Пантелеев Юрий. Полвека на флоте

   ...Вот и Беломорск (бывшая Сорока). Здесь дождались барж с имуществом. С помощью рабочих, прибывших из Ленинграда, привели корабли в порядок и вышли в Белое море.
   Осень на Севере бывает тихая и приятная. Горы еще буро-зеленые. Ярко светит нежаркое солнце. На рейде острова Сосковец нас торжественно встретили корабли молодой Северной военной флотилии. Тепло приветствовали нас командующий 3.А. Закупнев и член Военного совета П.П. Байрачный.
   Баренцево море приняло хмуро. Корабли обступил густой туман. Чтобы не столкнуться друг с другом, они все время перекликались сиренами. Но с восходом солнца туман начал редеть, и в Мурманск мы вошли при ясном и чистом небе.
   Флотилии отвели длинный пирс в торговом порту. Базой подводных лодок был небольшой пароход "Умба", на котором с трудом размещались экипажи трех лодок. Военный совет, штаб и политотдел флотилии находились на учебном корабле "Комсомолец", который прошел с курсантами из Кронштадта в Мурманск вокруг Скандинавии. Он обеспечивал связь с кораблями в море.
   Но уже строилась главная база флотилии в Екатерининской гавани.
   ЭОН-2 завершилась. И.С. Исаков убыл в Кронштадт. А я неожиданно получил новое назначение: приказали принять дела начальника штаба флотилии.
   Штаб в основном состоял из моих сверстников-балтийцев. Жили мы дружно. Нас увлекала работа по освоению нового морского театра, его необжитых бухт и островов. Этот энтузиазм умело поддерживала и направляла наша партийная организация во главе с секретарем С.А. Садовым.
   Правительство требовало в короткие сроки выбрать места для базирования кораблей, установить береговые батареи и посты наблюдения и связи, которых здесь до этого вовсе не было.
   Очень активно и деловито заработала наша штабная семья. Много потрудились наши гидрографы и их начальник - энергичный, грамотный моряк Б.И. Шамшур. Маяки действовали безотказно. Гидрографы облазали все побережье, составляя подробные карты. Помню, на сторожевом корабле "Гроза" мы обошли бухты, проливы, острова. Краснофлотцы на выбранных точках возводили наблюдательные вышки, а пока развертывали свои временные посты на маяках, а то и на крышах рыбачьих домов. Вскоре главная база флотилии имела свои "глаза и уши" по всему побережью, в чем была большая заслуга нашего связиста Б.Н. Шатрова. И вовремя! Иностранные разведки стали усиленно интересоваться советским Севером. Чаще всего эти лазутчики маскировались под рыбаков и зверобоев. Однажды дежурный по штабу доложил мне: в миле от мыса Цып-Наволок иностранный траулер ловит рыбу в наших водах. Морская пограничная служба здесь еще была слаба, поблизости ее кораблей не оказалось. Приказываю готовить дежурный эсминец. Полным ходом помчались к Цып-Наволоку. Действительно, видим: траулер тащит за собой сеть, медленно ползет чуть ли не вплотную к берегу. "Рыбаки" были поражены, увидев советский эсминец. Они не могли понять, откуда мы взялись. Деваться им было некуда. Пришлось им дождаться вызванного нами пограничного катера. Задержанное судно было отведено в наш порт, его командой занялись соответствующие органы.
   Чаще всего во время подобных инцидентов в море высылался сторожевой корабль "Гроза". Командовал им А.Е. Пастухов, молодой и пылкий моряк, влюбленный в море и свой корабль. Я знал его еще курсантом, он всегда отличался энергичностью и в то же время аккуратностью, подтянутостью. Видимо, все это Александр Евгеньевич сумел привить своей команде: она была дружной, неутомимой, корабль всегда блистал чистотой. Этому экипажу были по плечу любые задачи.
   Я уже говорил, что мы на "Грозе" обошли все побережье, выбирая бухты для будущих баз, позиции для батарей. С разными комиссиями немало полазали по горам и ущельям. Чаще всего нас сопровождал при этом старый флотский артиллерист, ветеран береговой обороны И.А. Касаткин. Уже пожилой герой гражданской войны, он оставался живым, подвижным, и нам, молодым, не просто было за ним угнаться.
   Помню, возле крохотного поселка Ваенга, где после вырос город Североморск, пробирались в густых зарослях каких-то растений выше человеческого роста.
   Касаткин гладил свои пышные рыжие усы и задумчиво щурился.
   - Вот так растет гаолян в степях Манчжурии.
   А нам в то время было не до ботаники. Не было никакого спасения от мошкары. Она ела нас поедом, забивала нос и рот. А береговик наш хоть бы что, идет себе бодро, руками раздвигает заросли.
   Мрачно осматривал бухты и заливы наш флагманский минер Василий Иванович Платонов. Везде были очень большие глубины. По тогдашним правилам мы здесь не могли производить торпедные стрельбы, ибо, если торпеда утонет и ляжет на грунт, наши водолазы не смогут ее поднять. Но в конце концов Платонов решил и эту проблему. Для торпедных стрельб выбрали мелководные районы Белого моря.
   В.И. Платонов уже тогда показал себя пытливым и решительным человеком. Эти качества он в полной мере проявил в годы войны. В.И. Платонов стал адмиралом и в свое время возглавлял Северный флот.
   Климат Севера суров, к нему нелегко привыкнуть. Мы опасались, что кое-кто из моряков не выдержит. Но эти мрачные прогнозы не оправдались. Ни плохая на первых порах питьевая вода, ни солнце, круглосуточно светящее летом, ни долгая беспросветная полярная ночь не одолели наших людей. Во многом мы этим обязаны медикам, которых возглавлял доктор А.В. Эдель-Смольников, в будущем генерал. Он не только лечил, но принимал все меры, чтобы предупредить заболевания, вел большую профилактическую работу.
   Пока не наступила полярная ночь, "Комсомолец" мы отпустили обратно на Балтику. Штаб и политотдел передислоцировались в Полярное, в деревянные помещения музея ПИНРО (Полярного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии). Директор института профессор Клюге с нашей помощью перевез все свое хозяйство в Мурманск, а на вышке созданного им музея заработал пост наблюдения и связи штаба флотилии.
   На Крайнем Севере, в краю непуганых птиц, советские люди спешно создавали базы, береговые батареи, посты наблюдения. Набирала силы молодая Северная военная флотилия. Она скоро превратилась в могучий Северный флот, который в годы Великой Отечественной войны покрыл себя неувядаемой славой.
   Жизнь моряка беспокойная. За несколько лет на многих морях довелось побывать. В 1939 году оказался я и на Тихом океане в роли председателя государственной комиссии, принимавшей от промышленности подводные лодки. Приходилось много и подолгу плавать, заходить в бухты и заливы, и меня все больше привлекали к себе эти места, океанский простор. Не подозревал я, что пройдет 12 лет - и прибуду сюда командовать флотом.
   А пока я занимался хлопотливым делом приемки кораблей. Принятые корабли передавались Тихоокеанскому флоту. Им тогда командовал мой давний знакомый Иван Степанович Юмашев.
   - Слушай, брат, - как-то сказал он мне. - Не по тебе нынешняя твоя служба. Ведь ты командовать привык. Хочешь ко мне командиром бригады траления и заграждения?
   Я, конечно, согласился без раздумий. Послали представление в Москву. Но ничего не вышло. В ответ пришла телеграмма: "Пантелееву срочно вернуться в Москву в распоряжение наркома".
   Регулярного воздушного сообщения на этой линии тогда еще не было, мы ездили на "Голубом экспрессе", преодолевавшем расстояние от Владивостока до Москвы за десять суток, не считая неизбежных опозданий.
   ...Наркомат ВМФ помещался в новом современном доме с высокой башней. Меня удивило, что вместо якорей или каких-либо других морских атрибутов на здании красовался барельеф танка. Оказывается, здание строилось для Управления танковых войск. Флот же оказался кукушкой, забравшейся в чужое гнездо, из которого его вскоре выселили.
   В приемной наркома было людно. Озабоченные люди с пухлыми портфелями дожидались приема, скрывались за обитыми дерматином дверями и вскоре появлялись снова еще более озабоченными.
   Наш флотский наркомат существовал второй год, а во главе его уже побывало несколько руководителей - случайных и менее случайных, - но никто из них не оставил после себя заметного следа. Исключением явился флагман флота 2 ранга Николай Герасимович Кузнецов, знакомый мне еще по "Червоной Украине". Он оказался на месте - думающий, уверенный, отлично знающий флот и его людей.
   Принял меня Кузнецов стоя, слегка опираясь руками на спинку стула. После я узнал, что это его манера: не любил, когда у него засиживались, любил все решать быстро.
   Кивнув мне, нарком подошел к столику, на котором стояли телефоны. Все аппараты были черного цвета, за исключением одного - белого. Именно с него и снял трубку нарком.
   - Пантелеев у меня, - сказал он. - Так точно! Разрешите его отправлять? Есть...
   И белая трубка легла на свое место. Нарком улыбнулся и протянул мне руку.
   - Поздравляю! Товарищ Сталин согласился с нами. Вы назначены на должность начальника штаба Балтийского флота.
   Говорилось это таким тоном, будто обо всем я уже оповещен и никаких сомнений у меня нет и не может возникнуть.
   Николай Герасимович прошел в угол кабинета, к столу, на котором была разложена карта, подозвал меня.
   - Смотрите сюда, - концом карандаша он провел по нашей границе с Финляндией на Карельском перешейке. - Это всего лишь тридцать два километра от Ленинграда. Представляете? А наш северный сосед в последнее время к нам очень недружески настроен. Его натравливают на нас реакционеры Запада. В таких условиях все может случиться. Вам надо торопиться в Кронштадт.
   Нарком пожал мне руку и пожелал успехов.
   В тихий, ясный осенний день, когда море рябит, а воздух кажется неподвижным, я увидел знакомую панораму родного Котлина. Ансамбль старинных зданий, увенчанный куполом собора, походил на птицу, раскинувшую широкие крылья. Кронштадт!
   Когда-то из его гаваней уходили в далекие плавания парусные корабли прославленных русских мореплавателей Беллинсгаузена и Крузенштерна. В этом городе еще весной 1917 года победили Советы, которые с первых же дней не признавали буржуазного Временного правительства. В Октябре кронштадтские матросы по зову Ленина первыми пришли в Петроград и приняли участие в вооруженном восстании. В гаванях и на рейдах Кронштадта зарождался Красный Военно-Морской Флот; отсюда вышли первые советские флагманы. Кронштадт для многих из нас стал школой мужества и политической зрелости. И мы, моряки, навсегда полюбили его.
   Командующий флотом флагман 2 ранга Владимир Филиппович Трибуц встретил меня в своем красивом темно-синем кабинете, обставленном старинной мебелью. Мы знали друг друга еще по академии: В.Ф. Трибуц был на год старше меня по выпуску. Он совсем мало изменился. Высокий, худощавый, с резкими движениями. Беседа наша была короткой.
   - Принимайте дела и быстрее входите в обстановку. Потом поговорим.
   Но для обстоятельного разговора мы не скоро нашли время. События нарастали, как снежный ком.
   Окунувшись в работу, я почувствовал себя человеком, догоняющим на ходу пассажирский поезд. Бежишь, а ухватиться за поручень хотя бы последнего вагона никак не можешь. Хорошо, что меня окружали надежные товарищи, со многими из которых был связан совместной службой на флоте еще в юные годы. Они помогли мне быстро войти в курс дела. Все же успел я вскочить в последний вагон поезда, когда колеса его уже стучали на полном ходу...
   Вести поступали тревожные. 11 октября начались переговоры с финнами, но они ни к чему не привели и через два дня были прерваны. Финляндия объявила мобилизацию запасных. Начальник разведывательного отдела штаба флота доложил: финны начали эвакуацию населения с Карельского перешейка; повалены пограничные столбы; финский флот минирует залив.
   Штаб Ленинградского военного округа предупредил: финны развертывают на нашей границе свои армии.
   Командующий округом командарм 2 ранга К.А. Мерецков 28 ноября вызвал нас с командующим флотом, ознакомил с обстановкой.
   - Будьте ко всему готовы!
   Военный совет флота срочно собрал всех флагманов и потребовал повысить боевую готовность.
   Комиссар штаба полковой комиссар А.Н. Сидоров на партийном собрании разъяснил коммунистам сложность политической обстановки и призвал к еще более четкой работе. Собрания состоялись на всех кораблях и в частях флота. Настроение всюду боевое. И как всегда бывает в сложные моменты, резко увеличился приток заявлений о приеме в партию и комсомол. Моряки писали, что хотят идти в бой коммунистами.
   30 ноября на границе начались бои. Наши подводные лодки и надводные корабли дозора заняли позиции. Поднялись в воздух разведывательные самолеты. Утром мы с группой офицеров штаба поспешили на сигнальную вышку. На финском берегу сверкали вспышки орудийных выстрелов - вражеская артиллерия била по нашим войскам. Тогда подали голос северные форты Кронштадта и могучие орудия Красной Горки. Гул канонады нарастал. Начался наш серьезный боевой экзамен.
   Спускаюсь на флагманский командный пункт (ФКП). В большом старинном зале за столами сидят штабные командиры. Каждый отвечает за определенный участок - за подводные лодки, авиацию, надводные корабли. В центре зала обширный стол с огромной картой - на нее наносится общая обстановка.
   Зал тот самый, в котором мы работали в мирное время, ничем не защищенный, с перекрытиями, которые может пробить любой снаряд, не говоря уже об авиабомбе. Понадобился горький опыт, чтобы мы научились надежно укрывать наши командные пункты.
   С берега поступает донесение: пехота благодарит за точный огонь. Бои развивались тяжело. 3 декабря части 70-й стрелковой дивизии остановились перед укреплениями старого форта Ино. Пехотинцы снова попросили нас помочь. Командующий флотом выслал на поддержку армейцев дивизион канонерских лодок под командой капитана 3 ранга Э.И. Лазо. С расстояния 20 кабельтовых (3,7 километра) корабли открыли огонь. Но корректировщиков на берегу не было, стреляли по площади, поэтому эффективность огня была низкой. Пришлось срочно организовать береговой подвижной корректировочный пост. Огонь канлодок сразу стал точнее. Армейцы смогли вновь продвинуться вперед.
   В тот год была на редкость свирепая зима. Мороз достигал сорока градусов. Уже в начале декабря море стало замерзать. Корабли можно было выводить только с помощью ледоколов.
   Приказано занять Лавеш-ари, Сескар, Гогланд и ряд других островов в Финском заливе. Даем задание летчикам надежно обработать эти острова. Было сброшено порядочно бомб. Береговые батареи Лужской губы послали в этот район сотни тяжелых снарядов.
   Вечером позвонил по телефону начальник штаба авиации флота полковник Павел Павлович Квадэ (ныне он профессор, доктор военно-морских наук):
   - Можете высаживать десанты. Летчики перепахали острова на совесть.
   - Потери у вас есть?
   - Нет. Все самолеты вернулись.
   - А вообще-то финны там были?
   - На островах сильная зенитная артиллерия. Некоторые самолеты получили пробоины в крыльях и фюзеляже.
   - А может, это от своих же осколков?
   - Не должно быть.
   Пришлось задуматься. Дело в том, что несколько дней назад мы посылали на Гогланд наших разведчиков - двух комсомольцев-финнов. Они облазали остров вдоль и поперек и доложили, что там нет ни души. Ребятам не поверили и решили действовать по первоначальному плану. К острову направили боевые корабли. Они открыли ураганный огонь по береговой полосе в местах высадки десантов. Враг не ответил. Я стоял на мостике корабля, наблюдая за высадкой полутора тысяч бойцов, и мне казалось, что я вижу в бинокль и огневые точки, и вражеских солдат. На самом деле остров был пуст... Оставалось сожалеть, что мы не поверили бойцам разведки и напрасно потратили столько сил и боеприпасов. Может, и летчики тоже зря бомбили?.. Увы, в боевой обстановке часто случаются всякие неувязки. Припоминаю, как с эсминца нам донесли об обнаружении вражеского самолета, хотя после выяснилось, это был советский самолет. А летчики, в свою очередь, передавали в эфир, что видят эсминец противника. Разобраться в этих донесениях было нелегко. Чтобы побеждать, надо прежде всего уметь распознавать противника и знать о нем как можно больше. А для этого нужен опыт и еще раз опыт...
   Вообще-то стремительное занятие всех островов в восточной части Финского залива имело для нас большое значение. Создавалась оперативная глубина морской обороны подходов к Кронштадту, а значит, и к Ленинграду. И, наконец, это было надежное прикрытие приморского фланга нашей 7-й армии.
   По плану войска должны были продвинуться вдоль берега, но поскольку их приморскому флангу могли помешать финские береговые батареи, стоявшие на островах, то необходимо было подавить эти огневые средства. К сожалению, мы точно не знали расположения батарей. Поэтому командующий флотом приказал мне провести разведку боем острова Килписари, прикрывавшего вход в порт Котка. 6 декабря отряд кораблей в составе лидера "Минск", двух старых эсминцев и нескольких катеров МО вышел из Кронштадта под флагом начальника штаба флота. Мы быстро достигли опушки Аспинских шхер. Дальномерщик докладывает:
   - Дистанция семьдесят кабельтовых.
   Остров молчит. Шестьдесят кабельтовых... По-прежнему тишина. Может, и этот остров пуст? Ветра почти нет, прохладно, но нам на мостике жарко от напряженного ожидания. Пятьдесят кабельтовых...
   Краснофлотец-сигнальщик докладывает:
   - Вижу вспышку. Батарея открыла огонь!
   - Наконец-то! - облегченно вздохнул кто-то из штабных командиров.
   Приказываю открыть огонь. Лидер вздрогнул от дружного залпа. Ударили орудия и других кораблей. Но враг продолжает вести огонь. Перед самым носом лидера взметнулся столб воды. Мы не прекращаем стрельбы. Три вражеских снаряда разорвались совсем близко, осколки стучат по борту корабля, боевой рубке, дымовой трубе. Один осколок, видимо уже на излете, впился в меховой воротник моего зимнего реглана. Запахло горелым. Я стряхнул осколок на палубу, а когда он остыл, подобрал и потом долго хранил как память о своем первом морском бое.
   Штурманы поспешно берут пеленги на вспышки, записывают расстояния. Продолжаем идти боевым курсом и вести огонь. Снаряды с берега упали с небольшим перелетом. Значит, мы в "вилке". Калибр вражеских снарядов -152 миллиметра. Если такие накроют, принесут много бед. Даю знак командиру корабля. Звякнули машинные телеграфы, корабль увеличил ход. Морские охотники ставят дымовую завесу, укрывая отряд от глаз противника. За облаками дыма все еще слышен гул разрывов.
   Задачу мы выполнили: установили точно место вражеской батареи.
   По батареям противника на разных островах в декабре стреляли крейсер "Киров", эсминцы и даже линейные корабли. Но стрельба часто велась без корректировки, и результаты ее в таких случаях были неважные. После мне с группой командиров штаба довелось побывать на островах Руссаре и Бьёрке, по которым стреляли крупные корабли. Батареи там мало пострадали, так было и на других островах. Наши морские артиллеристы в то время недостаточно учились стрельбе по береговым целям, годами готовились к боям лишь с морским противником. Это было явное упущение...
   Мы детально разработали план высадки большого десанта на острова архипелага Бьёрке. Начать должны были, как только 7-я армия прорвет главную полосу вражеской обороны. Но 23 декабря наши сухопутные войска прекратили продвижение: для преодоления линии Маннергейма сил не хватало.
   А зима не ждала, море быстро покрывалось ледовым панцирем. 30 декабря, пробиваясь с ледоколами, боевые корабли в последний раз выходили в море для поддержки артогнем фланга армии. Высадку десанта пришлось отменить.
   Финский флот в море не показывался. Надводные корабли противника стояли в своих базах под прикрытием береговых батарей. Финская авиация действовала только на фронте. Все же финнам удалось поставить минные заграждения у мыса Юминда и у входа в Палдиски. Этим нарушался суверенитет Эстонии, тогда еще буржуазной республики, но, думаю, это делалось не без ведома эстонских правителей.
   Главное же внимание белофинское командование уделяло проливу Южный Кваркен. Через него шел путь в Ботнический залив, по которому из Швеции в порты Финляндии поступала помощь с Запада. В проливе финны выставили мощное минное заграждение, о чем они официально объявили 6 декабря. Но наши подводные лодки успешно преодолевали этот опасный рубеж.
   В декабре всегда тяжело плавать. Штормы, снежные заряды, непроницаемые туманы, мороз, вызывающий обледенение корабля. От подводников требовались огромные усилия, чтобы действовать в такой обстановке. И все же 10 декабря подводная лодка "Щ-322" под командованием капитан-лейтенанта В.А. Полещука потопила первый вражеский транспорт с военным грузом. Прорыв в Ботнический залив с каждым днем становился все более сложным и опасным. Я не раз беседовал с командирами лодок.
   - Форсировать пролив удается ценой предельного напряжения сил и нервов. Идти приходится под минами, о борт лодки скрежещут минрепы. А отклонишься в сторону - заденешь за камни, - рассказывал мне командир дивизиона капитан-лейтенант А.Е. Орел (он в тот раз ходил на подлодке "Щ-311", которой командовал капитан-лейтенант Ф.Г. Вершинин). - Дно в проливе очень неровное, местами возвышаются огромные валуны, а то и подводные скалы. Подробных карт пролива у нас нет, идти же надо чуть ли не вплотную к островкам. А на них маяки с наблюдательными постами.
   Форсировать Кваркен и действовать в Ботнике могли только самые умелые и отважные командиры. Пожалуй, наибольший успех выпал на долю Ф.Г. Вершинина - за один поход он потопил три вражеских транспорта. Его кораблю назначена была трудная позиция в северной части Ботнического залива, у порта Васа, где лед простирался на десяток миль от берега. Увидя транспорт, командир дивизиона Орел приказал преследовать противника надводным ходом. О борт скрежетали льдины. Они могли повредить корпус, винты, но подводники не сбавляли хода. Транспорт нагнали ночью. Открыли огонь из пушек. Артиллеристы справились с задачей. Транспорт запылал, а потом исчез среди льдин. Через четыре часа в темноте обнаружили второе вражеское судно. Его потопили быстро. С третьим судном сблизились в густом тумане. Стрелять было очень трудно: цель еле различалась. Все-таки отправили врага на дно. Судно шло с грузом жидкого топлива.
   За короткий срок в Ботническом заливе побывало восемь наших подводных лодок. Одними из первых противолодочный рубеж в Кваркене преодолели подлодки "С-1" капитан-лейтенанта А.В. Трипольского и "Щ-319" канитан-лейтенанта Н.С. Агашина. Они блокировали порты Раумо и Кристина, пока почти весь залив не покрылся льдом. Последним 19 января уходил из Ботнического залива капитан 3 ранга А.М. Коняев. Я хорошо помню, сколько нам пришлось пережить тогда. В проливе Кваркен "С-1" вынуждена была всплыть. И тут же ее зажало льдом. Получив сообщение об этом, мы стали лихорадочно думать, как помочь ей. Кто-то предложил даже просить Швецию, чтобы она послала свои ледоколы. Но это означало бы потерять корабль - он был бы интернирован вместе с командой. А с лодки поступали радиограммы одна другой тревожнее. Советский корабль атаковали вражеские самолеты. К счастью, бомбы упали в стороне. Подводникам удалось подбить один самолет, и от повторных атак противник отказался. Тем временем сама природа выручила наших товарищей: лед треснул, подвинулся, и "С-1" выскочила из его цепких объятий. Но не успели мы порадоваться, как поступило донесение капитана 3 ранга А.М. Коняева: "Щ-324" тоже зажата льдами. Коняев не просил о помощи, значит, надеялся на свои силы. Я давно знал этого высокого, худощавого человека с задумчивыми глазами. Спокойный, рассудительный, он нашел блестящий и единственно правильный выход. Зная, что впереди Балтийское море, которое еще не могло замерзнуть, он погрузился и пошел подо льдами, то и дело задевая за минрепы - стальные тросы, которые удерживают мину на заданной глубине. Более тридцати миль "Щ-324" вслепую пробивалась подо льдом, а затем благополучно всплыла. Это было первое в мире подледное плавание подводной лодки. Когда Коняев сообщил, что он вырвался из ледового плена, на БФКП не было предела радости. Все лодки благополучно вернулись в свои базы. Это было великой удачей.
   Командирам подводных лодок А.М. Коняеву, Ф.Г. Вершинину и А.В. Трипольскому за этот подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза, их лодки стали первыми Краснознаменными кораблями флота. Щедро были награждены экипажи.
   Своими победами экипаж лодки "Щ-311" во многом обязан смелости и настойчивости комдива А.Е. Орла. Я внимательно присматривался к нему знающему, энергичному командиру, у которого слово никогда не расходилось с делом. Он заслуженно получил высокую правительственную награду. Впоследствии А.Е. Орел возглавил подводные силы на Севере, а затем в звании адмирала командовал Балтийским флотом.
   Бесперебойно, и осенью и зимой, действовала наша морская авиация. По вечерам, когда самолеты возвращались на аэродромы, начальник штаба авиации П.П. Квадэ звонил мне по телефону и кратко сообщал о событиях дня. Обычно его доклад звучал коротко: "Задание выполнено!" Это означало, что наши бомбардировщики успешно отбомбили батареи или военно-морскую базу противника, поддержали огнем свою наступающую пехоту или потопили вражеские суда. Словом, авиация действовала отлично.