия у неё была Воробьёва.
Граф вёл свою родословную от Льва Толстого. Нет, он не был праправнуком писателя, просто когда-то, на уроке литературы, ответил учительнице, что «Каштанку» написал именно Лев Николаевич. С тех пор парня величали исключительно Графом.
Жила по паспорту был Жильцовым. А Костыля родители назвали Костей, то есть Константином. В результате хитрых сокращений острые языки одноклассников отсекли всё лишнее, и миру предстали Жила и Костыль.
В старших классах троица нырнула в мутную пучину криминала, потому что спортивным парням, занимавшимся боксом и не знающим, кто написал «Каштанку», легче заниматься опасными физическими упражнениями, чем какой-либо другой работой.
Жила, Костыль и Граф тянулись к прекрасному. Они посещали концерты, пытались приобщиться к театру и даже один раз сходили в цирк. Очень уж им понравилась фотография на афише – изящная красавица, ступающая по острым саблям. Визит в шапито закончился плачевно. «Спортсмены» не были сведущи в теории сценического ремесла, но копчиком чувствовали фальшь. Цирковое представление разозлило непосредственных тамбовчан. Они напугали директора и четырёх ведущих актёров, с девушкой не познакомились и покинули цирк расстроенными.
Словом, с искусствами у ребят не срослось, зато оставалась магия природы. Тамбовские «гангстеры» давно хотели съездить на рыбалку, пожить в палатке, поплескаться в озере – в общем, отдохнуть от нелёгкого бандитского ремесла. Побросав в машину спальные мешки, палатку, удочки, надувную лодку, еду, пиво и ящик коньяка, парни поехали в тамбовские леса.
Музыка гремела из открытых окон, внедорожник обгонял поток машин дачников по встречной полосе, Жила крутил баранку, а Граф с Костылём предавались пивопитию и сухарикоедению. Более того, «спортсмены» беседовали, перекрикивая музыку.
– …Я тогда тем козлам дал время на подумать и поехал домой, – рассказывал Костыль.
– Надо было конкретно на них наехать, в натуре, а не заниматься благотворительностью, – посоветовал Жила.
Граф на правах босса решил поучить подчинённых уму-разуму:
– Так, пацаны! Никаких «в натуре», «козел» и всяких «конкретно». А то вы уже конкретно достали, как козлы, в натуре!
Костыль и Жила задумались.
– Я же объяснял, – продолжил главный. – Так сейчас никто не говорит. Нынешний базар должен быть нормальным. Типа литературным.
– Как у твоего тёзки? – спросил Костыль.
– Не понял? – Босс сдвинул брови.
– Ну, у графа, у Толстого, – пояснил Костыль.
Жила заржал.
– Удоды, – буркнул Граф, невольно вспомнив тот самый позорный урок литературы.
Пространство заполнила музыка, хотя не каждый рискнул бы назвать музыкой звуки, которые исторгала автомагнитола. Во-первых, на максимальной громкости колонки издавали довольно неприличные звуки, а во-вторых, бритоголовые слушали блатной шансон самого низкого качества.
Машина стрелой цвета металлик рвалась на северо-восток от Тамбова, потом съехала на просёлочную дорогу, в бор, и, проболтавшись по ухабам минут сорок, выкатилась к замечательному чистейшему озеру, замерла на берегу, склонившемуся к воде.
– Кайф! – протянул Граф, выбравшись из салона.
– Реальный, – подтвердил Костыль.
– Пиво осталось? – поинтересовался Жила.
– Эх, не романтик ты, – сказал босс. – За что я тебя и ценю.
Костыль прошёлся по берегу:
– Нормальное место для стоянки. Ты, Жила, не забудь тачку на ручник поставить и скорость воткни. А то обратно почапаем как туристы, в натуре.
– Я же предупредил: без словечек, – раздражённо прошипел Граф.
– А, прости, привычка.
– Искореняй. Короче, придумал. Кто говорит «козёл», «в натуре» или «конкретно», тот кладёт в котёл десять баксевичей. Правила ясны?
– В целом, – пробубнил Жила.
– А куда потом бабки денем? – спросил Костыль.
– У, хомячина, – ухмыльнулся главный. – Деньги пойдут на дело. Пропить не удастся. А то я вас знаю. Вы тут же наболтаете тысяч на пять. Объявляю начало игры.
– Вот уже сейчас пойдут штрафы, если что, да? – ступил Костыль.
– Да, да, идиот, в натуре! – рассердился босс.
– Это, Граф… – неуверенно сказал Жила. – С тебя десюнчик.
– А?! Тьфу, паразиты! Ладно, чирик за мной. Ставьте палатку, наводите культуру, а я за дровишками прошвырнусь.
Прихватив топор, Граф побрёл в глубь леса. Бандит решил присмотреть сухую сосёнку, завалить ствол и притащить к стоянке. И хватило бы надолго, и разминка была бы отличная. Правда, чем дальше шёл «спортсмен», тем меньше ему хотелось махать топором. Зато не надо помогать друзьям обустраивать стоянку!
Шагов через пятьсот Граф наткнулся на пустой шалаш.
– Опа, как у Ленина в разливе, – схохмил парень. – Наберу сушняка здесь, а за нормальными дровами пошлю Костыля.
Разворошив постройку, Граф собрал в охапку самые толстые ветки и отправился к лагерю.
За главным «спортсменом» осторожно следила Лисёна. Рыжая проводила человека до стоянки, долго наблюдала за тем, как троица суетится у палатки, надувает лодку и разводит костёр, потом вернулась к обрушенному шалашу. Аккуратно проскользнув под ветками, лиса разгребла лапник и вытянула ружьё, держа его зубами за ремень.
Михайло Ломоносыч, лежавший на лужайке, издалека заметил вооружённую Лисёну.
– Что случилось, Василиса? – спросил медведь.
Блаженная расслабленность сменилась напряжением. Лесной губернатор поднялся с мягкой травы.
– К озеру приехали какие-то одинаковые люди и разорили жилище послов, – сказала лиса.
– А иностранцы? – тревожно воскликнул Михайло и словно потянулся к Лисёне, чтобы поскорее вытрясти из неё ответ.
– Их рано утром куда-то увёл Колючий. Серёга говорит, появилась идея, как отправить послов домой.
– Оно и к лучшему. Больно плохо они влияют на нашу молодёжь. Слыхала, как зайцы лопотать стали?
– Как?
– Да как этот, обезьянин ихний. Сегодня один косой поздоровался: «Привет, губернатор, мохнатый терминатор». Что за терминатор такой? Может, ругательство новое?
– Вряд ли. А вот манера Эм Си слагать глупые вирши меня давно бесит, – призналась рыжая.
– Угу. Гамбургский петух, как ни странно, тоже оказал дурное воздействие на народ. Честно признаюсь, в его случае всё же наши виноваты. Ты просекла, что птицы поют меньше и как-то без огонька? Это от зависти и чувства собственной неполноценности. Мы, мол, так не могём, вот и помолчим. Я вчера с соловьём поговорил, вправил ему мозги вроде бы. Я перед ним категорически вопрос поставил: «Уж если я, лишённый слуха, заметил вашу халтуру, то как быть истинным поклонникам вашего пения?» Объяснил, дескать, у каждого свой стиль, своя песня.
– Надо же, – всплеснула лапками Лисёна. – Я и не подозревала, насколько мы поддаёмся чужому влиянию! Ну, поёт этот немец, красиво выводит. Только, Михайло Ломоносыч, без души как-то. Тот же Колючий намного больше чувств вкладывает. Наверное, оттого, что голосом не богат. Зато за живое цепляет. Про зоопарк-то…
Лиса затянула мотивчик.
– Кстати, о Колючем. Вот оскорбил его скунс, а ребята из ежей да бурундуков зароптали сразу, крови захотели. Хотели идти бить окна в посольстве, только вовремя вспомнили, что в шалаше стёкол не бывает. Потом ещё друг друга накрутили: «Мы эту заморскую выхухоль на лоскуты за Колючего порвём!» Решили поколотить иностранцев. Хорошо, Серёга вовремя заметил. Остановил неразумных.
– Нешуточные страсти-то, – поражённо промолвила Лисёна.
– Потому-то и говорю: не грех бы послам и домой отбыть. С ними всё кувырком. Вчерашние враги (это я опять-таки о Парфюмере с Колючим) скорешились на почве любви к пакостям и изрядно нашкодили. Приходил наш скупой бурундук с опухшей мордочкой, жаловался, дескать, кто-то засунул в его нору осиное гнездо. В общем, покусали бедолагу. Нам одного ежа было вполне достаточно, а тут…
– Тогда, может, в целях восстановления статус-кво, какого-нибудь посла умыкнуть? Я думаю…
– Хватит! – рявкнул Михайло. – Сходи в деревню, там полно кур. Гамбургского гостя – не трогать. Ёлки-палки, куда бы их заселить-то, гостей этих?
– И ружьё надо спрятать, – напомнила лиса.
– Давай его сюда, а сама дуй следи за людьми. Вот же бестии, от них бежишь, а они лезут.
Циркачи и ёж вернулись под вечер, когда Михайло уже придумал, где расположить посольство, и поджидал их у развалин прежнего «представительства». Поход отнял много сил, но стоило зверям увидеть уничтоженный шалаш и услышать о новой угрозе, как усталость мигом испарилась.
– Кто есть этот людь? – тревожно спросил Петер.
– Трое каких-то самцов, – ответил медведь. – Я сходил их оценить. Они действительно опасны.
– Что им нужно? – Скунс даже перестал жевать.
– Насколько я разбираюсь в двуногих, они предаются отдыху.
В этот момент с берега озера донеслись звуки музыки. Звери поморщились, а петух затряс головой:
– Колоссаль гадость!
– Не спорю. Поэтому мы отойдём на безопасное расстояние. Надеюсь, вы выстроите новый балаган, – проговорил Ломоносыч.
– Конечно, разумеется, – наперебой ответили циркачи.
Пройдя километра два вдоль берега, они углубились в бор и вышли к пригорку, где недавно горевал Колючий.
– Тут вам будет спокойнее, – сказал Михайло, отдавая ружьё Гуру Кену. – Я приношу дипломатические извинения за поведение людей и отбываю. Спешу, знаете ли.
Медведь повернулся, чтобы уйти, но вспомнил, что не узнал главного:
– Ах, да! Вы придумали способ вернуться домой?
– К сожалению, нет, – ответил ёж.
– Жалко, – прокомментировал губернатор. – Кстати, Колючий, ты мне нужен.
Шпанёнок попрощался с иноземцами и догнал Михайлу. Тот топал на свою командную полянку, поглядывая на сгущающиеся тёмные тучи. Ветер стал крепче и дул настырными порывами.
– Буря, скоро грянет буря, – пробормотал медведь. – Соберём-ка совет.
Потом он громко приказал Стук Стукычу вызвать Серёгу и Лисёну. Дятел добросовестно передал шифровку.
Волк появился на месте сбора почти одновременно с Ломоносычем и Колючим, а вот Лисёны всё не было и не было.
– Как бы не случилось чего, – тихо сказал Серёга.
Медведь вызвал сороку:
– Лети, голубушка, к озеру, отыщи мне Василису.
Птица упорхнула, и спустя четверть часа Лисёна прибежала на полянку.
– Почему не явилась? – грозно спросил губернатор.
– Стук дятла не слышала, Михайло Ломоносыч, – объяснила своё опоздание рыжая. – Проклятая музыка ревёт, аж голова раскалывается.
– Ладушки, – смягчился медведь. – Главное, что жива-здорова. Докладывай обстановочку.
– Наши незваные гости купались, плавали на лодке, жгли костёр, что-то варили. Один срубил сухую лесину, притащил к машине. Больше по округе не шастали. Запахи от них исходят тревожные – дым, гарь. Шумят слишком музыкой своей. Не удивлюсь, если люди всю рыбу в озере поглушат. В целом всё.
Михайло ненадолго задумался. Вздохнул:
– Нам остаётся лишь наблюдать. В драку не лезть. Чую, натерпимся с ними, но хочется надеяться, что на сей раз всё обойдётся. Ночью будет ливень. Может, они испугаются дурной погоды? Люди всегда разбегаются, когда дождит.
– Когда уедут послы? – спросил Серёга.
– Пока неизвестно. Их очередная затея не удалась. Ничего, Колючий, твоя идея была неплоха. Да, кстати, пусть каждый из вас подумает над тем, как бы отправить уже этих иноземцев. Как воображу, что они столкнутся с теми тремя отдыхающими, так сердце кровью обливается.
– А я бы слегка насолил людям, – мечтательно протянул ёж.
– Не смей! – вспылил Ломоносыч. – Рассержусь.
Колючий надулся. Бобрик коротких иголок затопорщился ещё сильнее.
– Всё, дорогие мои! – Медведь хлопнул лапой оземь. – Задачи поставлены, спокойной ночи.
Ночь выдалась неспокойной. Несколько часов бушевала мощнейшая гроза. Молнии безжалостно вспарывали небо, которое отзывалось оглушительными раскатами грома. Звук пронизывал тела животных, вода хлестала сплошным потоком, а ветер был настолько силён, что наломал веток и повалил пару сосен.
В конце концов палатка Графа, Костыля и Жилы вымокла. Замёрзшие атлеты похватали спальные мешки, залезли в машину и заснули сидя. Было ужасно неудобно, к тому же дождь барабанил по крыше и стёклам автомобиля, бомбил всепобеждающий гром, сверкали молнии.
Новый шалаш циркачей также не минула небесная кара: вода сочилась сквозь ветки и струйками стекала на головы зверей. Артисты прижались друг к другу, поместив Петера в центр. Стало не так холодно. Ах, как они захотели опять очутиться в цирке, в тёплых сухих клетках, под шатром! Жаль было себя, хоть волками вой!
Серёга совсем не тяготился злой погодой. Он даже любил грозы. Забравшись под раскидистую ель, волк положил голову на лапы и меланхолично смотрел на лес, то возникающий в холодном белом свете перунов, то гаснущий в кромешной темноте. В мгновения, когда вспышка показывала стволы сосен, куст орешника и замершие в воздухе капли, возникало удивительное ощущение, что время остановилось. В получившихся фотографиях лес мерещился чужим, нереальным. Серёге это нравилось.
Остальные тамбовчане тоже не очень страдали. Всё-таки в наших широтах народ ко всему привычный.
Прохор долго рассматривал влажные чёрточки, оставляемые на тёмном окне каплями, потом сказал: «Ишь как полоскает», задул керосинку и лёг на лавку. Корреспондент Гришечкин на правах гостя почивал на тёплой печи. Получалось, что прессе повезло больше всех.
Потом гроза внезапно стихла. Кончился дождь, умер ветер, и к утру небо полностью очистилось от облаков, словно ничего и не было.
Глава 2
– Эгей, иностранщина! – позвал ёж, стоя у входа в шалаш и наслаждаясь солнечной ванной. – Вылезайте, утро уже!
Впотьмах началось какое-то шевеление, и на свет выползли мокрые, дрожащие от холода циркачи. Смешнее всех выглядел Вонючка Сэм – облезлый худой зверёк с тонким хвостиком. Мех прижался к бокам, топорщились лишь несколько жалких клочков. Короткошерстного Гуру Кена изрядно колотило. Австралиец самоотверженно занялся физкультурой. Ман-Кей стал походить на человека ещё сильнее. Шимпанзе также замёрз и поэтому с радостью присоединился к разминке кенгуру.
А Петер смотрелся, как мокрая курица с обвисшими перьями.
– Айн… пчхи! – чихнул петух.
– Атас! – завопил Колючий. – Куриный грипп!
– Д-да б-брось т-ты, – вымолвил Гуру Кен, стуча зубами. – П-просто п-п-простуда.
В этот момент Вонючка Сэм поступил, как какая-нибудь собака. Он отряхнулся от носа до хвоста. Фонтан брызг накрыл всех присутствующих.
– Парфюмер! – воскликнул Петер. – Ты есть несносный!
– Ну, извините, – буркнул скунс.
Его мех бодро торчал теперь в разные стороны, и Сэм был похож на мокрую щётку.
– Ну и погодища проклятущая! – сказал шимпанзе. – А ещё, блин, лето! Мотать отсюда надо до зимы, братья!
Все недоумённо уставились на Ман-Кея. Даже кенгуру прекратил упражнения.
– Ты чего, Эм Си? – тихо спросил Колючий.
Афроангличанин недоумённо захлопал глазищами, а потом стукнул себя по лбу:
– Йо, проклятая погода! И это лучшее время года? Да что же будет зимой? Ой, пора домой!
– Вот, узнаю старину Ман-Кея! – выразил общую радость Гуру Кен, возобновляя махи лапами.
Колючий обратился к скунсу:
– Парфюмер, раз уж ты сейчас смахиваешь на ежа больше, чем я, то давай отойдём на пару слов? У меня идейка созрела…
Парочка шкодников удалилась от шалаша.
– Короче, типа план. Я вспомнил, вы хотели на гнилом тракторе отправиться домой-то, – начал Колючий, поглаживая игольчатый бобрик на макушке. – Но трактор не вариант. Нужна не тарахтелка тихоходная, а быстрая крутая тачка. И я знаю, где такую взять.
– Веди, – коротко сказал Вонючка Сэм.
Вскоре скунс и ёж присоединились к Лисёне, наблюдавшей за людьми.
– Что новенького? – поинтересовался Колючий.
– Ровным счётом ничего, – зевая, проговорила лиса. – Продрыхли всю ночь в машине, теперь вылезли, разминаются, пробуют зажечь костёр, только не получается – дрова-то сырые. Зябнут. Плохо всё-таки без шерсти. Главный, вон, как ваш австралиец. Молотит кулаками направо и налево, прыгает козлом и дышит, будто паровоз. А подчинённые хлопочут. Вот и всё.
– Негусто, – кивнул ёж.
– А они что, всё время в машине спят? – спросил Сэм.
– Нет, – ответила Лисёна. – Палатку залило, вот они и переползли в авто. А зачем это вам?
– Для полноты картины, – невинно заявил Колючий.
– Надеюсь, ты помнишь слова Михайлы Ломоносыча? – Рыжая прищурилась. – Только наблюдаем!
– Сто пудов, Василиса, – поспешно заверил её шпанёнок. – Правда, Парфюмер?
– Без вариантов, – важно подтвердил скунс.
– Тогда последите часик за меня, а я метнусь к Ломоносычу, с докладом.
Шкодники переглянулись. Затем синхронно кивнули, мол, замётано.
Лисёна побежала к Михайле. Она не удержалась – сделала крюк, заскочила поглядеть на гамбургского петушка. Петер прогуливался между соснами и пировал – влага, выпавшая во время грозы, впиталась в землю, выгнав наружу толстых дождевых червей. Рыжая хищница облизнулась, прикрыла глаза. Перед её мысленным взором возник другой пир – пир на двоих.
– Только я и Петер, – прошептала лиса. – Мой сладкоголосый обед.
– О, привет, Лисёна! – раздался сзади голос Гуру Кена.
Рыжая вздрогнула, обернулась, притворно улыбаясь:
– Доброе утречко, боксёр! Как спалось?
– Ужасно. Хуже этой ночи у меня ещё не было. Разве что та, когда нам пришлось сбежать из… – Кенгуру вовремя осёкся, понимая, что чуть не выболтал тайну.
Правда, он тут же вспомнил: лиса знает правду! Недаром же она их шантажирует!
А хитрая бестия, легка на помине, завела речь об очередной «услуге»:
– Я нынче мокла под открытым небом и думала: «Василиса, отчего же ты всё время в одиночку ходишь в дозоры да бегаешь с поручениями? Есть же вокруг добрые, старательные соседи, которые с радостью разделят с тобой эти почётные обязанности. Не попросить ли тебе господ иностранцев о помощи?» Так вот, Гуру, я не сомневаюсь, что ты мог бы посоветовать нашему губернатору заморскую новинку – дежурство по очереди. А на роль патрульных вполне подошли бы четверо замечательных послов из-за бугра. Как тебе такой расклад?
– Мне нужно посоветоваться с друзьями, – промямлил кенгуру.
– Советуйся-советуйся да не затягивай, – в елейном голоске Лисёны проступила угроза. – Я натура болтливая, голова у меня дырявая, могу и лишнего наговорить… Сейчас к Михайле бегу, доклад несу. Слово за слово, сам понимаешь…
– Не торопись, пожалуйста, – попросил австралиец. – Я же действительно не могу принять решение за всех.
– Мне будет чертовски трудно, но я потерплю, – жеманно сказала Лисёна и убежала.
Гуру Кен лукавил насчёт того, что не может решать за всех. К сегодняшнему дню он был готов взять на себя любую ответственность. Просто ему требовалось время.
К шалашу кенгуру не пошёл, ведь там Эм Си Ман-Кей вновь возился со своей рэп-бандой. Боксёр углубился в лес, чтобы не слышать зарифмованных жалоб:
Белочка я, ма… Я – маленькая белочка.
В тамбовском рэпе я первая девочка.
Водиться с Эм Си мне мама не велит.
«Он не наш, не местный, – она говорит. —
Пой частушки, детка, или песни-страдания.
Не ходи к иностранцам теперь в наказание».
Тук-тук! Кто тут? Тут я – бурундук.
Я отъелся, йо, и стал квадратным, как сундук.
Буду, буду рэп читать. Рэп читать буду, буду!
И банду нашу дружную вовек я не забуду,
хотя папаша запретил мне самовыражаться
в речитативе. Но я стану сражаться
за рэп во всём мире.
Я не вор, не вор, не вор, а ворон я.
Мне запрещает рэповать вся моя родня.
«Кар! – говорят они. – Кар! Как не стыдно!
Нам, – говорят они, – о, очень обидно,
что сын из воронят, кар, тарахтит-картавит
и наши идеалы, кар, ни во что не ставит».
Но я встал на крыло, йо! Я уже окреп!
Буду, буду дуть в дуду и буду читать рэп.
Другой бы на месте Эм Си задумался, забеспокоился насчёт назревающего скандала с родителями членов новой группировки, однако шимпанзе полагал, что здесь, в российском лесу, культура ухода детей в рэп-движение ничуть не отличается от английской или американской.
Ритмичные вопли белочки, бурундука и воронёнка давно не тревожили ушей Гуру Кена. Он неспешно гулял, раздумывая над проблемой Лисёны. Конечно, она хотела дать себе отдых да воспользоваться наконец возможностью получить хоть что-нибудь с проболтавшихся лжепослов, потому и затеяла разговор о подменах и дежурствах. Но только ли это беспокоило хитроумную рыжую головку? К чему странная слежка за Петером, во время которой Гуру и спугнул лису? «Сдаётся мне, она хочет полакомиться петушатиной из Гамбурга, – решил австралиец. – Мы можем уговорить Михайлу принять нашу якобы бескорыстную помощь, но пусть он сделает дежурства парными, чтобы Петер не остался в ночном лесу один на один с Лисёной. Это как бы тактика поединка. Займёмся стратегией. Нужна полная и безоговорочная победа над шантажисткой. Есть два пути: либо скомпрометировать хитрую, выставить её информацию бредом, либо просто признаться Михайле в том, что мы артисты».
– Так-то, Гуру, – боксёр продолжил размышления вслух. – Как ни крути, получается выбор между ложью и правдой. И я выбираю правду, а дальше – будь что будет!
В уме кенгуру всё встало на свои места, с души был снят груз, и австралийцу вдруг стало так хорошо, как давно не случалось.
Светило жаркое июльское солнце, от нагревающейся земли поднималась знойная влага, а Гуру Кен грациозно двигался в этой тёплой гармонии, дышал чистейшим воздухом и жмурился от накатившего счастья.
– Ёшкин свет, кенгура!!!
Австралиец открыл глаза и узрел перед собой ошалевшего лесника Прохора и остервенело жмущего на кнопку фотоаппарата корреспондента Гришечкина.
Гуру состроил гримасу ничуть не умнее, чем лицо лесника, растопырил уши сильней, чем журналист, и стартанул обратно, подальше от людей. Разумеется, бывший циркач не боялся людей как явления, просто очень уж неожиданно они появились.
– Ату его! – весело закричал опомнившийся Прохор. – Ну, мил-человек, запечатлел кенгуру свою?
Павел не ответил.
Лесник скосил взгляд на спутника.
Журналист безмолвно плакал, стуча себя кулаком в лоб и тряся камерой.
На её объективе чернела крышечка.
– Я – лопух, – причитал Гришечкин.
Но, пожалуй, самое важное происходило возле стоянки трёх бандитов.
Колючий и Сэм поболтали, лёжа в траве, потом решили поглазеть на людей. Когда скунс разглядел Графа, Костыля и Жилу, с ним чуть не случился сердечный приступ. Американец поднялся из укрытия, заморгал, словно хотел убедиться, что не бредит, а видит реальность.
– Колючий… – прошептал Вонючка Сэм, тыча лапой в сторону ржущих у костра «спортсменов». – Это же… Они же… Нас же… Мы же…
– Спокуха, Парфюмерий, – деловито сказал ёж. – Сделай вдох. Теперь выдох. Ещё. Ещё. Теперь говори.
– Это те самые люди, друг! Из-за этих гангстеров мы сбежали из…! – вымолвил скунс.
– Откуда-откуда вы сбежали? – выдохнул Колючий.
До американца дошло, что он проболтался. Мысли скунса понеслись в бешеном хороводе, зверёк чуть не выронил изо рта жвачку.
– Из города, – нашелся он наконец. – Вышли из посольства прогуляться, и тут напали эти негодяи… Возможно, хотели похитить нас ради выкупа. Мы бежали не выбирая дороги, не чуя ног под собой, пока не очутились в вашем лесу. А теперь гангстеры явились и сюда – чтобы довершить начатое, конечно же…
Ёж сказал:
– Сядь, пожалуйста, тебя видно.
Но вконец растерявшийся Сэм не слышал.
– Эй, братва! Реальный енот!
Костыль тыкал толстым, как сарделька, пальцем в сторону скунса.
Жила и Граф оторвались от созерцания пламени костра и обернулись.
– Ё-моё! – протянул главный. – Устроим охоту. Лови его, пацаны!
Костыль затопал к Сэму. Его подельники тоже.
Ёж толкнул друга в бок. Американец очнулся.
– Ходу!! – завопил Колючий.
Друзья кинулись к ближайшим зарослям ольхи. Преследователи явно не успевали перехватить беглецов. Но топот и шумное дыхание Костыля звучали совсем близко, поэтому, хотя скунсы и ежи не самые великие легкоатлеты, страх разогнал шкодников до рекордных скоростей.
– Уйдут же! – в отчаянии крикнул Жила.
Он выхватил из-за пазухи газовый пистолет и несколько раз пальнул в сторону зверей. Под оглушительные хлопки выстрелов Сэм и Колючий ворвались в кусты и, не снижая темпа, побежали вглубь.
Пальба произвела на людей неожиданный эффект.
С первым же «бабах!» Костыль залёг, ткнувшись суровым лицом в маленький муравейник. Сработал бандитский инстинкт, и «спортсмен» поспешил убраться с линии огня. Мгновением позже он распознал по звуку, что огонь ведётся не из боевого оружия. Но муравьи уже попали в ноздри, забегали по щекам, полезли по шее за пазуху. Костыль заворочался, стирая насекомых с лица, принялся чихать.
С Жилой и Графом происходили события поинтересней. Газ, вырвавшийся из дула пистолета, большим облаком завис над поляной. Как назло, ветер изменился и потянулся к озеру. Нервно-паралитическое облако накрыло бандитов. Разумеется, они упали на колени, пытаясь увернуться от неожиданной атаки, но успели перехватить по неслабому глотку газа.