Парфенова Анастасия. Посланник

   Ли-старший поднялся гибким, отнюдь не старым движением, и за каменным выражением его глаз пряталась улыбка.
   — Вам еще многое предстоит узнать, Избранная, — с этим загадочным напутствием он отвесил ей глубокий поклон и отошел в сторону. Ирина последовала за ним, бросив на прощание на Викторию все тот же озадаченный и веселый взгляд.
   — Ну и ну! — произнес холодный серебристый голос за спиной девушки. — Где ты так хорошо выучила китайский?
   — Я не говорю на китайском. — Виктория повернулась так резко, что перед глазами на мгновение все смешалось, и лишь помощь Сашки и еще кого-то помогла девушке устоять на ногах.
   — Вот как? — Теперь этот холодный высокомерный голос звучал уже над самым ухом. — Но ты именно на нем сейчас говорила с Ирой и дедушкой Ли. Причем, если уши меня не обманули...
   — Уверен, они тебя не обманывают никогда... — влез Сашка.
   — ...То на одном из старых горных диалектов. И без акцента.
   Это было слишком странно, чтобы об этом думать, и потому мозг Виктории, привыкший халтурить где можно и где нельзя, просто выбросил это из головы. И занялся более насущной и потенциально опасной проблемой: владелицей звонкого и презрительного голоса, что звучал в ушах Виктории тревожным серебряным набатом.
   Ее усадили на какой-то пуфик, и владелица спесивого голоска отступила на шаг, уперев руки в боки, словно оглядывая свое новое приобретение. А Виктория наконец проморгалась и смогла увидеть, кто же это перед ней. И поперхнулась вопросами, во все глаза глядя на представшее перед ней диковинное существо.
   Знакомство Виктории с западным фольклором ограничивалось в основном пиратской копией «Властелина Колец», произведшей на затуманенный героином мозг невероятное впечатление. И сейчас первой ее мыслью было: вот кому надо было сниматься в роли Владычицы Галадриэль. Потому что это существо не могло быть человеческой женщиной. Эльфийка, высокая, тонкая, гордая. Если на этом лице и был макияж (лишь позже Виктория узнала, что без макияжа Natalie даже спать не ложится), то он был столь искусен, что, казалось, полностью отсутствовал. Идеально очерченный рот, скульптурная линия лица, изящный точеный нос. Не то монгольские, не то северные скулы лишь подчеркивали экзотически-диковатый разрез прекрасных льдисто-серых глаз. Нет, такое совершенство не может быть настоящим, это, наверно, результат какой-то пластической операции... Но ни один хирург не смог бы повторить этот изгиб бровей, это едва заметное осознание собственного великолепия во взгляде. Она была тем, чем была, ни больше ни меньше.
   Ее густые светлые волосы были подняты в высокую и небрежную прическу, рассеченную несколькими длинными и острыми, напоминавшими скорее оружие, нежели украшения, шпильками, и только одна длинная прядь падала на шею, завиваясь крупными кольцами. Ее платье было из чего-то матового и сине-серого. Высокий воротник-стоечка начинался под самым подбородком, от шеи до кончиков туфель она была закутана в струящиеся, тяжелые, точно случайно подчеркивающие стройность фигуры складки.
   Губы Виктории беззвучно шевельнулись, произнося: «Belle».
   — Это Natalie, — небрежно махнул рукой в сторону сошедшей с небес богини Сашка. — Она модель по профессии и так привыкла позировать, что делает это не только на подиуме. Не обращай внимания.
   Модель? Виктория примерно представляла себе, что такое фотомодель. Конечно, девушки, которых она разглядывала на экране телевизора или на фотографиях в журналах, были красивы. Очень красивы, так что сразу становилось ясно, что настоящим такое совершенство быть просто не может. Но это была не та красота. Те девушки обычно были полуобнажены, демонстрируя впечатляющие фигуры или изящные одежды, они смотрели призывно, изгибались соблазнительно и вообще делали все, чтобы пробудить в зрителях несбыточные мечты... Или, в крайнем случае, зеленую, как болото, зависть. В Natalie не было ничего соблазнительного и уж, конечно, ничего призывного. От ее холодного совершенства веяло ледяным высокомерием Снежной Королевы, холодные глаза сияли, как могла бы сиять недоступная горная вершина. Эльфийская Владычица, взирающая на мир со спокойным бесстрастием существа, находящегося вне времени и вне чувства. Любые мечты об этой женщине обрубались у самого корня. Natalie была красива для себя и только для себя, что там пробуждалось этой красотой в окружающих, ее не интересовало ни в малейшей степени.
   — Ты еще не оправилась до конца, — тем же мелодичным, серебристым голосом произнесла Belle, — постарайся пока не перетруждаться
   И тут, к полному изумлению Виктории, Снежная Королева шагнула вперед и, наклонившись, ладонями обхватила запрокинутое лицо девушки. Безупречно наманикюренные пальцы скользнули по скулам, оглаживая кожу, льдистые глаза внимательно вглядывались куда-то в область носа.
   — Что ты такое делала со своей кожей, чтобы привести ее в столь жалкое состояние? — несколько озадаченно спросила Natalie. — Сколько же потребуется питательных масок, чтобы привести в порядок это безобразие! А фигура? Такого за одно, даже самое выматывающее, занятие с собой не сотворишь! Чем ты питалась?
   «Ах ты... ящерица бесхвостая!»
   Виктория застыла было в удивлении и тут же почувствовала, как внутри у нее начал закипать горячий, незнакомый, но радостно приветствуемый гнев. Да что они себе позволяют?..
   Прежде чем Избранная успела взорваться замешенным на страхе и недоумении бешенством, Natalie отступила, окинув ее еще одним пристальным, очень профессиональным взглядом.
   — По крайней мере, цвет подходит. А вот ткань... Как ты относишься к шелку?
   Виктория вновь поперхнулась. Вспомнилась какая-то из фраз Сашки по поводу ее наряда. Так это великолепие создала Belle?
   А кто бы еще его мог создать?
   То ли устав быть пассивным свидетелем, то ли почувствовав нарастающее напряжение, в разговор влез и сам Александр-рр.
   — Классный костюмчик, Natalie. Тебе идет. Хотя тебе все идет. Слушай, а ты не могла бы как-нибудь нацепить что-нибудь более открытое? Ну, вроде того купальника, как на обложке?
   Снежная Королева обратила свой уничтожающий взгляд на вякающую где-то у ее ног рыжую вшу.
   — Вам, молодой человек, рановато еще заглядываться на длинноногих ведьм в купальниках. — Почему-то в ее голосе Виктории послышалось облегчение. Будто великолепная Belle была рада, что этот явно нравившийся ей рыжий чертенок еще слишком молод, чтобы обращать внимание на женское тело, в купальнике или без.
   — Ау, женщина, — обиженно протянул подрастающий Дон Жуан. — Разве не меня ты ждала всю свою жизнь?!
   Natalie гибко наклонилась к сидящему на полу возле пуфика мальчишке... и, цепко ухватив того за ухо, ласково вздернула на ноги.
   — Лучше сходи встреть остальных... соблазнитель недоношенный! Они только что подъехали, — и придала ему ускорения отработанным пинком коленом пониже спины. Странно, Виктории казалось, что Сашка уже достаточно взрослый, чтобы не спустить подобное обращение даже самому Олегу. Но тут он лишь ухмыльнулся, как-то грустно ухмыльнулся, обеспокоенно, будто этот короткий обмен колкостями нес в себе больше, чем казалось на первый взгляд. И это «большее» касалось Natalie, но уж никак не Вики.
   Сашка радостным щенком выкатился из комнаты, а Виктория осталась одна, в окружении этих пугающих, незнакомых и в то же время странно близких людей. К которым сейчас присоединятся еще и таинственные «остальные». Девушка судорожно вцепилась в пуфик, ее взгляд испуганно метался между Толиком, подошедшей к нему Ириной и загадочно улыбавшимся дедушкой Ли. Natalie повернулась кого-то поприветствовать, и Виктория с некоторым облегчением обнаружила, что это всего лишь Михей. В ней коротко вспыхнула радость, когда глаза бывшего уличного бандита, стоило им остановиться на ее фигуре в новом наряде, потрясенно расширились. Бритоголовый мог быть хамом и гением (Виктория не знала, какая из этих двух характеристик хуже), но его реакция все равно была приятна.
   — Я сражен, — неожиданно улыбнулся ей Михей. И в его тоне чувствовалась та же школа куртуазности, через которую Ирина и Natalie, похоже, прогнали всех своих соучеников. Как там сказал Сашка? «Между этими двумя любой станет джентльменом. Или умрет, пытаясь». — Вот это талия!
   — И это не здорово, — ответила за Викторию Natalie. — У нее генетически совсем иной тип сложения.
   — Ты просто завидуешь, — заметил явно по уши влюбленный в холодную богиню колючий подросток. — Самой небось приходится с диет не слезать.
   — Возможно, — неожиданно покладисто согласилась та.
   В этом дружелюбном подшучивании, в разговорах ни о чем и намеках на всем известные в этой компании пристрастия и тайные чувства присутствовало что-то странно успокаивающее. Почти расслабляющее. Виктория была взвинчена до предела, и, вздумай ребята при знакомстве с ней вести себя как-то иначе, трудно сказать, что бы она натворила. Но они просто... были собой. И Избранная, сама о том не подозревая, знавшая эти «собой» как свои пять пальцев, начала потихоньку успокаиваться.
   Едва слышный звук медленных шагов. Виктория повернулась к занавесу, за которым некоторое время назад скрылся Сашка, как раз тогда, когда ткань качнулась в сторону, открывая еще две знакомые-незнакомые фигуры. Узкий, хищный силуэт темноволосого мужчины, на руку которого опирался худенький мальчишка лет тринадцати, явно принадлежащий к той же расе, что и Ли-старший. Он был одет в простые джинсы и свободную рубашку, в коротких черных волосах блестели капельки растаявших снежинок, но было в нем что-то... неправильное. И дело даже не в свежей ссадине на лице и не в порванном, окровавленном рукаве. Нет, неправильность была в неуверенной походке, в пальцах, твердо сомкнувшихся на руке мужчины, в упершемся в противоположную стену взгляде. Только когда эти двое стали продвигаться по комнате, старательно обходя или отодвигая со своего пути мебель, Викторию пронзило понимание. Мальчишка был слеп. Причем слеп с самого рождения: только у того, кто никогда в жизни не видел улыбки, может быть такая застывшая, невыразительная мимика. Лицо китайца напоминало гладкий камень. Мышцы на нем не умели двигаться, не умели отражать ни мыслей, ни чувств, яркими праздничными красками расцвечивавших ауру.
   Тихая ледяная ярость ударила Виктории в горло, судорогой скрутила пальцы: она поняла, кому принадлежала изящная глиняная чашечка с надписью: «Зрячий». Если бы в поле ее зрения сейчас оказался Сашка, этого рыжего гаденыша наверняка поразила бы пущенная неопытной рукой молния: такой изощренной жестокости в шутках Виктория от него не ожидала и потому была вдвойне разъярена.
   Девушка не заметила, как за ее спиной Леди и Сенсей обменялись долгими, многозначительными взглядами. Не заметила, как по губам старого китайского мастера скользнула загадочная одобрительная улыбка.
   Когда странная пара подошла к Избранной, та была слишком занята праведным гневом, чтобы успеть испугаться. Виктория, сама себе удивляясь, послушно подставила лицо под исследующие пальцы слепого мальчика, давая тому возможность если не увидеть, то хотя бы почувствовать ее черты. И когда чуткие ладони коснулись ее щек, одновременно с ним вздрогнула, пронзенная острым ударом знания. Она видела, как он видел: холодная игла шприца входит в ее вену, расползаясь волной горячей, гнилостной нирваны. Она чувствовала, как он чувствовал, холод операционного стола под лопатками и презрение в направленном на нее взгляде Олега. Она знала, как он знал: он не слеп. Потому что перед ней, рухнув на колени от силы своего видения, стоял самый зоркий из всех находившихся в этой комнате. И глаза тут были совершенно ни при чем.
   «Зрячий» было нацарапано черным фломастером на безумно дорогой, вручную вылепленной чашке. «Пророк», — ошалело шепнули губы Избранной. Нет, Сашка вовсе не отличался склонностью к жестоким шуткам. Ему просто не нравились напыщенные ритуальные слова.
   Ли-младший потрясенно отполз на пару метров и лишь затем поднялся на ноги. И отошел в противоположный конец комнаты, не зацепившись ни за одну из многочисленных разбросанных по полу подушек. Никто не задал ни одного вопроса.
   Никто вообще не сказал об этом происшествии ни слова. Если бы Виктория или Ли захотели поделиться, они бы сами все выложили.
   Ну а Избранная, кое-как собравшая разбегающиеся мысли (благо разбегаться было, в общем-то, нечему), оказалась один на один с последним своим... хм, «соучеником».
   Первое, что бросилось в глаза, — прошитая пулевыми отверстиями куртка. И выглядывающий из-под нее бронежилет. Куда бы этот молодой парень ни таскал ясновидящего мальчишку, они там не на пляже загорали.
   Высокий, худой, жилистый. Темные волосы, горбатый нос, что-то грузинское в чертах лица. И глаза... Нет, что бы ни думал Олег, Виктория не зря прожила столько лет на улице. Научилась читать в зеркалах души. И глядя в эти темные, холодные, как смерть, глаза, вдруг вспомнила, что на одной из кружек было написано: «Киллер». Этот резкий, похожий на удар ножа человек мог всадить ей пулю в спину и не испытать по этому поводу ни малейшего беспокойства. Избранная этого не понимала. А вот бездомная наркоманка Вика яснее ясного читала это в обращенном на нее взгляде. И уважала, как, наверно, не уважала больше никого и ничто в своей жизни.
   Юрий едва заметно прикрыл веки. Они друг друга поняли. С этой ночи он будет вдвойне внимательно следить за своей спиной — и за спиной Олега.
   — Я рад, что вам лучше, Виктория. — Опытное ухо могло услышать в этой речи едва заметный намек на акцент. Будто очень-очень давно, еще будучи несмышленым малышом, Юра слышал иную речь, но вырос уже среди звуков русского языка. — Мы не ожидали, что вы проснетесь сегодня. Олег хотел быть здесь, когда это произойдет.
   Помянешь дьявола... Виктория резко выпрямилась, вновь поворачиваясь к двери. Она не понимала, откуда пришло знание, но не сомневалась, что в следующую секунду занавес отлетит в сторону и в комнату стремительной походкой ворвется Олег.
   И что тогда начнется, не смог бы предсказать даже Ли-младший.
   Первым на приближение учителя среагировал, как ни странно, Михей. Парень вдруг сорвался с места, в два прыжка пересек всю залу и скрылся в той стороне, где находился кабинет с оборудованием. У Виктории перед глазами коротко мигнули вспышки видений, изрезанные шрамами руки судорожно сдернули с мониторов бумажки со скандальными надписями, подхватили так и оставшуюся стоять на дисководе «гениальную» кружку. Судя по кривящимся в ухмылке губам ввалившегося в помещение Олега, тот эти картинки тоже уловил.
   А потом Виктория забыла обо всех видениях и всех мальчишках на свете: глаза ее были только для Посланника.
   Демон!
   Он действительно выглядел очень молодо. И это казалось особенно заметным на фоне монументального Толяна. Стремительный подросток, на несколько сантиметров ниже Юрия, темные волосы волнами падают на глаза. Виктория попыталась было определить его расу... И не смогла. И не потому, что не слишком разбиралась, чем один народ отличается от другого. Здесь было все: и анонимная смуглость кожи, и лепка лица, как у индейца дакота, и римский патрицианский нос, и даже по-африкански полные губы. Разрез карих глаз нес едва уловимую восточную узость, напоминавшую о лицах обоих Ли и в то же время не напоминавшую ни о чем. Этот человек принадлежал всем народам Земли и не принадлежал ни одному.
   А вот что совершенно точно не принадлежало ни Земле, ни человечеству, так это его движения. Стремительная плавность в сочетании с какой-то чуждой гибкостью. Будто у него работали мускулы, которых нет и не может быть в человеческом теле. Когда на его пути вырос диван с высокой спинкой, Олег, вместо того чтобы обойти препятствие, просто перекатился через него, не замедляя движения, но и не ускоряя, будто шел по совершенно ровной поверхности.
   «Он думает и двигается в трех измерениях. Как будто вырос в невесомости. Или в воде», — пришла мысль.
   Только когда Посланник замер перед ее пуфиком, глядя сверху вниз на вызывающе выпрямившуюся девчонку, Виктория заметила, что ее противник ранен. Одежда была разорвана, плечо стягивала пропитавшаяся кровью повязка, но ни малейшего намека на скованность, приходящую с болью, не было в его движениях. То ли рана уже затянулась, то ли Олег просто отключил болевые рецепторы. Первое вероятней. Посланник не настолько глуп, чтобы без уважительной причины игнорировать предупреждения собственного тела. Интересно, чем же они таким занимались с Юрием и Ли-младшим, что заявились такие потрепанные? И никто ведь не спросит!
   Губы Олега дрогнули при взгляде на ее наряд и на нее саму. Не то чтобы одобрительно. Скорее гримаса презрительного неудовольствия, опускавшаяся на эту смуглую физиономию всякий раз, стоило ему заметить Викторию, на мгновение исчезла, чтобы тут же появиться вновь.
   — Виктория, — великолепно поставленный голос, тщательно лишенный любого следа эмоций. — Я рад, что вы наконец присоединились к нам.
   У Виктории тут же сложилось стойкое впечатление, что по уму ей бы следовало присоединиться к ним сразу, как закончилась та кошмарная тренировка, а не валяться в постели лапками кверху аж целых трое суток. Краем глаза она заметила, как от этого тона передернуло Толяна, как удивленно приподняла брови Ирина.
   «...Как-то странно среагировала на капельницу...»
   ...Мелькнул обрывок обеспокоенной мысли успевшего присоединиться к остальным Сашки. А потом — удивление, когда он осознал, что эта отправленная на очень тонкой волне телепатема была перехвачена. Олег скривил губы в знакомой усмешке и ответил вслух:
   — Ничего странного. У Виктории есть крайне... неприятный опыт с иглами и... лекарствами. Не так ли?
   Этот тон! Даже не насмешливый, нет. Издевающийся. Презрительный. Унижающий. Опускающий лицом в помои и удерживающий, удерживающий тебя в этой вонючей жиже, пока не потемнеет в глазах, пока грязь и отбросы не начнут забиваться в горло, в ноздри, в саму твою суть...
   Вопль звенел в ушах, и он был ее собственным. Мебель в комнате была перевернута, все мониторы разбиты, электроника дымилась и воняла паленым. Барс выл и выгибал спину, рыжая шерсть его вздыбилась, в этот момент он куда больше напоминал небольшого тигра, нежели одомашненный вариант представителя семейства кошачьих. Остальные ученики оказались сбиты с ног, даже вмазаны в стенки, один Олег стоял напротив, лишь слегка пошатываясь. Только кровь из вновь открывшейся раны хлестала на пол, заливая белоснежный ковер. Эта кровь на ковре, этот кровавый металлический запах и вернули ей сознание. Сознание, но не способность себя контролировать.
   Энергия для нового удара вздымалась в ее теле адским гейзером. Этого удара хватит. Хватит, чтобы превратить его резкое и красивое лицо в кровавую кашу, чтобы стереть усмешку из темных глаз, чтобы погасить презрение в изгибе породистых бровей.
   Она видела все так четко, как никогда до этого. Каждую линию, каждую тень. Золотистый отсвет ауры над смуглостью его кожи, игру стройных мышц под тканью — железных, противоестественно сильных мышц, куда там Анатолию! Угрожающие выпуклости оружия, умело спрятанного под одеждой. Каждую ресничку, отбрасывающую свою собственную тень.
   Она видела...
   ...Чуть дрогнувшие в торжествующей, нет, в самодовольной гримасе губы.
   «Он безупречно контролирует свою мимику. Но его всегда выдает рот. Эти губы ведут себя, как им хочется, и плевать они хотели на его желания», — отстраненно отметила какая-то часть ее сознания.
   Внизу что-то блеснуло, и глаза автоматически скользнули проследить источник света. Руки... Ее руки, тонкие, истощенные, уродливые кисти. Плоть под кожей сияла холодным голубоватым светом, кости казались прозрачным расплавленным серебром. Все ее тело сияло, переливалось, дрожало от распирающей плоть сапфирной силы. Оказывается, жемчужно-голубой туман, заливший все вокруг, — это не навеянная бешенством иллюзия, как показалось вначале. Это свет разлившейся по комнате... реальности? Будто она перенесла их всех в другое измерение.
   Бешеный, готовый яриться и убивать свет...
   Один удар — на этот раз будет достаточно. Не может не быть достаточно.
   Торжество на его губах...
   Виктория сжала кулаки, так что пальцы впились в пылающую жемчужной голубизной плоть. Резко выдохнула. И сделала то, о чем еще три дня назад не имела ни малейшего представления, что до той сумасшедшей тренировки не смогла бы сделать даже ради спасения собственной жизни.
   Втянула внутрь свою силу и эту странную виртуальную реальность. Подняла ментальные щиты, заново, на пустом месте возводя непроницаемые стены между собой и не-собой. Погасила сумасшедшее голубое сияние.
   Вернула их всех в обычный мир.
   И укротила бушующую в венах ярость, вообразив ее голодной старой волчицей. Волчицей, которая умеет терпеливо ждать своего часа.
   Она не знала, зачем понадобилось Олегу ее провоцировать, что им руководило, помимо собственной врожденной вредности, разумеется, а эта причина казалась ей недостаточной для столь опасной игры. Но в одном Виктория была совершенно уверена: что бы там ни хотел из нее сделать Великий и Ужасный, фиг он это получит. Если инициацией для этого «что-то» должна стать попытка его убийства (насчет удачности сей попытки у нее чем дальше, тем больше возникало сомнений), придется паразиту придумать провокацию получше — хотя жаль, конечно: прибить гада хотелось необычайно. Ну да ничего, она потерпит. Она вообще девочка терпеливая.
   Как и Серая Волчица.
   Война была объявлена, первая битва отгремела.
   Виктория открыла все еще сияющие голубоватым жемчугом глаза и посмотрела на своего противника. Молча.
   Кто-то со свистом выпустил из легких воздух. Хриплый, сдавленный голос Сашки произнес такое, что Виктория прикусила губу, чтобы не расхохотаться. И тут же послышался звук подзатыльника. Кто-то не забыл напомнить мальчишке о том, что ненормативная лексика в приличном обществе недопустима. Наверняка Natalie.
   Это несколько разрядило напряженную обстановку, но Виктория все так же стояла и смотрела на Олега. Молча. Спокойно. Очень-очень спокойно.
   Она прекрасно знала, что сейчас будет. Ее ударят. Ее выпад, на девяносто процентов поглощенный аурой Посланника, будет ей возвращен с лихвой, ее размажут по стенке, заставят харкать собственной кровью, скулить, умоляя о пощаде. По-другому просто быть не могло, ведь иначе он потеряет лицо перед учениками, утратит власть... В первый раз ее, что ли, ставили на место рассерженные неповиновением «хозяева жизни»?
   Ничего иного Олег сделать просто не мог.
   А он взял и сделал. Презрительно передернул плечами и бросил:
   — Неуклюже. Ты что, совсем ничему на тренинге не научилась?
   За ее спиной кто-то сдавленно хрюкнул. Она молчала.
   — С сегодняшнего дня будешь ходить на тренировку со всеми. Три часа в день, но в более напряженном темпе.
   Она молчала. И даже не бесилась. Ну, почти не бесилась.
   — Остальное время будешь заниматься по индивидуальному плану. Начнем со школьной программы. Учебники уже в твоей комнате. Завтра утром кратко перескажешь мне содержание произведений из списка литературы за пятый-девятый классы.
   Она хотела молчать. Правда. Но возражение вырвалось из глубины души с подкупающе искренней мстительностью.
   — А я не умею читать!
   Он чуть тряхнул головой, отбрасывая с глаз челку.
   — Чушь. Ты закончила первые три класса.
   — Два с половиной! И я ничего не помню!!! — Теперь в голосе Виктории звучало уже неприкрытое торжество. По-лу-чи, фашист, гранату!
   Он лишь чуть-чуть поднял брови. И этак насмешливо скривил свои выразительные губы.
   — Вот как?
   Она хотела было выплюнуть положительный ответ ему в лицо, но тут перед мысленным взором промелькнули «кружки с характером». И как легко она читала надписи на них. В том числе и на китайском.
   Девушка на мгновение прикрыла глаза. О нет, она не бесится. Ну, почти.
   — Я тебя ненавижу. — Голос ее был тих и совершенно лишен любого чувства. Однако все в комнате содрогнулись от искренности этого заявления. Все, кроме Олега.
   — Это хорошо, — рассудительно произнес он. — Было бы очень неудобно, вздумай выковываемый клинок влюбиться в кузнеца.
   «Га-ааад», — тихо и безутешно плакало что-то у нее внутри.
   «Гад», — обескураженно согласился внутренний голос.
   — Дорогу в свою комнату я найду сама, — тусклым голосом сказала Виктория. И, повернувшись, спокойно вышла из гостиной. Но даже подчеркнуто аккуратно задергивая за собой занавес, девушка ощущала, как ее лихорадит от желания ощутить прикосновение этих восхитительно предательских губ к своему телу.
   Да, жутко неудобно, когда выковываемый клинок влюбляется в кузнеца.

* * *

   Первый своим мнением о моральных качествах и педагогических способностях Олега поделился Александр. Зашел в комнату, где работал учитель, задумчиво постоял на пороге, глядя ему в спину, затем рассеянно, эдак в пространство произнес:
   — Знаете... уведу-ка я ее у вас.
   Что, признаться, застало Посланника врасплох. Обдумав странную фразу, он повернулся к ученику и поинтересовался:
   — Это как?
   — Обыкновенно, — пожал плечами Сашка. — Как уводят девушек у не достойных их мерзавцев. Сейчас она ослеплена вами, никого другого не замечает. Но через пару лет я вырасту — и тогда...
   Олег честно пытался переварить это заявление. Вроде бы неплохо почувствовать облегчение, но не получалось. Вроде бы должно быть смешно, но смеяться почему-то не тянуло.