Пантелеев Юрий. Полвека на флоте

   Протянул руку каждому из нас и уехал.
   Григорий Васильевич готов был расцеловать Крестовского. Это был замечательный, умный командир. Он погиб в Отечественную войну, выполняя боевое задание.
   Большую помощь Васильеву оказывал начальник политотдела бригады А.М. Конопелькин. Я уже говорил, что комбриг бывал излишне горяч. Бывало расшумится - не унять. Тогда кто-нибудь спешит к Конопелькину:
   - Андрей Михайлович, зайдите к комбригу, его сильно "штормит"...
   Конопелькин спешил на выручку попавшему в беду, и "шторм" утихал.
   Хочется сказать хотя бы несколько слов об Иване Кузьмиче Кожанове. Это легендарная личность. Еще учась в гардемаринских классах, он вступил в Коммунистическую партию. Принимал активное участие в революции, а в восемнадцатом добровольно ушел на Восточный фронт. Шел ему тогда двадцать первый год. И уже в ту пору он показал себя талантливым командиром. Возглавляемые им матросские отряды одерживали победы над превосходящими силами белогвардейцев и интервентов. Слава об Иване Кожанове летела по всему Поволжью. В двадцатом году он командовал морской экспедиционной дивизией, разгромившей белый десант в Приазовье. После гражданской войны, когда ему было всего 24 года, его назначили начальником Морских сил Тихого океана, по-современному - командующим флотом*. И здесь он оставил о себе память как неутомимый труженик и прекрасный организатор. Затем Кожанов окончил Военно-морскую академию, работал в Японии нашим военно-морским атташе, а теперь вот стал командующим Черноморским флотом. Небольшого роста, худощавый, с быстрыми добрыми глазами, он отличался необыкновенной простотой и доступностью. Его очень любила молодежь. Он был своим человеком и желанным гостем в любом матросском кубрике.
   Кожанов не умел, да и не хотел говорить красиво, строить из себя этакого трибуна. Его суждения были всегда конкретными и предельно точными. Поэтому разборы учений под руководством командующего флотом отличались поучительностью. В них всегда детально разбирались тактические действия каждого корабля и соединения в целом. Кожанов терпеть не мог отвлеченных, "стратегических" рассуждений. Однажды, придя на разбор учения, мы удивились, увидев в зале обычную классную доску. После-то мы узнали, что Кожанов очень любит выражать свою мысль графически. Разбор начался. Слово было предоставлено командиру отряда десантных кораблей. Он сделал весьма "гладкий" доклад и закончил словами:
   - Таким образом, "противник" был разбит наголову! Кожанов встал, медленно прошелся к доске и спокойно сказал:
   - Все это очень интересно... Жаль только, что вы накатали много "шаров". А ими врага не убить. Вот смотрите...
   И, взяв мел, он набросал схему боя, быстро произвел расчеты. И всем стало ясно, что, если бы бой был настоящим, мы его наверняка проиграли бы. Раскритиковав решения незадачливого командира, Кожанов тут же показал, как следовало бы действовать. Это была замечательная учеба - наглядная и убедительная.
   Нашу размеренную жизнь с политзанятиями по понедельникам, с выходами лодок на торпедные стрельбы в другие дни, с генеральной уборкой в субботу и обязательным отдыхом в воскресенье несколько потревожило введение персональных воинских званий для командного состава. Раньше мы различались только по служебным категориям и носили золотые нашивки на рукавах в зависимости от должности. Так, все командиры подводных лодок носили по четыре средних нашивки (ныне это капитан 2 ранга), командиры и начальники штабов дивизионов - одну широкую. Новые звания присваивала специальная комиссия в Москве при Наркоме по военным и морским делам. Списки командиров, получивших звания, публиковались в газете "Красная звезда", которая приходила в Севастополь с утренним поездом. На перроне вокзала раньше всех появлялись жены командиров. Каждой не терпелось первой узнать, какое звание присвоили "моему".
   При этом было немало сенсаций. У многих крупных армейских начальников сократилось число "ромбов" в петлицах, а у моряков стало меньше позолоты на рукавах. Молодым женам командиров "малюток" пришлось спарывать с кителей своих мужей по две нашивки, так как почти все командиры малых лодок получили звание старших лейтенантов.
   Помню, как-то утром происходило гарнизонное собрание в Доме Красной Армии и Флота. В президиуме рядом с комфлотом сидел крупный начальник с широкой и несколькими средними нашивками. И вдруг в зале появилась "Красная звезда", пошла по рядам. Весь зал облетела новость: оказывается, этому начальнику по его новому званию положена только одна широкая нашивка. После перерыва смотрим: начальник сидит уже с одной нашивкой, а все остальные наспех спороты, только ниточки торчат...
   Комфлоту Кожанову ничего спарывать не пришлось: ему присвоили звание флагмана флота 2 ранга. У нас на бригаде комбриг имел одну широкую и одну среднюю нашивки. Так оно и осталось, срезать Васильеву ничего не пришлось, ибо он получил звание флагмана 2 ранга (в дальнейшем это соответствовало званию контр-адмирала). Начальнику штаба бригады было присвоено звание капитана 2 ранга. В те дни это считалось высоким званием, и я без грусти расстался с широкой нашивкой, заменив ее четырьмя средними.
   Вскоре меня назначили командиром 2-й бригады подводных лодок. В бригаду вошли три дивизиона. Она была молода по сравнению с 1-й бригадой, но мы ни в чем не хотели уступать. С первых же дней моряки начали соревноваться за лучшие показатели в боевой подготовке. Командиры лодок старались, чтобы на учениях флота их атаки с выпуском торпед были не хуже, а лучше, чем у соседей.
   Штаб бригады работал дружно и плодотворно. Начальником его сначала был отличный знаток подводного дела, бывший командир дивизиона подлодок А.Н. Рублевский. Его сменил достойный преемник - немногословный и очень исполнительный М.Г. Соловьев. Вместе с комдивами штаб искал новые формы тактического использования подлодок.
   Крестовский и Рублевский предложили оригинальный способ наведения малых подлодок. Для этого крейсер брал на буксир две или три "малютки" и шел на сближение с "противником". Лодки шли в подводном положении, поддерживая телефонную связь с крейсером. Выйдя на заданную дистанцию и получив с крейсера все элементы движения цели, лодки отдавали буксиры и начинали сближение с нею. Крейсер тем временем своими маневрами отвлекал внимание "противника".
   Мысль была смелая, ее одобрил командующий флотом. Но в боевых условиях этот прием так и не был применен. Война подсказала другую тактику.
   Новшеством для тех лет считалось наведение подводных лодок по радио с надводного корабля. Дело усложнялось уязвимостью корабля управления - он мог оказаться сам объектом ударов. Кроме того, чтобы не упустить сигнала, лодки вынуждены были то и дело подвсплывать, поднимая над водой антенну, чем могли выдать себя.
   Много времени и сил мы отдали этому тактическому приему. А жизнь в первые же месяцы Отечественной войны показала, что он не годится. Но было бы несправедливо утверждать, что усилия наши затрачены впустую. Эта учеба принесла свою пользу, она впоследствии помогла подводникам в отработке взаимодействия с авиацией. Но вообще-то было бы куда целесообразнее в то время учить подводников другому - без промаха поражать быстроходные цели на свободном зигзаге. К сожалению, тогда это было трудно организовать: не было быстроходных и маневренных кораблей-целей. Учиться атаковать вражеские корабли на зигзаге, да еще идущие в сильном охранении, пришлось уже в тяжелые дни войны. Не сразу, но научились и этому. Сотни фашистских судов с войсками и военными грузами нашли свой конец в морской пучине от ударов советских подводников.
   Вообще-то говоря, я не стал профессиональным подводником. Зачем же я пишу о своей не столь уж длительной службе в подводных силах? А потому, что она дала мне многое. Я близко познал этот перспективный класс кораблей, жизнь и быт подводников, особенности их боевой деятельности. Все это очень пригодилось мне потом, когда в моем ведении оказались корабли различных классов. Морскому офицеру никогда не вредит знать и видеть как можно больше. Такова уж наша флотская служба.
   "Червона Украина"
   Пусть простит меня читатель: в своем рассказе о подводниках я увлекся и забежал вперед. Сейчас вынужден вернуться к более ранним событиям.
   У моряков нередко бывает: не успеешь обжиться на одном месте, а тебя уже ждет приказ о новом назначении. С этого начался для меня 1926 год. Распростившись с Севастополем и собрав нехитрые пожитки, еду в город, знаменитый своим судостроительным заводом. Здесь достраивался легкий крейсер "Червона Украина", на который меня назначили старшим штурманом. Командовал крейсером Н.Н. Несвицкий. Помните, с которым я познакомился на борту "Азарда" в 1919 году. Не без основания считая, что Николай Николаевич меня сразу узнает, я без особых церемоний вошел в его "каюту" в казарме (экипаж в то время жил еще на берегу) - большую, почти пустую, очень неуютную комнату, и громко представился. Несвицкий, читавший газету, медленно отложил ее, снял пенсне, прищурился. Глаза на полном лице превратились в маленькие бусинки и холодно глянули на меня, словно удивлялись моей дурацкой улыбке. Он не спеша взял предписание и начертал в углу: "ст. п." и также неторопливо вернул документ. Мне оставалось сказать: "Есть!", повернуться на каблуках и покинуть комнату. Буквы "ст. п." означали "старшему помощнику". Я и направился к нему. Исполнял эту должность А.И. Белинский, в прошлом моряк торгового флота, тихий, очень деликатный. Он поинтересовался, как принял меня командир и о чем мы с ним беседовали. Хотелось сказать: "Несвицкий все тот же, только с годами стал еще невыносимее". Но такую фривольность по отношению к командиру крейсера я допустить не мог и, не моргнув глазом, доложил:
   - Командир дал подробные указания, мне все ясно, вопросов нет.
   Белинский покосился на меня и понимающе улыбнулся.
   Как потом выяснилось, Н.Н. Несвицкий всех новичков принимал так: молча накладывал резолюцию и отсылал к старпому. Конечно, от такой встречи настроение не поднималось. Выручал комиссар Г.Н. Кедрин: приглашал к себе, долго беседовал с молодым командиром, говорил о Несвицком, что человек с характером, но добрый, справедливый, а главное, отличный моряк.
   Работа по достройке корабля была на редкость интересная, я с утра до вечера пропадал на заводе. Помогал устанавливать штурманские приборы, вместе со старшинами изучал рулевое устройство, системы его переключения. Пожалуй, только на заводе можно вот так, своими руками ощупать каждый винтик. В море это не удастся.
   Наконец корабль готов. Готовимся к ходовым испытаниям. В те годы на ходовых государственных испытаниях кораблем командовал сдаточный капитан завода. У машин и механизмов стояли тоже заводские рабочие и инженеры. Мы, военные моряки, только смотрели и учились. И, конечно, каждый в оба глаза следил, как работают вверенные ему механизмы и приборы - ведь мы принимали их от завода. Сдаточным капитаном был П.И. Клопов, бывший морской офицер. Он отлично управлял крейсером и самым тщательным образом знакомил Н.Н. Несвицкого с характером нового корабля. Испытания прошли хорошо, и после окончания внутренней отделки жилых помещений был подписан акт о вступлении крейсера в состав флота. В торжественной обстановке мы подняли военно-морской флаг, гюйс и вымпел.
   Экипаж переселился на корабль. Приятно было входить в помещения, где еще слегка пахло краской и лаком, где все блестело новизной. Кают-компания, каюты и матросские кубрики выглядели нарядными и праздничными. В машинных отделениях многочисленные и разноцветные трубопроводы блестели эмалью, сияли и кожуха турбин, залитые ярким светом. Настроение у всех приподнятое, праздничное...
   Крейсер вошел в строй флота, но это был еще, можно сказать, ребенок, который все должен начинать с первых шагов. Для учебы требовалось время и большая работа. Огромный коллектив корабля должен был, как слаженный оркестр, приобрести стройное звучание.
   Испытания начались сразу же. Ночью командир приказал пробить пожарную тревогу. Еще в казарме составлены были все необходимые расписания. Тревога подняла людей, все быстро оделись, заняли боевые посты, протянули пожарные шланги... а вода из них так и не потекла. Кто-то что-то не так перекрыл, кто-то ждал приказания, а оно не поступило. Словом, не получилось. Утром Несвицкий собрал нас и, как всегда говоря чуть в нос, объявил:
   - Сгорели все. Понятно? Механикам и командирам рот выяснить, в чем дело. Сегодня тревогу повторю...
   Вот и весь разбор учения. Командир ушел, а старпом еще долго драил нас с песочком. Еще крепче досталось некоторым от старшего инженер-механика Василия Артемьевича Горшкова.
   И долго еще не все получалось, как надо.
   Новый крейсер вошел в состав отдельного дивизиона эскадренных миноносцев, которым командовал Ю.В. Шельтинга. Крейсер был единственным на флоте современным кораблем этого класса и, естественно, привлекал внимание начальства. У нас на борту поселился штаб дивизиона, и его специалисты стали вникать во все наши дела. Командующий флотом, или, как тогда значилась эта должность начальник Морских сил Черного моря, В.М. Орлов поднял на крейсере свой флаг и даже встал на учет в нашей партийной организации, чтобы ближе знать жизнь экипажа. Ну, а за комфлотом потянулись и флагманские специалисты, и работники политаппарата. Есть меткая народная пословица: "У семи нянек дитя без глазу..." Так было и с нами. Мы сами еще не разобрались в своем хозяйстве, а тут с утра и до вечера только и знай встречай да провожай начальство и отвечай на его вопросы.
   На первую нашу артиллерийскую стрельбу съехались все. Сыграли боевую тревогу, высокие гости вместе с командованием крейсера перешли в боевую рубку. Тесно стало - не повернуться. Все толпятся у узких щелей амбразур, разглядывая щит - на длинном тросе его тащил большой морской буксир. Легли на боевой курс. Командир по переговорной трубе запрашивает старшего артиллериста А.А. Григорьева, находящегося на посту управления огнем:
   - Как дистанция?
   Григорьев - знающий артиллерист, но его частенько нервы подводят. Слышим его дрожащий голос:
   - Товарищ командир, не могу взять дистанцию, дальномер сильно трясет.
   Я стоял рядом с Несвицким. Он посуровел и очень четко, словно по буквам, бросил в переговорную трубу:
   - Перестать трястись! Слышите?!
   - Есть, перестать трястись!
   Все невольно улыбнулись, хотя мы, молодежь, в душе даже пожалели нашего тихого Александра Алексеевича Григорьева.
   Отдано приказание открыть огонь, нажата была уже кнопка ревуна сигнала, по которому производится залп, когда рулевой Колсанов крикнул:
   - Руль не работает!
   Командир приказывает мне устранить повреждение.
   Но какое повреждение, где его искать? Мечусь от одного механизма к другому. А орудия уже ухают, все вокруг гремит. Инженер-электрик М.И. Денисов отталкивает меня в сторону, бросается к рулевым моторам. Оказывается, все из-за пустяка: перегорел предохранитель. Руль снова заработал. Корабль за это время отклонился всего на каких-то три-четыре градуса, но этого было достаточно, чтобы все наши снаряды легли не у щита, а поблизости от буксира, который начал истошно гудеть.
   Стрельба была сорвана. С верхнего мостика гремел баритон Орлова:
   - Безобразие!
   Попало и нам с Денисовым. Однако о нас забыли, как только приступили к торпедным стрельбам. Проводили их в Евпаторийском заливе, где помельче. Стреляли из подводного торпедного аппарата. Его устройство было явно неудачным. Установлен он был в корпусе перпендикулярно борту корабля, и на большом ходу выстреливаемая торпеда испытывала сильное боковое давление, что не только влияло на точность стрельбы, но могло привести и к поломке торпеды. А нашему старшему минеру О.В. Нарбуту вдобавок почти всегда не везло. И на этот раз торпеда вылетела из аппарата, и больше мы ее не видели. Несколько часов сопровождавшие нас сторожевые катера обшаривали залив, а торпеду так и не нашли. Для корабля это всегда ЧП, и недовольство начальства было беспредельным. К вечеру крейсер стал на якорь на Евпаторийском рейде. Настроение у всех мрачное. Когда наступили сумерки, к борту крейсера подгребла маленькая шлюпка, и сидевший в ней молодой милиционер прокричал:
   - Товарищи моряки! Уберите с пляжа вашу машинку, она лежит и шипит, всех курортников разогнала...
   На палубе воцарилась тишина, вахтенный начальник С.А. Капанадзе не рисковал сразу доложить командиру о непонятном происшествии. Но пришлось все же. Немедленно послали катер. На пляже лежала наша торпеда, около нее толпились мальчишки. И на всем пляже - ни одного курортника. Торпеду доставили на корабль. ЧП было ликвидировано.
   Начальство призадумалось, что же с нами делать дальше? Комфлот пришел к совершенно правильному решению: он приказал всем штабам покинуть корабль, и сам тоже съехал на берег. Крейсер для отработки всей своей сложной организации был предоставлен в распоряжение командира. Больше не нужно было каждый вечер возвращаться в базу, чтобы начальство могло съехать на берег. Мы теперь базировались в различных бухтах и на рейдах недалеко от Севастополя. Днем и ночью выходили на стрельбы, решали и другие задачи. Через месяц наш крейсер стал настоящим боевым кораблем, он прекрасно стрелял, отлично проводил все корабельные учения. Ничего больше не заедало и не перегорало, стреляли мы по щиту, а не по буксиру или курортникам на пляже. И свои первые горести, а их было куда больше, чем здесь рассказано, мы вспоминали потом вечерами в кают-компании под дружный и веселый смех.
   Большую помощь командиру в налаживании корабельной службы оказывала партийная организация. Коммунисты с болью переживали наши первые промахи, на закрытых и открытых собраниях тщательно разбирали причины и крепко журили виновных, вместе думали над устранением неполадок. Критика была жесткая, но справедливая. Комиссар Кедрин - поистине душа корабля - умно, тактично, по-партийному направлял наши усилия. Мы сожалели, когда его перевели от нас, но новый комиссар Каскевич сохранил стиль своего предшественника, и мы с ним быстро и хорошо сработались.
   Так проходили день за днем - в трудной, но интересной работе. В свободное время люди отдыхали, занимались любимыми делами. Много нашлось любителей парусного и гребного спорта. Часто устраивались гонки, организовывались и дальние походы на шлюпках. Так, мне удалось сходить на шестерке из Севастополя в Одессу и обратно, а старшему вахтенному начальнику Н.Г. Кузнецову (нашему будущему Наркому ВМФ) - в Скадовск. Надо отдать должное командиру крейсера Н.Н. Несвицкому - он умело прививал морские качества молодежи и был доволен, если наши шлюпки занимали на флотских гонках призовые места.
   Многому мы тогда научились у этого оригинального человека, казавшегося чересчур замкнутым и строгим. На самом деле он всем сердцем любил молодежь, очень много для нее делал.
   В те годы следили за тем, чтобы краснофлотцы и на рабочем платье во всех случаях носили синие форменные воротники. Как-то, стоя на вахте, я увидел, что мой рулевой Николай Колсанов идет в робе без воротника.
   - Колсанов, почему вы нарушаете форму? - спрашиваю его.
   Несвицкий стоял сзади и все слышал. Он перебил меня:
   - Отставить разговоры! - И подошел к краснофлотцу: - Колсанов! Надеть воротник!
   К моему удивлению, матрос бодро ответил: "Есть!", мгновенно извлек из кармана воротник и прикрепил как положено к рубахе. Командир улыбнулся и спокойно сказал мне:
   - Вот так-то, штурман! Надо приказывать, а не разговорчики разводить почему да отчего. Тогда и разгильдяев станет меньше.
   Все мы быстро привыкли к Н.Н. Несвицкому, относились к нему с уважением и любовью, прежде всего за прямоту и честность. Были у него чудачества, но у кого их нет?
   Однажды комиссар посоветовал Н.Н. Несвицкому собрать наших жен и поговорить с ними, узнать, как они живут. Собрание организовали без нас, на берегу, в Доме Флота. Речей произносить Несвицкий не умел и не любил. Он сразу спросил женщин:
   - Как живете? Ему хором ответили:
   - Хорошо живем.
   Командир улыбнулся, прищурился.
   - Наверно, меня ругаете за то, что мужей ваших отпускаю домой только раз в неделю? И тут моя жена отличилась.
   - Что вы, Николай Николаевич, - сказала она, - мы очень довольны. Мой через день, как только поедет по делам в гидрографию, так забегает домой, пообедает, отдохнет и только к ужину - на корабль.
   - Вот счастливые, - завистливый шепот пронесся по комнате.
   Что говорили другие жены, я не знаю, но по возвращении на корабль Несвицкий мне объявил:
   - Штурман! Неделю без берега.
   Когда я попытался узнать, за что, Несвицкий отрезал:
   - Спросите у жены...
   Осенью начались большие и малые общефлотские учения. Флот решал задачу отражения десантов. Сил у нас было уже больше и на море, и в воздухе. "Синие" обозначались обычно крейсером "Коминтерн" и канонерскими лодками. Их в море атаковывали развернутые на позициях подводные лодки и авиация "красных", а затем ночью три-четыре эсминца. На рассвете крейсер "Червона Украина" совместно с береговыми батареями и торпедными катерами "добивал" и "топил" десант. Во время учений у нас на крейсере обычно находился начальник Морских сил Черного моря В.М. Орлов. Это была весьма колоритная фигура. Сын состоятельных родителей, он поступил на юридический факультет университета, а во время первой мировой войны, как и многие студенты, был призван на флот и поступил в отдельные гардемаринские классы, готовившие за три года офицеров флота. Революция застала Орлова на учебном корабле "Орел" на Дальнем Востоке. Вместе с небольшой группой гардемаринов Орлов отказался служить у белых, вернулся в Петроград. Он вступил в партию большевиков, хорошо воевал в гражданскую. Позднее занимал крупные должности на флоте.
   Увлечение в студенческие годы юриспруденцией сказывалось на всей деятельности Орлова. Он был замечательным оратором. Его разборы учений, куда обычно приглашалось излишне большое число участников - "от мала до велика", были увлекательны. Выступления Орлова искрились юмором. Так и слышалось:
   - Наши подводнички честно проспали на дне морском, пока подходил вражеский десант... Спасибо крейсеру - он, словно прижавший уши тигр, немедленно бросился на врага, а наши москиты - торпедные катера безбожно жалили смертельно раненный десант...
   Нам, молодежи, все это нравилось, в зале даже иногда слышались аплодисменты. Но поучительного в разборах Орлова подчас было маловато.
   Выглядел он весьма внушительно - высокий, полный. Вообще-то это был образованный и умелый руководитель. Ему много помогал член Реввоенсовета Г.С. Окунев - опытный и эрудированный политработник, пользовавшийся на флоте большим авторитетом. Его выступления всегда отличались пониманием дела, конкретностью и многому нас учили.
   В ночь на 12 сентября 1927 года после окончания флотских учений мы вышли в Сочи. На корабле шел командующий флотом. Погода была чудесная, тепло, на море полный штиль. Лунная дорожка казалась особенно широкой и яркой. Постепенно исчезали огоньки крымских маяков, по последнему из них Айтадору я определил место крейсера. Идем "перевалом", то есть не вдоль берегов Крыма, а прямым курсом на Сочи. До самого кавказского берега здесь нет никаких навигационных препятствий. Младшего штурмана И.И. Ковша, балагура и весельчака, прибывшего из последнего выпуска училища, я отпустил отдыхать, да и сам был не прочь прикорнуть в рубке на диване. Смущала близость начальства - с верхнего мостика доносился громкий баритон Орлова. Мы подходили к меридиану Керченского пролива, как вдруг крейсер сильно вздрогнул, словно налетел на каменную гряду. Командир застопорил машины.
   У карты в штурманской рубке мигом столпились все начальники.
   - В чем дело? - услышал я грозный возглас Орлова.
   Что я мог ответить? Ведь под нами глубина более тысячи метров. Что бы ни случилось, но всякое начальство прежде всего хочет немедленно видеть живого виновника происшествия, а потом уж разбираться что к чему.
   - Штурман! Где наше место? Быстро!
   Я ткнул карандашом в точку на карте.
   Крейсер медленно терял инерцию. Руль работал исправно. Из машины сообщили, что винты в порядке, но сильный удар слышали и там. Начались всяческие догадки. Снова и снова проверял свои расчеты. Все правильно. Крейсеру вновь дали ход. А через полчаса на мостик поднялся радист и подал комфлоту депешу. Орлов, подсвечивая тусклым фонариком, прочел, подозвал командира:
   - Николай Николаевич! Все ясно, в Крыму сильное землетрясение, эпицентр в Ялте.
   А я все еще обливался лотом. Хорошо, что было темно и никто не заметил моего волнения. Теперь уже не поминали штурмана и не требовали быстро показать наше место на карте. Начальство отправилось с мостика по каютам, а мы с командиром удалились в рубку. Видя мое понурое настроение, командир сказал:
   - Давайте, штурман, приляжем на часок. И не переживайте: в море всякое бывает.
   Так моя штурманская практика пополнилась знакомством с землетрясением на море.
   Несмотря на задержку в пути, в точно назначенное время, ровно в 8 часов, крейсер отдал якорь на Сочинском рейде. Побывать на берегу нам не удалось, ибо через час вахтенный сигнальщик громко доложил с мостика: "Катер под флагом начальника Морских сил СССР отвалил от пристани!" Сыграли "большой сбор", команда выстроилась во фронт, караул и оркестр вызваны на ют. К трапу подошел катер, и на палубу быстро поднялся Р.А. Муклевич, впервые прибывший на Черноморский флот после вступления в высокую должность. Крейсер немедленно снялся с якоря и взял курс на Севастополь. Муклевич поздоровался, обошел строй моряков и поднялся на мостик, где и оставался до глубокой ночи.