Паркер К.. Пробирная палата

   Эйтли закрыла глаза и вздохнула.
   – Но у них же наши корабли, что мы без них сделаем? – она открыла глаза. – Нет, не очень разумное предложение.
   – Едва они узнают, что здесь происходит, как сразу вернутся, и тогда у нас не будет ни единого шанса. Вы вообще-то представляете, что они делают с мятежниками?
   – Но можно же что-то придумать… должен же быть какой-то выход…
   Исъют остановилась, не договорив, – к ним приближались пять солдат. Венарт напрягся, словно собрался задать стрекача, но сестра схватила его за руку.
   – Если побежишь, тебя убьют, – прошептала она.
   Подойдя, солдаты остановились. Вперед вышел сержант.
   – Венарт Аузелл, – сказал он. – Исъют Месатгес.
   Венарт сделал глубокий вдох:
   – Я Венарт Аузелл. Что…
   – Исъют Месатгес.
   Эйтли, Ветриз и Исъют застыли на месте. Сержант подождал несколько секунд и кивнул.
   – Ладно, – сказал он, – возьмем их всех, а потом разберемся. Вы арестованы. Сюда, за мной.

Глава 15

   – Не люблю, когда меня арестовывают, – сказала Исъют. – Это так скучно. Сидишь часами в камере, в комнате для допросов, в коридоре; делать нечего, читать нечего, всегда то слишком холодно, то, наоборот, слишком жарко, а пища…
   В то утро они оказались в кабинете секретаря Гильдии, расположенном в самом конце коридора, отходящего от галереи, с трех сторон огибавшей помещение Дома торговли. Многие мечтали попасть в кабинет, получить приглашение туда считалось высокой честью. Это была большая комната, одновременно ничем не примечательная для посторонних и интересная для знатоков. Секретарь, Алоэт Кор, слыла фанатичным коллекционером мебели, особенно ее привлекали костяные столики и стулья, которые на протяжении шести поколений мастерила семья Аррацин, одна из известнейших в Перимадее. Сама мебель, хрупкая, дорогая и абсолютно непрактичная, не очень-то нравилась Алоэт Кор, но она скупала все, что попадалось под руку, потому что стоили эти безделушки неприлично дорого, а обещали подняться в цене еще выше, так как после Падения производство прекратилось из-за смерти всех членов семьи Аррацин. Люди говорили, что почитали за честь просто посидеть на мраморной скамье, провести в ожидании час-полтора ради того, чтобы хоть одним глазком взглянуть на причудливую, невообразимо гротескную подставку для лампы, собственноручно вырезанную Леухасом Аррацином полторы сотни лет назад из цельного куска китового уса.
   – Тебя часто арестовывали? – спросил Венарт. – Извини, просто любопытно.
   Исъют пожала плечами:
   – Зависит от того, куда приезжаешь. В некоторых местах это так же естественно, как поздороваться. Что-то вроде: «Добро пожаловать в наш славный город, вы арестованы». Одно время мне часто приходилось бывать в Бурзоуте, и я знала по именам всех стражей в тамошней кутузке. Мы с ними играли в шахматы, я пришивала им пуговицы…
   – Ты? – удивленно спросила Ветриз. – Когда это ты успела научиться пришивать пуговицы?
   Вечером кабинет Алоэт Кор уже превратился в кабинет майора Джавека, только что назначенного субпрефектом Острова, и странным образом коридор стал темнее и холоднее, мраморная скамейка жестче, и никого уже не тянуло взглянуть на знаменитую подставку из китового уса. Приоритеты изменились всего лишь за несколько часов. Откровенно говоря, у Ветриз появилось чувство, что ее просто добавили к коллекции и отложили в сторону, чтобы потом занести в каталог, проштемпелевать и упрятать в шкаф. Она знавала одного человека, собиравшего черепа птиц. Он подробно описывал ей, как снимает с них кожу, как вырывает мозг и плоть, выбеливает кости и, наконец, выставляет готовый экземпляр под стекло. Ветриз слушала его со странным чувством: интересно, увлекательно, необычно и одновременно мерзко и отвратительно.
   – К чему клоню? – спросила Исъют. – Я лишь хочу сказать, что у разных народов различные методы ареста. Вполне возможно, что они всего лишь установят наши личности и отпустят нас на все четыре стороны. Ничего страшного, обычная бюрократия. Венарт вздохнул.
   – Тогда как ты объяснишь тот факт, что кроме нас здесь больше никого нет? – спросил он. – Или, по-твоему, из всех жителей Острова они выбрали для знакомства только нас? Откуда такой интерес? Не знаю, как тебя, а меня такая популярность не радует.
   Исъют раздраженно развела руками.
   – Ладно, как хотите. Вам нравится чувствовать себя несчастными? Пожалуйста. Мне наплевать. Но я не вижу в этом никакого смысла. В конце концов, лучше от этого никому не станет. Сидите, мучайтесь, изводите себя всякими мыслями…
   – Исъют. – Эйтли подняла голову и посмотрела ей в глаза. – Помолчи. И ты, Вен, тоже. Я знаю, что вы напуганы и только поэтому так много болтаете, но, честное слово, меня раздражают ваши бесконечные препирательства. Давайте просто посидим, ладно?
   – Говори за себя, – бросила Исъют. – Лично я нисколько не испугана и…
   Дверь открылась, и два стражника, стоявшие у них за спиной, как некие архитектурные излишества, кивнули, приказывая подняться и войти в кабинет.
   – Все будет в порядке, – шепнула Исъют. – Вот увидите. Ей никто не ответил.
   Субпрефект Джавек оказался округлым мужчиной, невысокого для Сына Неба роста, совершенно лысый, с похожей на яйцо головой и густой, вьющейся бородой. Он не выглядел ни грозным, ни дружелюбным, а, скорее, усталым, что, конечно, было вполне понятно. Нелегкая это работа – присоединение целой страны.
   – Имена, – сказал он, обращаясь не к четырем островитянам, а к своему писарю, юному чужестранцу с курчавыми каштановыми волосами.
   Писарь зачитал имена, уже записанные на листке. Произношение было жуткое: Исъют Месатгес превратилась в Иизу Муззергец, а Венарт и Ветриз стали называться одинаково Орзл. В перимадейских именах молодой человек разбирался намного лучше, потому что вполне компетентно справился с фамилией Зевкис, сделав ошибку лишь в ударении.
   – Спасибо, – сказал субпрефект, и писарь опустился на стул и принялся рассортировывать восковые таблички, которые в Империи использовались как карточки картотеки. – И спасибо вам, – добавил он, очевидно, лишь теперь замечая присутствие островитян. – Надеюсь, это не доставило вам неудобств. Ничего не поделаешь. Кое-что требует уточнения. Вы все друзья капитана Бардаса Лордана…
   – Извините, – вставила Исъют, – но я себя таковой не считаю.
   Джавек слегка повернул голову, и его тройной подбородок, скрытый бородой, заколыхался.
   – Вот как? – Он перевел взгляд на Эйтли, которая кивнула. – А вы? – Взгляд переместился еще дальше. – Вы двое? Что вы скажете?
   Венарт перевел дыхание.
   – Да, это так. Думаю, они даже не знакомы. Я имею в виду лично.
   – Ясно, – сказал Джавек. – Жаль, но до окончания войны вам придется побыть с этими тремя. Дальше… Вы Ветриз Аузелл.
   – Правильно. – Его удивило ее безукоризненное произношение.
   – Около семи лет назад у вас был роман с Горгасом Лорданом.
   Ветриз вздохнула.
   – Да, был, – сказала она, на мгновение опередив Венарта, который, похоже, собирался дать отрицательный ответ от ее имени. Жаль, ей так долго удавалось держать это в тайне от него. – Хотя термин «роман» – это некоторое преувеличение. Все заняло одну ночь.
   Джавек кивнул:
   – Хорошо, я внесу исправление. – Он поднял голову. – Ну что ж, очень жаль, но мне придется подвергнуть вас четверых домашнему аресту на неопределенное время. Уверен, вы все вполне безобидные люди, но пока капитан Лордан командует полевой армией, каждый, кто может быть использован в качестве заложника для оказания давления на него… в общем, нам будет спокойнее, если до вас никто не доберется. Надеюсь, вы поймете логику такого решения, если подумаете, принимая во внимание интересы всех сторон.
   Никто ничего не сказал.
   – Мы постараемся создать наилучшие условия и сделать так, чтобы ограничение свободы не доставило вам больших проблем. Вы будете жить в доме Аузелл… это номер 16 по 4-й улице, не так ли? Я поставлю часового, но мои люди вас не побеспокоят, у них будет своя кухня, своя спальня и все такое. Вам разрешено принимать посетителей, для этого выделен один час в сутки, но при встрече, конечно, будет присутствовать солдат. Вопросы есть?
   Краем глаза Ветриз заметила то, что, вероятно, и было знаменитой подставкой для лампы. Чтобы рассмотреть лучше, она немного повернула голову – все оказалось именно так, как ей и представлялось – абсолютный ужас.
   – На мой взгляд, ее переоценили, – заметил субпрефект. – Я, разумеется, не специалист, но в последний период творения Аррацинов больше напоминают пародии на достижения классического этапа. Это характерно не только для них: у многих художников прослеживается тенденция воспроизводить в крупных формах то, что хорошо лишь в миниатюре. Возьмите, к примеру, вон ту двуручную чашу.
   Она посмотрела в указанном направлении и увидела то, что самым неприятным образом напоминало человеческий череп, установленный на небольшом пьедестале из кости. Верх был срезан, полость мозга превращена в чашу, а две руки, представляющие собой ловко соединенные пальцевые кости, вставили в ушные раковины.
   – Интересное украшение, правда? – продолжал Джавек. – Насколько мне известно, когда-то это была голова некоего мятежного вождя одного из равнинных племен, лет сто назад он поднял бунт, потерпел неудачу. А его более удачливый соперник прислал вот это в Город для выставления на всеобщее обозрение. Чаша была частью трофеев, захваченных капитаном Лорданом. Весьма уникальный образчик, хотя у меня дома есть череп самца-оленя примерно того же периода. Работа Сундаса Аррацина, одна из ранних.
   Ветриз почувствовала, что ее вот-вот вырвет.
   – Она ценная? – спросила Исъют. – Дело в том, что мне известно, где есть нечто похожее, если вас, конечно, интересует.
   Исъют в своем репертуаре, подумала Ветриз.
   – Вот как? – Субпрефект Джавек слегка наклонился вперед. – Настоящая работа Аррацина? И подтверждение имеется?
   Исъют нахмурилась:
   – Думаю, что да. Конечно, придется проверить. Но если вещь подлинная, то сколько примерно она может стоить? О какой сумме идет речь?
   – Деньги не проблема, – ответил Джавек. – Если вы назовете имя человека, имеющего у себя такую вещь, я его найду, спасибо.
   – Джолай Каик, у него торговое место в самом конце пристани: найти легко, вам любой скажет. – Едва произнеся эти слова, Исъют осознала, что именно имел в виду Джавек, говоря, что деньги не проблема. Какая жалость, она хорошо знала Каика на протяжении нескольких лет, и он не сделал ей ничего плохого. – По-моему, Джолай избавился от нее в прошлом году, так что…
   Джавек пожал плечами:
   – Не сомневаюсь, что мы сумеем отследить путь этой вещички. Главное, получить доказательства ее подлинности. Но в данный момент это дело вторичной важности. – Он поднял голову и перевел взгляд на Эйтли. – Похоже, вы собирались указать мне, что не входите в сферу моей юрисдикции, так как являетесь гражданкой Шастела, и, задерживая вас, я рискую создать причину для дипломатического конфликта. Это не совсем так. Прежде всего, потому что у вас по меньшей мере двойное гражданство и вы такая же островитянка, как и эти трое, но я не хочу заниматься рутиной, копаться в документах – у меня нет на это ни времени, ни желания. Я предлагаю вам следующее. Вы остаетесь здесь, под нашим присмотром и под нашей защитой, что вполне отвечает как вашим интересам, так и интересам вашего подопечного, Теудаса Морозина. Если не считать членов семьи, вы, вероятно, самые близкие капитану Лордану люди, и это, естественно, создает для вас немалый риск. Если вы согласитесь принять мое предложение – а вы, не сомневаюсь, благоразумная женщина, – то все утомительные процедуры с установлением гражданства и выяснением сферы юрисдикции просто не понадобятся, и мы не станем впустую растрачивать ваше и мое время. Согласны?
   Эйтли посмотрела на него: ей показалось, что она смотрит на собственное отражение в отшлифованном до блеска забрале шлема.
   – Полагаю, вы правы, – негромко сказала она. – В конце концов, даже если вы меня отпустите, заняться мне все равно нечем.
   Джавек улыбнулся:
   – Спасибо, что напомнили. С сегодняшнего дня все операции банка Шастела здесь, на Острове, осуществляются под контролем властей провинции. Мы уже отправили письмо в Шастел и полагаем, что никаких трудностей не возникнет. Кстати, хочу поздравить вас: все записи в полном порядке, учет налажен отлично. Не сомневаюсь, что когда все немного успокоится, они примут вас на работу в качестве служащего.
   Эйтли пристально посмотрела на него и кивнула:
   – Вы очень добры.
   – Если только, – субпрефект многозначительно подмигнул, – вам не захочется поступить на работу в штаб капитана Лордана. Тогда все было бы почти как в старые добрые времена, верно?
   – Не думаю, – ответила Эйтли. – Боюсь, меня совершенно не прельщает служба в военной администрации.
   – Ну, у вас еще будет возможность поразмышлять об этом на досуге, – сказал Джавек. – Посмотрим, как все повернется, а там уже будем принимать решения, хорошо? А теперь прошу меня извинить, спасибо за потраченное на меня время и за совет по поводу возможного местонахождения аррациновской головы. Я, несомненно, позабочусь о ней.
   Два стражника шагнули вперед, и островитяне терпеливо поднялись.
   – Еще одно, – сказала Эйтли. – Да?
   – Вы упомянули о Теудасе… Теудасе Морозине? Что с ним?
   Субпрефект улыбнулся:
   – Еще раз спасибо за напоминание. Я уже разговаривал с ним, он собирается присоединиться к капитану Лордану. Учитывая недавнее пребывание у кочевников, у него могут быть кое-какие интересные сведения. Уверен, он был бы рад передать вам наилучшие пожелания.
   Эйтли нахмурилась:
   – Значит, он уже уехал?
   – Либо уехал, либо собирается.
   – Понятно. Видите ли, дело в том, что у меня хранится предмет, принадлежащий Бардасу, то есть капитану Лордану. В общем, это меч, довольно неплохой, и я подумала, что Теудас мог бы захватить его с собой.
   Джавек кивнул:
   – Гюэлэн. Да, превосходное оружие, не так ли? Имеет к тому же и определенную сентиментальную ценность, это ведь подарок брата, верно? Не беспокойтесь, мы об этом позаботимся. Но в любом случае спасибо.
   Он сделал знак стражам, и в следующее мгновение все четверо островитян оказались в коридоре и зашагали по нему несколько быстрее, чем им хотелось бы. Через какое-то время они подошли к дому Аузелла, слегка запыхавшиеся и разгоряченные. Передняя дверь была открыта, по обе стороны от нее стояли часовые.
   – Извините, как… – начала Исъют, но ее легонько подтолкнули в спину, и она влетела в дом.
   Дверь захлопнулась. Внизу, в зале, находились двое солдат, во дворе виднелось еще трое. Один из них, высокий, костлявый, лет пятидесяти, назвался сержантом Корло и заявил, что все будет в полном порядке, если они не доставят ему и его подчиненным никаких хлопот.
   – Что-то он не очень мне нравится, – прошептала Исъют, следуя за Ветриз в южную спальню. – Вообще-то они все мне не нравятся.
   Ветриз не ответила.
   – Не знаю, – продолжала Исъют, – что из этого получится. И что будет с нашими кораблями? В конце концов, со всей нашей собственностью? Не могут же ее забрать, на что нам тогда жить? Чем будем заниматься? Уж лучше бы нас просто ограбили и оставили в покое. Одно дело, когда тебя ограбят, и совсем другое…
   – Исъют, пожалуйста, помолчи. – Ветриз тяжело опустилась на кровать. – У меня ужасно разболелась голова, и я хочу немного полежать.
   – Что? Ах да, да. Я пойду. Надо же объяснить им, что мне необходима хоть какая-то одежда… если, конечно, ее тоже не конфисковали.
   – Ушла?
   Ветриз закрыла глаза и кивнула:
   – Да, наконец-то, вообще-то она мне очень нравится, но я прихожу в ужас при мысли о том, что нам придется жить какое-то время под одной крышей.
   – Могу себе представить. Она улыбнулась:
   – И все-таки, думаю, видеться ежечасно с Исъют еще не самая большая из наших проблем. Как ты думаешь, что будет дальше? Серьезно.
   – Мне бы и самому хотелось это знать.
   – Ох. – Она вздохнула. – Когда этот страшный человек упомянул о Горгасе Лордане, мне показалось, что я умру прямо там, в его кабинете. Наверное, надо будет поговорить с Веном, объяснить ему все. Конечно, Вен раскричится, как обычно. Как подумаю, с какими людьми он связался…
   – Может, тебе следовало рассказать ему обо всем раньше. Но я понимаю, почему ты этого не сделала.
   – Ничего, с Веном я как-нибудь управлюсь. Алексий, а как по-твоему, что будет дальше? Все получилось так гадко, а виноваты в этом мы сами. Не нужно было их провоцировать.
   – Ничего не поделаешь. Полагаю, они уйдут, как только война закончится. А уж тогда тебе придется решать самой, как быть. Конечно, корабли они оставят у себя, экипажи тоже, по крайней мере до тех пор, пока не обучат своих матросов. На твоем месте я бы подумал, куда можно уехать.
   – Уехать? – повторила Ветриз. – Ты имеешь в виду, навсегда покинуть Остров? Но я же никогда… О, это ужасно. Нет, не может быть, чтобы они так с нами поступили.
   – На это не рассчитывай. Вы им не нужны. Остров, возможно, пригодится им как морская база, так что понадобятся постоялые дворы, магазины, все такое. Но они привыкли полагаться на своих, и в этом случае вышлют вас всех куда-нибудь в глубь Империи. Обычно именно так они и поступают: хорошее средство сохранять контроль.
   Некоторое время Ветриз просто лежала, закрыв глаза.
   – И как, по-твоему, куда нам уехать? Может быть, в Коллеон? Но там так жарко. Не знаю, привыкну ли я. И чем зарабатывать на жизнь? Многое будет зависеть от того, удастся ли взять что-то с собой. Мы могли бы открыть магазин, особенно если с нами поедет Эйтли. Вот уж кто умеет выживать в любых обстоятельствах. По-моему, у Вена есть друзья в Коллеоне, они бы помогли на первых порах.
   – Возможно. Только ведь Империя захватит и Коллеон. Знаешь, я бы посоветовал поискать какое-то место подальше.
   Она покачала головой:
   – Ну вот, ты совсем меня огорчил. Нет, я не хочу сказать, что ты не прав. Жаль только, что нельзя ничего узнать заранее. Кто бы мог подумать, что все произойдет так быстро.
   – Это просто. Причина – Бардас Лордан. Это он помог им захватить Ап-Эскатой. Они осаждали город целых десять лет, и нет никаких оснований предполагать, что сумели бы его взять. Я бы сказал, что не будь Бардаса Лордана, у них ничего бы из этого не вышло. Ап-Эскатой был неприступен, его было не обойти, а флота у Империи нет. Теперь Ап-Эскатой пал и у Империи есть флот. Вот тебе прекрасный пример того, как один человек может повлиять на все направление действия Закона. Будь я жив, написал бы об этом книгу.
 
   Долгое время все молчали.
   – Какого черта… – Тишину нарушила Исъют. – Какого черта она здесь делает?
   Горгас нахмурился.
   – Нельзя так говорить о своей матери, – твердо сказал он. – Перестаньте, это историческое событие, первое воссоединение семьи за… сколько лет прошло, Нисса? Должно быть, более двадцати. – Горгас ненадолго задумался, потом щелкнул языком. – Конечно, мы же можем легко все подсчитать. Сколько тебе сейчас, Исъют? Двадцать три?
   На середине стола стояла чаша, подставленная Клефасом под падающие с потолка капли. Давным-давно их отец выковал эту чашу из стальной пластины, вырезанной из шлема, подобранного его отцом на месте последней битвы в Месоге более ста пятидесяти лет назад. Падая в чашу, капли издавали звук, похожий на тот, который получается, когда легкий молоток отскакивает от наковальни.
   – Двадцать три, – повторил Горгас, когда стало понятно, что никто не собирается вносить свою лепту в разговор. – Значит, прошло двадцать четыре года с тех пор, как мы все в последний раз собирались за этим вот столом. Рад заметить, что здесь почти ничего не изменилось.
   Клефас и Зонарас сидели совершенно неподвижно, словно механические железные фигуры в башенных часах, которые забыли завести. Нисса явно пребывала не в духе и, сложив руки и выпятив подбородок, упрямо смотрела в окно, за которым, не переставая, лил дождь. Исъют, зажав зубами полоску ткани, вытягивала из нее нитку за ниткой. Никто так и не удосужился убрать со стола грязную посуду, хотя Клефас – надо отдать ему должное – нашел в себе силы, чтобы прихлопнуть пару тараканов.
   Горгас восседал во главе стола. Ради такого случая он надел новую рубашку из коллеонского шелка с вышивкой и брюки, а на пальце у него красовалось кольцо, принадлежавшее его отцу и переходившее в семье из поколения в поколение.
   – Твоя комната такая же, как и была, – сказал он сестре. – Тот же комод для белья, та же старая кровать. Конечно, вам с Исъют придется жить в ней вдвоем, но это не проблема. Может быть, нам удастся переделать в спальню кладовую, хотя на это уйдет какое-то время, да и уюта там никакого не будет.
   – Где ты спишь? – не поворачивая головы, спросила Нисса.
   – В комнате отца, конечно, – ответил Горгас.
   – Я так и думала.
   Исъют разорвала на нитки всю полоску и теперь складывала какие-то фигурки.
   – Ну, давайте, – бросила она, – скажите и покончим с этим.
   – Что я должна сказать?
   Она положила руки на стол.
   – Вы же хотите что-то сказать? Что-нибудь вроде: «как жаль, что с нами нет Бардаса, тогда мы все были бы вместе». Ну же, говорите.
   Горгас слегка нахмурился:
   – Что ж, скажу. Да, было бы прекрасно, если бы Бардас был с нами. Но его нет, у него своя жизнь, он пытается что-то с ней сделать, стать кем-то, но Бардас знает, что этот дом всегда ждет его, если и когда это потребуется.
   – О боги! – Исъют ударила по столу изуродованной рукой. – Дядя Горгас, ну зачем вам понадобилось тащить ее сюда? Нет, я не буду делить с ней одну комнату. Нет, нет и нет. Лучше лягу спать в сарае.
   – Чудесно, – пробормотала Нисса. – Тебе там самое место.
   – Нисса!
   О боги, подумала Нисса, он кричит точь-в-точь как отец. Откуда это? Странно…
   Горгас сердито смотрел на нее через стол, угрожающе сжав кулаки.
   Нисколько не удивлюсь, если он сейчас прикажет мне доесть кашу.
   – А вы, остальные, посмотрите на себя. Да, у нас у всех свои недостатки… да, у меня их тоже немало. Можете не бросать мне упреки, я признаю их сам. Но я хоть признаю, что ошибался, и не притворяюсь безвинным. Но что было, то было, а сейчас это сейчас. Давайте будем честны друг перед другом и перед собой: никто не совершенен. – Он сделал паузу, вздохнул и продолжал: – Мне не хотелось так поступать, но, вероятно, придется. Начнем с тебя, Ни. Ты самодовольная, совершенно аморальная эгоистка. Тебе всегда было на всех наплевать, тебе ни до чего нет дела: ты заботишься только о себе. Когда на Сконе все пошло не так, когда там стало жарко, ты просто ушла, устранилась, бросив людей, которые зависели от тебя. Я… я один-единственный, кто пытался хоть что-то сделать. Я вывел кое-кого оттуда и привел сюда, но ты… ты даже не подумала хоть чем-то помочь брошенным тобой людям. Ты предала целый город, сотни тысяч людей. Практически обрекла их на смерть. И ради чего? Ради того чтобы не оплачивать собственные долги.
   А как ты обращалась с дочерью? Разве это не ужасно? Когда я привез ее домой, в Скону, что сделала ты? Бросила девочку в тюрьму. Без всякого сожаления. И ты, Исъют, не лучше. Не притворяйся праведницей. Ты пыталась убить своего отца, ты… нет, помолчи и дай мне закончить. Ты хотела убить Бардаса из-за того, в чем он не был виноват. Он всего лишь выполнял свой долг, делал свою работу, он и понятия не имел, что убитый был его братом, он не ведал о твоем существовании. Я сочувствую тебе, ты через многое прошла. Но пора бы уже одуматься и вести себя так, как и положено разумному, нормальному человеческому существу, если, конечно, ты еще помнишь, как это делается.
   – Что касается вас двоих. – Он повернулся к Клефасу и Зонарасу и хмуро оглядел обоих. – Вы ничем не лучше их, а может быть, и хуже. У вас было все: дом, хозяйство, у вас были деньги, которые присылал Бардас, отказывавший себе в самом необходимом, рисковавший жизнью. И что сделали вы? Все промотали, все спустили, все выкинули на ветер. О боги, когда я думаю, как было бы прекрасно, если бы я имел то, что было дано вам… если бы я жил здесь, исполнял то, что требуется, работал, а не скитался по свету, сражаясь и обманывая, ловча и убивая…
   – Знаете, меня не так-то легко разозлить, но вы меня раздражаете. Вы меня бесите. – В комнате стало очень тихо, даже с потолка перестало капать. – Единственный из нас, кто может, положа руку на сердце, сказать, что всегда старался поступать правильно, всегда думал прежде о других, а уж потом о себе, это Бардас. Да, Бардас! И его нет здесь. Он не вернулся домой из-за того, что вы… мы сделали ему. Разве не так? Зонарас? Клефас? Однажды, когда ему надо было очиститься от грязи и укрыться от бед, он пришел сюда, но, увидев, что вы двое натворили, ушел снова. Он не смог оставаться дома, ему все было противно. И посмотрите, что стало с ним теперь. Он на чужбине, практически в изгнании, и виноваты в этом вы. Мне трудно простить вас за это, очень трудно, хотя, конечно, я уже простил. Ведь мы одна семья, мы должны держаться вместе, что бы ни случилось, что бы мы ни сделали. Но почему бы вам в таком случае не постараться перестать пререкаться друг с другом, как избалованные мальчишки? Я ведь не о многом прошу!