Парфенова Анастасия. Посланник

   Зимний ветер влетел в окно, требовательно ударил в лицо. Запах прелых листьев, запах мокрого снега, и улиц, и снов, и бензина. Высоко-высоко неспешно перемещались огромные массы воздуха, более пугающие, нежели любой водный поток. Вдалеке лениво перекатывались холодные глубины океана. И внизу, в вечной, нерушимой глубине медленно и неотвратимо двигались литосферные плиты. А еще ниже, нерушимое и безграничное, бушевало пламя магмы. Жизнь, тонкой пленкой размазанная по этому беспредельному величию, казалась такой незначительной, такой преходящей...
   Сегодня была особенная ночь. Сегодня на одну-единственную ночь Посланник мог стать сыном этой планеты, мог принадлежать ей, как принадлежали все жившие на ее поверхности существа, мог слышать ее зов.
   Бесшумной тенью соскользнул с подоконника, ноги едва касались асфальта, а стены домов смывались в сплошное пятно — так стремителен был бег. Куски времени выпадали из восприятия — он вдруг обнаруживал себя на другой улице, в другом районе, а ветер все так же пел в вышине, и он проваливался в эту песню, позволяя воле этого мира вести себя дальше. Мимо смутным сном промелькнули красивые старинные здания центра, высокими тенями вспыхнули стандартные коробки жилых районов, запахом снега и земли запомнился какой-то парк.
   Олег тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Приходить в себя не хотелось. В конце концов частично вернуться к реальности помогло удивление. Избранная — здесь?
   Это было, пожалуй, одно из самых нищих, самых грязных и самых незавидных мест, которые Олегу до сих пор доводилось видеть в мире под названием Земля, а он позаботился исследовать все самые неприглядные закутки, до которых успел добраться за такой короткий срок. Посланник стоял в обгорелом, заваленном мусором коридоре какой-то старой, полуразвалившейся общаги. Здесь воняло. Нет, Посланник отнюдь не был изнежен изящными ароматами, ему доводилось бывать в местах, которые пахли куда как хуже, и тем не менее чувствительное обоняние громко протестовало. Света не было. Отопления не было. Похоже, не было даже воды. Здание было давно заброшено.
   Олег осторожно двинулся по покрытым чем-то липким полам, ведомый все тем же неослабевающим чувством направления. Она была здесь. Близко. Он прошел мимо двух дверей и остановился у третьей. Здесь. За тонкой, грозящей развалиться от малейшего толчка деревянной перегородкой слышался стук по крайней мере десятка сердец, причем сердец нездоровых. Совсем нездоровых. Даже в реанимационном отделении, куда его неделю назад забросило во время очередного исследования, сердца бились увереннее, а дыхание спящих звучало ровнее. Но больше всего настораживал запах: едва уловимый сладковатый аромат, который заставил внутренности Посланника сжаться в недобром предчувствии. За этой дверью было что-то очень нехорошее. Очень.
   Его лицо превратилось в холодную, отрешенную маску, когда рука осторожно толкнула дверь, как-то умудрившись бесшумно открыть эту скрипучую створку. Посланник стоял чуть в стороне от дверного проема, так чтобы не поймать пулю, если кому-нибудь вздумается в него стрелять, затем, убедившись, что все спят тяжелым нездоровым сном, призраком проскользнул внутрь.
   Посередине комнаты стояла небольшая печка-буржуйка, освещавшая помещение красноватыми отблесками углей. Был стол, заваленный каким-то мусором, была груда тряпья, которую при желании можно было определить как одеяла, были даже две кровати, занятые спящими людьми. Те, кто на кровати не поместился, спали на полу, спутавшись в тугой клубок полуобнаженных тел и старых тряпок. Пожалуй, если бы не тяжелый запах, можно было бы решить, что они прижимались друг другу только в поисках тепла.
   Пахло нищетой, кровью, гниющей заживо плотью и старой-старой грязью. А надо всем этим витал еще один запах: странный, сладковатый. Сознание Посланника с каким-то упрямым отчаянием отказывалось идентифицировать этот непонятный аромат.
   Избранная была здесь, в этом у Олега не осталось ни малейшего сомнения. В красноватой темноте смутно угадывалось свернувшееся в комочек тело, спутанные, больного вида волосы. Посланник тенью скользнул к куче на полу, осторожно приподнял ее подбородок, пытаясь рассмотреть лицо. Одна рука девочки упала, и на внутреннем сгибе локтя на коже позорным клеймом горели многочисленные кровавые «дорожки». Сердце Посланника судорожно дернулось, на мгновение остановилось... и тут же зашлось в бешеной гонке гнева и страха. Холодный металлический комок застрял где-то в горле.
   Он наконец узнал этот запах.

* * *

   Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, отступила, как удушающая петля. Ей было жарко, и душно, и плохо. Кости ломило, сухая шелушащаяся кожа болезненно зудела, перед глазами все плыло. Тела, прижавшиеся рядом в знакомом наркоманском единстве, еще несколько часов казавшиеся самыми родными, самыми понимающими на свете людьми, теперь представлялись тяжелыми, тянущими на дно, не дающими вздохнуть оковами, хомутами.
   Вика попыталась шевельнуться, и... тут появился Он.
   Лицо соткалось из теней, как демон возмездия или, быть может, ангел печали. Оно парило в темноте, лишенное тела, обрамленное багровыми бликами, и даже ради сохранения собственной жизни Вика не смогла бы сейчас отвести взгляд от этого невероятного потустороннего видения.
   Таких лиц не бывает. Четко, почти болезненно очерченные скулы и подбородок, резкий, хищный нос, багровые провалы восточных глаз. И — неожиданно мягкие, несущие какой-то африканский отголосок губы. Вика застыла то ли от ужаса, то ли от восхищения. Таких глюков у нее еще не было...
   Лицо приблизилось, и теперь Вика совершенно точно знала, что стояло за ледяной неподвижностью этих черт. Гнев. Воплощенный, изваянный в бронзе, холодный и безграничный, как близкая смерть. Пальцы, впившиеся в ее подбородок, горели, как раскаленные щипцы. Какой-то атавистический инстинкт, непонятно почему оставшийся жить в сломанном теле, заставил ее отшатнуться, попытаться вырваться, но мышцы словно окаменели, мысли застыли в пустоте...
   Она провалилась в его глаза, как могла бы провалиться в бездонную пропасть, огромную и равнодушную. Что-то со звоном разбилось глубоко внутри, и ее разум распахнулся навстречу этому вторжению, болезненным гноем выдавливая из себя обрывки воспоминаний.
   Скандалы дома, крики, удары. Пьяные предки. Хлопнувшая дверь.
   Улицы. Холодные, пустые, равнодушные. «Ну-ка, крошка, попробуй вот это». Первая сигарета с марихуаной... Смеются... Все смеются... так весело. Все друзья, все будет хорошо...
   Кокаин, какие-то таблетки. «Приход», «на конце иглы», теплая волна. Таска, волокуша, кайф, нирвана... А-ах, хорошо!
   Простудилась? Нет, кумар. Да нет, конечно это не ломка, скажешь тоже, ну разумеется, ты не на игле! Вот, попробуй-ка вот это, сразу станет лучше.
   Больно!
   Героин...
   Первый мужчина? Она не помнила. Какая разница? Их было так много... Скорее, скорее, ей нужна эта доза... Нуж-на-аа!!!
   Больно! Больно! Да-ай!!!
   Больно...
   Э-э, крошка, ты бы не трогала это. Тебе сколько, четырнадцать? А выглядишь на десять лет старше... Нет, ты послушай, нельзя использовать это все одновременно. Эта дрянь, она ведь в смеси еще страшнее, чем по отдельности. Это не как в математике, здесь один плюс один приносят вред не как два, а как пять... Ну извини, я не хотел... Да пошла ты...
   Передозировка... да... Положите ее под капельницу, может, выкарабкается... да что тут делать, это уже третья стадия. Полная физическая и психическая деградация, такие больше нескольких месяцев не живут...
   Больно...

* * *

   Вика плыла где-то над полом, поддерживающие ее руки казались такими горячими, что почти жгли. Она скорее почувствовала, чем увидела, как несший ее демон с каким-то злобным бессилием пнул кого-то, пытавшегося преградить им путь, краем глаза поймала кровавую кашу, в которую превратилось горло бедолаги...
   Попыталась вырваться, но тело не слушалось. Этот чертов демон был самым твердым глюком, с которым ей до сих пор приходилось сталкиваться... В лицо ударил свежий ночной воздух, и девушка, сама того не понимая, сделала глубокий, полный вдох. Воздух был сладким и странно приятным на вкус и напоминал о чем-то... о чем-то давно забытом. Быть может, о том, что впервые за очень долгое время легкие не болели от неимоверного усилия, которое требовалось, чтобы совершать ежесекундный подвиг дыхания? Что-то глубоко внутри дрогнуло, отвечая на зов этой ночи... Такой особенной ночи...
   Сверху вновь мелькнуло его лицо, бледное и холодное в свете полной луны. Кажется, под гневом, наполнявшим эти глаза, мелькнуло что-то похожее на удивление...
   — Виктория... по крайней мере имя подходящее.
   Судя по тону, все остальное подходящим не было. Но не способный к абстрактному мышлению, полуразрушенный разум Вики так и не смог связать этот голос, это лицо и эти слова... Поддерживающие ее руки наполняли тело странным, совсем не болезненным теплом, глаза сами собой закрылись. Последняя мысль была странной и очень четкой.
   Когда же меня в последний раз мужик таскал на руках?
   Да никогда.
   Спутанная вереница кошмаров, которая в последнее время стала для нее сном, сдавила горло удушающей петлей.

* * *

   У Олега звенело в ушах, реанимационная палата расплывалась перед глазами. Это была до-олгая ночь. Или день? Посланник не без оснований полагал, что провел здесь всю ночь, весь день (смутно припоминался звонок ученикам и приказ заниматься без него) и теперь вот начинает отсчитывать вторые стуки у постели будущей избавительницы Земли. «Избавительницы», во имя песка и ветра! Все-таки иногда судьба — такая... шутница!
   Он слегка поморгал, пытаясь прояснить зрение, и посмотрел на источник своей бессильной ярости. Нет, Избранная этого мира ничем не напоминала его Данаи Эсэру!
   После глубокого зондирования ее разума он знал, что девушке сейчас около пятнадцати. Выглядела она настоящей старухой. А разум в этом теле тянул в лучшем случае лет на девять.
   Она была худа той особенной отвратительной худобой, которую приобретают предрасположенные к полноте люди, если довести их до грани полного истощения. Обтянутые сухой желтоватой кожей ребра, по-паучьи тонкие ноги, руки, изрезанные многочисленными следами от иглы. Волосы — тонкие, ломкие и русые, напоминающие жидкий мышиный хвостик. Лицо точно у оголодалой мумии, слоящиеся, больные ногти, многочисленные язвы и гнойники в местах, куда входила игла. Возможно, природа изначально и заложила в это существо какую-то красоту, но теперь все это было уничтожено. Сейчас, после ломки, после полной очистки организма, двух операций и бесконечных часов насильно ускоренной регенерации, она не должна была выглядеть лучшим образом. Но и оправившись, эта все равно уже никогда не сможет быть по-настоящему красивой. Как не сможет быть по-настоящему сильной, по-настоящему здоровой, по-настоящему умной, по-настоящему... И самое отвратительное — она все сотворила с собой сама. С некоторой помощью окружающего мира, разумеется, но в целом — сама. Высшие, что же ему теперь делать?
   В принципе понятно что. Никто никогда и не обещал, что работа Посланника будет легкой.
   Даже искалеченная, исковерканная, почти полностью уничтоженная Избранная была лучше, чем никакой Избранной. Этой девочке были от рождения даны такие силы, что все его способности, все его знания и вся подготовка в сравнении с ее силами казались просто смешными. То, что она умудрилась в процессе взросления практически полностью эти силы в себе уничтожить, вместе с собственной личностью и собственным миром, всего лишь досадная помеха. Не более.
   Земля позвала ее этой ночью. И Виктория ответила. Даже в том жалком состоянии, когда лишь его воля и прикосновение удерживали ее от жуткой ломки, Избранная ответила. И океаны сдвинулись, а ветры затаили дыхание, слушая этот ответ.
   Значит, так тому и быть. Виктория будет Избранной. И если ее «я» сейчас на это не способно, значит, это «я» должно умереть, а на его осколках возродится нечто новое. Это даже не убийство, поскольку убивать в ней сейчас считай что и нечего.
   Олег задумчиво прикусил губу. Тут, конечно, легкой «полировки» будет недостаточно. Придется проводить полную «перековку», а затем и «закалку». И, возможно, не один раз. Что-то похожее на жалость мимолетно шевельнулось в старой, давно зачерствевшей душе Посланника. И тут же замолкло. Наверное, если бы металл мог кричать, мир содрогнулся бы от воплей меча, на который опускается молот кузнеца. Но ведь именно так и получают достойные клинки...
   Поэтому он и принес ее в эту больницу, где один знакомый врач не брезговал «левыми» приработками. Договориться о помощи было несложно: предложил деньги, мягко пошантажировал, воззвал к совести: в конце концов, не бандита ведь просил латать, поймавшего шальную пулю во время разборки! Правда, умудренный сединами и цинизмом доктор считал, что они всего лишь теряют время. Кому, как не ему, было знать, что завязать с этой дрянью практически невозможно. А уж завязать на такой стадии, да еще когда имеешь дело с полинаркоманией... Но деньги платились, и старый врач молча делал все, что требовал Олег, стараясь не замечать всего остального.
   А не замечать приходилось многое. Притащив свою ношу, Посланник так и не дал ее толком обследовать, так что медицинский персонал не мог знать, в каком жалком состоянии была девчонка еще день назад. Вообще, местным Гиппократам Олег позволил только провести полную очистку организма да снять ломку (в чем аборигены из-за обилия практики изрядно поднаторели), а остальным занялся сам.
   Положение было отчаянным. Он вообще не понимал, почему эта дура до сих пор жива. Единственным возможным объяснением могла послужить потусторонняя выносливость Избранных. Уж чем-чем, а обычным смертным человеком Виктория не была никогда...
   Однако за столетия своих странствий Посланнику никогда не приходилось видеть Избранного в столь жалком состоянии.
   Уничтожено было все. Сердечно-сосудистая система держалась только на честном слове: повышенное давление, гипертоническая болезнь, ненормально увеличенное сердце. Почти предынфарктное состояние — это в пятнадцать-то лет! Легкие гнили заживо, печень напоминала решето, о нервной системе вообще говорить не будем. Мозг... Не будем о мозге.
   От него, право же, осталось не так много, чтобы тут было о чем говорить.
   Как же ты будешь учиться бою и танцам, девочка? Ладно, это потом...
   Желудок... С язвой придется что-то делать и с опухолью тоже. Она что, чистый спирт литрами глушила, что ли?
   Иммунная система — вот настоящая проблема. Букет разнообразных болезней, которые любой, без исключения, наркоман таскает в собственном теле, тут был представлен в расширенном наборе, причем большинство — на давно запущенных стадиях.
   В общем, картина была печальная. Медицина этого мира перед таким опускала руки. А сам Олег, хотя и был вполне толковым целителем, в одиночку такую пациентку бы не вытащил. Но...
   Она была Избранной. У нее самой было вполне достаточно сил, чтобы себе помочь. Надо было только эти силы извлечь и направить в нужное русло. Именно этим Олег и занимался последние сутки.
   Час за часом терпеливо сидел у ее кровати. Положив пальцы на горячие виски, мысленно строил тонкие клеточные стенки, воссоздавая разрушенные цепочки молекул, направляя дремавшее в этом изломанном теле существо на то, чтобы хоть немного привести несчастное тело в порядок. Не сразу, но у него получалось. Как бы далеко ни зашла девчонка в своем стремлении к саморазрушению, какое-то инстинктивное желание жить в ней еще оставалось. И именно к этому желанию Посланник безмолвно взывал в пустой, холодной палате.
   Был один момент. Странный, вызывающий головокружение и недоумение момент. Почти пугающий. Он почувствовал рядом знакомое присутствие, ощутил легкое прикосновение волос к ладони, уловил краем глаза всплеск изумрудного сияния. Ослепительная секунда, когда ему показалось, что за спиной стоит Сэра. Но, когда Леек резко оглянулся, он увидел лишь покрытые кафелем больничные стены. Выругавшись про себя, Посланник вернулся к лечению Виктории.
   У него не было времени на воспоминания.
   Теперь Избранная выглядела еще более худой, нежели когда он впервые ее увидел. Глаза совсем ввалились, лицо посерело. Но монитор показывал здоровый, размеренный ритм сердца, легкие поднимались и опускались без влажного хлюпанья, кровь была чиста.
   Олег согнулся, опустив голову на колени, пытаясь унять головокружение... Дело сделано: Виктория будет жить.
   Если захочет.
   И вот тут начиналось самое интересное.
   Вещества, которые в этом мире обтекаемо именовали наркотическими, имели одну отличительную особенность: однажды попробовав, отказываться от них жертвам совсем не хотелось.
   Посланник не поленился разобраться с этим вопросом едва ли не в первую очередь, как прибыл на новую планету. Стандартная схема аддикции: воздействие внешними препаратами на естественные нейромедиаторные системы организма. Так, естественные эндорфины по своему действию заменялись препаратами морфийной группы, норадреналин и адреналин были связаны с такой дрянью, как кокаин, а на опиатную систему, ответственную за болевую чувствительность и настроение, вообще могло влиять чуть ли не все, что угодно. Хуже всего, вся эта тонкая химия так тесно взаимосвязана, что воздействие на что-нибудь одно вызывало каскадную реакцию по всему организму.
   Что мы имеем? Недостаток эндорфинов — значит, плохое настроение. А если вколоть себе что-нибудь сходное с ними по химическому составу, получаем заказанные розовые очки и небо в алмазах. Просто. Только вводимая доза в сотни и тысячи раз превосходит необходимое в мозгу. В результате после нескольких приемов заменителя эндорфины перестают вырабатываться сами. Действие пришедшего извне заканчивается, своего нет — ломка. При повторном введении появляется все больше и больше требовательных рецепторов, ломка усиливается. Система целиком переходит на внешний контроль.
   Физическая зависимость. И ни о какой силе воли тут и речи быть не может. Эти вещества нужны организму, нужны как пища, как воздух и даже больше. Все средства хороши, чтобы их заполучить.
   Олег бы, конечно, смог привести рецепторы Избранной в порядок и подправить ее химический баланс до подходящего уровня. Но какой смысл? Ей даже не надо было снова садиться на иглу, чтобы вновь вернуться к прежнему состоянию. Достаточно было только верить. И послушная ей сила проведет все необходимые изменения в организме.
   Нет, прежде чем разбираться с физической зависимостью, надо было сначала покончить с зависимостью психической. И именно для этого Посланник и притащил девчонку в оборудованный современной техникой и укомплектованный толковым персоналом госпиталь.
   В принципе, выбор способов борьбы с данной проблемой был более чем обширен. На любом другом Олег использовал бы пару магических трюков, без труда убедив дуреху в чем угодно. Но Виктории самой предстояло стать магом, и нельзя, чтобы она боялась этой судьбы, как нельзя допускать, чтобы девчонка сбросила заклятие или распознала обман. Долгий, но самый надежный способ — осторожное выстраивание новой, более стабильной личности (впрочем, о «новой» здесь говорить некорректно, у несчастной дуры и старая-то сформироваться так и не успела) — тоже не подходил — просто не было времени...
   Тихо скрипнула дверь, Олег повернулся на звук. Шелер зашел, чуть прихрамывая, окинул их хмурым, недовольным взглядом. Старый врач был отнюдь не в восторге от происходящего, хотя, наверное, и сам не понимал, что его так беспокоит.
   — Все готово?
   — Да. Надо торопиться. Операционная должна быть свободна до прихода заведующего отделением.
   Олег поднялся, и обычная пластика движений оказалась чуть смазана из-за сковывающей тело и мысли усталости. Как же он выложился ради этой... этой...
   Сознание отказывалось найти подходящее определение для лежавшего на больничной койке существа.
   Он кивнул, позволяя двум дюжим санитарам (и где только откопали таких? Наверняка не в медучилище!) переложить пациентку на каталку. Медсестричка начала суетиться у капельницы, а Шелер подошел к девушке, пробежался глазами по показаниям приборов. Покачал головой.
   — Должен извиниться перед вами... — Он сделал красноречивую паузу там, где должно было быть имя, которое Олег так и не удосужился сообщить этому излишне умному человеку. — Я, признаться, думал, что вся затея гроша ломаного не стоит. Все равно что массаж сердца для столетнего. Но она, оказывается, отнюдь не так плоха, как казалось на первый взгляд...
   И вновь невысказанный вопрос повис в воздухе. Да, Олег не дал сделать никаких обследований, но старый, очень опытный и очень умелый врач не мог не видеть, в каком состоянии находилась пациентка. И в каком находится сейчас. Посланник посмотрел прямо в усталые водянистые глаза. Если старик задаст сейчас этот вопрос, его придется убить.
   Но старик был действительно умен, а быть может, за долгие годы у него развилась хорошая интуиция на «крутых», которые привозили сюда раненых и угрюмым взглядом просили не спрашивать ни о чем.
   Шелер отвел взгляд. Следуя за каталкой, они вышли из палаты и направились по коридору.
   — Вы умный юноша, кем бы вы ни были. Поймите, это не решит проблемы. На какое-то время... Но рано или поздно она окажется в ситуации, когда предпочтет умереть, но испытать «улет» еще один последний раз.
   Олег кивнул.
   — Я понимаю. И не жду мгновенного чуда. Но, поверьте, в ближайшее время она окажется слишком занята, чтобы думать еще и о наркотиках.
   Собеседник бросил на него острый взгляд. Все-таки врач всегда остается врачом, сколь бы циничен и разочарован он ни был, и стоит ему унюхать возможное лекарство от считавшейся до того неизлечимой напасти...
   — Что вы планируете?
   Олег усмехнулся.
   — Ничего такого, чего этот мир не знал бы до меня. — Он чуть притормозил шаги, пытаясь подстроиться под хромающую походку старого целителя. — Вы уже давно открыли, что по-настоящему адцикцию нельзя уничтожить. Лишь частично заменить на другую.
   — На что вы собираетесь ее подсадить? — Голос старика прозвучал резко.
   — Пока не знаю. Лучше всего была бы религия. Давно замечено, что никто не лечит от наркомании так успешно, как секты. Но... — Он замолчал, черты казались в мерцающем ненатуральном свете металлической маской.
   — Но?
   — Религия — слишком сильное оружие, которое сложно контролировать. — Посланник вновь замолчал. Избранная, уверовавшая, что от гибели ее спасло божественное чудо, исполненная готовности всеми силами служить Всевышнему, называлась бы уже Мессией. Олег не знал, готов ли этот мир к такому. Тем более в исполнении отнюдь не отличавшейся божественными добродетелями Виктории.
   — Хм...
   Они подошли к дверям операционной, и тут доктор вскинул руку.
   — Необходимо, чтобы она была в сознании, когда въедет туда, — объяснил он озадаченному Олегу.
   Медсестра достала какой-то шприц, но теперь уже настала очередь Посланнику предостерегающе поднять руку.
   — Не стоит добавлять ей еще химии. — Он положил ладонь на сухой горячий лоб, пальцы чуть дрогнули, выпуская шарик энергии. — Виктория...
   Казалось, его голос зазвучал в каком-то недоступном человеческому слуху регистре, проникая вглубь разума, пробирая тело внутренней дрожью, тревожа, пугая. Даже Шелер отступил на шаг, железная, повидавшая уже все на свете медсестра зябко обхватила себя руками. Амбалы в санитарных халатах автоматически потянулись за оружием. Бледные редкие ресницы Виктории затрепетали.
   Олег отступил на шаг, и удивлено обводящую вокруг себя глазами девушку ввезли в операционную. Когда дверь закрылась, Шелер еще несколько секунд простоял в холодном, покрытом облупившейся плиткой коридоре, слишком пристально глядя на этого совсем молодого парня с глазами столь же старыми и столь же усталыми, как и те, что он ежедневно видел в зеркале. Странно, но с тех пор, как этот юноша, точно невесомую пушинку, держа на руках свою исхудавшую ношу, подошел к нему в подворотне у входа в госпиталь и предложил чертову уйму денег за сеанс неортодоксального кодирования, у старого врача ни разу не возникло желания назвать его «мальчиком» или даже «парнем». Не шли ему такие определения, и все тут.
   — Послушайте, молодой человек, ну зачем вам вся эта возня с госпиталем? Инсценируйте какой-нибудь знахарский заговор, у вас хорошо получится. Да и эффект будет...
   Олег отрицательно дернул головой.
   — Знахарство в представлении среднего человека слишком прочно связывается с шарлатанством. — И даже не соврал. Просто не сказал всей правды. — Меня больше беспокоят препараты, которые вы будете использовать. У нее такой коктейль в крови, что... Пробы на аллергию взяли?
   — Да. И не беспокойтесь, мы будем использовать совершенно невинные средства: подкрашенная глюкоза, ну и фармакологический коктейль, чтобы вывести легкие из строя на пару минут. Настоящая клиническая смерть ведь не нужна, только имитация... А что касается проб крови, то, вы правы, такого мне еще видеть не доводилось. Некоторые вещества, которые она использовала, кажется, даже не известны науке!
   Да уж. В собственное растянутое самоубийство мадемуазель Виктория вложила немало фантазии и изобретательности. Видимо, ее приобретенное под воздействием химии слабоумие отличалось некоторой избирательностью.