Страница:
Все тревожились за судьбу конвоя. Меня вызвал в Москву Нарком ВМФ. Докладываю ему план похода. Дело мыслилось так: когда ледоколы в Карском море выйдут из сплошного льда, их встретят одиннадцать боевых кораблей эскорта под командованием начальника штаба флотилии контр-адмирала Боголепова, который уже вылетел на Диксон. На переходе через Карское море конвой будет выбирать большие глубины, где малоэффективны донные мины, и районы с битым льдом, препятствующим действиям подлодок. У пролива Карские Ворота отряд встретят еще семь эсминцев, таким образом, эскорт станет насчитывать 18 боевых кораблей охранения. Сила внушительная!
- Хорошо, - согласился нарком. - Учтите, руководство всей операцией возлагается на вас лично. Что еще предпринимается для безопасности конвоя?
Я ответил, что запрещу пользоваться радиостанциями. Корабли ночью пойдут без огней и не будут пользоваться никакими световыми сигналами. Выход в эфир разрешается лишь в крайних случаях, когда кораблю потребуется экстренная помощь.
Такой порядок не мы придумали. Он рекомендован во всех наших учебниках тактики. Но, к сожалению, выполнялся далеко не всегда. Причем, как это ни странно, первыми его нарушали некоторые старшие начальники. Командир корабля в море вряд ли скоро заскучает и захочет связаться со своим начальством по радио. Наоборот, начальник, не получая долго сведений о подчиненном, начинает беспокоиться о его судьбе и нередко властно требует по радио "показать свое место", забывая, что тем самым место корабля будет открыто не только нашему штабу, но и противнику, который беспрерывно следит за эфиром.
Свернув карты, я еще раз спросил наркома:
- Так вы разрешите соблюдать полное радиомолчание?
- Конечно, конечно! - ответил адмирал.
За несколько дней до подхода ледоколов к Карским Воротам отправляюсь в Иокангу, где готовится к походу отряд эсминцев. Вместе со мной сюда прибыли Ананьич и мой походный штаб. Флаг командующего флотилией поднят на лидере эсминцев "Баку". В назначенный час снялись с якорей. Прогноз погоды был неважный, ожидался северо-западный штормовой ветер и снежные заряды. Дозорные корабли в горле Белого моря доносили о неоднократных контактах с подводными лодками. Значит, наши опасения верны, враг только и ждет случая напасть на ледоколы.
Мы должны были встретить конвой на выходе из Карских Ворот. Радиосвязи мы с ним не имели, известно было только время его отправления с Диксона. В остальном приходилось полагаться на приближенные расчеты.
Ветер дул попутный, эсминцы плавно покачивались, но в целом вели себя сносно. Небо, как всегда на севере в ноябре, затянуто мрачной серовато-синей пеленой. Скорость у нас все время менялась, ибо иногда набегали длительные шквалы. Флагманский штурман флотилии капитан 2 ранга Цесаревич не отходил от карты, проверяя свои расчеты. Это был серьезный и спокойный офицер. Он понимал, что прибыть в точку встречи нельзя ни раньше, ни позже назначенного времени: конвой ни на минуту нельзя оставлять без движения, иначе он станет легкой целью для вражеских подводных лодок.
Ночью не спалось. Я уговаривал контр-адмирала В.Е. Ананьича спуститься в штурманскую рубку и вздремнуть, а он так же настойчиво то же самое рекомендовал мне... В итоге мы оба всю ночь провели на мостике. К слову сказать, умение флагмана и в походе находить время для отдыха - великое дело, но, увы, мы часто об атом забываем. Чувство ответственности убивает и сон, и все остальные желания...
Медленно светает. Бинокли устремлены вперед на восток. Хорошо видны высокие берега Карских Ворот, но не долго - через мгновение их скрыл снежный заряд. Флагманский штурман Цесаревич предупреждает меня:
- Сейчас должны показаться ледоколы.
Он еще что-то хотел добавить, но его перебил звонкий голос сигнальщика:
- Вижу мачты и трубы кораблей!
Цесаревич расплылся в широкой довольной улыбке. Его расчеты точны, встреча состоялась в назначенное время, на выходе из пролива. Теперь вся сложность заключалась в том, чтобы, не сбавляя скорости и уж, конечно, не останавливаясь, восемнадцать боевых кораблей как можно быстрее заняли свои места в противолодочном и противовоздушном ордере. Старожилы-североморцы уверяли, что за всю войну это был первый случай совместного плавания такого количества боевых кораблей.
На мачте "Баку" поднят сигнал "Построиться в ордер No 1". Корабли начинают двигаться в разных направлениях. Прибывшим с нами эсминцам предстояло лечь на обратный курс и кольцом окружить ледоколы. Тральщики и большие охотники удалялись в стороны и создавали внешнее кольцо охранения. Перестроение прошло быстро и хорошо. Во главе ордера встал лидер "Баку".
Командир корабля капитан 2 ранга Б.П. Беляев приказал вахтенному офицеру передать акустикам, чтобы внимательно прослушивали море, а сигнальщикам - чтобы зорко следили за поверхностью воды.
Контр-адмирал Боголепов с борта ледокола доложил по семафору, что весь переход прошел благополучно, но в Карском море на конвой десять раз нападали фашистские подводные лодки. Благодаря сильному охранению все атаки были отражены, и весьма вероятно, что некоторые лодки получили значительные повреждения от наших глубинных бомб.
Я уже давно заметил такую странность: стоит, например, приказать усилить наблюдение за подлодками, как уже через минуту кто-нибудь доложит: "Вижу перископ". На проверку это почти всегда оказывается ошибкой, но всех взбудоражит как следует. Так и сейчас. Едва семафор с "Баку" обошел все корабли, как один из тральщиков поднял флажной сигнал "Вижу подлодку", а затем семафором - "Имел ненадежный контакт с подлодкой". И спустил сигнал. Так было неоднократно. Кое-кто не выдерживал и предлагал отругать виновников напрасных тревог. Но я возражал: это хорошо, что люди настороже и бдительно несут вахту.
Погода будто терпеливо ожидала, пока мы встретимся, перестроимся и начнем последний этап перехода - через Баренцево море. Чуть скрылись из виду берега пролива, ветер начал свежеть. Чаще проносились снежные заряды. Видимость временами вовсе пропадала. Когда заряд уносило, приятно было убедиться, что все корабли на своих местах. Это чувство переживает всякий, кому доводится водить крупные соединения.
Сигнальщики через каждые полчаса замеряют анемометром силу ветра. Уже в который раз они докладывают:
- Ветер западный семь баллов!
- Отлично! - бодро отзывается всегда жизнерадостный Беляев. Это человек, любящий трудную морскую службу. В любую погоду он чувствует себя на ходовом мостике, как у себя дома. Честно говоря, без Беляева я просто не мог представить себе ходовой мостик красавца лидера.
"А что, собственно, отличного в том, что начинает штормить?" подумалось мне. Беляев, словно угадав мой невысказанный вопрос, добавил:
- Чем свежее ветер, тем больше волна, а чем больше волна, тем труднее будет вражеской лодке атаковать нас: ее может вынести волной на поверхность...
Беляев, конечно, прав. Но каково матросам на больших охотниках! Это ведь лишь название - "большие", а для сурового Баренцева моря это такие крохотные суденышки. Уже сейчас они купаются в сплошной пене.
Перед ужином сигнальщик доложил: "Ветер десять баллов". И, словно в подтверждение, в нос лидера ударила волна с такой силищей, что даже мостик вздрогнул и ливень ледяных горько-соленых брызг окатил нас с головы до ног. Начинался обычный зимний шторм. Быстро темнеет, но мы еще хорошо видим, как бросает, словно щепки, охотники и тральщики, как с борта на борт валятся тяжелые ледоколы, казалось, и они уже бортами черпают воду. Эти корабли строятся в расчете на плавание во льдах, а там сильной качки не бывает. В открытом море ледоколам тоже достается. Скорость отряда пришлось убавить до пяти узлов: быстрее против такой крупной волны и штормового ветра катера-охотники и тральщики не потянут.
Вскоре совсем стемнело. Ничего не видно, в глаза бьет липкий снег. Ветер злобно воет в снастях и поминутно обдает нас холодными брызгами. На сердце неспокойно: двадцать кораблей идут без огней; если кто-нибудь из "малышей" почему-либо отстанет, оказать ему помощь в темноте будет очень трудно. Даже посветить прожектором нельзя. Остается надеяться на выдержку наших людей.
Моментами дух захватывает, когда узкий и длинный корпус лидера задирает нос, по палубе с шумом течет поток, а потом волны расступаются и мы летим в образовавшуюся пропасть, с треском ударяемся о воду. В этот миг форштевень скрывается в гудящей серо-белой горе. С ревом и воем эта гора мчится на орудия, на боевую рубку, гребень ее долетает до мостика. Брызги, тяжелые, как дробины, больно бьют по лицу... В такие моменты лучше на море не смотреть, впрочем, мы его и так еле различаем в темноте.
С помощью затемненного сигнального фонаря связываюсь с командирами кораблей. Ответы радуют: "Все в порядке".
Знаю, что всем сейчас тяжело. Но твердо верю: люди выдержат, сделают все, что от них потребуется. Продолжают поступать донесения о контактах с подлодками. Об этом чаще других сообщают "охотники". Кто-то из них даже сбросил глубинную бомбу. Но в такой шторм и в такой темноте вряд ли лодки смогут атаковать.
Трудная была ночь... Мы с командиром иногда спускались с ходового мостика в рубку, где стоял радиолокатор. На мерцающем экране два кольца из светящихся точек. Пересчитываем их. Все двадцать налицо. Но как-то я в очередной раз пересчитывал корабли: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...
- А где же двадцатый? - спохватываюсь я. Беляев озорно косится на меня.
- Товарищ командующий, а вы нас вовсе не берете во внимание?
Сразу отлегло. Все на месте. Молодцы!..
Перед рассветом мы были севернее острова Колгуев. Здесь чаще всего появлялись фашистские лодки. Я приказал изменить наш генеральный курс на 20 градусов к северу. Это, конечно, удлинит наш путь, но зато мы попробуем обмануть противника. Он ждет нас у Колгуева, а мы пройдем стороной. Отворот к северу расстроит планы фашистских подводников, они останутся далеко к югу от нашего курса. Так и получилось - ни один корабль контактов с подозрительными целями больше не имел. После отворота нам стало немного легче: волна стала бить не прямо в нос, а больше в левую скулу.
Старшина-связист приносит радиограмму: "Командующему флотилией. Покажите свое место. Комфлот". Я молча протягиваю бланк члену Военного совета. Ананьич читает и покачивает головой. Настрого приказываю всем ни с какими сигналами в эфир не выходить, квитанции на поступающие радиограммы не давать.
В течение часа еще не раз береговая рация вызывала нас, но мы упорно молчали. Именно в этом месте особенно опасно выдать свое присутствие.
А между тем всякие мысли лезут в голову. Вдруг действительно начальству надо знать наше точное место? Но зачем? Что случилось? А если это вражеская провокация? Голова разламывается от мыслей, даже шторм перестаю замечать. Но вспоминаю приказание наркома о соблюдении радиомолчания и понемногу успокаиваюсь.
Перед входом в горло Белого моря акустики снова стали докладывать о шумах винтов подлодок. На всякий случай сбрасываем несколько глубинных бомб - немецкие подводники их побаиваются. Из-за малой скорости движения и отклонения от заданного курса к северу конвой прибыл к месту назначения с опозданием почти на сутки, но вполне благополучно. Я немедленно позвонил по ВЧ наркому в Москву. И первый его вопрос был:
- Почему вы не ответили на радиограмму комфлота? Я напомнил:
- Вы приказали сохранять радиомолчание. Небольшая пауза, треск в трубке и снова голос наркома:
- Правильно сделали. У меня отлегло от сердца.
В декабре конвои по Белому морю шли за ледоколами. Плавание осенью и зимой на Севере и в мирное время сопряжено с большими трудностями из-за частых туманов, снежных зарядов, льдов. А если учесть, что с началом войны снимается ограждение опасностей, выключаются маяки и навигационные огни, то трудностей еще прибавляется. И хотя наши операторы и гидрографы снабдили корабли специальной лоцией военного времени, а створы оборудовали не видимыми простым глазом огнями, от командиров и штурманов требовался максимум внимания и умения. У нас на флотилии гидрографию возглавлял капитан 1 ранга Б.Н. Побат, заместителем у него был капитан 2 ранга И.В. Васильев - старейший флотский гидрограф. Они со своим коллективом много потрудились над тем, чтобы обеспечить безопасность плавания кораблей в любых условиях погоды.
Мало кто знает о службе гидрографов во время войны, работа их порой незаметная, но чрезвычайно важная. Благодаря усилиям специалистов северной гидрографической экспедиции под руководством капитана 1 ранга И.Ф. Гаркуши мы имели все необходимые карты с промеренными фарватерами, подробным описанием даже малоизвестных бухт и островов. Гидрографические корабли флотилии, которыми командовал капитан 2 ранга Н.Н. Белакшин, во время своей работы не раз попадали под вражеский огонь и несли потери.
Навигация 1944 года завершилась успешно. За год в оперативной зоне флотилии прошло более 300 конвоев - в общей сложности 615 транспортов, в том числе 142 союзных. Потери не превышали 0,4 процента. За это время в нашей зоне уничтожено 10 вражеских подводных лодок.
Замерзло Белое море. Появились новые заботы: отремонтировать корабли. Начальник технического отдела флотилии инженер-капитан 1 ранга Дорофеев и флагманский механик инженер-капитан 1 ранга Лобач-Жученко сбивались с ног. Заводы были перегружены, не хватало рабочих, производственных мощностей, материалов. Вспоминаю с благодарностью помощь, оказанную нам Архангельской областной партийной организацией. Первый секретарь обкома КПСС Б.Ф. Николаев лично вникал в ход судоремонта, всячески "нажимал" на директоров предприятий. Из директоров заводов самые добрые отношения у нас сложились с Сергеем Александровичем Боголюбовым, с которым, как помнит читатель, мы встречались на Ладоге. Он всегда был тесно связан с флотом. Боголюбов отлично понимал наши нужды, все вопросы решал быстро. Бывало, подорвется тральщик на мине, и хотя остается на плаву, но требует серьезного ремонта. Звоню по телефону директору завода:
- Сергей Александрович, тралец наш пострадал, надо срочно починить.
Объясняю, что именно случилось. Пауза на раздумье. А затем следует неизменный ответ:
- Пусть приходит. Только дайте мне матросов-специалистов, чтобы побыстрее управиться.
А вопрос о документации, деньгах, материалах решался уже потом, когда ремонт корабля шел полным ходом. Жаль, что этот хороший обычай не всегда соблюдается сейчас. По своему горькому опыту знаю, как иногда трудно бывает в наши дни исправить самую чепуховую поломку. Телефонные разговоры теперь редко помогают. Требуются указания сверху, целые кипы бумаг...
Как-то в зимний день, когда мы были всецело поглощены ремонтом кораблей, адъютант доложил, что прибыл глава английской миссии и просит срочно его принять. Обычно такие неплановые, а тем более срочные встречи были связаны с какой-нибудь неприятностью. Я насторожился. Но распахнулась дверь, и в кабинете появился сияющий английский коммодор, а за ним - совсем юный лейтенант-переводчик. Коммодор торжественно возвестил:
- О, адмирал! Мне поручено приветствовать и поздравить вас. Я только что получил телеграмму из Лондона: наш король удостоил вас высшей награды Великобритании - ордена Бани.
- За что? - непроизвольно вырвалось у меня.
- За заслуги вашей флотилии в потоплении "Тирпица".
Глава миссии крепко сжимал мою ладонь.
Я был несколько смущен неожиданным известием. Москва об этой новости мне еще ничего не сообщала.
А коммодор радостно добавил, что командующий воздушными силами флотилии генерал Г.Г. Дзюба и начальник штаба авиации полковник Н.К. Логинов тоже награждены английскими орденами.
Ничего не оставалось, как поблагодарить за высокие награды.
Чем же было вызвано это награждение нас, беломорцев?
Фашисты к началу второй мировой войны имели четыре мощных линейных корабля, вступивших в строй в 1936-1939 годах. К 1944 году трое из этих гигантов уже покоились на дне морском. Оставался один "Тирпиц". Это был огромный корабль: водоизмещением 53 тысячи тонн, восемь 361-миллиметровых и двенадцать 150-миллиметровых орудий. Линкор с 1943 года базировался в Норвегии, в Альтен-фиорде. Пребывание его здесь создавало серьезную угрозу конвоям, направлявшимся из Англии в наши северные порты. Советская авиация и подводные лодки постоянно следили за ним. 5 июля 1942 года, когда линкор попытался выйти в море и напасть на конвой "РQ-17", его атаковала североморская подводная лодка "К-21" под командованием капитана 2 ранга Н.А. Лунина. Опасаясь новых атак, генерал-адмирал Каре, командовавший с берега всей операцией, не стал рисковать линкором и приказал вернуться в базу. Наша флотская авиация продолжала изучать систему охранения линкора с моря и с воздуха. Все разведданные сообщались англичанам, которые усиленно охотились за "Тирпицем". В 1943 году они атаковали "Тирпиц" малыми подводными лодками типа "Миджей" с подводным водоизмещением всего 30 тонн. Экипаж мини-лодок состоял из 4 человек. Вооружение - два контейнерных заряда весом около двух тонн каждый. Эти заряды надо было подвести под днище линкора. Шесть мини-лодок на буксире больших подводных лодок направились к Альтен-фиорду. Две из них погибли по пути от шторма, оставшиеся в ночь на 20 сентября, отдав буксиры, начали самостоятельно форсировать фиорд. Вскоре одна из "Миджей" из-за неисправности механизмов вернулась к своему буксировщику (она погибла на переходе в Англию), еще одна была обнаружена немцами и потоплена артиллерийским огнем с линкора. Атаку продолжали две сверхмалые лодки. Дождавшись, когда немцы открыли боновое заграждение, чтобы пропустить свои катера, они проникли в фиорд. Лодка "Х-6" под командой лейтенанта Камерона после ряда неудач (садилась на мель, запутывалась в сетях) все же дошла до линкора и подвела под его днище заряд с часовым механизмом. После этого команда затопила лодку и сдалась в плен. Подлодка "Х-7" под командой лейтенанта Плейса тоже выполнила задачу, подвела заряд, но на отходе была уничтожена кораблем противолодочной обороны. Команду немцы подобрали из воды.
22 сентября в 8 часов 12 минут заряды сработали. Произошел сильнейший взрыв. Линкор принял 500 тонн воды, все три главные турбины были повреждены, погас свет, рули вышли из строя. Гитлеровцам пришлось начать основательный ремонт корабля.
Авиация Северного флота пыталась сорвать ремонт. В феврале 1944 года самолеты Ил-4 36-й авиадивизии бомбили "Тирпиц". Возможно, эта атака не была особо эффективной, но она положила обнадеживающее начало. В апреле, когда ремонт линкора почти закончился, англичане, пользуясь данными нашей разведки, нанесли новый удар. Бомбардировщики поднимались с авианосцев "Викториес" и "Фьюриес", а с других трех авианосцев взлетели истребители прикрытия. Атака оказалась для немцев внезапной. Бомбардировщики подходили к цели из-за гор и поэтому не попадали в зону действия вражеской радиолокации. Шли они двумя волнами, пикировали над самым кораблем. В цель попали 15 бомб по 500 килограммов каждая. Повреждения корабль получил основательные, было убито, более двухсот фашистских моряков, еще больше получили ранения. Но даже полутонные бомбы не смогли пробить 200-миллиметровую палубную броню, и линкор еще мог двигаться, хотя и требовал нового большого ремонта.
Англичане несколько раз повторяли налеты, но особых результатов не добились, так как фашисты усилили свою противовоздушную оборону. Использование авианосцев требовало слишком большого числа кораблей охранения. Возникла мысль применить тяжелые четырехмоторные бомбардировщики "Ланкастер", взлетающие с береговых аэродромов. Но дальности полета им не хватило бы, чтобы вернуться в Англию. Правительство Великобритании договорилось с советским командованием о базировании "Ланкастеров" на наших аэродромах. В начале сентября у нас в районе Архангельска приземлился 41 "Ланкастер". Мы дружески встретили английских летчиков, позаботились о их питании, медицинском обслуживании, отдыхе, организовали материально-техническое обеспечение самолетов. Это дело было поручено начальнику штаба ВВС флотилии полковнику Н.К. Логинову и начальнику политотдела полковнику Р.И. Эренпрайсу, пользовавшемуся большим авторитетом среди летчиков. Надо признать, что с задачей они справились прекрасно.
Каждый раз перед вылетом на боевое задание англичане консультировались с Логиновым по специальным вопросам и всякий раз просили командование флотилии передать ему горячую благодарность.
15 сентября шесть "Ланкастеров" вылетели для очередного удара по "Тирпицу". Самолеты несли на борту шеститонные бомбы. Хотя фашисты успели произвести задымление линкора, все же пять бомб разорвались вблизи корабля, а одна попала в носовую часть и причинила большие повреждения. Но линкор по-прежнему оставался на плаву. Глава английской миссии, сообщая нам подробности воздушной атаки, воскликнул:
- Это какое-то чудовище, а не корабль. Его даже шеститонная бомба не потопила. Но мы обязательно добьем!
22 октября англичане повторили налет на "Тирпиц" со своих аэродромов (после атаки самолеты приземлялись у нас). Увы, безуспешно.
К этому времени Финляндия уже вышла из войны, мы заняли Петсамо и Лиинахамари. Советская армия продвигалась на запад - в сторону Альтен-фиорда. Боясь, что "Тирпиц" может быть захвачен нашими войсками, фашисты срочно перевели его подальше на запад. Наша воздушная разведка обнаружила его в порту Тромсэ. Гитлеровцы собирались использовать линкор как плавучую батарею. Корабль был поставлен на мелкое место, вокруг возвели насыпи, чтобы он не опрокинулся. Летчики установили, что противовоздушная оборона здесь намного слабее, чем была в Альтен-фиорде. Все эти данные мы сообщили англичанам. 12 ноября линкор атаковали 25 "Ланкастеров". Четыре шеститонные бомбы упали у борта, а две попали в корпус корабля. Произошел взрыв боезапаса, артиллерийская башня линкора взлетела на воздух, весь левый борт разворотило, через пробоины хлынула вода. "Тирпиц" перевернулся, разломился и затонул, похоронив в своих недрах 1200 человек экипажа.
Так закончил свое существование линейный флот фашистов. Англичане были очень рады этой победе.
Премьер-министр Великобритании У. Черчилль в тот же день прислал главе нашего правительства телеграмму, в которой сообщал: "Бомбардировщики Королевских Воздушных Сил потопили "Тирпиц". Давайте порадуемся этому вместе". В ответ последовало искреннее поздравление из Москвы.
В те времена англичане очень высоко оценили нашу помощь. К сожалению, сейчас английские историки настойчиво умалчивают подобные факты совместной борьбы наших народов против общего врага.
1944 год ознаменовался полным разгромом фашистских войск в Заполярье. Гитлеровцы потеряли базы своего флота в Северной Норвегии. Однако у них осталось несколько десятков подводных лодок, которые еще пытались нападать на наши конвои. Поэтому нам приходилось по-прежнему много сил затрачивать на охрану морских перевозок.
9 мая 1945 года я находился в бригаде кораблей у ветерана подводного флота контр-адмирала П.Н. Васюнина. Мы рассмотрели текущие вопросы.
На рассвете меня разбудил Васюнин:
- Скорее вставайте, читайте телеграмму!
Я выхватил из его рук листок. Это было сообщение о капитуляции гитлеровской Германии. Мы крепко расцеловались, поздравляя друг друга. В это время с реки донеслись громкие прерывистые гудки транспортов последнего союзного конвоя. "Победа, победа!" - казалось, пели сирены.
Начались митинги и собрания. Моряки горячо выражали свою радость, гордость за нашу Родину, благодарность Коммунистической партии, сумевшей поднять и вдохновить весь народ на разгром фашизма - лютого врага человечества.
Но война на море не кончилась. Фашистские лодки все еще шныряли на наших коммуникациях. Каждый конвой приходилось зорко охранять.
Вскоре меня снова перевели в Москву на должность заместителя начальника Главного морского штаба.
Великий, или Тихий...
В августе 1951 года мне сообщили, что я назначен командующим Тихоокеанским флотом. Я счел это, конечно, за большую честь. Уже тогда это был наш самый крупный и самый перспективный флот.
На рассвете специальным самолетом я отправился во Владивосток. Как-то зябко и одиноко казалось в большой машине, не заполненной пассажирами. Почти всю дорогу, особенно за Уралом, здорово болтало.
После Главного морского штаба я несколько лет руководил Военно-морской академией имени К.Е. Ворошилова. Жаль было расставаться с прекрасным коллективом ученых, преподавателей. Академия осваивала опыт флотов в войне. Особое внимание уделялось методике практических занятий. Яркое воспоминание осталось у меня о начальнике кафедры общей тактики профессоре контр адмирале Н.Б. Павловиче, человеке во всех отношениях замечательном. Из катеров и тральщиков он создал специальную учебную флотилию, и на ней практически решались многие тактические задачи непосредственно в море. Командовали кораблями слушатели академии. Эти практические занятия пользовались всеобщей популярностью и принесли большую пользу.
- Хорошо, - согласился нарком. - Учтите, руководство всей операцией возлагается на вас лично. Что еще предпринимается для безопасности конвоя?
Я ответил, что запрещу пользоваться радиостанциями. Корабли ночью пойдут без огней и не будут пользоваться никакими световыми сигналами. Выход в эфир разрешается лишь в крайних случаях, когда кораблю потребуется экстренная помощь.
Такой порядок не мы придумали. Он рекомендован во всех наших учебниках тактики. Но, к сожалению, выполнялся далеко не всегда. Причем, как это ни странно, первыми его нарушали некоторые старшие начальники. Командир корабля в море вряд ли скоро заскучает и захочет связаться со своим начальством по радио. Наоборот, начальник, не получая долго сведений о подчиненном, начинает беспокоиться о его судьбе и нередко властно требует по радио "показать свое место", забывая, что тем самым место корабля будет открыто не только нашему штабу, но и противнику, который беспрерывно следит за эфиром.
Свернув карты, я еще раз спросил наркома:
- Так вы разрешите соблюдать полное радиомолчание?
- Конечно, конечно! - ответил адмирал.
За несколько дней до подхода ледоколов к Карским Воротам отправляюсь в Иокангу, где готовится к походу отряд эсминцев. Вместе со мной сюда прибыли Ананьич и мой походный штаб. Флаг командующего флотилией поднят на лидере эсминцев "Баку". В назначенный час снялись с якорей. Прогноз погоды был неважный, ожидался северо-западный штормовой ветер и снежные заряды. Дозорные корабли в горле Белого моря доносили о неоднократных контактах с подводными лодками. Значит, наши опасения верны, враг только и ждет случая напасть на ледоколы.
Мы должны были встретить конвой на выходе из Карских Ворот. Радиосвязи мы с ним не имели, известно было только время его отправления с Диксона. В остальном приходилось полагаться на приближенные расчеты.
Ветер дул попутный, эсминцы плавно покачивались, но в целом вели себя сносно. Небо, как всегда на севере в ноябре, затянуто мрачной серовато-синей пеленой. Скорость у нас все время менялась, ибо иногда набегали длительные шквалы. Флагманский штурман флотилии капитан 2 ранга Цесаревич не отходил от карты, проверяя свои расчеты. Это был серьезный и спокойный офицер. Он понимал, что прибыть в точку встречи нельзя ни раньше, ни позже назначенного времени: конвой ни на минуту нельзя оставлять без движения, иначе он станет легкой целью для вражеских подводных лодок.
Ночью не спалось. Я уговаривал контр-адмирала В.Е. Ананьича спуститься в штурманскую рубку и вздремнуть, а он так же настойчиво то же самое рекомендовал мне... В итоге мы оба всю ночь провели на мостике. К слову сказать, умение флагмана и в походе находить время для отдыха - великое дело, но, увы, мы часто об атом забываем. Чувство ответственности убивает и сон, и все остальные желания...
Медленно светает. Бинокли устремлены вперед на восток. Хорошо видны высокие берега Карских Ворот, но не долго - через мгновение их скрыл снежный заряд. Флагманский штурман Цесаревич предупреждает меня:
- Сейчас должны показаться ледоколы.
Он еще что-то хотел добавить, но его перебил звонкий голос сигнальщика:
- Вижу мачты и трубы кораблей!
Цесаревич расплылся в широкой довольной улыбке. Его расчеты точны, встреча состоялась в назначенное время, на выходе из пролива. Теперь вся сложность заключалась в том, чтобы, не сбавляя скорости и уж, конечно, не останавливаясь, восемнадцать боевых кораблей как можно быстрее заняли свои места в противолодочном и противовоздушном ордере. Старожилы-североморцы уверяли, что за всю войну это был первый случай совместного плавания такого количества боевых кораблей.
На мачте "Баку" поднят сигнал "Построиться в ордер No 1". Корабли начинают двигаться в разных направлениях. Прибывшим с нами эсминцам предстояло лечь на обратный курс и кольцом окружить ледоколы. Тральщики и большие охотники удалялись в стороны и создавали внешнее кольцо охранения. Перестроение прошло быстро и хорошо. Во главе ордера встал лидер "Баку".
Командир корабля капитан 2 ранга Б.П. Беляев приказал вахтенному офицеру передать акустикам, чтобы внимательно прослушивали море, а сигнальщикам - чтобы зорко следили за поверхностью воды.
Контр-адмирал Боголепов с борта ледокола доложил по семафору, что весь переход прошел благополучно, но в Карском море на конвой десять раз нападали фашистские подводные лодки. Благодаря сильному охранению все атаки были отражены, и весьма вероятно, что некоторые лодки получили значительные повреждения от наших глубинных бомб.
Я уже давно заметил такую странность: стоит, например, приказать усилить наблюдение за подлодками, как уже через минуту кто-нибудь доложит: "Вижу перископ". На проверку это почти всегда оказывается ошибкой, но всех взбудоражит как следует. Так и сейчас. Едва семафор с "Баку" обошел все корабли, как один из тральщиков поднял флажной сигнал "Вижу подлодку", а затем семафором - "Имел ненадежный контакт с подлодкой". И спустил сигнал. Так было неоднократно. Кое-кто не выдерживал и предлагал отругать виновников напрасных тревог. Но я возражал: это хорошо, что люди настороже и бдительно несут вахту.
Погода будто терпеливо ожидала, пока мы встретимся, перестроимся и начнем последний этап перехода - через Баренцево море. Чуть скрылись из виду берега пролива, ветер начал свежеть. Чаще проносились снежные заряды. Видимость временами вовсе пропадала. Когда заряд уносило, приятно было убедиться, что все корабли на своих местах. Это чувство переживает всякий, кому доводится водить крупные соединения.
Сигнальщики через каждые полчаса замеряют анемометром силу ветра. Уже в который раз они докладывают:
- Ветер западный семь баллов!
- Отлично! - бодро отзывается всегда жизнерадостный Беляев. Это человек, любящий трудную морскую службу. В любую погоду он чувствует себя на ходовом мостике, как у себя дома. Честно говоря, без Беляева я просто не мог представить себе ходовой мостик красавца лидера.
"А что, собственно, отличного в том, что начинает штормить?" подумалось мне. Беляев, словно угадав мой невысказанный вопрос, добавил:
- Чем свежее ветер, тем больше волна, а чем больше волна, тем труднее будет вражеской лодке атаковать нас: ее может вынести волной на поверхность...
Беляев, конечно, прав. Но каково матросам на больших охотниках! Это ведь лишь название - "большие", а для сурового Баренцева моря это такие крохотные суденышки. Уже сейчас они купаются в сплошной пене.
Перед ужином сигнальщик доложил: "Ветер десять баллов". И, словно в подтверждение, в нос лидера ударила волна с такой силищей, что даже мостик вздрогнул и ливень ледяных горько-соленых брызг окатил нас с головы до ног. Начинался обычный зимний шторм. Быстро темнеет, но мы еще хорошо видим, как бросает, словно щепки, охотники и тральщики, как с борта на борт валятся тяжелые ледоколы, казалось, и они уже бортами черпают воду. Эти корабли строятся в расчете на плавание во льдах, а там сильной качки не бывает. В открытом море ледоколам тоже достается. Скорость отряда пришлось убавить до пяти узлов: быстрее против такой крупной волны и штормового ветра катера-охотники и тральщики не потянут.
Вскоре совсем стемнело. Ничего не видно, в глаза бьет липкий снег. Ветер злобно воет в снастях и поминутно обдает нас холодными брызгами. На сердце неспокойно: двадцать кораблей идут без огней; если кто-нибудь из "малышей" почему-либо отстанет, оказать ему помощь в темноте будет очень трудно. Даже посветить прожектором нельзя. Остается надеяться на выдержку наших людей.
Моментами дух захватывает, когда узкий и длинный корпус лидера задирает нос, по палубе с шумом течет поток, а потом волны расступаются и мы летим в образовавшуюся пропасть, с треском ударяемся о воду. В этот миг форштевень скрывается в гудящей серо-белой горе. С ревом и воем эта гора мчится на орудия, на боевую рубку, гребень ее долетает до мостика. Брызги, тяжелые, как дробины, больно бьют по лицу... В такие моменты лучше на море не смотреть, впрочем, мы его и так еле различаем в темноте.
С помощью затемненного сигнального фонаря связываюсь с командирами кораблей. Ответы радуют: "Все в порядке".
Знаю, что всем сейчас тяжело. Но твердо верю: люди выдержат, сделают все, что от них потребуется. Продолжают поступать донесения о контактах с подлодками. Об этом чаще других сообщают "охотники". Кто-то из них даже сбросил глубинную бомбу. Но в такой шторм и в такой темноте вряд ли лодки смогут атаковать.
Трудная была ночь... Мы с командиром иногда спускались с ходового мостика в рубку, где стоял радиолокатор. На мерцающем экране два кольца из светящихся точек. Пересчитываем их. Все двадцать налицо. Но как-то я в очередной раз пересчитывал корабли: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...
- А где же двадцатый? - спохватываюсь я. Беляев озорно косится на меня.
- Товарищ командующий, а вы нас вовсе не берете во внимание?
Сразу отлегло. Все на месте. Молодцы!..
Перед рассветом мы были севернее острова Колгуев. Здесь чаще всего появлялись фашистские лодки. Я приказал изменить наш генеральный курс на 20 градусов к северу. Это, конечно, удлинит наш путь, но зато мы попробуем обмануть противника. Он ждет нас у Колгуева, а мы пройдем стороной. Отворот к северу расстроит планы фашистских подводников, они останутся далеко к югу от нашего курса. Так и получилось - ни один корабль контактов с подозрительными целями больше не имел. После отворота нам стало немного легче: волна стала бить не прямо в нос, а больше в левую скулу.
Старшина-связист приносит радиограмму: "Командующему флотилией. Покажите свое место. Комфлот". Я молча протягиваю бланк члену Военного совета. Ананьич читает и покачивает головой. Настрого приказываю всем ни с какими сигналами в эфир не выходить, квитанции на поступающие радиограммы не давать.
В течение часа еще не раз береговая рация вызывала нас, но мы упорно молчали. Именно в этом месте особенно опасно выдать свое присутствие.
А между тем всякие мысли лезут в голову. Вдруг действительно начальству надо знать наше точное место? Но зачем? Что случилось? А если это вражеская провокация? Голова разламывается от мыслей, даже шторм перестаю замечать. Но вспоминаю приказание наркома о соблюдении радиомолчания и понемногу успокаиваюсь.
Перед входом в горло Белого моря акустики снова стали докладывать о шумах винтов подлодок. На всякий случай сбрасываем несколько глубинных бомб - немецкие подводники их побаиваются. Из-за малой скорости движения и отклонения от заданного курса к северу конвой прибыл к месту назначения с опозданием почти на сутки, но вполне благополучно. Я немедленно позвонил по ВЧ наркому в Москву. И первый его вопрос был:
- Почему вы не ответили на радиограмму комфлота? Я напомнил:
- Вы приказали сохранять радиомолчание. Небольшая пауза, треск в трубке и снова голос наркома:
- Правильно сделали. У меня отлегло от сердца.
В декабре конвои по Белому морю шли за ледоколами. Плавание осенью и зимой на Севере и в мирное время сопряжено с большими трудностями из-за частых туманов, снежных зарядов, льдов. А если учесть, что с началом войны снимается ограждение опасностей, выключаются маяки и навигационные огни, то трудностей еще прибавляется. И хотя наши операторы и гидрографы снабдили корабли специальной лоцией военного времени, а створы оборудовали не видимыми простым глазом огнями, от командиров и штурманов требовался максимум внимания и умения. У нас на флотилии гидрографию возглавлял капитан 1 ранга Б.Н. Побат, заместителем у него был капитан 2 ранга И.В. Васильев - старейший флотский гидрограф. Они со своим коллективом много потрудились над тем, чтобы обеспечить безопасность плавания кораблей в любых условиях погоды.
Мало кто знает о службе гидрографов во время войны, работа их порой незаметная, но чрезвычайно важная. Благодаря усилиям специалистов северной гидрографической экспедиции под руководством капитана 1 ранга И.Ф. Гаркуши мы имели все необходимые карты с промеренными фарватерами, подробным описанием даже малоизвестных бухт и островов. Гидрографические корабли флотилии, которыми командовал капитан 2 ранга Н.Н. Белакшин, во время своей работы не раз попадали под вражеский огонь и несли потери.
Навигация 1944 года завершилась успешно. За год в оперативной зоне флотилии прошло более 300 конвоев - в общей сложности 615 транспортов, в том числе 142 союзных. Потери не превышали 0,4 процента. За это время в нашей зоне уничтожено 10 вражеских подводных лодок.
Замерзло Белое море. Появились новые заботы: отремонтировать корабли. Начальник технического отдела флотилии инженер-капитан 1 ранга Дорофеев и флагманский механик инженер-капитан 1 ранга Лобач-Жученко сбивались с ног. Заводы были перегружены, не хватало рабочих, производственных мощностей, материалов. Вспоминаю с благодарностью помощь, оказанную нам Архангельской областной партийной организацией. Первый секретарь обкома КПСС Б.Ф. Николаев лично вникал в ход судоремонта, всячески "нажимал" на директоров предприятий. Из директоров заводов самые добрые отношения у нас сложились с Сергеем Александровичем Боголюбовым, с которым, как помнит читатель, мы встречались на Ладоге. Он всегда был тесно связан с флотом. Боголюбов отлично понимал наши нужды, все вопросы решал быстро. Бывало, подорвется тральщик на мине, и хотя остается на плаву, но требует серьезного ремонта. Звоню по телефону директору завода:
- Сергей Александрович, тралец наш пострадал, надо срочно починить.
Объясняю, что именно случилось. Пауза на раздумье. А затем следует неизменный ответ:
- Пусть приходит. Только дайте мне матросов-специалистов, чтобы побыстрее управиться.
А вопрос о документации, деньгах, материалах решался уже потом, когда ремонт корабля шел полным ходом. Жаль, что этот хороший обычай не всегда соблюдается сейчас. По своему горькому опыту знаю, как иногда трудно бывает в наши дни исправить самую чепуховую поломку. Телефонные разговоры теперь редко помогают. Требуются указания сверху, целые кипы бумаг...
Как-то в зимний день, когда мы были всецело поглощены ремонтом кораблей, адъютант доложил, что прибыл глава английской миссии и просит срочно его принять. Обычно такие неплановые, а тем более срочные встречи были связаны с какой-нибудь неприятностью. Я насторожился. Но распахнулась дверь, и в кабинете появился сияющий английский коммодор, а за ним - совсем юный лейтенант-переводчик. Коммодор торжественно возвестил:
- О, адмирал! Мне поручено приветствовать и поздравить вас. Я только что получил телеграмму из Лондона: наш король удостоил вас высшей награды Великобритании - ордена Бани.
- За что? - непроизвольно вырвалось у меня.
- За заслуги вашей флотилии в потоплении "Тирпица".
Глава миссии крепко сжимал мою ладонь.
Я был несколько смущен неожиданным известием. Москва об этой новости мне еще ничего не сообщала.
А коммодор радостно добавил, что командующий воздушными силами флотилии генерал Г.Г. Дзюба и начальник штаба авиации полковник Н.К. Логинов тоже награждены английскими орденами.
Ничего не оставалось, как поблагодарить за высокие награды.
Чем же было вызвано это награждение нас, беломорцев?
Фашисты к началу второй мировой войны имели четыре мощных линейных корабля, вступивших в строй в 1936-1939 годах. К 1944 году трое из этих гигантов уже покоились на дне морском. Оставался один "Тирпиц". Это был огромный корабль: водоизмещением 53 тысячи тонн, восемь 361-миллиметровых и двенадцать 150-миллиметровых орудий. Линкор с 1943 года базировался в Норвегии, в Альтен-фиорде. Пребывание его здесь создавало серьезную угрозу конвоям, направлявшимся из Англии в наши северные порты. Советская авиация и подводные лодки постоянно следили за ним. 5 июля 1942 года, когда линкор попытался выйти в море и напасть на конвой "РQ-17", его атаковала североморская подводная лодка "К-21" под командованием капитана 2 ранга Н.А. Лунина. Опасаясь новых атак, генерал-адмирал Каре, командовавший с берега всей операцией, не стал рисковать линкором и приказал вернуться в базу. Наша флотская авиация продолжала изучать систему охранения линкора с моря и с воздуха. Все разведданные сообщались англичанам, которые усиленно охотились за "Тирпицем". В 1943 году они атаковали "Тирпиц" малыми подводными лодками типа "Миджей" с подводным водоизмещением всего 30 тонн. Экипаж мини-лодок состоял из 4 человек. Вооружение - два контейнерных заряда весом около двух тонн каждый. Эти заряды надо было подвести под днище линкора. Шесть мини-лодок на буксире больших подводных лодок направились к Альтен-фиорду. Две из них погибли по пути от шторма, оставшиеся в ночь на 20 сентября, отдав буксиры, начали самостоятельно форсировать фиорд. Вскоре одна из "Миджей" из-за неисправности механизмов вернулась к своему буксировщику (она погибла на переходе в Англию), еще одна была обнаружена немцами и потоплена артиллерийским огнем с линкора. Атаку продолжали две сверхмалые лодки. Дождавшись, когда немцы открыли боновое заграждение, чтобы пропустить свои катера, они проникли в фиорд. Лодка "Х-6" под командой лейтенанта Камерона после ряда неудач (садилась на мель, запутывалась в сетях) все же дошла до линкора и подвела под его днище заряд с часовым механизмом. После этого команда затопила лодку и сдалась в плен. Подлодка "Х-7" под командой лейтенанта Плейса тоже выполнила задачу, подвела заряд, но на отходе была уничтожена кораблем противолодочной обороны. Команду немцы подобрали из воды.
22 сентября в 8 часов 12 минут заряды сработали. Произошел сильнейший взрыв. Линкор принял 500 тонн воды, все три главные турбины были повреждены, погас свет, рули вышли из строя. Гитлеровцам пришлось начать основательный ремонт корабля.
Авиация Северного флота пыталась сорвать ремонт. В феврале 1944 года самолеты Ил-4 36-й авиадивизии бомбили "Тирпиц". Возможно, эта атака не была особо эффективной, но она положила обнадеживающее начало. В апреле, когда ремонт линкора почти закончился, англичане, пользуясь данными нашей разведки, нанесли новый удар. Бомбардировщики поднимались с авианосцев "Викториес" и "Фьюриес", а с других трех авианосцев взлетели истребители прикрытия. Атака оказалась для немцев внезапной. Бомбардировщики подходили к цели из-за гор и поэтому не попадали в зону действия вражеской радиолокации. Шли они двумя волнами, пикировали над самым кораблем. В цель попали 15 бомб по 500 килограммов каждая. Повреждения корабль получил основательные, было убито, более двухсот фашистских моряков, еще больше получили ранения. Но даже полутонные бомбы не смогли пробить 200-миллиметровую палубную броню, и линкор еще мог двигаться, хотя и требовал нового большого ремонта.
Англичане несколько раз повторяли налеты, но особых результатов не добились, так как фашисты усилили свою противовоздушную оборону. Использование авианосцев требовало слишком большого числа кораблей охранения. Возникла мысль применить тяжелые четырехмоторные бомбардировщики "Ланкастер", взлетающие с береговых аэродромов. Но дальности полета им не хватило бы, чтобы вернуться в Англию. Правительство Великобритании договорилось с советским командованием о базировании "Ланкастеров" на наших аэродромах. В начале сентября у нас в районе Архангельска приземлился 41 "Ланкастер". Мы дружески встретили английских летчиков, позаботились о их питании, медицинском обслуживании, отдыхе, организовали материально-техническое обеспечение самолетов. Это дело было поручено начальнику штаба ВВС флотилии полковнику Н.К. Логинову и начальнику политотдела полковнику Р.И. Эренпрайсу, пользовавшемуся большим авторитетом среди летчиков. Надо признать, что с задачей они справились прекрасно.
Каждый раз перед вылетом на боевое задание англичане консультировались с Логиновым по специальным вопросам и всякий раз просили командование флотилии передать ему горячую благодарность.
15 сентября шесть "Ланкастеров" вылетели для очередного удара по "Тирпицу". Самолеты несли на борту шеститонные бомбы. Хотя фашисты успели произвести задымление линкора, все же пять бомб разорвались вблизи корабля, а одна попала в носовую часть и причинила большие повреждения. Но линкор по-прежнему оставался на плаву. Глава английской миссии, сообщая нам подробности воздушной атаки, воскликнул:
- Это какое-то чудовище, а не корабль. Его даже шеститонная бомба не потопила. Но мы обязательно добьем!
22 октября англичане повторили налет на "Тирпиц" со своих аэродромов (после атаки самолеты приземлялись у нас). Увы, безуспешно.
К этому времени Финляндия уже вышла из войны, мы заняли Петсамо и Лиинахамари. Советская армия продвигалась на запад - в сторону Альтен-фиорда. Боясь, что "Тирпиц" может быть захвачен нашими войсками, фашисты срочно перевели его подальше на запад. Наша воздушная разведка обнаружила его в порту Тромсэ. Гитлеровцы собирались использовать линкор как плавучую батарею. Корабль был поставлен на мелкое место, вокруг возвели насыпи, чтобы он не опрокинулся. Летчики установили, что противовоздушная оборона здесь намного слабее, чем была в Альтен-фиорде. Все эти данные мы сообщили англичанам. 12 ноября линкор атаковали 25 "Ланкастеров". Четыре шеститонные бомбы упали у борта, а две попали в корпус корабля. Произошел взрыв боезапаса, артиллерийская башня линкора взлетела на воздух, весь левый борт разворотило, через пробоины хлынула вода. "Тирпиц" перевернулся, разломился и затонул, похоронив в своих недрах 1200 человек экипажа.
Так закончил свое существование линейный флот фашистов. Англичане были очень рады этой победе.
Премьер-министр Великобритании У. Черчилль в тот же день прислал главе нашего правительства телеграмму, в которой сообщал: "Бомбардировщики Королевских Воздушных Сил потопили "Тирпиц". Давайте порадуемся этому вместе". В ответ последовало искреннее поздравление из Москвы.
В те времена англичане очень высоко оценили нашу помощь. К сожалению, сейчас английские историки настойчиво умалчивают подобные факты совместной борьбы наших народов против общего врага.
1944 год ознаменовался полным разгромом фашистских войск в Заполярье. Гитлеровцы потеряли базы своего флота в Северной Норвегии. Однако у них осталось несколько десятков подводных лодок, которые еще пытались нападать на наши конвои. Поэтому нам приходилось по-прежнему много сил затрачивать на охрану морских перевозок.
9 мая 1945 года я находился в бригаде кораблей у ветерана подводного флота контр-адмирала П.Н. Васюнина. Мы рассмотрели текущие вопросы.
На рассвете меня разбудил Васюнин:
- Скорее вставайте, читайте телеграмму!
Я выхватил из его рук листок. Это было сообщение о капитуляции гитлеровской Германии. Мы крепко расцеловались, поздравляя друг друга. В это время с реки донеслись громкие прерывистые гудки транспортов последнего союзного конвоя. "Победа, победа!" - казалось, пели сирены.
Начались митинги и собрания. Моряки горячо выражали свою радость, гордость за нашу Родину, благодарность Коммунистической партии, сумевшей поднять и вдохновить весь народ на разгром фашизма - лютого врага человечества.
Но война на море не кончилась. Фашистские лодки все еще шныряли на наших коммуникациях. Каждый конвой приходилось зорко охранять.
Вскоре меня снова перевели в Москву на должность заместителя начальника Главного морского штаба.
Великий, или Тихий...
В августе 1951 года мне сообщили, что я назначен командующим Тихоокеанским флотом. Я счел это, конечно, за большую честь. Уже тогда это был наш самый крупный и самый перспективный флот.
На рассвете специальным самолетом я отправился во Владивосток. Как-то зябко и одиноко казалось в большой машине, не заполненной пассажирами. Почти всю дорогу, особенно за Уралом, здорово болтало.
После Главного морского штаба я несколько лет руководил Военно-морской академией имени К.Е. Ворошилова. Жаль было расставаться с прекрасным коллективом ученых, преподавателей. Академия осваивала опыт флотов в войне. Особое внимание уделялось методике практических занятий. Яркое воспоминание осталось у меня о начальнике кафедры общей тактики профессоре контр адмирале Н.Б. Павловиче, человеке во всех отношениях замечательном. Из катеров и тральщиков он создал специальную учебную флотилию, и на ней практически решались многие тактические задачи непосредственно в море. Командовали кораблями слушатели академии. Эти практические занятия пользовались всеобщей популярностью и принесли большую пользу.